Информация о материале

Просмотров: 881

Настало время задаться вопросом: что это был за человек, писавший о себе подобные вещи, какое впечатление он производил, как выглядел в глазах окружающих?
Вот как описывает его в своем дневнике американский верущий, который виделся с Шоги Эффенди в Хайфе в марте 1922 года: "... Шоги Эффенди встретил и приветствовал меня необычайно ласково и дружелюбно. Мы не виделись восемь лет, и, разумеется, я был удивлен произошедшими в нем переменами: вместо мальчика, которого я знал, передо мной стоял еще очень молодой, но уверенно державшийся, не по летам глубокомысленный и серьзный мужчина..." Шоги Эффенди дал ему прочитать машинописную копию Последней Воли Учителя, и вот как вспоминает американец о впечатлении, произведенном на него текстом этого Документа: "... никогда не приходилось мне читать ничего подобного этому Святому документу, от которого сердце мое столь возрадовалось. Он ... указал мне точное направление, в котором я должен двигаться, и постоянный центр, вкруг коего должны обращаться все мы во все время нашего пребывания в этом мире... Царя Царей, правящего миром, покровительствующего царям, знати и простому люду". Далее он вновь пишет о впечатлении от Шоги Эффенди: "Привыкнув к мысли, что сижу за столом напротив самого Шоги Эффенди, приглядываясь к нему, я был поражен его сходством с Учителем. Это сказывалось во всем: в посадке головы, чертах, развороте  плеч, походке и в манере держаться в целом. Тогда-то и почувствовал я весь страшный груз ответственности, возложенной на этого молодого человека. Меня ошеломило, что он, чья жизнь, говоря с обычной, человеческой точки зрения, только начиналась, уже принял на себя эту великую ответственность, которая должна была бы надломить его, сделать чуждым самому себе и лишить свободы и радостей человеческой жизни, которые, хотя и преходящи, обладают определенной притягательностью для каждого из человеческих существ".
В 1929 паломник-бахаи из Индии писал о Шоги Эффенди: "Мы должны понять Шоги Эффенди, чтобы помочь ему справиться с огромными задачами, которые он доверил нам. Он одновременно так невозмутим и так трепетен, так покоен и так подвижен". Это лишь короткий отрывок из блестящей характеристики одной из сторон характера Хранителя. Впечатление, которое он произвел на первого американского бахаи, приехавшего в Хайфу после второй мировой войны в 1947 году, высвечивает другие стороны его натуры: "В первый же момент он покорил меня теплой, любящей улыбкой и рукопожатием, от которого мне сразу же стало легко... В процессе наших бесед я постепенно знакомился со множеством присущих ему замечательных качеств: его благородством, достоинством, пламенным энтузиазмом, его способностью мгновенно преходить от тонкой шутки к глубокому негодованию, но всегда и  во всем превыше  всего была  для него Вера Бахаи... Не забывая о практической стороне и безукоризненно логичный, он дал мне возможность почувствовать себя одновременно долгожданным гостем и необходимым помощником, причем обрисовал некоторые из обязанностей, к которым мне следовало приступить уже назавтра! Совет, который он дал мне в ту первую встречу, был - во всех моих усилиях полагаться на него; он сказал, что хочет, чтобы я подробно следовал его наставлениям, - если же меня ждет недача либо я столкнусь с трудностями, то мне следует точно доложить обо всем ему, и он предложит мне новый план действий... У работавших в Международном центре бахаи, по крайней мере в тот период, не было специального выходного дня. Тогда все понимали, что каждое мгновение принадлежит Вере..." Потом она рассказывает о том, как Шоги Эффенди за обедом делился с нми ланами на будущее, содержанием телеграмм и посланий, готовившихся к отправке, а иногде показывал хранившиеся у него бесценные документы: "... Взволнованно блестя глазами, мысленно весь уйдя в обдумывание новых планов, он, зачастую оставив свое блюдо нетронутым, просил принести ему бумагу и карандаш и буквально зачаровавал нас своими новыми идеями и задачами, которые предстоят Бахаи... Возлюбленный Хранитель очень не любил собственных изображений - вот почему почти все дошедшие до нас фотографии не отражают его подлинного "облика". Во-первых, выражения столь быстро сменялись на его лице, что потребовалась бы целая серия снимков, чтобы запечатлеть их все. Истинным  удовольствием было видеть и слышать, как он смеется... когда же какое-то начинание удавалось успешно довести до конца, он сиял и лучился, как звезда. А какое у него было чувство юмора! Он был подобен высокой горе, могучий, незыблемый, но непокоренный, вздымающийся все новыми вершинами, разхверзающий новые бездны... он был до крайности скрупулезен и учил всех нас новому чувству совершенства и внимания к деталям... он собственнолично входил во все расходы... Вся статистика, касающаяся Дела, заботила и вдохновляла его... Непостижимо было, как ему удается охватить разом деятельность Бахаи, начиная  от "простых людей" вплоть до Всемирного центра..."
Муж этой верующей, тоже удостоившийся чести работать во Всемирном центре, в письме к американскому верующему, написанном в 1948 году, так описывал свои личные впечатления о Хранителе как о человеке: "Хотя мне и не часто приходилось сталкиваться с восточными людьми, должен сказать, что мало кто из них способен сравниться с Шоги Эффенди. Можно только поражаться широте его ума и его силе. Обладая железной волей и пламенным темпераментом, он в то же время в высшей степени привлекателен, мил, способен к пониманию, сострадателен и заботлив, как никто. Поистине, ему нет равных. Другого такого человека я не знаю. Как бы мне хотелось, чтобы и все бахаи удостоились чести узнать его, как узнали мы с Глэдис. Перу моему не под силу описать его в качестве Хранителя. Как ревностно должны трудиться все бахаи во имя этой великой личности! Бремя его велико".
А вот очень подробные и тонкие заметки паломницы, видевшей Шоги Эффенди в 1956 году: "Лицо его красиво, в нем столько чистоты и выразительности; порою оно непроницаемо, а порой смягчается нежной и величественной улыбкой... Огромные  серо-голубые глаза... Нос отчасти остался таким же, как на  фотографиях детства, отчасти  приобрел твердость очертаний, как нос Учителя. На вид ему не дашь шестидесяти, скорее, лет сорок семь - сорок восемь. У него небольшие, тронутые сединой гладкие усы. Линии рта - твердые и чистые, зубы поражают ослепительной белизной. Улыбка его озаряет вас ни с чем не сравнимой благодатью... В общении он совершенно прост и прям. Сам он отнюдь не требует всех  обычных в таких случаях почестей, но в присутствии его невольно робеешь. Он неизменно любезен и никогда не выходит из себя, слыша вопросы человека несведущего. Однако  он никогда не скрывает от людей, какие вопросы важны, а какие нет, а на какие даст ответы в будущем Всемирный Дом Справедливости..." Она пишет также, что Шоги Эффенди председательствовал за столом "так просто и в то же время с истинно королевским величием - ведь только великий король может позволить себе быть простым!.. Иногда он напоминл мне могучий локомотив, тянущий за собой длинную-длинную вереницу вагонов - разумеется, не с мертвым грузом, хотя иногда и с полуживым! Я имею в виду тех верующих, которых надо постоянно обхаживать, уговаривать, побуждать, подталкивать к действию. Возлюбленный Хранитель видит далеко наперед все нужды, нехватку времени, бытовые трудности и проблемы. Он увлекает нас вслед за собою как мощный светоч. И, подобно локомотиву, он может двигаться быстрее или медленнее, но он не может  уклониться от своего курса, он ДОЛЖЕН следовать по пути, определенному свыше. Глядя на него, чувствуешь, что это - совершеннейшее орудие, как бы лишенное личных качеств, но сверхчувствительное к любой мысли, реагирующее на любую  обстановку. Мысль  его невозможно поколебать. На нем ни в малейшей степени не сказываются личные предпочтения, дружба, деньги, приятные или неприятные ощущения. Он абсолютно выше всего этого... Хранитель также без обиняков сказал, что сейчас не время развивать эзотерическую часть Учения - напротив, Мы должны быть активны и позитивны и завершить десятилетний Крестовый поход... Он беседует и рассуждает, доводит свою мысль  до конца и вдруг, одним движением, аккуратно складывает свою салфетку и встает... никакими средствами невозможно передать красоту Хранителя и исходящее от него свечение. Если он улыбается вам или бросает на вс один их тех быстрых  проницательных взглядов, то вы чувствуете, как вся душа переворачивается в вас... он всегда заводит речь о Деле, касаясь темы десятилетнего Крестового похода. Если поступают хорошие  новости, у него неизменно улучшается настроение, и наоборот, если новости дурные, он впадает в глубокое уныние... Ему нравится слушать, как восхищаются красотой Садов и Усыпальниц, тем, как они расположены, но при этом он уклоняется от признания собственных заслуг и не любит выслушивать хвалы в свой адрес... мы безуспешно старались запечатлеть в памяти его излюбленную манеру, подметить все до единого оттенки выражения на его лице, всегда бесстрастном и одновременно удивительно переменчивом... Увы, "лучезарная натура" Шоги Эффенди слишком часто затмевалась тенью неразумного поведения друзей, их вопиющего неповиновеня или пренебрежения к его указаниям. И каждый терзался вопросом - кто и нас когда-либо и в чем-либо хоть раз не подвел его!?"
Я привела эти отрывки, потому что, как мне кажется, они так выпукло обрисовывают облик Хранителя, словно я вижу его  собственными глазами. Не помню Абдул-Баха, которого никогда сама не видела, поэтому не могу поручиться за сходство, однако многие из старых бахаи утверждают, что оно явно. А теперь - несколько впечатлений о Хранителе Дела Божия, уже из моих собственных дневников.
"По своему темпераменту Шоги Эффенди - делатель, строитель, организатор и ненавидит отвелченные умствования!.. Ни у кого из наблюдавших Шоги Эффенди не возникло и минутного сомнения, что он недостаточно подготовлен к этой стадии Дела, я же полагаю, что он был создан для того, чтобы делать именно то, что делал. Он - самый поразительный пример члеовека одной направленности из всех мне известных. Все: его характер и вкусы, симпатии и антипатии - глубоки и интенсивны. Он словно некое тело, перемещающееся с огромной скоростью в одном направлении, что делает его движущие силы практически неисчерпаемыми. Ничто не устоит перед  его настойчивостью; силы его всегда собраны воедино. Он хочет лишь одного, причем страстно желает его немедленного, полного и совершенного осуществления. Чтобы Храм  - был построен, новая дорожка в саду - проложена. Он налетает как ураган и никогда не бросает дело, пока оно на закончено. Только вперед! Это поразительно. Ему нравятся зеленые лужайки, красные и белые тропинки, красные цветы герани, кипарисы и, конечно, еще разные вещи, но все это вовсе не значит, что ему нравится любое дерево и любой цветок. Нет, именно этот и именно здесь. То же - с едой, с некоторыми красками, с одеждой, ему нравится немногое, нечто вполне определенное, но нравится страстно, до самозабвения, и ничего другого ему не нужно! И эта его почти узость, настойчивость, сфокусированная вокруг одной - двух тем, позволили ему за двадцать лет заложить основы Дела. Человек с католическими склонностями и темпераментом никогда не смог бы сделать этого!"
"Что-то в характере Хранителя - чувствительнее самого чувствительного сейсмографа - определяет глубже, чем интеллект, и не только по внешним данным, состояние человека, даже то в нем, о чем он сам, может быть, и не догадывается. Думается, мы должны использовать его как ориентир и указатель, и, если он определяет хотя бы малейшее отклонение в нас, то мы обязаны  обратиться к себе, пока не узнаем, в чем дело". Мы вполне можем задаться вопросом - а не может ли он всегда служить нам указующим перстом, не найдем ли мы, внимательно читая его сочинения, указаний на наши индивидуальные, национальные или расовые изъяны, и, учтя их, действовать соответственно?  "Шоги Эффенди, - писала я, - отзывается на правду, как безупречный камертон". "Он - Хранитель, и природа его отношений с Богом естественно - тайна, таинство.  Он способен проникнуть в таинство, способен истолковать самые загадочные, мистические места в Писаниях, он способен трактовать о самых сокровенных предметах - он ощущает внутреннее побуждение к этому".
"Бахаулла был Пророк. Все дела Его и слова так необходимы сегодня миру. Учитель был живым воплощением Его мощи и Его учения. Он привнес в мир понятие служения в истинном смысле, понятие добра и религиозной жизни в ее наивысшей нетленной форме. Затем понадобилось что-то новое; и в этот самый момент... многие,  включая членов семьи Учителя и некоторых верующих, утратили правильную перспективу происходящего. Они хотели второго Абдул-Баха - новых патриархов в чине Хранителя.  Но Господь, видимо, задумал иначе. Пожалуй, самым моим сильным впечатлением от личности Шоги Эффенди было впечатление тела, движущегося в неизменном направлении с невероятной силой и стремительностью. Если Бахаулла сиял, подобно солнцу, если Учитель, подобно луне, струил потоки мягкого света, Шоги Эффенди - нечто совершенно иное по самой своей природе, как тело, стремительно несущееся к своей цели, отлично от чего-то неподвижного и лучащегося. Еще его можно уподобить химическому элементу. Бахаулла собрал все, в чем мы нуждаемся, Учитель смешал и приготовил раствор; затем Бог добавил к нему всего один элемент, нечто вроде универсального катализатора, чтобы целое прояснилось и могло быть использовано по назначению - это-то и есть Хранитель... он создал именно, чтобы исполнить то, что необходимо для Дела - а следовательно и для самой планеты - в наши дни".
Хотя Шоги Эффенди в своей сути останется загадкой для любого существа в мире - пока не настанет день, когда новое Явление  Божие, превосходящее его, не снизойдет до нас и не объяснит нам его тайну, - мы все же много знаем о нем и имеем право с нежностью хранить о нем память, пусть и не совсем совершенную.
Несмотря на глубокую скорбь и терзания, бьющая через край мальчишеская энергия этого еще по сути очень молодого человека в первые годы служения то и дело давала о себе знать. Он всегда был деятельным и нетерпеливым по природе - характерная черта, сохранившаяся в нем до конца жизни, - но в ту пору она совершенно ясно просвечивает в его письмах и телеграммах, равно как и в частных контактах.
Единственным его личным увлечением была фотография; у него сохранилось много прекрасно, художественно снятых швейцарских пейзажей и других мест, и мне удалось найти копию написанного в 1924 году письма, адресованного некоемому фотографу из маленького швейцарского городка, где Шоги Эффенди (на французском) пишет ему: "С нетерпением ожидаю, когда вы получите отправленные мной фотографии... Надеюсь, вы уже получили их. Они очень дороги мне. Пожалуйста, уведомьте меня как можно скорее открыткой. Надеюсь, все они вышли удачно... Заранее благодарю, искренне преданный..." Даже на копии значится витиеватая подпись "Шоги", хотя почерк, разумеется, чужой.
Его стремление делать все быстро, не откладывая, бросается в глаза и в области садоводства; однажды он решил разбить лужайки перед Усыпальницей Баба и на других участках принадлежавшей бахаи земли. В мае 1923 он дает телеграмму своему старому другу-бахаи в Париж: "Как обстоят дела с лужайками?" - и, не получив ответа, вновь телеграфирует десять дней спустя: "Ответа до сих пор нет. Как дела с рассадой?" Наконец рассада была получена, однако результаты, видимо, оказались неудовлетворительными, поскольку по возвращению осенью в Хайфу Шоги Эффенди продолжил кампанию, невзирая на клятвенные заверения старого садовника Абдул-Баха, что лужаек в Палестине испокон веку никто не разбивал! 29 сентября Шоги Эффенди сообщает двоюродному брату в Египет: "Наша рассада явно не подходит. Не можешь ли ты прислать мне тридцать килограммов наилучшей рассады, употребляемой в Египте и годной для нашего  климата с его особенностями?" Через неделю он, очевидно, получил ответ, который, однако, не понял, и телеграфировал снова: "Удивлен. Объясни подробнее письмом". Объяснение последовало, впрочем, такое же маловразумительное, как и до того, и Шоги Эффенди, решив не обращаться больше к родственникам и друзьям, 18 декабря сам, напрямую, послал запросы в чтерые разные фирмы, готовившие садовников и торговавших рассадой, - одну французскую и три английских - с просьбой выслать ему цветочную рассаду, рассаду для травы, черенки и луковицы. Он пишет, что "с нетерпением ждет" ответа! Летом того же или предыдущего года он уже организовал доставку нескольких кустов, потому что в декабре  телеграфирует Дрейфусам в Париж: "Кармел ждет вас обоих с букетом из орлеанских роз".
Можно предположить, что Шоги Эффенди продолжал поддерживать дружеские отношения со своими поставщиками: в январе 1925 года в написанном на французском письме он сообщает: "Посылаю вам с этим письмом некоторую сумму и покорно прошу немедленно выслать мне многолетний английский райграс для лужаек. Я очень доволен, как прижилась рассада, присланная вами раньше, и надеюсь получить новую партию как можно скорее. Дорогой сэр, заранее благодарю и заверяю в своей самой искренней признательности. Шоги Раббани". Насколько мне известно, эти лужайки были первыми, которые в таких размерах разбивались когда-либо на земле Палестины. Английской садоводческой фирме под Норвичем Шоги Эффенди пишет: "... я большой любитель цветов  и садов. Прилагаю несколько фунтов - быть может, вы подберете какое-нибудь живописное растение для меня".
Сомневаюсь, чтобы Шоги Эффенид за всю свою жизнь сам вырастил хоть один цветок, или что у него возникало такое желание. Его интересовало не садоводство, а сады, и он никогда не упускал возможности посетить какой-нибудь красивый или знаменитый сад; не могу даже припомнить, сколько садов мы посетили вместе за двадцать лет жизни. Скорее всего, если где-либо оказывался сад, мы отправлялись туда и часто, год за годом, навещали один и тот же, как старого друга. В первые примерно десять лет своего служения Шоги Эффенди делал все посильное, чтобы добиться тогго, чтобы сады в Святой Земле производили бы не меньшее впечатление, чем те, которыми он восхищался в других странах; в какой-то год он заказл несколько тысяч луковиц из Голландии, в другой - выписал несколько сот розовых кустов из Франции; у него даже было три папоротника, которые ему прислали с островов Антиподов, однако уровень мастерства его садовников (в сочетании с естественной неприспособленностью некоторых растений таких, как эти три папортника, нарциссы, гиацинты, крокусы, рододендроны и  другие) сводил к нулю все его усилия, и в конце концов он перестл ввозить что-либо кроме травяной рассады.
При жизни Абдул-Баха, когда были большие трудности с подой, он разбил в Бахджи и на склоне горы Кармель, рядом со Святыми Гробницами небольшие сады, состоявшие большей частью из цитрусовых деревьев и цветников. Шоги Эффенди изменил, расширил и упорядочил их. Помню, когда мы с матерью в 1923 году приехали на наше первое паломничество, она указала мне на практически совершенную планировку небольшого сада, прилегающего к Усыпальнице Баба, и сказала, что это символ Администраитвного Порядка, который Хранитель созидает на всей земле. Уверена, что подобная идея не приходила в голову Шоги Эффенди; но тяга к упорядоченности была у него была врожденной, он просто не мог бы работать иначе.
Профессор  Ален Локк из Говардского университета в Вашингтоне - один из паломников-бахаи, посетиших Хайфу в первые годы служения Шоги Эффенди - так описывает свои впечатления от их совместной прогулки по садам возле Усыпальницы Баба: "Шоги Эффенди в равной степени умеет видеть часть и целое, обладает даром исполнительского предвидения и видения будущего. Однако в беседе с ним, когда  мы говорили о планах разбивки террас и садов, я впервые ощутил поэзию частностей, освобожденных от обыденного, тривиального смысла. Они были важны лишь постольку, поскольку все они предназначены были подчеркнуть драматизм царящей кругом атмосферы и взволновать душу посредством эмоций".
Шоги Эффенди постояннго продолжал расширять сады, и слава о них постепенно росла. К концу его жизни около 90.000 человек в год посещали их и Усыпальницу Баба. Одна из посетительниц, простыми словами выражая впечатления многих, написала ему в 1935 году, что она "глубоко поражена сдержанной красотой Усыпальниц и уместностью окружающих садов".
Каждый год он привык расширять возделанные площади вокруг Усыпальниц Баба и Абдул-Баха. Несомненно. первым точком в этом направлении послужило никогда не покидавшее его стремление во всех областях  следовать желаниям покойного Учителя. Он знал, что Абдул-Баха собирался устроить террасы, которые поднимались бы от старой немецкой колонии к Мавзолею Баба; и действительно Учитель даже начал работы над первой террасой. Годы спустя, Шоги Эффенди сам занялся их завершением и, несомненно, изучая планы, включил в них свою концепцию садов, окружающих Усыпальницу - поскольку это  именно сады, а не один сад. Чтобы понять и оценить непередаваемо прекрасный эффект, которого Шоги Эффенди добился в Бахджи и на горе Кармель, надо познакомиться с его методом.
Каждый день, когда он бывал в Хайфе, он поднимался к Гробницам, часто навещая Усыпальницу Баба или Учителя, в праздничные же дни - всегда и ту, и другие. Озирая окрестности творческим взглядом, он мысленно вносил какие-то усовершенствования. Он знал, что Абдул-Баха задумал Усыпальницу, состоявшую из девяти помещений, и пристроил недостающие три с южной стороны Гробниц. Внутренняя Усыпальница Баба была обнесена двумя стенами, восточной и западной, в которых имелись де простые деревянные двери с круглыми арками, открывавшиеся внутрь и создававшие вид на Святыню, а также украшавшие интерьер. Годы спустя, он изменил отделку Усыпальницы, без каких-либо потерь сделав ее более простой и неофициальной, что в значительной мере усиливает очарование этого Святого места. Внося улучшения, завершившиеся сооружением большой наружной части здания, Шоги Эффенди изучал голые горные склоны и мало-помалу, год за годом разделял их на участки. Следует помнить, что за исключением террас у него никогда не было какого-то общего плана. Именно это  и придает садам на горе Кармель их уникальный характер. Во время прогулок у Шоги Эффенди возникали мысли устроить здесь или там часть сада, соответствующего топографическому рисунку местности. Без какой-либо суеты и суматохи, не пользуясь ничьими советами, с помощью необученных крестьян, которые выступали в роли садовников, он составлял свой план того или иного "участка". Иногда он нуждался в том, чтобы провести разбивку местности, но очень часто обходился бех этого.
Из живых рассказов Шоги Эффенди  о том, что нового он подметил и что собирается сделать - а он всегда делился со мной впечатлениями от своих прогулок - я поняла, что метод его состоит в том, чтобы пристально вглядываться в землю, которую он собирается возделывать; рисунок сам складывался у него в уме, он обдумывал его и не только по непосредственным, полученным на месте впечатлениям, но и по рисункам, которые делал. Хотя многие идеи во всех областях его работы приходили к Шоги Эффенди в виде озарения, вплоть до того, что иногда ему удавалось в единое мгновение охватить внутренним взглядом план задуманного сада, - он с кропотливой тщательностью прорабатывал размеры и детали своих эскизов, которые делались без масштаба, иначе это отнимало бы слишком много времени, но все размеры были просчитаны и указаны. К примеру, главная аллея должна была иметь длину, скажем, 25 метров и ширину - 2 метра; окаймляла ее полоса шириной 25 сантиметров; на полосе в 1.20 метра предполагалось посадить кипарисы, расстояние между которыми должно было составлять полтора метра и т.д. Когда все было окончательно распланировано, он сам руководил работой садовников. Используя привязанные к колышкам  веревки, которые обозначали прямые линии, те же веревки и колышки, с помощью которых вычеркивались окружности, пядями - расстояние между вытянутыми кончиками большого пальца и мизинца - промеряя расстояние между деревьями, используя слегка подкрашенную землю, которую насыпали для обозначения границ дорожек, и прочие подобные же нехитрые средства, часто всего за полдня удавалось полностью разметить один из участков будущего сада. Как правило, точно зная, что он намерен делать, Шоги Эффенди распоряжался, чтобы другие садовники, следуя за теми, которые проводили разметку, по мере того как на земле возникал соответствующий рисунок, не теряя времени, копали ямы для кипарисов, тут же высаживали их, устраивали клумбы и сажали цветы вдоль дорожек - и все это время сам Шоги Эффенди, продолжая свои измерения, шел впереди! Среди арабов существует присловье, что, стоит кому-нибудь надеть на палец кольцо царя Соломона и повернуть его, как все вокруг изменится во мгновение ока. Один из работников-арабов обычно приговаривал, что Шоги Эффенди, должно быть, нашел кольцо Соломона!
Трудно понять, почему большинство людей делает все так медленно, когда  у Шоги Эффенди  все получалось так быстро. Наивный лепет насчет "воли Божией" лично мне кажется недостаточным объяснением. Полагаю, что великим людям все и видится крупно, маленькие же - путаются в мелочах. Будучи истинно велик и ясно отдавая себе отчет в том, что именно он собирается делать, Шоги Эффенди не понимал, почему куча ничтожных мелочей - к примеру, обыкновение, дав подчиненным инструкции, затем предоставлять им самим себе, - должна помешать ему довести дело до конца, все - за один раз.  Он организовывал все безукоризненно, и таким же быстрым и безукоризненным было  исполнение; все, что он мог сделать сам, он и делал сам. Проволочки и неудачи случались обычно, когда он поручал работу другим.
Шоги Эффенди было присуще безупречное чувство меры. Он сам всегда говорил, что не умеет рисовать в воображении; иными словами, способность художника, закрыв глаза, мысленно представить себе законченное произведение, не принадлежала к числу его талантов. Но когда он видел эскиз и сам прорабатывал размеры, изучая участок земли, пропорции никогда его не подводили. Именно сочетание пропорциональности  и оригинальности, не подавленной традицией либо излишком информации, делают его сады такими ни на что не похожими, такими восхитительно  прекрасными. Если (как заявлял он сам) он не обладал зрительным предвидением, то ему  в весьма сильной степени было присуще иное качество истинного художника - способность заставить вещь обратать форму под своими руками, вдохновляться в самый разгар работы, чтобы  затем отдаваться бурному потоку этого вдохновения, освобождаясь от  пут заданной цели.
Здесь еще проявилось еще больше, чем в его работе на участках, окружающих Усыпальницу Бахауллы в Бахджи. По его замыслу, Святая Гробница и примыкающий Дворец должны были стать как бы осью огромного колеса. Он приступил  к работе после того, как переговоры с Израилем были завершены в 1952 году и более 145.000 кв. метров земли были закреплены за Святой Гробницей, чтобы компенсировать невозделанный каменистый участок, составаляющий около четверти большой окружности, обращенной к Усыпальнице. Наняли бульдозер, и Шоги Эффенди надолго переехал в Бахджи, чтобы лично руководить работами.
На периметре окружности стоял полуразрушенный одноэтажный домишко, и Шоги Эффенди, желая получше рассмотреть всю площадку, поднялся на его крышу. Разница в высоте давала совершенно иной вид, и он починил стены и крышу, ведущую на крышу деревянную лестницу перенесли наружу, а внутри устроили офис и оборудовали место для обработки корреспонденции.  Наблюдая за ходом работм с этого нового капитанского мостика, он в совершенно новой перспективе увидел Усыпальницу, расположенную  посреди голой равнины. Это навело его на новую мысль; так как в процессе выравнивания была произведена большая выемка грунта, он распорядился сдвинуть всю эту массу на восток в виде высокого бруствера, поднявшись на который можно было бы видеть всю расстилающуюся перед глазами местность, похожую на красивый  узорчатый ковер. Результат настолько понравился Хранителю, что он распорядился устроить не одну, а две террасы, по высоте приближавшиеся к небольшому холму.
В целом это было характерно для отношения Хранителя к Делу Божию, которое он призван был защищать, и, когда наконец новый участок обрел соответствующий вид, украшенный  лужайками и цветочными клумбами, и фонарные столбы встали вдоль красивых красных дорожек, он тут же решил перенести место встречи гостей, рассаживая их вдоль полукруглой дорожки, обращенной к Усыпальнице, примерно  в ста метрах от того места, которое предназначалось заранее. Я ничего не знала об этом изменении его планов и, вернувшись после собрания тем же вечером в Хайфу, спросила о нем у Шоги Эффенди. Он ответил, что "из-за уважения к Усыпальнице" отодвинул площадку для встреч несколько дальше от ее стен.  С тех пор все собрания в Бахджи включая  посвященное Вознесению Бахауллы, которое проводится после полуночи, устраиваются на этом новом месте.
После кончины Хранителя, во исполнение его собственной воли третья терраса вознеслась над первыми двумя, завершив таким образом великолепный ансамбль садов Усыпальницы. Это означало, что исходный замысел "колеса" полностью изменился, так как теперь устроить сходящиеся к единому центру дорожки было невозможно. Так Шоги Эффенди не раз менял свои планы, на месте, собственными глазами убедившись в возможности создать нечто еще более прекрасное и достойное.
Шоги Эффенди ˜- так же как и Учиетль до него - обожал свет. Мрачные интерьеры он просто не выносил. Любовь к  яркому освещению была в нем столь сильна, что я часто выговаривала ему за то, что он работает при слишком  яркой настольной лампе, свет которой бьет прямо в глаза. Его комната всегда была залита ослепительным светом, все помещения Усыпальниц, большие и малые, ярко освещены, и одно из первых  его нововведений как Хранителя заключалось в том, чтобы над дверью в Усыпальницу Баба, обращенной к террасам, и на ведущей к морю аллее вдоль подножия горы были установлены яркие светильники. Припоминаю, что в 1923 горожане подсмеивались над этим и спрашивали, отчего все это и зачем. Несомненно, что это побудило фанатичного христианина по имени Думит несколько лет спустя соорудить на крыше своего дома, находившегося недалеко от Гробницы Баба, большой светящийся крест, что не только не раздражало Шоги Эффенди, но, напротив, он говорил, что крест  напоминает ему цветок в бутоньерке Усыпальницы!
Шло время, и вот уже сады Бахджи и Хайфы озаряли красивые фонари -  на каждом из металлических столбов их было по четыре; девяности девять установили в одном лишь Бахджи. Когда их зажгли в первую ночь в честь праздника Ризван в 1953 году и мы подъезжали к Бахджи на машине, небо светилось, словно над небольшим городком! Хранитель сказал персидским паломникам, что свет сиял здесь всегда, но теперь это был "двойной свет". (На фарси здесь - тонкая игра слов, намекающая на то, что Бахаулла - тоже свет, светоч). Кроме того, Усыпальница в Хайфе по ночам освещалась прожекторами, так же как место упокоения Пресвятого Листа, матери и брата Абдул-Баха, а мощные отражатели подсвечивали здание Международных архивов.
Во всем, что бы он ни делал, Хранитель был скрупулезно точен, абсолютно не полагаясь на случай и в очень малой степени - на мнение своих сотрудников. Один из бесчисленных примеров тому - тщательность, с какой он всегда определял дату очередной годовщины  Откровения Бахаи в Хайфе. Поскольку в датах лунного календаря имеется определенное расхождение - в некоторых случаях оно зависит от времени восхода молодой луны - Шоги Эффенди всегда очень заботился о том, чтобы точно установить время весеннего равноденствия; в случае, если оно происходит раньше определенного часа, Новый год Бахаи падает не на 21-ое, а на 20-е марта. Есть телеграммы, как, например, эта, которую он отправил в 1923 году своему дволюродному брату в Бейрут: "Уточни и телеграфируй точное время весенннего равноденствия". Несомненно, он считал, что  в Американском университете располагают более точной, научной информацией.  В 1923 он посылает телеграмму своему брату, который в ту пору учился в то же университете: "Узнай приблизительное число населения Римской империи в первые два века после Рождества Христова..." Но не только точность и аккуратность отличали его: с проницательностью действительно большого писателя он понимал, что приведенные в нужном месте факты могут возыметь эффект драгоценного камня в ювелирной вещи - на нем все держится. Возьмем, к примеру, такой весьма прозаический факт, как тот, что пролив Мак Мердоу в море Росса расположен на 77-ом градусе южной широты; но когда Шоги Эффенди сообщил верующим, что книги Бахаи отправлены в Американскую антарктическую экспедицию с базой  в проливе Мак Мердоу, и указал точную широту, все вдруг разом оживились, погрузившись в волнующие романтические мечты!
В 1924 году Шоги эффенди предпринял решительное усилие, чтобы наконец покончить с одной из стоящих перед ним проблем. Он уже доказал своим недоброжелателям, что отнюдь не слаб и, несмотря на тяжелое положение, в котором оказался после кончины Учителя, не утратил ориентира и способности рассуждать здраво. В одном из писем читаем: "Трудно порвать с некоторыми нравами и обычаями прошлого и, учитывая необходимые требования и изменения  на новом этапе развития Дела, превратить разнородную массу верующих, столь отличных друг от друга по своим взглядам и привычкам, в единую семью". Тем не менее он продолжал делать это, и   весьма успешно. Более всего он нуждался в Хайфе в новых помощниках. Его отец едва знал английский; из троих его двоюродных дядюшек  у двоих было свое дело в Хайфе, третий - жил в Египте. Старший из двоюродных братьев и родной брат - работали и учились. Хотя некоторые из членов семьи Абдул-Баха и оказывали ему помощь, объем работа, связанных с Делом, постепенно расширялся, и Шоги Эффенди уже предпринял перевод многих писаний на английский и пересылал их на Запад. Помимо этого его переписка росла, что становилось реальной проблемой. В январе 1923 он писал лондонским бахаи: "Присутствие сведущего помощника  в моей переводческой работе в Хафе было бы весьма кстати и крайне желательно, и я хотел бы, чтобы члены Совета, рассмотрев дело, прислали на время кого-нибудь из английских друзей, кто мог бы помочь мне в этой наиважнейшей работе".
На призыв Шоги Эффенди откликнулся не кто иной, как его любимый друг д-р Эсслемонт. Он жил и работал в Хайфе, помогая Шоги Эффенди, вплоть до своей безвременной смерти 22 ноября 1925 года. У него уже были проблемы со здоровьем, и после кончины Учителя, в феврале 1922 он телеграфировал Шоги Эффенди: "Понемногу  поправляюсь завещание получил искренне ваш". Связь между ними была очень тесной, и, когда Эсслемонт так неожиданно для всех скончался, Шоги Эффенди  отправил его родственникам телеграмму: "Потрясены и скорбим в связи с неожиданной кончиной возлюбленного горячо любимого друга Эсслемонта. Все усилия оказались тщетны. Заверяю в искренних  соболезнованиях от своего лица и от имени бахаи всего мира. Подробности письмом". Четыре дня спустя он писал им: "Не будет преувеличением сказать,  что я не нахожу  нужных слов  выразить чувство личной утраты в связи  с кончиной  моего  дорогого друга и соратника Джона Эсслемонта". Эсслемонт был не только выдающейся фигурой в международном движении Бахаи, автором книги, которая, по словам Шоги Эффенди, "станет источником вдохновения для  грядущих поколений" (имелась в виду работа "Бахаулла и Новая Эра", ныне  переведенная почти на сотню языков), но - лично для Шоги Эффенди - также и "душевнейшим из друзей, верным советчиком, неутомимым  помощником, милым и приятным человеком", тесная связь с которым - тем, на кого он возлагал "глубочайшие надежды", так неожиданно оборвалась. Хранитель оплакивал друга своей студенческой поры, но, как и всегда, несмотря на личные переживания, положение вынуждало его исполнять обязанность Хранителя. Он немедленно телеграфировал в Англию, Америку, Германию, Персию и Индию с просьбой к верующим выразить свео сочувствие близким Эсслемонта, никто из которых не был бахаи, а также провести специальные памятные собрания. Более того он посмертно возвел его в ранг Десницы Дела.
Приезд д-ра Эсслемонта в Хайфу не только не разрешил стоявшие перед Шоги Эффенди трудности, но лишь еще больше разбередил его и без того истерзанное сердце. В январе 1926 года  Шоги Эффенди жалуется на "тяжкий груз ответственности, ставший одновременно моей почетной участью", на "непрестанный тяжкий труд, беды и печали", на "тернистую тропу многотрудных забот и обязанностей". Через четыре месяца он пишет Хорасу Холли: "Я всегда испытывал сильнейшее желание иметь  рядом с собою в Хайфе такого помощника, как вы. Смерть д-ра Эсслемонта явилась для меня тяжким ударом, однако надеюсь, что здешние обстоятельства и обстановка за границей помогут мне организовать работу в Хайфе на более систематической основе. Выжидаю благоприятного часа". Письмо было написано в мае. В сентрябре он снова обращается к Хорасу, прося о помощи и повторяя: "Как необходим мне здесь, рядом, подобный работник, столь же сведующий, исполнительный, методичный и внимательный, как вы. Понимаю, что в настоящий момент вы не оставите вашу должность, да и не можете это сделать. Какое-то время нам в Хайфе придется обходиться самим".
В промежутке между этими двумя письмами, когда Шоги Эффенди  находился в Швейцарии, он писал Ипполиту Дрейфусу-Барни 30 июня 1926 года: "Я по-прежнему нуждаюсь  в способном, надежном, трудолюбивом, методичном, опытном секретаре, который сочетал бы литературный дар с признанным положением в мире Бахаи. Доктор Эсселмонт - лишенный предрассудков, скрупулезный, преданный, скромный и чрезвычайно способный - был, безусловно, наилучшим  из таковых. Скорблю об этой утрате... Думается, способный, скрупулезный секретарь, всем сердцем преданный своей работе, и двое  советников, которые достойно и преданно представляли бы Движение в особые случаях, вкупе с двумя восточными членами Движения, чуткими и знающими, помогли  бы мне увереннее встать на ноги и способствовали бы высвобождению сил, которые приведут Дело к его неизбежному торжеству...  Не могу подобрать более точных  слов, поскольку память моя в последнее время сильно ослабла".
Хотя письма эти носили частный характер, видно, что Хранитель не делал  секрета их своих проблем; в октябре 1926 года он пишет в Америку, что "растущее значение и сложность работы, которая необходимо должна направляться из Святой Земли, усиливает чувство абсолютной необходимости создания в Хайфе чего-то наподобие Международного секретариата бахаи, который в роли советника и исполнителя помог бы мне в моих обширных и изнурительных трудах". Далее он пишет о том, что тщательно обдумал этот важный вопрос" и просил трех представителей из Америки, Европы и Персии приехать в Святую Землю, чтобы обсудить с ним меры, отвечающие требованиям сегодняшнего времени; он утверждает, что это не только поможет ему, но и укрепит связи между Всемирный центром и остальными верующими, а также явится предварительным шагом на пути к созданию "Первого Всемирного Дома Справедливости". Уже в мае он написал одному из тех, кого имел в виду в предыдущем письме: "Сможете ли вы вместе с Х. присоединиться  ко мне будущей осенью в Хайфе? Стоящие передо мной проблемы крайне сложны, деликатны, и я ощущаю необходимость в сведущих, бесстрашных и надежных сотрудниках... Впрочем, прерываюсь, поскольку с трудом могу собраться с мыслями".
Сотрудничество, которое Шоги Эффенди рисует в этом письме, никогда не осуществилось, несмотря на его усилия; больное здоровье, события, происходящие внутри Движения, семейные и деловые осложнения, включая личные, внутренние проблемы - все способствовало тому, чтобы он оставался в одиночестве, лишенный  сведущих помощников, как то и было  еще в 1922 году, когда он впервые приступил к исполнению обязанностй Хранителя. К одному из тех, чью  кандидатуру он наметил, он обращается в феврале 1927 года: "... надеюсь, вы присоединитесь ко мне в моих трудах, как только это будет возможно и удобно для вас". В сентрябре он снова пишет к этому же другу, которого болезнь удерживала дома: "С тревогой обращаю я свой взгляд на работу, предстоящую мне этой зимой, поскольку понимаю, сколь велика и обширна она и как тяжело будет мне без подручных. Как я уже писал, одних собраний недостаточно - мне нужно тесное, постоянное сотрудничество с целью проведения мер, необходимых для расширения и укрепления Дела. Пока же буду придерживаться прежней моей линии в  работе, которая, как мне представляется, имеет второстепенное значение и вполне могла быть поручена секретариату..." И вновь он пишет  тому же верующему в октябре, что "в настоящее время делаю все, что в моих силах". Строки из  январского письма 1928 года: "Все вопросы  застыли  на мертвой точке, и я с нетерпением ожидаю помощи от сведущих, верных и опытных людей".
Сердце сжимается от боли, когда читаешь эти письма Хранителя. Он уже не тот молодой человек и не так сломлен горем, как в первые годы своего служения; он ясно видит нужды Дела, возможности, которым мог бы располагать, имей он помощников, чтобы посвятить себя чему-то более существенному, - но все тщетно: люди, которые ему нужны, либо попросту не могут, либо не хотят оставить свои дела и перебраться в Хайфу. В письме одного индийского паломника ситуация обрисована кристально ясно, и нет сомнения, что ясность эту внес сам Шоги Эффенди, так как  в его обыкновении было говорить начистоту со всеми бахаи, посещавшими Святую Землю.
В письме от 15 июня 1929 года этот верующий сообщает: "Шоги Эффенди хочет, чтобы, прежде чем у нас появится какая-либо иная международная организация, в Хайфе был создан международный секретариат, но эта идея до сих пор не осуществлена из-за нехватки в должной мере способных и преданных верующих..."
Вопрос этот  повис в воздухе, пока в 1951 году не был создан Международный совет Бахаи. Шоги Эффенди вплотную столкнулся с суровым  фактом: никто не оказывал ему фактической поддержки во всех его  предприятиях и начинаниях, поэтому впредь он решил полагаться исключительно на себя. Он взял  на себя всю работу и делал ее, привлекая в качестве секретарей членов семьи Учителя. постоянно  сталкиваясь со все усиливающимся пренебрежением с их стороны, смиряясь с  бесконечной рутиной мелких и более крупных дел, принимая свою судьбу со смирением, часто с отчаянием, но всегда решительно и твердо. Воистину можно сказать, что он в одиночку утвердил во всем мире Веру своих Божественных Предков и доказал, что принадлежит к той же высшей касте.
В те же самые годы, когда Шоги Эффенди прикладывал столько усилий, чтобы собрать  вокруг себя группу сведущих сотрудников, разразился кризис неслыханной силы. Море  Дела Господня, бичуемое извне ветрами судьбы и случая, теперь разбушевалось, и волны его нещадно обрушились на Шоги Эффенди, истощая его ум, силы и нервы. Благословенный Дом в Багдаде, где когда-то жил Бахаулла и который, по словам Шоги Эффенди, Он заповедал как "святой и лелеемый предмет паломничества и поклонения бахаи", еще при жизни Абдул-Баха с помощью гнусных махинаций был захвачен шиитами, но затем возвращен британским властям законным хранителям. когда известие о кончине Абдул-Баха достигло закоренелых врагов Веры, они снова возобновили свои нападки и предъявили требования  на Дом. В 1922 году правительство отняло ключи Дома, несмотря на заверения короля Фейсала в том, что он чтит  притязания  Бахаи на здание, которое представители их общины занимали еще со дня отбытия Бахауллы из Багдада; теперь же Его Величество по политическим причинам отказался от своих слов и в 1923 ключи были снова несправедливо возвращены шиитам. Начиная с дней, непосредственно последовавших за кончиной Абдул-Баха, до ноября 1925 года бахаи не прекращали борьбу за Пресвятой Дом. Шииты сначала подали дело в собственный церковный суд, откуда оно скоро было передано в мировой суд, а затем предстало перед местным судом первой инстанции, принявшем решение в пользу бахаи. После чего это решение поступило в Высший апелляционный суд Ирака, который вынес окончательный вердикт, на сей раз в пользу шиитов.
Когда Хранителя уведомили об этом факте вопиющего попрания справедливости, он немедленно призвал весь мир Бахаи к ответным действиям: он направил девятнадцать телеграмм отдельным верующим и национальным организациям Персии, Кавказа, Туркестана, Ирака, Японии, Бирмы, Китая, Турции, Москвы, Индии, Австралии, Новой Зеландии, Канады, Соединенных  Штатов, Германии, Австрии, Франции, Великобритании и островов Тихого океана. Суть его указаний сводилась к тому, чтобы бахаи письменно и по телеграфу выражали свой протест Верховному комиссару Ирака. Персию и Северную Америку, где общины бахаи были особенно многочисленны, он просил о том, чтобы помимо прямого протеста местных собраний Национальные собрания не только вступили в контакт с Верховным комиссаром, но и прямо обратились к иракскому королю Фейсалу  и британским властям в Лондоне. Собрания Индии и Бирмы тоже должны были выразить  протест лично королю, однако не обращаться в Лондон. Таким  странам, как Франция и Китай, с их сравнительно малочисленными общинами, Хранитель советовал собирать под протестами подписи отдельных верующих. Указания обнаружили  в Шоги Эффенди прирожденного стратега. В телеграммах, обращенных к миру Бахаи, он утверждал, что положение сложилось "опасное" и может иметь "самые серьезные последствия"; все требует "безотлагательных действий во имя  защиты духовных притязаний бахаи на дорогое их сердцам, возлюбленное Место", это "священное прибежище", "Святой Дом Бахауллы". Он советовал даже, в каком именно тоне следует обращаться к властям: восточные верующие должны были "пылко, но и учтиво", "в твердых, недвусмысленных выражениях", со всей искренностью взывать к "уважению своих духовных притязаний" и к "свойственному англичанам чувству справедливости", в то время как верующие Запада - настаивать на том, что "срочно требуются незамедлительные эффективные меры... решительно протестуя против  явной судебной ошибки, взывая к восстановлению попранной справедливости, утверждая духовные притязания бахаи... и заявляя о своей решимости сделать все посильное, дабы защитить свои святые и законные права". Скрупулезный во всем, Шоги Эффенди советовал американцам сделать так,  чтобы послания местных собраний "были составлены предпочтительно в разных выражениях".
Разосланные за полгода сотни телеграмм и постоянная переписка  с представителями, сотрудничавшими в деле защиты Пресвятого Дома, в полной мере и по сути свидетельствуют о том, насколько Шоги Эффенди был озабочен этой проблемой. Получив известия о решении Апелляционного суда, едва ли не первое, что он сделал - телеграфировал Верховному комиссару в Багдаде : "Приведеный в замешательство мир Бахаи с удивлением взирает  на неожиданный вердикт, вынесенный судом относительно прав  владения Домом Бахауллы. Памятуя о том, как долго находились они во владении Святым Обиталищем, они отказываются поверить в то, что Ваше превосходительство смирится со столь явной несправедливостью. Они дали себе торжественную клятву решитльно отстаивать свои права. Ныне  они взывают к возвышенному  чувству чести и справедливости, которым, как они твердо полагают, руководствуется ваша администрация. От имени семьи сэра Абдул-Баха Аббаса и всей общины Бахаи - Шоги Раббани". В тот же день он дал телеграмму убитому горем смотретилю Дома Бахауллы: "Не печальтесь, Все в руке Божией. Пребудьте уверены".
В последующие месяцы во многих телеграммах Шоги Эффенди встречаются фразы типа "ни на йоту не отступать в деле, связанном с Домом". Он неоднократно обращался ко многим выдающимся личностям, не исповедующим Веру, и постоянно согласовывал свои усилия с помощниками в различных частях света. Прошло около месяца, и Шоги Эффенди  обращается по телеграфу к нескольким Национальным собраниям, прося их "в мягких выражениях" снова обратиться к Верховному комиссару  относительно "результатов расследования", которое обещали предпринять британские власти. Сражение казалось проигранным: политические и религиозные  силы Ирака выступали в союзе и отказывались подчиняться какому бы то ни было давлению, в том числе и давлению со стороны британских властей.
Тем не менее Шоги Эффенди не желал мириться с поражением и не складывал оружия до тех пор, пока дело о Святом Доме не было представлено в Лигу Наций на рассмотрение Постоянной мандатной комиссии в ноябре 1928 года; мандатные власти поддержали право бахаи  на владение  Домом, а Мандатная комиссия рекомендовала Совету лиги потребовать  от британского правительства  следалть запрос правительству Ирака, что оно  исправило ошибку и восстановило справедливость  по отношению к бахаи в данном случае. В период с 1928 по 1933 год бахаи  продолжали настаивать на своем, но безрезультатно ввиду отсутствия рычагов необходимых для принятия решения, в то время как влияние шиитов внутри Ирака было таково, что им не составляло труда заставить правительство уклониться от его принятия.
Краткий пересказ этих событий не дает никакого представления о ежедневном напряжении, сопряженном с ними, о колебаниях между надеждой и отчаянием, о постоянной смене настроения в зависимости от добрых или дурных вестей, изматывавшей силы  и надрывавшей сердце. Почти сразу  вслед за решением Апелляционного суда умирает д-р Эсслемонт. В такую критическую минуту потеря друга была вдвойне тяжким ударом для Хранителя.
Целую неделю до этого Шоги Эффенди рассылал послания бахаи всего мира по поводу еще одного глубоко беспокоившего его в то время вопроса. До него дошли слухи о том, что останки одного из видных деятелей сионизма собираются привезти в Святую Землю и предать подобающему захоронению на горе Кармель. Ввиду этого Шоги Эффенди обратился к верующим с просьбой о пожертвованиях для немедленного приобретения  земель вокруг Гробницы Баба, с целью обеспечить неприкосновенность Святого Места. Отклик оказался настолько поразительным, что уже меньше, чем через месяц, Хранитель мог уведомить Общину о том, что великодушная и щедрая поддержка ее членов достигла цели, однако несомненно, что пусть и не надолго этот инцидент  новым тяжким грузом лег на его плечи.
Столь тяжела была эта ноша, что в феврале 1926 он писал одному из верующих: "Я с головой погрузился в мре дел, разнообразных забот и треволнений. Мозг мой перегружен, и я чувствую, что становлюсь  нерасторопным, что работа валится из рук из-за этой умственной усталости". Положение стало настолько серьезным, что он вынужден был уехать, взяв короткий "отпуск". "Непосильный  груз ответственности и забот, - писал он в конце марта, - принудили меня уехать в то самое время, когда ... я с нетерпением  и тревогой ожидал приезда моих друзей и сотрудников из разных частей света". Он действительно был болен, когда покидал Хайфу и ожидавшихся гостей, но, каким бы ни было его состояние в феврале и марте, его можно считать благополучным на фоне той депрессии, в которую он погрузился, получив из Персии зловещую телеграмму, посланную 11 апреля из Шираза: "Двенадцать друзей в Джахроме пали как мученики возможно дальшейшее распространение волнений", - на что он в тот же день ответил: "Потрясен  неожиданным ужасным событием. Деятельность прекратить. Обращайтесь к центральным властям. Передайте родственникам искренние соболезнования". В этот же самый день  он отправил в Тегеран послание столь значимое для духа Веры, что на фоне  событий в Джахруме его никак нельзя оставить в стороне: "Искренне предлагаю всем верующим Персии Туркестана Кавказа принять добросовестное участие  в новых выборах в Духовные собрания. Никто из истинных бахаи  не должен остаться в стороне. Результаты немедленно направлять в Святую Землю с мест через центральные собрания. Действовать осторожно. Молю о помощи свыше". На следующий день, получив более подробную  телеграмму из Шираза с рядом предложений, в том числе - арестовать зачинщика беспорядков, Шоги Эффенди телеграфирует в столицу: "Скорбим о мучениках Джахрома. Передайте Его Величеству от имени всех  бахаи и от меня лично нашу глубокую благодарность  за своевременное  вмешательство и наше искреннее согласие в том, чтобы зачинщики ужасных  злодеяний были подвергнуты немедленному наказанию. Поторопите все персидские собрания с отправкой подобных же посланий". Косвенным, но немаловажным указанием на его внутреннее состояние может служить то, что в первых телеграммах он передает название местечка - "Джахром", то есть в фонетическом написании, и  лишь впоследствии транслирует - "Джахрум".
Какое значение все это имело для Шоги Эффенди, видно из письма к одному из его сотрудников, датированного 24-ым апреля. Уведомив о полученных от него письмах, Хранитель далее сообщает, что задержался с ответом из-за очередного приступа "злополучного недуга, разыгравшегося на этот раз с особой силой, и тягостных известий, полученных из Персии, о мученической гибели двенадцати наших друзей в городе Джахрум к югу от Шираза. Я, - продолжает он, - запросил о всех подробностях и немедленно  сообщу в центры бахаи, как только получу достаточную информацию. По всей видимости, политические мотивы  и личное соперничество сыграли не последнюю роль... Я передал послание шаху через Национальное духовное собрание Персии... Я также обратился с просьбой к собраниям за границей в по возможности мягких выражениях предать гласности эти известия в соответствующих газетах, однако полагаю, что вступать в прямой контакт с шахом им пока преждевременно... Печально и прискорбно думать о том, что бахаи, и без того подвергавшиеся стольким унижениям, в настоящее время бессильны и беспомощны в своих попытках обеспечить себе необходимую помощь со стороны признанных властей. Видимо, за тщетностью их усилий стоит некий божественный замысел". В телеграмме тому же лицу, две недели спустя, Шоги Эффенди сообщает, что "глубоко удручен".
В письме от 21 мая к тому же верующему он пишет о своих сокровенных мыслях: "Сейчас я слишком устал, чтобы самому приниматься за какую-либо серьезную работу. Напала апатия, я стал раздражителен, и дело валится из рук... Попробую отлучиться куда-нибудь ненадолго, если не помешает новый непредвиденный кризис. Их уже столько обрушилось на меня  за последние месяцы..." Но даже в таком состоянии Шоги Эффенди довел до конца то, что считал необходимым: "Думаю, что, если мы будем терпеливы и при наличии необходимого такта, мужества и сил, сможем использовать и эти события для дальнейшего  расширения Дела и в его интересах". Он поднял все силы бахаи мира на защиту гонимой персидской общины, обеспечил широкую гласность в инстранной прессе и постоянно вдохновлял многие Национальные собрания на очередные шаги в деле, касающемся Пресвятого Дома.
Такова история одного из периодов жизни Хранителя; сколько же ударов обрушилось на него всего за каких-то полгода в то время, когда он мучительно пытался обрести равновесие, чтобы достойно нести груз, возложенный на него Учителем!

Информация о материале

Просмотров: 888

Шоги Эффенди любил повторять, что его страдания всегда приносят свои плоды. Пройдя огонь очередных испытаний - и действительно казалось, что страдания опаляют его, - он выходил из них невредимым, и благие вести, дождем излившись на него с небес, возрождали его к жизни. Боюсь, таинство жертвенности по-прежнему остается для меня тайной, но очевидно, что Святые мира сего одерживают свои победы дорогой ценой.
Именно в те дни, когда несчастья и беды буквально лавиной обрушились на Хранителя, газета  "Торонто Дейли Стар" в своем номере  от 4-го мая опубликовала  заявление румынской  королевы Марии, дававшей чрезвычайно высокую оценку Вере Бахаи - оценку, за которой  последовали и другие во время визита королевы в Соединенные Штаты и Канаду; высказывания ее были опубликованы почти в двухстах газетах и доставили самую широкую и яркую известность Вере за всю ее историю. В частном письме  от 29 мая  Хранитель  пишет об этом как о "самом удивительном и в высшей степени значительном событии в развитии Дела".
Уже одно то, что румынская королева - первая из коронованных особ, принявшая Веру, - признала высокое, исключительное положение Бахауллы, само по себе является главой в жизни Шоги Эффенди и неразрывно связано со служением Марты Рут, этой, по словам Шоги Эффенди, "выдающейся служительницы Веры Бахауллы", и ролью, которую она играла  в его жизни - и действительно, любой рассказ о нем будет неполным без упоминания его отношений с этой возвышенной душой. По профессии  мисс Марта Рут была журналисткой  и происходила из видной американской семьи. Она встретилась  с Учителем во время Его поездки по Соединенным Штатам и, вдохновленная Его "Скрижалями о Божественном Предначертании", в 1919 году встала под знамена Веры  и отправилась в свои знаменитые путешествия, проповедуя Дело, путешествия не только более далекие и длительные, чем те, какие совершал до нее кто-либо из бахаи, но и  зачастую, как говорил Шоги Эффенди, проходившие при "исключительно опасных обстоятельствах". К моменту вознеснения Абдул-Баха ей было сорок девять лет - вполне заурядная, если не сказать простушка, с открытым взглядом на редкость  красивых ярко-голубых глаз, эта женщина настолько преисполнилась веры, что была убеждена: Бахаулла может все и сделает все, даже если, как она любила выражаться, человек будет просто стоять и наблюдать за тем, как осуществляется Его воля. Именно ее миссионерские путешествия - четыре из них  кругосветные - в сочетании с ее поистине выдающимися качествами сделали ее столь дорогой сердцу Шоги Эффенди, назвавшего ее "прообразом странствующего миссионера-бахаи". Служение других верующих никогда не давало ему столь губокого удовлетворения, как известия о триумфальных победах Марты Рут. В октябре 1926 Шоги Эффенди  писал о ней: "На ее примере мы воистину можем убедиться, какие чудеса способна являть неустрашимая  вера вкупе с возвышенным характером, какие силы пробуждать, к каким вершинам - подниматься".
С первых же дней служения Шоги Эффенди она не только обратилась к нему своим любящим сердцем, но и постоянно стремилась получить от него совет  насчет своих планов. Не будет преувеличением сказать, что они совместно задумывали все ее предприятия, осененные взаимной сердечной симпатией и доверием, столь редким в беспокойной жизни Хранителя.  Они поддерживали тесную связь: поток писем и телеграмм извещал его о ее планах, ее нуждах, победах, она просила направлять ее, и его верные советы придавали ей мужества. В его письмах к ней, кого он в 1923 характеризовал как "неукротимую и ревностную ученицу Абдул-Баха", мы  вновь и вновь наталкиваемся на фразы, в которых он выражает тепло своих чувств, фразы о том, что он читает ее письма "с гордостью и благодарностью", что они, как всегда "заставили его сердце возрадоваться", что "неизменно радостно слышать о вас, возлюбленная Марта". В июле 1926, когда Марта часто встречалась с членами королевских домов Европы, он писал ей: "... пишите  мне чаще и со всеми  подробностями, я жажду знать досконально  все о вашей деятельности и ваших достижениях. Заверяю в своей безграничной  любви..."; а вот отрывок из августовского письма: "С жадностью ловлю известия  о вашем триумфальном шествии на стезе  служения... Прилагаю копию моего письма королеве. Не расказывайте никому о его содержании". Но он без колебаний подилился его содержанием с тою, кто наславлял королеву в Вере. В сентябре он писал: "Рад поделиться с вами содержанием ответа королевы Румынии на мое письмо. По-моему, письмо замечательное и превосходит все наши ожидания. Произошедшие в ней перемены, ее искренний тон, пронзительная исповедь и ее мужественная позиция это действительно красноречивое и убедительное подтверждение силы непобедимого Духа живой Веры Божией и вашего великолепного служения Делу".
О степени взаимного доверия Шоги Эффенди и Марты можно судить по телеграммам, которыми они обменялись в октябре 1926 года: "Возлюбленный правильно ли я решила отбыть Португалию конце ноября пожалуйста телеграфируй". Ничто так не приоткрывает нам нежную душу Марты, как этот ласковый вздох - "возлюбленный" - в начале, который так часто, естественно и бессознательно вырывался  у нее по отношению к обожаемому Хранителю. "Делайте так, как велит вам Его воля. С нежностью и любовью", - ответил он. Вскоре после этого он высылается  ей 50 фунтов - мою скромную лепту в помощь вашим великолепным трудам, свершаемым во имя нашего возлюбленного Дела". И это далеко не единичный случай; он то и дело высылал ей различные суммы, чтобы помочь "вашей образцовой работе на Винограднике Господнем", "ваших длительных путешествиях, растущих расходах и вашей поразительной великой работе" - таковы его собственные слова, и, наконец, однажды, когда до него дошло известие, что она больна. Он посылал ей  деньги и на перевод и издание за границей книги д-ра Эсслемонта, которую  Шоги Эффенди называл  руководством  в Вере, - работа, которой она активно занималась и о которой он постоянно просил ее не забывать, а также  и на некоторые  непредвиденные расходы. Обмен подарками ни в коем случае не носил одностороннего характера. "Получил золотое кольцо от вас, - пишет Шоги Эффенди, - носил  его какое-то время сам, а потом передал Пресвятому Листу... вы даже представить себе не можете, какой моральной поддержкой, утешением и ободрением являетесь для нас и в тревожной, полной скорбей жизни наших персидских собратьев. Воистину велика будет ваша награда в грядущем! Желаю удачи!" В постскриптуме к этому письму, написанному в феврале 1929 года, он добавляет: "Получил от вас прекрасный платок и постоянно ношу его как дорогое воспоминание". Еще один типичный для характера Шоги Эффенди штрих: внезапно подумав, что передачей кольца он может обидеть Марту, он тут же спешит уверить ее в том, как дорог ему посланный ею платок! По всей видимости, они часто обменивались подарками; иногда речь шла просто о посылках: он регулярно отправлял ей книги для распределения, а в одном из писем 1931 года пишет, что высылает две пачки бумаги с оттисками Величайшего Имени, "для переписки с выдающимися людьми". Однажды она перевела ему 19 долларов в счет телеграмм, которые он посылал ей, отвечая на ее вопросы.
Вот одна из телеграмм Марты к Шоги Эффенди: "Нежнейший любимый мечтаю услышать о тебе"; а вот одно из писем к ней: "... Грядущие поколения прославят память той, что с такой  энергией, не давая себе передышки, прокладывала ясный путь всемирному признанию Веры Бахауллы". Он называл ее "несравненным глашатаем  Дела". Что значили  ее труды  и ее письма для Шоги Эффенди в первые десять лет его служения, когда, как он  сам писал ей, верующие "неохотно откликались" на нужды Дела и мало кто решался вступить на стезю миссионерства, - описать невозможно. "Ваши письма ... - писал он 10 июля 1926 года, - дали мне новый запас сил, радости и ободрили в ту минуту, ыкогда я чувствовал себя вконец подавленным, усталым и впавшим в уныние". В июне 1927 он уверяет ее, что их  переписка ему вовсе не в тягость и что "... напротив, она освежает его утомленную душу и пробуждает надежду и уверенность, часто омрачаемые тягостями хлопотами и заботами". В декабре  того же года, когда копия письма  принцессы Иляны к Марте была получена в Хайфе, Шоги Эффенди пишет Марте  о том, что оно "вызвало слезы радости на глазах Пресвятого Листа... Уверен, - продолжает он, - что вы не представляете, что вы делаете для Дела Божия!" В сентябрьском письме 1928 года, которое начинается словами: "Дражайшая, драгоценнейшая Марта" - Шоги Эффенди, упомянув, как огорчают  его положение Веры в России, далее пишет: "Уверяю вас, что, если  бы не ваши чувства, я чувствовал бы себя совершенно обессиленным... На этом заканчиваю - не могу писать больше, слишком устал, и нарвы на пределе. Ваш печальный, но благодарный брат". Получив от нее в ноябре  пять писем (по чему можно судить, как часто они переписывались), он отвечает: "Ваши прекрасные письма, постоянно напоминающие о всемогущей власти Бахауллы, свет которой вы несете в мир вашими обширными и благословенными стараниями, необычайно укрепляют и вдохновляют меня в моей работе...", и отправляет девять драгоценных камней, и 30 долларов - "сумму столь малую, столь несопоставимую с вашими поразительными трудами..."
Она все время без колебаний обращалась к нему с различными просьбами, когда чувствовала, что это - в интересах Дела. Хранитель хорошо понимал чистоту ее намерений, полагался на здравость ее суждений и почти неизменно откликался на просьбы Марты, будь то ободряющие письма к частным лицам или телеграфные послания выдающимся деятелям. "Прилагаю письма, о которых вы меня просили", - уведомляет он ее. В свою очередь и он нередко обращался к ней за помощью, используя  ее как  исполненного энтузиазма проводника интересов Веры, защитника от ее врагов. прося  ее посещать, а иногда и выступать своим личным  представителем на различных международных совещаниях и конференциях, чьи цели и интересы были близки к принципам Бахам. Пример тому - его письмо от 12 июня 1929, адресованное "Третьей двухгодичной  конференции Всемирной федерации образовательных ассоциаций", проходившей в Женеве: "Дорогие соратники по борьбе  за идеалы гуманизма: посылаю мисс Марту Л. Рут, американскую журналистку и международного миссионера бахаи, в качестве международного представителя Бахаи  на ваш  июльский конгресс. Она представит  вам мое письмо с поздравлениями вашему крупнейшему конгрессу. С наилучшими пожеланиями в вашем благородном предприятии, ваш брат и соратник Шоги". Часто это бывали конгрессы эсперантистов: Марта Рут владела этим языком в совершенстве. Многие  телеграммы напоминали отправленную Хранителем в апреле 1938 года: "Марте Рут, Бомбей, Передайте Лиге объединенных вероисповеданий мои наилучшие пожелания и успешного результата дискуссий. Да способствует Божественное  Провидение достижению высоких  целей и расширению достойной всяческих похвал деятельности".
В марте 1936 Марта телеграфировала Хранителю, что сестра королевы Марии умерла; на следующий день последовал ответ: "... Заверьте  возлюбленную королеву в глубочайшем сочувствии..." И он и она всегда понимали, как правильно, мудро и по-доброму подойти к делу. Марта, всегда  державшаяся естественно и непринужденно, была ласковой и очаровательной женщиной. Несомненно, что именно  ее прямодушие, простота и благородство души так расположили к ней царя Бахауллы - Хранителя - и первую из королев, принявших Веру. В 1934 в одной из своих телеграмм Шоги Эффенди сообщает: "Наша Мария с любовью благодарит замечательные послания".
Однажды она прислала такую телеграмму: "... ваша точка зрения чтобы я на днях передала поздравления президенту Гуверу", на что Шоги Эффенди  мгновенно  откликнулся : "Любезно прошу передать президенту Гуверу от имени  последователей Бахауллы во всем мире их пламенные молитвы за успех его выдающихся усилий в отстаивании дела международного братства и мира - дело, на ниве которого они усердно трудятся уже около века". Ровно за год до того, во время посещения Японии в ноябре 1930, происходит  подобный же обмен телеграммами; Марта передает: "Возлюбленная краса телеграфируйте поздравления императору", и - немедленный, в тот же день ответ Шоги Эффенди: "Любезно передайте Его Императорскому Величеству Императору Японии от меня лично и от имени бахаи всего мира выражения нашей глубочайшей любви  и заверения в наших искренних молитвах о его благосостоянии и процветании  его древнего государства". Любовь порождает любовь. Великая любовь Марты к Шоги Эффенди пробудила и в нем ответное чувство, подобно тому, как бриллиант, улавливая свет, вспыхивает в ответ ослепительными лучами.
В марте 1927 Шоги Эффенди  писал Марте: "... Заверяю вас, дражайшая Марта, что, где бы вы ни были - Скандинавии, Центральной Европе, России, Турции или Персии - мои неотступные пламенные молитвы сопровождают вас, и я верю, что вы обретете защиту, источник сил и руководство, дабы исполнить вашу уникальную, беспрецедентную миссию как образцовый защитник Веры Бахаи".
Хотя Марте совершенно невозможно было отправиться в Россию, она совершила поездку в Персию, такую долгожданную для Хранителя. 22 января 1930 Шоги Эффенди телеграфирует ей: "Да укрепит вас Возлюбленный  в вашем триумфальном  путешествии в Персию". В начале апреля, когда Марта была уже в Индии, Шоги Эффенди пишет ей в ответ на почти дюжину  ее писем: "Вы полностью заслужили ту честь, любовь и гостеприимство, которое  так широко проявили по отношению к вам  персидские друзья. У меня скопилось столько дел после моей долгой и тяжелой болезни, что я не мог вовремя ответить на ваши письма, но мысли о вас не оставляли меня ни на минуту, особенно  когда я посещал Святые Усыпальницы и преклонял голову к священному порогу". Годы шли своим чередом, Марта Рут - уже  поседевшая, но все такая же хрупкая и неудержимая - продолжала  свои путешествия, пока ее не поразил, по словам Шоги Эффенди, "смертельный и мучительный недуг" и она скончалась в Гонолулу 28 сентября 1939 года. Боль сжигала ее в последние недели ее путешествия по островам Антиподов, и, возвращаясь в Америку, чтобы участвовать в осуществлении первого Семилетнего Плана,  она буквально сгорела как свеча,  расставшись с жизнью, которую, как сказал Хранитель, вполне можно считать лучшим из плодов Века Строительства Проповеди Бахауллы.
Хорошо помню день, когда Шоги Эффенди получил телеграмму с известием о ее смерти. Он сам тогда очень болел, страдая от приступов лихорадки (температура поднималась до 104 градусов по Фаренгейту), и, уж конечно, подобные новости мало подходили к его состоянию! Но мы никак не могли скрыть их от него. Ведь он был Хранитель, а умерла - Марта Рут. Несмотря на все увещевания матери, брата и мои, он сел в постели, бледный как смерть, осунувшийся, потрясенный неожиданным известием, и продиктовал телеграмму в Америку, извещавшую о смерти Марты. Он спросил, что еще он может сделать - весь мир Бахаи ожидал, что он скажет. В своем пространном послании, помимо прочего, он сказал: "Бесчисленные почитатели Марты в мире Бахаи вместе со мной оплакивают земной  конец этой героической жизни... Потомки провозгласят ее главной Десницей... первого Века Бахаи... первым и лучшим плодом Века Строительства Веры..." Он сказал, что хочет разделить расходы на ее надгробие с Американским национальным собранием, надгробие той, чьи "деяния навек прославили  американскую Общину бахаи". Это была последнии сумма, которую он передавал  Марте за восемнадцать незабываемых лет. Другу, в чьем доме она почила, Хранитель послал телеграмму: "... возрадуйтесь, видя ее сидящей среди Горнего Сонма..."
Но в действительности, Шоги Эффенди еще задолго до этого воздавал нежную дань уважения "несравненной" Марте Рут, "главному послу Веры Бахауллы", как он  ее называл, отголоски чего мы находим в открытом письме бахаи Запада, написанном в 1929 году: "И в заключение я хочу хотя бы в нескольких словах, воздать, пусть скромную, дань уважения нашей дорогой и возлюбленной сестре Марте Рут за ее блистательное служение в качестве примерного и неутомимого проповедника Дела. Ее путешествия по разным странам мира, столь длительные, столь  широкие по размаху деятельности, которую она вела, столь вдохновляющие своими успехами и одержанными победами, украсят и обогатят историю бессмертной Веры Божией. Ее первые поездки в южные пределы американского континента, в Индию и Южную Африку, на восток Азии, на острова южных морей и на север - в страны Скандинавии; ее недавние встречи с правителями и монархами Европы и то впечатление, которое ее  лотважный дух произвел в придворных кругах Балканских стран; ее тесная связь с международными организациями;  контакты с пацифистскими обществами, гуманитарными движениями и видными эсперантистами; и наконец, в последнее время - победы, одержанные ею в университетских кругах Германии, - составляют убедительное свидетельство того, сколь  велика власть Бахауллы. Эти поистине достойные страниц летописи труды, свершенные в одиночку, в стесненных финансовых обстоятельствах и при больном здоровье, насквозь проникнуты духом  непревзойденной верности, самоотречения, скрупулезности и решимости". В его глазах она была "наиболее близкой к примеру, который оставил Сам Абдул-Баха Своим ученикам во время  Своих поездок по странам Запада".
Марта Рут была твердо уверена, что обладает величайшей драгоценностью, когда-либо  явленной миру - Вестью Бахауллы. Она верила, что, протягивая это сокровище каждому, будь то король или простой крестьянин, она оделяет его небесной благодатью. И именно эта гордая  убежденность позволила ей, женщине  небогатой и без какого бы то ни было веса в обществе, простой, немодно одетой, не располагающей широким образованием или выдающимся интеллектом, узнать больше королей и королев, принцесс и принцев, президентов и знаменитых людей и рассказать им о Вере Бахаи, чем то удавалось какому-либо  иному верующему за всю  историю Дела. Поскольку эта книга посвящена прежде всего Хранителю Веры и его жизни, мы не можем дальше вдаваться в подробности, широко представленные в литературе Бахаи. многочисленных бесед Марты Рут с выдающимися. прославленными людьми и их реакции на Весть, которую она принесла им. Сосредоточим же наше внимание на отношениях Шоги Эффенди  и королевы Марии.
Марта Рут подробно  описала Шоги Эффенди первую из своих восьми встреч с королевой, состоявшуюся 30 января 1926 года в бухарестком  дворце Контроцени по просьбе самой королевы, после того как она получила посланную ей Мартой Рут книгу д-ра Эсслемонта "Бахаулла и Новая Эра". Королеву совершенно очевидно привлекло учение Пророка, и поэтому, когда прошел слух  о том, что она собирается посетить Северную Америку, Шоги Эффенди 21 августа 1926 года через секретаря отправил Американскому национальному  духовному собранию следующие указания: "Мы прочли в "Таймсе", что королева Мария  Румынская отправляется в Америку. Кажется, наше Дело серьезно заинтересовало ее. Поэтому нам следует быть особенно начеку, чтобы не допустить какой-нибудь оплошности, которая могла бы настроить ее против нас. Шоги Эффенди хочет, чтобы, в случае, если таковая поездка действительно осуществится, друзья вели бы себя крайне осмотрительно и мудро и не предпринимали никаких собственных инициатив без совета Национального собрания".
Именно во время этого визита Ее Величества, до глубины души тронутая учением Веры, с которым она постепенно знакомилась, засвидетельствовала на "прекрасном, изысканном языке",  как выразился Шоги Эффенди, "силу и возвышенный характер Послания Бахауллы - в открытых письмах, широко разошедшихся  по газетам Соединенных Штатов и Канады". После одного из первых же писем Шоги Эффенди почувствовал "непреодолимое желание" написать королеве, выразить ей "радость, восхищение и признательность" от себя и от имени бахаи Востока и Запада за ее благородный вклад в дело Веры. Получив первое послание Хранителя, королева ответила ему 27 августа ы 1926 года письмом, которое он назвал "глубоко трогательным".

Бран, августа 27, 1926
Дорогой сэр,
Была глубоко тронута вашим письмом.
Поистине, весть Бахауллы и Абдул-Баха снизошла на меня, подобно великому озарению. И, подобно всем великим  вестям, она явилась в час страшной тоски, внутреннего раздора и уныния, так что семя упало на благотворную почву.
Младшая моя дочь также обрела утешение и великую силу в писаниях возлюбленных учителей.
Мы передаем весть из уст уста, и перед теми, кто слышит ее, внезапно  словно вспыхивает свет, и многое их того, что было запутанным и неясным, становится простым, светозарным и полным надежды, как никогда раньше.
То, что открытое письмо пролило бальзам на раны страдающих за Дело, поистине великое счастье для меня, и я воспринимаю это как знак того, что Господь принял мою скромную лепту.
Представившаяся мне возможность выразиться публично - тоже Его Воля, поскольку обстоятельства действительно складывались в цепь, каждое  звено которой нечувствительно, шаг за шагом вело меня вперед, пока внезапно все не прояснилось моему взляду и я не поняла, что было всему причиной.
Ибо так вершит Он наши судьбы.
Кое-кто  из людей моего положения недоумевает и порицает дерзость, с какой я выступила с речью, не подобающей коронованной особе, но я иду вперед по внутреннему зову, которому не в силах противиться.
С преклоненной головой я сознаю, что я тоже не более чем орудие во всемогущей Деснице, но знание это отрадно.
Мало-помалу завеса поднимается и скорбь уходит. Однако и скорбь была ступенью, приблизившей  меня к истине, поэтому я не поднимаю голоса против скорби!
Да будете вы и те, кто идут за вами, благословенны и да послужит вам опорой святая сила тех, кто ушел раньше вас.
Мария

В "открытых письмах" королевы Марии - не только знаменитой красавицы, но и писательницы, женщины, обладавшей  сильным и независимым характером, - опубликованных в 1926 году, 4-го мая и 28-го сентября в "Торонто Дейли Стар" и 27-го сентября в "Ивнинг Булитин" в Филадельфии, находим, между прочим, и такие слова: "Какое-то время назад некая женщина  принесла мне Книгу. Я пишу это слов с заглавной  буквы потому, что это - дивная Книга, повествующая о любви и доброте, красоте и силе... Рекомендую  прочесть ее всем. Если когда-либо имена Бахауллы и Абдул-Баха дойдут до вашего слуха и привлекут ваше внимание, не откладывайте  их писания в сторону. Внимательно вчитывайтесь в их Книги, и пусть их славные, несущие мир и созидающие любовь слова и наставления проникнут в ваши сердца так же, как они проникли в мое. Обычно человеку кажется, что день его слишком загружен делами и для религии в нем не осталось места. Либо человек может довольствоваться той религией, которая у него уже есть. Но учение этих благородных, мудрых и добрых людей совместимо со всеми  религиями, и в то же время - ни похоже ни на одну.  Ищите их и будьте счастливее, чем прежде". "Сначала мы все воспринимаем Бога как некое существо или нечто, отдельное от нас самих... Это не так. Ограниченные нашим земным восприятием, мы не способны понять Его - не более, чем мы можем вопринять Вечность... В Боге - все, Все Сущее. Он есть сила, кроющаяся за всеми истоками. Он - неиссякаемый источник силы, любви, добра, прогресса, успеха. Стало быть, Бог есть  Счастье. Это голос в нас, указующий, где добро и где зло. Но чаще всего мы не желаем слышать или превратно толкуем его. Поэтому Он и созвал Своих Избранников, чтобы они спустились к нам, на землю и уяснили нам Его Слово, Его истинное  значение. Отсюда Пророки; отсюда Христос, Мухаммад, Бахаулла, ибо человек время от времени нуждается в том, чтобы на земле раздался голос Бога, чтобы острее почувствовать  существование Бога истинного. Эти обращенные к нам голоса облекаются плотью, дабы мы могли нашим земным слухом услышать и понять их". Шоги Эффенди, недавно получивший из Канады копию первого "открытого письма" королевы, 29 мая писал Марте Рут, что это "заслуженное и почетное свидетельство" ее "замечательных, образцовых усилий, направленных на распространение нашего возлюбленного Дела. Оно взволновало меня и придало необычайный запас новых физических и духовных сил; это ваша великая и памятная победа, по значению своему практически не имеющая себе равных в истории Дела". В этом же письме он просит Марту подумать о том, чтобы познакомить Ее Величество с известиями о жертвах Джахрума и по возможности заручиться ее поддержкой в деле о гонениях на персидских верующих. Несомненно, что это соображение повлияло на королеву в ее дальнейших отважных высказываниях в пользу Веры; что причина заключалась в этом, видно и по ее письму к Шоги Эффенди. Новость об этой победе дошла до Шоги Эффенди накануне очередной годовщины вознесения Бахауллы в Бахджи, в то время когда, как пишет Хранитель в одном из своих писем, адресованных широкому кругу верующих: "... Его скорбящие слуги, собрались вокруг Его возлюбленной Усыпальницы, молясь об избавлении своих гонимых собратьев в Персии". "Склонив головы, - пишет далее Шоги Эффенди, - с благодарностью в сердце мы признали ту яркую и славную дань, которую Ее Величество воздала Делу Бахауллы своим эпозальным заявлением, призванным возвестить о тех потрясающих событиях, которые, как предсказывал Абдул-Баха, в конце времен явят торжество Святой Веры Божией". События эти - начало отношений Марты Рут не только с королевой Марией, но и с другими коронованными особами и членами королевских домов Европы, а также, в некоторых случаях, и их прямых контактов с Шоги Эффенди. Он не только поддерживал, вдохновлял и руководил ею в этих отношениях, но, неизменно оставаясь в рамках достоинства и хорошего воспитания, всегда будучи искренен в отношениях с людьми, тем не менее старался использовать эти контакты на службу интересам Дела, повышая его престиж в глазах общественности и уязвляя тем самым врагов Веры. Вплоть до смерти королевы в 1938 году Марта Рут поддерживала тесную связь с ней, держала в курсе деятельности Бахаи и получала от нее собственноручно написанные письма, ято являлось одновременно знаком дружеского расположения и преданности Учению Бахауллы. Шоги Эффенди и королева тоже обменивались письмами и телеграммами; однако чаще он отправлял ей послания через Марту: они были в более близких отношениях, к тому же это не затрагивало высокого положения, какое занимали Хранитель и королева каждый в своей сфере. Был к тому же и еще один фактор, который не так-то легко сбросить со счетов: постоянное давление, которому королева в силу своего высокого сана подвергалась в родной стране - стране, раздираемой церковными и политическими течениями и во время правления самой королевы, и в период, когда она правила как вдовствующая королева - давление в целью заставить ее воздержаться от высказываний о религии, еще малоизвестной в ту пору, считавшейся людьми несведущими ветвью ислама, и отказаться от ее открытой поддержки, которую большинство не только от всего сердца не одобряло, но и считало в высшей степени аполитичной. Сама королева в своем первом письме Хранителю пишет: "Кое-кто из людей моего положения недоумевает и порицает дерзость, с какой я выступила с речью, не подобающей коронованной особе..." И действительно, от нее требовалось незаурядное мужество и глубокая искренность, чтобы неоднократно делать достоянием общественности личные чувства по поводу Веры Бахаи; однако Ее Величество писала  некоторые свидетельства в пользу Веры для публикации в "Мире Бахаи". 1 января 1934 года она написала Марте, приложив к письму одну из своих статей и сообщая новости личной и семейной жизни: "Подойдет ли моя статья для пятого выпуска? Вся сложность в том, чтобы не повторять уже сказанного..." 25 октября 1927 года Шоги Эффенди пишет Марте: "Всегда рад вашим письмам... также взволнован новостями, о которых вы сообщаете, особенно о вашей замечательной беседе с королевой и принцессой. Посылаю вам несколько камней Бахаи... подарите их от моего имени королеве, принцессе и прочим членам королевской семьи, которые, на ваш взгляд, достойны этого и способны оценить подарок... Пожалуйста заверьте королеву и принцессу в нашей великой любви, в том, что молимся за их счастье и благополучие и от всей души приглашаем посетить Святую Землю, где их ждут в Возлюбленном доме". За беседой, про которую Шоги Эффенди упоминает в цитированном письме, несомненно, стоят его советы и указания, которые находим в письме Хранителя к ней от 29 июня того же года: "Надеюсь, вам удастся встретиться не только с королевой Румынии, но и с ее дочерью, королевой Сербии, и королем Борисом Болгарским, и я полагаю, вы без колебаний опишете мне все подробности, касающиеся вашей работе в такой важной области". То, что королева получила драгоценные камни и приглашение Хранителя посетить его в Хайфе, явствует из ее телеграммы, отправленной из Синайского дворца 27 июля 1927 года: Шоги Эффенди Хайфа Искренняя благодарность вам и всем вашим с кем я чувствую такую тесную духовную связь Мария Марта Рут преуспела и в выполнении второго поручения Шоги Эффенди: в мае 1928 года она пишет ей: "... Ваши замечательные исторические беседы с членами румынской и сербской королевских фамилий вдохновили и взволновали всех нас..." Раньше, в апреле, королева вместе с дочерью Иляной посетила Кипр, и в своем письме Марте Рут Хранитель сообщает, что газеты опубликовали сообщение, будто бы королева намеревается приехать в Хайфу, спрашивает, "действительно ли это входило в ее планы и не помешало ли преждевременное обнародование ее намерений предполагавшемуся паломничеству..." Во время пребывания королевы на Кипре Хранитель направил губернатору острова сэру Рональду Сторрсу, у которого гостила королевская семья, следующее послание: "Любезно прошу передать Ее Величество королеве Румынии и Ее Высочеству принцессе Иляне от имени семьи Абдул-Баха и друзей нашу сердечную благодарность за благородный вклад, который они внесли в идеалы, одухотворяющие Веру Бахаи. Заверьте из в наших наилучших пожеланиях и глубокой признательности". Сэр Рональд передал благодарный ответ королевы и принцессы Шоги Эффенди. А вот отрывок из длинного письма, собственноручно написанного Хранителем королеве и имеющего исторический интерес:
Хайфа, Палестина, 3-е декабря, 1929 Ее Величеству Вдовствующей королеве Марии Румынской Бухарест Ваше Величество Я получил от моей сестры Бахаи Марты Рут литографированный портрет Вашего Величества, на котором вы собственной рукой милостиво соизволили написать мне краткое, но прочувствованное послание. Я буду хранить этот замечательный портрет как зеницу ока и заверяю вас, что Пресвятой Лист и вся семья Абдул-Баха в полной мере разделяют со мной чувства живейшего удовлетворения, получив столь поразительно прекрасный портрет королевы, которую мы все знаем, которой восхищаемся и которую любим. В течение последних нескольких лет я с глубоким сочувствием следил за беспокойными событиями, происходящими на вашей любимой родине, которые, я полагаю, причинили вам немало огорчений и забот. Но какие бы беды ни осаждали Ваше Величество на вашей земной стезе, уверен, что даже в самые печальные часы вы черпали могучую поддержку и радость при мысли о том, что ваши блестящие исторические высказывания о Вере Бахаи, а также последующие свидетельства вашего милостивого заступничества и забот о ее благополучии, обеспечили убежищем и придали новые силы множеству ее верных и многострадальных приверженцев на всем Востоке. Дорогая, возлюбленная королева, вам, несомненно долженствует обретаться в царствах, о которых пророчествовал Бахаулла и куда не под силу достичь никаким земным страданиям. Сразу же по выходе в свет второго тома "Мира Бахаи", который был осуществлен Американским книгоиздательским комитетом Бахаи, я отправил прямо в Бухарест на имя Вашего Величества и Ее Королевского Высочества принцессы Иляны экземпляры нескольких наиболее недавних и популряных публикаций Бахаи. Позволю себе в будущем году подарить вам третий том этого издания, которое, я полагаю, представит интерес для Вашего Величества. Разрешите в заключение еще раз выразить чувства глубокой благодарности и радости, которую семья Абдул-Баха и бахаи всех стран мира испытывает к Вашему Величеству за благородные высказывания, способствовашие дальнейшему развитию их возлюбленной Веры. Семья Абдул-Баха также присоединяется ко мне в том, чтобы от всего сердца пригласить Ваше Величество и Ее Королевское Высочество принцессу Иляну при любом удобном случае посетить Святую Землю и дом Абдул-Баха в Хайфе, равно как и те святые памятные места, где протекаал жизнь и где творили свои героические деяния Бахаулла и Абдул-Баха. Шоги
В 1930 году Ее Величество посетила Египет вместе с дочерью Иляной. Шоги Эффенди, уже наученный печальным опытом взаимоотношений с прессой во время визита королевы на Кипр, 19 февраля телеграфировал в Александрию: "Посоветуйте Собранию, в случае если королева посетит Египет, ограничиться лишь письменным приглашением и выражениями благодарности от лица Бахаи. Письмо должно быть кратким, по возможности продумать каждое слово. Против отправки цветов не возражаю. Любой частной переписки следует строго избегать. Уведомьте друзей в Каире". В надежде, что королеве все же удастся посетить Святыни Бахаи в Палестине, Хранитель заказал копию Скрижали Бахауллы, обращенной к бабушке королевы, королеве Виктории, исполненной в лучших традициях персидской каллиграфии и снабженную цветными иллюстрациями, сделанными в Тегеране. 21 февраля он дал телеграмму в Тегеран: "Иллюстрированная Скрижаль королеве Вектории должна быть доставлена в Хайфу не позднее десятого марта на одной или нескольких страницах". Это был его подарок королеве. Не располагая никакими известиями относительно планов королевы, когда она уже была в Египте, он прямо телеграфирует ей 8-го марта: "Ее Величеству, Вдовствующей королеве Марии Румынской, на борту Мэйфлауэр, Асван. Семья Абдул-Баха вновь присоединяется ко мне, посылая любящие и искренние приглашения вам, Ваше Величество, и Ее королевскому Высочеству принцессе Иляне посетить Его дом в Хайфе. Согласие Вашего Величества посетить Усыпальницу Бахауллы и город-тюрьму Акку, помимо своего исторического значения, явится великим источником сил, радости и надежды для безмолвно страдающих последователей Веры во всех странах Востока. С самой сердечной любовью молимся за счастье и процветание Вашего Величества". Не получив ответа на свое послание, Шоги Эффенди 26 марта вновь телеграфирует королеве, расположившейся в отеле "Семирамида" в Каире: "Из опасения, что мое предшествующее письмо и телеграмма, в которых семья Абдул-Баха посылает Вашему Величеству и Ее королевскому Высочеству принцессе Иляне свои приглашения, могло быть не доставлено по адресу, мы вновь имеем честь и удовольствие пригласить вас по возможности посетить Усыпальницы Бахауллы и Абдул-Баха и город-тюрьму Акку. Глубоко сожалеем о безответственном вмешательстве прессы". Два дня спустя Шоги Эффенди получил телеграмму от румынского посла в Каире: "Ее Величество сожалеет, что, не будучи проездом в Палестине, не сможет посетить вас". Впечатление, произведенное сложившейся ситуацией на Хранителя, он сам описывает в своем письме Марте Рут от 2-го апреля 1930 года: "Вынужден в этом письме к вам скрывать некоторые подробности, касающиеся предполагаемого визита королевы в Хайфу. К сожалению, он не состоялся. Причины мне совершенно неизвестны". Далее он пишет о том, что, несмотря на его письменное приглашение и две его телеграммы, посланные в Египет, которые он приводит полностью, единственное, что он получил в ответ, была телеграмма румынского посла (ее он тоже цитирует). Похоже, что "безответственное вмешательство", о котором пишет Шоги Эффенди в своей телеграмме к королеве, было достаточно широким и получило отзвук не только в Палестине, но и в Англии и Америке. Он пишет Марте: "Репортеры, бравшие у меня интервью для "Юнайтед Пресс", в отчетах для своих газет полностью исказили все, что я им говорил. Они извратили правду. Хотел быть по крайней мере уверенным, что королеве известно подлинное положение дел! Но как можем мы быть уверенны, что наши письма Ее Величеству действительно попадают е ней. Думается мне, что вам следует обо всем написать ей, объяснить положение в целом и заверить ее в моем великом разочаровании". Он просит Марту рассматривать все это как строго конфиденциальное дело и пишет: "Лелею надежду, что подобное злосчастное развитие событий лишь усилит веру и любовь королевы и укрепит ее в решении восстать во имя распространения Дела". Совершенно очевидно, что Хранитель был весьма удручен таким неудачным поворотом, но он утешает Марту: "Не печалься и не впадай в уныние, дражайшая Марта. Семена, которые ты с такой любовью, набожностью и кропотливостью посеяла, взойдут..." Отсрочка посещения королевой и ее дочерью Святынь Бахаи, намерения, твердо принятого в глубине сердца, явилось источником глубокого разочарования не только для Хранителя, но и для самой королевы Марии. За кулисами между отважной и самостоятельной королевой и ее советниками, должно быть, разыгралась настоящая схватка, поскольку после долгого молчания она собственноручно написала Марте Рут, приоткрывая хотя бы немногое из того, что произошло в действительности. В письме от 28 июня 1931 года она сообщает: "Мы обе, Иляна и я, испытали жестокое разочаровнаие, когда нам воспрепятствовали посетить святые места и встретиться с Шоги Эффенди, но в это время я переживала тяжелый кризис, и любое мое движение оборачивалось против меня и использовалось в политически неблаговидных целях. Это заставило меня много страдать и самым безжалостным образом ограничило мою свободу. Однако есть периоды, когда человек неизбежно подвергается преследованиям, и, какой бы возвышенной натурой он ни был, зрелище людской низости и злобы вновь переполняет его болью и удивлением. В то время мне пришлось бороться за свою дочь; она пережила немалое горе, и я не имела сил восстать, бросив вызов всему миру. Но красота правды остается, и я держусь ее вопреки печальным превратностям жизни... Рада была слышать, что ваше путешествие оказалось таким плодотворным, и я желаю вам дальнейших успехов, зная, какую прекрасную весть вы несете по земле из страны в страну". Письмо заканчивается припиской, быть может, еще более раскрывающей отношение и характер Ее Величества,чем что-либо другое: "Еще несколько слов, которые могут пригодиться вам для вашей ежегодной Книги". Получив письмо королевы, Марта немедленно телеграфировала Шоги Эффенди основное его содержание, он ответил, что доволен, и попросил выслать ему также полный текст письма. Помню, как Шоги Эффенди много раз описывал мне, как Пресвятой Лист час за часом ожидала в доме Учителя прибытия королевы и ее дочери - Ее Величество только что отплыла в Хайфу, и это известие ободрило Шоги Эффенди, поверившего, что предполагаемое паломничество состоится; однако время шло, а новостей не было, хотя корабль уже пришвартовался в порту Хайфы. Позднее Хранитель узнал, что королеве и ее сопровождению на борту была устроена встреча, информировать о ее визите было бы бестактно и неуместно; потом же Ее Величество усадили в автомобиль, умчавший ее из Палестины в другую ближнеазиатскую страну. Стоит ли после этого удивляться "людской низменности  и злобе", о которых она писала Марте. Непреклонная верность этой "царственной верующей", как называл ее обычно Шоги Эффенди, перед лицом растущей изоляции, надвигающейся старости и политических трений в Европе, в которые постепенно втягивались многие из ее коронованных родственников, глубоко трогала Шоги Эффенди. 32 января 1934  он снова пишет ей: Ваше Величество Я глубоко тронут великолепной оценкой, которую Ваше Величество милостиво дали "Миру Бахаи", и хочу выразить свою неизменную сердечную благодарность за поразительные свидетельства того, с каким неизменным интересом вы поддерживате Дело Бахауллы. Я почувствовал потребность самому предпринять перевод ваших обращений и не сомневаюсь, что бесчисленное множество последователей Веры на Востоке и Западе испытают необычайный подъем сил в своих неустанных трудах во имя конечного установления Величайшего Мира, предсказанного Бахауллой. Передаю Вашему Величеству через Марту Рут драгоценный манускрипт, принадлежащий перу Самого Бахауллы и иллюстрированный Его благочестивым последователем в Тегеране. Да послужит он знаком моего восхищения тем духом, который  подсказал Вашему Величеству вслух выразить ваши благородные чувства и встать на защиту сражающейся и гонимой Веры. У врат Бахауллы приношу свои молитвы за счастье и благополучие Вашего Величества. Искренне преданный вам Шоги Послав королеве экземпляр своего недавнего перевода "Крупиц из Писаний Бахауллы" и получив от нее письмо с выражением "самой искренней благодарности", в конце которого она говорит: "Да пребудет с нами духовно Великий Отец, помогая нам жить по нашим силам", Шоги Эффенди пишет ей: Хайфа, 18 фев., 1936 Ваше Величество Мисс Рут передала мне оригинал вашего хвалебного послания, посвященного грядущему выпуску "Мира Бахаи". Глубоко тронут дальнейшими свидетельствами интереса и поддержки, которые Ваше Величество проявляет к Учению Бахаи. Общины бахаи всего мира с чувством гордости и благодарности будут всегда вспоминать эти прекрасные, впечатляющие и исторические по своему значению свидетельства,  вышедшие из-под пера Вашего Величества - свидетельства, которые, вне всякого сомнения, воодушевят и вдохновят их в неустанных трудах во имя распространения Дела Бахауллы. Я очень рад узнать, что Ваше Величество извлекли для себя немало пользы из чтения "Крупиц", и чувствую, что труды мои по переводу этих отрывков полностью вознаграждены. Благодаря любезности миссис Мак Нейл передаю Вашему Величеству последние фотографии, недавно полученные из Америки, изображающие, как подвигается сооружение Храма Поклонения Бахаи в Уилметте. Дух Бахауллы да благословит Ваше Величество за великодушную поддержку, которую вы оказываете Его Делу. С глубочайшей благодарностью и преданностью Шоги
Упомянутая миссис Мак Нейл жила недалеко от Акки во дворце Мазра-йе, где некогда останавливался Бахаулла. Она познакомилась с королевой еще ребенком, на Мальте, когда же узнала от Хранителя о том, что та интересуется Верой, рассказала ей о своих собственных интересах и об ассоциациях, связанных с домом, где живет. Королева написала ей: "Было действительно прекрасно услышать о вас, что вы живете недалеко от Хайфы и, как и я, последователь учения Бахаи... дом, в котором вы живете... драгоценен памятью о Человеке, которого мы все боготворим..." Последняя дань, публично отданная Вере в 1936 году, за два года до смерти, очень точно передает, что значила для нее Весть Бахауллы: "Для ищущих света учение Бахауллы - путеводная звезда, которая приведет их к более глубокому пониманию мира, уверенности и доброму отношению ко всем людям" Шоги Эффенди писал, что она завоевала для себя "нетленное признание... под Отцовской Сенью Бахауллы" благодаря "смелому и эпохальному признанию Его Царства", "эта прославленная королева вполне может считаться одной из тех коронованных сторонников Дела Божия, которые появятся в будущем и каждого из которых, говоря словами Бахауллы, можно назвать "оком человечества, светозарным венцом на челе творения, источником благодати для всего мира". Из всего вышесказанного можно видеть, как начавшийся еще в 1926 году тяжкий кризис, связанный с вступлением Шоги Эффенди в роль Хранителя, вновь высвободил заложенные в Вере духовные силы и привел к такой поебеде, как обращение первой королевы Бахаи.

Информация о материале

Просмотров: 726

Перечитывая свои дневники - столь малую часть которых я процитировала, а ведь там сотни страниц, исписанных  за многие-многие годы, - я удивляюсь, что в них практически не упоминается мировая война, бушевавшая повсюду почти шесть лет и представлявшая  такую страшную угрозу для Всемирного Центра Веры и в особенности для ее Главы и Хранителя. Ничто так красноречиво не свидетельствут о тяжкой внутренней борьбе, кризисах и переломах, которые он преодолел за все те годы, чем это "белое пятно". Бремя повседневных трудов, забот и усталости было столь велико, что незаметно оттеснило мысль о постоянной опасности на задний план. Шоги Эффенди внимательнейшим образом следил за политическими событиями и близко к сердцу воспринимал все происходившее. Его ум и аналитические способности не позволяли убаюкивать себя ложному самодовольству, порожденному довольно-таки наивным представлением, которое люди часто вкладывают в понятие "вера". Он прекрасно знал, что верит в Бога вовсе не означает, что в критические моменты человек не должен полагаться на свою мысль, недооценивать опасность, предвосхищать изменение ситуации.
С великой неохотой обращаюсь я к частной жизни Хранителя, такой незапятнанно чистой, но почти сплошь состоящей из тяжких испытаний. Мною движут два основные соображения; первое состоит в том, что бех хотя бы беглого  взгляда на то, что ему пришлось пережить как человеку, невозможно в полной мере оценить величие его достижений; второе же сводится к тому, что на протяжении столетий любая знаменитая личность неизбежно становится предметом детального исторического исследования, многое выплывает на свет в воспоминаниях, собранных из самых различных источников, и, если не найдется очевидца, который мог бы правильно истолковать их, они подвергаются чудовищным искажениям, смешиваясь с разного рода нелепыми выдумками, не основанными абсолютно ни на чем.
Когда мой отец после неожиданной смерти мамы в Аргентине в марте 1940 года получил от Хранителя приглашение переехать жить к нам, Шоги Эффенди решил по личным соображениям отправиться в Англию. Тому, кто не побывал на ближневосточно-европейском театре военных действий, практически невозможно себе представить, с какими трудностями была сопряжена подобная поездка в данный исторический момент. Несмотря на престиж и влиятельность Хранителя, факт продолжал оставаться фактом: палестинские власти не могли предоставить визу для въезда в Англию, и мы направили наш запрос в Лондон. Кроме того Шоги Эффенди обратился к своему старому другу лорду Лэмингтону с просьбой использовать  свои полномочия для получения визы, но к тому времени, когда отъезд в Англию, если нам вообще суждено было добраться туда, стал совершенно безотлагательным, не было получено никакого ответа от палестинских чиновников и ответ лорда Лэмингтона тоже запаздывал. Повинуясь силам, которые часто столь таинственным образом направляли его действия, Хранитель приял решение ехать через Италию (итальянскую визу ему получить не удалось), и, таким образом, 15-го мая мы покинули Хайфу на маленьком, пропахшем бенхином итальянском акваплане: вода плескалась у бортов, и вообще мы чувствовали себя совсем как в старой гребной лодке. Несколько дней спустя мы прибыли в Рим, и я поехала в Геную встретиться с отцом, который приплыл на "Рексе", совершавшем свой последний рейс в качестве пассажирского судна. Сразу же после нашего возвращения Хранитель послал меня и отца в британское посольство узнать, не поступила ли туда случайно наша виза, пересланная из Палестины. но никаких новостей не было, и консул сказал, что ничем не может нам помочь, поскольку каждый шаг предпринимается исключительно после соответствующего распоряжения из Лондона, а он уже давно не имеет связи со своим правительством! С этими печальными известиями мы вернулись к Хранителю. Он снова отправил нас обратно. Разумеется, мы безоговорочно повиновались, ведь он был Хранителем, однако ни папа, ни я не представляли, что еще мы можем сделать. Тем не менее мы вновь сидели в кабинете консула и почти дословно повторяли ему то, что и без того недавно твердили много раз, пока мне не пришло в голову упомянуть, что Шоги Эффенди преемник и внук сэра Абдул-Баха Аббаса. До этого я уже, конечно, говорила о том, что он является Главой Веры Бахаи и т. д. Консул посмотрел на меня и сказал: "Я помню Абдул-Баха..." - и стал припоминать случаи, когда ему доводилось встречаться с Учителем; он был явно глубоко растроган. Потом он взял  наши паспорта, поставил в них английскую визу и сказал, что, хотя он не имеет никакого права и поставленный им штамп недостоин бумаги, на которой  теперь значится, это единственное, что он может для нас сделать; если мы решим все же поробовать въехать в Англию с такой визой, то должны учитывать, что нам могут отказать. После этого мы немедленно выехали во Францию и, проследовав через Ментону, направились в Марсель. Через несколько дней Италия вступила в войну против союзников.
Трудно описать последующий период. Все в целом представляется ярко высвеченным ночным кошмаром - нашим, маленьким, и огромным кошмаром, в который была вовлечена вся Европа.  Наш поезд приближался к Парижу, и на каждой станции мы видели толпы беженцев - союзные войска терпели на севере одно поражение за другим. Получить точную информацию было невозможно, хаос разрастался. Приехав в Париж, мы окончательно пали духом: все порты, откуда корабли отправлялись в Англию, были закрыты, и нашей последней надеждой - надеждой час от часу становившейся все более призрачной, - оставался небольшой порт Сен-Мало, куда мы и поехали, рассчитывая сесть  на корабль там. Нам и еще сотням людей, пытавшимся вернуться домой в Англию, пришлось ждать целую неделю, прежде чем  два парохода пробились к Сен-Мало. Мне никогда не доводилось видеть Хранителя в таком состоянии, как в те дни. С утра до вечера он сидел неподвижно, застыв как каменное изваяние, так что мне казалось, будто страдание снедает его, как  пламя - свечу. Дважды в день  он посылал нас с папой в пароходную компанию в порт узнать, нет ли каких новостей о прибытии судов, и дважды  в день мы возвращались с одним и тем же ответом: "новостей нет". Со стороны может показаться странным, что он так ужасно беспокоился, но при его складе ума он бесконечно лучше чувствовал и понимал, какая опасность угрожает Делу - и, видит Бог, я тоже была просто больна от волнения. Мы оба с отца все еще переживали страшный удар после внезапной смерти мамы от сердечного приступа, и это, в сочетании с окружающим, делало отца глухим к происходящему, держало в состоянии, близком к оцепенению. Иное дело Хранитель: он прекрасно понимал, что если мы попадем в руки нацистов, которые уже запретили Веру у себя в стране и были тесно связаны с Великим Муфтием в Иерусалиме - активным проводником проарабской политики и заклятым врагом Хранителя, - то его, скорее всего, ожидает заключение, если не нечто худшее, а Дело лишится своего Главы, и некому будет ободрять и направлять мир Бахаи в дни, когда мир ввергнут в хаос. Наше положение очень напоминало мне то, в каком оказался Учитель в Акке, когда Ему тоже угрожала новая ссылка и Он тоже ждал известий о прибытии корабля. Наконец мы сели на первый из двух пароходов, пришедших в ночь на 20-ое июня, чтобы эвакуировать людей, оказавшихся в ловушке в Сен-Мало, и, плывя в кромешной тьме, на следующее утро добрались до Саутгептона. Насколько помню, на следующий день нацисты уже маршировали по улицам Сен-Мало.
С неменьшими трудами пришлось нам выбираться из Англии. В то время широко развернулось движение за эвакуацию детей, которой уделялось первостепенное значение, и лишь благодаря положению Шоги Эффенди и личному знакомству моего отца с канадским Верховным Комиссаром в Лондоне, нам удалось достать билеты в Южную  Африку, и 28-го июня мы отплыли в Кейптаун на пароходе "Кейптаун Кэсл". Это было быстроходное судно, и, отчалив от английских берегов в составе большого каравана, мы вскоре плыли уже одни; помню, как я наблюдала за странным зигзагообразным курсом корабля, который он постоянно менял, чтобы представлять как можно менее уязвимую мишень для  подводных лодок. Поскольку вступление Италии в войну закрыло союзным кораблям проход через Средиземное море, мы были вынуждены добираться до Палестины в обход всего африканского континента. Хотя Шоги Эффенди уже однажды, когда он только-только вступил в должность Хранителя, доводилось пересекать Африку - это было в сентрябре 1929 года, когда он, большей частью по суше, добирался из Англии через Кейптаун в Каир, - ему не удалось тогда получить визу на въезд в Бельгийское Конго, которое почему-то всегда привлекало его. Дух искателя приключений, любовь к прекрасным пейзажам влекли его на вершины гор и в чащу джунглей, результатом чего и стало предыдущее путешествие. И вот теперь, необъяснимым, чудесным образом, в самый разгар войны мы получили визу в Конго. Когда мы приехали в Стенвилль и совершили вылазку в девственный лес, окружавший город, я поняла, что  одной из главных причин, приведших сюда Шоги Эффенди, была его влюбленность в красоту природы; ему хотелось видеть пору цветения в джунглях. Увы, место и время для этого были не совсем подходящие, и мы, разочарованные, отправились в дальнейший путь.
Шоги Эффенди очень заботился о здоровье моего отца (ему исполнилось шестьдесят шесть, и особо крепким здоровьем он похвастать не мог), поэтому не хотел, чтобы он сопровождал нас в изнутрительном пути через материк; итак, мы благолучно оставили его в гостинице в Дурбане, полагаясь на то, что ему удастся достать билет на самолет. Список желающих был немалым, и часто люди, не имеющие отношения к правительству или к военным кругам, вынуждены были уступить свою очередь более важным персонам. За несколько недель ожидания он спроектировал надгробие для могилы мамы, в котором воплотились не только его и мои идеи, но и ценные предложения, внесенные самим Шоги Эффенди.
После трехдневного перегона от Стенливилля до Юбы в Судане мы с  Хранителем спустились на пароходе по Нилу и оказались в Хартуме - насколько могу себе представить, самом жарком месте на свете  - и вот, сидя после ужина на крыльце нашей гостиницы, мы увидели, как из темноты появляется группа недавно прилетевших самолетом пассажиров и среди них - не кто иной, как мистер У. С. Максвелл! Поистине счастливый и необычный случай свел нас вновь в самом сердце Африки, и это придало нам новых сил, поскольку мы и представить себе не могли, где и когда нам предстоит встретиться. Еще в Дурбане Шоги Эффенди сказал отцу, чтобы тот ехал в Палестину, остановился в какой-нибудь гостинице в Назарете и там дожидался нас, чтобы потом вместе отправиться в Хайфу.
К нашему удивлению, генерал-губернатор, сэр Стюарт Саймс, пригласил нас на ленч к себе во дворец (это было 1-го октября), и, возобновив таким образом старое знакомство, мы продолжили наш путь через Каир в Палестину и все втроем вернулись в Хайфу примерно через полгода после нашего отбытия. Легко представить, что подобное путешествие, с самого начала до конца полное неопределенности, опасностей и ожидания, само по себе было невероятным и предельно изматывающим.  Хотя Шоги Эффенди никогда не был в западном полушарии и накогда не ездил на восток дальше Дамаска, тем более интересно, что ему дважды удалось пересечь Африку с юга на север.
Как поражены были бы жестоко гонимые английские бахаи, догадайся они по телеграмме, направленной их Национальному Собранию 27 декабря 1940 года: "телеграфируйте положении дел молюсь друзьях Лондоне Манчестере любовью уважением", - что Хранителю, как по узкому карнизу, удалось избежать грандиозной атаки на английскую столицу и что он только недавно вернулся в Святую Землю!
В годы, последовавшие за нашим возвращением в Палестину, грозная опасность нависла над Святой Землей - опасность, угрожавшая как Всемирному центру Веры и ее Хранителю, так и бахаи во многих других странах.
С детства глубоко проникшись духом Учения, чуткий и наблюдательный спутник своего возлюбленного деда, Шоги Эффенди всегда отдавал себе отчет в неизбежности того, что, пользуясь его собственными словами, можно охарактеризовать как "первые толчки всемирного землетрясения, ожидающего утратившее веру человечество". Но хотя он и предвидел приближение новой войны, он никогда намеренно не драматизировал события.  В своем письме 1927 года к Марте Рут, делившейся с ним своими недобрыми предчувствиями, он старается успокоить ее: "Что касается войны, которая может разразиться в Европе, прошу вас - как можно меньше думайте об этом. Перспектива весьма отдаленная, в настоящее время опасности практически нет", - хотя в том же самом году он заявляет, что неизбежность нового смертельного противостояния становится все более очевидной. Вновь и вновь он подготавливает бахаи к тому, чтобы открыто взглянуть в лицо факту надвигающейся всемирной вспышки. В 1938 году он писал: "Параллельные процессы внутреннего разложения и внешнего хаоса ускоряются и день за днем неотвратимо приближаются к своему апогею. Толчки, предшествующие взрыву этих сил, который должен  "сотрясти человечество", уже ощутимы. "Время конца", "последние годы", предсказанные в Писании, в конце концов настигли нас". А в своей книге "Пришествие Божественной Справедливости", написанной в 1938 году, он открыто говорит о будущей войне: "Кто знает, быть может, лишь эти немногие остающиеся, быстротекущие годы не будут омрачены столь опустошительными столкновениями как те, что предшествовали им". В апреле 1939 года он написал: "я слышу шорох последних песчинок в часах умирающей цивилизации".
Предвоенные  сумерки сгущались над Европой, и я очень хорошо помню то почти осязаемое предчувствие катастрофы, которое охватило меня, когда, находясь в самом центре  этого континента, Шоги Эффенди написал столь проникновенные и поэтичные слова, открывающие его телеграмму от 30-го августа 1939 года: "неотвратимо  спускается ночная тьма на беспечное человечество". В июле 1940 года, за неделю до отплытия из  Англии Шоги Эффенди телеграфировал в Хайфу (через нее неизменно проходили все телеграммы и письма во время его отсутствия), что пламя войны "... ныне грозит опустошением Ближнему Востоку Дальнему Западу соответственно Всемирному центру главной уцелевшей цитадели Веры Бахауллы..." Кажется невероятным, что посреди стольких треволнений, после почти полугодового отсутствия, когда мы почти постоянно словно мчались по гребню приливной волны (сначала пытаясь вовремя  уехать из Хайфы, а затем - вовремя вернуться в нее), Хранитель сохранил умственные и душевные силы для того, чтобы  по возращении в Святую Землю приняться за такую книгу, как "Обетованный День Настал" - книгу, в которой он совершенно недвусмысленно пишет о том, что "карающий бич бедствий", вне зависимости от того, объясняются ли они политическими  или экономическими причинами, обрушился на человечество  прежде всего потому, что они на протяжении многих столетий пренебрегало Вестью Божией.
С поистине замечательным спокойствием встретил Шоги Эффенди трудности и опасности, с которым столкнула война и нас в  Хайфе, и всех рассеянных по миру бахаи. Однако это не значит, что он не страдал от них. Бремя ответственности не покидало его; он не мог сложить его с себя ни на минуту. Помню, как однажды (я была вне себя, потому что он, даже когда бывал болен, всегда требовал полного отчета о происходящем) он  сказал, что другие деятели, даже премьер-министры, в случае необходимости могут на короткое время перекладывать дела на своих представителей, чего он, пока жив, не может себе позволить. Ведь его функции были ниспосланы ему свыше, и  ни на мгновение не мог передоверить их кому бы то ни было.
Хотя вторая мировая война практически не затронула Святую Землю, мы годами жили в ощущении неизбежной опасности того, что это может произойти. Как и многие другие страны, мы вынуждены были постоянно устраивать затемнение. А если учесть, что здания, составляющие дом Учителя, имеют около сотни окон, одно это превращалось для нас в серьезную проблему; конечно, не было необходимо, да и не было возможности затемнять их все без исключения, но все равно нам частенько приходилось бродить в потемках и  то и дело отвечать  на звонки разгневанных представителей противовоздушной обороны. Хайфа - крупный порт с большим старым нефтеперерабатывающим заводом - была важным стратегическим пунктом. В целях обороны город располагал несколькими зенитными установками, две из которых размещались примерно в миле от дома Хранителя. Бомбежки наносили незначительный ущерб - зенитчики действительно работали на славу, но налеты случались часто, и все кругом было усыпано шрапнелью от крупнокалиберных зенитных снарядов. Это добавляло хлопот и волнений Шоги Эффенди, потому что кусок шрапнели величиной с виноградину легко мог  повредить навсегда один из прекрасных мраморных памятников на могилах членов семьи Учителя; рядом с ними часто находили осколки, но ни одно надгробие все же не пострадало. Нам пришлось построить противовоздушное убежище, однако ни Хранитель, ни я никогда не спускались в него. Иногда во время ночной тревоги Шоги Эффенди вставал и выглядывал из окна, но обычно не делал даже этого. Самые жаркие бои разыгрались, когда британские войска вошли в Ливан, и целую неделю до нас доносился грохот тяжелой артиллерии, а порт в полумиле от нашего дома вишисты постоянно атаковали пикирующими бомбардировщиками.
Но все это никогда не представляло по-настоящему серьезной опасности. В ноябре 1941 года в своем телеграфном послании Шоги Эффенди предсказал будущее и так охарактеризовал, что ждет нас в ближайшие годы: "... близятся к пику страшные испытания миру охваченному неистовством саморазрушения..." Несмотря на то, что миру еще суждено было пережить, мы здесь, в Палестине, уже в 1941 году прошли через самые бурные месяцы войны, месяцы, причинившие Хранителю больше всего беспокойств. Именно в этом году Рашид Али предпринял в Ираке неудачную попытку анти-союзнического переворота; в Ливии генерал Роммель настойчиво теснил британские войска, и в конце концов (в 1942 году) немцы подошли к воротам Александрии; силы нацистов заняли Крит - второй плацдарм для их планировавшегося вторжения на Ближний Восток; наконец, британские и французские соединенные войска захватили Ливан, упразднив в этой стране режим, контролируемый вишистским правительством. Помимо этих более чем  очевидных опасностей Великий Муфтий в Иерусалиме - враг Веры и ее Хранителя - твердо придерживался союза с нацистами. Не надо обладать слишком богатым воображением, чтобы представить себе, какая судьба ожидала бы Шоги Эффенди и Усыпальницы, Всемирный центр и архивные материалы, если бы победоносная германская армия, а с нею и коварный, полный ненависти и злобы муфтий захватили Палестину. Шоги Эффенди неоднократно повторял, что не так важно, как именно поведут себя сами немцы, как тот факт, что многочисленные местные недоброжелатели в союзе с муфтием смогут настроить их против него, тем самым усугубив ситуацию и без того крайне опасную, поскольку идеи Бахаи во многих отношениях враждебны нацистсокй идеологии.
Месяц за месяцем Шоги Эффенди следил за непрестанно приближающейся линией фронта, с глубочайшей обеспокоенностью взвешивая в уме, какую линию выбрать в случае возможного вторжения, как лучше со всех сторон защитить Веру, живым символом которой он был.
На протяжении всех лет войны Шоги Эффенди удавалось поддерживать связь с массой верующих в странах, где уже давно существовали многочисленные общины бахаи - таких как Персия, Америка, Индия и Великобритания, равно как и с новыми быстро растущими центрами Латинской Америки. Сравнительно небольшие общины в Японии, странах Европы, Бирме и в какой-то период - в Ираке были почти полностью отрезаны от него, что очень сильно печалило его и заставляло постоянно беспокоиться об их судьбе. Благодаря этому маленькому чуду, за счет которого Шоги Эффенди удавалось поддерживать связь почти со всеми бахаи мира, он мог не только рассылать руководящие указания Национальным Собраниям, но и разъяснять, что означала эта великая война для нас, бахаи. В своем послании, известном под названием "Обетованный День Настал", он утверждает, что "цель Господа и состоит в том, чтобы Ему одному доступными путями, полное значение которых Он один в силах измерить, провозвестить Великий, Золотой Век столь долго разобщенному, столь долго страдавшему и претерпевшему столько мук человечеству. Нынешнее его состояние и даже его ближайшее будущее темно, удручающе темно. Однако его отдаленное будущее - ослепительно и славно, столь ослепительно и лучезарно, что глаз человеческий не в силах различить его... Длившиеся столетия, его детская  и юношеская пора невозвратно ушли в прошлое, тогда как Великий Век, венчающий все века, знаменующий грядущий век единого человеческого сообщества, еще наступит. Потрясения этого переходного и самого бурного века в истории человечества по сути своей представляют необходимые предварительные условия и провозглашают неотвратимое приближение того Века Веков, "времени конца", когда безумие и распри, с самых первых дней запятнавшие анналы человеческой истории, наконец уступят место мудрости и покою ничем не нарушаемого, всеобщего и длительного мира, когда раздор между чадами человеческими сменится повсеместным примирением и полным единением различных элементов, составляющих человеческое общество... К этой стадии своего развития человечество - вольно или невольно - неуклонно приближается. И именно этому Веку чудодейственно пролагает путь то великое и страшное испытание, через которое суждено пройти ныне роду человеческому".
Когда европейская фаза войны наконец завершилась в мае 1945 года, облегчение и радость, охватившие Хранителя, были столь велики, что он телеграфировал в Америку: "Последователи Бахауллы на всех пяти континентах единодушно выражают  радость связи частничным прекращением войны произведшей грандиозные перемены человечестве", - и высказал то заветное, что лежало у него на сердце: "... возблагодарим божественное Провидение за явное вмешательство которое помогло в эти полные опасностей годы Всемирному Центру нашей Веры избежать...", - и далее выражает благодарение за чудесное спасение других общин, перечисляя воистину замечательные победы,  одержанные во имя Веры во время войны и вопреки ей. В августе 1945 он вновь телеграфирует: "Возвысив наши сердца возблагодарим полное прекращение продолжительного беспрецендентного мирового конфликта", - и призывает американских верующих незамедлительно продолжить их работу, приветствуя отмену ограничений, позволяющую им теперь беспрепятственно приступить к осуществлению второй стадии Божественного Плана. Пожалуй, ничто не может послужить лучшим примером решимости, энтузиазма и блистательных качеств руководителя, воплощенных в Шоги Эффенди, чем эти послания, распространенные на заре пробуждения мира от самого страшного военного кошмара за всю его историю.
Независимо от положения в остальном мире, внутренняя  ситуация в Палестине продолжала ухудшаться во всех отношениях. Почти поголовное истребление, постигшее евреев в Европе; недовольство, вызванное среди палестинских евреев политикой британских властей, строго контролировавших и ограничивавших поток еврейской иммиграции; горячее негодование в арабской среде, недовольной той же политикой - все это способствовало обострению напряжения и усилению взаимной ненависти. Многие из трудностей, от которых прочие страны начали понемногу избавляться, такие как нехватка продовольствия и карточная система, теперь давали о себе знать в здешних краях. Трудности пожидали букально на каждом шагу. Правда, бомбежек или вторжения можно было больше не бояться, но в целом, по мере того как мы вступали в период, который Шоги Эффенди охарактеризовал как  "самое тяжкое потрясение, выпашее на долю Святой Земли в наше время", перспективы для этой маленькой, но священной страны стоновились все более и более мрачными.
Шоги Эффенди чувствовал себя окончательно истощенным после напряжения военных лет, лет, во время которых он не только написал "Обетованный День Настал" и "Бог проходит рядом", но и ведал осуществлением - ибо кто станет отрицать, что именно его безграничный энтузиазм и неиссякаемая энергия побуждали верующиъ к действию? - намеченного на первые пять лет Семилетнего Плана, во время которых он служил источником утешения, вдохновения и единения бахаи всего мира, во время которых он постепенно раздвигал границы Дела и развивал деятельность  национальных общин, во время которых он положил начало уникальному проекту сооружения надстройки Усыпальницы Баба и во время которых он окончательно разошелся как с членами семьи Абдул-Баха, так и со своими близкими. Ему было уже под пятьдесят, волосы на висках поседели, плечи и спина ссутулились от долгого сидения за столом, сердце его было не только омрачено всем пережитым, но и, я твердо в этом уверена, надорвано им.
По мере того как срок действия британского мандата истекал (окончательно это должно было произойти 14 мая 1948 года), ситуация в Палестине ухудшалась с каждым днем. Страна, охваченная дурными предчувствиями, бурлила от ненависти, волна террористических актов росла. В конфликт оказались втянуты все: арабы, евреи и англичане; все три стороны хорошо понимали полную непричастность Хранителя к горячим политическим вопросам, и не будет преувеличением сказать, что, пользуясь повсеместным уважением, он оказался в полном одиночестве. Факт этот имеет огромное значение, так как на протяжении нескольких лет и прежде всего в месяцы, непосредственно предшествовавшие истечению срока действия мандата, нейтральной полосы между враждующими практически не оставалось; евреи платили  за охрану еврейской общины, так же как арабы платили за охрану своей. То, что Хранителю удалось  благополучно провести небольшую общину бахаи через все грозившие гибелью подводные рифы тех дней и что сам он никогда не прикасался к общинным фондам, чтобы поддержать своих восточных соратников (хотя все знали, что он родился и вырос в этой стране), доказывает, какую высокую репутацию он завоевал как человек непреклонных принципов и железной воли.
Тем не менее, хотя Хранитель и оказался в своего рода изоляции, это не означает, что он не подвергался опасности или что само Дело не очутилось в весьма затруднительной ситуации. Большие незастроенные участки земли, окружавшие Усыпальницу Баба и принадлежавшие общине бахаи, служили  постоянным источником беспокойства, поскольку граничили с арабскими территориями. И с той, и с другой стороны население, часто  становившееся жертвой снайперов, бомбовых атак и ручных гранат, боялось любого открытого пространства, любой незащищенной возвышенности. Поэтому Шоги Эффенди пережил однажды настоящий шок, когда глядя в свой бинокль увидел, что англичане установили неподалеку от Усыпальницы пулемет, нацеленный на дорогу, поскольку, очевидно, эта позиция представлялась им наилучшей, чтобы атаковать любого, кто появится поблизости. Пулемет в конечном счете убрали, но тревожное ощущение, вызванное этим эпизодом, осталось - ведь теперь нам угрожала страшная опасность быть незаметно вовлеченными в кровавый хаос, творившийся вокруг.
Помню и другой случай, когда один еврей, часто выполнявший для нас разную работу, только что покинул территорию Усыпальницы и вслед за ним явилось несколько арабов, которые принялись выспрашивать, где он (если бы его нашли, то скорее всего убили бы), и это могло иметь поистине ужасные последствия для общины, которая так страстно выступала против непрекращающегося кровопролития и была полностью нейтральной стороной в полностью нейтральной стороной в политической борьбе. Вокруг дома Учителя шла постоянная стрельба, иногда переходившая в небольшие сражения; ни в кого из на ни разу не стреляли и не пытались нападать на нас, но не следовало недооценивать возможность попасть под шальную пулю. Поскольку теракты участились, некоторые районы, включая наш, по собственной инициативе устраивали ночное затемнение, отключая даже уличные фонари; часто, когда вооруженные действия принимали особенно ожесточенный характер или совершался крупный террористический акт, комендантский час устанавливался даже на дневное время, и только английские солдаты показывались то здесь, то там, их огромные танки с грохотом катили по обезлюдевшим улицам, часто на ходу стреляя наугад из пулеметов. От тоскливо-мрачного воя их сирен кровь стыла в жилах, а по ночам он просто наводил неподдельный ужас на и без того запуганных людей, вынужденных жить на краю вулкана, который может начать действовать в любую минуту.
Невзирая на происходящее, Шоги Эффенди каждый день, как обычно, поднимался на гору Кармель и занимался  своими делами, наблюдая за ходом работ в садах, посещал Усыпальницы и возвращался домой до темноты. За весь этот период я вспоминаю только один или два случая, когда в связи с ситуацией неожиданно устанавливали комендантский час, и он не успевал вернуться вовремя. Однажды, когда мистер Уиден вез его к Усыпальницам (наш водитель-араб уехал из страны), одна из двух ехавших за ними машин открыла огонь по другой, та обогнала машину Хранителя, и он оказался буквально между двух огней. Вторая машина скоро тоже обогнала его, и ехавшие в ней продолжали выяснять отношения с противником - но представьте себе, что мы пережили, когда услышали об этом инциденте! При всем том мы ровно ничего не могли сделать. Всякий, кому довелось пройти через подобное, знает, что в таких обстоятельствах существует только два варианта поведения: либо немедленно уехать, либо вести себя как обычно. Мы избрали второй вариант. Отрывок из моих дневников, датированный 22-м февраля 1948 года, прекрасно передает атмосферу, в которой мы жили в то время: "Мы знаем, что Бахаулла незримо наблюдает за нами. Но мы - люди и не можем не тревожиться, когда зарево стоит над городом от канонады, а возлюбленный Хранитель  еще не вернулся из Усыпальниц, и дорога закрыта, и ему придется возвращаться пешком - и когда все заканчивалось благополучно, мы знали, что это благодаря Бахаулле... не будет преувеличением сказать, что ни одной ночи не проходило без стрельбы. Выстрелы слышны всю ночь - то ближе, то дальше. Но все равно я быстро засыпаю, если только не разбудит звук взрыва..."
Но не это заставляло Шоги Эффенди проводить бессонные ночи. Главная его забота - сохранность Священных Усыпальниц. После окончания срока действия Мандата, когда началась арабо-израильская война, над ними нависла вполне реальная  опасность, и это вызывало у него самое острое беспокойство. Бахджи находилось всего в пятнадцати километрах от границы, через которую армия могла прорваться в любой момент. Это служило первым источником тревоги; другой состоял в том, что в соответствии с обсуждавшимся планом, который какое-то время рассматривался всерьез, северная граница нового израильского государства должна была отделить Хайфу от Акки, и, таким образом, Всемирный Центр раскалывался надвое: Административный Центр раскалывался надвое: Административный центр оставался  в одной стране, а Пресвятое Место, кибла Веры, отходило к другой - враждебной к ней и к самой Вере.
Если у кого-нибудь возникнет вопрос, почему подобные вещи причиняли такое беспокойство божественному Хранителю,  попытаюсь дать на него свой ответ, объяснить так, как я его понимаю. Мне кажется, что в большинстве жизненных ситуаций участвуют три фактора: Воля Божия, складывающаяся из Его Милосердия, Всемогущества и жребия, который он предопределил людям,  - Воля, которая в конечном итоге исправляет всякое зло; элемент случайности, который, как говорит Абдул-Баха, сроден природе вещей; и, наконец, свободная воля личности, несущей ответственность за свои поступки. Учитывая эти факторы, не стоит удивляться, что Хранителя глубоко заботила любая ситуация, так или иначе затрагивающая интересы Веры или угрожающая ей, и он беспокойно обдумывал встающие перед ним проблемы, изыскивая пути к безошибочному решению, наилучшую возможность извлечь выгоду для Дела.
Не раз Шоги Эффенди говорил о Божественной Длани, сохранившей Всемирный Центр в беспокойной и опасный период после конца британского мандата и до окончательного установления израильского государства. Одного перечня опасностей, которых удалось избежать за это время, и достижений этого периода - Хранитель перечисляет в своей телеграмме, направленной Американскому съезду бахаи 25-го апреля 1949 года - довольно, чтобы составить представлен о его глубоких и тревожных переживаниях и серьезности проблем, с которыми ему приходилось сталкиваться. В опубликованном варианте этого послания указывается, сколь весомы были "свидетельства божественного покровительства сохранившего Всемирный Центр Веры в третий год второго Семилетнего Плана", и, как говорится далее, "Провидение положило конец длительным военным действиям терзавшим Святую Землю. Святыни Бахаи в отличие от принадлежищих другим верам чудодейственно спасены. Опасности не менее серьезные чем те что угрожали Всемирному Центру Веры при Абд уль-Хамил Джамаль-паше и во время предполагавшегося захвата Гитлером Ближнего Востока предотвращены. В пределах Святой Земли основа и признано независимое суверенное государство чем положен конец продлившемуся двадцать веков статусу провинции. Премьер-министр новообразованного государства официально обеспечил защиту мест поклонения Бахаи и свершения паломничеств. Получено официальное приглашение правительства связи с историческим первым заседанием государственного парламента. Официально признаны брачные договоры Бахаи фонды Бахаи освобождены от налогов властями упомянутого государства. Недавно избранный глава государства в ответ на поздравительное послание его кабинету желает Вере Бахауллы процветания будущем".
В послевоенные годы, когда Вера Бахаи одерживала одну победу за другой, когда возникла  Организация Объединенных Наций - самое могучее могущественное орудие для достижения мира, когда-либо созданное людьми, - многие из нас, несомненно, надеялись и страстно верили, что худшее в долгой истории, связанной с войной, уже позади и мы можем различить первые проблески той зари, которая, как твердо уверены все бахаи, ожидает мир. Но строгому, целеустремленному взгляду Хранителя  события представлялись отнюдь не в таком свете. До последних своих дней он, основываясь на словах Самого Бахауллы, повторял то, что часто можно было услышать от него еще до  начала войны: "Далекое будущее светло, ближайшее же - окутано мраком".
Среди окрыляющих посланий, которые он так часто рассылал бахаи всего мира, восхвалявших их замечательное служение Делу, среди планов, которые он детально разрабатывал для них, постоянно проскальзывала тревожная, предостерегающая нота. В 1947 году он писал о том, что Провидение не оставляет бахаи в их движении вперд, помогая им своей милостью "не уклоняться от пути истинного под влиянием встречных течений и бурных ветров, что неизбежно и все с большей силой будут сотрясать человеческое общество плоть до того, как пробьет час окончательного искупления..." В этом сообщении, призывающем американскую общину не ослаблять усилий по выполнению наиважнейшей задачи - реализации второго Семилетнего Плана, он так говорит о будущем: "По мере того, как междурнародная ситуация ухудшается, а судьба, ожидающая человечество, теряется во мраке... По мере того, как основы современного общества трещат и рушатся под давленем грандиозных катастроф и бедствий, а пропасть, отделяющая народ от народа, класс от класса, расу от расы и род от рода, ширится..." Далекие от того, чтобы преодолеть углы острых противоречий, мы не переставали чувствовать за спиной дыхание страшного прошлого и "постепенно углубляющегося кризиса". В одном из  разговоров, состоявшихся в марте 1948 года, который я занесла в свой дневник, он высказался еще более откровенно: "Сегодня вечером Шоги Эффенди сказал мне несколько крайне любопытных вещей: он без обиняков заявил, что в свете нынешних событий говорить о том, что новой войны не будет, просто глупо, и, если она все-таки случится, утверждать, что никто не применит  атомную бомбу - не меньшая глупость. Следовательно, мы обязаны учитывать, что война произойдет, атомное оружие будет применено и это вызовет ужасные разрушения. Однако бахаи, как ему кажется, уцелеют и составят ядро будущей цивилизации. Он сказал, что неправильно считать, что хорошее погибнет наряду с дурным, поскольку в определенном смысле все человечество запятнало себя, отвергнув и осудив Бахауллу после того, как Он во всеуслышание возвестил каждому Свою Весть. Он сказал, что святые в монастырях и грешники в самых смрадных клоаках Европы - все в равной мере порочны, ибо они отвергли Истину. Он сказал - неверно полагать, как делают многие бахаи, что добро погибнет вместе со злом, что все люди злы, потому что в день сей они предали Бога поруганию и отвратились от Него. По его словам, остается надеяться лишь на то, что каким-то чудесным образом, невзирая на страшные разрушения, останется нечто, что сможет  послужить основой для будущего".
В ноябре того же года, вновь побуждая американских верующих к упорному выполнению поставленной задачи, он писал: "По мере того, как судороги, в которых рождается новая эпоха, становятся все сильнее и тень нового конфликта, предназначенного внести весомый и, возможно, решающий вклад в появление нового Порядка, который знаменует пришествие Малого Мира, омрачает мировой горизонт... Гром чудовищных катастроф все чаще раскатывается над подавленным и охваченным хаосом миром... поэтому любое ухудшение в состоянии человечества, по-прежнему раздираемого опустошительным конфликтом и ныне близящегося к окончательной и решающей схватке, должно сопровождаться новыми проявлениями облагораживающего духа второго крестового похода..." В том же месяце он  упоминает об "углубляющемся кризисе, угрожающем дальнейшим нарушением равновесия раздираемого политическими противоречиями, экономически разобщенного, утратившего социальную стабильность, нравственно упадочного и духовно погибающего общества". Далее он говорит о "надвигающихся признаках третьей волны испытаний, угрожающей поглотить восточное и западное полушария", и о том, что "все более густой мрак окутывает перспективу будущего". Он призывает всех бахаи "спокойно и уверенно глядеть в будущее, ибо час их величайших свершений, когда они смогут явить миру поистине героические деяния, неизбежно совпадет с апокалиптическим переворотом, который возвестит о том, что стремительно клонящееся к упадку человечество достигло предела отчаяния".
Так шло и дальше. Наши победы, вдохновенные похвалы, радость Хранителя и - неотвязное чувство тревоги. В 1950 году он говорил, что бахаи должны быть "неустрашимы" перед лицом опасностей, порожденных "непрестанно ухудшающимся международным положением", а в 1951 сообщил европейской миссионерской конференции, что "опасности", с которыми сталкивается  этот "и без того изведавший горечь испытаний континент", "постоянно множатся". Но наиболее подробно и в наиболее убедительных выражениях, чем когда-либо ранее, Шоги Эффенди высказался на тему будущего столкновения, его причин, развития, результатов и его влияния на Америку в своем самом серьезном и невольно заставляющем задуматься письме 1954 года. Он связывает "грубый" и "всеразъедающий материализм", господствующий в наши дни, с тем, о чем предупреждал еще Бахаулла, сравнивая его с "алчным пламенем" и рассматривая его как "главную причину надвигающихся страшных испытаний и потрясающих мир кризисов, вслед за которыми пламя пожаров охватит города и ужас и ненависть поселятся в людских сердцах". "Воистину, предчувствие опустошения, которым грозит миру этот всепожирающий пламень, видение развалин, на которые с ужасом будут взирать люди и народы, втянутые в трагическое всемирное противоборство, - зародились еще в годы последней мировой войны, знаменующей вторую стадию вселенского бедствия, которое, увы, неизбежно обрушится на забывшее своего Бога и пренебрегшее недвусмысленными предостережениями Его Посланца человечество".
Письма, содержащее все эти страшные картины будущего, было адресовано американским бахаи, и в нем Хранитель  подчеркивает, что общее ухудшение ситуации в "заблудшем мире" и мощный рост числа вооружений, которому способствуют обе вовлеченные во всемирный конфликт стороны, - "попавшие в водоворот страха, подозрений и ненависти", - если не изыскать соответствующих мер, будет все больше затрагивать  из собственную страну и "вовлечет американский народв катастрофу невиданных масштабов, непредсказуемую по своим последствиям для социальной структуру, образа жизни и взглядов американской нации и правительства... И действительно, над американским народом, с какой точки зрения ни взглянуть, нависла серьезная опасность. Бед и напастей, которые ему угрожают, отчасти можно избежать, но по большей части они неотвратимы, ибо посланы Богом..." Далее он указывает, какие перемены эти неизбежные бедствия могут произвести в "устаревшей доктрине абсолютного превосходства", которой правительство  и народ Америки до сих пор придерживаются и которая "так явно расходится с нуждами мира, стремящегося к добрососедству и вопиющего о единстве", - перемены, которые позволят этому народу избавиться от анахроничных взглядов и подготовиться к тому, чтобы сыграть ту великую роль, которую Абдул-Баха определил ему в построении Малого Мира. Грядущие "жестокие потрясения" не только "сплотят американский народ с дружественными народами обоих полушарий", но и очистят его от "скопившихся шлаков расовых предрассудков, воинствующего материализма, широко распространившегося безбожия и моральной распущенности, которые вкупе мешают ему взять на себя роль мирового духовного лидера, что было предсказано непогрешимым пером Абдул-Баха, - роль, которую ему предназначено сыграть, пройдя через тяжкие родовые муки".
В последнюю в его жизни зиму, словно устав  от борьбы с нашими слабостями, отдав столько сил непрестанному труду и полностью, без остатка посвятив себя Делу, Хранитель высказывался на эту тему гораздо более резко и определенно, чем когда-либо раньше. Он не ограничивался предостережениями относительно того, что несет будущее, но и настойчиво подчеркивал, что все бахаи - и на Востоке, и на Западе - не прилагают достаточно усилий для выполнения своей великой задачи и не проповедуют в нужных масштабах Дело Божие - широко и открыто - на новых  землях и островах земного шара, тогда как они имели достаточно времени и возможностей сделать это и, значительно увеличив число последователей Веры, создать духовное ядро, способное противостоять разрушительным силам, действующим ныне в обществе и взлелеять ростки будущего Миропорядка, который, как мы все твердо верим, должен возникнуть из сегодняшнего хаоса.
Быть обеспокоенным  - не значит быть скованным в своих действиях. В одном из последних писем Хранителя к Европейскому  Национальному Собранию, в августе 1957 года, его секретарь писал от его имени: "Он не желает, чтобы друзья боялись неприятностей, которые несет с собой будущее, или чересчур сосредоточивались на них. Они обязаны помнить, что если исполнят положенное им - то есть достигнут целей, намеченных в Десятилетнем Плане, - то могут быть уверены, что и Господь исполнит Свое и будет попечительствовать им". Политика бахаи во время мирового кризиса была изложена в другом письме, написанном месяцем раньше и обращенном к Африканским  Национальным Собраниям, письме, в котором секретарь по его поручению пишет: "Поскольку ситуации в мире и той его части, где обитаете вы, постоянно ухудшается, друзья не должны терять ни минуты времени в своем стремлении подняться на еще более высокий уровень служеня и, в особенности духовно, постоянно быть начеку. Наш долг - искупить грехи  как можно большого числа наших собратьев, в чьих сердцах еще не угас огонь истины, перед тем как  их постигнет великая катастрофа, в которой они либо окончательно погибнут, либо выйдут из нее очистившись и укрепившись, готовые к тому, чтобы нести благочестивое служение. Чем больше  верующих восстанут, как маяки во тьме, когда бы она ни объяла мир, тем лучше; отсюда и величайшая важность миссионерской работы в наши дни".
Еще раньше Шоги Эффенди указывал, что "чем суровее испытания, чем многочисленней задачи, чем меньше времени нам дано, чем более мрачным кажутся грядущие судьбы мира, чем более ограничены материальные ресурсы зарождающихся в нелегких условиях общин, тем щедрее неиссякаемые источники божественной силы будут заряжать их своей энергией, если не ослабеют они в своих каждодневных усилиях и требуемые жертвы будут с готовностью приняты". Итак, многое, очень многое зависело от нас; если бы мы приложили все свои усилия, то и на покровительство Господне мы могли бы уповать без малейших колебаний.
Если бы мы, поколение предрассветных сумерек, когда светило нового дня еще не взошло над горизонтом, задались вопросом, почему подобные катастрофы ожидают нас, то ответ - перед нами: Хранитель кристально ясно сформулировал его в своих обширных толкованиях содержания нашего учения. Прежде всего, он учил нас о двух факторах. Первый содержится  в следующих словах Бахауллы; "Ибо сокро уклад дня сего прейдет, и другой явится на его место". Разорвать освященную временем защитную завесу, скрывающую бесчисленные социальные структуры, каждая из которых укоренена в собственных обычаях, верованиях и предрассудках, и заставить из вписаться в принципиально новый мировой уклад - остро, болезненно необходимая потребность, задача, которую может свершить один лишь Всемогущий Господь. Еще более мучительной делает эту процедуру состояние человеческих душ и умов; некоторые общества являются жертвами "вопиющего безбожия - прямого следствия из антирелигиозности", другие - в плену у "вульгарного материализма и расизма", которые, как утверждал Шоги Эффенди "узурпировали права Самого Бога", но при этом все - все люди на земле - виновны в том, что на протяжении целого столетия "отказывались признать Того, Чье пришествие было заповедано всеми мировыми религиями и в Чьей Вере единственно все народы могут и, в конечном счете, должны искать свое истинное спасение". В действительности, глубинной причиной того, что, как писал Шоги Эффенди, мир "переживает подобные муки", и является эта новая Вера, этот "бесценный перл Божественного Откровения, несущий в себе Дух Божий и  воплощающий Цели, которые Он поставил перед  всем человечеством в нынешнем веке". Сам Бахаулла сказал: "Мировое равновесие нарушилось под влиянием этого величайшего, животрепещущего нового Миропорядка". "Уже различимы признаки надвигающихся потрясений и хаоса, и все более явной и плачевной становится ущербность Порядка, царящего ныне". Родовые муки, сотрясающие мир, сильнее день ото день. Своенравный лик его обращен к неверию. Невместно сейчас говорить о том, куда это может завести его. Ибо разврат надолго проник в души. Когда же пробьет назначенный час - явится причина того, отчего сотрясутся его члены. Тогда и только тогда, воздымется Знамя Господне и Райский Соловей издаст свою трель". "Пройдет время, и на смену старым властям явятся новые. Тяжкий гнет повиснет над миром. И вслед за  вселсенским содроганьем солнце справедливости вхойдет над горизонтом незримого царства".
И действительно, картина будущего, которую так ярко и красочно нарисовал перед нами Шоги Эффенди, настолько завораживает, что сердце каждого бахаи сбрасывает с себя оковы страха и преисполняется такой уверенностью и ликованием, что никакие предстоящие страдания и лишения, как бы  велики они ни были, не способны ослабить его веру и сокрушить его упования. "Поистине, мир, - писал Шоги Эффенди, - движется навстречу своей судьбе. Взаимозависимость и взаимосвязь людей и народов земли, что бы ни говорили и ни предпринимали главы враждующих сил, уже свершившийся факт". Мировое содружество, которому "суждено возникнуть из кровопролития, мук и великих бедствий, обрушившихся на мир", и есть конечный результат действия этих сил. Первым наступит Малый Мир, который сами установят на земле народы, еще не осознавшие Откровения Бахауллы; "Этот грандиозный исторический шаг, который повлечет за собой перестройку жизненного уклада во всем мире, в результате всеобщего признания единства и целостности человечества, вдохнет в массы новый дух вследствие признания характера Веры Бахауллы и ее требований, что является основным условием того конечного слияния всех рас, вероисповеданий, классов и народов, которое  должно знаменовать возникновение Его Нового Миропорядка". Далее он утверждает: "И тогда все народы и национальности провозгласят грядущий век единой человеческой расы и будут приветствовать его. И тогда водрузится знамя Величайшего Мира. И тогда во всем мире будет признано, провозглашено и прочно утвердится господство Бахауллы. Тогда родится, процветет и увековечится всемирная цивилизации - цивилизация, которая будет жить такой полной жизнью, какой еще не видывало человечество и какую оно еще не в состоянии постичь... Тогда планета, пробудившись благодаря всемирной вере ее обитателей в единого Бога и их приверженности одному всеобщему Откровению... станет Царствием Божиим на земле и сможет исполнить то святое предназначение, которое с незапамятных времен определено ей любовью и мудростью ее Создателя".

Информация о материале

Просмотров: 710

Достоверное изображение жизни  Шоги Эффенди невозможно без упоминания о нарушителях Завета. Принцип света и тени, существующих по контрасту, оттеняющих друг друга, прослеживается как в природе, так и в истории человечества; солнце отбрасывает тени; свет настольной лампы окружен темнотой; ярче свет - гуще тень; зло в людях заставляет вспомнить о добре, а величие добра высвечивает зло. Всю жизнь Хранителя преследовали и мучили, отравляя ее, амбиции, глупость и зависть и ненависть людей, которые восстали против Дела и против него как главы этого Дела, людей, думавших, что они могут извратить суть Веры или скомпрометировать ее Хранителя, чтобы самим встать во главе соперничающей фракции и заставить верующих принять свое толкование Учения и того, по какому пути, как им казалось, должно развиваться Дело Божие. Никому  и никогда не удавалось сделать это, однако ряд упорствующих в своем заблуждении людей никогда не оставлял попыток добиться этого. Новоявленные вожаки сбивали с толку людей недалеких, отлученные пытались развратить истинно верующих. За захватом ключей от Успальницы Бахауллы теми, кто нарушил Завет еще в годы служения Абдул-Баха, последовало, в первые годы служения Шоги Эффенди, отречение в Египте Фэга - основателя "Научного общества", в рамках которого он пытался сотрудничать с Администрацией, которую возглавлял Шоги Эффенди. Шоги Эффенди, особенно прочитав в Завещании Абдул-Баха об отречении прежних нарушителей Завета, был готов к их нападкам, однако столь неожиданный и мощный всплеск интриг и противостояние - там, где, казалось, дела обстояли спокойно, явилось для него серьезным ударом и источником новых тяжких забот и опасений. Никогда не забуду его вида, когда он позвал маму и меня в свою спальню (происходило это в 1923 году); мы стояли у изголовья постели, где он лежал очевидно в полной прострации, под глазами - огромные, глебоко залегшие тени; он сказал нам, что не вынесет этого, что чувствует себя на краю гибели. Для столь молодого человека должно было быть страшно тяжело оказаться мишенью отравленных стрел и злобных нападок, но, пожалуй, еще тяжелее, осознав это, осознать необходимость прибегнуть к своему праву отлучения, чтобы спасти стадо от рыщущих кругом волков. Нарушители Завета всегда приводили Шоги Эффенди в болезненное состояние: словно бы в некоем мистическом смысле он сам был воплощенным Делом и любые нападки на него ранили Хранителя в самое сердце. На 1930 год приходится разгар нападок прямо сказем не очень умного американского верующего, заявлявшего, что Заявление Абдул-Баха не более, чем подлог. В это же время Шоги Эффенди писал Тьюдору Поулу: "... даже самым могущественным и решительным противникам Веры на Востоке, которые оспаривали самые основы Учения Бахауллы... ни на минуту и в голову не приходило, что Завещание может быть подложным. Они яростно нападали на его положения, но никогда не оспаривали его подлинности. Думается мне, что чем большую огласку получит этот вопрос, даже если при этом окажутся затронуты некоторые правительственные круги, тем лучше будет для Дела..." Дальше он писал: "Не столько тревогу, сколько жалость вызывают у меня тщетные усилия миссис Уайт... такой весомый и важный вопрос она затрагивает - ведь речь идет не много не мало, как о репутации Дела, - что истина рано или поздно будет установлена... Убежден, что шумиха, которую она может поднять, не повредит, а лишь пойдет на пользу Вере".  Он заявлял также, что "подлинность Завещания не подлежит и малейшей тени сомнения". Продолжительные и упорные усилия миссис Уайт, затронувшие достаточно широкий круг лиц, включая министра почт Соединенных Штатов, которому она писала, прося его запретить Американскому национальному собранию использование почты Соединенных Штатов для "распространения ложных известий о том, что Шоги Эффенди якобы является преемником Абдул-Баха и Хранителем Дела Бахаи", а также к гражданским властям Палестины, от которых она требовала официально объявить Завещание подлогом (в чем, впрочем, ей было резко отказано), - и явились еще одним источником совершенно ненужных для Шоги Эффенди тревог и потребовали усиления бдительности и усилий с его стороны в то время, когда он был и без того перегружен и "с головой ушел в бесконечную работу". Единственное, чего добилась миссис Уайт, это ненадолго поднять маленькое облачко праха. В момент, когда ее лихорадочная деятельность достигла своего апогея, Британское национальное собрание отправило письменное сообщение немецким общинам бахаи (распространенное Национальным собранием), уведомляющее их, что британские бахаи считают себя в законном подчинении администрации Хранителя. Тем не менее Херригель, один из основателей германской общины, отрекся от Веры, руководимой Хранителем. Любопытным отголоском всех этих событий стало то, что муж миссис Уайт в 1941 году прислал Шоги Эффенди телеграмму, где сообщал, что "глубоко скорбит и покаянно просит прощения..." По-видимому, он никогда действительно не был согласен с ней. Шоги Эффенди ответил ему, что врата всегда открыты, дабы покаявшиеся могли вернуться, однако даже в эту последнюю минуту мистер Уайт не смог порвать со своей непримиримой супругой, так что душевная перемена не обратилась в перемену статуса. Даже Аваре, широко известный персидский миссионер, которого Шоги Эффенди направил в Европу - укреплять в людях веру - и которого он же вспоследствии вынужден был заклеймить как "бесстыдного вероотступника", отрекся от Дела и занялся писанием книг (которые пишет и по сей день уже много лет) против него, понося в самых грязных выражениях не только Хранителя, но и Абдул-Баха, а под конец и Самого Бахауллу. Знаменательно, что его жена в отличие от мистера Уайта полностью порвала со своим мужем и осталась набожной и почитаемой бахаи благодаря мужественному акту веры. Ахмад Сохраб, который был тесно связан с Учителем, помогал Ему в качестве секретаря и пользовался почетным правом находиться рядом с Ним во время Его поездок по Соединенным Штатам и Канаде, напыщенный и амбициозный, учредил "Новое историческое общество" и благодаря своим дальнейшим действиям стал все более отдаляться от своих собратьев-бахаи, особенно в силу привычки во время публичных выступлений цитировать слова Бахауллы и Абдул-Баха как свои собственные. Можно с легкостью написать целую книгу об истории отречения одного этого человека и привести в ней бесчисленные письма и телеграммы, с помощью которых Хранитель сначала старался удержать Сохраба от его действий, а позднее - защитить американских бахаи от исходящих от него искажений правды, открытой лжи и попыток подорвать Административный Порядок, учрежденный Учителем в Его Завещании. И в этом случае любопытно отметить, что его жена и дочь, обе бахаи, полностью порвали все отношения с ним; таким поруганием было для них его поведение, что они даже сменили фамилию. О подобных, возникавших время от времени кризисах Шоги Эффенди писал: "Мы также склонны рассматривать как скрытую благодать те семена раздора, которые пытаются посеять между нами люди, отрекшиеся от своей веры или делающие вид, что продолжают исповедовать ее. Вместо того чтобы подрывать устои Веры, эти нападки, равно изнутри и извне, лишь укрепляют ее основания и еще ярче разжигают ее пламя. Призванные затмить ее сияние, они возвещают всему миру о возвышенности ее принципов, ее целостности и единстве, уникальности ее положения и убедительности ее влияния". Но даже история этих отречений не передаст верной картины того, что значило движение нарушителей Завета в годы служения Шоги Эффенди. Чтобы понять это, надо вспомнить древний рассказ о Каине и Авеле, историю родственной зависти и вражды, которая темной нитью вплетенная в ткань мировой истории тянется через все эпох, которую можно проследить во всех ее событиях. Еще со времен младшего брата Бахауллы, Мирзы Йахьи, яд ереси, состоящей в противостоянии Средоточию Завета, проник  в организм Веры и остался в нем. Тому, кто никогда не был знаком с этим недугом или же попросту не обращал на него никакого внимания, не пытался проникнуть в его суть, трудно понять его разрушительную силу. Все члены семьи Бахауллы росли в мрачной тени вероотступничества. Бурные размолвки, примирения, окончательный разрыв связей, происходящие, когда близкий и часто дорогой тебе человек поражен духовным недугом и неизбежно близится к своей духовной смерти, непостижимы для тех, кто сам не пережил их. Слабость человеческого сердца, которое так часто прилепляется к недостойному предмету, слабость человеческого ума, склонного к самообману и к абсолютной уверенности в своей правоте, ввергают людей в эмоцинальную неразбериху, которая лишает их способности судить здраво и заставляет  расходиться в противоположные стороны. На Востоке, где чувство семьи по сей день носит ярко выраженный характер клана, члены ее связаны друг с другом гораздо теснее, чем на Западе. Не важно, что сделал Йахья, - чувство семейной сплоченности подсказывало, что, как бы там ни было, он в чем-то прав, так же как и Бахаулла в семейном понимании дела вовсе не нуждался в оправдании. Каждый легко может представить себе, что, если хотя бы намек на подобные отношения существовал в семье самого Бахауллы, дети в ней выросли бы с совершенно иным пониманием того, что же такое в сущности - нарушить Завет. В их душах укоренился бы изъян - самый опасный из человеческих сомнений: что в конце концов даже Совершенный не так уж совершенен и время от времени, верша суд, может делать кому-нибудь небольшие поблажки. Когда такое сомнение овладевает человеком, в его существо проникает микроб, который может до поры не давать о себе знать, а потом вызвать вспышку заболевания. Мне всегда казалось, что раскол, произошедший в семье Бахауллы после Его вознесения и последующее неприятие двумя поколениями семьи Абдул-Баха, их противоречие Шоги Эффенди, - что истоки всего этого в тех умонастроениях, которые царили в Багдаде накануне того, как Бахаулла объявил о Своей Миссии. Зло коренилось там, ядовитый плод созрел восьмьюдесятью годами позже. Вера и послушание - два столпа, на которых покоится отношение человека к Богу, к Его Проявлениям, к Главе Веры. Человек должен верить даже в невидимое, обязан повиноваться, даже если не понимает почему. Нарушители Завета в семье Бахауллы, подобно лозе, обвив дерево, погубили его; стоило появиться новым побегам, она душила их тоже. Вот почему столь многие из молодых родственников, секретарей, членов общины, окружавших Средоточие Дела, периодически вовлекались в ссоры с членами семьи, и каждый раз один из больных членов отсекался, некоторые сочувствующие, но заблудшие отпали тоже. На бумаге все выглядит просто. Но когда год за годом душераздирающие сцены потрясают дом, ум немеет, нервы измотаны, а чувства запутаны до предела, то это уже просто ад, сущий ад. Прежде чем пациент ложится на операционный стол и ему удаляют больной орган, этому предшествует длительный период попыток применить терапевтические средства, надежда на излечение. Так же обстояло дело и с нарушителями Завета; болезнетворный источник установлен; следуют советы, предостережения, рекомендации; кажется, что наступило улучшение; новый приступ, еще более тяжелый; затем наступает судорожное состояние, в котором перемешаны раскаяние и готовность к прощению - затем все повторяется вновь и вновь, каждый раз хуже, чем прежде. В бесконечно разнообразном виде, но именно это происходило при жизни Бахауллы, ипри жизни Абдул-Баха, и при Шоги Эффенди. Все это сегодня история, и нет нужды ворошить прошлое. Но одно, я думаю, следут себе уяснить. Реакции людей незаурядных полностью отличаются от реакций нас с вами, людей простых. В подобных делах они - каким бы разным ни было их положение - полностью отличаются от нас. В ранние годы моей жизни с Хранителем я часто спрашивала, почему он так ужасно расстраивается из-за происходящего, почему так неистово реагирует на него, почему впадает в прострацию и уныние, видя нарушения Завета. Постепенно я стала понимать, что подобные существа, столь отличные от нас, как бы носят в душе некие таинственные весы; они автоматически определяют внутреннее состояние других людей - точно также как одна чаша весов мгновенно опускается, если положить на нее что-то. Мы, простые верующие бахаи - рыбы в море Дела, они же - само море, и если в нем появляется, образно говоря, некое чужеродной тело, оно мгновенно реагирует на это; море выбрасывает своих мертвецов на берег. Шоги Эффенди, вынужденный часто публично заявлять о духовном падении не только известных бахаи, но даже членов семьи Самого Абдул-Баха, называл их "ветвями, отпадшими от Святого Древа и предавшими священное право своего рождения". "Частые отступничества недостойных близких" возлюбленного Учителя тяжким грузом ложились на его сердце, однако, пояснял он, отступничества эти суть не что иное, как "процесс очищения, к которому неисповедимая Мудрость порой прибегает, чтобы очистить тело своих избранных последователей, изгнав их из рядов нежеланных и недостойных..." Шоги Эффенди указывал, что люди враждебные Вере, всегда цеплялись за подобные факты как за признаки надвигающегося раскола, который, как они надеялись, приведет к ее падению. И надеялись втуне. Хотя такой феномен, как нарушение Завета, кажется врожденным элементом религии, это не означает, что он не наносит вреда Делу. Напротив, как передавал Шоги Эффенди одному из верующих после смерти родственника: "одно время покажет, какие разрушения повлек за собой ядовитый смерч, бушевавший более двух недель в семье Абдул-Баха". Конечно, много можно избежать за счет индивидуальных усилий и верности. Но даже еще важнее то, что разрушение не затрагивает само Средоточие Завета. Вся жизнь Шоги Эффенди была омрачена злобными нападками, направленными против него лично. Я убеждена: главной причиной того, что сердце Хранителя перестало биться в 1957 году, были психологические нагрузки, подтачивавшие его силы, невыносимое напряжение непрестанной тридцатишестилетней борьбы с нарушителями Завета. Остается лишь добавить, что поводом к отправлению процитированной телеграммы была смерть его сводного брата - и мы поймем, в какой атмосфере протекала жизнь Шоги Эффенди в годы его служения. Однажды он телеграфировал верующему, с которым был тесно и давно связан, по поводу крайне дурного обращения, которому тот подвергался со стороны ближайшего родственника: "От всего сердца сочувствую вашим страданиям вашему мужеству. Сообщил бы и раньше будь я в курсе дела. Равную чашу разочарования обращением ближайших родственников испил и я. Духовно пребываю рядом ваши тревоги и печали отойдут в прошлое главное продолжение ваших бесценных трудов. Горячо молюсь Святым Усыпальницам с глубочайшей любовью". Быть может, слова моего дневника, записанные между 1940 и 1945 под влиянием того, что я видела: Шоги Эффенди, переживающий череду затяжных изматвающих кризисов, все больше удаляющийся от своих родственников - лучше передадут, какое действие оказывало на него отступничество нарушителей Завета: "Он продолжает идти вперед, но, как путник посреди метели, не может открыть глаза из-за слепящего снега". "Он - как человек с обожженной кожей... и это просто чудо, что он еще может идти". "Уверена, что волна вернется вспять. Но только никогда, никогда не видеть Шоги Эффенди таким! Думаю, ничто в этом мире не способно загладить ран, нанесенных ему в последние годы! Время - великий целитель, но и оно не властно над душевной болью". "Все кажется безнадежно разбитым".
Нет сомнения в том, что эти периодические кризисы очень мешали его работе во имя Дела. Еще в 1926 году он писал к одному из довольно пассивных, равнодушных верующих, который затем превратился в одного из самых непримиримых нарушителей Завета: "Вы знаете, я отнюдь не сентиментальный человек. Я жажду работы, и все мои помыслы  и устремления направлены на исполнение важных задач, если обстоятельства сложатся в мою пользу и я избавлюсь наконец от нападок извне и со стороны врагов внутренних".
О терпении Шоги Эффенди, которое он проявлял в ужасных ситуациях, возникавших в его семье, ярко свидетельствует, скажем, случай, когда однажды он на протяжении восьми месяцев откладывал отправку телеграммы, отлучавшей от общины его брата, в то время как сам - тщетно - старался уладить положение  и избежать необходимости отправки документа, содержание которого для него было столь мучительно.
Влияние нарушителей Завета на Дело было таким губительным и опасным, что в последние годы своего служения Шоги Эффенди оповестил Десниц Дела, что отныне они должны назначать дополнительный орган для защиты интересов Веры.

Информация о материале

Просмотров: 749

Жестокость и неуступчивость, которые Шоги Эффенди проявлял, защищая Веру, не означают, что он не мог быть в то же вермя ласковым и добрым. Он был по сути человеком мягкосердечным, и, если ему удавалось хотя бы на время обрести мир в душе, изливал эту прирожденную доброту и ласку  не только на окружающих, но и на отдельных верующих самыми разными способами. В его телеграфных архивах немало подтверждений тому. Снова и снова, когда несчастье обрушивалось на страну, где жили бахаи, он направлял туда запрос, как, например, в этой телеграмму в Персию: "Сообщите безопасности друзей. Обеспокоены известиями землетрясениях Персии Туркестане". Часто вслед за этим особо нуждающимся высылалась материальная помощь. Когда американский верующий, разбитый параличом  в Персии, вместе с женой возвращался в Соединенные Штаты, Шоги Эффенди отправил телеграммы друзьям в Бейруте, Александрии и Нью-Йорке, встречать корабль, на котором тот плыл, и оказывать больному всемерную помощь. В другой раз Хранитель практически одну за другой отправил семь телеграмм, чтобы помочь некоей верующей, которая столкнулась с трудностями, добираясь до Хайфы и возвращаясь после своего паломничества обратно. Его скрупулезность в подобных делах, а равно и его решительность, замечательно выразились в телеграмме, которую он направил в Египет: "В связи прибытием бахаи из Новой Зеландии сегодня вечером Каир сроком на один день. Уладьте вопрос с жильем. Он будет в тропическом шлеме. В случае задержки встретьтесь  его на следующее утро в девять в конторе Кука. Будьте с ним доброжелательны". Однажды, когда верующий по какой-то причине не смог высадиться в Хайфе, Шоги Эффенди телеграфировал, чтобы "его утешили от имени Хранителя". Узнав из телеграммы, что жена некоего человека "утратила покой не верит в вашу прежнюю расположенность просьба дать телеграмму утешить ее", Шоги Эффенди немедленно реагирует: "Заверьте... по-прежнему  помню люблю доверяю". Верующему с Ближнего Востока, чьи родственники жили в Палестине, он телеграфировал: "Добро пожаловать советую взять детей с собой для свидения с горячо любимой бабушкой". В телеграмме, посланной одному из видных новообращенных, говорится: "Передайте принцессе мою любовь и лучшие пожелания. Да пребудет над нею всемогущая десница Бахауллы".
Дагмар Доул, набожный первопроходец Веры, умерла и была похоронена в Швейцарии. Однажды, когда я на несколько дней была прикована к постели, помню, как глубоко тронуло и удивило меня, когда Шоги Эффенди пришел ко мне и сказал, что навещал ее могилу - несколько станций по железной дороге от того места, где мы тогда остановились.
Иногда, помимо общих указаний и ободряющих знаков внимания, которые он проявлял к верующим, он непосредственно вмешивался в их личные дела, если считал то нужным; в годы первого Семилетнего плана семнадцатилетний юноша решил отправиться в Южную Америку, но его стали отговаривать, ссылаясь на то, что он еще слишком молод и прежде надо немного подрасти и закончить учебу; Шоги Эффенди телеграфировал Американскому национальному собранию, чтобы дело было пересмотрено и юноше позволили ехать, а позднее любил с гордостью вспоминать готовность молодежи откликнуться на необходимость в первопроходцах. Старая, хромая женщина страстно хотела отправиться миссионером в Северную Африку; Шоги Эффенди вдохновил ее на это, и место, где умерла Элла Бейли, отмечено на одной из его карт золотой звездой! Помню, как однажды за столом паломница рассказывала Шоги Эффенди, что они с мужем решили отправиться куда-нибудь в роли миссионеров, и спросила - куда им лучше поехать? Шоги Эффенди моментально ответил: "В Африку"; "В какое-то определенное место?" - вновь спросила паломница; "В Южную Африку", - ответил он. Несколько озадаченная этими мгновенными, похожими на короткие пулеметные очереди ответами, паломница спросила: "В какой-то определенный город?" -"В Иоганнесбург", - последовал ответ. Так судьба самой этой женщины и ее семьи определилась буквально в двух словах.
Иногда внутренний огонь, одухотворяющий бахаи, пылал настолько ярко, что они уговаривали Шоги Эффенди отменить собственные распоряжения. Примером этому может послужить случай с Мэрион Джек, которую Абдул-Баха называл "генерал Джек", а Хранитель - "бессмертной героиней", говоря, что она является ярчайшим примером для грядущих поколений миссионеров Востока и Запада и что никто не превзошел ее в "постоянстве, целеустремленности, самоотверженности и бесстрашии" за исключением "несравненной Марты Рут". Джеки - так ее обычно называли - жила в Софии, в Болгарии, и, когда началась война, Шоги Эффенди, тревожась за ее жизнь, телеграфировал: "Рекомендую вернуться в Канаду телеграфируйте наличии средств". Джеки ответила: "... как насчет Швейцарии", однако заверила Хранителя в полном повиновении. Шоги Эффенди дал телеграмму: "Одобряю Швейцарию", но Джеки не хотела оставлять  своего миссионерского поста и просила разрешить ей остаться в Болгарии, на что Шоги Эффенди ответил: "Советую оставаться Софии с любовью".
Служение может быть разным, и в этом - великое чудо. Шоги Эффенди всегда советовал своим друзьям следовать путем умеренности и мудрости, но если они не делали этого, выбирая вершины героизма и самопожертвования, он безмерно гордился ими. В конце концов, в том, чтобы стать мучеником, нет ничего от мудрости  или умеренности - и однако же венец славы нашей религии в том, что наш первый Пророк принял мученическую смерть и двадцать тысяч человек последовали по его стопам. Я старалась понять это чудо: умеренность с одной стороны, а с другой - слова Бахауллы: "... и тогда запишите алыми чернилами то, что случилось на Моем пути. Воистину это - высшая услада", и мне кажется, что лучший пример здесь - самолет: когда он медленно катится по земле, он целиком воспринимается в земных масштабах, ровно катящимся по гладкой взлетной полосе, но стоит ему взмыть в воздух, сложив свои шасси, и рвануться вперед на немыслимой, головокружительной скорости - и он уже в небесах, где идет иной отсчет ценностей. Пока мы находимся на земле, мы можем выслушать добрый, по-земному здравый совет, но если мы резко оттолкнемся от твердой опоры, в царство высшего служения и жертвенности, то подобный совет нам уже никто не даст, мы обретем бессмертную славу и станем героями и героинями Дела Божия.
В своей работе Шоги Эффенди старался использовать все; он мгновенно извлекал пользу из всего, что могло быть полезным Вере, будь то человек, предмет или участок земли. Хотя в основном он вел работу через посредство Собраний и Комитетов, он работал также и непосредственно с верующими. Примером тому может послужить Виктория Бедекян, известная как "тетушка Виктория". Много лет она писала письма, широко распространявшиеся на Востоке и Западе, и Хранитель вдохновлял ее в ее деятельности и даже иногда советовал подчеркнуть особо то или иное в ее посланиях.
Он никогда не поднимал шума вокруг источников информации; я имею ввиду, что он  не всегда дожидался, пока официальные источники подкрепят известие о прибытии миссионера либо какие-то дриугие добрые новости, о которых он узнавал из частной переписки или через паломников, он спешил включить эту ободряющую информацию в свои сообщения. Подобная широта, которую Шоги Эффенди позволял себе, приводила к тому, что вся работа, связанная с Верой, двигалась вперед семимильными шагами. Как и во всех великих лидерах, в нем было что-то от хорошего газетчика, понимающего огромную важность скорейшего распространения материала и что скорость сама по себе способна оказывать воздействие и будоражить воображение. Однако несмотря на подобные его методы, мы ни на минуту не должны забывать о егобеспримерной скрупулезности. Точность, с какой он подбирал статистические данные, изыскивал исторические факты, до мельчайших деталей прорабатывал свои карты и план - поистине поразительны.
В жизни Хранителя было несколько людей, к которым он был особенно тепло привязан помимо его обычной доброжелательности по отношению ко всем верующим, которые действительно  с достоинством носили имя Бахаи. Однажды, когда он болел, Филип Спраг прислал ему телеграмму, выражавшую озабоченность в связи с его состоянием и заканчивавшуюся словами: "с любовью от всего сердца". Шоги Эффенди ответил: "Окончательно поправился. С неменьшей любовью". Он часто по разным поводам посылал телеграммы своему поверенному в Италии д-ру Джакери с просьбой выслать то или иное необходимое для нужд Всемирного Центра, и многие из этих телеграмм звучат похоже на эту: "Любезно распорядитесь выслать еще двадцать четыре фонарных столба такого же образца с любовью". Далеко не все телеграммы Хранителя были составлены в таком тоне.
Существовали и иные. При этом, что некоторые были исключительно ласковыми, любящими, а большинство носило нейтральный деловой характер, третьи отличались крайней резкостью. Сохранилось достаточно много телеграмм Национальным духовным собраниям, похожих на ту, что была отправлена в Америку в 1923 году: "В ожидании более регулярных и толковых отчетов..." - другие содержали и более сильные выражения, например: "Остерегайтесь не повиноваться моим распоряжениям"; "Очередной раз предупреждаю"; "рекомендую обратить внимание", - и т.д. Ни одна из телеграмм не страдает многословностью и витиеватостями. "Пришли сестрой десять черных лент", - сообщает он брату в Бейрут. Первому бахаи, просившему разрешения приехать в Хайфу после окончания войны, когда паломничество было возобновлено, Шоги Эффенди ответил очень просто, в одном слове выразив все, что хотел сказать: "Ждем".
Вся жизнь и деятельность Шоги Эффенди - Хранителя, его мысли и чувства, его реакции и распоряжения как в капле воды отразились в его теле- и каблограммах; часто они более проникновенны, ярче раскрывают характер, чем тысячи писем, которые он писал отдельным людям, потому что письма обычно обрабатывались секретарями, и таким образом мы имеем дело уже не со словами самого Хранителя за исключением постскриптумов которые он писал  сам и где по большей части молился за верующих, ободрял их и утверждал общие принципы.
Так же как его деду и прадеду, Шоги Эффенди было присуще тонкое чувство юмора, проявлявшееся всякий раз, когда ему представлялась возможность ощутить себя счастливым или в довольно редкие минуты душевного спокойствия. В глазах его загорался веселый огонек, на губах появлялась усмешка, а иногда он искренне, от души смеялся. Молодому паломнику, озабоченному предстоящей женитьбой, Шоги Эффенди заметил: "Только не упустите момент и не дожидайтесь, пока с неба к вам спустится ангел!" В телеграмме 1923 года к чете своих молодых родственников в Бейруте он передает: "Интересно знать, когда мои непослушные секретари закончат курс медицинского лечения. Телеграфируйте ответ". В кругу семьи, с теми, кого он хорошо знал, он любил шутку. Зачастую жертвой становилась я и, зная об этом, внимательно прислушивалась к тому, как он отреагирует на мои слова - уж не подсмеивается ли он надо мною. К примеру, помню как однажды (это было еще в годы войны) я зашла в его комнату и увидела, что он сидит с необычайно торжественным и озабоченным видом, пристально глядя перед собой. Это было необычно, и я встревожилась. Наконец он сказал, что произошло нечто ужасное. Я, естественно еще больше встревожившись, спросила, что же именно. По-прежнему с глубоко озабоченным выражением он торжественно заявил мне, что Черчилль умер. Поскольку это был один из самых тяжелых моментов войны, я страшно расстроилась, разволновалась и стала спрашивать, что же будет теперь с союзникам, когда их великий лидер умер и проч., и проч. Шоги Эффенди, вволю налюбовавшись моим отчаянием, наконец не выдержал и разразился смехом! Он частенько так подшучивал надо мной, поскольку считал меня идеальным объектом - но постепенно моя легковерность улетучилась, и на двадцатом году совместной жизни он сказал, что шутить надо мной становится все труднее. Иногда, робко, я сама пыталась играть в эту игру с ним, но у меня никогда не получалось так хорошо и очень редко когда удавалось подловить его.
С одной стороны, столь величественный, с другой - столь обаятельно открытый, простодушный и внутренне юный - таким был наш Хранитель! Когда Шоги Эффенди узнал, что я немного рисую, он дал мне задание: сделать для него несколько раскрасок и между прочим нанести на карту горы Кармель земельные участки, принадлежавшие общине бахаи. Однажды, когда я раскрашивала недавние приобретения, Шоги Эффенди сказал, чтобы я красила их в более светлый цвет. Я спросила почему. Для того, сказал он, чтобы было видно, что это именно "новые приобретения". Так непосредственно выразилась его радость от сознания того, что удалось еще несколько расширить владения Общины. Помню, как часы за часами я проводила раскрашивая по его просьбе фотографии разных размеров, в архитектурной проекции представляющие памятник Пресвятому Листу и два надгробия - ее матери и брата - по обе стороны от монумента.
Вслед за этим поневоле вспоминаются другие аспекты богато одаренной личности Шоги Эффенди. Он был крайне упрям в достижении поставленных целей, крайне решителен, однако всегда в предлах разумного. Хотя он никогда не изменял сами цели, он иногда менял пути их достижения. Раскрашивание фотографий, о котором я только что упомянула, хороший тому пример. Когда у него появилась мысль перенести останки матери и брата Бахийи-ханум из Акки на гору Кармель, он немедленно заказал два прекрасных мраморных памятника в Италии, повторявших тот, что был воздвигнут на могиле Пресвятого Листа. Так как в это время он отсутствовал в Хайфе, первоначальный замысел сводился к тому, чтобы два новых памятника непосредственно примыкали с боков к основному, и Шоги Эффенди распорядился, чтобы ему сделали эскиз; однако когда он вернулся и изучил план на месте, то решил, что красивее будет, если поставить их отдельно, парой, но на той же самой оси, как он в конечном счете и поступил.
Все время служения Хранителя свет Божественного Водительства озарял его путь, утверждал его в принятых решениях, вдохновлял на выбор. Но случай волен вмешиваться в любой замысел. Деяния Божии и совокупность людских усилий в большей или меньшей степени  постоянно изменяют наши планы. Это происходило всегда с существами великими и малыми, и слова самих Пророков - тому свидетельство. Шоги Эффенди был подвержен этим силам, но часто он и сам менял свои намерения. Примеров, и весьма любопытных, тому множество: одно время он вынашивал идею разместить Мавзолей Бахауллы на горе Кармель, но позднее полностью отказался от этой мысли, навечно определив ему место в Бахджи; то, что изначально под названием Всемирного Крестового Похода, или Десятилетнего Плана, впоследствии преобразовалось в Семилетний План; вместо одного Храма за эти годы было построено три; вместо восьми европейских стран, который предполагалось охватить сетью общин, число их достигало десяти, и т.д. Если какие-либо силы извне, над которыми Хранитель был не властен, разрушали один из его планов - противостоя его развитию или осуществлению, смотря по обстоятельствам, - он мгновенно возмещал ущерб таким образом, что Дело, даже потерпев временное поражение или претерпев ряд притеснений, в конце концов выходило их схватки победносно, обогатившись новыми достижениями.
Шоги Эффенди мог сбиться с пути, но рано или поздно всегда достигал своих целей, и изобретательность его была поразительна. Хороший пример этому то, как он распорядился постройкой двух из трех больших новых Континентальных Храмов Бахаи, намеченных к возведению за время Десятилетнего Плана. Он взял у находившегося в Хайфе архитектора эскизы, которые показались ему подходящими для Домов Поклонения в Сиднее и Кампале. Они выглядели достойно, имели соразмерные пропорции, были консервативны по стилю и относительно умеренны по цене. Еще  до того как архитектор смог представить детально разработанные чертежи и лично присутствовать на строительстве, Шоги Эффенди, ен придавая большого значения тому, что человеку склонному к панике, узко мыслящему представилось бы непреодолимым препятствием, проинструктировал оба Национальных собрания привлечь местные строительные фирмы к выяснению частностей и возведению зданий. Шоги Эффенди сам постарался снизить до разумных пределов первоначально завышенную фирмами сумму, и оба Храма были построены за цену, которую он считал приемлемой для Дела. Снова и снова его проницательность и здравый смысл экономили деньги Веры, чтобы использовать их на другие всеобъемлющие задачи, не создавая временного дефицита из-за безрассудного увлечения одним единственным проектом.
Жесткая экономия была важным принципом Шоги Эффенди, и взгляды его на денежные дела были вполне определенны. Не раз он отказывал частным лицам в паломничестве, зная, что за этим человеком - долг, на том основании, что сначала следует рассчитаться с долгом. При мне Хранитель ни разу не подписывал счета, перед этим тщательно его не проверив, шла ли речь о ресторанном счете или сумме в несколько тысяч долларов! И если он находил цену завышенной, то обязательно на это указывал, равно как и наоборот. Много раз приходилось мне отправляться к недоумевающим людям и объяснять им, что в их расчетах была ошибка, и, если они не перепроверят их, то окажутся в проигрыше. Он часто и решительно торговался, когда полагал, что вещь того не стоит. Не однажды в тех случаях, когда прекрасные орнаменты для Усыпальниц, Архивов или садов были слишком дороги, а продавец не мог или не хотел идти на уступку, Хранитель отказывался от сделки, даже если вещь ему нравилась и деньги у него были. Он просто считал, что такой поступок будет неправильным, и не поступал так. Хотя у Шоги Эффенди был автомобиль и личный шофер (как до того у Абдул-Баха), поскольку в годы войны доступ во многие места был затруднен, он продал его и обходился такси. Не сомневаюсь, что он мог бы купить другую машину, как человек, располагающий деньгами, приобретает то, что ему нужно, но это просто не приходило ему в голову. Он был противником экстравагантности, кичливости и роскоши как таковых, отказывая себе и другим во многом, что казалось ему неоправданным или неподходящим.
Другой яркой чертой характера Хранителя была его прямота. Он мог буквально исповедоваться перед верующими. Свободно, с величавым достоинством и в то же время с подкупающей сердце доверительностью делился он с гостившими у него паломниками не только своими мыслями и толкованиями Учения, но и своими проектами и планами. Никто не располагал особым правом получать от него те или иные сведения. Невзиря на то, что он осуществлял свои грандиозные Планы через Национальные Собрания и при их непосредственном участии, он испытывал потребность подробно делиться этими Планами с людьми, с которыми встречался, - так, что многие паломники, вернувшись, знали уже почти все детали того, что скоро после этого сообщалось официально миру Бахаи. То же можно сказать и о его работе во Всемирном Центре. Его откровенность была столь полной, что иногда прямо за столом н делал небольшие наброски, чтобы показать, как именно собирается устроить сады на горе ***, какой будет "арка", какие и где будут построены здания и т.д.
Любое его новое начинание, внутринациональное или международное, проходило те же стадии, что и рассвет: первое, едва различимое глазом мерцание брезжило  в его разговорах с паломниками либо было наполовину скрыто в его обращениях к бахаи мира; затем, по мере того как солнце  его идеи поднималось над горизонтом, свет поставленных задач разливался все шире, и он фокусировал всю блистательную энергию своей мысли на них; и вот, наконец, сияя в полном блеске, являлись один за други - Семилетний План, Десятилетний План, предупреждения и обещания, заключенные в каком-нибудь новом замечательном открытом письме, руководства, касающиеся таких великих проектов, как завершение Усыпальницы Баба, Международных Архивов, одного из великих новых Домов Поклонения или изложение некоторых основополагающих тем таких книг, ыкак "Пришествие Божественной Справедливости" и "Обетованный День Настал".
Отношение Шоги Эффенди, обходительного и учтивого хозяина, к паломникам, доброта, которую он проявлял к ним в мелочах, откровенные разговоры с ними - все это потрясающим образом сказывалось на работе бахаи во многих-многих странах, ведь когда верующие, которым выпала счастливая возможность общения с Хранителем, возвращались в свои общины, они действовали как бродило, побуждая своих собратьев по Вере к новым усилиям, донося живой облик Хранителя до тех, кому не довелось увидеть его лично, создавая чувство близости к нему и ко Всемирному Центру, чего крайне трудно было бы достичь любыми иными средствами. В беседах с паломниками ему удавалось более непосредственно и убедительно донести до них свои взгляды и серьезные соображения на ту или иную тему, чем если бы это выразилось в письменной форме. Во время нашего паломничества в 1937 году я удостоилась почетной возможности записывать то, что он говорил за столом мне и маме, однако впоследствии я крайне редко делала это. Тем не менее в нескольких случаях я записывала его слова, и однажды, это было в 1954 году, когда он очень ярко и убедительно обратился к группе паломников по поводу срочных нужд Всемирного Крестового Похода и отношения бахаи к миссионерству: "Я могу предупреждать их, могу требовать, но я не могу зажечь в них дух - в этом несчастье для меня и опасность для верующих, дух, который действительно..." "Они могут собраться и поехать, и никто не имеет права остановить их - ибо они независимы; просто получить визу и поехать..." "Дело побеждает, невзирая на бездействие большого числа его сторонников - неисповедимым, чудесным образом". А поскольку речь зашла о некоторых местах, где друзья работали миссионерами в школах, он сказал: "Они привносят в школы американский образ жизни вместо того, чтобы изгонять его и насаждать образ жизни бахаи". Но несмотря на все это, он изливал на паломников поток благодеяний - начиная с заботы об их физическом комфорте, как гостей в его доме вплоть до их духовного просвещения, наставляя их в Вере; когда же кто-либо их них хотел выразить ему свою глубокую благодарность, за честь, оказанную встречей с ним, он мгновенно уводил разговор в сторону, заявляя, что главная цель паломничества - посещение Святой Земли.
Воспоминания волной накатываются на меня, когда я думаю о паломниках, и о себе в том числе, как например, о рассвете того дня в 1923 году, когда я еще ребенком возвращалась в автомобиле Хранителя из Бахджи, куда все мы ездили отмечать вознесение Бахауллы. Я упрямо не хотела садиться на сиденье и устроилась на сложенный брезентовый верх автомобиля. Шоги Эффенди упрекнул меня и сказал, чтобы я держалась крепче и не упала, и я ответила, что ни за что не упаду. Голова у меня кружилась от великолепия утра, от щедрот, изливающихся на меня, и я ничего не боялась. В те дни там еще не построили дороги, и мы ехали прямо по берегу  между Аккой и Хайфой, по мокрой полосе песка между дюнами и морем. Сотни маленьких крабов, сливаясь в бесконечную змеящуюся ленту, разбегались перед машиной, прячась  по своим норкам. Солнце только что встало, и весь мир вокруг был свеж, чист и отливал розовыми красками. Шоги Эффенди стал говорить мне о том, как ему хочется увидеть Скалистые горы в Канаде, о своей любви к горам и альпинизму. До конца своих дней он с глубочайшим интересом следил за каждой попыткой подъема на Эверест. Его любовь к живописным пейзажам была поистине велика, и, будь он свободным человеком, уверена, большую часть жизни он проводил бы любуясь земными красотами.
За год до смерти Хранителя двое швейцарских паломников приехали в Хайфу. Их общество всколыхнуло в нем память о Швейцарии, и его любовь к их стране словно заставила исчезнуть куда-то его обычную сдержанность во всем, что касалось его личной жизни и чувств. Мне нездоровилось, я лежала и не могла быть к обеду в Доме Паломников, но, вернувшись, Шоги Эффенди сказал, что "рассказал обо всем" - о вершинах, на которые поднимался, о своих прогулках в горах, о любимых пейзажах. Это был редкий, совершенно нетипичный для него случай: видимо, швейцарские воспоминания действительно глубоко запали ему в душу.
Помню еще один случай, уже в самой Швейцарии, когда мы уезжали вечером из Зерматта. За все время, что мы путешествовали вместе, Шоги Эффенди не завязал ни одного знакомства и очень редко общался с иностранцами. У меня характер другой, и иногда я, потихоньку выскользнув из нашего купе в поезде в поезде или в какой-нибудь другой ситуации, вступала в оживленную беседу с попутчиками. Он всегда знал (и никогда не был против), когда это происходило. Думаю, что, когда я возвращалась, он по моим пылающим щекам и заговорщическому виду догадывался, где я была, и с пляшущими в глазах веселыми искорками спрашивал, что же это я такое поделывала. На этот раз, однако, он сам, к моему удивлению, завел долгую беседу, когда мы ехали сидя на жестких деревянных скамьях нашего вагона третьего класса. Собеседником его был сидевший напротив, действительно очень симпатичный и воспитанный юноша - сын русских эмигрантов, живших в Америке. Он впервые путешествовал по Швейцарии, и Хранитель  с той добротой и одушевлением, которые так часто были свойственны его тону, во всех подробностях описывал ему места, которые обязательно следует посетить за довольно ограниченное время поездки. Он даже достал карту швейцарских железных дорог и показывал молодому человеку, какими путями и куда следует добираться. Я сидела сзади и слушала, глядя на красивое лицо юноши, такое вежливое, такое польщенное вниманием, которое неожиданно проявил к нему незнакомый пассажир, и, конечно, в глубине души молилась о том, чтобы нисходящая на него благодать, о которой я не могла дать ему знать даже намеком, приведет когда-нибудь его к Вере, Главой которой был этот незнакомец!
Но вернемся к встрече Шоги Эффенди со швейцарскими паломниками в Хайфе. Повинуясь внезапному порыву, он сказал им, что хочет, чтобы в Швейцарии тоже был свой Храм, расположенный недалеко от столицы стрнаы, Берна, в месте, откуда хорошо видны Бернские Альпы, где он когда-то провел много месяцев, совершая прогулки по горам и восхождения. 12 августа 1957 года он сообщил тогдашнему Национальному Духовному Собранию бахаи Италии и Швейцарии свои пожелания по этому поводу. Вот что пишет его секретарь: "Как Хранитель уже объяснял г-дам ... его весьма беспокоит, чтобы Швейцария приобрела пусть небольшой участок земли и хотя в скромных масштабах начала строительство будущего швейцарского Машрик уль-Азкара. С его точки зрения, наилучшим местом являются окрестности Берна, с видом на Оберланд; и он также будет очень рад возможности лично от себя преподнести эту землю швейцарской общине. Не следует придавать этому делу широкую огласку, если только ортодоксальные круги в Берне не заявят протест, подобно тому, как это случилось в Германии. Как только ответственная комиссия подберет пригодный участок, он ждет подробного отчета от Национального Собрания". Это был уникальный подарок - ни одна община в мире не удостовилась больше такой чести. Участок в окрестностях Берна, площадью около 2.000  квадратных метров, обращен в сторону Гюберталя, откуда открывается вид на знаменитые горные вершины Финнстерархорн, Менх, Айгер и Юнгфау, по склонам  которых когда-то отважно поднимался Хранитель  и среди которых он провел немало часов в смертельной тоске после кончины своего деда.
Был случай, когда палоница из Канады сообщила Хранителю, что, проводя миссионерскую работу среди эскимосов и рассказывая им об основах Учения, очень трудно объяснить, что такое роза и соловей, так как  это вещи совершенно им незнакомые. Шоги Эффенди прореагировал характерным для него образом. Прощаясь с паломницей, он дал ей небольшой флакон с маслом из лепестков персидской розы - самой сути этого цветка -  и посоветовал производить помазание эскимосов этим маслом, добавив, что тогда, быть может, они получат хотя бы отдаленное представление о том, что имел в виду Бахаулла, когда писал о розе.
Вспоминается еще один случай. Среди последних паломников, покидавших Хайфу перед тем, как сам Шоги Эффенди навсегда покинул ее в июне 1957 года, было несколько американских темнокожих верующих. До конца дней не забуду взгляд одной из этих паломниц, сидевшей напротив Хранителя за столом в Доме Паломников. Я всегда подмечала, что, встречаясь с ним - тем, кто относился к любому человеку как творению Божию, с единственным чувством радости, что Бог создал их такими, - люди забывали о своих горестях и печалях. Во взгляде паломницы читались одновременно великая любовь материнского сердца и преклонение - так, думается мне, должны глядеть ангелы в Раю на Господа.
В тех, кто имел счастливую возможность находиться рядом с Хранителем, независимо от их житейского и религиозного опыта, независимо от того, как долго они иповедовали Веру Бахаи - некоторые, как я, бессознательно, с самого детства, - постоянно складывалось понимание величия Дела, подкрепляемое словами Шоги Эффенди, его действиями и примером. Помню свое удивление, когда в  большом послании к бахаи мира в честь Ризвана в 1957 году он упомянул (совершенно очевидно с гордостью, иначе бы он не стал делать этого) о "новообращенных бахаи из числа заключенных" тюрьмы  Киталайя в Уганде. Мне и в голову не приходило, что можно, не испытывая стыда, упомянуть о том, что кто-то из бахаи находится в тюрьме! Но он во всеуслышание заявлял о заключенных - последователях Бахауллы. Он часто  ссылался на это в разговорах с паломниками, и я, размышляя над тем, что он говорил, поняла, что Вера - для всех людей, святых и грешников, и поэтому в ней сочетаются два принципа. Один состоял в том, что общество должно управляться законами, искать защиту в законах и члены его должны также наказываться по закону; другой - в том, что вера в Явление Божие универсальна и затрагивает всех, поскольку акт веры как искра, озаряющая душу и дающее ей вечное сознание Бога, а на это имеет право  каждый, и не важно, каковы его грехи. Не в одном письме, адресованном в разное время разным людям, Шоги Эффенди призывал учительствовать в тюрьмах.
Сочувствие, которое Пророки Божии выказывали по отношению ко всем недужным, ученым, изгоям и беднякам, выделяя их среди прочих, относясь к ним с особой заботой и любовью, всегда проявлялось в поступках и словах Хранителя. Но мы не должны путать этот факт с той несомненной истиной, что многие из тех, кто ныне относится к этим категориям, не только заслуживают специального внимания, но и сами располагают запасами внутренней силы и духовного величия, в которых так нуждается человечество. Возьмем, к примеру, индейцев западного полушария. Абдул-Баха писал: "Вы обязаны уделять серьезнейшее внимание индейцам - исконным обитателям Америки. Ибо они подобны древним обитателям Аравийского полуострова, которые до Откровения Мухаммада были как дикари. Когда же Свет Мухаммада воссиял среди них, они воспылали великим рвением и понесли этот Свет по всему миру. Так и индейцы, получив соответствующее воспитание и под праведным водительством, озарятся духом Божественных учений, а через них и весь мир". На протяжении всего своего служения Шоги Эффенди помнил эти слова и неоднократно наставлял верующих Канады и обеих Америк объединять эти души под знаменем Бахауллы. В одном из последних писем, написанных в июле 1957 года и обращенных к Национальным Собраниям западного полушария, он вновь усиленно подчеркивает важность этого вопроса и говорит о "давно ожидаемом обращении американских индейцев". Приведу несколько отрывков из его наставлений, записанных его секретарем:
"Задачей первостепенной важности является, безусловно, миссионерская работа; на каждой сессии вашего Собрания ей следует уделять самое пристальное внимание, все остальное - вещь второстепенная. Необходимо  не тольк образовывать новые Собрания, группы и отдельные центры, но также фокусировать внимание на обращении в Веру индейцев. Цель - создать Всеиндейское Собрание, так чтобы эти долго время экспулатировавшиеся и угнетаемые коренные обитатели континента получили возможность осознать, что являются равным партнерами во всех делах, касающихся Дела Божия,  и что Бахаулла есть Явление Божие для них".
"Он был особенно рад видеть, что на Съезде присутствуют индейцы-верующие. Он придает огромное значение воспитанию исконных жителей обеих Америк в духе Веры. Сам Абдул-Баха говорил о том, сколь велики их скрытые возможности, и это их право и долг всех остальных бахаи не-индейцев проследить из тем, чтобы Весть Божия дошла до них ныне. Одной из наиболее важных целей вашего Собрания должно являться учреждение Всеиндейских Духовных Собраний. Подобным же образом следует изыскивать средства и способы к воспитанию других меньшинств. Друзьям следует постоянно иметь в виду, что в нашей Вере, в отличие от любого другого сообщества, меньшинствам уделяется, компенсируя их "зависимый статус", особая забота, любовь и внимание...
"По мере формулировки целей, которым должно уделяться ваше безраздельное внимание в течение блажайших лет, он настоятельно просит вас помнить, что наиболее важной из всех является именно увеличение числа Духовных Собраний, групп и отдельных центров; это обеспечит широту и глубину основ, которые вы закладываете для будущих национальных органов. Верующим следует настоятельно советовать, соображаясь с нуждами своих конкретных районов, вести первичную работу в ближайших и более удаленных крупных и малых городах. Ваше Собрание должно вдохновлять их напоминанием о том, что именно малые народы, зачастую темные и бедные, оказали влияние на судьбы человечества в большей степени,  чем народы богатые и прославленные. Ибо Тот, Кто отделял плевелы от зерна, а не ученые священники его города, на заре нашей Веры, восстал, прожил героическую жизнь и закончил ее мучеником!"
Подобные же чувства он выражал в отношении других народов и других рас. В письме от 27 июня 1957 года он писал, обращаясь к недавно образованному новозеландскому Духовному Собранию: "Он хочет, чтобы в процессе составления ваших планов работы на ближайшие шесть лет, вы особенно учитывали бы необходимость воспитательной работы среди маори. Эти первооткрыватели Новой Зеландии - глубоко культурная раса, на протяжении многих лет вызывавшая восхищение своим благородными качествами; при этом особые усилия следует прилагать не только к тому, чтобы устанавливать связи с маори, живущими в городах, и вовлекать их в дела Веры, но и ехать в их поселения, жить среди них и учреждать Собрания там, где по крайней мере большинство верующих, если не все, являются маори. Это будет  поистине достойным достижением".
Паломнику, принадлежавшему к монголоидной расе, Хранитель говорил, что поскольку большинство людей на земле не относятся к белой расе, то нет никакого резона в том, чтобы большинство верующих-бахаи имели белый цвет кожи; напротив, Дело должно отражать сложившуюся в мире ситуацию. Для Шоги Эффенди различия отнюдь не были чем-то, что следует уничтожать, а скорее, законными, необходимыми и даже любопытными составляющими, которые делают целое еще более прекрасным и совершенным.
Шоги Эффенди не только постоянно внушал бахаи уважение к людям с другими этническими корнями, он учил их, что такое истинное уважение и почитание как черты необходимо  присущие благородной человеческой натуре. К сожалению, западному миру сегодня недостает почтения к святыням. В нашем веке, когда, исходя из превратно истолкованной идеи равенства, требуют, чтобы каждая травинка была одинаковой высоты, глубокое уважение самого Хранителя к тем, кто стоял выше него, может послужить наилучшим примером. Неизменным образцом для всех бахаи может  послужить беспредельное почтение, с каким он относился к двойному Проявлению Божию и к Абдул-Баха - будь то в своих писаниях, речах или в том, как он приближился всегда к Их Усыпальницам. Когда бы Шоги Эффенди ни оказывался вблизи Гробниц, это всегда ощущалосбь во всем его существе. Его походка, когда он приближался к ним, то, как он неспешно, с величайшим достоинством и почтением подходил к порогу, преклонял колени и касался его лбом, что внутри самих Усыпальниц он ни на мгновение не поворачивался спиной к местам, где были погребены бесконечно святые и любимые им существа, его интонации, отсутствие малейшей тени легкомыслия - все говорило о том, что человек приближается к святая святых, осторожно ступая по священной земле. Действительно, к чему как не к душе следует человеку обращаться в земной жизни - ведь она единственное, что он возьмет с собой, когда покинет ее. Именно это основополагающее представление - столь замутненное и позабытое современными философами, - наделяет даже прах высших существ мистической силой. Аромат некоторых роз столь силен, что даже через много лет после того, как они отцвели и засохли, в них уловим запах розы. Приблизительно так же таит в себе силу прах возвышенных духом божественных душ, побывавших в этом мире.
Это удивительное чувство благоговения - которое, стоит его дуновению коснуться нас, способно очистить наши незрелые души от тщеты и суетности, - было в огромной степени присуще Хранителю, который проникся им еще с детства, когда, скрестив руки, сидел на корточках перед своим великим дедом. Помню случай, произошедший после того, как мои родители в 1937 году, вернувшись в Канаду, прислал  мне из дома мои книги и ранец. Я аккуратно расставила книги рядом с кроватью, так же ка они стояли в моей комнате раньше, и поставила на них старую фотографию Абдул-Баха - параллельно краю моей кровати. Когда Шоги Эффенди увидел это, он воскликнул: "Ты поставила Учителя себе в ноги!" Мягко говоря, я была удивлена прочувствованностью  этого замечания и сказала, что всегда ставила Его так, чтобы видеть Его лицо, просыпаясь по утрам. Шоги Эффенди сказал, что это неправильно. Из уважения к Учителю я должна поставить Его фотографию в изголовье. Раньше мне никогда не приходило в голову, что у комнаты есть верх и низ и что ассоциации, связанные с такими вещами, как фотография Средоточия Высшего Проявления Завета Божия и репродукция Величайшего Имени, столь священны, что даже в комнате они должны занимать самое "высокое" место. Пример такого отношения Хранителя содержится в письме, которое он через секретаря направил Американскому Национальному Собранию в 1933 году: "Что касается Скрижалей Бахауллы к Пресвятому Листу, Шоги Эффенди полагает, что будет неподобающе воспроизводить факсимиле Скрижали почерком Бахауллы в предлагаемой брошюре. Он уже располагает копиями, которые будут иллюстрированы и разосланы в качестве подарков различным Национальным Собраниям для почетного хранения в соответствующих Национальных архивах".
Есть и другие примеры на ту же тему. Еще в 1923 году Шоги Эффенди направил тому же Собранию следующую телеграмму: "Достоинство Дела требует ограничений в использовании и распространении пластинок с записью голоса Учителя". Имелись в виду записи пения Абдул-Баха, сделанные во время Его поездок по Соединенным Штатам. И еще одно наставление Шоги Эффенди Американскому Собранию: "При проведении всех общественных мероприятий Национальным Управлением следует особо тщательно и строго заботиться о соблюдении подобающего порядка, тем более учитывая близость Дома Поклонения, порядка, который важен вдвойне, дабы воспитать у всех верующих нормы поведения и социального порядка, установленные в Учении Бахаи".
Речь здесь идет не о соблюдении ритуала. Вера Бахаи не имеет такового. Речь - об отношении. Хотя для самого Хранителя и было естественно простираться ниц перед порогами Святых Гробниц, ему было крайне непросто объяснить паломникам, что они свободны следовать или не следовать в этом его примеру. Он делал так потому, что таков был обычай в той части Востока, откуда были родом его предки. Иное дело - почитание; в одном случае речь шла о форме выражения, которую человек избирал лично для себя, в другом - о подобающем духе, которым должно исполняться сердце набожного человека, когда он приближается к величайшим святыням в мире.
В обыкновении Хранителя, следовавшего по стопам Учителя, Который провозгласил Себя Слугой слуг Божиих, было - стоя рядом с дверью Усыпальницы, производить помазание входивших в нее верующих розовой водой или розовым маслом. Сам он заходил последним. Однако даже в атмосфере подобной кротости и смирения, чувство меры, привитое человеку обществом, чувство разницы в положении, не утрачивалось. Это он, Хранитель, вел верующих на молитву; это люди, занимавшие самое высокое положение в Хайфе, первыми входили в Усыпльницу, они шли вслед за Хранителем и им предоставлялось почетное право ехать в его машине, когда он отправлялся в Бахджи в связи с очередным праздником Бахаи. Вежливость, уважение, благоговение - все занимает свое место в порядке вещей.
Шоги Эффенди, проникнутый глубоким благоговением по отношению к Главным Героям нашей Веры, всегда был начеку, оберегая Их от малейших проявлений пренебрежения или кощунства. Примером тому может послужить случай, произошедший в январе 1941 года. Муниципалитет назвал короткую улочку напротив дома Абдул-Баха и Дома Паломников Запада "улицей Баха". Шоги Эффенди был крайне возмущен и немедленно послал своего секретаря к мэру заявить протест в связи с тем, что, поскольку это имя основателя нашей Веры, мы считаем этот акт не только не подобающим, но и оскорбительным. Муниципальные власти собрались и, обсудив вопрос, переименовали улицу в "Иранскую". Помню, что случай этот взволновал Хранителя настолько, что он сказал, что если табличку с названием не снимут тут же, то он сорвет ее собственными руками, даже если после этого ему придется сесть в тюрьму! Я была очень расстроена такой перспективой, поскольку мне не хотелось, чтобы он отправлялся в тюрьму без меня, а я не знала, как сделать так, чтобы оказаться там вместе с ним.
Образ Шоги Эффенди не будет полным, если не сказать о поистине необыкновенном художественном чутье, которым он обладал. Я не имею ввиду, что он мог бы стать художником; он был писателем par excellence. Но у него действительно был взгляд художника или архитектора. Кроме того ему было присуще то основное свойство, без которого я вообще не мыслю, как можно достичь  больших результатов, величия в искусствах и науках - безупречное чувство пропорции, чувство пропорции, измеряемое даже не в сантиметрах, а в миллиметрах. Это он подсказал стиль Усыпальницы Баба - не столько в деталях, сколько в принципе - моему отцу. Именно он разработал проект здания Международных Архивов в такой степени, что его архитектор неизменно утверждал, что проект принадлежит не ему, а Шоги Эффенди. Великолепные сады в Бахджи и Хайфе Хранитель тоже разбил сам без чьей-либо помощи или совета, причем все измерения были произведены им же. Но чего люди, возможно, не понимают, что интерьеры Усыпальницы, Дворца Бахауллы, Дома Аббуда и Дворца в Мазра-йе вплоть до мельчайших деталей - тоже произведение самого Хранителя. Он не только постепенно дополнял и корректировал орнаменты, компоновку развешанных по стенах фотографий, расположение светильников и мебели, которые делают эти места столь прекрасными, но буквально все в них размещено под его наблюдением. Точное место каждой картине, вплоть до сантименра, определял он сам. Он не только создавал красоту, радующую глаз любого посетителя, но и делал это по минимальной цене, приобретая вещи не из-за стиля или эпохи, а потому, что, несмотря на их дешевизну, они могли достичь эффекта благодаря своим внутренним достоиствам. Только когда он бывал в Усыпальницах и садах, я могла наконец прибраться в его комнате. Часто я помню, как, несмотря на мои попытки и попытки служанки поставить вещи на его столе точно так же, как они стояли раньше, он входил в спальню, где всегда работал, и, бросив машинальный взгляд на стол, неуловимым движением руки подправлял стоявшие на нем предметы так, чтобы они снова заняли свое прежнее излюбленное положение, хотя я уверена, что только он один мог заметить разницу. Излишне говорить, что опрятность и чистоплотность его были феноменальны.
Шоги Эффенди любил изысканные вещи, но не из-за самой их изысканности, а из-за красоты пропорций. За многие годы я хорошо изучила, какие именно здания и архитектурные стили нравятся ему больше всего: он восхищался  греческой архитектурой, образцом которой считал непревзойденный по своей пропорциональности Парфенон; вторым его излюбленным стилем была готика, такая непохожая на греческую архитектуру, его приводили в восторг парящие арки и каменное кружево готических соборов; много раз мы посещали в Англию, а у себя в комнате он держал большую обрамленную фотографию Миланского собора. У него также были фотографии - часть дома, часть во Дворце в Бахджи - севильской Альгамбры, которую он считал очень красивой. Было еще одно здание, очень отличное от уже упомянутых по впечатлению и пропорциям - Синьория во Флоренции, - которую он, однако, тоже любил. Ничто так ясно не свидетельствует о здравости и глубине его художественного чутья, как высокая оценка, которую он давал этому массивному, тяжелому итальянскому дворцу, столь непохожему на другие его любимые здания.
Не скованный традициями в вопросах науках, Шоги Эффенди был чрезвычайно оригинален и изобретателен в достижении собственных художественных эффектов. Он делал вещи, на которые никогда не отважился бы авторитет, обременный знанием того, что можно делать и что нельзя. Возьмите, к примеру, интерьеры построенного в греческом стиле здания Архивов. Чтобы расширить пространство огромного зала, где он собирался выставить множество священных и прочих предметов, которые должны были украсить его, Шоги Эффенди выстроил два узких балкона по всей его длине с чисто ренессансной, прекрасной по стилю деревянной балюстрадой. Большинство ниш внизу он украсил лаковыми японскими и резными панно из китайского тикового дерева. Шесть больших люстр из граненого хрусталя были выдержаны в чисто европейском вкусе. Когда я спросила Хранителя, какую мебель он собирается поставить на балконах, он сказал, что хочет использовать часть мебели из старых архивов, не выдержанную в каком бы то ни было определенном стиле и сделанную из простой фанеры, как в большинстве домов того времени. Тем не менее этот странный набор предметов, представляющих различные эпохи и различные страны, включающий бесчисленные objets d'art, в совокупности с оздавал впечатление красоту, благородства, богатства и роскоши, которое трудно с чем-либо сравнить.
Другой пример необыкновенной изобретательности Хранителя - маленький сад, устроенный на высоте второго этажа в небольшом открытом внутреннем дворике Дома Аббуда в Акке. Не спрашивая ничьего совета - и следовательно неколебимый в своих решениях - он использовал стыре изразцы, мелкую лепку, старый деревянный цоколь, металлическую фигуру павлина ир несколько растений и объединил их на небольшой площади сада так, что сад получился очаровательным и привлекал любопытствующих жителей Акки, посещавших дом в те дни, когда он был открыт, и зачарованно глядевших  на эту новую невиданную красоту, еще больше прославившую общину бахаи.
Хранитель был поистине незаурядным человеком. Когда думаешь о его натуре и его достижениях, на ум поневоле приходят все новые примеры. Вряд ли отыщется человек, который бы умел так хранить верность тем, кто был верен ему.  В садах, на одной из террас напротив Усыпальницы Баба, стоит маленькая цементная сторожка, размером чуть больше большого ящика. Здесь жил Аб уль-Касим, смотритель Усыпальницы, горячо любимый  Шоги Эффенди за свою набожность и характер. За день до того, как этот человек умер, Шоги Эффенди рассказал мне об удивительном, дважды приснившемся ему сне, в котором обрамляющая Усыпальницу зелень вдруг исчезла, словно вспыхнула и сгорела в одночасье. Он был очень озадачен свои сном, потому что почувствовал, что сон - вещий. Когда несколько часов спустя к нему пришли с известием, что смотритель Усыпальницы мертв, он тут же понял скрытое значение сна. В разное время, на протяжении многих лет пока Хранитель строил Усыпальницу и расширял террасу перед нею, он разрушал сторожку, но всякий раз заново отстраивал ее, сдвигая немного к западу, помня о набожной душе смотрителя.

Информация о материале

Просмотров: 675

Какие бы неизменно нежные отношени ни поддерживал Шоги Эффенди на протяжении своей жизни с близкими для него людьми, главными оставались отношения между ним и Пресвятым Листом. Весть о ее кончине застигла его в Интерлакене, в Швейцарии. Хотя он хорошо знал о ее состоянии, о котором в 1929 года писал, что Пресятой Лист "ныне вступила в вечернюю пору своей жизни, зрение ее слабеет, и тени вокруг сгущаются, а силы быстро идут на убыль"; хотя он предчувствовал ее скорый конец, когда в марте в 1932 года писал американским верующим, настоятельно прося их ускорить работы по завершению купола "нашего возлюбленного Храма", и говорил, что "к моему голосу вновь присоединяется страстная и, возможно, последняя мольба Пресвятого Листа, чей дух, ныне стоящий у Великого Предела, стремится воспарить в Царство Абха... и она хочет быть уверена в счастливом завершении предприятия, успех которого так ярко озарял последние дни ее земной жизни"; хотя ей исполнилось уже восемьдесят два года - ничто не могло смягчить удар или утешить скорбь, охватившую Хранителя. Пятнадцатого июля он телеграфировал в Америку, извещая, что ее дух воспарил к Великому Пределу, горестно сетуя на "внезапное исчезновение моей единственной земной опоры, радости и отрады моей жизни" и информируя друзей, что "в связи со столь горестной утратой все религиозные торжества Бахаи следует отменить на девять месяцев"; повсюду, в местном и национальном масштабе должны были проводиться мемориальные собрания в память о ней - "последней близкой Бахауллы".
17-го июля он пишет американским и канадским верующим письмо, показывающее, что творилось в смятенном море его души, письмо, в котором он восхваляет жизнь, положение и деяния сестры Абдул-Баха, изливая свою любовь в могучем потоке незабываемых слов:
Дорогой и возлюбленный Пресвятой Лист! Сквозь пелену слез, застилающих мои глаза сейчас, когда я пишу эти строки, я ясно различаю твой благородный возвышенный образ и узнаю твой безмятежный, светящийся добротою лик. Сквозь могильную сень, разделяющую нас, я все еще могу заглянуть в твои синие, глубокие, любимые глаза и почувствовать в твоем умиротворенном взгляде безмерную любовь, которую ты питала в Делу твоего Всемогущего Отца, узы, которые связывали тебя  с самыми малыми из его последователей, теплую привязанность ко мне, которую ты лелеяла в своем сердце. Память о твоей несказанной прекрасной улыбке будет ободрять мое сердце на тернистом пути, который мне уготован. Память о прикосновении твоей руки будет побуждать меня неуклонно следовать этим путем. Сладостное волшебство твоего голоса в самый черный час будет напоминать мне, чтобы я крепче держался за ту незримую нить, которой ты так твердо придерживалась всю свою жизнь.
Передай мою весть Абдул-Баха, твоему возвышенному и божественно приуготовленному Брату: если Делу, во имя которого вершил Свои труды Бахаулла, во имя которого Ты пережил годы скорбей и страданий, во имя которого пролились реки священной крови, если ему суждено в грядущие дни противостоять бурям еще более жестоким, то пусть Твоя тень, Твоя всеобъемлющая забота и мудрость осеняют Твое хрупкое, Твое недостойное дитя.

Невозможно перечислить все, что Пресвятой Лист сделала для Шоги Эффенди  в годы, последовавшие за кончиной Учителя. Он не раз говорил, что она сыграла выдающуюся роль в смутные периоды истории Бахаи, и не в последнюю очередь - во время служения самого Шоги Эффенди после смерти Абдул-Баха. "Могу ли я исчислить все благодеяния, - писал Шоги Эффенди, - которыми она, неизменно заботливая, осыпала меня в самые критические и смятенные минуты моей жизни?" Он говорил, что для него она была воплощением всеобъемлющей нежности и любви Абдул-Баха. По мере того как ее жизнь шла на убыль, его - становилась все более полной. Как отрадно было ей видеть, что пока ее жизнь понемногу удалялась от берегов этого мира, Шоги Эффенди все больше упрочивался в своей роли Хранителя, способный противостоять нескончаемым ударам, которые он переносил со стойкостью человека полностью созревшего для осуществления своей поразительной задачи.
После кончины Учителя Шоги Эффенди стал для Бахийи-ханум буквально всем, средоточием ее жизни - для него же она всегда была самым любимым человеком на земле после деда. Помню как во время нашего с матерью паломничества в 1923 году в главном зале в доме Абдул-Баха состоялось большое собрание бахаи; моя мать и Эдит Сэндерсон сидели там рядом с Хранителем, я же присоединилась к женщинам в соседней, примыкающей к залу комнате. Мы сидели в темноте, поэтому дверь была немного приотркыта (в те дни, следуя восточному обычаю, мужчины и женщины были строго разделены), и слышали часть того, что происходило в зале. Кажется, один из восточных верующих в неожиданном порыве понялся и, бросившись вперед, распростерся в ног Шоги Эффенди; из нашей комнаты мы не могли видеть, что именно происходит, и только слышали громкий гул голосов, доносившийся снаружи. Пресвятой Лист, такая худенькая и хрупкая, с громким криком вскочила на ноги, испугавшись, что что-то случилось с молодым Хранителем. Кто-то пришел и объяснил ей, что ничего серьезного не произошло, но ее испуг, страх за Шоги Эффенди был настолько очевиден, что сцена эта навсегда отпечатлелась в моей памяти.
Вплоть до самой ее смерти у Шоги Эффенди было обыкновение раз в день есть вместе с нею за маленьким столиком в ее спальне. Он часто рассказывал мне, что. когда она видела его расстроенным, то говорила, чтобы он не ел, поскольку пища в таком состоянии вредна для здоровья. Другая история, которую он рассказывал мне была связана с небольшой суммой денег, которые он настоятельно предлагал ей как наследство Абдул-Баха; в конце концов Пресвятой Лист приняла деньги, но большую их часть отдала на устройство следующей террасы перед Усыпальницей Баба во исполнение заветного плана своего Брата.
Они были связаны так тесно, что Шоги Эффенди снова и снова, в телеграммах и других обращениях, особенно в первые годы своего служения, упоминал ее имя рядом со своим: "заверьте нас", "Пресвятой Лист и я", "мы" и т.д. Одна из телеграмм 1931 года даже подписана "Бахийа Шоги". Ничто так ярко не свидетельствует о силе его любви к ней, как тот факт, что в день нашей свадьбы Хранитель провел меня в ее комнату, где все сохранилось в том виде, в каком было при ее жизни, и там, стоя перед ее кроватью, мы совершили несложный обряд бахаи, взявшись за руки и произнеся на арабском: "Воистину будем жить, следуя Воле Божией".
До конца своих дней Хранитель проявлял эту нежную любовь к Пресвятому Листу, которая опекала его на протяжении тридцати пяти лет, гораздо больше, чем его собственная мать. Когда, находясь в Швейцарии, он узнал о ее смерти, то первой его мыслью было создать на ее могиле подобающий мемориал, который они поспешил заказать в Италии. Пожалуй, этот изысканно пропрциональный монумент, построенный из ослепительного белого каррарского мрамора, и нельзя назвать иначе, как храмом любви, воплощением любви Шоги Эффенди. Замышляя его план и композицию, он, несомненно, опирался на архитектуру построек подобного типа, и под его наблюдением архитектор включил его замысел в план памятника, возведенного на месте ее упокоения. Шоги Эффенди часто сравнивал звенья Административного Порядка с этим монументом, говоря, что основание из трех ступеней подобно местным Собраниям, колонны - национальным, а венчающий и единящий их купол - Всемирному Дому Справедливости, который не может существовать без прочного основания и несущих его колон. После того как монумент вознесся над могилой Пресвятого Листа во всей своей красоте, он разослал его фотографию во многие Собрания разных стран, а также нескольким специально отобранным частным лицам, которым он от всего сердца хотел преподнести этот памятный подарок.
Кресло, в котором он всегда сидел в ее комнате, он перенес в то место, где часто отдыхал во время работы, и оно прослужило ему до конца жизни; спальня его была увешана фотографиями Бахийи-ханум в разные периоды ее жизни и несколькими изображениями памятника на ее могиле. В весьма прочувствованной телеграмме, отправленной им в Америку через семь месяцев после ее кончины, в которой он восхваляет верность и самоотверженность строителей Нового Миропорядка, он пишет: "Основатель нашей Веры радуется знамениям их мудрости и деяниям Абдул-Баха горд их отвагой Пресвятой Лист сияет от радости при виде их верности". Он пишет, что память о ней останется и будет оказывать "облагораживающее влияние... среди обломков сокрушенного мира". Он украшал стены Архивов иллюстрированными Скрижалями, которые Абдул-Баха направлял ей, ее фотографиями и фотографиями памятника, воздвигнутого в ее честь, некоторыми из ее личных вещей. В день, когда он скзал мне, что хочет, чтобы я стала его женой, он надел мне на палец простое золотое кольцо с выгравированным на нем символом Величайшего Имени, которое Пресвятой Лист подарила ему много лет назад в знак того, что он - бахаи; он сказал, что до определенного времени никто не должен видеть его, и я носила кольцо на цепочке на шее вплоть до дня нашей свадьбы.
Каждый свой поступок на стезе служения Вере он связывал с именем Пресвятого Листа. Во время захоронения останков матери и брата Бахийи-ханум на горе *** он отправил следующую телеграмму: "... заветное желание Пресвятого Листа исполнено", имея в виду, что она часто выражала желание покоиться рядом с ними. В связи с этим важным событием он сказал, что рад счастливой и почетной возможности внести от своего имени тысячу фунтов в фонд Бахийи-ханум, предназначенный для завершающей стадии возведении американского Храма. Он писал, что перезахоронение останков было событием "огромного символического значения". Он говорил, что "объединение могилы Пресвятого Листа, ее матери и брата неизмеримо увеличивает духовную энергию этого освященного Места", которому предназначено развиться в главный центр тех потрясающих устои мира, всеобъемлющих и направляющих Административных институтов, заповеданных Бахауллой..."
Когда мантия Абдул-Баха, которую Он носил как Глава Веры, облекла плечи Шоги Эффенди, в нем произошла великая перемена. Какова была духовная природа этой перемены нам - столь бесконечно далеким от него как по положению, так и по масштабу нашей личности - вряд ли дано понять. Он часто повторял мне: "Когда они прочитали мне Завещание Учителя, я перестал быть обычным человеческим существом". В этом и без того представительном и благородном молодом человеке с течением лет все более явственно проступал отпечаток царственности, сквозившей в его лице, манерах, походке и обхождении. Это не было чем-то перенятым, он никогда не стремился копировать своего деда, скорее можно говорить о перемене свыше. Шоги Эффенди никогда не был безудержно откровенен с посторонними, он изливал душу лишь ближайшим родственникам и тем, кто в ранние годы были его помощниками и секретарями. Шли годы, груз лежащей на нем ответственности рос, и он все больше замыкался в себе, так что, когда члены Международного Совета Бахаи приезжали в Хайфу, он очень редко встречался наедине с его западными членами, обычно появляясь лишь чтобы попрощаться с ними или дать Десницам какие-либо указания, когда они должны были представлять его на конференции.
Наибольшей благосклонностью в этом отношении пользовались Милли Коллинз, чья несравненная  любовь к Хранителю и благоговение перед ним сделали ее особенно дорогой его сердцу; после того как мой отец скончался в Канаде, Хранитель предложил Милли поселиться в Доме Учителя, в комнате, которую прежде занимал отец, потому что ее - в Доме Паломников Запада - была сырой, а Милли очень мучилась из-за артрита; за исключением Лотфуллы Хакима все члены Международного Совета Бахаи расположились в том здании, и Шоги Эффенди решал все дела с ними прямо за обеденным столом в Доме Паломников или присылал с поручениями кого-то из своих секретарей. Однако это вовсе не мешало ему часто выражать свое благоволение членам Совета, и прежде всего - Милли. Только она одна, за исключением единственного человека, ответственного за его переписку (и, разумеется, помимо моего отца), знала  его адрес, когда он отлучался из Хайфы, и соответственно поддерживала с ним постоянную связь. Столь великим и нежным было ее чувство к Шоги Эффенди, с которым она впервые познакомилась вскоре после кончины Учителя, что она почти никогда не писала непосредственно ему, адресуя свои письма мне, чтобы избавить его от необходимости отвечать ей. Она хорошо знала, что некоторые верующие в своем наивном эгоизме  скопили целую коллекцию - по пятьдесят, шестьдесят и более писем, полученных от этого сверхзанятого человека! Поэтому она твердо решила не добавлять от себя ни малейшего груза, могущего обременить Хранителя, и все ее помыслы были направлены на то, чтобы всеми доступными ей средствами освободить его от излишних  усилий и привнести в его жизнь пусть малую частицу радости. Ее забота о нем была столь велика, что, хотя они жили под одной крышей, когда он собирался уходить или возвращаться домой, она старалась не показываться из своей комнаты, чтобы не заставлять его тратить лишнюю минуту драгоценного времени и не напрягать усталую мысль,  останавливаясь поприветствовать ее и поговорить с ней. Когда же  из-за усталости или недомогания она не омгла выйти, Смотритель ненадолго навещал ее и часто приносил ей какой-нибудь подарок. Помню, как однажды, когда она болела, он, зайдя к ней, снял теплый и мягкий кашемировый платок, подаренный ему верующими, и собственными руками повязал его Милли на шею. С тех пор это стло ее самым большим сокровищем, и она никогда не могла позабыть, как частица его тепла вместе с платком передалась ей.
Но подобные отношения представляли большую редкость в жизни Хранителя. Тем не менее отчасти похожим образом складывались они у него с моим отцом. Мне часто казалось, что одной из величайших благодатей, которыми Бог в Своей великой милости осыпал меня, была великая любовь между Шоги Эффенди и отцом. Связь эта восходит к дням женитьбы возлюбленного Учителя. Вплоть до последних десяти лет жизни отца гораздо более знаменитым деятелем в кругах бахаи была моя матушка; зимой 1898-99 она с первой группой западных паломников приехала к Абдул-Баха в Акку; она была первой бахаи на европейской земле, стояла у истоков общин бахаи во Франции и Канаде, была одной из первых и самых одаренных последовательниц Учителя и пользовалась Его великой любовью. Я упоминаю обо всем этом, потому что, однажды вечером придя к ужину в Дом Паломников Запада после нашего собрания, Шоги Эффенди сказал, что, не будь я дочерью Мэй Максвелл, он не женился бы на мне. Его слова не значат, что то было единственной причиной, но очевидно причиной весьма важной, поскольку в телеграмме от 3-го мая 1940 года, официально сообщавшей о ее смерти, произошедшей двумя днями раньше, он передает: "К священной связи упроченной ее выдающимися заслугами ныне добавилась  великая честь мученической смерти. Глава ее заслуженно удостоилась двойного венца". Слова эти ясно указывают на ее отношение к его женитьбе. В Скрижали, которую Абдул-Баха обратил к одной из своих духовных дщерей, Он писал, что "ее общество возвышает и укрепляет душу". Вплоть  до той поры, пока я не оказалась под непосредственным влиянием Хранителя, удостоившись чести пробыть рядом с ним более двадцати лет, могу откровенно сказать: моя вера в Бахауллу и небольшие заслуги в деле почитания Его и служения Ему полностью можно отнести за счет влияния матушки. Из всего вышесказанного можно заключить, что, когда я в январе 1937 года приехала с ней в Хайфу в третий раз, на отца среди верующих смотрели в первую очередь как на "мужа миссис Максвелл".
Моя мать знала Шоги Эффенди еще ребенком, когда приехала в Святую Землю в конце прошлого века; вновь она побывала здесь, уже с отцом, в 1909 году, но я не знаю, часто ли им удавалось видеться и виделись ли они вообще в этот раз в Шоги Эффенди. Кончина Абдул-Баха очень тяжело отразилась на ее здоровье; известие о Его смерти, неожиданно услышанное ею по телефону, произвело такой шок, что в течение года мы не были уверены, выживет ли она и останется ил в здравом уме. Единственное, с чем связывал все свои надежды отец, старавшийся развеять ее скорбь и не дававшие ей покоя мрачные навязчивые  мысли - она была уверена, что не увидит Учителя в мире ином, поскольку недостойна этого, - было ее новое паломничество в Хайфу - на этот раз, чтобы повидать юного преемника Абдул-Баха.
В апреле 1923 года мы прибыли в Хайфу, и не кто иной, как Шоги Эффенди буквально воскресил женщину настолько больную, что без посторонней помощи она не могла ступить и шагу и передвигалась исключительно в инвалидном кресле. С тех пор матушка полностью отдала свое сердце Хранителю и, вернувшись в Америку после двух долгих периодов пребывания в Хайфе, откуда мы отлучались в Египет, когда Шоги Эффенди был в Европе, она вновь принялась активно служить Делу. Я тоже три года спустя свершила паломничество в Святую Землю вместе с двумя подругами матери, так что когда мы приехали в Хайфу в 1937 году, то встретились уже не как незнакомцы, а как двое влюбленных в расцвете чувства.
Безусловно, та простота, с какой Шоги Эффенди решил судьбу своего брака, напоминающая простую обстановку свадьбы самого Абдул-Баха в городе-тюрьме Акке, - пример, который должен  заставить задуматься всех бахаи. Никто, за исключением его и моих родителей и его брата и двух сестер, живших в Хайфе, не знали о предстоящем. Хранитель чувствовал настоятельную необходимость держать  свои планы в тайне, по прошлому опыту зная, источником скольких неприятностей неизменно становилось для Дела любое крупное событие. Поэтому и его слуги  и местные верующие были поражены, увидев, как мы, сидя рядом в его машине, выехали посетить Святую Гробницу Бахауллы. Это было днем 25 марта 1937 года. В столь важную минуту его жизни, сердце влекло Хранителя к самому  Священному для него Месту на земле. Помню, что по столь исключительному поводу я была  вся в черном кроме белой кружевной блузки, ничем не отличаясь от восточных женщин, выходящих на улицы в дни, когда  обычай велит надевать черное. Хоть я и была родом с Запада, Шоги Эффенди хотел, чтобы я по возможности естественно и непринужденно вписывалась в образ жизни его дома,  по сути  очень восточного, и я была только счастлива исполнять все его желания. Когда мы приехали в Бахджи, и вошли в Усыпальницу, он попросил меня дать ему кольцо, которое я по-прежнему носила втайне от всех на цепочке на груди, и надел его на безымянный палец моей правой руки - так же он всегда и сам носил свое. Обряд был свершен. Войдя во внутреннюю Усыпальницу, где покоятся останки Бахауллы, он собрал в платок осыпавшиеся лепестки и увядшие цветы, которые смотритель Усыпальницы обычно подбирал у порога и хранил в серебрянной чаше у изножья могилы Бахауллы. Он пропел Скрижаль Посещения, мы вернулись в Хайфу, где в комнате Пресвятого Листа и состоялась наша свадьба, о которой я уже рассказывала. За исключением этой поездки, того дня, когда он сообщил мне, что собирается удостоить меня столь великой чести, и одного или двух кратких моментов, когда он появлялся к обеду в Доме Паломником Запада, я больше никогда не оставалась наедине с Хранителем. Не было никаких особых торжеств, цветов, пышной церемонии, подвенечного платья, специального приема. Мать и отец Хранителя скрепили наш брак подписями на брачных свидетельствах, после чего я, перейдя улицу, вернулась в Дом Паломников Запада, где меня ждали мои родители, не присутствовавшие при происходившем ранее, а Шоги Эффенди отправился по собственным делам. К обеду Хранитель появился, как обычно, чрезвычайно ласково приветствовав и поздравив мою мать и отца. Взяв платок, полный драгоценных цветов, он со своей неподражаемой улыбкой, передал его моей матушке, сказав, что принес их для нее из внутренней Усыпальницы Бахауллы. Мои родители тоже подписали брачные свидетельства, и после обеда, когда все закончилось, мы с Шоги Эффенди пошли домой; мои вещи Фуджита перенесла еще во время обеда. Недолго посидев с семьей Хранителя,  мы поднялись наверх в те две комнаты, которые Пресвятой Лист велела построить для него еще несколько лет назад.
Простота, несуетливость, скромность и достоинство. с которыми прошло это бракосочетание, не означают, что Хранитель вовсе не придавал ему значения - напротив. За подписью  его матери, но составленная самим Хранителем, в Америку была отправлена телеграмма следующего содержания: "Известите Собрания бракосочетании возлюбленного Хранителя. Неоценимой чести удостоилась служанка Бахауллы Рухийа-ханум мисс Мери Максвелл. Союз Востока и Запада провозглашенный Верой Бахаи скреплен. Зиаийа мать Хранителя". Подобная же телеграмма была направлена в Персию. Столь долгожданная весть естественно вызвала великую радость среди бахаи, и поток посланий устремился к Шоги Эффенди со всех концов света. На поздравление Национального Собрания Бахаи Соединеных Штатов и Канады Шоги Эффенди ответил: "Глубоко тронут вашим посланием. Институт Хранительства, краегоульный камень Административного Порядка Дела Бахауллы, уже возвеличенный органической связью с двумя Основателями Веры Бахаи, отныне еще более укреплен прямой связью с Западом и прежде всего с американскими верующими, чье  духовное предназначение состоит в том, чтобы возвестить  новый Миропорядок Бахауллы".  Со своей стороны хочу поздравить общину американских верующих с обретением жизненной связи между ними и могучим органом их Веры". На прочие бесчисленные послания  он отвечал практически одинаково - с искренней любовью благодаря за поздравления. Но даже по этим телеграммам видно, как тонко разнятся его реакции в зависимости от характера и искренности того, кто их присылал. Когда человек, которому он особенно не симпатизировал или не очень доверял, присылал телеграмму с поздравлениями, желая, в первую очередь  представить себя безупречным, Хранитель  либо ограничивался заверением "молюсь за вас перед Святыми Усыпальницами", как бы желая этим сказать - "Я не нуждаюсь в ваших поздравлениях, зато вы, несомненно, нуждаетесь в моих молитвах!" Наиболее прочувствованный обмен телеграммами происходил тогда между Хранителем и ашхабадскими бахаи. Через посредника Шоги Эффенди телеграфировал: "С самыми добрыми чувствами благодарю бахаи Ашгабата за непереоценимое послание молю постоянно о спаснеии и заступничестве". Когда Джон и Луиза Бош прислали ему телеграмму: "Великое  бракосочетание потрясло вселенную", - в ответе Хранителя мы ощущаем, как глубоко это исполненное неподдельной любви послание взволновало его: "Благодарю за невыразимо трогательное послание глубочайшей любовью". Еще один особенно теплый ответ был послан на острова Антиподов: "Заверьте возлюбленных Австрилии Новой Зеландиир глубокой неизменной признательности".
Тем не менее самым важным в факте собственного брака Хранителю виделось сближение Востока и Запада. И не только это, но и установление  новых и упрочение прежних связей. На запрос американского Собрания: "Просим уточнений относительно обнародования бракосочетания", - Шоги Эффенди решительно заявляет: "Одобряю самую широкую гласность. Особо подчеркнуть значение института Хранительства для связи Восток Запад и единения судеб  Персии и Америки. Дайте понять о почетной мисси британцев",  -  прямой намек на шотландско-канадские корни моего отца.
Все это произвело такое впечатление на американскую общину, что ее национальный комитет информировал Хранителя о том, что каждое из семидесяти  одного Собрания высылает по девятнадцать долларов "для немедленно укрепления новых связей между американскими бахаи и институтом Хранительства",  -  поистине самый необычный, идущий от сердца свадебный подарок самому Делу!
После нашей женитьбы работа Шоги Эффенди шла по-прежнему своим чередом. Мои родители еще на две месяца задержались в Палестине, большей  частью не выезжая из Дома Паломников Запада; хотя Хранитель почти каждый вечер ужинал вместе с ними, возможности развиться более глубокому личному контакту не было. Наконец они собрались уезжать, и мать сказала мне: "Мери, как ты думаешь - Хранитель поцелует меня на прощанье?" (Хотя все называли меня теперь моим новым персидским  именем, Рухийа-занум, которое дал мне Хранитель, мои близким естественно позволялось меня Мери - именем,  к которому они привыкли за долгие годы. (Я никогда не думала об этом и передала вопрос матери Шоги Эффенди, но, конечно же, ни о чем его не просила! Родители уезжали днем, и после ленча Хранитель, один, отправился к матушке в Дом Паломников. Когда он ушел, я зашла к ней, и она глазами, сияющими как две звезды, сказала: "Он поцеловал меня".
Шли годы, и в 1940-ом матушка, одушевляемая страстным желанием еще как-то послужить Делу в знак благодарности за бесконечные благодеяния, которыми осыпал ее Учитель и последним из которых был совершенно неожиданный союз ее дочери и ее возлюбленного Хранителя, решила отправиться в Южную Америку и помочь миссионерам в Аргентине, где только начала складываться община бахаи. Глубокая связь между моим отцом и Шоги Эффенди зародилась именно в этот период времени. Хранителю нравился мой отец, привлекали его честность и твердые принципы, но ни времени, ни возможности для установления более тесного контакта прежде не было. Теперь же, когда матушка, всегда отличавшаяся хрупким здоровьем, в возрасте семидесяти лет решила отправиться на край света, Хранитель почувствовал, что это может означать для ее мужа. 22 января 1940 года он телеграфировал ему: "Глубоко ценю благородную жертву с любовью". В тот же день, когда матушка должна была  подняться на борт корабля, он отправил ей телеграмму, в которой определял ее поступок как "полный гордой благородной решимости". Хранитель, отец и я согласились на столь длительную поездку, хотя понимали, что в таком возрасте, да еще с больным сердцем, это было, мягко говоря, рискованно.
Я обращаюсь к этим сугубо личным воспоминаниям потому, что за ними, в них как нигде проявился дух Хранителя, его великодушное и нежное сердце, его преданность в служении  Делу, его беспристрастные оценки как Главы Веры, которые все, как в фокусе, отразились в поледующих событиях. Едва добравшись до Буэнос-Айреса, матушка скончалась от сердечного приступа. Я сама передала Шоги Эффенди три полученные мной телеграммы: одну от матушки с просьбой молиться за нее, другую от отца, в которой он сообщал, что она очень больна, чтобы подготовить меня, и третью - от моей двоюродной сестры Жанны Болль, извещавшую о ее смерти. Я видела, как менялось его лицо, пока он читал их, потом он устремил на меня глубоко встревоженный и обеспокоенный взгляд. Затем он, разумеется, не сразу  и как можно  мягко сказал мне, что матушка умерла. Не могу представить себе, чтобы на кого-то излился поток такой беспримесной доброты и заботы, какими одаривал меня Хранитель в эти дни  страданий и скорби. То, как восхвалял он ее жертву, его описания того, какие радости ожидают ее в мире ином, где, как он выразился в телеграмме Национальному Собранию Ирака, сообщая друзьям о ее смерти, "души усопших окружают ее в Райском Саду, дабы получить ее благословение", как живо представлял ее бродящей по Небесным Чертогам и говорящей  всем только об одном - о своей оставшейся на земле возлюбленное дочери! - все это приводило меня в  такое счастливое состояние, что я часто смеялась вместе с ним от избытка радостных чувств, слушая его очередное пророчество, которое он словно умудрялся прочитать в моей душе.
И действительно ее смерть  установила между Хранителем и Сазерлендом Максвеллом такие отношения, которые позволили ему подняться на посильные для него вершины служения, прежде вем он последовал за матушкой. 2-го марта  Шоги Эффенди  телеграфировал папе: "Глубоко скорблю утешен достойным концом столь возвышенной судьбы отважного служения Делу Бахауллы. Рухийа остро переживает невосполнимую утрату подобающим благодарным смирением принимая бессмертный венец который стяжала ее знаменитая мать. Советую погребение Буэнос-Айресе. Обещаю обеспечить работы возведению надгробия по вашему эскизу место где она пала в славной борьбе станет историческим центром миссионерской деятельности Бахаи. По завершении дел рад видеть в Хайфе. Заверяю глубочайшей любви и сочувствии".
Именно после этой телеграммы отец приезла в Хайфу, и она же подвигла его, мобилизовав глубокие профессиональные знания и опыт, стать орудием исполнения замыслов Абдул-Баха и создать подобающую надстройку вокруг Святой Гробницы Баба, начатую Самим Учителем. В годы войны Шоги Эффенди, все более угнетаемый кризисом в отношениях с членами своей семьи, проникся еще большей симпатией к Сазерланду и еще ближе сошелся с ним, что хотя бы в некоторой степени восполняло и скрашивало наши страдания в ту пору. Нелегко находиться в близких отношениях с человеком несравненно более высоким по положению, не впасть в фамильярность и не утратить пиетета, подобающего столь возвышенной личности. Но отцу в этом смысле  удалось не совершить ни единой ошибки. Иногда, когда ему случалось  приносить новый эскиз Шоги Эффенди, тот встречал его сидя в постели, обложенный подушками, и приглашал отца сесть рядом, чтобы лучше разглядеть набросок и обсудить детали. Представьте, что значило для меня видеть склонившиеся рядом головы двух таких дорогих мне людей - одну уже совсем седую, другую-начинающую седеть на висках! Эти мимолетные мгновенья затишья и мирных семейных радостей в бурной атмосфре нашей тогдашеней жизни часто подслащивали горечь нескончаемых скорбей.
Когда отец тяжело заболел зимой 1949-1950 года общий приговор врачей гласил: никакой надежды на выздоровление. Он уже очень слабо воспринимал окружающее, совершенно не узнавал меня, своего единственного боготворимого ребенка, и мог контролировать себя не больше, чем шестимесячное дитя. Если бы меня надо было убеждать в том, что душа существует, в то время я имела перед собой вполне наглядное доказательство. Когда Шоги Эффенди заходил навестить его, то несмотря на то, что отец не мог говорить и не подавал никаких сознательных признаков того, что чувствует близость Хранителя, легкая дрожь, пробегавшая по его лицу и рукам, некое еле уловимое, но тем не менее заметное движение откликалось на одно присутствие Шоги Эффенди. Оно было столь необычно и при этом столь очевидно, что его сиделка (лучшая в Хайфе) тоже замечала его и была в великом недоумении. Это  шло вразрез со всеми законами человеческого рассудка и памяти, которые, по мере ослабевания, гораздо ярче сохраняют далекое, чем непосредственное прошлое. Шоги Эффенди был уверен, что отец останется жив. По его настоянию, когда никто включая меня не питал уже ни малейших надежд, мы вместе с сиделкой  поехали с ним в Швейцарию, где под наблюдением нашего семейного врача он быстро пошел на поправку, причем выздоровление было настолько полным, что несколько недель спустя, когда его новая швейцарская сиделка и я впервые вывезли его на прогулку и он заметил в саду, мимо которого мы проезжали, кафе, он тут же предожил всем вместе зайти и выпить по чашке чаю - предложение, переполнившее меня чувствами неописуемого изумления и благодарности. После его излечения, в июле 1950 года, направляя в Америку отчет о том, как продвигается  сооружение Усыпальницы Баба, Хранитель не удержался, чтобы не намекнуть на эти события: "Моя  благодарность тем глубже после выздоровления ее талантливого архитектора,  Сазерленда Максвелла, чью болезнь врачи признали безнадежной".
На протяжении всех лет, что отец боролся с болезнью, вконец поточившей его и силы и проявлявшейся  в периодических закупорках желчного пузыря, одна из которых и привела его к  смерти, я не уставала поражаться удивительной мягкости и терпению, какие Шоги Эффенди выказывал по отношению к этому старику. Здесь нам приоткрывается еще одна сторона характера Хранителя, нетерпеливого по натуре, всегда подгоняемого бесконечной работой. Не подберу слова, чтобы описать, в какой степени отец боготворил его. В основе его чувства лежала не только его глубокая вера в религию Бахаи, уважение и покорность в отношении его как Хранителя Веры, но и любовь к нему как к человеку, которым отец во всем глубоко восхищался, и, конечно же, личное человеческое участие и симпатия, которую он постоянно ощущал. Помню, когда единственная оставшаясяв живых сестра отца умерла в 1942 году, Шоги Эффенди сказал ему, что отныне он вполне может считать Хайфу, а не Монреаль своим настоящим домом. Потом добавил, что совершенно неспособен обходиться без него теперь, когда его помощь так нужна ему. Отношение Шоги Эффенди к родственникам отца, которые не были бахаи (за исключением одной из его давно умерших сестер), крайне показательно для всей его натуры. Вспоминаю, как во время нашей свадьбы эти родственники прислали мне свои горячие поздравления, где между прочим с любовью упоминали о "Шоги". Я была несколько смущена и не решалась показать письмо Знамению Божию на земле, но в конце концов решила, что мне следует сделать это, и прочла ему отрывок из письма тетушки. Он внимательно выслушал и минуту спустя ласково сказал: "Передай им, что я их тоже люблю". Обмен подобыми посланиями длился  много лет. Каким поистине изысканным, благородным и естественным был он во всех своих поступках!
Чтобы проявить свои чувства к отцу, Шоги Эффеди иногда с водушевлением принимался умащать его розовым маслом. На Востоке не существует нелепого  предубеждения против того, чтобы мужчины пользовались  благовониями, и Хранителю очень нравилось это замечательное благоухание. Надо было видеть, какое выражение было в такие минуты написано на лице моего отца - типичного шотландца! Ведь он произошел из той среды и той части мира, где употребление парфюмерии мужчиной считается едва ли не кощунством. Он даже никогд не пользовался  душистыми притираниями. На лице отца, встревоженного мыслью о том, что от него теперь будет слишком сильно пахнуть, светящегося радостью от ласкового внимания, которое уделял ему возлюбленный Хранитель, появлялось совершенно неописуемое выражение!
В 1951 году Хранитель вновь решил поехать со мной и отцом в Швейцарию; и когда настало время возвращаться в Святую Землю мы узнали, что положение с продовольствием настолько сложное, что практически невозможно организовать для отца стогую диету из свежих продуктов, необходимую, дабы предотвратить  возобновление приступов; сам же он проявлял признаки беспокойства: после одиннадцатилетнего отсутствия ему хотелось домой, хотелось повидаться с близкими. Тогда Хранитель  решил отправить его в Канаду в сопровождении все той же набожной сиделки, которая заботилась об отце в предшествующие годы и теперь снова была с нами. Там, в его старом доме, в городе, где он родился, и застало его известие о том, что Хранитель возвел его в ранг Десницы Дела Божия; жить ему оставалось уже совсем мало.
Поистине за всю жизнь Шоги Эффенди на его долю не выпадало столь тяжкого испытания, как длительная болезнь моего отца, его временное выздоровление, повторяющиеся приступы его недуга и наконец его смерть. Когда в марте 1952 года поступило известие о том, что он настолько плох, что если я хочу застать его в живых, то должна немедленно выехать в Монреаль, это было еще одним страшным ударом. Поспешно собираясь в путь, про себя я молила только об одном: что если уж ему суждено умереть, то пусть лучше это случится до моего отъезда: мне не хотелось оставлять Шоги Эффенди посреди  всех его трудов и забот только ради того, чтобы приехать, когда будет уже поздно. Молитва моя была услышана: пришло сообщение о том, что отец сбросил  бремя земной жизни. Скорбь Шоги Эффенди была столь велика, что я даже  не успевала подумать, что в конце концов умер мой отец. Я упоминаю обо всем этом, чтобы показать, как внешине факторы воздействовали на жизнь Хранителя, как тяжкие испытания, невзгоды и чувства, волнами накатывавшиеся на его сердце, подтачивали и изнашивали его.
После того как миссис Коллинз и я посетили Межконтинентальную конференцию в Чикаго в 1953 году, с одобрения Хранителя мы поехали в Монреаль, где я навестила могилу отца, уладила свои дела и в соответствии  с волей родителей передала Канадскому Духовному Собранию наш дом - единственный дом в Канаде, который Абдул-Баха посетил во время Его поездок по Северной Америке. Шоги Эффенди никогда не забывал  тех, кого любил; его вера и преданность во всех его отношениях были очень крепки. Направив телеграмму Духовному собранию бахаи Монреаля, он телеграфировал мне 9 мая 1953 года: "Дал указание монреальским друзьям почтить память Сазерленда на его могиле. Возложите венки. Также поручаю от моего имени прибрести на сто долларов как можно более красивых цветов желательно синих для украшения могилы. Присовокупите следующую надпись благодарной памяти Сазерланда Максвелла Десницы Дела талантливому возлюбленному архитектору гробницы Баба Шоги. Сделайте большие фотографии друзей у могилы. Телеграфируйте дату время поминального собрания". Самым  трогательным было  то, что он не только дал мне в Хайфе флакон с розовым маслом, чтобы окропить им могилу, и цветы из Усыпальницы Баба, но и то, что он поручил купить для отца именно синие цветы, помня, что в одежде Сезерленд всегда отдавал предпочтение синему цвету. Когда я вернулась в Хайфу, Шоги Эффенди взял толстую стопку фотографий, которые я привезла, долго разглядывал их и оставил себе на память.

Информация о материале

Просмотров: 723

Стараясь хотя бы в самых общих, беглых чертах обрисовать  жизнь  возлюбленного Хранителя - ту сторону его жизни, которая известна, пожалуй, только самым близким его родственникам и домочадцам, - я решила привести несколько выдержек из собственных дневников. Следует учесть, что они не велись  регулярно год за годом, а, подобно большинству невников, представляют лишь беглый очерк событий, подробное описание которых заняло  бы многие часы и к которым позже я уже практически не возвращалась из-за нехватки времени времени и сил. Конкретные люди не упоминаются в них не по каким-либо личным причинам, а просто потому, что составляют неотъемлемый фон повседневной жизни Шоги Эффенди, растворены в ней. Я специально старалась приводить те слова, которые были записаны в минуты глубоких переживаний, какие-то тонкие и точные наблюдения: потом, как правило, очень трудно воспроизвести их; я рискнула напечатать эти места, чтобы запечатлеть остро, почти болезненно ищущие выход чувства, не предпринимая никаких попыток придать им литературную отделку или как-то объяснить - чтобы хоть немного приподнять завесу над морем житейских дел и невзгод.
1939 "Порой мне кажется, что обостренная объективность Шоги Эффенди - качество, которым Бог особо отметил его. В Его руках он - орудие, абсолютно не осознающее себя. Его порывы резки, яростны, и вряд ли кто-нибудь (я имею в виду беспристрастного наблюдателя) усомнится в том, что его огромные достиженя с влужении Делу все основаны на этих, не ведающих колебаний порывах. Все это плод его решений, но, разумеется не опрометчивых - прежде чем воплотить их, он вынашивает, обдумывает их неделями, иногда годами. Мудрость мира сосредоточена в этих раздумьях, но если он чувствует необходимость действовать срочно, то действует не раздумывая!"
1939 "Учитель оставил нам Залог. И этот Залог - Хранитель. Он сказал, что "никогда тень уныния не омрачит его лучезарный внутренний лик". Тень уныния! Столько клеветы было обращено против него, столько мучений изведал он по вине тех, кто должен был бы поддерживать и ободрять его, что его "лучезарный лик" поистине редкость сегодня. Иногда я вижу, как словно солнечные лучи озаряют изнутри его дорогое лицо, и в то же время ему приходится столько страдать, что часто от одного этого он вынужден ложиться в посетль, буквально в прострации, без сил!"
1939 Так, ему пришлось "претерпеть столько невыносимых страданий из-за предполагавшейся высылки общины из Хайфы".
8, VIII, 39 "Сегодня встал в шесть утра и отправился за визами для нас (он всегда заранее заботился, чтобы мы могли выхать из Швейцарии), пробыв в дороге 18 часов. И такая гонка не первый день... она постепенно  становится для меня образом жизни. Ничего не успеваю..."
6, IX, 39 "Вновь на Ближнем Востоке... изматывающее путешествие, почти все время не смыкали глаз. Была ночь, когда мы спали всегод полтора часа! Невозможно поверить, что война все-таки обрушилась на мир. Мы проезжали через затемненные города - войсковые  обозы двигались мимо - нетерпение в ожидании следующих новостей по радио... Путь  перед Шоги Эффенди был, как всегда, открыт - казалось, декорации рушатся вокруг, но мы целы и невредимы и движемся вперед".
5, X, 39 "Он сказал, что чувствует себя надломившейся тростинкой. Несомненно, отчасти эт из-за болезни, десять дней его мучил страшный жар, иногда температура поднималась до 104 градусов! Х... и я находилась при нем день и ночь, и не будет преувеличением сказать, что мы прошли через настоящий ад. Почти все время оставаться наедине с больным Хранителем и незнакомым врачом было так напряженно и ответственно! Думаю, целую неделю мы спали не больше четырех часов в сутки!"
22, I, 40 "Хранитель и Дело - неузявимы. Мне часто ужасно хочется сказать всем бахаи: "Следуйте за ним в рай и в ад, не отступайтесь от него, что бы вас ни ожидало - свет  или тьма, жизнь и смерть, слепота и ясное зрение, держитесь его - в нем  ваше единственное спасение". Сегодня вечером к нам пришел человек. Он вступил в дом будучи бахаи. Он покинул его нарушителем Завета. (Он наотрез отказался повиноваться Хранителю). Долго стоял он перед воротами. Мне хотелось крикнуть ему: "Неужели ты можешь так легко бросить свою душу?" После стольких лет в лоне Веры он так беспечно отрекся от нее! А что же еще жизнь дает человеку кроме души? И он отбрасывает этот самый драгоценный дар Божий потому, что ему трудно и неловко сейчас смириться с чем-то... Если бы   друзья только знали, как Учитель и Шоги Эффенди оба страдали из-за поведения местных верующих. Среди них были хорошие люди. Но некоторые были развращены и порочны. И если кому-то пришелся не нраву Завет, они обращали свои нападки потив самого воплощенного Явления его, против его Образа, против Хранителя.  Я сама видела это. Это подобно отраве. Он преодолевает действие яда, но терпит от него несказанные муки, потому же и Учитель писал о Себе в Своем Завещании как о "птице со сломанными крыльями". Это глубоко органично и не имеет никакого отношения к так называемым "чувствам".
Слова, сказанные Шоги Эффенди:
"Ты не можешь быть героем бездействуя. Это - камень преткновения. Дело не в метаниях взад и вперед, а в проявлениях твоего характера. Джеки (Мэрион Джек) сделало героиней ее поведение, героический дух, сказавшийся в ней. Марта   (Марта Рут) была героиней действия. Она шла вперед, покуда у нее хватило сил".
Несколько замечаний Шоги Эффенди:
"Цель жизни бахаи - способствовать единению человечества"; "Наша жизнь - создать всемирную цивилизацию, которая, в свою очередь, отразилась бы на характере личности".
Слова Шоги Эффенди:
"Я знаю, что это мученическая стезя. И я должен пройти ее до самого конца. Ничто не дается без страдания".
2, I, 42
"Он говорит, что это, быть может, не последняя война перед Малым Миром, вероятно, потом наступит затишье, передышка, а затем  война разразится с новой силой. Конечно, и в этом совем предположении он отнюдь не категоричен, он просто говорит: "Быть может, это вполне возможно".
5, I, 42 "Вся семья (Шоги Эффенди) чувствует себя выбившейся  из колеи, все расстроено в отсутствии дирижера - Хранителя - и соответсвенно они не могут нормально ощущать себя бахаи, когда не хватает главного".
7, I, 42 "Все это бесконечно терзает Хранителя. Я серьезно озабочена его сердечными болями. Прошлую ночь оно билось слишком сильно, слишком! А иногда, часами, он дышит тяжело и прерывисто, оттого что взволнован или расстроен... он как чувствительный барометр. Фигурально выражаясь, он регистрирует ваше духовное давление; нет никакого внешнего объяснения тому, отчего он иногда расстроен по причине, ему самому неведомой! Я тысячу  раз видела, как это происходит. Реакции его инстинктивны  и мгновенны. Зачастую, позже, когда проясняются детали события, можно на мгновение различить механизм произошедшего. В конце концов это убьет его. Как и когда, несомненно, ведомо одному лишь Господу. Он всегда  будет выходить победителем, как то всегда случалось и прежде. Но постепенно, мало-помалу бесконечные проблемы, вечная борьба то с одним, то с другим из родственников вконец измотают его. Он уже клонится под их тяжестью. Сердце его мечется и трепещет. Нервы - на пределе..."
16, 3, 42 "Они (семья Учителя) преуспели, по крупице сокрушая  дух Шоги Эффенди. По натуре он жизнерадостен и энергичен, и, когда  что-то доставляет ему истинную радость или зажигает энтузиазмом, его уникальный и удивительно светлый характер заставляет его взгляд лучиться и вспыхивать искрами. Но бесчисленные страдания, перенесенные вместе с Учителем, удары, которые ему пришлось вынести, когда он уже был Хранителем (причина их - несколько кризисов в развитии Дела)... словно тяжкие тучи сгустились над ним. Стоило ему (за те последние  пять лет, что я имела возможность наблюдать его) хоть немного перевести дух и просветлеть, как кто-нибудь мимоходом обрушивал на него новый груз забот и печалей, и все начиналось сначала! Это преступно! Сколько раз я слышала, как он говорил: "Если бы мне удалось стать счастливым, если бы они только не мешали мне в этом, ты увидела бы, что я способен совершить для Дела!" Он как ручей, как ключ. Стоит ему забить, засверкать на солнце, как кто-нибудь, проходя мимо, обязательно затопчет его! Когда вы поймете, что вся его работа во имя Дела совершалась вопреки его страданиям, невзирая на гонения, а не потому, что он был свободен, и  счастлив, и внутренне покоен, то вы поймете, сколь велико было свершение, и задумаетесь, каким оно могло бы быть, будь он счастлив. Шоги Эффенди оклеветали. Это единственное слово, которое я могу подобрать: оклеветали, оклеветали! Его загнали в угол, и он вынужден обороняться. Он говорит, что будет биться до конца..."
20, 3, 42 Когда Шоги Эффенди сидел у себя, работая над рукописью "Бог проходит рядом", два военных самолета в тренировочном полете зацепились крыльями, потеряли управление и разбились, причем один пролетел так низко над крышей нашего дома, что я решила, что он обрушится на комнату Шоги Эффенди. Он врезался в землю и взорвался примерно в ста ярдах дальше по улице.
26, 4, 42 "Шоги Эффенди разговорился со мной о своих несчастьях. Он говорит, что окружавшие Абдул-Баха убили Его, как убили они Бахауллу - он даже сказал: "Они убьют и меня". Он сказал, что Хаджи Али рассказывал ему, как за несколько дней до Своего вознесения Бахаулла позвал его в Свою комнату (поговорить о чем-то или что-то в этом роде). Когда тот вошел, Он ходил взад и вперед  по комнате, меряя ее шагами, был слишком расстроен, чтобы говорить, и под конец знаком отпустил Хаджи Али. Хаджи Али видел, что Бахаулла разгневан, но Он не назвал ему причины. Потом Хранитель сказал, что Бахаулла должен был жестоко страдать, поскольку предвидел, что Мухаммад Али станет врагом Учителя в будущем. Но Он хранил это знание про себя".
18, 5, 42 "Шоги Эффенди часто повторяет: Учитель должен был сказать им (Своей семье), что после Него "все они будут сокрушены".
4, 7, 42 "Вторжение в Египет. Он думает, как поступить:  остаться или уехать, если дела пойдут совсем уж плохо. Неопределенность держит нас всех в большом напряжении. Но мы уже настолько привыкли к разным треволнениям, что и это уже почти не волнует нас!"
3, 1, 43 "Всякий, кто узнал бы истинную историю жизни Шоги Эффенди, оплакал бы ее - оплакал его доброту, его чистое бесхитростное сердце, оплакал бы его труды и заботы, оплакал те долгие, долгие годы, в которые он столько страдал - всегда один, всегда преследуемый теми, кто окружал его!
Вчера он пришел ко мне расстроенный из-за своей работы. Я спросила, почему он не читает книг других авторов, близких  по манере к рукописи, над которой он работал ("Бог проходит рядом"), это должно внутреннее поддержать, приободрить его... Он ответил: "У меня нет времени, нет. За двадцать лет у меня не было и свободной минуты!"
30, 1, 43 "Я действительно не на шутку беспокоюсь за Шоги Эффенди. Раньше, когда удрученное, подавленное состояние было для него привычным, он страдал, но все же меньше, чем сейчас. Порой я думаю, что все это приведет его к преждевременной смерти... он дышит тяжело, как после бега, и у него такие тени под глазами. Он делает над собой усилие - закончить письма, которые за несколько дней грудой скопились у него на столе, но по нескольку раз, иногда минут по десять перечитывает одно и то же место не в силах сконцентрировать внимание! Думаю, нет муки хуже, чем видеть муки того, кого любишь. И я ничем не могу помочь ему. Единственное - без конца думать о том, как Господь моет равнодушно глядеть на его страдания".
29, II, 43 "Хотя лето прошло довольно спокойно, без ужасных новых кризисов... думаю, Хранитель никогда не работал так много, как в эти "каникулы", и уверена, что и мне до сих пор не выдавалось таких тяжелых месяцев! Он часто повторяет "эта книга убивает меня", на что я неизменно отвечаю: "меня тоже". Действительно работа над Столетним Обзором ("Бог проходит рядом") была тяжелейшей; на протяжении двух лет  он  в буквальном смысле был  рабски прикован к ней -  и это не считая всех остальных его дел и забот..." (На днях Шоги Эффенди  получил исключительно сухое, бездушное письмо от Национального Собрания, и я очень сердилась) "...  самое сухое и холодное из писем, которые мне приходилось встречать. Почему он не берет примера с Хранителя, который даже людям умственно неполноценным пишет с любовью и лаской? Бахаи недостойны своего Хранителя, и единственное, на что я надеюсь, это что Господь не дозволит им вконец выродиться".
Один из членов семьи скончался, вдова пришла к нам просить Шоги Эффенди принять завещанные мужем деньги для Дела и несколько драгоценных печатей Бахауллы, которые Абдул-Баха поручил ей хранить, когда отправлялся в поездки по Западу. Поскольку она поддерживала связи с отлученными членами семьи, Шоги Эффенди отказался от ее приношений... я передала ему содержание нашего разговора (сам он не захотел видеть ее и отправил вместо себя меня):
26, 12, 43 "Все это я в мельчайших подробностях пересказала Шоги Эффенди и принесла ему печати и завещание Х... Он велел передать ей, что тысяче печатей и даже горе Кармель готов предпочесть искренность и верность, и, если она полностью не порвет с семьей... в своем сердце, он ничего  не сможет сделать для нее, и пусть она оставит себе печати и завещание... Хранителю очень хотелось иметь такие бесценные печати для Архивов, но, как он сказал мне, он не может так просто принять печати и выгнать эту женщину из дома! Меня поразило, что за двадцать три года, прошедших после смерти Учителя, постоянно находясь рядом с Шоги Эффенди, она не передала ему эти драгоценные реликвии, которые, по ее собственным словам, были не подарены ей, а лишь доверены на хранение! Увидев, что Хранитель отказывается принять их, она просила, чтобы их взяла я, но и я отказалась, сказав, что это будет против воли Шоги Эффенди..."
Весь день Шоги Эффенди - за машинкой, перепечатывает рукопись ("Бог проходит рядом"), а я вычитываю, перед тем как отправить Хорасу  (Хорасу Холли, секретарю Американского Национального Собрания), чтобы быть уверенной, что все  ошибки окончательно выправлены, а потом мы вместе часами читаем оригинал, правим и расставляем бесконечные ударения!
Я не записала даже, что папа по просьбе Хранителя подготовил проект Усыпальницы Баба. Сегодня минареты или шпили, предложенные Хранителем, были одобрены им, и папе предстоит сделать детальную разработку, окончательный эскиз которой  будет выставлен на Столетие, к нему же готовится макет. Макет - самое главное испытание: если он понравится Хранителю, он объявит бахаи всего мира, что план утвержден.
Поистине дивно и замечательно, что папа получил это бесценное благословение на работу над Усыпальницей Баба. Если  он добъется успеха, это будет прямой благодатью Божией, если же нет, то удивляться нечему: наша семья и без того уже осыпана всевозможными благами, далеко превосходящими наши заслуги!"
5, 7, 44 "По натуре своей Шоги Эффенди распорядитель и зодчий par exellence. Каким детским кажется человеческое видение мира по сравнению с Замыслом Божиим! Думаю, что даже если бы мы молились Богу денно и нощно миллион лет, мы не продвинулись бы дальше первой буквы в наших благодарениях... а мы по-прежнему так  слепы к дарам, которыми оделены!"
24, 7, 44 "Дальше Шоги Эффенди так не выдержит. Я очень беспокоюсь за него... они отнимают у него последние силы. Сегодня он был в ужасном состоянии и рыдал. Не могу писать об этом. Не могу больше терпеть! Как только Господь позволяет ему выносить такое".
18, 12, 44 "Да, это были годы. Думаю, Шоги Эффенди не пережить второго такого кризиса (открытая неприязнь со стороны домочадцев, местной общины и даже слуг). Надеюсь, это не повторится! Поражаюсь тому, как его здоровье и нервы выдержали на этот раз!"
30, 1, 45 "Не могу сейчас вдаваться в детали, но должна сказать, что число несведущих глупцов - если не негодяев, окружающих Шоги Эффенди, просто удручает. Он страдает невыносимо! Спит по пять - шесть часов в сутки. Мое беспокойство не знает границ..."
27, 2, 45 "Уверена, что этот вал не последний. Но чтобы только никогда, никогда не видеть Шоги Эффенди таким! Думаю, никто и ничто в мире не способно было бы  противостоять тому, с чем столкнулся  он в последние годы! Время - великий целитель, но шрамы от ран все равно остаются".
13, 4, 45 "...Когда я хочу убедиться в верности того или иного верующего по отношению к нему (Шоги Эффенди), я приглядываюсь к тому, кто ненавидит его - и если  его действительно ненавидят в семье Шоги Эффенди, то я могу быть вполне уверена, что передо мной воплощенная преданность!"
6, 7, 45 "Али Аскара увезли в госпиталь... он очень сдал за последние три-четыре дня... все это так тяжело. Но я  смирилсь бы и с этим, не будь это таким жестоким ударом для Хранителя... а они - живут, они и еще столько жалких, гнусных, никчемных людей - но жребий пал на Али Аскара! Шоги Эффенди говорил о нем как о самом "дорогом и близком" человеке. Верю  - Господь поможет ему. Я знаю, знаю, знаю - Он сделает это. Он поможет ему восстать во славе... вчера ночью я думала, о том, что одна единственная капля любви Божией может вознаградить за тысячелетие страданий... Сегодня, пока я была дома, Шоги Эффенди ходил навестить его. Сейчас он задумал устроить ему роскошные похороны, потому что он (Шоги Эффенди) хочет этого и того же требуют его враги. Но все это так тяжко, так тяжко для него... Шоги Эффенди сказал: "Все, что осталось у меня в жизни, это ты, твой отец и Али Аскар, и вот - Господь забирает Али Аскара!"
8, 7, 45 "Я пошла в госпиталь к четырем часам и пробыла там до восьми вечера. Шоги Эффенди попросил меня сказать Али Аскару, что послал открытую телеграмму персидским друзьям, в которой называет его "львом в лесах любви Божией" и упоминает все его многочисленные заслуги и т.д. Когда я сказала об этом Али Аскару - он был в полном сознании, только очень слаб, - тень обаятельнейшей счастливой улыбки скользнула по его лицу... Я сказала ему, что прежде, чем оставить этот мир, он уже попал на небеса - небеса, где правит любовь Хранителя, где царит радость добродетели и молитвы. Какое-то время он молчал (если не считать еле слышно произнесенных слов признательности), потом - это ясно отразилось на его лице, - осознав, что подобная телеграмма значит, что он скоро умрет, собрал остаток сил и  сказал, что просил передать книгу... что хочет... чтобы ее вручили от него Шоги Эффенди... Когда я вернулась и рассказала Шоги Эффенди о нашем разговоре с Аскаром Али и как он сказал, что хочет, чтобы его книгу передали Хранителю, на глазах его показались слезы! Бедный, возлюбленный Шоги Эффенди, самый несправедливо очеренный человек на земле! Всякий должен порадоваться за Али Аскара - позавидовать его царственной смерти... Сегодня Хранитель сказал жещинам, которых собрал в гостиной, что Али Аскар нес свое служение так, что под конец паломники, присылавшие ему письма, подписывались "слуга слуги этого дома"! Он сказал, что к Али Аскару можно отнести слова из Скрижали Ахмеду, ибо он был рекой жизни для возлюбленных и языками пламени для врагов. Уходя же он сказал: "Ныне он  среди Горнего Сонма беседует с равными себе!" Так чего же большего желать человеку от этой жизни? После полудня он отправился в Усыпальницу, а вернувшись, велел ... собрать все цветы от обоих порогов. Затем пошел один к Али Аскару, умастил его двумя флаконами розового масла, положил цветы на его тело... оплакал его... может ли кто-то пожелать большего от этого мира?!  Вернувшись домой вечером, Шоги Эффенди очень трогательно рассказал мне, что, когда он был один с телом, ему пришли на память слова: "Как этот человек служил мне!" - и что ... подойдя, он отбросил покрывало и долго смотрел на него, и ему хотелось сказать: "Встань и ходи!" - настолько живым, привычно живым казался Али Аскар..."
II, 7, 45 "Похороны прошли  безупречно. Шоги Эффенди рассказал об Али Аскаре; затем попросил, чтобы гроб перенесли в верхнюю комнату Дома Паломников, где он сидит; потом вместе со всеми он встал помолиться об Усопшем; окропил его розовым малосм; потом гроб подняли; Шоги Эффенди тоже нес его до двери, отдал распоряжения и сел в первое из двух ждавших у дома такси... погребальный кортеж состоял из двадцати пяти машин... потом все оставили Шоги Эффенди, он прошел в Усыпальницу, собрал все цветы и отнес их на могилу... Что ж, Али Аскар, должно быть, на седьмом небе - все вздыхали и завидовали ему, я тоже".
14, 7, 45 "Шоги Эффенди болеет. У него был желудочный приступ, как я полагаю, из-за нервного переутомления. Это уже не первый раз. Просто чудо, что он еще жив... а теперь доабвился еще и жар - молю Господа, чтобы не было ничего серьезного... только что я измерила ему температуру: 103 и 3,5!"
15, 7, 45 "Я так устала от страхов, которые рассказывает доктор Х... Теперь он говорит, что это может аппендицит и дизентерия, я представляю, как мы сломя голову мчимся в Иерусалим на машине скорой помощи (в Хайфе нет ни одного хирурга, которому мы могли бы доверить столь дорогого нам пациента) с Шоги Эффенди и папой - но я не верю, что дело дойдет до этого... надо что-то предпринять, обязательно надо немедленно что-то сделать, но от волнения мысль моя отказывается работать!.. каждый час измеряю ему температуру. Он такой кроткий, такой нежный - и каке же это преступление третировать его... благодарение Господу, надеюсь, что аппендицита у него нет..."
17, 7, 45 "Ему лучше, но, Боже, как я изнервничалась и устала!.."
20, 7, 45 "Злейшему врагу не пожелала бы тех страданий, которые довелось пережить с Шоги Эффенди. Это неописуемо - умственная и нервная  подавленность... одиночество... работа, работа и снова работа день напролет. Покупка земли, разные проблемы, переписка, головоломные вопросы, обман, недоброжелательство, подозрения - и несть им конца".
11, 4, 46 "Шоги Эффенди сказал папе, что можно начать работы по строительству первого блока Усыпальницы - алиллуйя!"
20, 4, 46 "... Все это чересчур для Хранителя... однако он написал дивное Послание в связи с новым Семилетним Планом и начал возводить Усыпальницу. Но как нелегко это ему дается!"
25, 5, 46 "У нас с Шоги Эффенди теперь никого не осталось кроме папы (и двух старых преданных бахаи, одному уже под восемьдесят), он повсюду и делает все сам: сам руководит всеми строительными работами, отвечает на все письма, сам рассылает телеграммы, улаживает все конфиденциальные дела, организует визы, участвует в переговорах с властями, посещает мэрию и т. д. - потом консультации, обсужден новых проектов и т. д. и все это в семьдесят один год. Он один проделывает всю работу за Али Аскара, Риаза и Хусейна. И - ни единой жалобы... мы обсуждали  наши планы на будущее; Шоги Эффенди говорит, что нам надо уехать... ужасно тяжело даже подумать о том, чтобы оставить папу, старого обессилевшего человека, взвалить на него все хлопоты, связанные с Делом, труд без малейшей передышки. Но когда я заговорила с ним об этом сегодня, он отреагировал замечательно, сказал, что со всем управится, чтобы о нем не беспокоились, что все будет прекрасно. Не могу выразить словами - слишком устала (три раза за день страшно плакала), как я восторгаюсь его силой духа, он такой непритязательный, скромный и в то же время такой благородный и героический".
18, 7, 47 "Она (Глэдис Андерсон) приехала 30 марта... Благодарение Господу, она теперь делает всю папину работу!.. руководит строительством, рассылает письма и телеграммы, ходит по поручениям, встречается с людьми... В конце апреля папа уехал на Кипр - первый отпуск за семь лет - и провел там шесть недель. Это заметно пошло ему на пользу, и он сразу же приступил к работе над эскизами и чертежами Усыпальницы Баба".
Отрывок из письма Рухзийа Раббани:
12, 2, 48
"Я уже привыкла к тому, что мне обычно помогала стенографистка-еврейка, но теперь евреи вряд ли согласятся ходить на нашу улицу, потому что она находится в арабской части города. На самом  же деле она расположена на территории старой немецкой колонии,  и наши соседи по большей части - арабы или англичане. Возможно, это покажется вам невероятным, но действительно здесь могут хладнокровно убить человека только за то, что он прошел не по той улице - такова Палестина сегодня. Конечно, найдется несколько смелых, рисковых людей, которые, улучив случай, доберутся до нас со скоростью девяносто миль в час, но таких считают, мягко говоря, сорвиголовами.
Все это так трагично. И самое печальное, что человек привыкает к таким условиям. Если раньше звук выстрела заставлял  вас похолодеть от ужаса и преисполнял негодования, то когда это бесконечно повторяется, вы скоро просто привыкаете и, помянув стрелявшего (и противную сторону) недобрым словом, возвращаетесь к своим делам. Позже вам расскажут, кто и при каких обстоятельствах был убит. Отвратительно, невыразимо отвратительно, что из-за интриг и попустительства дела в Святой Земле дошло до такого состояния...
Гнев правит мною в эти дни. Бессмысленные, беспричинные убийства приводят меня в ярость. Большинство хочет единственно того, чтобы их оставили в покое. Кровожадность не правило, а исключение. Но и такие случаи, увы, встречаются. Почему не убивают убийц? Насколько я могу судить всегда, в любой схватке страдают посторонние!"
1, 3, 48 "Оружие открыто продается в арабских кварталах. Здешние бахаи - из Акки, из Тивериады и т. д. - все подтверждают это... Хасан рассказывает, как он со своим двоюродным братом сидел в кафе на берегу озера; внезапно они услышали крики мальчика-разносчика: "Гранаты, продаю гранаты!"  Хасан не поверил своим ушам, подозвал мальчика и спросил, чем он торгует. Тот ответил - бомбами. За спиной у него висел мешок. По просьбе Хасана он охотно снял его, разложил на земле и стал доставать из мешка ручные гранаты! (Ручные гранаты Милса) "Почем штука?" - спросил Хасан. "Семьдесят пять пиастров", - ответил разносчик! Стоит ли говорить, что сделка не состоялась... Несколько дней назад я сама видела из окна своей спальни человека с револьвером в руке, окруженного толпой арабов. Он решил проверить, в исправности ли оружие, и, подойдя к стене нашего сада, два раза выстрелил в нее, после чего тут же скрылся из города, вероятно, чтобы где-то кого-то убить".
11, 4, 48 "Папа с Беном (Беном Уиденом, мужем Глэдис Андерсон) отправились на бронированном такси в Тель-Авив! Они собираются 13-го вылететь самолетом из Лидды в Рим, чтобы, если удастся, подписать контракты на колонны и орнаменты для Усыпальницы".
Глэдис теперь сможет  ночевать у нас дома... лучше ей быть рядом с нами - слишком часто стреляют, чтобы оставаться одной на ночь в Доме Паломников... Кроме того небезопасно ходить после наступления темноты по улицам... мы сказала Бену, что она на время переедет к нам, так что он будет спокоен".
21, 4, 48 "Обстоятельства таковы, что мы  не сомгли поехать в Бахджи и посетили здешние Усыпальницы. В конце концов машина не смогла  подняться вверх, в Сады, впрочем, выехать она тоже не смогла бы, поскольку на дороге стреляют и она закрыта. Шоги Эффенди возвращался домой по лестнице вдоль стены, ограждающей Сад, мы с Глэдис шли следом".
23, 4, 48 "Устала до смерти, поэтому вкратце... О битве за Хайфу, я думаю, все уже знают во всех подробностях, поэтому расскажу только о том, как я провела эти несколько дней и ночей. Само сражение было упорным - настоящая война. Эту ночь я спала словно на болоте, которое постоянно сотрясается изнутри. Я так устала, что порой удавалось задремать, но потом сон и звуки рвущихся снарядов слились в какое-то  монотонное одуряющее марево, лучше было уснуть или совсем подняться и проходить по комнате до утра. Все эти дни Шоги Эффенди был страшно расстроен из-за  А... М... и прочих  неприятностей".
25, 4, 48 "Я до сих пор пытаюсь докопаться до сути жтого меморандума. Дело в том, что 23-го, на следующий день после битвы за Хайфу мне позвонил доктор Вейнсхолл (юрист Хранителя) и спросил, как мы поживаем. Я ответила, что все в полном порядке и что мы стараемся реже выходить из дому. Он спросил: "Недеюсь, вы не уезжаете?" Я сказала - конечно, нет, и не собираемся, отчего нам уезжать? Он сказал - абсолютно никаких причин, и что он рад это слышать. Тогда я сказала: мы знаем евреев, евреи знают нас, и нам с их стороны ничто не угрожает. Вейнсхолл ответил, что все это, разумеется, так и есть и что все нас очень уважают. Потом спросил, не уезжает ли кто из наших слуг, и я ответила, что, конечно, нет. Потом мы еще немного поговорили о том, какая это глупость - массовый исход арабов, и Вейнсхолл попросил передать от него самые теплые пожелания Шоги Эффенди. Когда Шоги Эффенди узнал об этом, он попросил меня поблагодарить доктора Вейнсхолла и сказать ему, что он сам хотел бы у него кое-что узнать, после этого я подробно рассказала ему о женитьбе Мониба на дочери Джамаля Хусейна, и как его публично исключили из рядов верующих... Хранитель был очень удивлен и записал его имя и имя Хасана. Я сказала, что то же произошло и с Рухи, и поскольку он мог быть наслышан о раздорах в нашей семьей, то истинная причина могла быть не столько религиозной, сколько иметь отношение к политическим симпатиям и т. д. Я сказала, что нам, наверное, следует послать ему (это было еще вчера во время другого нашего разговора) телеграмму, Хранитель отправил послание...
Сегодня я вновь позвонила Вейнсхоллу и сказала, что мы хотим передать  ему список людей, с которыми нас ничто не связывает, даже если они и претендуют на то, что они - бахаи. Шоги Эффенди, сказала я, естественно недоволен тем, что люди, десять или пятнадцать лет назад отлученные от общины, теперь, чтобы установить добрые отношения с евреями, прикрываются своей принадлежностью к Вере, хотя мы даже не знаем, чем они занимались все эти годы".
27, 4, 48 "Вчера мы страшно переволновались: служанка постучалась ко мне, крича, что в дом ломятся. К счастью, я была уже одета и поспешно спустилась вних... служанка между тем рассказала, что, подойдя к двери, увидела группу евреев, агрессивно настроенных, размахивающих винтовками и револьверами, так что от испуга ее чуть удар не хватил и она побежала за Бану, Бану пришел, и евреи стали кричать ему: "Открой дверь!", - тогда она сказала, что пойдет позовет хозяйку, а сама бросился искать Б.., которого нигде не было, потом позвала меня, а евреи все кричали: "Если не откроешь, высадим дверь!" В таком критическом положении я решила, что лучше всего немедленно впустить их. Их было пятеро, все - молодые люди. Я спросила, говорят ли они по-английски, и один  ответил, что да, немного. Я спросила его, знает ли он, что это - дом Главы Общины Бахаи, и он сказал, что знает, но все же я думаю, что они не знали этого  и привлекло их либо то, что незадолго перед тем у наших дверей остановлился грузовик с арабами, и они решили, что мы прячем у себя арабов, либо из-за нашей машины, потому что один из первых из вопросов был: "Чья это машина стоит в гараже?" Когда я им все объяснила, они успокоились. Выяснилось, что  один из них  говорит по-персидски, потому что, как он сказал, мать его была родом из Персии, хотя сам он из "Ерушалема", и я все время говорила с ним на персидском. Они не горели желанием обыскивать дом и вообще вели себя очень тихо и вежливо, первым делом сказав мне, чтобы я не боялась, на что я, разумеется, отвечала, что совершенно не боюсь! Мельком оглядевшись, они отказались заглянуть в комнаты и на кухню и ушли...
Глэдис и я то и дело ходим в еврейский квартал, как, впрочем месяцами ходили и раньше, когда обстановка была совсем другой. Думаю, это было очень мудро, хотя все арабы поголовно охотились за еврееями и в начале нашей улицы стояли арабские посты, и было рискованно ходить туда, и мы делали это реже, но все-таки ходили. Это доказало многим евреям, которые знали нас, что мы не просто случайные приятели из тех, что вмиг улетучиваются, когда пахнет порохом. Правда, еврейские часовые всякий раз обыскивали нашу машину, и часто, если нас не знали в лицо, нам приходилось показывать наши американские паспорта. Однажды на прошлой неделе, когда мы возвращались из еврейского квартала и, подъезжая к шлагбауму, сбавили ход, машина  с евреями, оттеснив нас, остановилась, и сидевшие в ней стали разговаривать  с часовыми. Мы не могли проехать, те не двигались с места, и тогда я спросила часового, нельзя ли освободить проезд. Он слегка смутился и сказал, что будто бы недавно видел, как эту же машину вел араб. Я ответила: "Совершенно верно, вы знаете, чья это машина? Она принадлежит Шоги Эффенди, Главе Веры Бахаи, и у нас  есть шофер-араб, который каждый день отвозит его в Сады Бахаи и обратно, а в других случаях мы управляем сами. Подождите - через четверть часа вы сами увидите эту машину на Горной дороге, и ее действительно будет вести араб". Поскольку это была истинная правда, похоже, что и часовой поверил мне, и больше проблем у нас не было...
Б... рассказал мне забавную вещь. Я спросила, уезжают ли наши соседи арабы... Он сказал, что они каждый день спрашивают его, а не уезжает ли Шоги Эффенди. Говорят, что уедут, как только уедет он. И еще: когда палестинский полицейский, который живет сейчас в доме у К..., спросил его, когда он уезжает, К... ответил: "Как только увидите, что уезжает Шоги Эффенди, хватайте свой пиджак, запирайте дом и поезжайте вслед за ним!" Потом добавил: "Если вы не скажете мне, что Шоги Эффенди собирается уезжать, и он уедет, то за мою жизнь будете отвечать вы". Неожиданное уважение со стороны соседей выглядит забавно после того, как они целых двадцать пять лет не обращали никакого внимания ни на Дело, ни на его Хранителя!"
4, 5, 48 "Сегодня  украли машину! (Ее подарил Шоги Эффенди Рой Вильхельм. У Хранителя  много лет не было своей машины: старую продали во время войны, потому что к ней не было запасных частей. (Боже мой, что за день! В половине третьего, когда мы с Глэдис сварили кофе и сели за ланч, служанка сказала, что пришел какой-то незнакомый еврей. Глэдис пошла спросить, чего он хочет. Короче говоря, это оказался председатель местного отделения "хаганы", мистер Фридман, а с ним еще десятка два вооруженных мужчин; мистер Фридман сказал, что  их вызвал  часовой "хаганы" (двое их стерегут нашу улицу), который увидел, как пятеро вооруженных человек возятся возле нашего гаража, когда же он  наставил на них револьвер и сказал, что, если они не уйдут, он будет стрелять, те в ответ навели на него свои ружья, и, поскольку их было пятеро против одного, он отправился за помощью. У воров был джип, и, когда подкрепление прибыло, они уже исчезли. Но, поскольку дверь гаража была заперта и замок не поврежден, прибывшие решили, что машина по-прежнему внутри.  Я посмотрела в замочную скважину: отвратительно пусто, а нашего "бьюика" - не следа! Бедняжка Глэдис бросилась к маленькой задней двери, но, увы! - машины не было. Часовой "хаганы" явно полагал, что воры - евреи (или англичане), но  на все вопросы отвечал уклончиво. Фридман известил местный участок. Глэдис и Мансур дали знать воинским частям и заявили в полицейский участок в Стэнтоне. Я позвонила доктору Вейнсхоллу, который посоветовал нам обратиться в полицейский участок "Хадар Хакармел". Самым спокойным оставался Шоги Эффенди, он сказал только: "Вот уж порадуются мои враги!" Думаю, никто из нас на самом деле уже не надеялся вновь увидеть машину - и все же как печально было думать о том, что наш большой, красивый !бьюик", который мы так долго ждали - исчез! Не без труда мне удалось договориться с евреем, шофером такси, по крайней мере необходимого Хранителю. "Если машину украли евреи, они ее вам вернут!" - сказал водитель. Я пошла вместе с Глэдис  в полицию и ждала на улице, пока она оформляла протокол, а потом мы оставили описание машины Вейнсхоллу - он сказал, что постарается помочь. После этого наш замечательный таксист отвез нас еще в один участок "хаганы", где мы снова подали заявление. Потом случилось нечто странное! Усталые и подавленные, мы шли домой, как вдруг Глэдис увидела в витрине косметического магазина на Херцль-стрит лосьон для рук, который я уже давно пыталась достать. Без особого желания, но я все же решила зайти и купить его. Хозяин магазина знал меня и папу уже много лет, поэтому спросил, как папины дела, я, в свою очередь, поинтересовалась, как поживает его престарелый отец... Я не хотела жаловаться и ничего не сказала ему насчет машины, но, заплатив на покупку, вышла, забыв ее взять. Это выглядело так нелепо, что, извиняясь, я сказала: "Я очень расстроена, у нас сегодня украли машину!" Хозяин ответил: "Но я сегодня же, примерно в начале третьего видел вашу машину в новом бизнес-центре! То-то мне показалось странно, что вы продаете такую новую, красивую машину!" Похоже, он видел нас в Глэдис в машине днем раньше и, надо же, запомнил даже американский номер! Он сказал, что в машине сидели евреи и вел ее тоже еврей, и что это был неподалеку от отеля "Савой". Он очень просил не называть его имени в качестве свидетеля, но я сказала, что тогда нам от этого будет мало пользы, и, поколебавшись, он сказал, что согласен. Разумеется, мы тут же бросились обратно в полицию и рассказали все, что услышали от хозяина магазина, а когда я вернулась домой, то увидела номер мистера Фридмана - он просил позвонить, я тут же перезвонила, еще раз все рассказала, и он ответил: "Этого мне достаточно. Теперь я знаю, что они в нашей части города, и я возьму их!" Немного погодя позвонили из полицейского участка "Хадар" и сказали: "Ваша машина найдена, так что не волнуйтесь - завтра можете ее забрать". И мистер Фридман тоже позвонил и сказал тоже самое, теперь уже наверняка, а четвертого примерно в одиннадцать утра он позвонил снова и сказал, что может заехать за Глэдис, отвез ее в полицию, и она забрала машину! Боже мой, как мы все радовались! Забавно, что вчера, еще до того как мы зашли в магазин, я все время повторяла, что только чудом машина может найтись!"
Получается, что те пятеро молодых вооруженных евреев (теперь все их имена известны), которые приходили сразу после захвата Хайфы и выдавали себя за людей "хаганы", и молодые люди в джипе (джип появляется то тут, то там и служит связующим звеном), которых Б... однажды вечером застал у дверей гаража, куда они хотели забраться, но он сказал им, что ломать дверь незачем, он и так ее откроет, и они вошли и окружили машину, и разглядывали ее, пока он наконец не сказал: "Если вы хотите знать, кому принадлежит эта машина, позвоните вашему начальству или доктору Вейнсхоллу", - и тогда они быстренько ушли, - как бы там ни было, но мы все теперь не сомневаемся, что это были одни и те же люди и скорей всего - люди из "Иргун Цви Леуми", а не не из "Хаганы"!
14, 5, 48 "Сегодня  в полночь истекает срок дейсвтия Мандата! Итак, война, ее дыхание уже чувствуется, что-то несет нам будущее?.. Папа и Бен должны вернуться завтра! Как я устала!"
15, 5, 48 "Скоро приедет папа! Я слышу, как стреляют пушкина холмах Хайфой и Накурой, где проходит ливанская граница. Вчера, когда евреи взяли Акку, мы тоже слышали перестрелку, но сегодня стрекотня пулеметов не  умолкает целый день. Это напоминает мне, как англичане штурмовали ливанские позиции во время войны, только тогда мы были уверены, что бои постепенно удаляются. Сегодня - кто знает? А расстояния в Палестине такие крошечные - десять миль, и весь ход сражения может измениться в ту или иную пользу...
Папа с Беном - их встречала Глэдис - приехали домой в половине второго. Они прилетели на самолете аргентинской авиакомпании, на два дня раньше расписания, потому что самолет не делал остановки в Александрии и Тель-Авиве. Поездка  во всех смыслах получилась невероятно удачной. Как можно отблагодарить Господа за все Его милости и чудеса?"
3, 7, 48 "Сегодня Шоги Эффенди сказал папе, который пришел вечером повидать его после ужина: "Итак, сегодня, в десять часов пятнадцать минут вечера было принято историческое решение начать работы по возведению Усыпальницы!" - и они пожали друг другу руки!..
11.30 вечера. Слышу отдаленные выстрелы. Господи, помоги этой несчастной стране!"
6, 7, 48 "Шоги Эффенди очень озабочен тем, что военные действия могут снова начаться в пятницу. Перспектива не из лучших. Он сказал Бену, Глэдис и мне, что больше всего опасается за Усыпальницу Бахауллы. Теперь во Дворце живут бахаи из лагеря Мадж уд-дина и Шоа, и если придут арабы, то последствия будут совершенно определенные... ах, дорогой, сколько новых тягот, сколько проблем... если бы не наша вера, что бы мы делали?
Он очень хвалил папу Бену и Глэдис, сказал, что все его любят, что у него самое чистое сердце и помимо всего прочего он избрал именно его архитектором Усыпальницы".
28, 12, 48 "Чувствую себя вконец измотанной. Кажется, у меня уже не осталось сил сопростивляться жизни... не знаю, насколько это серьезнь. Надеюсь, что нет - ведь какой бы несчастной и жалкой я ни была, я все же еще кому-то нужна, все лучше, чем ничего...
Сегодня вечером пришло уведомление от Солела Бонех: они просят  за постройку Аркады 18.000 фунтов. Ужас! Шоги Эффенди крайне подавлен и обескуражен; часть камня уже доставили остальное продолжает поступать; черепичный настил убрали, заложили фундамент, срыли склон горы за Усыпальницей! Он сказал, что не намерен соглашаться с этой дикой ценой - ах, милый! Столько проблем, столько проблем! Боже, дай мне силы и дальше нести мой крест и укрепи мои нервы...
20, 1, 49 "Попробую вкратце описать все наши новости. Погода отвратительная, и это при том, что еще восемьдесят неразгруженных ящиков с камнем для Усыпальницы стоят в порту. Всю ночь дождь мешал уснуть. Слушаю, как капли стучат по крыше, и думаю о том, как это скажется на работе, опять задержки, простои... и так все время - одно за другим. Кажется, что в этом году мы живем, как на бегах - все быстрее и быстрее..."
21, 1, 49 "Что за день, что за день! Такие дни - это уже чересчур. Вчера вечером Хранитель получил приглашение встречать примьер-министра, в мэрии устраивается прием. Он решил отправить вместо себя папу и Бена. Четыре дня лил дождь, но сегодня разрузка в порту снова началась. Настоящий сумасшедший дом...
Только что, в четверь пятого звонил комендант, просил меня лично и сказал, что "исполнил свой долг" и договорился о встрече Хранителя с Бен Гурионом сегодня вечером в семь пятнадцать в доме у мистера Д...,  который стоит на вершине горы... На бумаге все это выглядит ерундой... но пережить  это на самом деле - убийственно. Все здесь дается с превеликим трудом. Но я очень рада, что Хранитель встретится с премьер-министром. Вчера вечером, когда он решил, что ему самому не подобает присутствовать на приеме, он сказал мне, что все же решил пойти на уступку и самому нанести визит премьеру, но в любом случае он не желает смешиваться с толпой и чтобы с ним обходились не так, как это приличествует его положению. Поэтому я попросила его разрешить мне позвонить коменданту, он согласился, и вот результат.
Сейчас семь, Хранитель и папа только что уехали, машину ведет Бен... Поскольку уже двадцать пять лет Хранитель прилагал все усилия к развитию Дела, к тому, чтобы местную общину признали всемирным центром, а его самого не главой местной или национальной общины, а всемирным главой Движения - возможность встретиться с премьер-министром очень важна. Несомненно, Бен  Гурион думает, что проявляет великую снисходительность - но если бы он только знал, какой чести удостоится он сам и как снисходителен Господь к нему сегодня вечером! Жизнь человека - такая малость, но сколько же в ней мирской тщеты.
Что ж, встреча завершилась. Длилась она около четверти часа. Когда они приехали, наружная дверь была распахнута настежь, Хранитель постучал вошел в дом и увидел Бен Гуриона с женой и хозяев - они доедали десерт в одном из этих маленьких домов, где комнаты отеделын друг от друга просто перегородками... Бен Гурион встал... провел Хранителя в соседнюю комнату, любезно предложил ему лучшее место и т. д. Потом он задал несколько вопросов о Деле, сказал, что слышал о нем, что это "социальное движение", Хранитель ответил, что  это нечто гораздо большее, боговдохновенное и т. д. Однако старался не особенно акцентировать это.  Бен Гурион также спросил о том, какое именно место занимает он сам в лоне Веры, и получил точный ответ.
Хранитель не хотел отрывать его от ужина, поэтому после  краткой беседы встал, чтобы идти. Бен Гурион  провел его до дверей, а слуга усадил  в машину и придерживал дверцу...
Бен Гурион спросил, можно ли где-нибудь прочитать об истории Дела, и Шоги Эффенди ответил, что с удовольствием пришлет ему книгу (он отправил ему "Бог проходит рядом"). Он сказал ему также, что при любой возможности будет рад показать ему Усыпальницы, однако  премьер-министр отказался, сказав, что страшно занят, что, по-моему, следует понимать  как отказ... С другой стороны, очевидно, что если такой со всех сторон осаждаемый человек, как Бен Гурион, за два дня перед всеобщими выборами согласился на встречу, то это - дружеский акт с его стороны и проявление вежливости и расположенности со стороны коменданта Леви, устроившего эту встречу. Первым делом, Хранитель сказал, что хотел лично засвидетельствовать чувства, выраженные в письме, которое он посылал Бен Гуриону и о котором премьер-министр помнил. Да, конечно, ответил Бен Гурион... Хранитель писал ему с такой теплотой и симпатией... и я уверена - его удивительно чистая, искренняя и откровенная натура должна была произвести впечатление на такого искушенного сердцеведа..."
8, 2, 48 "3-го утром лихтер затонул со всем нашим грузом камня на борту! Еще один приятный сюрприз. Когда я сказала об этом Шоги Эффенди, он ответил: "Меня это больше не волнует". Он уже слишком привык к неприятностям, которые обрушиваются на него одна за другой! А нам казалось, что дело уже почти сделано! Эта погода, эти вечные осложнения, и вот теперь еще одно! Поговаривают, впрочем, что груз, быть может, удастся спасти".
11, 2, 48 "Шоги Эффенди едва ли не с утра до вечера каждый день - в Садах: за Усыпальницей ведутся земляные работы, которыми он руководит лично, чтобы они проводились как можно более экономно".
5, 4, 49 "Шоги Эффенди появился в гостиной - побеседовать с Глэдис, Беном (и со мной), как он иногда делает, когда  выдается свободная минутка. Заметив у него на плаще грязь, я спросила, откуда это. Он ответил: "Воевал с генералом Грязью, победа осталась за ним!"  Потом все же объяснил, что снова упал - подскользнулся, сейчас очень скользко после дождей, и все мы от души посмеялись".
3, 4, 52 "Сомневаюсь, хватит ли у меня времени и сил вести дневник дальше, а жаль - ведь я видела и знаю так много о здешней внутренней жизни и работе..."
15, 9, 55 "Думается мне, что у каждого человека свой ад. Однако, надеюсь, немногие живут в таком аду, как мы с Шоги Эффенди. Если кто-нибудь попросит меня дать более точное определение, то я, пожалуй, отвечу, что, хотя разновидностей ада и много, все они делятся на две: ад ответственности и ад безответственности..." (Тем, кто, быть может, не понимает значения, в каком употребляется английское слово "ад" здесь, - я имею в виду тягчайшие муки, жгучее, опаляющее страдание".
14, 11, 55 "До Хранителя дошло известие о том, что умер Варка. Шоги Эффенди сказал: "Он был самым прекрасным человеком среди нас", Да, конечно этого ждали уже давно, однако он скорбит об утрате - так мало осталось выдающихся, талантливых людей среди бахаи".

Информация о материале

Просмотров: 812

В том веке, когда люди играют словами, беспорядочно, как футбольный мяч, перебрасывая их справа налево, без малейшего уважения к из значению и правильному употреблению - стиль Шоги Эффенди выделяется своей ослепительной красотой. Умение находить радость в слове было одной из характернейших его черт, писал ли он на английском - языке, которому он отдал свое сердце - или на той смеси персидского и арабского, которую он обычно использовал в письмах, обращенных к верующим Востока. Несмотря на то, что он был столь непритязателен в своих личных вкусах, ему была присуща врожденная любовь к богатству и великолепию, проявившаяся в том, как он обустроил и украсил различные Святыни Бахаи, в стиле Усыпальницы Баба, в его архитектурных пристрастиях и в том, как тщательно подбирал он каждое слово. О нем можно сказать словами другого великого писателя, Маколея, - "он писал языком точным и блестящим". В отличие от столь многих мысль у Шоги Эффенди не расходилась с написанным. Из его фразы невозможно убрать ни одного слова, не исказив частично смысла - столь сжат и лаконичен его стиль. Такие книги, как "Бог проходит рядом", это квинтессенция его стиля; из этого обзора столетней истории Веры с легкостью можно составить пятьдесят книг, и ни  одна из них не будет поверхностной и не пострадает от недостатка материала -  такой богатый источник представляет книга Хранителя, так глубоко трактует он тему.
Язык, каким писал Шоги Эффенди, обращался ли он к бахаи Востока и Запада, стал образцом, который эффективно не позволяет им опуститься до уровня безграмотных литераторов, столь плачевным образом характеризующих нынешнее поколение в том, что касается отношения к слову. Он никогда не шел  на уступки, никогда не смирялся с невежественностью своих читателей, ожидая, что они, движимые жаждой знаний, постараются преодолеть ее. В полной мере используя свою богатую одаренность, Шоги Эффенди избирал единственно правильный способ для выражения своих мыслей, и его не заботило, знакомо ли среднему читателю употребленное им слово или нет. В конце концов, человек всегда может восполнить пробел в своих знаниях. Несмотря на блестящее владение языком, он сам, часто стремясь удостовериться, правильное ли слово он выбрал, заглядывал в большой словарь Вебстера. Зачастую одна из моих обязанностей состояла в том, чтобы передавать ему этот словарь, и, надо сказать, это был весьма тяжелый том! Нередко его выбор падал на третье и четвертое значение слова, едва ли не архаическое, но оно точно передавало смысл, который он хотел выразить, и он выбирал его. Помню, как однажды мама сказала, что стать бахаи это все равно что поступить в университет в той лишь разницей, что учеба никогда не заканчивается и ты не получаешь диплома.
В своих переводах писаний Бахаи и в еще большей степени в собственных сочинениях Шоги Эффенди создал образец, воспитывающий читателя и помогающий ему поднять свой культурный уровень, одновременно питая его ум и душу правдивыми мыслями.
С самых первых дней моей совместной жизни с Хранителем вплоть до самого конца я почти всегда присутствовала при том, как он переводил или работал над своими собственными книгами, писал длинные письма и телеграммы на английском. Ничего необычного в этом не было; он любил, чтобы кто-нибудь находился в таких случаях в комнате и он мог читать ему отрывки из написанного. Его сочинительская манера была новой и крайне занимательной для меня. Он писал, громко произнося вслух слова, которые затем ложились на бумагу. Думаю, эту привычку он перенес на английский из персидского; высокохудожественные сочинения на персидском и арабском не только могут, но и должны петься. Вспоминают, что Баб явил Кайум уль-Асму, читая ее вслух, и Бахаулла являл Свои Скрижали подобным же образом. Такова была привычка Хранителя, писал ли он на английском или персидском, и я полагаю, что именно поэтому его длинные сложные предложения звучат более внятно и плавно, если читать их вслух. Длина некоторых из этих периодов иногда вызывала определенные комментарии с моей стороны; Шоги Эффенди отрывался от работы, поднимал голову и глядел на меня своими дивными глазами, чей цвет и выражение менялись так часто, глядел с затаенным вызовом - но ни разу не сократил ни одно предложение! Помню единственный случай, когда он, жалобно глядя на меня, согласился,  что его предложение действительно длинное, но так и не изменил его. С другой стороны, ему нравилось употреблять конструкции, составленные из очень коротких фраз, следующих одна за другой, как щелчки бича. Он обращал мое внимание на эти стилистические контрасты, объясняя, в чем эффективность каждой манеры и как сочетание обеих обогащает целое  и помогает достигать различных целей. Он очень любил прибегать к аллитерациям, столь часто встречающимся в восточных языках, но почти вышедшими из употребления в современном английском. Великолепным примером этого может послужить фраза из одной его телеграммы, где обыгрывается употребленная в разных словах буква "п": "Поскольку близится предел отпущенного срока положимся на неисповедимую помощь Провидения".
Метод Шоги Эффенди напоминал работу художника-мозаиста, который создает свои картины из отдельных, четко разграниченных кусочков; каждому слову определялось свое место, и если он сталкивался с трудным случаем, когда мысль грамматически никак не хотела вписываться в структуру периода, то он не менял ее, а - иногда букально  часами - сидел над фразой и, доведя меня до изнеможения, твердил ее вслух, борясь за то, чтобы подчинить ее себе, тому, что он хочет выразить, перебирая один за другим кусочки своей мозаики, пока наконец проблема не оказывалась решена. Только  в очень редких случаях он бросал фразу и принимался подыскивать новую конструкцию. Еще одной отличительной чертой его работы было то, что при выборе слова, даже зная, что мысль, которую оно выражает, затаскана и избита, он не видел причины отказываться от него, а употреблял в его исконном, точном значении. Он не боялся говорить об "обращении" людей в Веру и называть их "обращенными"; он восхвалял "миссионерский пыл" пионеров-первопроходцев, "учительствующих в зарубежных областях", и говорил об их "трансатлантическом миссионерском предриятии", в то время ясно давая понять, что у бахаи нет священников, миссионеров и что мы отнюдь не стремимся вербовать прозелитов.
Помню, как однажды Шоги Эффенди дал мне прочитать  статью из английской газеты, обращавшей внимание на развитие бюрократического языка, особенно в Соединенных Штатах, языка, в котором  все большее количество слов постепенно утрачивали свой смысл, выхолащивались, что приводило к страшной путанице. Шоги Эффенди горячо поддерживал автора статьи! Слова были для него высоко точным инструментом. Помню также одно его замечательно тонкое высказывание, услышанное мною в Доме Паломников Запада. Он сказал: "Мы ортодоксальны, но мы не фанатики".
Часто язык Хранителя устремлялся к поэтическим высотам. Взять хотя бы такой отрывок, блистающий, как церковная утварь: "Следя за эпиходами первого действия этой величественной драмы, мы видим, как, подобно комете, является в небесах Шираза ее Главный Герой, Баб, как, словно падучая звезда, с трагической быстротой проносится он с юга на север по темному небу над Персией и гибнет в блеске своей славы.  Мы видим, как созвездие Его приверженцев - опьяненных  божественной благодатью героев - встает, излучая такой же слепящий свет, над тем же  горизонтом, так же молниеносно сгорает, не щадя себя, и так же способствует становлению набирающей силы юной Божественной Веры". Он называет Баба "юным Князем Славы" и так описывает сцену Его захоронения на горе Кармель: "Когда  все было кончено и земной прах Пророка-Мученика из Шираза, наконец, нашел вечное упокоение в лоне святой горы Божией, Абдул-Баха, сняв Свою чалму, туфли и отбросив Свой плащ, низко преклонился перед откытым саркофагом - Его серебристо-седые волосы, подобно нимбу, обрамляли Его преобразившееся, светящееся лицо - опустил голову на край деревянного гроба и громко возрыдал такими скорбными рыданиями, что все, находившиеся рядом, возрыдали вместе с Ним". "Второй период черпает вдохновение в величественной фигуре Бахауллы, непревзойденного в святости, поражающего величием  Своей силы и мощи, недосягаемого в сиянии Своей славы". "Среди теней, что сгущаются вокруг нас, мы различаем проблески неземного величия Бахауллы, в нужный час  просиявшие над горизонтом истории". Или вот эти слова, обращенные к Пресвятому Листу: "В сокровенных глубинах наших сердец Тебе, о возвышенный Лист Райского Древа, воздвигли  мы сияющий дворец, над которым не властна рука времени, усыпальницу, навеки заключившую несравненную красоту твоего облика, алтарь, на котором вовеки не угаснет пламя твоей любви". Или эти - рисующие картину кары Божией: "В глубоких морях, в небесах и на земле, на переднем краю битвы, в царских  чертогах и скромных хижинах, в святая святых, будь то мирские святыни или святыни церковные - повсюду зрим  мы свидетельства таинственного возмездия и карающего гнева Божия. Тяжек наш долг перед Ним, и он растет, и настанет день, когда истребятся короли и пахари, и не будет  пощады ни мужу, ни жене, ни ребенку, ни старику". Или вот эти слова - о том, как подобает вести себя истинным слугам Дела: "Об этих людях воистину можно сказать, что "всякая чужбина для них - родина, а всякая родина - чужбина". Ибо они - граждане Царства Бахауллы. А посему, хотя и влекут их временные блага и скоротечные радости, которые дарит жизнь, хотя и мечтают они вступить на стезю, ведущую к богатству, счастью и покою в этой жизни, не следует им ни наминуту забывать, что все это лишь преходящий, краткий отрезок нашего бытия, что сами они лишь пилигриммы и странники, чья истинная цель - Град Небесный и чей дом - Край немеркнущей радости и света".
Живописующая сила пера Шоги Эффенди нигде не проявляется так ярко, как в подобных драгоценным ожерельям фразах, которые он выбрал, чтобы описать положение Бахауллы. Все нижеприведенные образы взяты из разных писаний Хранителя и собраны вместе, чтобы лучше передать их необычайную выразительность: "Вечный Отец, Бог Сил, Величайшее Имя, Древняя Краса, Возвышеннейшее Перо, Сокрытое Имя, Тайное  Сокровище, Величайший Свет, Величайшее Море, Возвышенный Небосвод, Предвечный Корень, Дневное Светило Вселенной, Судия, Законодатель, Искупитель грехов человеческих, Устроитель Земли, Объединивший чад человеческих, Тот, Кто открыл долгожданное тысячелетие, Творец нового Миропорядка, Учредитель Величайшего Мира, Источник Величайшей Справедливости, Провозгласивший грядущий век единения человечества, Вдохновитель и Основатель мировой цивилизации". Или возьмите мастерски переведенные Шоги Эффенди титулы Абдул-Баха: "Движущая Сила Единства Человечества", "Символ Величайшего Мира", "Ветвь Закона Божия".
Когда американские последователи Абдул-Баха восстали, чтобы исполнить Его Предначертание, Шоги Эффенди сказал, что они "водрузили над миром венец славы" и отныне "могут  начертать на своих щитах символы новых побед". В последнем  Послании Ризвана, обращенном к бахаи всего мира, он употребляет поистине блистательные обороты: "Облекшись бронею Его любви, твердо держа щит Его могущественного Завета,  верхом на бесстрашном боевом скакуне, высоко вздымая копье Слова Бога Сил, безоглядно полагаясь на Его обетования как на лучшую опору в своих странствиях, пусть обратят они свои   взоры к неисселдованным краям и направят свои стопы на стезю, ведущую к еще не достигнутым целям, уверенные в том, что Тот, Кто привел их к столь славным победам и хранит для них столько наград в Царствии Своем, не оставит их Своею поддержкой, обогащая из неотъемлемое духовное превосходство до таких пределов, которых не силах постичь ограниченный ум человеческий и воспринять человеческое чувство".
Литературная жизнь Шоги Эффенди чрезвычайно многообразна. С одной стороны, я могу назвать книги (не только его любимого Гиббона), которые он читал в часы отдыха на протяжении тех двадцати лет, что мы прожили вместе, хотя и в молодые годы он читал очень много литературы по самым разным темам. В этом не приходится сомневаться, потому что к 1937 году, когда начался новый отрезок моей жизни здесь, в Хайфе, он уже  был буквально завален день ото дня растущими горами материалов, которые ему приходилось читать в связи с его работой, и среди них - информационные бюллетени, протоколы Национальных Собраний, циркуляры и корреспонденция. Не посвящай он под конец жизни по меньшей мере двух-трех часов в день чтению, ему было бы просто не справиться с работой; он читал в поездах, самолетах, в саду, за обеденным столом, когда мы уезжали из Хайфы, а в Хайфе - часами - за своим письменным столом, пока не уставал до такой степени, что ложился в постель и продолжал читать, откинувшись на подушки. Он тщательно и с неподдельным интересом следил за политическими новостями и мировыми течениями в политике, черпая информацию в "Таймс", "Иерусалим Пост", а иногда в широко известных европейских ежедневниках - "Журналь де Женев" и в парижском издании "Нью-Йорк Геральд Трибьюн". Перед войной он подписался на английский журнал "Девятнадцатый Век", публиковавший много статей о текущих событиях, и  это был единственный журнал, который, насколько мне известно, он читал, но после войны ему показалось, что уровень публикаций заметно упал, и он прекратил подписку. Слово "расправиться" не сходило с его уст; так он расправлялся  со всем несущественным, стремился как можно скорее покончить со второстепенными делами, отбросить от себя банальный житейский мусор. Метод "расправы" он применял и к своей любимой газете. Он точно знал, какие именно страницы в "Таймс" содержат нужные ему новости - о главах партий и правительств, новости международной жизни, и в особенности редакционные статьи и передовицы, - он быстро просматривал их, а потом начинал руками выдирать статьи, которые хотел прочитать более обстоятельно, остальное же выбрасывал прочь - "расправа"  была свершена! Не надо обладать большой проницательностью, чтобы понять, что это был не только эффективный способ работы с материалом, но и отражало глубокую внутреннюю усталость, стремление сбросить с себя излишний груз. С превеликими трудностями мне удавалось иногда просмотреть всю газету целиком, в основном же я читала длинные вырезки, которые Хранитель собственноручно  давал мне со словами "прочитай, это интересно", и я то погружалась в атмосферу дебатов в Палате Общин, то пыталась разбраться в хитроумной статье о политическом положении, современных экономических и социальных течениях, о религиозных вопросах и так далее, и все это - в виде большой и не совсем опрятной пачки бумаги, которую я запихивала в сумочку или в карман, в ожидании не скорого момента, когда смогу прочитать все до конца.
У Хранителя был свой, довольно любопытный способ записи того, что он сочинял: работая над книгами, он предпочитал большим листам маленькие отрывные разлинованные листочки или же почтову бумагу, на них же он записывал и свои пространные послания. Первый вариант он писал исключительно от руки; если исправленй оказывалось слишком много, он садился и терпеливо перебеливал написанное. Печатал он на крохотной портативной машинке, двумя пальцами, по мере продвижения вперед внося в рукопись дальнейшие исправления. Не удивительно, что именно благодаря такой методе он создавал столь филигранно обработанные вещи как те, что вышли из-под его пера. Если речь шла о тексте на персидском, он передавал переписанный набело оригинал секретарю с тем, чтобы тот сделал каллиграфическую копию, которая затем направлялась в Тегеран. Мне всегда было интересно наблюдать, как после того, как он стал Хранителем, почерк его, когда он писал по-английски, начал незаметно приобретать наклон в обратную сторону; вообще же он обладал энергичным, ясным и легко читаемым почерком. Его персидскими текстами можно просто любоваться. В персидском и арабском существует множество каллиграфических стилей, Хранитель отдавал предпочтение одной из разновидностей "Шикасте Насталик"; у этого стиля свое очарование, сочетающее изящество и силу. Следует помнить, что каллиграфия считалась высшим графическим искусством в исламских странах, и красивый почерк был одной из первейших отличительных черт образованного человека. И Баб, и Бахаулла, и Абдул-Баха - все они обладали замечательным почерком, и в этом Шоги Эффенди еще раз подтвердил, что является их достойным наследником.
Однако стиль его не был вычурным, перегруженным излишними подробностями; перечитывая, страницу за страницей, мои порой слишком длинные письма к Национальным Собраниям, он делал пометы на полях, чтобы я вставила  какое-либо пропущенное слово или мысль. Затем, исполнив роль секретаря, он писал от себя постскриптум, обычно переходя с полей одной страницы на другую, в чисто восточном стиле. Главное, что я хочу сказать, это то, что если он исправлял ошибки по всему тексту какого-нибудь важного английского письма, его прежде всего заботило, чтобы выраженная в нем мысль была предельно ясной.
Невозможно переоценить значение переводов Шоги Эффенди на английский, поскольку он был единственным и полномочным  толкователем Святых Писаний, каковым назначил его Абдул-Баха в Своем Завещании. Нередки случаи, когда из-за  расплывчатости грамматических конструкций в персидских фразах возникает двусмысленность, дающая возможность разных читательских трактовок. Аккуратный и правильный английский язык, сам по себе не дающий почвы для двусмысленного прочтения, вкупе с блистательным умом и не менее блистательной способностью толкования Священного Слова, превратился в руках Шоги Эффенди в кристаллизующую движущую силу, помогающую глубже проникнуть в дух учений. Часто именно благодаря английским переводам Шоги Эффенди оригинальная мысль, заложенная в писаниях Баба, Бахауллы и Абдул-Баха, становилась отчетливо ясной, и превратное истолкование уже не грозило ей в будущем. Он был предельно скрупулезен  в своих переводах и всегда абсолютно уверен в том, что употребленные им английские слова ни на гран  не отступают от формы и сути подлинника. Надо быть крупным специалистом в персидском и  арабском, для того чтобы в полной мере оценить проделанную им работу. К примеру, читая оригинал, вы можете обнаружить, что то или иное арабское слово имеет один или два варианта перевода на английский; поэтому, выстраивая английские предложения, Шоги Эффенди попеременно употреблял такие слова, как "мощь", "сила" и "могущество", для перевода  этого одного слова, всякий раз выбирая наиболее подходящий смысловой нюанс, избавляясь от повторов и яркими красками расцвечивая свой перевод без малейшего ущерба для истинного смысла и, даже напротив, усиливая этот смысл. Он часто повторял, что в арабском синонимы означают примерно одно и то же, в то время как в английском они всегда имеют легкий отличительный оттенок, что дает возможность более точно передать мысль. Он полагал также, что некоторые из возвышенно мирстических и поэтичных писаний Бахауллы непереводимы, поскольку в переводе они будут звучать так экзотично и цветисто, что красота и значение подлинника полностью утратятся и у читателя сложитс яневерное представление. Однажды, увы, только однажды в нашей суматошной, деловой жизни Шоги Эффенди сказал, что теперь я достаточно знаю персидский, чтобы понять оригинал, и, прочитав мне отрывок из Скрижали Бахауллы, спросил: "Неужели это возможно перевести на английский?" Два часа мы бились над этим отрывком - точнее говоря, в основном старался он, а я робко пыталась помогать ему. Стоило мне предложить фразу, которая передавала общий смысл, Шоги Эффенди мгновенно ответил: "Нет, нет, это не перевод! Ты не имеешь права менять или выбрасывать слова оригинала и заменять их тем, что оини приблизительно значат по-английский". Он твердо полагал, что переводчик должен быть абсолютно верен оригинальному тексту, пусть в некоторых случаях перевод из-за этого звучал угловато и даже бессмысленно. Бахаулла же всегда настолько возвышенно прекрасен в каждом Своем слове, что вряд ли тут что-нибудь получится. В конце концов он сложил оружие и сказал, что, по его мнению, этот отрывок невозможно подобающим образом перевести на английский, и это при том, что он был взят далеко не из самой темной, мистической книги Бахауллы.
Помню только один случай, когда Шоги Эффенди сказал, что ему пришлось незначительно изменить оригинал: это было, когда сразу же после кончины Учителя он переводил Его Завещание. Речь шла о фразе, касавшейся Всемирного Дома Справедливости - "хранитель Дела Божия является его священным главой и пожизненным членом этого учреждения". Шоги Эффенди сказал, что решил заменить эпитет "неотъемлемый" более мягким - "пожизненный". Это стилистическое снижение интонации как нельзя лучше характеризует смиренное, глубоко почтительное отношение Шоги Эффенди ко Всемирному Дома Справедливости.
Хранитель был чрезвычайно острожен во всем, что касалось оригинального Слова, и всегда отказывался объяснять или комментировать предложенный ему английский текст (разумеется, если то не был его собственный перевод), прежде чем мог сверить его с подлинником. Столь же щепетилен он был в выборе слов, когда комментировал различные события, связанные с историей Веры, к примеру, отказываясь называть человека мучеником, что уже возводит его в определенный ранг, только на том основании, что он был убит, и, напротив, иногда употреблял это слово применительно к людям, умершим своей смертью, поскольку считал эту смерть мученической.
Другим крайне важным аспектом предопределенного свыше положения Шоги Эффенди, толкователя Учений, было то, что он  не только охранял Святое Слово от разного рода неверных толкований, но и бережно поддерживал правильное соотношение между наиболее важными частями Учения и защищал законное положение каждой из трех Главных Фигур Веры.  Любопытное подтверждение тому мы находим в письме А. Л. М. Николя - французского ученого, который перевел Байан Баба на французский и которого с полным правом можно считать бабидом. Многие годы ему казалось, что бахаи недооценивают и приуменьшают величие Баба. Когда он обнаружил, что Шоги Эффенди в своих сочинениях первозносил Баба, увековечил Его память в такой книге, как "Повествование Набиля", и неоднократно переводил Его высказывания на английский - отношение Николя полностью изменилось. В письме к одной из первых бахаи во Франции он писал: "Теперь я могу умереть спокойно... Слава Шоги Эффенди, который облегчил мои страдания и смирил мое беспокойство, слава тому, кто открыто признал заслуги Сейида Али Мухаммада, по имени Баб. Я так счастлив, что готов целовать Вашу руку, которая вывела мой адрес на конверте, достивившем мне послание Шоги. Благодарю Вас, мадемуазель, благодарю от всей глубины души".
К своей работе Шоги Эффенди относился объективно и практично. На протяжении многих лет он посылал свои переводы и рукописи собственных сочинений Джоржу Таунсенду, чье знание английского и владение этим языком всегда восхищало его. В одном из своих писем к нему Шоги Эффенди писал: "Глубоко благодарен Вам за крайне ценные для меня и подробные замечания..." Хорас Холли часто подбирал заголовки к открытым  письмам Шоги Эффенди, обращенным к верующим Запада, а также, цитируя отдельные фразы из сочинений Хранителя, наиболее ярко иллюстрирующие основной тезис, снабжал разделы писем подзаголовками. Если это облегчало чтение его работи делало из более доступными для среднего американского верующего, Шоги Эффенди никогда не имел ничего против. Хорас сам был писателем, и его заголовки к сообщениям Хранителя фокусировали их основную мысль и будоражили воображение.
Одним из первых шагов, предпринятых Шоги Эффенди в начале своего служения, было распространение переводов Святых Писаний: год и десять дней спустя после оглашения Завещания Абдул-Баха он пишет Американскому Национальному Собранию: "Мне доставляет большое удовольствие поделиться с вами  переводом некоторых молитв и Скрижалей нашего возлюбленного Учителя..." - добавляет, что верит, что "с течением времени сможет регулярно посылать переводы, на которые вполне можно опираться... которые откроют вам новое видение Его Славной Миссии... и позволят проникнуть в характер и смысл  Его Божественного Учения". В письмах той поры, рассылаемых  в разные страны, он вновь и вновь упоминает прилагаемые к ним новые переводы, предназначенные для бахаи. Еще через месяц в одном из писем в Америку он пишет: "Прилагаю мой заново отредактированный перевод "Сокровенных Слов" Бахауллы, написанных частично на арабском, частично на персидском, и надеюсь в будущем посылать еще переводы Его Слов и Наставлений". 27 апреля того же года Шоги Эффенди вновь обращается к Американскому Национальному Собранию: "Прилагаю также мое переложение нескольких отрывков из Китаб уль-Акдаса, которые вы можете свободно распространять среди друзей". В ноябре он сообщает Собранию, что трудится над  "транслитерацией восточных терминов... и верит в том, что друзья не пожалеют сил и терпения, скрупулезно придерживаясь авторитетного, хотя и в некоторых случаях произвольного, руководства для написания восточных терминов и выражений". Несомненно, транслитерация может показаться скучным и путаным делом, но при этом обычно упускают из виду, что благодаря транслитерации человек усваивает точное слово, и те, кто знакомы с этой системой, мгновенно угадывают, какое  слово стояло в оригинале, руконструируя его арабский или персидский эквивалент. Для исследователей Веры эта скрупулезность чрезвычайно важна. Кроме того она помогает избавляться от многочисленных неправильных написаний.
Любопытно отметить, что сам Шоги Эффенди в вышеприведенной цитате пишет название книги Бахауллы - Китаб-и-Акдас, - в большей или меньшей степени полагаясь на его фонетическое произношение, именно потому, что он сам еще не взял на вооружение созданную  им систему транслитерации.Следует сказать несколько слов об этой Пресвятой Книге, поскольку, хотя она и считается сводом Законов Бахауллы, по сути это небольшой по объему том, в основном касающийся иных предметов. До своей кончины Шоги Эффенди успел, на великолепном английском языке, познакомить бахаи Запада с большей частью содержания этой книги и со всеми законами, которые, как он считал, применимы к бахаи, в то время жившим  в чужеродном окружении. Он не только переводил и распространял отрывки из наставлений; он стремился помешать тому, чтобы верующие из-за избытка рвения и будучи недостаточно дальновидны, не допускали ошибок при печатании и издании компиляций на темы своей Веры. Отвечая на предложение одного из друзей относительно публикации общедоступного молитвенника, он пишет человеку, передавшему ему это предложение: "Я согласен с ним, если при этом будет соблюдена предписанная Бахауллой классификация, в противном случае результат предприятия представляется мне скороспелым и неясным".
 Сочинение, перевод и распространение книг о Вере Бахаи составляло едва ли не главный интерес в жизни Хранителя, от этого он никогда не уставал и всегда активно поддерживал данный процесс. В идеале местные и национальные общины должны самостоятельно оплачивать свои мероприятия, однако Хранитель прекрасно понимал, что в условиях  Века Строительства нашей Веры это не всегда возможно, и оказывал существенную помощь, на протяжении многих лет финансируя перевод и публикацию литературы Бахаи из находившихся в его распоряжении фондов. В критические периоды, когда на кону оказывалось исполнение давно лелемых целей, Шоги Эффенди первым вставал на их защиту; так, в течение  одного лишь года он оказал помощь Индийскому Национальному Собранию, внеся на осуществление программы книгоиздательства более двух тысяч фунтов. Сразу же после завершения Американской межконтинентальной конференции, предварившей начало Десятилетнего Крестового Похода, Шоги Эффенди телеграфирует Американскому Национальному Собранию: "Ускорьте шаги публикации брошюр языках народов Америки". Два дня спустя он дает примерно такую же телеграмму Европейскому Собранию, единственно заменив слова о   "языках народов Америки" на "европейские языки". Подобные же послания с заверениями в немедленной финансовой поддержке в размере тысячи фунтов  были направлены в Индию и Великобританию. Он был  постоянно озабочен самым широким распространением литературы бахаи на различных языках с первых же дней своего служения, и один нес всю ответственность за большинство переводов, осуществленных за тридцать шесть лет, что он пребывал в должности Хранителя. Он использовал любую возможность. Письмо к одному поляку, который у себя на родине занимался изучением Веры, крайне показательно в этом отношении: Шоги Эффенди сообщает, что выслал ему выскказывания королевы Румынии Марии о Вере, и спрашивает, не мог ли бы он  перевести их на польский и переслать ему! Это случилось в 1926 году, но точно такой же энтузиазм и настойчивость характеризуют его в этой области вплоть до последних дней жизни.
Кроме того в ранний период своего служения, когда эсперанто, особенно в Европе, получило быстрое и широкое распространение, Хранитель посвящал много внимания организации издания газеты бахаи на этом языке, объясняя издателю, что его "интерес продиктован горячим стремлением по возможности позволить бахаи изучать этот международный язык во всех уголках мира".
В Хайфе Хранитель собирал литературу на всех языках, размещая книги в своей собственной библиотеке, в библиотеках паломнических домов, во дворце Бахауллы в Бахджи и в Международных Архивах. В этой связи любопытно то, как он расставлял их, потому что такого мне никогда не приходилось видеть прежде: скажем, у него было какое-то количество дешевых изданий в скучных серых переплетах и гораздо большее число - в синих или каких-нибудь других обложках. И вот, используя эти цветовые сочетания, он создавал на своих книжных полках определенный узор: пять красных корешков, потом два синих, снова пять красных и так далее, что добавляло привлекательности к общему впечатлению, которое производил  книжный шкаф, в ином случае выглядевший бы однообразно и скучно.
В 1931 году в письме к Марте Рут он пишет: "Сейчас в моей комнате стоят экземпляры семи опубликованных переводов" (речь идет о книге доктора Эсслемонта), и просит ее ускорить дальнейшую работу над переводами: "Я буду лишь чрезвычайно рад помочь в их окончательном опубликовании". Через год, отправляя письмо в Бирму Сейиду Мустафе Руми, Хранитель  не скрывает, какое удовлетворение дают ему эти новые публикации. Он пишет: "... прилагаю сумму в девять фунтов, чтобы помочь скорейшему завершению перевода книги на бирманский. Шестнадцать отпечатанных переводов  уже собраны здесь и размещены во дворце Бахауллы в Бахджи рядом с Его святой усыпальницей, книга же в настоящее время переводится еще на шестнадцать языков, включая бирманский", Уже в 1935 он с радостью извещает того же друга о том, что "тридцать один опубликованный перевод распространен среди бахаи всего мира".
В записях Шоги Эффенди сохранились тексты бесчисленных телеграмм вроде той, что он отправил Асгар-заде в Лондон: "Просьба телеграфировать минимальную стоимость издания книги Эсслемонта на русском"; очевидно, получив ответ, он посылает следующую телеграмму: "Высылаю почтой сорок фунтов. Добавьте необходимые пятьсот. Первая часть русской рукописи сегодня отправлена почтой. Остальное в самом скором времени. Глубоко признателен ваше сотрудничество непрестанные заботы". А вот телеграмма Ускули в Шанхай: "Телеграфируйте дате публикации книги Эсслемонта. Отправьте пятьдесят экземпляров почтой. С любовью". Несмотря на свою крайне занятую жизнь, Шоги Эффенди то и дело приходилось отвлекаться, сосредотачиваясь на том или ином аспекте работы, требовавшем немедленного вмешательства.
Примером тому могут послужить четыре его телеграммы, отправленные одна за другой в один и тот же день Марте Рут в Европу, Америку, Новую Зеландию и Бирму в 1932 года: "Большая необходимость в срочном переводе книги Эсслемонта на чешский, венгерский, румынский, греческий как подготовительный этап в миссионерской кампании в Европе. Готов оказать финансовую помощь жду проекта сметы. С любовью". "Желательно предпринять срочный перевод Эсслемонта на язык Брайля. Прошу телеграфировать, насколько это возможно. С любовью". "Проинформируйте Б... чтобы он срочно позаботился переводе книги Эсслемонта на язык маори". "Поспособствуйте срочному переводу книги Эсслемонта на бирманский. С любовью". Он с нетерпением ожидал результатов нескольких запущенных их проектов, и вот еще несколько телеграмм, отправленных позже в том же году: "Телеграфируйте издании французского перевода Эсслемонта". "Весь в ожидании перевода книги Эсслемонта на курдский".
Шоги Эффенди вдохновил многих бахаи писать о Вере. Английской верующей, мисс Пинсон он телеграфирует в 1927 году: "Ваша книга великолепно издана и написана изысканным стилем. Посылаю необходимые девятнадцать фунтов"; телеграмма Хорасу Холли, 1926 года: "Любезно прошу выслать почтой сорок экземпляров вашей книги. Искренне ваш". Шоги Эффенди не только оплачивал публикации книг бахаи, но и специально заказывал их. Так, он телеграфирует в Америку: "Любезно прошу срочно выслать почтой самое дешевое издание книги Эсслемонта на сумму пятьдесят долларов. Высылаю чек почтой".
Факты и события могут быть полезны, только если рассматривать их под правильным углом зрения, подвергать глубокому и правильному истолкованию. Ум и проницательность Шоги Эффенди, относившиеся к основным  чертам его богато одаренной натуры, позволяли ему вылавливать наиболее значимые события, отдельные  явления из того вороха несообразных и нелепых слухов, которыми обросло развитие Дела в разных странах, и показывать их в исторической перспективе, освещая  их светом своей мысли и объясняя нам, что же происходило на самом деле и какое значение имели эти события сейчас  и какое приобретут в будущем. Это было не статичное внешнее изображение форм, а скорее, описание того, куда движется левиафан в морских хлябях - левиафан соотнесенных между собою течений внутри Общины последователей Бахауллы, плывущий в безбрежном  море Его Откровения. Где-то возникало новое Собрание, кто-то умирал, какой-то доселе неизвестный правительственный орган выдавал нужное свидетельство - все это само по себе  представляло ряд разрозненных фактов, - но в глазах Шоги Эффенди они составляли часть узора, и он помогал нам увидеть, как сплетается перед нами этот узор. В номерах "Бахаи Уорлд" Хранитель проделывал ту же работу, но не только для верующих, но и для широкой публики.Он с поистине захватывающим драматическим искусством описывал процесс развития Веры, и масса как бы разрозненных событий и, на первый взгляд, никак не связанных между собой фотографий приводились как свидетельство  притязаний Веры на статус всемирной, всеобъемлющей религии.
Интересно, что предложение издать первый том "Бахаи Уорлд" поступило к Шоги Эффенди от Хораса Холли, которое тот прислал ему в феврале 1924 года, хотя я ни минуты не сомневаюсь в том, что широта взглядов юного Хранителя и направление, которое он уже придал Делу в посланиях верующим Запада, подействовали на творческую натуру самого Хораса и навели его на эту идею. Шоги Эффенди подхватил ее, и с тех пор Хорас, одаренный писатель, стал первым помощником Шоги Эффенди в этом предприятии и, одновременно являясь Секретарем Американского Духовного Собрания, превратил "Бахаи Уорлд" в замечательное, единственное в своем роде издание. Том первый - "Ежегодник Бахаи", изданный в 1925 году, охватывающий период с апреля 1925 по апрель 1926 года и состоявший  из 174 страниц, окончательно закрепил название "Бахаи Уорлд", предложенное Национальным Собранием и одобренное Шоги Эффенди; за ним последовал второй том - "Двухгодичный международный отчет". Всего до кончины Хранителя было издано двенадцать томов, самый большой из которых  по объему приближался к тысяче страниц. И хотя все они были подготовлены к выходу в свет Американским Национальным Собранием, опубликованы его Издательским комитетом, составлены штатными редакторами и посвящены Шоги Эффенди,  - было бы, наверное, более справедливо назвать их Книгами Шоги Эффенди. Сам он выступал в роли главного редактора; Американское собрание присылало ему огромный объем материала, входившего в каждый том, фотографии - он же принимал  окончательное решение относительно того, что войдет, а что не войдет в очередной номер. Поскольку шесть из двенадцати томов вышли в свет  в тот период, когда я удостоилась чести быть рядом с Хранителем, я сама видела, как он издавал их. Со своей поразительной работоспособностью Шоги Эффенди без устали просматривал пухлые кипы бумаг и фотографий, полученных из Америки, отбрасывая малосодержательные и неподходящие материалы; вслед за Оглавлением, которое составлял сам Хранитель, текст разбивался на разделы, и уже окончательно готовая рукопись по почте пересылалась обратно в Америку. Шоги Эффенди постоянно сетовал, что материалы не отвечают высоким стандартам. Исключительно благодаря его решительности и настойчивости тема "Бахаи Уорлд" производят такое блестящее впечатление. Издатели (часть из которых самостоятельно назначили себя на эту должность), боровшиеся с инертностью, составляющей препятствие любой организации, которые стремятся достичь своих целей посредством переписки с корреспондентами, зачастую нахдящимися за тысячи миль от них, вынужденные вступать в контакт со слабо осведомленной и плохо работающей администрацией, никогда не преуспели бы в сборе требуемого материала, если бы их усилия не подкреплялись авторитетом и энергией Хранителя. Любопытен и такой побочный штрих: после издания очередного тома Шоги Эффенди просил прислать ему в Хайфу все оригинальные рукописи, которые  впоследствии хранились во Всемирном Центре.
Сразу же после выхода очередной книги он приступил к сбору материала для следующего номера. Помимо неоднократных напоминаний Американскому Национальному Собранию поступать подобным же образом он рассылал  бесчисленные письма и телеграммы различным Собраниям других стран и частным лицам. К примеру, как-то в течение единого дня он послал три телеграммы Национальным Собраниям: "Бахаи Уорлд" необходимо требуется фотография Национального Собрания"; это требование нужного Шоги Эффенди материала предназначалось изолированному, оторванному от других центров в Шанхае. "Рукопись "Бахаи Уорлд" отправлена почтой. Прошу немедленной аккуратной публикации", -  такого рода послания Американское Собрание получало довольно часто. Сам Шоги Эффенди готовил макет тома, распечатывал Оглавление, подбирал названия к фотоматериалам, подбирал все фронтиспысы, решал, какого цвета будет переплет и, главное, в длинных подробных письмах детально и точно инструктировал Хораса Холли, которого он сам, как самого одаренного и сведующего человека, выбрал для составления Международного обзора текущей деятельности Бахаи, которому придавал большое значение. "Подробное письмо касательно Международного обзора содержит крайне толковые  сведения", - телеграфирует ему Хранитель. Какими понимающими и обстоятельными были письма самого Шоги Эффенди на эту тему, показывают следующие отрывки из его письма Хорасу, написанного секретарем Хранителя, однако я практически не сомневаюсь - продиктовано оно было самим Шоги: "Шоги Эффенди тщетально ознакомился с присланными Вами материалами, частично изменил и перегруппировал их, дополнил за счет нового полученного им материала, придал им окончательную форму и вышлет почтой всю рукопись на Ваш адрес до конца текущего месяца... Он посвятил немало времени кропотливому изучению материала и его расположения  и считает, что была проделана большая и отвечающая самым взыскательным требованиям работа... Он желает подчеркнуть особую важность следования установленному им порядку. Он надеется, что в отличие от предыдущего тома ничего не будет изменено в плане композиции материала".
Мы располагаем письменными свидетельствами того, что думал сам Шоги Эффенди о "Бахаи Уорлд". Еще в 1927 году, когда был издан всего лишь один том, он писал своему корреспонденту, не принадлежавшему к числу верующих: "Настоятельно советую Вам достать экземпляр Ежегодника Бахаи... который авторитетно и ясно позволит Вам составить представление о целях, требованиях и влиянии Веры". В открытом письме 1928 года, обращенном к "возлюбленным Господа и служанкам Всемилостивого на Востоке и Западе" и полностью посвященном теме "Бахаи Уорлд", Шоги Эффенди уведомляет их: "С самого начала я был постоянно и глубоко заинтересован в его развитии, лично участвовал в сборе материалов, организовывал его содержание и тщательнейшим образом проверял все публикуемые в нем данные. Я настоятельно и определенно рекомендую его вниманию всех вдумчивых и ревностных последователей Веры как на Востоке, так и на Западе..." Он пишет, что материалы ежегодника легко читаются, увлекательны, всеобъемлющи и авторитетны; фундаментальные идеи Дела находят в нем сжатое и убедительное толкование, а тщательно отобранные иллюстрации дают наглядное представление о происходящем вокруг; ежегодник - единственное и непревзойденное  в своем роде из всех изданий Бахаи. Шоги Эффенди всегда относился к "Бахаи Уорлд" - и приложил немало усилий к тому, чтобы это действительно было так - как к изданию, доступному равно широким слоями публики, исследователям, которое могло бы занять достойное место на библиотечных полках, а также как средство, по его собственному выражению, "покончить со злонамеренными ложными толкованиями и злополучными недоразумениями, которые, увы, столь долгое время омрачали лучезарную Веру Бахауллы".
Он часто преподносил эту книгу в подарок особам королевской крови, государственным деятелям, видным ученым, университетам, издателям газет и вообще людям, не имеющим прямого отношения к Вере Бахаи, посылая ее по почте с вложенной простой визитной карточкой "Шоги Раббани". Реакция одного из этих людей, американского преподавателя, замечательно передает впечатление, которое обычно производил подарок Шоги Эффенди: "Мы получили два экземпляра "Бахаи Уорлд"...
Не могу выражить, несколько ценна для меня возможность внимательно изучить эут книгу, во всех смыслах настолько интересную и захватывающую... Особенно поздравляют Вас с тем, что Вы поддерживаете литературу, питающую дух единства в людях разных социальных слоев и групп, с надеждой  взирающих на Вас в роли своего вождя". Но, пожалуй, самым серьезным признанием важности этого издания, в которое Шоги Эффенди на протяжении многих лет вкладывал столько сил и времени, было то, что сама гордая королева писала специально для него хвалебные отзывы в адрес Веры и согласилась, чтобы ее фото появлялось на фронтисписах нескольких томов. "Никакими словами, - писал Шоги Эффенди Марте Рут в 1931 году, получил от нее очередное послание королевы Марии, - невозможно выразить мою радость в связи с Вашим письмом и его бесценным содержимым, которое составит ценнейший, выдающийся вклад в будущий номер "Бахаи Уорлд".
Когда вглядываешься на достижения Шоги Эффенди, почти не верится, что он написал как таковую одну единственную собственную книгу, а именно "Бог проходит рядом", вышедшую в свет в 1944 году. Даже "Обетованный День настал", написанная в 1941 году и занимающая 136 страниц, это всего лишь открытое письмо, обращенное к бахаи Запада. Один этот факт - яркое свидетельство глубокой скромности, лежавшей в основе характера этого человека. Он поддерживал связь с бахаи, потому что у него всегда находилось нечто важное, что сказать им, потому что он был назначен руководить ими, потому что он был Хранителем Веры Бахауллы; им двигали силы, которые были сильнее его, над которыми он был не властен. Помимо основного потока корреспонденции, состоявшего из относительно коротких писем, потока, который непрестанно устремлялся от него к бахаи Запада и их Национальным Собраниям, существуют также открытые письма иного рода: некоторые были обращены к бахаи Соединенных Штатов и Канады, другие - к бахаи Запада в целом, последние были собраны в одном томе под названием "Миропорядок Бахауллы". "Миропорядок Бахауллы"  и "Дальнейшие Соображения касательно Миропорядка Бахауллы" были написаны соответственно в 1929 и 1930 году; назначение их состояло в том, чтобы прояснить верующим истинный смысл и цели их Веры, ее основные положения, ее требования и ее будущую судьбу, а также направлять постепенно развивающуюся и приобретающую опыт Общину Северной Америки и других западных стран, способствуя лучшему пониманию их обязанностей, привилегий и назначения. В 1931 году за ними последовало письмо, озаглавленное "Цель нового Миропорядка", которое по мастерству и уверенности тона поднимается нащд уровнем простых писем к соратникам по общему делу и отражает незаурядные способности к изложению мысли, которые должны быть присущи великому вождю и великому писателю. В письме Хранителя, написанном в январе 1932 года, его секретарь, явно подразумевая "Цель нового Миропорядка", утверждает: "Шоги Эффенди написал свое последнее письмо западным друзьям, поскольку почувствовал необходимость уяснить общественности позицию Веры Бахаи по отношению к первостепенным экономическим и политическим проблемам. Мы хотим, чтобы мир знал, в чем заключалась истинная цель Бахауллы". Поводом для написания этого письма Шоги Эффенди стала десятая годовщина со дня кончины Учителя, и он подробно описывает современное состояние мира и перемены, которые должны произойти между составляющими его частями в свете учений Бахауллы и Абдул-Баха.
В 1932 году появился "Золотой Век Дела Бахауллы" - мастерское изложение Божественных истоков Его Веры, которая, как писал Шоги Эффенди, питается "сокровенными источниками небесной силы". И вновь Хранитель разъясняет  и уточняет отношение Его Завета к Заветам прошлого, а также останавливается на путях разрешения проблем современности. В 1933 году он адресует североамериканским бахаи труд "Америка  и Величайший Мир", где подробно разбирает роль, уготованную  Господом этой части света на протяжении данного исторического периода, вспоминает о самоотверженных путешествиях Учителя по западным странам и перечисляет победы, уже одержанные во имя Веры этой возлюбленной Общиной. Написанный в  1934 году объемистый трактат "Завет Бахауллы" вспыхнул над миром Бахаи, как ослепительно яркий свет молнии. Помню, что, когда я впервые читала его, меня охватило совершенно неописуемое чувство: мне показалось, будто вселенная разверзлась вокруг и я заглянула в  волную сияющих звезд бездну; все границы нашего разумения были сметены; слава Дела Бахауллы и истинное положение его Главных Героев явились нам, и мы уже не могли быть такими, как были прежде. Можно было бы подумать, что ошеломительный эффект одного этого послания Хранителя должен был навсегда заставить душу отвратиться от всего мелкого и ничтожного! И хотя  в глубине сердца Шоги Эффенди уже вынашивал новые замыслы, я знаю по его замечаниям: он считал, что в "Завете" - во многих отношениях - высказал практически все, что хотел сказать.
В 1936 он пишет "Развитие Мировой Цивилизации"; и вновь, как он уже не раз делал, Шоги Эффенди связывает это развитие с кончиной Абдул-Баха. Он вновь разворачивает перед читателем картину современного мира: быстрый политический, нравственный и духовный его упадок, ослабление христианства и ислама, опасности, угрожающие  беспечному, не внемлющему человечеству, и - с другой стороны - действенные, боговдохновенные и внушающие надежду средства, которые предлагает учение Бахауллы. Замечательные письма Хранителя, игравшие столь важную образовательную роль благодаря не в последнюю очередь широкому использованию цитат из Самого Бахауллы, привиденных в переводе Хранителя, духовно поддерживали верующих, ибо  мы знаем, что Слово Явления Божия есть главная пища души. В них также содержались бесчисленные прекрасно переведенные отрывки из Скрижалей возлюбленного Учителя. Хранитель щедро изливал свою благодать на верующих, и каждый раз это было для них пиром - так воспитывал он новое поколение могучих слуг Веры. Слова его воспламеняли их воображение, звали за собой к новым вершинам, помогали им все глубже укореняться в плодотворной почве великого Дела.
Действительно, на протяжении 1930 года можно заметить явные перемены в писаниях Хранителя. Держа в руке перо, как обоюдоострую шпагу, возвышается перед нами его величественная фигура. Если раньше в его сочинениях местами можно было почувствовать неуверенность, отзвук бед и обид, пережитых после вознесения Учителя и вступления в новую высокую должность, вопль сердца, скорбящего об утрате возлюбленного, самого дорогого существа в мире, - то теперь тон меняется: перед нами человек уверенно и сильно говорящий во всеуслышание то, что знает наверняка. Воистель уже изведал вкус войны. Раньше, озлобленному и духовно извращенному врагу удавалось застигнуть его врасплох, расстроить, ранить. Теперь - что-то по-юношески ласковое  и доверчивое навсегда осталось в прошлом. Перемена эта дает о себе знать не только в характере и мощи его обращений к миру бахаи, манере, в какой он создавал административную структуру восточных и западных стран, собирая  воедино разрозненные и непохожие друг на друга общины, но и в красоте  и уверенности его слога, с годами обретающего все больший блеск.
В тот же самый период, когда из-под пера Шоги Эффенди одно за другим стали появляться письма, проливающие свет на столь важные предметы, он взялся за перевод двух книг. В письме от 4 июля 1930 года Шоги Эффенди сообщает: "Я чрезвычайно устал после года напряженной работы, особенно после  того, как ко всем остальным моим трудам добавился перевод Икана, который я уже отослал в Америку". Это был первый из его великих  перводов-перевод книг, в которой Бахаулла излагает Свои взгляды на положение  и роль Явления Божия, опираясь прежде всего на исламские учения и  пророчества, книги, известной под названием Китаб-и-Икан, или Книга Несомненности. Трудно переоценить важность этого подспорья для западных бахаи, которое помогло им в изучении их Веры и бесконечно обогатило их понимание сути Божественного Откровения.
В том же году Хранитель приступил к работе над второй книгой, опубликованной в течение этого же периода; это не был перевод из Бахауллы или одно из открытых писем Шоги Эффенди, скорее, труд этот можно рассматривать как литературный шедевр и один из бесценных  даров миру за все время его жизни. Это был перевод первой части повествования, составленного современником и последователем Баба и Бахауллы, известным под именем Набиль, который был опубликован в 1932 году и назывался "Глашатаи зари". Если какому-нибудь скептически настроенному критику вдруг вздумается представить литературу Веры Бахаи недостойной лучших литературно-религиозно образцов, предназначенных только для посвященных, то он попросту будет не вправе обойти вниманием такую книгу, как "Повествование Набиля", которая с полным на то основанием может считаться классикой среди эпических повествований на английском языке. И хотя по виду это и перевод с персидского, но можно сказать, что Шоги Эффенди создал новое произведение на английском, и в этом  отношении его перевод сопоставим с Фитцджеральдовским пересказом "Рубаи" Омара Хайама, давшим миру поэму на  иностранном языке, которая во многих отношениях затмевала достоинства оригинала. Самые яркие и восторженные отзывы на этот шедевр Хранителя принадлежат выдающимся личностям, не исповедующим  Веру Бахаи. Драматург Гордон Боттомли писал: "... отрезок жизни, прожитый вместе с персонажами этой книги, одно из  самых сильных впечатлений за все время; причем это было вдойне волнующее переживание благодаря тому психологическому отсвету, которое оно бросало на события Нового Завета". Широко известный ученый и гуманист, член Культурно-этического общества, д-р Альфред В.Мартин, в своем благодарственном письме Шоги Эффенди, пославшем ему "Повествование Набиля", писал: "Ваша великолепная  и поистине монументальная работа... останется классическим образцом на все времена. Сверх меры поражен Вашей способностью  к такой работе вопреки грузу той основной деятельности, к которой обязывает Вас профессиональное положение". Один из его старых  педагогов, Байярд Додж из Американского университета в Бейруте, получив экземпляр "Повествования Набиля", писал  Хранителю: "... Последняя книга, "Глашатаи зари", видится мне особенно ценным вкладом. Сердечно поздравляю с ее публикацией. Представляю, скольких трудов должен был Вам стоить этот блестящий перевод, к тому же снабженный такими интересными примечаниями и фотографиями".
Позднее он более подробно высказал свое отношение к этой уникальной книге:
"Пользуясь летним досугом, прочел "Повествование Набиля"... Всякий, кто интересуется религией и историей - в глубоком долгу перед Вами за опубликование такой прекрасной работы. Глубинный смысл этой работы сам по себе столь впечатляющ, что кажется просто неподобающим делать Вам комплименты касательно практических аспектов Вашего перевода. Все же не могу удержаться, чтобы не высказать, как я ценю то, что Вы, при Вашей и без того чрезмерно занятой жизни, смогли уделить время такому объемному и непростому труду.
Уровень владения английским и легкость, с какой читается перевод - поразительны, ведь, как правило, перевод читается с трудом. Вам блестящим образом удалось выдержать книгу в нейтральном тоне, а подстрочные примечания превращают Вашу работу, скорее, в научный исторический труд, чем в некое пропагандисткое издание. Книга производит исключительно сильное впечатление именно потому, что перевод по-научному  точен, а интонации оригинала - естественны и непринужденны, так что в целом работа должна показаться подлинником даже самому цинично настроенному критику.
С точки зрения исторической значимость работы невозможно переоценить. Кроме того она необычайно полезна, так как объясняет психологию, лежащую в основе наших великих течений, связанных с религиозным откровением. Безусловно, основная ценность заключается в том, что повествование проливает свет на ранний период истории Движения Бахаи. Истории жизни первых обращенных потрясают до глубины души.
Я дал свой экземпляр для прочтения профессору Кроуфорду и профессору Сили и надеюсь, что многие из наших преподавателей и студентов найдут свободное время, чтобы прочесть такую познавательную и вдохновляющую книгу.

Хотя столь проницательный  и понимающий отклик, полученный от старого преподавателя, и должен был доставить большую радость Шоги Эффенди и тронуть его, несомненно самую высокую оценку его отруда содержало письмо, полученное им от сэра Э. Денисона Росса, прославленного востоковеда с факультета востоковедения Лондонского университета:

27 апреля 1932 года
Дорогой Шоги Эффенди!
Было крайне любезно с Вашей стороны, что Вы вспомнили обо мне и прислали экземпляры двух Ваших последних работ, которыми я очень горжусь, особенно учитывая, что они получены от Вашего имени. "Глашатай зари" - поистине одна из самых прекрасных книг, какие мне доводилось видеть за многие годы; бумаги, печать, иллюстрации - все превосходно,  а что до Вашего стиля, то он выше всяких похвал, и ни одна строчка не выдает перевода. Разрешите передать Вам мои самые теплые поздравления с тем, что Вам самым успешным образом  удалось достичь главной цели, которую Вы ставили перед приездом в Оксфорд, а именно - в совершенстве овладеть нашим языком.
Помимо всего прочего, Повествование Набиля сослужит мне крайне важную службу в лекциях, которые я читаю каждый семестр о Бабе и Баха.
Недеюсь, что вы пребываете в добром здравии,
Остаюсь Искренне Ваш
Э. Динисон Росс

Сам Шоги Эффенди в письме к Марте Рут от 3 марта 1931 года так описывает, какой видится ему книга и что значила для него работа над ней: "Только что, после восьми месяцев непрестанного  и тяжелого труда, закончил работу над переводом истории первых дней Веры и отослал рукопись Американскому Национальному Собранию. Книга состоит из шестисот страниц текста и двухсот страниц примечаний, которые я по крупице собрал за летние месяцы из различных источников. Я был  настолько поглощен этой работой, что даже на время пришлось прервать переписку... Чувствую себя таким измотанным и усталым, что едва пишу... Воспоминания подлинные и в основном касаются Баба. Частично их читали Бахаулле, просматривал также Абдул-Баха... После такого длительного и тяжелого напряжения перо буквально валится из рук, большей частью лежу..."
В ожидании скорого выхода книги, в октябре 1931 года Шоги Эффенди телеграфирует в Америку: "Обяжите всех англоязычных верующих сосредоточить усилия на изучении бессмертного повествования Набиля как существенной подготовительной работе перед новой интенсивной миссионерской кампанией необходимой в связи с завершением строительства Машрик уль-Азкара. Убежден что широкое распространение разнообразного и подлинного материала явится действенным оружием в крититический момент. Решительно рекомендуйте его всем возможным посетителям родины Бахауллы".
Всего в книге, которую Шоги Эффенди рекомендует  изучать верующим, семьсот сорок восемь страниц и более ста пятидесяти фотографий; в ней приведено факсимиле полного генеалогического древа Баба, собственноручно составленное Хранителем; кроме того текст, основанный на оригинальной рукописи Набиля, но преображенный блистательным пером и мыслью Шоги Эффенди, снабжен обширными подстрочными примечаниями на английском и французском, собранными из бесчисленных источников и проливающих свет на события, о которых рассказывает повествование, что в огромной мене увеличивает его историческую ценность и интерес. Подписанный и нумерованный вариант - edition de luxe - в количестве трехсот экземпляров был отпечатан и издан вмесет с основным тиражом. Два года исследовательской, компилятивной и переводческой работы ушло у Шоги Эффенди на то, чтобы дополнить и расширить это великолепное издание. В 1930 году он послал в Персию австралийского фотографа-бахаи, чтобы запечатлеть следы и историю жизни Баба на Его родине, сцены мученической смерти Его самого и Его последователей и другие исторически памятные места. Если бы Шоги Эффенди не сделал этого, большая часть этих  достопримечательностей в их исконном виде была бы утрачена навсегда. Параллельно с отбором фотографий для "Повествования Набиля" Шоги Эффенди проделал тщательнейшие приготовления для пересылки в Америку "бесценного наследия" - оригинальных Скрижалей Баба, обращенных к девятнадцати Его ученикам, и еще одну, бесконечно ценную - Бахаулле, "Тому, Кого явит Господь"; со всех них были сняты факсимильные копии. На фронтисписе он решил поместить цветное изображение интерьера Усыпальницы Баба. Наконец у Хранителя появился достойный подарок - целиком и полностью плод его работы, который он мог посвятить той, кого любил больше всего на свете:
Пресвятому Листу
последней  Свидетельнице Славного Героического
Века
Посвящаю я этот Труд
в Знак
Великой Признательности, Благодарности
и Любви
Впервые так близко познакомившись с историей жизни и эпохой Баба, бахаи Запада преобразились; словно драгоценная кровь этих первых жертв неожиданно окропила их.Им представилсь возможности охватить взглядом стоящую за ними традицию, увидеть, что их Вера была Верой, за которую люди с готовностью жертвовали своей жизнью, понять, о чем говорил Шоги Эффенди и чего он ждал от них, когда называл их духовными преемниками Глашатаев Зари. Семена, которые эта книга заронила в сердца западных последователей Бахауллы вызревали в годы Десятилетнего Крестового Похода, и чем далее, тем более обильный урожай суждено им приносить по мере развития и победного шествия Божественного Предначертания Абдул-Баха по земному шару.
В 1935 году Шоги Эффенди вновь преподнес западным бахаи великолепный подарок - опубликованную под названием "Крупицы из Писаний Бахауллы" рукопись, про которую сам Хранитель в письме к сэру Герберту Сэмюэлю пишет, что "она представляет собою подборку из наиболее характерных и доныне неопубликованных отрывков из выдающихся трудов Творца Откровения Бахаи". Если вспомнить скупые строки Нового Завета, прославленные слова Будды и буквально горстку изречений, принадлежащих некоторым другим Божественным светочам, которые тем не менее на целые века преобразили жизни миллионов людей, то одни только "Крупицы" служат руководством к действию и источником вдохновения, достаточным для духовного Завета любого Пророка. Профессор Норман Бентивич, благодаря Шоги Эффенди за присланный ему дарственный экземпляр "Крупиц", сказал: "Приветствую эту книгу как еще один плод Вашего усердного благочестия", - тем самым прекрасно обозначив суть работы Шоги Эффенди - донести до западного мира слова Явления Божия. Но, конечно же, самыми дорогими были сказанные по поводу этой книги в одном из разговоров с Мартой Рут слова румынской королевы Марии: "даже сомневающиеся обретут в ней могучую силу, если прочтут ее в уединении и дадут своей душе расправить крылья". Получив в январе 1936 года от Шоги Эффенди  дарственный экземпляр, королева написала Хранителю: "Разрешите выразить Вам свою самую искреннюю благодарность за чудесную книгу, каждое слово которой вдвойне драгоценно для меня в эти тревожные и беспокойные дни"; на что Хранитель ответил, что теперь чувствует - его усилия по переводу книги не пропали втуне, если королева смогла извлечь из чтения духовную пользу.
За "Крупицами" в 1936-37 годах последовал перевод под названием "Молитвы и Размышления Бахауллы", который вполне можно считать продолжением "Крупиц", включающим не менее богатый дополнительный материал. И вновь старый педагог Хранителя, Байярд Додж, сумел тонко оценить значение этого труда: "За глубокими и поэтичными мыслями, с которыми сталкиваешься, читая  "Молитвы и Размышления", стоит огромный  объем тяжелейшей проделанной работы... Я уже говорил  Вам, насколько изумляет меня совершенство, с каким Вы владеете английским". Получив экземпляр "Крупиц", профессор Додж пишет Хранителю: "Вы достигли такого великолепного владения языком, что я уверен - изречения не потеряли при переводе ни своего смысла, ни обаяния". Когда же до него дошли "Сокровенные Слова" в переводе Шоги Эффенди, он снова, с неменьшим пониманием значимости этой работы, пишет ему: "Я понимаю, какой это великий труд - передать по-английски все великолепие и красоту восточной мысли, и я поздравляю Вас с тем поистине безупречным совершенством, которого Вы достигли".
Сразу же после выхода в свет этой алмазной россыпи мыслей, родившихся от общения с Богом, непревзойденных ни в одной другой религиозной книге мира, Шоги Эффенди приступил к работе над самым пространным открытым письмом из написанных ранее, которое вышло в 1939 году под заголовком "Пришествие Божественной Справедливости". Оно было написано в течение года, который Хранитель провел в Европе из-за усиления террористических действий в Палестине, и обращено к бахаи Соединенных Штатов и Канады. В нем, как никогда раньше, Шоги Эффенди акцентирует роль, которую Общине предназначено сыграть в развитии судеб человечества на планете. Письмо определяет цели недавно начатого Семилетнего Плана - первого шага на пути воплощения положений Божественного Предначертания Абдул-Баха - и указывает, что от успеха этого величайшего совместного предприятия, когда-либо затевавшегося последователями Бахауллы, неизбежно будет зависеть судьба всей деятельности по установлению Его Миропорядка на остальных континентах земного шара. Доброжелательной, но твердой рукой Шоги Эффенди подносит североамериканской Общине зеркало, отражающее черты окружающей ее цивилизации, и в выражениях, которые властно приковывают взгляд и от которых кровь стынет в жилах, рисует ее пороки,указывая на истину, над которой вряд ли многие из членов Общины задумывались, а именно, что те самые пороки цивилизации и были мистической причиной, по которой Бог ныне избрал их родину Колыбелью Своего Миропорядка. Поскольку содержащиеся в "Пришествии Божественной Справедливости"т предостережения являются составной частоью мировоззрения и наставлений, которые Шоги Эффенди оставил верующим за годы своего служения, их нельзя обойти молчанием, если мы хотим получить хотя бы мало-мальски правильное представление его собственной миссии. В совершенно недвусмысленных выражениях он бичует нравственную распущенность, политическую коррупцию, расовые предрассудки и разъедающий основы общества материализм, противопоставляя им возвышенные образцы, данные Бахауллой в Его Учении, образцы, которым Он призывал подражать всех Своих последователей. Он предупреждает о скорой войне и призывает держаться стойко и мужественно, невзирая на любые грядущие испытания, могущие постигнуть их самих и их соотечественников, а также исполнить свою священную обязанность и победоносно завершить План, к осуществлению которого они недавно приступили в западном полушарии.
Другое открытое письмо, на сей раз обращенное ко всем бахаи Запада, появилось в печати в 1941 году. Получившее название "Обетованный День Настал", оно вкупе с "Пришествием Божественной Справедливости" делает упор на загнивании и упадке современного мира.  В письме, написанном во второй год войны, Шоги Эффенди обрушивает гневные обвинения на пороки цивилизации, клеймит развращенность и греховность века сего, как стрелы, мечет слова Самого Бахауллы: "Ибо настало время погибнуть миру и народам, его населяющим". "Обетованный день настал, день, когда громы обрушатся на вас и бездны разверзнутся у вас под ногами, и раздастся глас: "Се, отведайте от плодов дел своих!" "Скоро, скоро кара Его падет на вас и адский прах ослепит вам очи". "И когда пробьет назначенный час, явится то, от чего содрогнуться сыны человеческие". "Близится день, когда огнь ее (цивилизации) пожрет города и Великий Глагол провозгласит: "Царствие сие есть Царствие Бога Всемогущего и Всеславного!" "Скоро настанет день, когда они возопят о помощи, но не будет им ответа". "Ибо мы определили вам срок, о люди! И если в назначенный час не обратитесь к Господу, то, воистину, Он наложит десницу Свою на вас и ниспошлет на вас страшные беды ото всех сторон. Ибо сурова та кара, коей Господь ваш покарает вас!" "О, народы земные!  Воистину знайте, что беда неслышно крадется за вами и что тяжкое наказание ждет вас. Не думайте, что деяния ваши ускользнули от взора Моего. Клянусь Моей Красой! Все деяния ваши перо Мое начертало на смарагдовых скрижалях".
Хранитель рисует страшную, ужасающую и величественную картиру того бедственного положения, в каком оказалось человечество, упорно не желавшее признавать Бахауллу. "Суровые испытания, потрясающие мир", писал он, суть "в первую очередь плод суда Божия, произнесенного над человечеством, которое на протяжении целого века отказывалось признать Того, Чье пришествие было заповедано всеми религиями". Воспомнив все страдания, гонения, клевету и жестокость, которые претерпели Баб, Бахаулла и Абдул-Баха, Шоги Эффенди рассказывает нам об Их чистоте, Их долготерпении и стойкости перед лицом этих испытаний и об Их бесконечной усталости от этого мира в тот час, когда, запахнувшись в полы Своих одежд, Они отлетали в Небесные Пределы Своего Творца. Перечисляя грехи человечества против Безгрешных, Шоги Эффенди обличающим перстом указует на вождей человечества, царствующих особ, глав церкви и правителей, к которым двойное Богоявление прямо обратило Свою Весть и о чьем небрежении своим высшим долгом - прислушиваться к Гласу Господню - свидетельствует Сам Бахаулла: "Ибо два сословия среди людей захватили власть: цари и церковники".
Столь завораживающе глубокую и обширную тему представляют собой писания Шоги Эффенди, что, едва затронув содержание такой книги, как "Обетованный День настал", начинаешь блуждать в лабиринте блистательных мыслей, забывая о том, что истинная цель этих строк - не в том, чтобы обозреть содержание его книг, а в попытке обрисовать многосторонние обстоятельства его жизни. Однако не могу удержаться, чтобы не процитировать сроки из письма, которое некий простой и скромный верующий прислал Хранителю, когда эта книга вышла из печати: "Обетованный День настал" явилась для меня поистине книгой книг, я влюблен в нее, и единственное, что мне теперь нужно, это получше разобраться в собственных мыслях и чувствах. Спасибо тебе, Шоги Эффенди, за твою доброту, ты даже не знаешь, как много сделал для меня... Ты сделал все для нас. Но что сделали для тебя мы?..."
В промежутке между этими, назовем их так, отрытыми письмами - "Пришествие Божественной Справедливости" и "Обетованный день настал" - Шоги Эффенди подарли западным верующим пятую и последнюю книгу своих переводов из Писаний Бахауллы, над которой он работал зимой 1939-40 года, в не менее сложный и опасный период своей жизни, переслав ее в Америку для публикации накануне своего отъезда в Европу, где уже повсюду мерещился грозный оскал войны. "Послание сыну Волка" было последней из крупных работ Бахауллы; оно представляет из себя выдержки, сделанные Им Самим из Своих собственных Писаний (безусловно уникальный случай в религиозной истории!) на протяжении  последних двух лет Его жизни и, таким образом, занимает особое место в литературе о нашей Вере. В телеграмме, отправленной незадолго до выхода книги, Шоги Эффенди сообщает: "Уповаю ее изучение поспособствует дальнейшему просвещению более глубокому усвоению истин которых зависит конечный успех миссионерской деятельности"...
Цитирую из своего дневника, запись от 22 января 1944 года: "Сегодня внесли самые последние исправления в последний раздел книги Шоги Эффенди - "Взгляд в прошлое и будущее", и завтра отправляем ее Хорасу. Прошло два года - а вероятно, и того больше - с того дня, как Хранитель приступил к работе. Для него это была действительно непрестанная работа, тяжкий, страшно изматывающий труд, но книга того стоит! Она - чудо". Так зачастую великие события  в жизни находят выражение в краткой записи. сделанной теми, кто участвовал в них, и, вконец обессилев, добрался-таки до заветной цели, слишком устав и поэтому ограничиваясь лишь лаконичной дневниковой пометкой, описанием незначительного и случайного! И в данном случае прекрасное название того, о чем мы с Шоги Эффенди на протяжении двух лет не говорили иначе, чем как о "книге", возникло лишь в самом конце.
"Бог проходит рядом" это самый блестящий, самый удивительный рассказ о столетии, поистине "Прародительница" будущих исторических трудов, книга, в которой каждое слово - на вес золота, каждая фраза до предела насыщена мыслью, каждая мысль ведет читателя за собой в особую сферу. Вобрав множество выдающихся фактов, своей кристальной ясностью и точностью она напоминает снежинку, каждый узор которой совершенен, каждая тема блестяще очерчена, выверена, сбалансирована, завершена, являясь образцом и эаталоном для тех, кому в будущем суждено изучать, по-новому оценивать и разрабатывать Послание и Миропорядок Бахауллы. Это одно из самых ярких и поразительных достижений в жизни Шоги Эффенди, его единственная в полном смысле собственная книга, поскольку все остальные рукописи, вышедшие из-под его пера, несомненно благодаря глубочайшей врожденной скромности и смирению, относятся к разряду писем, обращенных к той или иной конкретной общине или части мира Бахаи.
Работая над рукописью "Бог проходит рядом", Шоги Эффенди придерживался следующей системы: в течение года он, книгу за книгой, читал Писания Бахаи на персидском и английском  и все, что было написано о Вере самими бахаи, будь то в рукописном или опубликованном виде, а также письменные свидетельства людей, не исповедовавших Веру, но донесших до нас ценные упоминания о ней. Думаю, в общей сложности количество прочитанного составило по меньше мере две сотни томов. По мере чтения он делал заметки и компилировал факты, выстраивая их в определенном порядке. Всякий, кто когда-либо имел отношение к работе исторического характера, знает, сколь весома здесь непосредственно исследователькая сторона дела, как часто в свете соответствующего материала приходится решать - данным какого источника отдать предпочтение, знает, насколько изнурителен этот труд. Теперь представьте, в какой степени это было тяжело Хранителю, который одновременно должен был готовиться к грядущему Столетию Веры и постоянно принимать решения, касающиеся прокетов Усыпальницы Баба. Когда все составные элементы будущей книги были подготовлены, Шоги Эффенди начал ткать из них узор - картину первого века Проповеди Бахаи. Он говорил, что в его задачу не входит писать подробную историю истекших ста лет, скорее - дать обзор наиболее ярких и значимых моментов зарождения и становления Веры, организации ее административных учреждений и того ряда кризисов, которые чудесным образом способствовали ее распространению и, высвобождая заключенную в ней Божественную силу, помогали одерживать победу за победой. Он явил нам панораму событий, которые, по его словам, "развернулись перед нашими глазами... за сто лет всемирного переворота", и приподнял  завесу над первыми действиями то "поразительно цельной и возвышенной драмы, тайну которой не под силу постичь человеческому разумению, кульминацию которой лишь смутно различает человеческий глаз, финал которой никому не дано предугадать".
Сколько сотен часов Шоги Эффенди провел, читая источники и комплируя свои выписки, сколько дней и месяцев он писал и зачастую переписывал следующие одна за другой, словно торжественная процессия, главы своей книги, сколько еще более утомительных дней просидел он за своей маленькой портативной машинкой, выстукивая несколькими пальцами - иногда, под конец, по десять часов кряду - окончательный вариант рукописи! А сколько часов провели мы, сидя глубоким  вечером, когда дневная работа за машинкой была окончена, рядом за большим столом в его спальне - перед каждым лежало по три экземпляра отпечатанного днем текста, и мы вычитывали, делали исправления, расставляли  от руки тысячи ударений на транслитерированных словах, которые Шоги Эффенди читал вслух, пока глаза его не наливались кровью, руки и ноги немели от усталости и напряжения - и так, пока не заканчивали целую главу или часть главы, напечатанную за день. Отступаться было нельзя. Снижать темп работы тоже не представлялось возможности. Хранитель старался обогнать самое время, чтобы преподнести западным бахаи этот неподражаемый подарок по случаю столетней годовщины зарождения их Веры. Несмотря на то, что он посылал исправленную рукопись в Америку в срок, по частям, из-за сложившихся в Соединенных Штатах условий с публикацией медлили, и книга вышла из печати только в середине ноября 1944 года.
Недостаточно будет сказать: "Взгляните, какой труд проделал этот человек". Важно - как и при каких обстоятельствах ему пришлось трудиться. Абдул-Баха написал "Скрижаль о Божественном Предначертании" когда был уже стар, изможден, и жизнь его, в конце первой мировой войны, подвергалась великой опасности. Шоги Эффенди, надломленный непосильным бременем двадцатилетних трудов, когда грозная волна второй мировой войны угрожала обрушиться на Святую Землю и уничтожить Всемирный Центр Веры и ее Хранителя, в дни, когда дом его сотрясали распри, вызванные нарушителями Завета, поставил перед собой задачу увековечить события первого века Эры Бахаи. Иногда, к сожалению, в эти годы мне приходилось видеть, как он плачет, словно его сердце вот-вот разорвется - так велики были его муки, такой чудовищный груз непрестанно давил на него!
Не довольствуясь только что завершенной историей на английском, Шоги Эффенди обратил свои мысли к дорогой его сердцу и преданной Общине исстрадавшихся и по-прежнему гонимых последователей Бахауллы у себя на родине и приступил к новой летописи первых ста лет существования Веры Бахаи в Персии. Это было схожее, хотя и сокращенное изложение того же предмета, несколько отличное по характеру от предыдущей книги, но не менее великолепное по богатству представленного материала и блестящему стилю. И хотя я постоянно помогала Хранителю все то время, пока он работал над рукописью "Бог проходит рядом", в данном случае такой необходимости не было. Разница между стилем персидской речи Шоги Эффенди, щедро уснащенной арабскими вкраплениями, и повседневным разговорным персидским языком примерно такова, как разница  между языком Шекспира  и современной журналистикой! При моем уровне владения персидским и полном незнании арабского я могла уловить не больше трех-четырех слов из десяти. Тем не менее Хранитель читал, или, скорее, пел мне некоторые отрывки, и величие его слов, их отточенность и сила воздействия были очевидны для меня, хотя я и не всегда могла полностью понять их смысл. Помню, как, когда я подходила к его комнате, до меня доносился  его бесконечно печальный, бесконечно прекрасный голос, тихо певший, пока он писал; нередко происходило любопытное: он выпевал предложение, записывая его, пока не попадалось слово, которое не ложилось в строку, и тогда любимый, бехотчетно напевающий голос резко смолкал, словно наткнувшись  на преграду, потом вновь начинал с самого начала фразы, доходил до той же точки и, если ему не удавалось преодолеть препятствие на этот раз, он повторял подобную процедуру, пока наконец не подбирал точное слово! Как будто некая дивная птица, затерянная в собственном мире, выводила  для себя самой свои трели. Это послание объемом в сто рукописных страниц - еще одни шедевр Шоги Эффенди. Два эти обзора ста лет существования Веры, написанные с великим ущербом для его здоровья и жизненных сил, в годы, когда мир сотрясала война, были бесценным подарком Хранителя всем бахаи к Столетию Веры.
За последовавшие тринадцать лет Шоги Эффенди не перевел и не написал ни одной книги. То, что у него не было больше для этого времени, обернулось для нас великой потерей. Мждународная Община, которую он с такими муками воздвигал начиная с 1921 года, теперь так разрослась, что поглащала все его время и силы, не давая возможности для творческой работы, в которой так нуждалась его щедро одаренная натура. Тем не менее он продолжал руководить верующими и их Нацинальными Собраниями, обращаясь к ним с письмами и еще чаще с пространными телеграммами. В 1941 году Шоги Эффенди уже начал вести отсчет победам, которые бахаи одерживали во всем мире. Из подобного типа обращений в конечном счете родились волнующие отчеты о сделанной работе, составлявшиеся ежегодно к празднику Ризван, отчеты, позволявшие верующим в каждой стране увидеть свои труды как часть единого великого целого.
С самого начала своего служения и чем дальше, тем больше Шоги Эффенди прибегал к помощи телеграмм и каблограмм - не только потому, что это экономило время, но и потому, чкак он объяснял мне,  что это имело большой психологический эффект; телеграфное послание заряжает человека ощущением безотлагательности и драматизма, а это - зачастую лучший способ добиться цели. Шоги Эффенди довел то, что можно было бы назвать телеграфным стилем, до уровня едва ли не нового литературного жанра. Часто он отправлял телеграммы по объему не меньшие, чем письма. И когда он составлял их, мысль его тоже как бы обретала сокращенную форму. Суть состояла не в том, чтобы сначала изложить мысль обычным стилем, а затем, отбросив все слова там, где это возможно, сохранить общее значение; он изначально мыслил будущий текст без таких слов, и в результате стиль становился предельно графичным, насыщенным и волнующим. И этот стиль - а зачастую и смысл - нарушается, если попытаться внести в текст все эти "если", "что", "и" для того, чтобы якобы прояснить значение. Делать подобные интерполяции, не оговаривая этого, является недопустимым вмешательством в тексты нашей Веры, как если бы издатель стал делать вставки в тексты самого Шоги Эффенди с целью "пояснить" мысль Шоги Эффенди там, где это кажется ему необходимым; с другой стороны пояснять текст, даже в скобках, значит заведомо считать читателя глупцом, неспособным самостоятельно понять, что именно хотел сказать Хранитель.
Вплоть до конца своих дней Шоги Эффенди продолжал вдохновлять мир Бахаи своими мыслями и наставлениями; из-под его пера выходили слова огромной силы, по значению равные многим томам. Но эта эпоха подошла к концу одновременно с завершением войны и ростом административной деятельности во всем мире. Но хотя внутренние силы никогда не покидали его, и часы, которые он проводил, трудясь на ниве Дела Божия, он проводил с полной отдачей до самой своей кончины, Шоги Эффенди чувствовал глубокую усталость.
Жизненный труд Шоги Эффенди довольно отчетливо делится  на четыре основные части: его переводы Слов Бахауллы, Баба, Абдул-Баха и повествования Набиля; его собственные сочинения такие, как летопись столетия - "Бог проходит рядом", равно как и непрерывнй поток руководящих наставлений, рождавшихся под его пером и указывавших верующим значение, время и методы возведения их административных учреждений; долгосрочная прорамма расширения и упрочения материальных и финансовых ресурсов всемирной Веры, включавшая не только завершение, возведение новых и работы по отделке и украшению уже имеющихся Святынь Бахаи во Всемирном Центре, но и постройку Домов Поклонения, приобретение недвижимости для местных и национальных органов и расширение фондов в различных странах Востока и Запада, и, прежде всего, умелая ориентация мысли верующих и неверующих в направлении идей, заключенных в учении Веры, и в упорядочении структуры этого учения как широкого, всеобъемлющего взгляда на значение, скрытый смысл и цель религии Бахауллы, а по сути и самой религиозной истины в ее изображении человека как венца творения Божия и в ее стремлении к установлению Царства Божия на земле.

Информация о материале

Просмотров: 709

Развитие Всемирного Центра Веры под эгидой Хранителя является одним из основных достижений его жизни, которое по важности своей может сравниться лишь с расширением и упрочением Дела на всем земном шаре. Об уникальном значении этого Центра Шоги Эффенди писал: "... Святая Земля - кибла всемирной общины, сердце, из которого непрестанно бьет источник животворящей жнергии Веры, центральная точка, вкруг которой разворачивается разнообразная деятельность предустановленного свыше Административного Порядка".
Когда в 1921 году Шоги Эффенди принял ответственность, возложенную на него Завещанием Абдул-Баха, собственность бахаи в Хайфе и Акке состояла из Усыпальницы Бахауллы в Бахджи, расположенной в доме, принадлежавшем наследникам дочери Бахауллы из рода Афнан, где Он был похоронен  после Своего вознесения; Усыпальницы Баба на горе Кармель, окруженной несколькими земельными участками, приобретенными еще при жизни Абдул-Баха, на одном из которых стоял Дом восточных паломников; из дома Аббуда, где Бахаулла много лет жил в Акке и котором Он повествует в Китаб-и-Акдас; Ризвана и прилегающих садов, а также дома Абдул-Баха в Хайфе. Дворец Бахауллы, расположенный рядом с Его Усыпальницей, был занят нарушителем Завета Мухаммадом Али; при этом почти вся собственность бахаи была зарегистрирована либо на имя нескольких членов семьи, либо  на немногих отдельных преподавателей общины. Таким ненадежным в целом было положение Веры и принадлежавшей ей собственности по отношению к закону, что проведенная Шоги Эффенди за годы его служения работа по сохранению и расширению этих Святынь и окружающих их земель, по из регистрации - во многих случаях на имя узаконенных местных палестинских филиалов различных Национальных Собраний Бахаи - и по освобождению их от муниципальных и общенациональных налогов, - работа эта кажется едва ли не чудом. Когда мы вспоминаем, что позиция Хранителя в 1922 году была  столь шаткой, что Мухаммад Али отважился захватить ключи от Святой Гробницы Бахауллы, что многие мусульманские и христианские деятели, завидуя мировому признанию, которым Абдул-Баха пользовался в последние годы Своей жизни, изо всех сил стремились опорочить Его юного преемника в глазах властей и что сам Шоги Эффенди, едва вступив в должность Хранителя, мгновенно столкнулся с очень серьезными проблемами самого разного рода, - мы не можем вновь не изумляться мудрости и искусству, с каким он управлял делами Всемирного Центра.
Героический век Веры миновал. Тот период, который Шоги Эффенди назвал Веком Строительства, открывался его служением и все время формировался при его непосредственном участии. Прекрасно понимая, что ни по своему положению, ни по своим способностям он не может сравниться с возлюбленным Учителем, Шоги Эффенди отказался подражать Ему в чем бы то ни было - в одежде, привычках, манере держаться. Поступать так он считал безрасудным и неуважительным. Новый день открылся в истории Дела - новый день, требующий новых методов работы. Наступала эра эмансипации Веры, признания ее незвимимого статуса, становления ее Уклада, строительства ее учреждений. Абдул-Баха приехал в Святую Землю будучи изгнанником, узником; хотя во время Своих поездок на Запад и в своих письмах Он мог провозглашать независимый характер Дела Своего Отца, в местных условиях Он не мог вплоть до конца Своих дней отрешиться от обычаев, так долго связывавших Его с преобладающей мусульманской традицией; вести себя некрасиво, причинять вред окружающим было не в духе учения Бахаи. Но Шоги Эффенди, только что вернувшийся после учебы в Англии, молодой, воспитанный на западный манер, мог сделать это. Как бы ни любили и ни уважали Абдул-Баха, Его не воспринимали Главой независимой всемирной религии, а скорее - святым героем великой духовной философии всемирного братства, человеком знатным и выдающимся среди палестинской знати. Он подчинял Себе окружающих неподражаемой силой личного воздействия. Шоги Эффенди понимал, что ему никогда не удастся добиться этого в обстоятельствах, сопрождавших начало его служения, да он и не стремился к этому. Его функция повсюду - особенно же во Всемирном Центре - сводилась к тому, чтобы завоевать признание Дела в качестве мировой религии, обладающей таким же статусом и прерогативами, как христианство, ислам и иудаизм.
С самого начала он учитывал тот факт, что если ему суждено основать Всемирный Центр на нужной основе в годы, когда Вера Бахаи неизбежно должна распространяться за рубежом, то его собственное положение - положение не местного или национального Главы  Веры, а ее Всемирного Главы - следует перевести на совершенно новое основание. Хотя Палестина и была священной землей для каждой из трех названных выше мировых релегий, она в то же время не являлась из духовным либо административным средоточием, и следовательно все эти страны находиилсь принципиально в ином положении, чем он. Он же, будучи Главой религии не меньшего масштаба и находясь непосредственно в ее духовном и административном средоточии, обладал правом превосходства по отношению к остальным религиозным Главам в стране. Но, хотя с самого начала своего служения Шоги Эффеди понимал это, он был достаточно мудр, чтобы сознавать, что у него нет ни малейшей надежды внушить эту точку зрения другим. Он нашел блестящий выход из положения, не ограничиваясь сферой деятельности Учителя и уклоняясь от прямого участия в различных социальных мероприятиях, будь то официальные или какие-либо другие. Он знал, что среди местных ученых мужей у него нет никаких шансов завоевать авторитет, подобающий его положению, и что если его вследствие его возраста   и мощного влияния многочисленной мусульманской общины отодвинут как представителя Веры на второстепенный план, ситуация будет и в дальнейшем складываться вокруг этого прецедента и ему практически невозможнос будет занять дожное место как Главы Всемирной Религии. В первую очередь именно поэтому на протяжении тридцати шести лет Шоги Эффенди за исключением одного или двух случаев отазывался от всех государственных и муниципальных постов и таким  образом не принимал участия в общественной жизни, постоянно, хотя и ненавязчиво настаивая на том, что он сам или лицо, назначенное им по собственному усмотрению, должны пользоваться соответствующим право приоритета; к концу своей жизни он практически одержал победу в этой долгой битве, и, хотя представители бахаи не всегда удостаивались такого приоритета, какого добивался Шоги Эффенди, они были надежно защищены от постоянной дискриминации на официальных постах. В тех редких случаях, когда он сам посещал мероприятия израильских властей, ему оказывались подобазие почести как Главе Всемирной Религии. Учитывая его постоянную занятость, кризисы, которые то и дело обрушивались на него на протяжении всей жизни, и то время, которое он уделял паломникам, полный отказ от общественной жизни на был так уж ощутим для  Шоги Эффенди. Однако это усугубляло его изоляцию и серьезно ограничивало его интеллектуальное общение, тот стимул, который могли бы стать для него встречи с людьми его масштаба.
Тем не менее в первые двадцать лет своего служения Шоги Эффенди находился в довольно тесном личном  контакте с несколькими Верховными и районными комиссарами, что помогло ему вернуть ключи от Гробницы Бахауллы и закрепить за собой неоспоримое право на опеку над нею, вступит во владение Дворцом Бахауллы, получить разрешение захоронить ближайших родственников Абдул-Баха рядом  с Усыпальницей Баба, в центре достаточно фешенебельного жилого квартала на горе Кармель, заставить власти признать брачные свидетельства бахаи на том же основании, что аналогичные документы иудеев, христиан и мусульман, и, главное, благодаря своим настойчивым усилиям - внушить британским властям представление о священной природе собственности бахаи в Палестине и - соответственно - освободить их  от обложения муниципальными и национальными налогами, к чему он стремился.
Бахджи всегда было главной заботой Шоги  Эффенди, и он решительно намеревался отстоять не только Усыпальницу, где покоился Бахаулла, но и Его последнее пристанище в этом мире, а также строения и земли вблизи от него. После кончины Бахауллы в 1892 году Мухаммад Али и его родственники до 1929 года владели этим домом, известным как "Каср", или Дворец, Уди Хаммара - зданием уникальным для Палестины в силу его величественного архитектурного стиля, которое было приобретено для Бахауллы до конца Его дней. К моменту, о котором идет речь, Дворец пришел в самое плачевное состояние: стены его были все в пятнах сырости, крыша провалилась, некогда прекрасные комнаты - заброшены или превращены в кладовки. В ноябре 1927 года Шоги Эффенди писал одному из друзей о том, что "Мухаммад Али до сих пор занимает Каср, и Маджиддин (его двоюродный брат) обратился к нам, прося починить крышу, которая может рухнуть каждую минуту. Ему недвусмысленно было отвечено, что мы не приступим к ремонту, пока все не выедут из здания". В конце концов Дворец пришел в такое состояние, что нарушителям Завета не оставалось ничего иного, как согласиться на требование Шоги Эффенди. 27 ноября 1929 года накануне восьмой годовщины со дня смерти Абдул-Баха Шоги Эффенди телеграфировал родственника: "... Каср оставлен. Восстановительные работы начались", - а 5 декабря он пишет одному из друзей: "... Мухаммад Али и его последователи, около сорока лет занимавшие Дворец Бахауллы, наконец оставили его; на фотографии хорошо видно, в каком состоянии находится ныне здание! Работы по восстановленю уже начаты, и паломники посещают комнаты, где скончался Бахаулла и гед Он провел самые мирные и счастливые дни Своей жизни". Через два года работы закончились. Стараниями Шоги Эффенди зданию вернули его былую красоту. Хранитель привез в Бахджи верующего, которому часто приходилось бывать здесь в юности и который мог со знанием дела и ответственностью наблюдать за ходом работ. Кровля, деревянные части строения, фрески на галерее, сложная роспись по трафарету на стенах всех комнат верхнего этажа, изящное перекрытие потолков - все было восстановлено в первоначальном виде. Но и после этого Шоги Эффенди продолжал украшать помещения Дворца дорогими коврами, которые присылали верующие из Персии, развешивал на стенах замечательно иллюстированные свитки, принадлежавшие перу знаменитого калиграфа-бахаи, Мешкин Калама, обставлял комнаты книжными шкафами с перводами произведений авторов бахаи на различные языки, с бесчисленными фотографиями и представляющими исторический интерес документами, после чего пригласил посетить Дворец британского Верховного комиссара, и сам показывал ему здание. Когда осмотр подошел к концу, Шоги Эффенди спросил, не считает ли Его Превосходительство, что подобное место, столь священное для бахаи всего мира, никоим образом не может считаться чьей-то частной резиденцией и должно быть сохранено как центр паломничества и исторический музей. Его Превосходительство, на которого, несомненно, произвел сильное впечатление  как сам защитник, так и приведенные им аргументы, дал свое согласие, и Дворец перешел в руки Хранителя. К апрелю 1932 года паломникам предоставили почетное право проводить ночь в стенах священного здания, и двери его были открыты для посетителей, не исповедующих Веру, которые отныне могли бродить по прекрасным залам, разглядывая впечатляющий набор свидетельств всемирного характера Дела, многочисленные фотостатические копии регистраций Собраний бахаи, брачных свидетельств и прочих исторических материалов таких, как фотографии мучеников и первопроходцев Веры.
Помню, как вплоть до последних дней жизни Хранителя, несмотря на то, что Дворец принадлежал ему, его постоянно раздражало, что нарушители  Завета по-прежнему занимают один из прилегающих домов. В ночь вознесения Бахауллы, кгда Хранитель, как Глава Бахаи, посетив комнату  во Дворце, где Он скончался, следовал в Его Усыпальницу, ему приходилось проходить мимо комнаты, в которой нарушители Завета держали своего хранителя и откуда часто раздавались громкие комментарии в адрес Шоги Эффенди, еще более омрачавшие и без того полную воспоминаний ночь. И только в июне 1957 года Шоги Эффенди смог, наконец, оповестить всех бахаи мира: "С чувствами глубокой радости воодушевления благодарности накануне шестьдесят пятой годовщины Вознесеня Бахауллы возвещаем знаменатльной эпохальной победе одержанной над бесчестной шайкой нарушителей Его  Завета которые протяжении более шестидесяти лет окопались преддверии Пресвятой Усыпальницы Бахаи".
Начиная с января 1923 года, когда он написал старшему сыну дочери Бахауллы письмо с просьбой окончательно объявить, что, какими бы законными правами ни обладало семейство Афнана на Усыпальницу в Бахджи, место это по сути своей принадлежит всему Движению Бахаи, и вплоть до конца своей жизни Шоги Эффенди боролся за то, чтобы подвести прочную основу под законный статус этого Святого  Места вопреки противодействию позорной шайки родственников, которая сопротивлялась его усилиям более тридцати лет. И только благодаря действию сил неисповедимого Провидения после окончания войны за независимость, в результате массового исхода арабов, среди которых было немало врагов Веры, Шоги Эффенди удалось в конце концов выйти победителем из этой растянувшейся на десятилетия схватки. В 1952 году давнее желание Шоги Эффенди осуществилось: окружающие Гробницу и Дворец Бахауллы зефмли, общей площадью более 145 тысяч квадратных метров, бил приобретены. Еще в 1931 году Шоги Эффенди пробовал склонить правительство реквизировать часть этих земель, коорые изначально являлись собственностью Дворца, но впоследствии были незаконно присвоены мусульманскими друзьями и приверженцами Мухаммада Али, однако власти отказались вмешиваться, а цена, которую запросили владельцы, в десять раз превышала рыночную стоимость земли. Хранителю пришлось ждать почти двадцать лет, прежде чем судьба в лице войны вернула земли законным владельцам. Помимо этого в последние годы жизни Хранитель приобрел Дом паломников, перешедший в ведение Абдул-Баха после кончины Бахауллы, и так называемый Чайный дом Учителя, где Он часто принимал верующих, включая первую группу паломников с Запада. В 1952 года правительство Израиля прекратило начатый  в гражданском суде Хайфы нарушителями Завета процесс против Хранителя в связи со сносом дома в Бахджи и поддержало его заявление о том, что дело носит религиозный характер, таким образом еще раз дав ему возможность одержать победу над окопавшимися врагами Абдул-Баха, которые в своей неугасимой злобе и ненависти удерживали свой последний укрепленный пункт рядом со Святой Усыпальницей Бахауллы. Наконец, в 1957 году, и вновь не без содействия государственных властей, Шоги Эффенди - на основании их близкого расположения к святым местам паломничества - удалось получить ордер на экспроприацию домов, занятых теми, кого он называл "жалким охвостьем" нарушителей Завета и таким образом очистить Харам-е Акдас от этой духовной скверны. Нарушители Завета так горячо протестовали против этого распоряжения, которое влекло их выселение из Бахджи, что подали иск в Верховный суд Израиля, но проиграли дело и были вынуждены раз и навсегда покинуть святые места.
Хранитель не скрывал своего желания лично наблюдать за сносом этих домов, стоявших в непосредственной близости от Дворца и Усыпальницы, но ему уже никогда не суждено было вернуться в Святую Землю. Когда задуманный им план был приведен в исполнение и через несколько месяцев после его кончины дома сравняли с землей, обнаружилось, что план большого регулярного сада, который он разбил перед ними, выверен настолько тщательно, что его можно продолжить и - мне так и хочется сказать, расстелить, подобно ковру, - через все то место, которое ранее занимали дома вплоть до  самых стен Дворца.
Всегда помнивший о том, что в основе его миссии Хранителя лежит неукоснительное следование наставлениям возлюбленного Учителя, Шоги Эффенди отводил второе по важности место заботам об Усыпальнице Баба. Деятельность, связанная с этой  второй наисвятейшей Усыпальницей Веры Бахаи, имела два аспекта: завершение самой постройки и защита окружающей ее территории. Во-первых надо было соорудить три дополнительных зала, а также надстройку, которая сама по себе представляет целое сооружение, безусловно, одно из самых прекрасных на побережье Средиземного моря; во-вторых - постепенно приобретать, что и осуществлялось на протяжении трети столетия, широкой оградительной полосы земли, окружающей Усыпальницу от подножия до вершины горы Кармель. Эта площадь примерно в пятьдесят акров лучше  всего видна ночью - огромный темный V-образный участок в самом сердце города, в центр его словно вознилась золотая булавк - залитая ярким светом Усыпальница Баба, величественно покоящаяся в лоне горе  и оттеняемая бархатно-черным фоном садов. Тридцать шесть лет Шоги Эффенди благоговейно лелеял эту Святыню на Горе Божией; столь впечатляюща, ни с чем не сравнима и обширан проделанная им работа, что мне кажется, будто он вложил в эит камни и землю частицу своего существа.
Более ста лет понадобилось Бахаулле, Абдул-Баха и Шоги Эффенди, чтобы исполнить свой священный долг по захоронению останков Баба, долг, тянувшийся со дня Его мученической смерти в 1850 году до окончательного завершения Его Усыпальницы в 1953-ем. Начиная с момента, когда Он узнал о казни Баба, вплоть до Своего Вознесения в 1892 году Бахаулла охранял Священный Прах, руководя его перемещениями из одного тайного места хранения в другое. Посетив гору Кармель, Он собственноручно указал Абдул-Баха, где тело Баба должно обрести вечное упокоение, повелел приобрести этот участок земли, перенести тайно хранимые останки из Персии и предать их здесь погребению. Абдул-Баха, хотя и был в то время узником, смог получить маленький деревянный ящик с останками Баба и Его товарищей, разделивших с Ним мученическую смерть; ящик доставили из Персии сначала караваном, потом на борту корабля. Когда первая группа западных паломников посетила город-тюрьму Акку зимой 1898-99 года, драгоценные останки уже, под строжайшим секретом, хранились в доме Учителя.
Однажды, в 1915 году, стоя на ступенях Своего дома и глядя на Гробницу Баба, Абдул-Баха заметил: "Великая Усыпальница осталась незавершенной. Нужны еще десять - двадцать тысяч  фунтов. Если будет на то Воля Господня, мы доведем дело до конца. Сейчас мы еще на полпути". Одному из паломников Он сказал: "Усыпальнице Баба надлежит быть выстроенной в великолепном, величественном стиле", - и даже заказал некоему жившему в Хайфе турку сделать набросок того, какой окончательный вид будет иметь Усыпальница. И хотя Он совершенно ясно представлял себе, как должна выглядеть Усыпальница, завершить работу выпало Шоги Эффенди.
В 1928 году он приступил  к работам по выемке части скалы позади здания, чтобы расчистить место для трех дополнительных, больших, с высокими потолками и сводами залов. 14 февраля 1929 года он телеграфирует Афнанам: "Работы возведению Макама начались" (персидское слово "Макам" - "Стоянка" - обозначает Усыпальницу Баба), а в декабре того же года - уведомляет одного из верующих: "сооружение трех дополнительных помещений, примыкающих к Усыпальнице на горе Кармель, скоро будет завершено, и предначертание Учителя - создать основание Мавзолея из девяти залов - выполнено". Интересно отметить, что завершение начатой Абдул-Баха постройки, само по себе представлявшее немалый труд, и дорогостоящая и требовавшая особого внимания реставрация Дворца Бахауллы были предприняты в течение одного года и заняли примерно равное время.
Во всем, за что бы ни брался Шоги Эффенди, он руководствовался желанием Учителя. К 1907 году Абдул-Баха успел закончить шесть из девяти залов, в центре которых должно было покоиться  тело Баба, и в этом же году в одном из них, обращенном к морю, уже проводились собрания. В 1909 Он собственноручно поместил останки Глашатая и Мученика Веры в окончательно предназначенное для их упокоения место. В следующем году Он отправился в поездки по западным странам, затем разразилась война, и последовала кончина Учителя. Но Он успел  оставить основную идею  плана постройки: девять залов, окруженных галереей, и венчающий здание купол. Шоги Эффенди постоянно помнил о плане Учителя, но выполнение его  рисовалось крайне неопределенно. Когда и где искать архитектора, который смог бы разработать проект Усыпальницы, где взять деньги на строительство?
Ответ пришел самым неожиданным образом. В 1940 году после  смерти моей матери в Буэнос-Айресе отеу остался совершенно одиноким, я была его единственным ребенком. С присущей ему и только ему добротой и лаской  Шоги Эффенди сказал мне как-то, что теперь, после  смерти матушки, место отца с нами. Хранитель  пригласил его присоединиться к нам, и, несмотря на войну, арена которой расширялась с каждым днем, отцу это удалось. Много лет при осуществлении тех или иных строительных работ на землях, принадлежащих общине, Шоги Эффенди прибегал к случайной помощи местных архитекторов и инженеров. Кроме трех дополнительных залов Усыпальницы Баба, больших и выразительных надгробий на могилах ближайших родственников Абдул-Баха и работ по восстановлению Дворца, Шоги Эффенди осуществил сооружение красивых ворот перед входом на могилу Пресвятого Листа, снес дом Думита, когда представилась возможность приобрести его, и использовал камень, дверные и оконные рамы для расширения Дома восточных паломников, а также построил перекинутый через улицу мост, чтобы довести одну из террас до Усыпальницы. В 1937 году отец разработал план нескольких комнат дополнительно к тем, которые занимал Хранитель на крыше дома Абдул-Баха. За исключением подобных случаев, когда действительно требовалась помощь профессионала, Шоги Эффенди неизменно сам делал все замеры лестниц и боковых входов в сады. Лично у меня в таких вещах не было никакого опыта, и я помню, как однажды, когда ему захотелось построить более выразительный участок лестницы, ведущей к Усыпальнице  Баба в конце новой дорожки, с контнрфорсами по обеим сторонам, мы несколько часов трудились, выверяя пропорции, но, когда я в конце концов сделала бумажный макет в масштабе, вид его вызвал у нас обоих смутные опасения! Однако результат оказался не только любопытным, но даже вполне удовлетворительным. Дело в том, что Хранитель хотя и не был профессионалом, ему не хотелось без нужды тратить деньги на архитектора ради таких мелочей, которые для него самого оборачивалисбь проблемой и отнимали понапрасну время. Однажды, вернувшись из садов Усыпальницы, он спросил меня, что я думаю по поводу  таких-то и таких-то размеров для очередного пролета. Я ответила, что напротив через улицу, в Доме западных паломников живет один из лучших канадских архитекторов, и почему бы ему не попросить папу сделать эту работу для него. Помню, он удивленно взглянул на меня и спросил, действительно ли это возможно. Я заверила Хранителя, что для отца это сущая ерунда  и он сделает промеры и эскиз за одну минуту. И дело вовсе не в том, что Шоги Эффенди не доверял отцу как архитектору; он уже посылал папе в Монреаль фотографии чугунных ворот, которые заказал для верхней террасы Усыпальницы, и просил его вписать ворота в окончательный чертеж; предложенный отцом вариант ему действительно очень понравился, но поскольку так и не удалось достигнуть согласия с муниципалитетом насчет границы террасы и муниципальной собственности, проект так никогда и не был осуществлен. Хранителю просто не пришло в голову, что после стольких лет борьбы в одиночку рядом вдруг оказался кто-то, кто мог помочь ему в этих делах. Так началось это замечательное сотрудничество. Никогда не знала двух других людей, наделенных таким же безупречным чувством пропорции, как Шоги Эффенди и отец, причем у Хранителя оно было даже еще более развито.
Когда я оглядываюсь на жизнь Шоги Эффенди, мне кажется, что помимо великого Дела Веры, чьи победы так много значили для него, из всех верующих Марта Рут и Сазерленд Максвелл, каждый по-своему, давали ему наиболее глубокое личное удовлетворение. В чем-то они были очень похожи - набожные, смиренные души, обожавшие Шоги Эффенди и с радостью отдававшие преданному служению все силы. И хотя труды Марты были гораздо более значимы для Дела, таланты Сазарленда стали тем орудием, посредством  которого Шоги Эффенди смог наконец с легкостью выразить творческую, художественную сторону своей натуры, что приносило обоим радость и удовлетворение. До последних дней своей жизни отец делал для Шоги Эффенди чертежи лестниц, стенных пролетов, колонн, светильников и множества ворот, ведущих в сады на горе Кармель. Будучи опытным архитектором, он помимо этого замечательно рисовал  карандашом и красками и делал любую лепку и резьбу собственнными руками. Помню, однажды вечером, после того как Шоги Эффенди попросил отца сделать чертеж главного входа на территорию Усыпальницы, включающий металлоконструкции, изготовленные для упомянутой выше незаконченной  последней террасы, я принесла ему готовый эскиз. Хранитель сидел в постели и, когда я передала ему небольшой цветной рисунок, он долго молча смотрел на него и наконец воскликнул: "Это просто нечестно!" Я была весьма смущена подобной реакцией и спросила, что он хочет этим сказать. "Но, - ответил он, - разве можно устоять перед такой красотой!" Он не только построил вход по этому эскизу, но, вставив его в рамку, повесил рядом с кроватью.
Испробовав силы отца на нескольких небольших проектах и обнаружив, что его никак нельзя упрекнуть в недостатке таланта и усердия, Шоги Эффенди неожиданно - кажется, это было в конце 1942 года - скажал мне, что хочет, чтобы отец занялся разработкой чертежей для надстройки Усыпальницы Баба. Строитель наконец обрел орудие, с помощью которого мог воплотить предначертание Абдул-Баха.
Оглядываясь на последовавшие за этим решением месяцы, я поражаюсь тому, как Шоги Эффенди, полностью поглощенному работой над книгой "Бог проходит рядом" - время торопило закончить ее к близящейся Столетней Годовщине - удавалось уделять столько внимания этому другому великому начинанию. С самого начала Шоги Эффенди дал Сазерланду только самые краткие указания относительно того, что было желательно; он сказал, что Усыпальница не должна быть чисто западной или чисто восточной по стилю, что необходимыми деталями ансамбля должны являться купол и галерея, но при этом постройка не должна походить на мечеть или западный храм; иначе говоря, он предоствил отцу полную свободу при разработке проекта. Первый вариант, который представил отец, выглядел как постройка с галереей и верхним рядом окон, освещающих хоры, увенчанная пирамидальным куполом - Шоги Эффенди эскиз не понравился; обсудив форму купола с Сазерлендом, он сказал, что  ему бы хотелось, чтобы по форме купол напоминал купол собора Святого Петра в Риме, который он считал самым прекрасным из всех существующих. Бог не только наделил Шоги Эффенди талантом архитектора, но помимо чисто архитектурного чутья Он с Своей бесконечной милости не только одарил его бесконечной духовной благодатью, но и редкой способностью в жизни любого профессионала - способностью обращать свое даровнаие и многолетний опыт в благородное вино, достойное выражение его гения. Второй эскиз, сделанный отцом, хотя и удовлетворил Шоги Эффенди с точки зреня пропорций, но показался слишком западным по духу, и он снова попросил переделать его. Отец остался доволен предложением и изменил стиль купола, использовав те черты, которые уже применял однажды при разработке купола американского Храма Бахаи, участвовавшего в конкурсе и включавшего в некоторых своих деталях явно выраженные черты индийского стиля. Это последний вариант пришелся весьма по вкусу Хранителю за исключением верхней части оконного ряда, который, с его точки зрения, должен был быть расположен выше. Неделю за неделей Сазерленд представлял Хранителю все новые эскизы, пока наконец ныне существующие и в высшей степени оригинальные минареты не были одобрены им 25 декабря 1943 года. Предложения, внесенные Хранителем, сказались также и на форме четырех углов аркады, которые он хотел видеть более остроконечными и которые были соответственным образом изменены. Хотя Шоги Эффенди очень понравился окончательный проект, разработанный отцом в красках, он сказал, что хотел бы иметь сделанный в масштабе макет, прежде чем принять окончательное решение по вопросу такой важности, поскольку, имея перед глазами макет, он сможет зрительно представить себе постройку; если больше возражений с его стороны не последует, он планировал публично огласить решение о принятии проекта, приурочив это событие к Столетней Годовщине Провозглашения Баба, которое должно было отмечаться в Хайфе.
В те дни было чрезвычайно трудно найти человека, который бы мог взяться за изготовление подобного макета, и хотя номинально был назначен некто, кто взялся за осуществление такой работы, практически большую часть ее делал сам отец, проделавший ее в крайне сжатые сроки. К маю макет был готов.  Самым тщательным образом изучив его, Шоги Эффенди принял решение,  и 22 мая пресса была оповещена, что проект Усыпальницы Баба избран и постройка ее завершится так скоро, как позволят обстоятельства. Во время дневного собрания мужчин-бахаи 23 мая в Доме восточных паломников, в присутствии Хранителя, а также большого числа посетителей из других стран, для увековечения события, произошедшего на заре Веры сто лет тому назад, макет уже стоял на столе Шоги Эффенди для всеобщего обозрения. Два дня спустя он телеграфировал в Америку: "... Известите друзей связи радостными событиями столетней годовщины Провозглашения  Мученика Глашатая Веры отмеченного историческим решением завершении постройки Его гробницы возведенной Абдул-Баха месте избранном Бахауллой. Недавно разработанный проект купола представлен собранию верующих. Молюсь скорейшем преодолении препятствий пути завершения великого Предначертания задуманного Основателем Веры и взлелеянного Средоточием Его Завета".
Когда эта весть разнеслась по миру, он приближался к концу самой страшной войны в своей истории; бахаи западного полушария напрягали все силы, чтобы достичь исполнения целей  своего первого Семилетнего Плана; верующие страдали от экономической разрухи, коснувшейся большинства стран. Несомненно, что в силу этих причин и потому, что Хранитель старался не использовать фонды Усыпальницы, осуществление этого проекта прошло незаметно, и о нем не было больше никаких сообщений вплоть до 11 апреля 1946 года, когда Шоги Эффенди дал указания мистеру Максверру приступать к работам по Усыпальнице и несколько позже сам уведомил об этом муниципальные власти:

Хайфа
7 декабря 1947 года
В Комиссию по городскому строительству и планированию города Хайфы.
Председателю
Уважаемый сэр:
В дополнение к прилагаемым чертежам и просьбе разрешения на строительство, хочу добавить несколько пояснений.
Часть гробницы Баба и Абдул-Баха, столь хорошо известного жителям Хайфы как Аббас Эффенди, уже частично существуют на горе Кармель. В нынешнем своем состоянии, несмотря на окружающие их со всех сторон сады, они имеют впоне обжитой, хотя и несколько воинственный вид.
В мои намерения ныне входит завершение строительства этого здания, сохраняя его первоначальный план и в то же время украсив его прекрасной монументальной надстройкой, таким образом улучшив общий внешний вид склонов горы Кармель.
Назначение этой постройки, по завершению работ, останется прежней. Иными словами она будет использоваться исключительно как Усыпальница, в которой покоятся останки Баба.
Из прилагаемых эскизов вы сможете убедиться, что здание состоит из аркады, включающей двадцать четыре мраморные или иные монолитные колонны, возвышающиеся над орнаментальной балюстрадой первого  этажа здания. К возведению этой части  здания мы хотели бы приступить незамедлительно, а к постройке промежуточной части и купола, который будет венчать всю композицию - впоследствии, как скоро как это будет возможно.
Архитектором этого монументального здания является мистер У. С. Максвелл, хорошо известный канадский архитектор, фирма которого производила строительство гостиницы "Шато Фронтенак" в Квебеке, здания парламента в Реджине, Художественной галереи, церкви Мессии и нескольких банковских зданий в Монреале. Полагаю, что его проект Гробницы Баба украсит наш город  и привлечет в него дополнительных посетителей.
Искренне Ваш,
 Шоги Раббани

Я процитировала это письмо целиком, поскольку оно показывает, насколько искусно, тактично и в то же время ясно Шоги Эффенди обращался к властям, что гарантировало ему необходимое разрешение на проведение строительства. 15 декабря Шоги Эффенди телеграфирует в Америку: "Получено счастливое разрешение завершение планов и спецификацийна возведение аркады окружающей Усыпальницу Баба что является первым шагом на пути завершения сооружения Купола замысленного Абдул-Баха и знаменует окончание предприятия начатого Им пятьдесят лет тому назад в соответствии указаниями Самого Бахауллы".
Однако хотя первые исторические шаги по преодолению препятствий на пути реализации этого плана были предприняты, препятствия эти продолжали расти день ото дня. Срок действия британского мандата истекал; Палестину продолжали потрясать гражданские волнения, которые скоро должны были вылиться в военное столкновение. Запасы необходимого для строительства Усыпальницы камня находились столь близко от ливанской  границы, что никто не мог определенно сказать, когда начнутся поставки. Помимо этого огромное количество скального материала, необходимого для постройки, требовало значительного числа квалифицированного рабочих, которых практически невозможно было нанять в стране в это время. Ввиду этого Шоги Эффенди с присущим ему практическим и смелым складом ума принял иное решение: попробовать, нельзя ли произвести часть работ в Италии.
Невозможно привести все подробности, столь удивительной во всех отношениях была сага, в которую вылилось строительство Усыпальницы. Письмо, которое я от лица Хранителя написала доктору Уго Джакери, очень ясно дает представление об атмосфере тех дней: "... Мистер Максвелл... в силу ряда затруднений... не смог подписать никакого контракта на осуществление данное работы здесь в Палестине. Тем не менее он вступил в контакт с итальянской фирмой в Карраре относительно котнракта на гранитные колонны, которые будут окружать первый этаж здания. Сейчас он отбывает в Италию с тем, чтобы, в первую очередь, подписать вышеупомянутый контракт, и, если удастся тдостать также камень подходящий для местных условий, заключить дополнительные контракты на капители  колонн и часть резных украшений... Мистер Уиден... будет сопровождать мистера Максвелла, чтобы позаботиться о нем в пути и помочь ему в осуществлении его миссии... Поскольку местные условия крайне неопределенны, так же как и ближайшее будущее страны, Хранитель чрезвычайно обеспокоен тем, чтобы контракты в Италии были заключены как можно скорее, прежде чем какие-либо обстоятельства отсрочат возвращение мистера Максвелла и мистера Уидена. Поэтому он будет чрезвычайно признателен Вам, если Вы сможете уделить необходимое время, чтобы помочь им, исполняя при них роль переводчика и наблюдая за тем, чтобы они вошли в контакт с нужными итальянскими фирмами, на которые можно положиться... К сожалению, ввиду того, что практически вся связь с Иерусалимом в данный момент прервана... мистер Уиден был не в состоянии связаться с итальянским консульством и получить визу. Если Вы не сможете организовать  для него визу в Риме, когда его самолет прибудет туда, ему придется лететь на том же самолете в Женеву... и уже по возвращении присоединиться к мистеру Масвеллу... поскольку мистеру Максвеллу недавно исполнилось семьдесят четыре года, то, хотя он и пребывает в добром здравии, мы надеемся, что Вы должным образом позаботитесь о нем... Положение здесь настолько серьезнее, что для нас крайне важно, чтобы мистер  Максвелл и мистер Уиден смогли успешно завершить все свои дела и вернуться в Палестину..."
15-го числа того же месяца  я по поручению Хранителя написала Хорасу Холли, секретарю Американского национального собрания, подробно уведомляя его о готовящейся поездке в Италию и объясняя, что поскольку фонды Хранителя заморожены в Палестине из-за строгих валютных ограничени, "он хочет попросить друзей, имеющих к тому возможность, организовать заем с тем, чтобы финансировать заключение контрактов... он сам лично желает выступать в роли гаранта в этом деле и вернут ссуду при первой же возможности. Он очень обеспокоен, чтобы по этому поводу не было никакого недопонимания. и двусмысленности. Он финансирует работу  из международных фондов Дела и хочет заключить соглашения, по которому возместит временный заем... Наше положение здесь настолько неопределенно, что корреспонденция может прерваться в любой день, почему Хранитель и спешит довести до Вас эту информацию... если необходимые соглашения будут заключены и контракты подписаны, то мистер Джакери будет выступать как наш представитель в этом деле, получая суммы, которые Вы будете переводить из Америки, наблюдая за работами в Италии и приняв на себя всю полноту ответственности, если все мы вдруг оказемся отрезаны друг от друга... Хранитель настоятельно просил мистера Максвелла и мистера Уидена вернуться в Палестину не позже чем  через три недели, поскольку опасается, что мы можем окончательно утратить с ними связь... Поразительно, однако работы во возведению Усыпальницы уже настолько продвинулись, что, кажется, уже можно предвидеть их завершение.
Но многие и серьезнейшие препятствия еще осталось преодолеть, и Хранитель верит, что они будут преодолены".
И все же даже в такое смутное время еще один шаг в невероятно сложной судьбе останков Баба и сооружении Его Гробницы бал предпринят. С тревогой наблюдали мы, как на следующий день, 16-го апреля, мой отец и мистер Уиден отправились в путь на полностью бронированной машине: открытой оставалась лишь полоса обзора шириной в полдюйма, для того чтобы таксист мог следить за дорогой. До тех пор пока мы не получили телеграммы из Италии, мы находились  в полной неопределенности относительно их судьбы. На половине пути к аэродрому им пришлось выйти из такси и пройти несколько сот метров, неся свои тяжелые чемоданы - совершенно ненужный труд, и тем не менее крайне характерная ситуация, могущая ожидать любого в те дни. Их самолет улетал одним из последних  из аэропорта в Лидде, прежде чем он был взят штурмом и все полеты не прекращены на какое-то время. Во время их отсутствия разыгралась война за независимость, и вся страна погрузилась в тяжелые дни военного столкновения.
В течение 1948 года Шоги Эффенди - второй раз за двадцать лет - самостоятельно предпринял выемку скального грунта позади Усыпальницы, чтобы расширить площадку, необходимую для сооружения аркады. Работа была чрезвычайно трудоемкая, пришлось вывезти сотни квадратных метров камня. Во все время проведения работ Хранитель проявлял свою обычную изобретательность: он приобрел партию старых рельс и тележку, проложил рельсы по дорожке, шедшей параллельно Усыпальнице и перед ней, и камень, спускавшийся по деревянным желобам, переправлялся на восточную часть террасы, где использовался для выравнивания уровня самой террасы. С раннего утра и до позднего вечера, часто проводя по восьми и более часов на ногах, день за днем и месяц за месяцем Хранитель руководил работами. Разумеется, это была работа не для него, но он хотел, чтобы все делалось не только быстро, но и экономно, и вряд ли кто-то мог заменить его на этом месте, учитывая его упорствои и несгибаемую волю. Именно так, за счет своей неутомимой решимости и настойчивости, Шоги Эффенди превратил Святыни Всемирного Центра  в то, что мы видим сегодня собственными глазами.
В моем дневнике 24 февраля 1949 года, в четверг, записано: "В воскресенье М... (подрядчик) приступил к закладке юго-восточного  и западного оснований здания.  Неделю спустя уложат камни у врат - итак, работа начнется по-настоящему".  Долгие месяцы труда Хранителя подходили к концу; теперь здание начнет расти в высоту! Неустано Шоги Эффенди  трудился  над сооружением Усыпальницы, которую он называл "вершиной непреклонного Стремления Бахауллы - воздвигнуть вечный и подобающий мемориал  Божественному Провозвестнику и Сооснователю Своей Веры". Он не только построил его, он вложил в него столько страсти, что мемориал поистине превратился в живое воплощение Веры Бахаи, здание, к которому  было устремлено не только сердце самого Хранителя, но и всех верующих.  Он превратил обычную постройку здания в волнующее, исполненное драматизма действо. Когда он объявлял о прибытии новых кораблей с грузом камня из Италии и называл количество полученных тонн, когда он сообщал о завершении новой части постройки или когда оповещал нас о том, что площадь купола будет равна двумстам пятидесяти квадратным метрам, или когда рассказывал о том, как прекрасна та или иная часть отделки, магия его слов и энтузиазм, которым они дышали, заставляли нас чувствовать прилив радости и ощущать себя соучастниками чего-то бесконечно волнующего и  прекрасного - так, что обычный скучный факт из скучного делового отчета, составленного скучными людьми, воспламенял наше воображение и еще глубже связывал нас с нашей Верой. Стоит ли удивляться, что верующие, озабоченные положением в своих странах в послевоенный период, тянулись к нему и старались всячески помогать за пять лет завершить поистине "предприятие всемирного масштаба", обошедшееся в три четверти миллиона долларов.
Первоначально Шоги Эффенди предполагал соорудить только аркаду Усыпальницы, а остальную часть надстройки завершить позднее, но широкая поддержка бахаи всего мира, внесших свой вклад в постройку священного здания, общее ухудшение международной ситуации, экономические трения, приведшие к росту цен, и тот факт, что квалифицированные строители, осуществлявшие работы по возведению аркады столь успешно, по-прежнему находились в распоряжении компании, поставлявшей камень из Италии, определили его решение не прерывать строительство.
Подобное начинание, отнявшее столько лет и сопряженное со столь многими трудностями, не прошло бесследно для здоровья Хранителя. Переговоры с главным  инженером и подрядчиком, которых я лично представляла Хранителю, зачастую проходили с большими трудностями, поскольку никому из них не удавалось хоть как-то отклонить Шоги Эффенди от принятых решений или провести его в деловом отношении; либо предлагаемые ему ставки оказывались слишком высоки, что он наотрез отказывался принять их, либо - как произошло в одном случае - он заявил о том, что на неопределенный срок прекращает строительство Усыпальницы, ибо не намерен платить безрассудно завышенную цену. Он прокладывал себе путь сквозь  все препятствия, и часто я, к собственному удивлению, оказывалась мечом в его руках! Не только камень, но даже иногда цемент и металлоконструкции приходилсь вывозить из Италии, ввиду острого местного дефицита, и это тоже было источником бесконечных тревог и осложнений.
Помимо подобных проблем существовала еще одна, которая долгое время беспокоила Хранителя и даже явилась причиной приостановки сооружения надстройки Усыпальницы, поскольку следует помнить, что аркада лишь окружает существующее здание, а не возвышается на нем. Чтобы достроить Усыпальницу, восемь бетонных столбов должны были поддерживать ее внутренние стены, упираясь в скальное основание. Это было сильным источником беспокойства Хранителя, потому что точные размеры помещения, где покоятся останки Абдул-Баха, неизвестны и существовала более чем реальная опасность при установке столбов обрушить одну из стен. Никогда еще присущие Хранителю благоговение, достоинство и святость не раскрывались в такой мере, как в связи с этой проблемой. Шоги Эффенди говорил, что если мы хотя  бы частично повредим свод, то тело Учителя придется переносить в другое место. С моей точки зрения, все выглядело очень просто; тело на время можно куда-то перенести. Какой речью разразился тогда Шоги Эффенди! Жаль, что я точно не запомнила его слов. Он говорил, что с останками Учителя нельзя обращаться так бесцеремонно. Их нужно перенести подобающим образом, с пышной церемонией, подобающим же образом положить в другом месте и затем почтительно перезахоронить. Где вопрошал Шоги Эффенди он найдет людей достойных участвовать в таком торжественном и священном событии среди членов местной общины, начисто лишенных рвения, в основном слуг, да еще сейчас, когда двери во все соседние страны закрыты? И, наконец, где он найдет достойное место для упокоения священных останков Абдул-Баха, пока не завершены работы по внутренней отделке Его Усыпальницы? Сам голос его дрожал об благоговения и священного трепета. После этого случая я гораздо глубже прониклась религиозным духом. После того как отец  с инженером тщательнейшим образом  простучали стены и потолок, а присутствовавшие  на церемонии погребения Учителя старые верующие указали место, где по их воспоминаниям мог находиться свод, было решено, что если столбы расположить как можно ближе к наружным стенам, то крайне маловероятно, что один из них заденет свод гробницы, и работы начались.
В марте 1952 года Сазерленд Максвелл умер после длившейся двух лет болезни. И хотя смерть его не могла помешать выполнению проекта, разработанного им для Усыпальницы, но для купола очень не хватало крупномасштабных цветных эскизов, придававших особую детальность и блеск совершенства его работе. В знак признания заслуг отца и доктора Джакери при сооружении Усыпальницы Баба Шоги Эффенди  назвал их именами двое врат оригинальной постройки, а позже - одни из врат восьмиугольного здания - в честь мистера Айоаса, руководившего сооружением барабана и купола.
Когда Усыпальница, в создание которой он вложил столько любви и заботы, была наконец закончена, Шоги Эффенди, считая, что ей присущи исконно женские качества - прекрасный облик и чистота - назвал ее "Королевой  горы Кармель". Он описывал ее так: "она величаво высится на Святой Горе Божией, в своей блистающей золотой порфире, белоснежных одеждах, в ожерелье из изумрудной зелени - вид, который пленит любого, смотреть ли на нее с воздуха, с моря, с равнины или холма". Из всех бесчисленных отрывков, в которых Шоги Эффенди восхваляет и объясняет глубокое духовное значение этого Места, самым поразительным является тот, где он рассматривает останки Глашатая и Мученика Веры как центр некоего духовного водоворота. Баб, которого Сам Бахаулла описывал как "Суть, вкруг Которой обращаются реальности всех Посланников и Пророков", в царстве духа, сказал Шоги Эффенди, в форме Священного Праха, оставленного Им на земле, есть сердце и средоточие девяти концентрических кругов: первым и самым большим из этих кругов является сам земной шар; в него вписан второй - Святая Земля, которую Абдул-Баха называл "Гнездом Пророков"; третий круг внутри этого Гнезда - Гора Божия, Виноградник Господень, прибежище Илии, Чье Возвращение символизировал Сам Баб; все, находящееся на Горе, свято и принадлежит международной Общине Веры; сады и террасы представляют Пресвятой Двор; на этом Дворе, во всей своей поразительной красоте стоит Мавзолей Баба - Раковина; в Раковине же заключена Бесценная Жемчужина, Святая Святых, Гробница, построенная Самим Учителем; внутри Святилища находится Склеп, или Рака, центральное помещение Усыпальницы; внутри Склепа - алебастровый Саркофаг, Пресвятой Гроб, в котором, как писал Шоги Эффенди, "хранится неоценимое Сокровище, Святой Прах Баба".
Шоги Эффенди называл Усыпальницу "институтом", и трудно переоценить роль, которую этот институт призван был сыграть "в расширении Всемирного Административного Центра Веры Бахаи и в возникновении его высших институтов, представляющих в зародыше ее будущий Миропорядок". По мере того, как  Усыпальница росла во всем своем величии, Шоги Эффенди все больше приоткрывал ее истинное значение; он писал, что это не только первое и самое святое здание, возведенное во Всемирном Центре Веры, но и "первый из международных институтов, возвещающий об учреждении Верховного Законодательного Органа Всемирного Административного Центра..."
Прах Бахауллы, "Средоточие Поклонения", или "Кибла", для верующих был слишком священным по своей сути и слишком бесконечно возвышенным по Своему положению, чтобы выступать  в качестве духовного двигателя, заряжающего Своей энергией институты Его Миропорядка. В свою очередь, Прах Баба, который  описал собственное положение по отношению к Бахаулле как "Кольцо на руке Того, Кого явит Господь", "Кольцо, Которое Он может повернуть, когда того пожелает", был избран Самим Бахауллой Средоточием, вокруг которого должны объединиться Его Административные Учреждения и под Чьей сенью они будут действовать по Его воле; при этом Он Сам выбрал место захоронения на горе Кармель и повелел Абдул-Баха приобрести этот участок, перенести останки из Персии и захоронить их именно здесь. Следует помнить, что еще задолго до провозглашения Бахауллой Своего положения именно Баб поднял клич, призывающий к установлению "Нового Уклада". А посему выбор Его останков был наиболее подобающим и знаменательным для этой цели. Шоги Эффенди очень четко провел это разграничение, когда говорил о двоякой природе многих зданий Всемирного Центра: обеих Усыпальниц, двух родственных Административных и Духовных Центров Веры.
Вряд ли приходится сомневаться, что, когда Шоги Эффенди прочел Завещание Абдул-Баха, первой его мыслью было скорейшее учреждение Высшего Административного Органа Веры Бахаи - Всемирного Дома Справедливости.  Одним из самых первых его шагов на этом пути было - в 1922 году - призвать в Хайфу самых почтенных верующих и обсудить с ними данный вопрос. Он постоянно возвращается к этой же проблеме в своих обращениях - так, в первом же своем письмом в Персию он упоминает о Всемирном Доме Справедливости и заявляет, что вскоре объявит друзьям о предварительных мероприятиях по его избранию. У него никогда не возникало ни малейшего сомнения относительно его значения и того, как он должен функционировать; в марте 1923 года он писал о нем как о "Верховном Совете, который будет направлять, организовывать и объединять деятельность Движения во всем мире". Несомненно, что в первые дни служения Хранителем руководили две силы: первая - его юношеская нетерпеливость и пыл, побуждавшие его как можно скорее выполнить наставления возлюбленного Учителя, в том числе - учредить Всемирный Дом Справедливости; вторая - руководство свыше и покровительство, обещанное ему в Завещании; вторая влияла на первую. Раз за разом Шоги Эффенди пытался предпринять хотя бы предварительные шаги к выборам, но раз за разом Рука Провидения направляла события таким образом, что  преждевременные действия оказывались невозможны. На одном из совещаний в 1922 года ему, должно быть, внезапно стало ясно, что, сколь бы желанной ни была даже предварительная ступень формирования Всемирного Дома Справедливости, опасно предпринимать такой шаг в данный момент. Прочная административная основа, необходимая для выборов и дальнейшей работы, отсутствовала, равно как и достаточное число сведующих  и квалифицированных верующих, из среды которых мог бы осуществляться выбор.
Обнаружив, что врата к созданию Всемирного Дома Справедливости еще закрыты, Шоги Эффенди попытался учредить хотя бы  первичные формы, которые могли бы предшествовать выборам. Когда в начале своего служения он думал о том, чтобы вызвать в Хайфу людей, которые  помогли бы ему в его работе, он имел в виду образование определенного органа во Всемирном Центре. Это явствует из его собственных слов. 30 августа 1926 года он писал одному из бахаи: "Я с беспокойством думаю о средствах и путях создания в Хайфе чего-то вроде эффективного и компетентного Секретариата... Я много размышлял над этим и до сих пор повсюду ищу сведущего, надежного и обязательного помощника, который мог бы беспрепятственно  и неограниченно посвящать... свое время столь деликатному и ответственному заданию. Если это удастся, я питаю самые радужные надежды на укрепление жизненно важных связей между Центром в Хайфе и Собраниями бахаи в других частях света". 7 декабря того же года он уведомил одного из родственников, что двое видных верующих присоединились к нему в Хайфе и что "мы надеемся сформировать нечто вроде международного Секретариата Бахаи..." Тем не менее истинное значение, которое придавал этому Секретариату Шоги Эффенди, ясно видно из письма, написанного им две недели спустя, в котором он представляет  этих двух верующих мистеру Абрамсону, комиссару Восточного района Палестины; упомянув их имена, он продолжает, что "... просил этих двух представителей Веры Бахаи... приехать в Хайфу, дабы обсудить со мной и другими представителями бахаи Востока формирование Международного Секретариата Бахаи как предварительный шаг к учреждению Международного Совета Бахаи".
В письме  паломника-индуса своему другу, посланном из Хайфы 15 июня 1929 года, читаем: "Шоги Эффенди говорит... что до тех пор пока Национальные Собрания в разных странах не стабилизируются и не завоюют более организованных и прочных позиций, невозможно учредить даже неформальный Дом Справедливости. Он хочет, чтобы не мешкая разработали устав Национального Собрания и зарегистрировали его в правительстве Индии - как устав религигиозного либо коммерческого предприятия... В своих последних письмах верующим Востока Шоги Эффенди просит их также незамедлительно способствовать официальному признанию Духовных Собраний в качестве Верховных религиозных судов..."
Интересно отметить, что в письме к миссис Станнард, которая заведовала Международным Бюро Бахаи в Женеве - оганизацией, ставившей своей целью развивать деятельность Веры в европейских странах и самым широким образом стимулировать ее международные функции, организацией, которую непосредственно курировал и вдохновлял сам Шоги Эффенди, - он в августе 1926 года пишет, что хочет, чтобы Бюллетень Бахаи, издаваемый этим Бюро, отныне публиковался на "трех ведущих европейских языках, а именно, английском, французском и немецком... В своей телеграмме я также выразил готовность расширять общую и финансовую поддержку, с той целью чтобы бюллетень печатался на трех официально признанных языках западной части мира Бахаи... Ваш Ценр в Швейцарии и журнал бахаи, издаваемый на эсперанто в Гамбурге, - оба в какой-то степени предназначены разделить те функции, которые в будущем перейдут к Международному Совету Бахаи".
Во множестве подобных посланий, особенно в первые десять лет своего служения, Шоги Эффенди не скрывает постоянной заинтересованности в образовании чего-то наподобие Международного Секретариата или Совета, откладывая избрание самого по себе Всемирного Дома Справедливости, функции, роль и значение которого представлялись ему все более всеобъемлющими. Некоторое время в течение лета 1929 года Хранитель обдумывал идею созыва Международной Конференции Бахаи, на которой верующие могли бы неофициально собраться, чтобы обсудить пути и средства ускорения формирования восточных Национальных Духовных Собраний, а также - общие вопросы администрования, и таким образом ускорить день, когда, как то предсказывал Абдул-Баха, будет избран Всемирный Дом Справедливости. Некоторые старые бахаи придерживались несколько иной точки зрения на то, что должно происходит на подобного рода конференции, считая, что желательно избрание некоего временного органа. Когда Шоги Эффенди стало известно об этом, он немедленно телеграфировал, 12 декабря 1929 года, двум верующим, принимавшим наиболее активное участие в устроении этой конференции, и категорически запретил ее проведение, мотивируя это тем, что не хочет, чтобы она стала "источником смуты, взаимонепонимания или прямого противостояния". Он отступил перед лицом великой опасности, которую видел в том, что люди незрелые, не проникшиеся глубоким пониманием Административного Порядка, над созиданием которого он трудился, примут не себя власть, ответственность и функции, исполнять которые пока они совершенно очевидно неспособны. В течение более двадцати лет дело касательно Всемирного Дома Справедливости пребывало в состоянии неопределенности, а постоянные упоминания о его создании, которые можно обнаружить в ранних письмах Шоги Эффенди, прекратились после создания им Международного Совета, состоявшего из членов, назначаемых непосредственно им самим. Исходя из того, что он говорил мне в разное время, не сомневаюсь, что, сразу после того как он стал Хранителем, он почувствовал, что определенные видные верующие стремятся войти в состав Дома Справедливости либо какого-то еще временного учреждения, в чем он усматривал приуменьшение собственной роли, а с их стороны - желание взять в свои руки бразды пралвения Делом Божиим; все они по возрасту годились ему в отцы, и, каково бы ни было их мнение относительно Завещания Учителя, он представлялся им во многих  смыслах неопытным юнцом.
С самого начала Шоги Эффенди сконцетрировался на увеличении и укреплении "различных, местных и национальных Собраний". Еще в 1924 году он заявлял, что они являются "краеугольным камнем, на котором покоится и на котором в будущем учередится и поднимется Всемирный Дом". В более поздние годы, призывая к созданию новых национальных органов, Хранитель практически неизменно прибегал к фразам и формулировкам, похожим на ту, которую мы находим в его телеграмме, обращенной в 1951 году к Четвертой европейской миссионерской конференции: "... Будущее здание Всемирного Дома Справедливости зависит от прочности и стабильности основ заложенных различными общинами на Востоке Западе, предназначенных укреплению за счет возникновения трех Национальных Собраний... ожидаемм возникновение подобных учреждений европейском континенте..." Предверяя выборы этого величественного Органа, Шоги Эффенди выступал с заявлениями, которые, дополняя слова его Основателя, Бахауллы, и недвусмысленно ясные прерогативы, возложенные на него Абдул-Баха в Его Завещании, могли лишь облегчить выполнение задач Всемирного Дома по крайней мере на тысячу лет. Шоги Эффенди называл Всемирный Дом Справедливости "зачатком  и предвестником Нового Миропорядка"; он говрил, что "будущий Дом" станет Домом, на который "потомки станут взирать как на последнее прибежище среди обломков цивилизации"; что ему предназначено быть "последним звеном, венчающим строение изначального Миропорядка Бахауллы"; Всемирный Дом Справедливости должен был стать "высшим законодательным органом в административной иерархии Веры" и ее "высшим избирательным институтом". Хранитель утверждал: "На Доверенных Дома Справедливости" Бахаулла "возлагал обязанность издавать законы по вопросам, прямо не выраженным в Его Писаниях, и обещал, что "Господь ниспошлет им потребное вдохновение". Он писал также, что "... власть и прерогативы Всемирного Дома Справедливости, обладающего исключительным правом издавать законы по вопросам, недостаточно четко обозначенным в Пресвятой Книге; положение, освобождающее его членов от какой бы то ни было ответственности по отношению к тем, кого они представляют, и от обязанности согласовывать с ними свои взгляды, убеждения и чувства; специфические положения, в соответствии с которыми масса верующих должна свободно, демократическим путем избирать Орган, представляющий единственный законодательный институт в мировой Общине Бахаи, - таковы некоторые из черт, в своей совокупности отличающие Порядок, отождествляемый с Откровением Бахауллы, от всех прочих существующих ныне систем человеческого правления".
Совершенно неожиданно - дело было в Швейцарии в ноябре 1950 года, когда мой отец, как выразился Шоги Эффенди, "чудодейственно" излечился от тяжелого недуга, - Хранитель, к моему немалому изумлению, отправил несколько телеграмм, в которых приглашал приехать в Хайфу первую группу тех, кто позднее стал членами Международного Совета Бахаи. Как и всему, что он делал, этому поступку предшествовала забрезжившая в потемках мысль, которая в конце концов, подобно яркому светилу новой идеи, поднималась над горизонтом. После нашего возвращения в Святую Землю, когда прибывший первым Лотфулла Хаким, Джесси и Этель Ривелл, а также Амелия Коллинз и Мейсон Рими собрались за столом в Доме паломников Запада вместе с Глэдис Уиден и ее мужем Бэном, которые уже жили там, Хранитель возвестил нам о своем намерении создать на основе нашей группы Международный Совет, и все мы были потрясены беспрецендентной смелостью этого шага и тем, какой бесконечной благодатью оделял он всех присутствующих, равно как и весь мир Бахаи в целом. Тем не менее лишь 9 января 1951 года он оповестил об этом событии в своей исторической телеграмме: "Известите Национальные Собрания на Востоке Западе великом эпохальном решении формировании первого Международного Совета Бахаи предшественника высшего административного учреждения предназначенного возникнуть в конце времен в пределах под сенью Всемирного Духовного Ценра Веры уже существующего городах близнецах Акке Хайфе".
Исполнение пророчеств Бахауллы и Абдул-Баха, образование независимого израильского государства после истечения двухлетнего срока, развертывание исторического предприятия, связанного с возведением надстройки Усыпальницы Баба, наконец, достигшие полной зрелости девять в полную силу функционирующих Национальных Собрания - все это вместе взятое  подтолкнуло  Хранителя к принятию исторического решения, ставшего поистине краегоульным камнем в развитии Административного Порядка за тридцать лет. В продолжении той же телеграммы Шоги Эффенди говорит о том, что новое учреждение имеет троякую функцию: укреплять связи с властями недавно возникшего государства, помогать ему в строительстве Усыпальницы (поскольку лишь аркада была к тому времени завершена) и вести переговоры с гражданскими властями по вопросам, касающимся статуса личности. Впоследствии к этим функциям добавятся и другие, произойдет это тогда, когда "первое, зачаточное Международное Учреждение", поднявшись до уровня официально признанного Суда Бахаи, преобразуется в избирательный орган и достигнет конечного развития в форме Всемирного Дома Справедливости; Дом Справедливости, в свою очередь, обрастет вспомогательными учреждениями, в совокупности составляющими Всемирный Административный Центр. Послание это, столь волнующее по своему размаху, прозвучало над миром Бахаи подобно раскату грома. Как искушенный инженер, постепенно, по частям собирающий свою машину, Шоги Эффенди теперь укрепил раму, которой суждено было своевременно поддерживать последнее, венчающее звено - Всемирный Дом Справедливости.
Четырнадцать месяцев спустя, 8 марта 1952 года, в пространной телеграмме, обращенной к миру Бахаи, Шоги Эффенди возвестил о расширении Международного Совета Бахаи: "Состав членов включает отныне Амат уль-Баха Рухийа избранного осуществления связи между мной и Советом. Десницы Дела Мейсон Рими, Амелия Коллинз, Уго Джакери, Лирой Айоас соответственно назначаются президентом, вице-президентом, освобожденным членом, генеральным секретарем. Джесси Ривелл, Этель Ривелл, Лотфулла Хаким казначеем, западным и восточными секретарями-ассистентами". Изначальный состав члено был изменен вследствие отъезда мистера и миссис Уиден в связи со здоровьем, прибытием мистера Айоаса, предложившего свои услуги Хранителю, и включением в состав Совета доктора Джакери, который продолжал оставаться в Италии и наблюдал за сооружением Усыпальницы - буквально каждый камень ее добывался в карьерах этой страны, там же подвергался обработке и затем по морю отправлялся в Хайфу, золотые же плитки для кровли были заказаны в Голландии, - а также действовал как представитель и доверенное лицо Шоги Эффенди, заказывая и приобретая многие другие предметы, которые требовались в Святой Земле. В мае 1955 года Хранитель оповестил, что число членов Совета увеличивается до девяти человек за счет включения Сильвии Айовас. По своим функциям Международный Совет Бахи был схож с Секретариатом, который Хранитель хотел учредить еще много лет назад; члены Совета получали наставления непосредственно от самого Шоги Эффенди в неофициальной обстановке за столом Дома паломников, а вовсе не как члены какой-то формальной организации; собрания проводились нечасто, поскольку все без исключения члены были постоянно заняты исполнением многочисленных дел, которые поручал им Хранитель. Шоги Эффенди искусно использовал новое учреждение для того, чтобы создать в представлении правительства и городских властей образ международного органа, управляющего административными делами Всемирного Центра. Общественность не беспокоило, какой реальной властью обладает Совет; мы, составлявшие его, знали, что буквально за всем стоит Шоги Эффенди; общественность же тем не менее начинала прозревать в Совете нечто, что со временем могло развиться во Всемирный Дом Справдливости.
Между первым и вторым обращениями, в которых Шоги Эффенди информировал мир бахаи о создании и членах Международного Совета Бахаи, он предпринял еще один фундаментальный шаг в историческом развитии Всемирного Центра Веры - 24 декабря 1951 года Хранитель официально объявил о назначении первых Десниц Дела Божия, числом двенадцать человек, равномерно распределенных  между Святой Землей, Азией, Америкой и Европой. Вот имена людей, возведенных Хранителем в столь высокий чин: Сазерленд Максвелл, Мейсон Рими и Амелия Коллинз, представлявшие Десницы Дела Божия в Святой Земле; Валиулла  Варка, Таразулла Самандари и Али Акбар Фурутан в Азии; Хорас Холли, Дороти Бейкер и Лирой Айоас в Америке; Джордж Таунсенд, Германн Гроссман и Уго Джакери в Европе. Два месяца спустя, 29 февраля 1952 года, Хранитель возвестил друзьям на Востоке и Западе об увеличении числа Десниц Дела Божия до девятнадцати, добавив к ним канадского представителя Фреда Шопфлохера, американку Коринну Тру, представителей Персии Зикруллу Кадема и Шуауллу Алаи, Адельберта Мюльшлегеля в Германии, Мусу Банани в Африке и Клару Данн в Австралии. Дважды назначив Десницы Дела Божия, Шоги Эффенди дал понять, что для него ныне пробил час прибегнуть к подобному шагу в соответствии с предвидениями Абдул-Баха в Его Завещании и что это - процесс, параллельный предварительному формированию Международного Совета Бахаи, предназначенного увенчаться образованием Всемирного Дома Справедливости. Он объявил также, что на возвышенный институт Десниц в соответствии с Завещанием Абдул-Баха возлагается священная двоякая функция - распространять Веру и хранить ее единство.
В последнем послании Шоги Эффенди миру Бахаи в октябре 1957 года он возвестил о том, что назначает "новые Десницы Дела Божия... Девять новооблеченных этим возвышающим чином: Инек Олинга, Уильям Сирс и Джон Робартс на западе и юге Африки; Хасан Бальюзи и Джон Ферраби в Великобритании; Коллис Фезерстоун и Рахматулла Мухаджир на островах Тихого океана; и, наконец, Аб уль-Касим Фаизи на Аравийском полуострове - избраны из обитателей четырех континентов земного шара и, представляя Ростки, принадлежат равно к черной и белой расе и происходят из христианской, мусульманской, еврейской и языческой среды".
За двухмесячный период 1952 года Хранитель созда Вахид - девятнадцать Десниц Дела и сохранял это число вплоть до 1957 года, когда прибавли к ним еще восемь, таким образом доведя  общее число до трижды превышающего девять. После кончины одной из девятнадцати Десниц Шоги Эффенди назначл нового члена. Двое из назначенных так Десниц заняли места своих отцов: "плащ" отца лег на мои плечи 26 марта 1952 года после смерти Сазерленда Максвелла; Али Мухаммад Варка наследовал своему отцу 15 ноября 1955 года и тоже стал Доверенным Хукука. После того как Дороти Бейкер погибла в результате несчастного случая, Пол Хейни был назначен новой Десницей Дела 19 марта 1954, а вслед за кончиной Фреда Шопфлохера - Джалал Хазе был возведен в этот чин 7 декабря 1953: вскоре после смерти Джона Таунсенда, 27 марта 1957 года, Хранитель назначил новой Десницей Агнессу Александр; таким образом, число девятнадцать сохранялось до третьего назначения Десниц, возвещенном в последнем великом обращении Шоги Эффенди посреди Всемирного Крестового Похода.
В промежутке между 9 января 1951 года и 8 марта 1952 года в Административном Порядке Веры в ее Всемирном Центре произошли замечательные, имевшие далеко идущие последствия - последствия, которые, как писал Шоги Эффенди, на много лет вперед означали возведение "структуры ее высших институтов", "высших Органов ее развивающегося Порядка", которые, пока пребывая "в зачаточном состоянии" складываются вокруг Святых Гробниц. В своих писаниях он указывает верующим, что прогресс и становление Миропорядка Бахауллы руководствовался духовной энергией, высвобожденной  тремя могучими "хартиями", которые привели в движение три различных процесса - первый, заключенный в "Скрижали горы Кармель" Самого Бахауллы, два другие, вышедшие из-под пера Учителя, представлены соответственно в Его Завещании и Его "Скрижали о Божественном Предначертании". Первый  действовал на земле, которая, по словам Шоги Эффенди, "является географическим, административным, духовным сердцем всей планеты", на "Святой Земле - Средоточии и Стержне, вокруг которого врадаются предначертанные свыше, неуклонно множащиеся учреждения всемирной искупительной Веры", на "Святой Земле - Кибле мировой общины, сердце, непрестанно струящем могучие силы животворящей Веры, центральной точке, вокруг которой разворачивается разнообразная деятельность предустановленного свыше Административного Порядка". Основным зерном "Скрижали горы Кармель" были слова Бахауллы о том, что "отныне Господь ниспошлет Свой Ковчег вам и явит людей Бахаи, упомянутых в Книге Имен"; под "людьми Баха", пояснял Шоги Эффенди, следует разуметь членов Всемирного Дома Справедливости.
Тогда как Завещание Учителя оказывало влияние на весь мир благодаря возведению административных учреждений, которые Он так ясно обрисовал в Своей Хартии, а Его "Скриажль о Божественном Предначертании" подразумевала духовное завоевание планеты путем распространения учения Бахауллы и - соответственнл - рассматривала весь земной шар как поле сражения, - "Скрижаль горы Кармель" озаряет своей благодатью непосредственно гору Кармель, это "Святое Место", которое, как писал Шоги Эффенди, "под сенью  крыл Усыпальницы Баба... пребудет главным Средоточием и Центром тех перевернувших мир, объявших его своей сетью и напрвляющих его административных учреждений, заповеданных Бахауллой и предсказанных Абдул-Баха, которые должны действовать в согласии с принципами, управляющими родственными институтами Хранительства и Всемирного Дома Справедливости".
Значение "ширящейся славы" этих учреждений, о которой так часто писал Шоги Эффенди в посланиях, с которыми обращался к единоверцами в последний год своей жизни, подвигло Джорджа Таунсенда написать ему 14 января 1952 года в письме, где он Благодарит Хранителя за возведение его в чин Десницы Дела: "Разрешите мне обратиться к Вам со скромными словами восхищения и благодарности за видение близящегося Торжества Божия, которое, исключительно благодаря Вашим заслугам, воочию предстало изумленному миру Бахаи".
В своих последних письмах Шоги эффенди раскрывал как полжение, так и некоторые функции новоучрежденного огана Десниц. Он приветствовал постепенное развертывание в "начальные годы" второй эпохи Века Строительства этого "величественного учреждения", которое Сам Бахаулла не только предвидел, но некоторых членов которого Он успел Сам назначить еще при жизни, и которое Абдул-Баха формально учредил в Своем Завещании. Помимо поддержки, которую Десницы Дела уже оказали Хранителю в Святой Земле при сооружении Усыпальницы Баба, укрепляя связи с израильским государством, расширяя масштабы международных вложений в Святой Земле и осуществляя предварительные меры по учреждению Всемирного Центр Бахаи, они также приняли участие в четырех крупных Межконтинентальных миссионерских конференциях, состоявшихся в течение Святого Года с октября 1952  по октябрь  1953 года, на которых они представляли Хранителя Веры и после которых - по его просьбе - объездили всю Северную, Южную и Центральную Америку, побывали в Европе, Азии и Австралии. В апреле 1954 года Шоги Эффенди заявли о том, что этот орган вступил во вторую фазу своего развития, знаменуемую укреплением связей между ним и Национальными Духовными Собраниями, занятыми выполнением  Десятилетнего Плана; пятнадцать Десниц, находившихся за пределами Святой Земли, должны были в период Ризвана, каждый на своем континенте, назначить из числа верующих Вспомогательные Органы, членам которых предписывалось действовать в качестве "депутатов", "помощников" и "советников"  при Десницах и оказывать им все большую помощь в проведении Десятилетнего Крестового Похода. Эти органы должны были состоять из девяти членов в Америке, Европе и Африке, семи - в Азии и двух - в Австралии. Они несли прямую ответственность перед Десницами за деятельность, проводимую  на соответствующих континентах; Десницы, со своей стороны, обязаны были поддерживать тесные контакты с Национальными Собраниями своих регионов и информировать их о деятельности находящихся в их  ведении вспомогательных органов; кроме того в их обязанности входило поддерживать тесную связь с Деницами Дела, находящимися в Святой Земле, которые действовали как связующее звено между ними и Хранителем. Как раз в это время Шоги Эффенди учредил Континентальные фонды Бахаи для обеспечения работы Десниц  и сам внес первый взнос в каждый из них в размере тысячи фунтов.
Год спустя Шоги Эффенди поручил тринадцати Десницам Дела участвовать от его лица в тринадцати Съездах, намеченных на  1957 год для избрания новых Национальных Собраний; с момента, когда он официально назначил Десницы, до самой смерти Хранитель неизменно продолжал использовать их для этой цели. В 1957 году, ровно за четыре месяца до своей кончины, Шоги Эффенди в пространном телеграфном послании оповещает верующих о том, что "победоносное завершение ряда исторических мероприятий" и "свидетельства растущей враждебности извне", а также "настойчивые махинации внутри Движения" и предвидение "страшных столкновений приуготовленных сплотить Воинство Света борьбе светскими и церковными силами тьмы" неизбежно требует еще более тесного сотрудничества между Десницами всех пяти континентов и Национальными Собраниями, чтобы совместными усилиями раскрыть "бесчестные действия внешних врагов принятием мудрых эффективных мер противостоять их предательским замыслам" и защитить массы верующих, предотвратив распространение пагубного влияния этих злых сил. В начале телеграммы Шоги Эффени подчеркивает, что Десницы помимо новых обязанностей по присутствию на Национальных Духовных Собраниях в процессе осуществления Всемирного Духовного Похода должны отныне исполнять свою "первостепенную обязанность" - наблюдать за жизнью Всемирной общины бахаи и отстаивать ее интересы в тесном сотрудничестве с Национальными Собраниями. Свое величественное послание он завершает такими словами: "Призываю Десницы Национальные Собрания каждом континенте отныне самостоятельно установить прямой контакт по возможности часто получать отчеты соответственных Вспомогательных Национальных Комитетов осуществлять недремлющее наблюдение решительного исполнения неуклонно священных обязанностей. Обеспечить сохранение драгоценного духовного здоровья Веры общинах Бахаи жизненности веры отдельных членов правильное функционирование ее кропотливо обустроенных учреждений плодотворное всеохватное развитие ее предприятий исполнение ее конечной цели все прямо зависящее достойного исполнения нелегкой ответственности возложенной следующего чином Хранителя первым предопределенной свыше административной иерархии Миропорядка Бахауллы".
Последнее крупное послание в жизни Шоги Эффенди - датированное октябрем, но фактически разработанное еще в августе, - вновь подчеркивает важность и значение института Десниц Дела. В нем Шоги Эффенди не только назначает последний контингент Десниц, но и предпринимает в высшей степени значительный шаг, учреждая Вспомогательные Комитеты на каждом континенте: "Это позднейшее увеличение группы высокопоставленных служителей стремительно развивающегося Всемирного Административного Порядка, включая дальнейшее расширение высокого института Десниц Дела Божия, требует, ввиду недавнего принятия ими священной обязанности защитников Веры, того, чтобы Десницы назначали на каждом континенте соответственно Вспомогательные Комитеты, равные по числу членов уже существующим и исполняющие особую функцию - наблюдения за безопасностью Веры, таким образом дополняя деятельность своих предшественников и соратников, чей долг отныне должен состоять исключительно в исполнении Десятилетнего Плана".
Практически невозможно себе представить, в каком положении оказался бы мир Бахаи после смерти Шоги Эффенди, не позаботься он своевременно о Десницах Дела и не обяжи Национальные Собрания тесно сотрудничать с Десницами в исполнении первостепенной обязанности - защиты интересов Веры. И разве не различимо в этих последних посланиях темное облачко на горизонте, размером с ладонь?
Завещание Учителя недвусмысленно давало Шоги Эффенди полное право, обязывало его назначать Десницы Дела. В первые тридцать лет своего служения - за единственным исключением - он возводил людей в чин Десниц лишь посмертно. Это была высшая честь, какой  мог удостоиться верующий при жизни или после смерти, и Шоги Эффенди удостаивал звания Десниц многих бахаи на Востоке и Западе уже после их кончины; наиболее выдающейся среди них была Марта Рут, которую Хранитель охарактеризовал как возвышеннейшую из Десниц, появившихся на протяжении первого века Веры с начала Века Строительства. Исключением же стала Амелия Коллинз. Хранитель телеграфировал ей 22 ноября 1946 года: "Ваши великие заслуги международном служении исключительная набожностбь и последние ваши достижения побудили меня возвести вас в чин Десницы Дела Бахауллы. Вы первая кто удостоен этой чести прижизненно. Время оглашения предоставьте на мое усмотрение". Обычно Шоги Эффенди извещал возводимого в чин Десницы одновременно с публичным оглашением своего решения. Троим из них - Фреду Шопфлохеру и Мусе Банани, которые были на паломничестве в Хайфе, когда Хранитель оповещал верующих о своем решении, - и мне он сообщил о возведении в чин лично. Не стану и пытаться описывать те чувства изумленя, собственной недостойности и почти чуда, которые переполняли сердца избранников. Каждый словно оказывался во власти благодатного потока еще большей любви и еще большей преданности Хранителю.
Создание Места, могущего стать, по выражению Шоги Эффенди, "центральным средоточием" могущественнейшего из институтов Веры, потребовало долгих лет подготовительной работы, включая отлаживание механизма Административного Порядка и возведение надстройки Усыпальницы Баба, а также общее укрепление Всемирного Центра. Место это представляло из себя не что иное, как место упокоения матери, сестры и брата Абдул-Баха, тех, по словам Шоги Эффенди, "трех несравненно драгоценных душ", которые "вслед за тремя Основными Героями нашей Веры возвышаются над множеством Письмен, мучеников, десниц, миссионеров и учредителей Дела Бахауллы".
Давним желанием Пресвятого Листа было, подобно своему брату, Махди, покоиться рядом с матерью, погребенной в Акке. Но когда Бахийа-ханум скончалась в 1932 году тело ее было подобающим образом предано земле на горе Кармель, рядом с Усыпальницей Баба. Шоги Эффенди явилась мысль перенести останки ее матери и брата, столь недостойно похороненных в Акке, в непосредственную близость к ее могиле, и в 1939 году он заказал в Италии два мраморных памятника, по стилю напоминающих тот, что высился над ее могилой. К счастью, оба памятника прибыли в Хайфу в целости и сохранности, несмотря на войну. Однако "конечное осуществление этой столь долго лелеемой в глубине сердца надежды" оказалось далеко не простой задачей. Процитирую  выдержку из собственного опубликованного отчета об этих событиях, поскольку я, разумеется, находилась в то время в Хайфе: "Пока могилы готовили, высекая их в скале, Хранитель узнал, что нарушители Завета протестуют против права бахаи на перенесение праха матери и брата Абдул-Баха на новое место, хотя и опасаются заявить властям о своих так называемых притязаниях на погребение на правах родственников. Тем не менее как только гражданские власти получили истинное представление о положении вещей, а именно о том, что эти же самые родственники были заклятыми врагами Учителя и Его семьи, что они предали Дело Бахауллы во имя своекорыстных интересов и что Сам Абдул-Баха открыто обличает их в Своем Завещании, - они поддержали план  Хранителя и немедленно подготовили необходимые бумаги для эксгумации останков. Опасаясь возможных дальнейших проволочек, Шоги Эффенди сам два дня спустя перевез останки Пресвятой Ветви и ее матери на гору Кармель".
На рассвете в сопровождении нескольких верующих Шоги Эффенди отправился в Акку, вскрыл одну могилу за другой и привез останки в Хайфу. Позднее он сам рассказывал мне об этом; для него самого во всех отношениях это было испытание близкое к нервному шоку. Во-первых, существовала вполне реальная опасность того, что нарушители Завета решатся вместе с частью своих сторонников явиться на кладбище и силой помешать осуществлению задуманного; в этом отношении они могли рассчитывать на симпатии мусульман, считающих вскрытие могил величайшим святотатсвом, и действительно в некоторых случаях эксгумация может превратиться в величайшее надругательство. Кроме того - стоять рядом с могилой, которую раскапывают на твоих глазах - дерзкое предприятие, тем более можно себе представить, каким испытанием это было для чувствительной натуры Шоги Эффенди! Когда сняли слой земли, лежавшей на гробе матери Учителя, он увидел, что дерево практически не повреждено за исключением нескольких мест сверху, после чего он приказал осторожно снять крышку. Хранитель сказал, что тело, завернутое в саван, лежало так, словно можно было различить живые черты, но рассыпалось в прах при первом же прикосновении. Тогда он спустился в могилу и собственными руками помог перенести кости и прах в новый, специально подготовленный гроб; потом гроб закрыли, погрузили в ожидавшую рядом машину и проехали на второе арабское кладбище, где была похоронена Пречистая Ветвь, и открыли ее могилу. Поскольку она была похоронена на двадцать лет раньше и захоронение производилось поспешно - Бахаулла находился в заключении и под строгим надзором в казармах Акки - гроб рассыпался полностью, и Шоги Эффенди вновь сам подобрал кости и несколько горстей праха и вновь сам положил их во второй, ожидавший своей очереди гроб. И хотя в целом все закончилось успешно, прежде чем вернуться в Хайфу, Шоги Эффендипришлось пережить несколько часов тяжелейшего нервного напряжения. я снова процитирую свои записи тех дней, потому что в них - куда более яркая картина произошедшего, чем то, что подсказывает мне память много лет спустя: "Сумерки окутали гору Кармель, и покровы тьмы сгустились над заливом Акки. Группа людей собралась в ожидании на ступенях возле ворот. Неожиданно люди приходят в волнение, садовник торопится включить освещение у входа, и в полосах яркого белого света появляется процессия. Человек в черном поддерживает плечом тяжелый край гроба. Это - Хранитель Дела, и он несет смертные останки Пречистой Ветви, возлюбленного сына Бахауллы. Медленно он и его спутники поднимаются по узкой дорожке и в молчании приближаются к дому, рядом с которым покоится Пресвятой Лист. Преданный слуга торопливо проходит вперед с ковром и светильником из Святой Усыпальницы и быстро подготавливает залу. Благородное, волевое лицо Хранителя появляется в дверном проеме, драгоценный груз по-прежнему опирается о его плечо, затем гроб на время оставляют в скромной комнате, окна которой обращены к Бахджи - Кибле Веры. И вновь те же преданные слуги, ведомые своим Хранителем, возвращаются к воротам и вновь поднимаются по тропинке с другой священной ношей - телом жены Бахауллы, матери Учителя".
5 декабря, к моменту, когда эта непростая задача была благополучно выполнена, американское Собрание получило от Шоги Эффенди следующую телеграмму: "Блаженны останки Пречистой Ветви и матери Учителя благополучно перенесены освященные окрестности Усыпальницы горе Кармель. Длившимся долгие годы унижением решительно покончено. Интриги нарушителей Завета целью сорвать планы потерпели поражение. Заветное желание Пресвятого Листа исполнилось. Сестра брат мать жена Абдул-Баха соединились вместе предназначенно образовать средоточие Административных Институтов Бахаи Всемирном Центре Веры. Донесите радостную весть всех американских верующих. Шоги Раббани". Полная подпись Хранителя требовалась, поскольку шла война и вся корреспонденция проходила цензуру.
Утонченный вкус и чувство гармонии, присущие всему, что делал Хранитель, в полной мере нашли отражение в мраморных памятниках, которые он воздвиг на могилах четырх близких родственников Абдул-Баха. Спроектированные в Италии по указаниям самого Шоги Эффенди и выполненные там же в белом каррарском мраморе, они были морем доставлены в Хайфу и установлены на заранее отведенных местах на протяжении десяти лет - с 1932 по 1942 год; вокруг них Хранитель разбил прекрасные сады, которые мы обычно называли "Сады Памятников" и которые он собирался превратить в центральную ось той арки на горе Кармель, вокруг которой в будущем объединятся Международные Институты Веры.
Три недели драгоценные останки лежали в комнате, о которой я рассказывала, а 26 декабря Шоги Эффенди телеграфировал: "Накануне Рождества возлюбленные останки Пречистой Ветви и матери Учителя были выставлены для торжественного прощания в Святой Усыпальнице Баба. На  Рождество они были преданы священной земле горы Кармель. Присутствие церемонии ближневосточных верующих глубоко трогательно. Подобающе посвятить грандиозный Семилетний План американской общины вечной памяти этих двух святых душ которые вслед за Основателем Веры и Совершенным Образцом возвышаются вместе с Пресвятым Листом над всем сонмом верующих. Примите моего имени почетный вклад тысячу фунтов фонд Бахийи-ханум предназначенного для заключения следующем апреле окончательного контракта завершающей стадии возведения Машрик уль-Азкара. Не медлите воспользоваться бесценной возможностью обетованной помощи свыше".
Талант Хранителя - делать все с достоинством, подобающим образом, всегда верно следуя примеру своего возлюбленного деда, наилучшим образом проявился в тех почестях, которыми сопровождалось упокоение двух святых душ, столь любимых и Бахауллой и Абдул-Баха. Вообще все это событие настолько уникально в истории религии, что я чувствую настоятельную потребность рассказать здесь о нем как можно более полно. И вновь хочу привести отрывок из уже цитированной выше статьи: "Уложен последний камень двух склепов, полы выложены мрамором, дощечки с именами установлены в головах, земля выровнена, к месту их последнего упокоения ведут две дорожки... И вот вновь Хранитель несет их, чтобы выставить для торжественного прощания в Святой Гробнице Баба. Бок о бок, в неземном величии, лежат они у святого порога лицом к Бахджи, горят свечи, поставленные в изголовье гробов, верки положены в изножье... Следующим вечером, когда садилось солнце, мы вновь собрались в Святой Усыпальнице... Медленно, на руках верующих, которых ведет за собой Шоги Эффенди, ни на минуту не оставляющий свою драгоценную ношу... Вот они обошли вокруг Усыпальниц, и гроб возлюбленного Махди, который несет Хранитель, а вслед за ним гроб матери Учителя медленно проплывают мимо нас. Вокруг Усыпальницы, через освещенный сад, вниз по белой дорожке и дальше - по залитой лунным светом дороге следует эта торжественная процессия. Высоко, так, словно неведомая сила несет их по воздуху, над головами идущих следом, гробы движутся по предназначенному пути... Вот они проплывают перед нами, отчетливо видные на фоне ночного неба... Они приближаются, Хранитель почти касается щекой своей драгоценной ноши. Они движутся вперед, к склепам. Близок миг, когда Пречистая Ветвь обретет покой. Шоги Эффенди первым ступает на расстеленный на полу ковер и мягким движением опускает гроб на предназначенное место. Он сам кладет на него цветы, ласково проводит рукой. Затем, точно так же, Хранитель ставит гроб матери Учителя в соседнем склепе... Подходят каменщики, чтобы заложить вход в гробницы... Склепы усыпаны цветами, и Хранитель окропляет их розовым маслом... И вот звучит голос Шоги Эффенди, он поет Скрижали, явленные Бахауллой и предназначенные Им для чтения над могилами усопших".
Если вспомнить, что все эти события, столь деликатные по своей природе, столь волнующие, столь надрывные, происходили не менее, чем через два месяца после того как Хранитель оправился от тяжелейшего недуга, приковавшего его к постели, мы можем лишь вновь поразиться пафосу, которым была проникнута вся его жизнь, его несгибаемой решительности, мужеству и благочестию, которое вдохновляло его во всем.
В конце концов Шоги Эффенди, ведомый властной силою свыше, достиг своей цели и учредил "центральное Средоточие". Но только четырнадцать лет спустя он смог оповестить  мир Бахаи о том, что намерен предпринять шаг, который "знаменует учреждение Всемирного Административного Центра Веры на горе Кармель - Арки, о которой говорит Бахаулла в заключительных строках Своей "Скрижали о горе Кармель". Шаг этот был - возведение здания Международных Архивов.
Еще в самом начале тридцатых годов, вскоре после завершения работ, связанных с постройкой трех дополнительных залов Усыпальницы Баба, Шоги Эффенди открыл во Всемирном Центре Архивы, временно размещенные в них и включавшие, прежде всего, драгоценные реликвии Бахауллы и Абдул-Баха, которыми уже владела семья Учителя и многие из старых верующих, живших в Палестине. Посещение Архивов было всегда глубоко волнующим. "Если бы кому-то довелось пройти по залам музей, в которых собраны подлинные реликвии, сохранившие память о днях жизни Христа, - писала я в 1937 году, побывав там, - то какие бы чувства охватили христианина? Если бы он смог увидеть Его сандалии, на которых сохранилась пыль дорог Вифлеема и Иерусалима, или плащ, облекавший Его плечи... или кусок холста, прикрывавший Его голову от солнца - какое чудесное, благоговейное вдохновение снизошло бы на последователей Его Веры! Если бы его глазам представилась хотя бы строка, начертанная Его рукой... Для большинства людей в мире все это лежит за пределами воображения; но бахаи, верующие в новейшее Явление Воли Божией на этой планете, удостоились такой неоцинимой привилегии".
Когда бахаи  узнали больше об этих Архивах и о паломниках, все большее число которых посещало их, когда они увидели, как бережно хранятся исторические материалы и святыни, как красиво они оформлены, каким почетом окружены - они начали присылать из Персии поистине бесценные предметы, связанные с тремя Главными Героями Веры и с ее мучениками. Среди этих, всегда с готовностью принимаемых поступлений были предметы, принадлежавшие Бабу, подаренные Ростками, которые чрезвычайно обогатили собрание. Оно выросло до таких размеров, что позднее небольшой дом, где находились перед перезахоронением останки Пречистой Ветви и его матери, Хранитель превратил в дополнительные Архивы, и для удобства их стали называть "Большими" и "Малыми", а также "новыми" или "старыми" Архивами.
В 1954 году, во время первых лет Всемирного Похода, Шоги Эффенди решил приступить к строительству "первого из главных зданий, предназначенных составить основу Всемирного Администраитвного Центра Бахаи на горе Кармель". Его выбор пал на здание, которое он считал одновременно срочно необходимым и доступным, а именно, постройки, которая могла бы вместить святыни и исторические реликвии, собранные в Святой Земле, которые к тому времени были размещены розно в шести комнатах двух  отдельных домов. К Новрузу 1954 года началась закладка фундамента. Выбирая первоначальный проект для важных  построек, Шоги Эффенди руководствовался тремя вещами: здание должно быть красивым, иметь величественный вид и непреходящую художественную ценность, а не подражать преходящей (и, с его точки зрения, уродливой) современной архитектурной моде. Он был великим поклонником древнегреческой  архитектуры и считал афинский Парфенон одним из красивейших зданий на земле; в данном случае он тоже ориентировался на пропорции Парфенона, единственно изменив ордер капителей, предпочтя ионический дорическому. После того как в окончательный проект были внесены его многочисленные поправки, Шоги Эффенди утвердил его, и постройка здания, которое он называл "впечатляющим и поразительно красивым"  завершилась в  1957 году. Строимость строительства составила примерно четверть миллиона долларов; так же, как и Усыпальница баба, здание заказали в Италии, где полностью  были изготовлены составляющие его блоки, затем на корабле перевезенные в Хайфу; все каменные части были пронумерованы, мало того - составлены подробные схемы, указывающие место установки каждой, что значительно облегчило и упростило процесс. Если не считать фундаментов и железобетонных панелей для пола, стен и потолка, можно с полным правом сказать, что здание целиком было создано за границей, а затем уже собрано на месте.
Никакое другое из предпринятых Шоги Эффенди начинаний не демонстрируют так ясно его оригинальность, полную независимость от посторонних взглядов и суждений, его решимость и необычайную скрупулезность. Сначал он долго выверял по протянутым на земле веревкам, обозначавшим размеры здания, какое именно положение оно будет занимать, и бился до тех пор, пока не достиг желательного результата; потом он приступил к благоустройству окружающего участка - прокладывал дорожки, сажал деревья, разбивал лужайки. После чего он уведомил Лироя Айоаса, которому было поручено наблюдение за работами в Хайфе (аналогично этому Уго Джакери наблюдал за проведением работ в Италии), что строительство должно начаться с задней части здания, так, чтобы его фронтон вписался в уже окружающие его сады, причем практически вся его длина с трех стороны была вымерена с точностью до плюс-минус пяти метров! В результате здание росло метр за метром, окруженное уже вполне разросшимися пышными садами, а когда оно было закончено, вокруг лежал не пустырь, как это обычно бывает, и создавалось впечатление, что оно стоит здесь уже годы.  Невозможно не различить за всем этим руку Провидения, устроившего все так, что Хранитель с его безупречным вкусом, его совершенным чувством гармонии руководил постройкой от начала до конца и успел завершить ее до своей кончины. И действительно, приготовления были столь всеобъемлющи, что когда пришло время размещать в Архивах мебель в objets d'art он сам приобрел ее и обставил залы, практически все необходимое было под рукой, а исторические реликвии, которые он с таким тщанием собирал в Большом  и Малом Архивах, с легкостью находили каждая свое место, уже предусмотренное Хранителем.
В последнем Послании к Ризвану, в котором Шоги Эффенди обратился ко всему миру Бахаи, ясно отражается его удовлетворение зданием Архивов - творением его рук; объявив о его завершении, Хранитель пишет о том, что оно "благодаря своей живописности, классическому стилю и изящным пропорциям, вкупе с величественным златоглавым Мавзолеем, высящимся за ним, в огромной степени способствует прославлению центральных институтов Мировой Веры, свившей свое гнездо в лоне священной Горы Божией".
В послании от 27 ноября 1954 года, адресованном миру Бахаи и вновь приуроченном к годовщине кончины возлюбленного Учителя, Шоги Эффенди подробно говорит о значении этого здания, делая акцент на том, что теперь, когда долгожданное приобретение необходимого участка земли свершилось, стало возможным приступить к возведению Международных Архивов Бахаи. "Возведение этого Здания, - продолжает он, - в свою очередь, предвозвещает, в течение последующих эпох Века Строительства Веры, сооружение других строений, которые послужат административными центрами таких ниспосланных свыше институтов, как институт Хранительства, Десницы Дела и Всемирный Дом Справедливости. Эти Здания в форме широко раскинувшейся арки, гармонизируя друг с другом по архитектурному стилю, окружат места последнего упокоения Пресвятого Листа, самой выдающейся женщины в рядах последователей Откровения Бахаи, ее брата, которого Бахаулла принес в жертву во имя ускорения  движения мира на пути к его конечному единству, и их матери, которую Он провозгласил Свой избранной "спутницей во всех мирах Божиих". Полное завершение этого удивительного предприятия знаменует собою кульминацию развития всемирного предустановленного свыше Административного Порядка, чье начало уходит  своими корнями в завершающие годы Героического Века Веры".
Столь великое значение придавал Шоги Эффенди этой "арке", линии которой он тщательно, пядь за пядью, выверял на земле и которая раскинулась на горе, подобно некоему  огромному своду, сомкнувшемуся над местом упокоения ближайших родственников Абдул-Баха, и по правую руку от которой высятся ныне Архивы, что он писал о ее завершении в последнем Послании к Ризвану в 1957 году как о "плане, предназначенном обеспечить завершение арки, служащей основанием возведению будущих зданий, составляющих Всемирный Административный Центр Бахаи, - плане, который успешно завершен".

Информация о материале

Просмотров: 626

Непременным условием, позволившим осуществить аткие великие начинания, как возведение надстройки Усыпальницы Баба, постройка Архивов и сооружение террас на горе Кармель, равно как и многие другие  мероприятия, было приобретение замель в Хайфе и Бахджи; этой задаче Хранитель придавал огромное значение и старался решать ее на протяжении всех лет своего служения. До кончины он успел соорудить большие  защитные валы, окружающие святейшую из всех Усыпальниц, Гробницу Бахауллы, места упокоения Баба, Абдул-Баха, Его матери, сестры и брата. Помимо этого он выбрал и распорядился приобрести  участок земли на горе Кармель, где в будущем должен разместиться Храм Бахаи, возведенный на Святой Земле. Если учесть, что во времена Абдул-Баха земельные владения Бахаи на горе Кармель едва ли превышали 10,000 квадратных метров, а Шоги Эффенди к 1957 году довел эту цифру до 230,000 квадратных метров, а Бахджи, соответственно, эти показатели составят 1,000 квадратных метров в 1921 году и 257,000 квадратных метров в 1957-ом, то мы получит представление о его достижениях только в одной этой области. Благодаря щедрости отдельных бахаи, благодаря их даяниям, благодаря тому, что они всегда откликались на его призывы в критическую минуту, благодаря использованию фондов Всемирного Центра, Шоги Эффенди смог осуществить приобретения в подобных масштабах и совершенно преобразил положение Веры в ее Всемирном Центра.
В мае 1931 года Хранитель телеграфировал Национальным Собраниям Бахаи Соединенных Штатов и Канады: "Американское Собрание узаконено как религиозный орган в Палестине американские верующие получили право владения собственностью. Уведомьте почтой получении ими документов подтверждающих право собственности. Престиж Веры чрезвычайно возрос ее основания упрочились с любовью". Это был первый шаг в основании палестинских, а впоследствии - израильских, филиалов некоторых Национальных Собраний и регистрации на их имя собственности в Святой Земле. Хотя право распоряжаться этой собственностью целиком было сосредоточено во Всемирном Центре, эта акция необычайно повысила престиж Веры, ее Святыни укрепились, ее всемирный характер яснее предстал взгляду властей, а национальные общины бахаи воодушевились и почерпнули запас новых сил. Послания Шоги Эффенди, касающиеся этой темы, чрезвычайно ясно отражают его политику и мотивы его действий: "Учрежден палестинский филиал индийского Национального Собрания. Поздравьте верующих Индии Бирмы включением их Национального Собрания первый законно учрежденный институт восточной части мира Бахаи..." "... признание выдающихся заслуг постоянно обогащающихся достижений связанных выдающейся общиной мира Бахаи организовавшей первод значительной ценной собственности приобретенной непосредственной  близости Усыпальниц горе Кармель на имя палестинского филиала американского Собрания..." "В Святой Земле будут предприняты все возможные усилия в знак уважения к величию духа, движущего австралийскими и новозеландскими верующими, а также к их непрестанным и достойным всяческой похвалы трудам... дабы ускорить перевод части международных фондов Бахаи на имя  недавно учрежденного израильского филиала вашего Собрания - этот акт принесет одновременно огромную духовную и материальную пользу вашему Собранию и укрепит связи между ним и Всемирным Центром..."
Еще до своей кончины Шоги Эффенди успел  основать девять подобных филиалов: американский, канадский, австралийский, новозеландский, английский, иранский, пакистанский, аляскинский, а также филиалы Национальных Собраний Индии и Бирмы.
Когда Шоги Эффенди завершил строительство трех дополнительных залов Усыпальницы Баба и реставрацию Дворца Бахауллы, тем самым дав зримо, осязаемо почувствовать силу общины Бахаи, и, благодаря победам, одержанным над нарушителями Завета, продемонстрировал братинским властям, что пользуется прочной поддержкой бахаи всего мира, он вплотную приступил к задаче освобождения Святынь Бахаи от муниципальной и государственной пошлины. Было проще свободить от налогов здание, открыто служащее местом священных собраний и посещаемое паломниками, чем добиться того же в отношении постоянно увеличивавшихся земельных участков, принадлежавших Вере, большинство из которых было зарегистрировано на частных лицах. Государственные и муниципальные власти всегда с большой неохотой отазываются от источников дохода, крайне опасаясь, что прецедент может быть использован другими общинами и принесет им ощутимый ущерб. Поэтому окончательное освобождение от всех форм налогообложения, включая таможенные сборы, которого Шоги Эффенди добился для зданий и собственности Бахаи по всей стране, можно считать поистине крупным достижением. Самые важные победы в этой области были одержаны еще в дни  действия британского мандата, причем правительство Израиля утвердило статус Бахаи  еще до создания нового государства в 1948 году.
В первых шагах, которые Шоги Эффенди предпринял в начале тридцатых годов с целью добиться от этой формы признания, ему в большой степени помог сэр Артур Вочоуп, Верховный комиссар Палестины в этот период, который, судя по его письмам к Шоги Эффенди, был человеков великодушным, учтивым и обладавшим возвышенным строем мыслей. 26 июня 1933 года он пишет Хранителю: "Получив Ваше письмо от 21 июня, спешу выразить свою благодарность и заверить Вас, что, когда дело, о котором Вы упоминаете, будет представлено мне и потребует решения Совета, я рассмотрю его самым внимательным образом". Почти год спустя, 10 мая 1934 года, Шоги Эффенди телеграфирует в Америку: "Продолжительные переговоры палестинскими властями завершились освобождением от налогов всех земельных участков окружающих Усыпальницы горе Кармель", - и указывает, что считает этот шаг решающим для "обеспечения косвенного признания святости Всемирного Центра Веры..." В связи с этим сохранилось также еще два письма, одно из них датировано 16 мая 1934 года, в котором сэр Артур пишет Шоги Эффенди: "Надеюсь, что свобода от налогообложения поможет Вам в Вашей прекрасной работе", и письмо Шоги Эффенди к сэру Артуру, отправленное шестью днями раньше, где он  заявляет: "Недавно получил от Районного комиссара в Хайфе благодатное известие о том, что просьба об освобождении от налогов собственности Бахаи на горе Кармель была одобрена правительством". Далее он выражает от своего имени и от лица всех Бахаи глубокую благодарность Его Превосходительству за активное заинтересованное участие, принятое в этом деле, и пишет, что решение это - прямой путь к осуществлению "нашего плана постепенного благоустройства этих участков, которые к обоюдному удовольствию смогут быть использованы также и жителями города Хайфы"...
Однако, читая о счастливом, как в сказке, исходе этих событий, вряд ли можно себе представить, через что пришлось пройти Шоги Эффенди, когда он хлопотал о приобретении собственности для Всемирного Центра, сохранении ее и освобождении от налогов. В телеграмме Американскому Национальному Собранию от 28 марта 1935 года он рассказывает об одном из эпизодов, подобных которому в те дни было бесчисленное множество: "Контракт на приобретение и перевод палестинскому филиалу Американского Собрания собственности, расположенной в центральном районе Усыпальниц на горе Кармель, подписан. Четырехлетняя тяжба, потребовавшая неоднократных запросов Общины Бахаи на имя Верховного комиссара, закончилась. Владельцам требуется четыре тысячи фунтов. Половина суммы собрана. Не смогут ли американские верующие совместными усилиями внести одну тысячу фунтов до конца мая и оставшуюся часть в течение девяти месяцев. Чувствую необходимость призвать всю Американскую Общину подчинить интересы Веры в национальных масштабах срочным нуждам ее Всемирного Центра" - на что Американское Собрание через два дня ответило: Американская Община Бахаи "в едином порыве приложит все усилия дабы исполнить почетную обязанность возложенную на нее возлюбленным Хранителем".
Сколько раз Шоги Эффенди привлекал всеобщее внимание к Святой Земле, считая ее "сердцем и главным нервом Веры". Оберегать ее, способствовать ее развитию и ширить славу о ней по всему миру составляло часть первостепенных обязанностей Хранителя. Помимо официальных контактов с государственными и муниципальными властями он поддерживал дружеские отношения со многими видными и простыми людьми, не принадлежащими к Общине. Универсальный, открытый дух, столь отличавший Хранителя, полное отсутствие даже намека на предрассудки и фанатизм, ласковая обходительность, столь характерная для его натуры - все это нашло отражение в его письмах и посланиях этим людям. В первые годы своего служения он вел  длительную переписку с российским великим князем Александром, которого он, как явствует из тона его писем, очень любил. Обычно он обращался к князю: "Истинный брат мой в служении Господу!", "Дорогой брат мой в любви к Господу!" Великий князь был весьма заинтересован течением "Единство Душ", и Шоги Эффенди поддерживал его в этом: "На меня производит все большее впечатление, - писал он, - поразительное сходство наших целей и принципов, и я молю Всемогущего благословить Своих слуг в их служении нуждам страждущего человечества". Великий князь в своем письме Хранителю пишет: "... Должен признаться Вам, дорогой брат и соратник, что в моем скромном труде я время от времени чувствую себя подавленным и обескураженным... власть злых сил, под гнетом которых живет большинство людей, поистине удручает". И Шоги Эффенди находит замечательный, ясный ответ: "... Уверяю Вас, мой дорогой сотратник в служении Господу, что меня тоже зачастую приводит в уныние зрелище того, как мощный вал эгоистичного и грубого материализма угрожает вот-вот захлестнуть мир, но я чувствую, что, какой бы многотрудной ни была наша общая задача, мы должны упорно продвигаться к поставленной цели и постоянно и горячо  молиться о том, чтобы вечный дух Божий преисполнил людские души и заставил их прозреть для служения спасению человечества. Что-то подсказывает мне, что в эти дни скорби и уныния еще большее значение следует уделять молитве и настойчивым личным усилиям..."
Шоги Эффенди поддерживал связь не только с румынской королевой Марией и со значительным числом ее родственников, но и с другими особами королевской крови такими, как греческая принцесса Марина, позднее ставшая герцогиней Кентской, и с египетской принцессой Кадрией. Многим из них, равно как и таким выдающимся людям, как лорд Лэмингтон, многим бывшим Верховным комиссарам Палестины, ученым-ориенталистам, университетским профессорам, воспитателям и другим Шоги Эффенди посылал экземпляры последних выпусков "Бахаи Уорлд" либо один из своих недавно опубликованных переводов, вкладывая в книгу свою визитную  карточку - практически единственный повод, когда он пользовался ими, по большей части употребляя их, чтобы делать заметки! И если знакомство было обоюдно почтительным, с большой долей взаимного уважения, он никогда не забывал откликнуться, когда кто-либо из его друзей переживал утрату, выражая свои "сердечные соболезнования" с связи с "великой потерей". Подобные послания, часто в форме кабло- или телеграмм, глубоко трогали тех, к кому были обращены, и создавали Хранителю репутацию, полностью противоречившую  тому его образу, который всеми силами старались создать нарушители Завета. Часто поздравлял он людей и в связи с женитьбой или повышением по службе.
Помимо личных связей Шоги Эффенди поддерижвал гораздо больше контактов с некоторыми  организациями, не относившимися к Общине, чем то обычно принято полагать. Особенно это касается эсперантистов, основная цель деятельности которых  была близка принципу Бахаи о создании всемирного вспомогательного языка в интересах обеспечения мира во всеми мире. Мы располагаем копиями его личных посланий Всемирным Конгрессам Эсперантистов в 1927, 1928, 1929, 1930 и 1931 годах, и, несомненно, он отправлял множество подобных посланий и в другие годы. Шоги Эффенди не только тепло откликался на попытки установить с ним дружеские контакты, но часто сам брал инициативу в свои руки и посылал предствителей бахаи на конференции различных течений, чьи интересы совпадали с интересами Бахаи. Так, в 1927 году он отправляет во Всемирную Ассоциацию Эсперантистов письмо, которым уведомляет, что Марта Рут и Джулия Голдман собираются присутствовать на конгрессе в Данциге в качестве официальных предствителей Общины Бахаи и что, как он полагает,  это "будет способствовать укреплению связей между эсперантистами и последователями Бахауллы, один из официальных принципов которых - принятие международного вспомогательного языка для всего человечества". В этом письме, адресованном делегатам и друзьям, посетившим девятнадцатый Всемирный Конгресс Эсперантистов, он пишет:

Мои дорогие соратники в служении человечеству
С огромным удовлетворением обращаюсь я к вам... и от всего сердца желаю полного успеха в работе, которую вы осуществляете на благо человечества.
Уверен, вам интересно будет узнать, что в результате неоднократных и настоятельных призывов Абдул-Баха многие Его последователи даже в самых глухих и отдаленных  местах Персии, куда еще не проник свет западной цивилизации, а также в других странах Востока, упорно и с энтузиазмом изучают эсперанто, с будущим которого они связывают самые благие надежды...
Сам Хранитель также пользовался большим уважением среди людей, трудившихся во имя  идеалов сходных с теми, что исповедовали бахаи. Сэр Френсис Янгхасбэнд в 1926 году писал ему с связи со "Всемирным Конгрессом Религий": "Теперь мне бы хотелось попросить Вас о большом одолжении. Хочу еще раз попытаться убедить Вас приехать в Англию для участия в Конгрессе. Ваше присутствие здесь окажет огромное влияние и получит должную оценку. Мы же, со своей стороны, охотно берем на себя все расходы, с которым это может быть связано". Хранитель отклонил это приглашение, однако подготовил документ от лица Общины Бахаи, который и был представлен на Конгрессе. Он чувствовал, что его собственные замыслы и работа не позволяют ему войти в эту дружески распахнутую перед ним  дверь.
В 1925 году израильская администрация в Иерусалиме пригласила его участвовать в мероприятии, связанном с открытием местного университета. Шоги Эффенди телеграфировал ответ 1-го апреля: "Благодарностью любезное приглашение  сожалею невозможности присутствовать. Бахаи молятся учреждении этой цитадели знаний мгущей способствовать возрождению земли полной священных воспоминаний для всех нас земли с которой Абдул-Баха связывал самые возвышенные надежды" Сердечным и теплым был также ответ на телеграмму Хранителя: "Администрация Иерусалима глубоко признательна  за ваше дружеское послание и добрые пожелания надеемся что недавно открытый университет сможет внести свою лепту не только в развитие науки и образования но и послужить лучшему взаимопониманию между людьми то есть  тем идеалам во имя которых несут свое служение Бахаи". Прошло двадцать пять лет, но эта связь не прервалась: "Еврейский университет выражает глубокую признательность за присланный Вами чек на сумму 100 фунтов и рассматривает его как вклад Его Превосходительства Шоги Эффенди Раббани в деятельность этого  учреждения... Были счастливы узнать, что Его Превосходительство осведомлен о проводимой в университете важной работе, и с радостью принимаем его великодушный дар..."
Телеграмма, отправленная Шоги Эффенди в Индию в декабре 1930 года, предствляет особый интерес - до конца  ее дней он с нежностью включал имя Пресвятого Листа в свои послания там, где находил это особенно уместным: "Передайте Всеиндийской Азиатской Женской Конференции от лица сестры Абдул-Баха Пресвятого Листа и от меня лично нашу глубокую заинтересованность в из начинаниях. Да благословит Всемогущий их возвышенные усилия".
Помимо обширной переписки с выдающимися личностями и многочисленными обществами Шоги Эффенди принимал у себя дома с визитами таких видных людей, как лорд и леди Сэмюэль; сэр Рональд Сторрс, еще один друг Абдул-Баха; Моше Шаррет, который позднее стал из самых известных и широко любимых израильских государственных деятелей; профессора Нормана Бентвича, а также многих писателей, журналистов и представителей знати.
Но как бы ни были важны подобные контакты, несомненно самыми важными следует считать отношения, которые Хранитель поддерживал с официальными лицами во Всемирном Центре, будь от во времена британского мандата или после основания государства Израиль в результате войны за Независимость. Но какими бы теплыми ни были эти отношения с представителями обоих правительств, вне всякого сомнения они могли бы быть гораздо теплее и принести гораздо более весомые плоды, если бы не постоянное вмешательство и козни со стороны разного рода врагов Веры - отступников бахаи и исполненных зависти представителей других религиозных групп. Ущерб, наносимый ими был тем больше, что сторонникам Шоги Эффенди, к сожалению, по большей части не хватало размаха и внушительности. Как-то он заметил мне, что очень сожалеет о том, что большинству добрых людей не хватает здравого смысла, а многим умным людям - доброты, тогда как идеальный вариант это человек умный и добрый одновременно. Как Хранитель он в полной мере претерпел от тех и от других и очень редко сталкивался с людьми, в которых сочетались бы качества, желательные для него. Помню, как в другой связи он рассказал мне о персидской поговорке, гласящей, что лучше иметь умного врага, чем глупого друга! Хорошим примером тому, с чем приходилось сталкиваться  Хранителю, может послужить замечание одного из его родственников, которое мне довелось услышать самой: в ответ на вопрос некоего англичанина, может ли он повидаться с Шоги Эффенди, родственник Хранителя ответил, что, конечно, да, но только пусть не рассчитывает на ответный визит, поскольку это не в обыкновении у  Хранителя. Легко представить себе, как подобные бестактные или попросту глупые реплики возводили вокруг Шоги Эффенди стену отчуждения и непонимания, что - вкупе со слухами, которые распространяли действительные недоброжелатели, - выставляло его в глазах общественности в совершенно неправильном свете; если Шоги Эффенди лично встречался с человеком, то, как правило, производил на него такое впечатление, что тот уже не задумывался, отдаст ему Хранитель визит или нет. Но, естественно, услышав подобное, он уже не искал с ним встречи. Интеллект же самого Хранителя был столь совершенен, что, строго направляя своих товарищей и сотрудников, он часто выходил победителем из таких, на первый взгляд, безвыходных положений, что это могло показаться чудом. Не будучи казуистом по натуре, он мог предугадать работу чужой мысли и, будучи постоянно начеку, никогда не брался за дело, пока не наступал подходящий момент, и не поддавался на чужие ухищрения, которые могли надолго вовлечь Дело в затруднительную ситуацию.
Когда задумываешься над тем, какое высокое положение занимал Шоги Эффенди и каковы были его способности и таланты, невольно сожалеешь о том, что он был обделен обществом великих мира сего, которые, хотя бы и в малой мере, могли подарить ему  интересное, плодотворное общение. О том, что ему в  жизни не хватало подобных отношений, он не раз говорил мне. Шоги Эффенди видел людей насквозь, и это была скорее божественная, чем обычная человеческая проницательность.
Общаясь с государственными и муниципальными чиновниками, Шоги Эффенди с самого начала старался внушить им мысль, что Вера эта независимая религия, всемирная по своему характеру, и что ее постоянный Духовный и Административный Центр должен  находиться в Святой Земле. Он потратил тридцать шесть лет, добиваясь у властей признания и права на то, что, исходя из статуса Веры Бахаи, ему самому полагается обхождение, подобающее наследственному Главе этой Веры. В силу различных причин - таких как немногочисленность Общины Бахаи в Палестине, нападки на авторитет Хранителя со стороны нарушителей Завета сразу же после кончины Учителя, нежелание всех гражданских властей ввязываться в религиозные разногласия, как британское, так и израильское правительство было несклонно относиться к Шоги Эффенди с тем пиететом, какого требовал его уникальный чин, и поэтому за немногими исключениями он избегал посещения официальных мероприятий. Если мы вспомним, что со времени Своего прибытия в Акку в 1868 году до Своей кончины в 1921 Абдул-Баха ни разу не ступал на иерусалимскую землю, поскольку, как говорил Шоги Эффенди, Он хотел, чтобы Ему оказывали прием, подобающий Его высокому положению и исторической значимости Его визита  в Иерусалим, и поэтому Он постоянно избегал поездки туда, - то мы составим хотя бы слабое представление о том, что значила эта борьба.
Еще на заре своего служения Шоги Эффенди имел повод самому испытать, какие плачевные последствия может повлечь его принятие тех предложений, которые местные власти присылали ему в связи с визитом какого-либо высокопоставленного чиновника в Хайфу. Он как-то рассказывал мне о приеме, который давал Районный комиссар в честь Верховного комиссара.  Войдя в зал, Хранитель увидел, что Верховный комиссар сидит в центре зала на самом почетном месте; единственное свободное кресло находилось по правую руку от него. Решительно пройдя вперед, Шоги Эффенди занял это кресло; поскольку это кресло предназначалось для  Районного комиссара и он не хотел публично просить Шоги Эффенди освободить его, принесли еще одно; Шоги Эффенди прекрасно понял, что, повторись такая ситуация, ему никогда не позволят занять почетное место, и никогда больше не посещал подобные мероприятия.
Намек на это или по крайней мере намек на проблему, вставшую перед Шоги Эффенди, мы находим в его письме полковнику Стьюарту Б. Саймсу, бывшему губернатору Хайфы, который недавно был переведен в Иерусалим и назначен Главным секретарем палестинской администрации. 17 мая 1925 года Шоги Эффенди послал ему письмо по поводу этого назначения. Похоже, что полковник Саймс некоторое время спустя прибыл в Хайфу с официальным визитом, ибо мы располагаем письмом Хранителя от 25-го числа, в котором он пишет, что "Ввиду различных соображений, вытекающих из того, что статус Общины Бахаи до сих пор не определен, я, к великому сожалению, считаю для  себя лично невозможным участвовать в официальных мероприятиях, организуемых в Вашу Честь. Таким образом я лишаюсь великого удовольствия и привилегии высказать не только от имени местной общины Бахаи, но и от лица Бахаи всего мира глубокую благодарность за доброжелательство и возвышенное чувство справедливости, которое Вы проявили  в различных ситуациях, связанных со внезапной кончиной Абдул-Баха. Ни на минуту не сомневаюсь, Вы поймете, что мое вынужденное отсутствие на этих публичных мероприятиях ни в коей мере не отразиться на тех теплых и сердечных чувствах, которые Бахаи  всегда испытывали к представителям власти, имея все основания относиться к ней с уважением и доверием". Далее он приглашает  самого полковника, его жену, миссис Саймс, и ее мать на чай в свои сады либо, в случае если это для них неудобно, обещает сам нанести визит. Любопытно отметить, как четверть века спустя подобная же ситуация повторилась в связи с визитом премьер-минстра Бен Гуриона и что Шоги Эффенди, руководствуясь теми же мотивами, избрал ту же линию поведения.
Хранитель поддерживал самые дружеские отношения с полковником Саймсом, который занимал пост губренатора Финикии, выступал с речью на похоронах Учителя и присутствовал  на собрании в честь сорока дней Его кончины. Именно полковнику Саймсу в связи с его отставкой Шоги Эффенди писал 5 апреля 1922 года: "Поскольку, по состоянию здоровья, я вынужден на время покинуть Хайфу, на время своего отсутствия  назначаю своим представителем сестру Абдул-Баха, Бахийю-ханум", и далее: "С целью помочь ей вести дела Движения Бахаи в этой стране и во всем мире, я также назначил комитет из следующих лет, исповедующих Веру Бахаи (восемь человек из местной общины, трое из которых являются зятьями Абдул-Баха)... Председатель  этого Комитета скоро будет избран его членами, бюллетень о выборах подпишет Бахийя-ханум, располагающая всеми полномочиями вести дела в мое отсутствие. Чрезвычайно сожалею, что не смогу  увидеться с Вами до своего отъезда, в противном случае я мог бы более подобающим образом выразить Вам удовлетворение, которое я испытываю, зная о том, что Ваше врожденное чувство справедливости  подвигнет Вас на защиу Дела Бахауллы, когда обстоятельства того потребуют".
Дружеские теплые отношения между полковником Саймсом и Шоги Эффенди и то уважение, с каким он относился к Хранителю, отражаются в его ответном письме: "Мне приятно сообщить Вам, что, по истечении продолжительного срока возвратившись в Святую Землю, отдохнув и поразмыслив, я вновь приступаю к исполнению своих официальных обязанностей" и далее "После  кончины моего возлюбленного Деда я чувствовал себя слишком изможденным и подавленным, чтобы деятельно распоряжаться делами Движения Бахаи. Теперь же, когда я вновь полон сил и готов приступить к моим многотрудным обязанностям, хочу выразить Вам свою искреннюю благодарность за то участие, которое Вы принимали в Движении  за время моего отстутствия". Следующий  абзац письма поистине выдает ту необыкновенную теплоту, с которой Хранитель относился к мистеру Саймсу: "Великое удовосльствие и честь для меня - возобновить мое знакомство с Вами и миссис Саймс, которое, надеюсь, с течением времени в искреннюю взаимную дружбу".
Шоги Эффенди закончил письмо выражением "наилучших дружеских пожеланий" и подписался просто "Шоги". Переписка с полковником  Саймсом, который впоследствии был удостоен рыцарского звания и стал губернатором Судана перед самым началом и в годы второй мировой войны, продолжалась еще многие годы даже после его отставки.
В 1927 году Шоги Эффенди  писал ему: "Мне представилась возможность послать Вам экземпляр моего последнего сообщения, обращенного к Бахаи западных стран, по поводу ситуации, сложившейся в Египте... Все мы чрезвычайно одушевлены мыслью о том, что перед лицом таких тонких и запутанных политических событий, Палестина находится под властью администрации, которой руководят высшие побуждения справедливости и которой все члены Общины Бахаи имеют основания быть благодарными. Рад тому, что Ежегодник Бахаи заинтересовал Вас..." - и вновь это письмо сопровождается  самыми теплыми словами в адрес мистера и миссис  Саймс. А вот письмо от 27 декабря 1935 года, где Саймс (теперь уже сэр Стьюарт) пишет Шоги Эффенди "из дворца в Хартуме": "Благодарю и еще раз благодарю за Ваши душевные рождественские поздравления и за присланную Вами Книгу..." и еще одно - из Судана, в котором он 9 апреля 1936 года пишет: "Благодарю Вас за любезно присланный мне том V "Бахаи Уорлд". Хотелось бы мне, чтобы хотя бы некоторая часть  Духа Бахаи приложилалсь также и к международным отношениям! Надеюсь, что Ваши дела идут благополучно..."
Последнее письмо от сэра Стьарта, которое удалось обнаружить в архивах Шоги Эффенди, было написано в июле 1945 года и свидетельствует о постоянстве отношений Шоги Эффенди с людьми, которые обоюдно относились к нему с той же теплотой и учтивостью, которую он всегда был готов обратить на них. До него дошла весть о том, что сын Саймасов погиб на  войне. "Моя жена и я, - писал ему Саймс, - были очень тронуты Вашей телеграммой. Это действительно проявление большой сердечной доброты, что Вы не забыли о нас в нашем горе...", а в заключение своего пространного письма Хранителю Саймс пишет: "Если будете в Англии, надеюсь, посетите нас. Ибо для нас было бы большой радостью вновь встретиться с Вами, с самыми теплыми пожеланиями..."
Другой чиновник, правда далеко не такой высокопоставленный, который имел прямое касательство к делам Общины Бахаи, и к ее Всемирному Центру, был Районный комиссар. В годы, когда Шоги Эффенди начал добиваться осязаемого признания Веры и предоставления ей определенных привилегий, этот пост занимал Эдвард Кейт-Роач, кавалер ордена Британской империи 4-ой степени. Хотя и далеко не такой видный человек, как полковник Саймс, он тем не менее по-дружески и с симпатией относился к Шоги Эффенди, и переписка между ними продолжалась с 1925 по 1939 год. Кейт-Роач, несомненно потому что знал, что начальство поддержит его, не только в большой степени содействовал в облегчении работы Шоги Эффенди, но и сам делал ему предложения, которые порой вполне устраивали Шоги Эффенди. Первый вариант письма, обращенного к нему Шоги Эффенди, так прост и в то же время дышит той теплотой, с которой  Хранитель неизменно реагировал на обращение к нему чужих людей, если, конечно, они были сделаны в должном тоне, и поэтому не могу удержаться от того, чтобы не процитировать его. Помечено оно было просто: "Хайфа, 25-12-25", далее говорилось: "Дорогой мистер Кейт-Роач: Очень тронут Вашим дружелюбным и доброжелательным посланием, а также Вашими поздравлениями, поэтому спешу заверить Вас, что взаимно полностью разделяю чувства, выраженные в нем. От всей души желаю  счастливо встретить Рождество, искренне Ваш Шоги Раббани".
Из множества писем, которыми обменивались Шоги Эффенди и Кейт-Роач, явствует, что встречались они достаточно часто. Когда Кейт-Роач лежал в иерусалимском госпитале, Шоги Эффенди писал ему: "Благодарю за Ваше письмо... Очень рад, что здоровье Ваше поправляется, и надеюсь, что, когда Вы вернетесь, мы встретимся за чашкой чая у нас в садах, окружающих Усыпальницы". Почти  во всех письмах, которые Шоги Эффенди посылал Кейт-Роачу и Саймсу, содержатся приглашения на чай в садах  на горе Кармель; в письмах к полковнику Саймсу Шоги Эффенди иногда приглашает его вместе с супругой. Таким образом Шоги Эффенди не только проявлял по отношению к этим чиновникам свое гостеприимство, но и давал им возможность, находясь в окружении принадлежавших Общине Бахаи садов и памятников, собственными глазами убедиться в том, какое  развитие получили эти земельные участки, и, я не сомневаюсь, что он извлекал пользу из их присутствия, делясь с ними своими планами на будущее и заручаясь их симпатией и поддержкой. И действительно, многие из этих встреч преследовали именно такую цель.
С первый же дней в чине Хранителя до 40-ых годов Шоги Эффенди имел обыкновение встречаться с чиновниками, инженерами, юристами и другими людьми, не принадлежащими к Общине Бахаи, но имеющими отношение к его важному делу; он не посещал их конторы, предпочитая видеться с ними у них дома, либо еще чаще они приходили к нему в гости, и он проводил их по землям, окружающим Успальницы. Примером тому, к чему приводило это дружеское сотрудничество, могут служить события, произошедшие в 1932 году. 19 ноября памятник, предназначенный для могилы Пресвятого Листа, был доставлен в порт Хайфы. Двадцатого числа того же месяца Шоги Эффенди пишет Кейту-Роачу: "Могу ли я просить Вашей помощи в связи с установлением мраморного памятника на могиле сестры Абдул-Баха, который был благополучно доставлен в Хайфу вчера днем. Чиновник таможенного департамента изъявляет согласие освободить его от ввозной пошлины, если на то будет получено необходимое разрешение высших властей. Таким образом, я обращаюсь к Вам в уверенности, что Вы предпримете все возможное для ввоза в Палестину произведения искусства, которое, в некотором отношении, можно рассматривать как уникальное для данной страны. С глубочайшей  признательностью и благодарностью. Искренне Ваш". 22 ноября Шоги Эффенди вновь пишет ему: "С глубочайшей благодарностью воспринял известие о Вашей дружеской и своевременной помощи в моем деле. Памятник был доставлен в полной сохранности, и я получил необходимые указания относительно его немедленной установки. Еще  раз благодарю Вас, с наилучшими пожеланиями..."  Тот факт, что памятник был ввезен беспошлино, создал прецедент, имевший далеко идущие последствия, на протяжении грядущих десятилетий укреплявший позиции Веры в ее Всемирном Центре и постепенно расширявший для нее области свободные от налогообложения, что завершилось заключением контрактов с государством Израиль, причем таких, которые вряд ли были возможны во времена Британского мандата. Четыре дня спустя Шоги Эффенди напоминает Районному комиссару об еще гораздо более значительной просьбе, с какой он обращался к нему; Все письмо, немедленно отправленное  вслед за двумя процитированными выше, является образцом тонкой дипломатии - соблазнительно сказать Божественной и исходящей от самого Шоги Эффенди - поскольку Всевышний выстраивал последовательность событий, а Хранитель использовал представленные ему возможности.
Хайфа,
26 ноября 1932 года

Дорогой мистер Кейт-Роач:
Уверен, Вам будет интересно узнать о том, что я предпринимаю необходимые предварительные шаги для расширения террас, образующих составную часть Усыпальниц и ведущих к германской колонии.
Я уже встречался с чиновником из муниципального строительного  ведомства, и он отнесся к моей идее весьма благожелательно. Вследствие чего я предполагаю направить в Городскую  комиссию по планированию официальное заявление, оглашающее условия, на которых мы намерены открыть и раширить террасы, беря на себя все материальные затраты и согласно заранее принятому общему плану.
Выражаю искреннюю уверенность в том, что к концу 1933 года Ваше желание, а также работы, к осуществлению которых я лично приложу все усилия, будут полностью закончены.
Уверен, что предложение, которое я недавно представил на Ваше рассмотрение относительно признания священным местом Дворца в Бахджи, который является составляющей частью Усыпальницы Бахауллы, получит Вашу благосклонную оценку, и Вами будет подписан документ, необходимый для освобождения от пошлины предметов, предназначенных для этого здания.
Совершенно очевидно, что Шоги Эффенди не только полностью  держал в курсе дела Районного комиссара, но и что с его помощью учтиво и по-дружески добивался для Веры тех привилегий, которые, как он считал, ей подобают. Кейт-Роач, также несомненно уверенный, что иерусалимская администрация с однобрением относится к работе Шоги Эффенди, оказывал ему активную помощь и сотрудничество. И вот 2 февраля 1934 года Шоги Эффенди посылает ему письмо, ставшее одной из основных вех в длительной борьбе за освобождение собственности Бахаи от налогообложения:

Дорогой мистер Кейт-Роач,
В соответствии с Вашей просьбой прилагаю официальное заявление, подписанное мною как Хранителем Веры Бахаи, которое, надеюсь, поможет освободить от налогов земельные участки, окружающие международные Усыпальницы Бахаи на горе Кармель.
Буду крайне признателен, если Вы отдадите распоряжение, требуемое для освобождения от таможенной пошлины золотого орнамента ворот, составляющих часть входа в гробницу Пресвятого Листа.
Прилагаю ключ от верхних ворот Усыпальницы, которым, как я надеюсь, Вы сможете воспользоваться, гуляя по Садам.
Заверяю Вас в своей глубокой благодарности и искренней душевной оценке Вашей помощи и благожелательного отношения к делам Общины Бахаи.
С наилучшими пожеланиями, искренне Ваш

Три месяца спустя, 10 мая Хранитель вновь пишет Районному  комиссару: "Хочу выразить Вам свою глубочайшую признательность в связи с предпринятыми Вами действиями, способствовашими освобождению от налогов всей площади, окружающей международные Усыпальницы Бахаи на горе Кармель". Так была одержана одна из великих побед в развитии Всемирного Центра.
В другом письме, датированном 21 июня 1935 года, Шоги Эффенди привлекает внимание Кейта-Роача к вопросам, связанным с судебным делом: "Любая помощь, которую Вы сможете оказать в этом отношении, наверняка будет воспринята с глубочайшей признательностью не только мною, но и теми многочисленными Собраниями Бахаи, которые я представляю". На протяжении все лет своего служения Шоги Эффенди всегда старался ясно дать понять чиновникам, что, хотя он и является Главой Веры, за ним стоят ряды Бахаи других стран, которые всеми силами готовы поддержать его призывы и требования; и, выражая свою благодарность, он часто присовокуплял к ней чувства признательности, испытываемые верующими во всем мире.
Хотя Хранитель по уже упомянутым причинам не посещал официальные правительственные мероприятия, он нередко и охотно приглашал чиновников к себе. Вот отрывок из его письма Кейту-Роачу: "... Рад возможности пригласить Вас завтра на чай во второй половине дня, мы смогли бы обсудить несколько вопросов... Мы могли бы встретиться и в Гостинице, если это для Вас удобнее, в любое подходящее Вам время". 27 декабря 1936 года в любезном письме с пометкой "лично" Кейт-Роач благодарит Шоги Эффенди "за очаровательные, прекрасные рождественские поздравления". Он не только благодарил Шоги Эффенди за присланный в подарок букет цветов, но и - часто - за различные книги Бахаи, которые он весьма ценил.
После свадьбы Хранителя в марте 1937 года Кейт-Роач писал  ему: "Разрешите от всего сердца поздравить Вашу супругу и Вас в связи с бракосочетанием и пожелать и в дальнейшем плодотворно трудиться на ниве тех славных дел, которую уготовал для вас Господь. Сообщите, когда я могу навестить вас. С глубоким уважением..." На это столь искренне и теплое письмо Шоги Эффенди ответил в тот же день, 23 апреля: "Глубоко тронут чувствами, которые Вы выразили по поводу моей женитьбы. Для меня чрезвычайно дороги Ваши добрые пожелания, и я всегда буду с чувством благодарности вспоминать о помощи, которую Вы оказывали мне в моей нелегкой работе. Буду очень рад видеть Вас в любой удобный для Вас день. С чувством искренней благодарности за Ваше послание..." Вскоре после этого Кейт-Роач получил назначение на пост Районного  комиссара в Иерусалим, но дружеские отношения между ним и Хранителем не прерывались, и несколько лет спустя мы поздравляли его с женитьбой, с своих предыдущих письмах он не раз делился с нами своими матримональными планами. Поскольку мы практически не располагаем воспоминаниями об отношении Шоги Эффенди к его приятелям, не принадлежавшим к Вере, я подробно остановлюсь на переписке с Кейтом-Роачем, так как она приоткрывает для нас еще одну грань многосторонней натуры Хранителя.
Сразу же по возвращении в Святую Землю после кончины Учителя Шоги Эффенди начал проводить четкую политику, информируя местные власти и, прежде всего, правительство в Иерусалиме не только о своих планах, но и своих трудностях и различных критических ситуациях, таких как захват ключей от Усыпальницы Бахауллы в Бахджи и Его Дома в Багдаде, равно как и о гонениях и притеснениях, которым подвергалась  Вера. Начиная с первого письма Верховному комиссару, другу Абдул-Баха, сэру Герберту Сэмюэлю, которое он послал 16 января 1922 года, Шоги Эффенди поддерживал контакт с правительством вплоть до конца своих дней - сначала с британским, позднее с израильскими представителями. Когда Шоги Эффенди весной 1922 года, подавленный и больной, покинул Палестину, он оповестил сэра Герберта о мерах, принятых  им для обеспечения безопасности Дела во время своего отсутствия; после возвращения в Хайфу 15 декабря того же года он 19-го телеграфирует сэру Герберту: "Примите мои наилучшие пожелания и знаки уважения в связи с моим возвращением в Святую Землю и приступлением к моим официальным обязанностям".
В мае 1923 года Шоги Эффенди вновь информирует губернатора Хайфы и Верховного комиссара о происходящих событиях, в частности о том, что "Духовное Собрание Бахаи в Хайфе официально восстановлено"; "согласуя свою деятельность со мной, - пишет он далее, - оно будет управлять всеми местными делами в районе.  Я недавно известил об этом его превосходительство Верховного комиссара..."  В письме, о котором он упоминает, датированном 21 апреля, заявляется, что Хранитель прилагает экземпляр своего недавнего послания общинам Бахаи Запада, повторяющего текст письма на персидском, обращенного к общинам Бахаи Востока: "Поскольку в Вашем последнем письме Вы изъявили желание узнать о мерах, предпринимаемых для упрочения стабильности Движения Бахаи... то я буду только рад пролить дополнительный свет на любой вопрос, который может возникнуть у Вашего Превосходительства в связи с прилагаемым письмом или любой другой проблемой, касающейся интересов Движения в целом".
Невозможно подробно пересказать всю тридцатишестилетнюю историю отношений Шоги Эффенди с властями, сначала палестинскими, а позднее - израильскими. То, что ему удалось завоевать и поддерживать их доброе расположение, пользоваться их сотрудничеством в различных начинаниях, предпринимаемых во Всемирном Центре, а также из признания Центра как исторического сердца Веры Бахаи, могущей пользоваться теми же правами, что и другие религии на Святой Земле - и даже в некоторых отношениях несколько большими правами - все это перед лицом непрекращающихся клеветнических нападок многочисленных врагов, которые открыто или тайно противились каждому шагу Хранителя, свидетельствует о необычайной мудрости и терпении, которые отличали Шоги Эффенди как руководителя Дела Божия.
Когда срок назначения сэра Герберта Сэмюэля подходил к концу, 15 июня 1925 года, Хранитель направил ему одно из тех посланий, которые так действенно укрепляли связи и атмосферу доброжелательства в отношениях между Шоги Эффенди и властями, выражая от себя лично и от имени всех Бахаи неизменное чувство благодарности и глубокой признательности за "доброе и великодушное участие, которое Его Превосходительство принимал в решении различных проблем, преследовавших верующих после кончины Абдул-Баха... Помня об актах симпатии и доброй воли, которую демонстрировала палестинская администрация под Вашим руководством, Бахаи уверенно направят свои усмлия, дабы внести свою лепту в материальное процветание и духовное развитие земли, столь священной и дорогой для них". Сэр Герберт  живо откликнулся на это письмо: "... Я был чрезвычайно рад на протяжении всех пяти лет моей службы поддерживать самые дружеские отношения с Общиной Бахаи в Палестине и очень ценю те проявления доброй воли,  которые она не раз высказывала по отношении к администрации и лично ко мне".
Когда в 1929 году в Палестине произошли волнения, Хранитель отправил 10 сентября крайне важное письмо тогдашнему Верховному комиссару, сэру Джону Ченеллору:

Ваше Превосходительство:
С чувством глубокого сожаления я узнал о пагубных событиях в Палестине и, находясь вдали от дома, спешу выразить Вашему Превосходительству искреннее сочувствие и мою внутреннюю солидарность перед лицом вставшей перед Вами нелегкой задачи.
Палестинская Община Бахаи, которая по религиозным причинам глубоко  связана с этой землей, всей душой скорбит о диких вспышках религиозного фанатизма, и я осмеливаюсь надеяться, что, по мере того как влияние идеалов Бахаи будет распространяться, они окажутся в состоянии в будущем оказывать растущую поддержку Вашей администрации в выработке духа добрососедства и терпимости среди религиозных общин Святой Земли.
Чувствую настоятельную необходимость предложить Вашему Превосходительству от имени Общины некоторую сумму как вклад в облегчение страданий и нужд других людей, независимо от расы и вероисповедания...

В том же 1929 году, 4-го мая Шоги Эффенди подал от лица Общины Бахаи в Хайфе официальную петицию в правительство, в результате чего получил разрешение осуществлять в соответствии с законом  Бахаи такие дела, касающиеся личного статуса, как заключение браков; таким образом, в этом отношении  Бахаи уравнялись в правах с иудейской, мусульманской и христианской общинами в Палестине. Шоги Эффенди приветствовал это как "шаг огромного значения, не имеющий себе равных в религиозной истории какой бы то ни было страны". Брак самого Хранителя был официально зарегистрирован в полном соответствии с законами Бахаи и именно в результате этой, одержанной им во имя Веры победы.
Одним из занимавших важную должность Верховного комиссара в годы, когда Дело начало добиваться ощутимых результатов в борьбе за признание своего независимого статуса, был  сэр Артур Вочоуп, который, так же как и полковник Саймс лично симпатизировал Шоги Эффенди и который, как можно предположить, понимал, сколь велик груз ответственности, легший на плечи молодого человека, назначенного Главой Веры Бахаи. Именно в период его управления - который частично совпал со сроком пребывания Кейта-Роача на посту Районного комиссара в Хайфе, - были одержаны великие победы в завоевании определенных уступок со стороны властей; самой важной из них вслед за правом Общины руководствоваться собственными законами, регулирующими статус личности,  - было освобождение  от налогов всех земельных участков, окружающих Усыпальницу Баба на горе Кармель. В отличие от большинства прочих Верховнымх комиссаров сэр Артур, по-видимому, лично встречался с Шоги Эффенди, поскольку он упоминает об этом в некоторых из своих писем.
В письме от 26 июня 1933 года сэр Артур заявляет: "Получил Ваше письмо от 21 июня и спешу поблагодарить Вас за него, а также хочу заверить Вас, что как только дело, о котором Вы упоминаете, будет доложено на Палестинском Совете по Святым Местам, я рассмотрю его самым внимательным образом. Также получил выпуски "Бахаи Уорлд" за 1930-32 годы. Чрезвычайно благодарен Вам за эту крайне интересную книгу... Надеюсь еще раз посетить прекрасные Сады, разбитые Вами на склонах холмов в окрестностях Хайфы".
13 марта 1934 года Шоги Эффенди пишет сэру Артуру: "... Поскольку дело, о котором недавно было доложено Вашему Превосходительству, относительно Усыпальниц Бахаи на горе Кармель имеет жизненно важное международное значение, я попросил мистера Х... приехать в Палестину, чтобы посоветоваться со мной о нем. Буду крайне признателен, если Ваше Превосходительство любезно согласится с мистером Х... чтобы окончательно выяснить один или два пункта, которые мне не до конца понятны и от которых будут зависеть мои будущие действия в этом вопросе". 1 мая того же года Шоги Эффенди вновь пишет ему: "Глубоко признателен за радушное и ободряющее послание с планом благоустройства Общиной Бахаи склонов горы Кармель, присланный Вами с мистером Х... Ваш план добавил мне энтузиазма. К сожалению, существуют весьма влиятельные силы, которые всячески стараются помешать его воплощению. С одной стороны, это просто недальновидные государственные деятели, прилагающие все усилия к тому, чтобы развернуть работы на северном склоне горы Кармель с целью извлечь скорейшую выгоду. Однако куда более опасными для нашего плана представляются те, кто решительно  ищет путей пресечь все усилия, предпринимаемые последователями Бахауллы. Мы полагаем, что именно эти люди поддерживали дело, возбужденное против нас Дометом (Думитом), почему мы и посчитали себя вправе отвести дело из суда и представить его на личное рассмотрение  Вашего Превосходительства... С наилучшими пожеланиями и с просьбой еще раз принять заверения  в моей признательности Вашему Превосходительству за доброжелательность и поддержку..." Дело, о котором идет речь, тянувшееся четыре года, было наконец прервано в 1935 году в связи с подписанием контракта на при обретение земель Думита, после чего Шоги Эффенди телеграфировал Американскому Духовному Собранию, что собирается зарегистрировать их на имя палестинского филиала. Интересно, что в послании Бахаи Хранитель транслитерировал имя, чего не сделал в письме Верховному комиссару.
Какое-то время Шоги Эффенди предпринимал попытки освободить от налогообложения собственность Бахаи вокруг Усыпальницы Баба, и в конце концов ему это удалось. За официальными строчками письма сэра Артуру от 11 мая 1934 года сквозит внутреннее торжество по поводу очередной одержанной победы:
Ваше Превосходительство:
Недавно получил от Районного комиссара в Хайфе радостное известие о том, что петиция об освобождени от налогообложения собственности Бахаи на горе Кармель была одобрена правительством.
Спешу выразить Вашему Превосходительству от имени Всемирной Общины Бахаи и от себя лично нашу глубокую признательность за доброжелательный и действенный интерес, проявленный Вашим Превосходительством в этом деле, интерес, который, я в этом нисколько не сомневаюсь, в значительной степени повлиял на благополучный исход. Смею  надеяться на дальнейшую поддержку Вашим Превосходительством нашего плана постепенного благоустройтсва этой собственности в интересах жителей Хайфы, к чему решение правительства ныне открывает возможность.
На это письмо сэр Артур лично ответил пять дней спустя:
Дорогой Шоги Эффенди,
Благодарю Вас за письмо от 11 мая и за те теплые слова, которые оно содержит. Я всегда очень доброжелательно относился к Вашему проекту благоустройства склонов горы Кармель и надеюсь, что меры по освобождению от налогов помогут Вам довести до конца Ваше замечательное предприятие.
Искренне Ваш.
Артур Вочоуп.
В другом письме Верховный комиссар сообщает: "Чрезвычайно благодарен Вам за любезно присланный экземпляр "Глашатаев Зари". Обязательно прочту книгу с большим интересом, ведь Вы знаете, как глубоко поразил меня этот прекрасный рассказ, который я впервые услышал в Персии. Книга очаровательно выглядит,  иллюстрации же и репродукции лишь увеличивают ее  привлекательность. Еще раз благодарю за Ваше теплое отношение и чудесный подарок..." Сохранились и письма, в которых сэр Артур благодарит Хранителя за "Крупицы" и очередные выпуски "Бахаи Уорлд". Последнее письмо, присланное этим человеком в феврале 1938 года, человеком, который, занимая столь высокий пост, помогал Шоги Эффенди одерживать кардинально важные победы во Всемирном Центре Веры, - проникнуто характерным для него духом учтивости и доброты: "... Я всячески старался навестить Вас в Хайфе, чтобы своими глазами увидеть, каких Вы добились успехов в разведении Садов, и лично попрощаться с вами...  К сожалению, ввиду чрезвычайной занятости в последние дни... это мне не удалось, так что использую хотя бы письменную  возможность попрощаться с Вами и выразить свои наилучшие пожелания Общине Бахаи". В верху письма он приписал от руки: "Слышал, что Ваши сады все красивее год от года".
К тому времени, когда срок Мандата подходил к концу и исстрадавшийся народ Палестины готовился отстаивать его в нелегкой борьбе, Организация Объединенных Наций назначила специальную комиссию по Палестине, которую возглавлял судья Эмиль Сендстрем. 9 июля он прислал Шоги Эффенди письмо из Иерусалима, в котором сообщал, что в рамки компетенции данной комиссии входит самое тщательное рассмотрение религиозных интересов исламской, иудейской и христианской общин на территории Палестины, и присовокуплял: "Буду признателен, если Вы представите мне письменное свидетельство касательно религиозных интересов Вашей Общины в Палестине". Поскольку ответ Шоги Эффенди представляет для Бахаи историческую значимость, я процитирую его полностью:

14 июля 1947 года
Мистеру Сендстрему,
Председателю
Специальной Комиссии Организации Объединенных
Наций по Палестине.

Сэр:
Получил Ваше любезное письмо от 9 июля, в связи с чем хочу поблагодарить Вас за представленную мне возможность предложить Вашему вниманию и вниманию Ваших уважаемых коллег заявление, касающееся отношения Веры Бахаи к Палестине, а также нашей позиции по вопросу о будущих изменениях в статусе этой священной земли, ставшей яблоком раздора.
Дабы создать у Вас более полное представление о Вере Бахаи, прилагаю к этому письму краткий очерк ее истории, целей и значения, равно как и небольшую брошюру, в которой излагаются наши взгляды на современное состояние мира и путей, по которым, как мы надеемся и верим, он должен и будет развиваться.
Положение Бахаи в этой стране в определенной мере уникально: хотя Иерусалим это духовный центр христианства, он не является административным центром Римской церкви ни какой-либо иной христианской конфессии. Подобным же образом, хотя мусульмане и рассматривают его как место, где расположена  одна из самых священных  усыпальниц ислама, святыни Веры Мухаммада и центр паломничества магометан находятся на Аравийском полуострове, а не в Палестине. Единственные, кто может притязать на связь с этой землей хотя бы отчасти в той же мере, в какой это делают Бахаи, - иудеи, поскольку в Иерусалиме находятся руины их священного Храма и в нем же располагались религиозные и политические учреждения, связанные с их прошлым. Но даже иудеи в одном отношении уступают Бахаи, так как на палестинской земле похоронены все трое Основоположников нашей религии и Палестина не только центр паломничества Бахаи всего мира, но и постоянный центр нашего Административного Порядка, Главой которого я имею честь являться.
Характер Веры Бахаи целиком и полностью лишен политической окраски, и мы не становимся ни на одну из сторон в разворачивающемся ныне трагическом конфликте, которому суждено определить будущее Святой Земли и населяющих ее народов, и не можем сделать какого бы то ни было заявления или дать совет, каким должно быть политическое будущее этой страны. Наша цель - установление мира во всем мире, наше желание и наша мечта - видеть торжество справедливости во всех сферах человеческого общества, включая политику. Многие приверженцы нашей Веры происходят из мусульманской и иудейской среды, поэтому мы без предрассудков относимся и к той и к другой стороне и постоянно заботимся о том, чтобы примирить их для их же пользы и на благо всей страны.
Однако,  какое бы решение относительно будущего Палестины ни было принято, нас прежде всего беспокоит, чтобы тот, кто станет представлять власть в Хайфе и Аккре, признал тот факт, что в этих городах расположен духовный и административный центр всемирной Веры, и чтобы независимость этой Веры, ее право управлять своими международными делами из своего Центра, право Бахаи из любой страны земного шара посещать его в качестве паломников (пользуясь теми же привилегиями, какими пользуются иудеи, мусульмане и христиане, посещая Иерусалим) были официально признаны и постоянно охранялись.
Усыпальница Баба на горе Кармель, расположенная там же Гробница Абдул-Баха, находящийся вблизи ее Дом паломников Востока, сады и террасы, окружающие эти места (открытые для посещения представителями всех конфессий), Дом паломников Запада, у подножия горы Кармель, резиденция Главы Общиныы, несколько домов и садов в Аккре, связанных с заточением Бахауллы в этом городе, Его Святая Гробница в  Бахджи, в окрестностях Аккры, Его Дворец, который ныне сохраняется как историческая достопримечательность и музей (доступ в Гробницу и Дворец также открыт для верующих всех конфессий), равно как и ряд строений и земельных участков в долине Аккры - все это является собственностью Бахаи в Святой Земле. Кроме того следует отметить, что практически вся эта собственность освобождена от государственных и муниципальных налогов как имеющая религиозный характер. Некоторые из этих обширных владений являются собственностью палестинского филиала Национальных Духовных Собраний Соединенных Штатов и Канады, признанных как религиозные организации в согласии с законами страны. В будущем еще несколько Национальных Собраний Бахаи, через свои палестинские филиалы, станут владельцами части международных фондов Веры в Святой Земле.
Ввиду вышеизложенного прошу Вас и членов Вашей Комиссии учесть охрану прав Общины Бахаи в представлениях, которые будут сделаны Организацией Объединенных Наций в связи с будущим Палестины.
Позвольте мне использовать эту возможность, чтобы выразить Вам и Вашим коллегам мою глубокую признательность за тот дух, в котором вы проводили ваше расследование в непростых условиях, царящих ныне в Святой Земле. Верю и молюсь о том, что итогом ваших дискуссий станет скорое и справедливое решение клубка запутанных проблем, сложившихся в Палестине.
Преданный Вам
Шоги Раббани

Следует помнить о том, что единственным из видных людей занимавших разные посты и не бежавших из Палестины накануне Войны за Независимость, был Шоги Эффенди. Этот факт не ускользнул от внимания новых властей. Такого рода поступками Хранитель внушал людям из иной среды, не имевшим основания верить ему на слово, представление о себе как о человеке безукоризненно цельном и строго приверженном тому, что он полагал правильным курсом, которым под его руковоством движется Веры Бахауллы. В значительной степени благодаря этому, а также знанию того, что такое на самом деле Учение Бахаи, о чем авангард еврейского Движения за Независимость был уже достаточно хорошо осведомлен, новые власти с чрезвычайной готовностью шли на самое разнообразное сотрудничество. Одним из первых жестов, предпринятых в том время, когда бои еще продолжались, было помещение на Усыпальнице Бахауллы, более удаленной и изолированной, чем Усыпальнице Бахауллы, более  удаленной и изолированной, чем Усыпальницы Хайфы, таблички с надписью "Zien Sainte", или "Святое Место", что обеспечивало Святыне почтительное отношение со стороны всех евреев.
Тем не менее старая проблема - как добиться соответствующего к себе отношения во время официальных церемоний, - стоявшая перед Хранителем еще при старой администрации, продолжала сохранять свою остроту и при новой власти. В январе 1949 года мистер Бен Гурион, премьер-министр Временного правительства, прибыл в Хайфу с первым официальным визитом, и мэр города, естественно, пригласил Шоги Эффенди присутствовать на приеме, который давали в муниципалитете в честь премьера. Перед Хранителем встала довольно сложная дилемма: его отсутствие, как бы он его не мотивировал, навеняка было бы воспринято как оскорбление нового правительства; с другой стороны, отправься он на прием, он неизбежно смешался бы с толпой и никакой речи не могло бы идти о соблюдении подобающего этикета (что подтвердил и мой отец, посетивший мэрию в качестве официального представителя Шоги Эффенди). Тогда Хранитель решил, что поскольку присутствие на официальных приемах для него исключено, а выразить любезность в отношении премьер-министра нового государства более чем желательно, он нанесет Бен Гуриону частный визит. Дело было улажено с большим трудом, благодаря стараниям мэра Хайфы, Шабатая Леви, так как время пребывания премьер-министра в Хайфе было крайне ограничено: до первых всеобщих выборов в новом государстве оставалось всего два дня.
Встреча, продлившаяся около четверти часа. состоялась вечером в пятницу, 21 января, в частном доме на горе Кармель, где остановился Бен Гурион. Премьер часто расспрашивал Шоги Эффенди о Вере, о том, какое положение занимает он сам, и попросил Хоанителя подобрать для него какую-нибудь книгу, из которой он мог бы узнать больше о Бахаи; ответив на вопросы Бен Гуриона, Шоги Эффенди обещал послать ему экземпляр своей книги "Бог проходит рядом", что он позднее и сделал и за что премьер-министр искренне поблагодарил его.
Типичным для всей истории Дела и для  проблем, с которыми оно постоянно сталкивалось, было появление 20 декабря 1948 года в ведущей англоязычной газете пространной статьи, где в самых благожелательных выражениях излагалось учение Веры и упоминалось положение Шоги Эффенди как ее Всемирного Главы. 28 января 1949 года в разделе писем этой же газеты было опубликовано краткое, но весьма заявление, подписанное "Обозреватель Бахаи при ООН", категорически опровергавшее статью и утверждавшее, что "мистер Раббани не является ни Хранителем веры Бахаи, ни ее Всемирным  Главой"; как источник более подробной информации заявление  рекомендовало Новое Историческое Общество в Нью-Йорке. Поскольку никакого "Обозревателя Бахаи при ООН" никогда не существовало, было очевидно, что шаг этот предпринят по указке вновь преисполнившихся надежд нарушителей Завета, старавшихся очернить Шоги Эффенди в глазах  новой власти и отвлечь внимание от его положения, ссылаясь на жалкую кучку сторонников Ахмеда Сохраба в Америке. Когда позднее, в 1952 году, нарушители Завета в Бахджи возбудили в местном суде дело против Шоги Эффенди, требуя сноса старого здания, расположенного рядом с Дворцом Бахауллы, Сохраб безуспешно пытался оказать давление на  министра по делам религий с целью дискредитировать требования Бахаи. С такими порой явными, порой скрытыми нападками пришлось столкнуться Хранителю на пороге нового этапа развития Веры в ее Всемирном Центре.
Теплое, дружеское отношение властей к самому Шоги Эффенди и к Вере Бахаи нашло отражение во многих документах. И слова подкреплялись делами: число зримых свидетельств признания государством статуса Веры в ее международном штабе росло.
Шоги  Эффенди давно мечтал взять под свой контроль Дворец в Мазра-йе, где Бахаулла впервые поселился, когда навсегда покинул стены города-тюрьмы, Акки. Эта собственность, ранее принадлежавшая исламской церкви, к тому времени утратила былых хозяев. Правительство намеревалось превратить ее в дом отдыха для государственных чиновник. Все попытки добиться через соотвутствующие ведомства прав на эту собственность не давали результата до тех пор, пока Шоги Эффенди прямо не обратился к Бен Гуриону, объяснив значение Дворца для Бахаи и свое желание, чтобы паломники могли посещать это место, столь тесно связанное с Бахауллой. Последовало личное вмешательство премьер-министра, и здание было передано Бахаи как историческая достопримечательность. 16 декабря 1950 году Шоги Эффенди с гордостью оповестил мир Бахаи, что ключи от Дворца доставлены ему израильскими властями после более чем пятидесятилетнего перерыва.
Дела Община Бахаи в вопросах, касающихся повседневных контактов с правительством в связи с работой Всемирного Центра, были переданы под юрисдикцию министерства по делам религий, и в первое время ими ведал глава департамента, занимавшегося делами мусульманской общины. Шоги Эффенди резко возражал против такой постановки вопроса, представлявшей Веру как в некотором смысле ветвь ислама. После ряда напряженных переговоров, 13 декабря 1953 года Хранитель получил от министра по делам религий письмо, адресованное "Его Превосходительству Шоги Эффенди Раббани, Всемирному Главе Веры Бахаи". В послании говорилось:
...Рад сообщить Вам о своем решении учредить в нашем министерстве особое ведомоство по делам Веры Бахаи. Надеюсь, оно окажет Вам помощь в вопросах, касающихся Центра Бахаи в нашем государстве.
Как министр по делам религий государства Израиль, хочу заверить Ваше Преосвященство, что все святыни, равно как и Всемирный Центр Веры Бахаи, будут взяты под охрану государства.

Одержанная победа была тем более своевременной, что последовала непосредственно вслед за уже упоминавшимся судебным процессом против Шоги Эффенди, возбужденным нарушителями Завета в связи со сносом дома, прилагавшего к Усыпальнице и Дворцу Бахауллы в Бахджи. Никогда не упуская случая публично унизить и дискредитировать Главу Веры, будь то Абдул-Баха или Хранитель, они имели дерзость призвать Шоги Эффенди в суд как свидетеля. И вновь, крайне обеспокоенный за честь Веры в ее Всемирном Центре, Шоги Эффенди прямо обратился к премьер-министру, направив к нему в Иерусалим в качестве своих представителей Президента, Генерального Секретаря и Освобожденного Члена Международного Совета Бахаи, которого он специально вызвал из Италии, чтобы они осуществили намеченную им стратегию. Визиты предствителей Шоги Эффенди в столицу Израиля оказались успешными, и, мотивируя свое решение тем, что вопрос носит чисто религиозный характер, правительство изъяло его из-под юрисдикции гражданского суда. Когда интриганы поняли, что их план унизить Шоги Эффенди терпит крах, они изъявили желание уладить дело путем переговоров. Такой исход вполне устраивал власти и Общину Бахаи, что явствует из писем, адресованных Хранителю двумя членами администрации премьер-министр - людьми, которым Вера многим обязана за их искренние усилия, направленные на защиту ее интересов в этот период:
Канцелярия премьер-министра
Иерусалим, 19 мая, 1952
Его Преосвященству Шоги Раббани,
Всемирному  Главе Веры Бахаи.
Хайфа.

Ваше Преосвященство,
Мне поручено уведомить Вас о получении Вашего письма  от 16 мая на адрес премьер-министра.
Не сомневаюсь, что Вы уже знаете, что спор между Вами  как Всемирным  Главой Веры Бахаи и членами семьи основателя Веры разрешен и следовательно нет необходимости приниматьы административные меры для решения данной проблемы.
Позвольте мне выразить Вам нашу благодарность за ту мудрую и благожелательную позицию, которую Вы заняли  в упомянутом конфликте и которая позволила нам принять справедливое и, как мы полагаем, долгосрочное решение касательно лиц, желавших раздора.
Премьер-министр заверяет Вас в своем глубоком личном уважении и шлет Вам наилучшие пожелания.
Искренне Ваш,
С. Эйнат
Советник по правовым вопросам

Второе письмо пришло от Вальтера  Эйтана, Генерального директора Министерства иностранных дел, оно было адресовано Шоги Эффенди и отослано 20 мая того же года:
... Приложив со своей стороны все усилия, чтобы помочь Вашему Преосвященству в решении этого, столь долго дискутировавшегося вопроса, я с огромным удовлетворением узнал сегодня утром о том, что достигнуто полное соглашение. Искренне верю, что это кладет конец беспокойствам лично для Вас и для всей Общины Бахаи и что теперь Вы сможете приступить к беспрепятственному осуществлению всех Ваших планов.
Важно отметить, что во всех этих письмах подчиненных президента Шоги Эффенди именуется "Ваше Преосвященство"; конечно, хотя этот титул далеко не соответствует его высокому положению, однако он был принят еще в самом начале служения Хранителя, но никогда не употреблялся официально до образования самостоятельного еврейского государства.
Сердечные отношения, установившиеся между Хранителем и официальными лицами государства Израиль, побудили Шоги Эффенди завести речь о возможном посещении президентом Усыпальницы в Хайфе; когда было получено известие о том, что президент склонен согласиться на подобное приглашение, Шоги Эффенди пригласил его официально и началась подготовка к утру 26 апреля 1954 года, поскольку начальник президентской канцелярии уведомил Шоги Эффенди, что президент именно в этот день "будет рад нанести официальный визит". В намеченное время президент с супругой, в сопровождении двух чиновников, прибыли в дом Учителя, где после небольшого завтрака Хранитель преподнес им в память об их визите персидский альбом в серебряном переплете, иллюстрированный  миниатюрами и содержащий несколько фотографий Усыпальниц. Затем президент и сопровождающие его лица вместе с Шоги Эффенди и его окружением проследовали в сады на горе Кармель. То, что впервые за всю историю Дела президент независимого государства нанес официальный визит подобного рода, явилось очередным краеугольным камнем развития Всемирного  Центра Веры. Президент и сопровождавшие его проявили знаки глубочайшего уважения перед Усыпальницей Баба: прежде чем войти в нее, они сняли туфли, как это делаем мы, мужчины же оставались в шляпах, как это делаем мы, мужчины же оставались в шляпах, как принято у евреев, чтобы выразить почтение к святыне; глубоко волнующе было видеть застывших перед порогом президента Бен Цви рядом с Шоги Эффенди - президента в его европейской шляпе и Хранителя в его привычной черной феске. После кратких пояснений Шоги Эффенди, выйдя из Усыпальницы, мы все вместе обошли сады и попрощались у Дома паломников Востока, где ожидала президентская машина.
29 апреля президент отправил личное послание Хранителю: "Я хотел бы выразить благодарность за Ваше дружелюбие и гостеприимство, а также за время, проведенное с большим интересом в прекрасных Садах и великолепной Усыпальнице... Я глубоко ценю дружеское отношение Общины Бахаи к Израилю и искренне надеюсь, что нам всем доведется увидеть, как крепнет дружба между всеми народами земли". 5 мая Хранитель ответил на послание президента не менее радушным письмом: "... Для меня было великим удовольствием встретиться с Вашим Превосходительством и миссис Бен Цви и показалть Вам одно из мест паломничества Бахаи в Израиле... С Вашего позволения миссис Раббани и я, в сопровождении мистера Айоаса, желали бы нанести ответный визит Вашему Превосходительству и миссис Бен Цви в Иерусалиме..." Ответный визит был намечен на вторую половину дня 26 мая; за чаем мы провели врея в приятной беседе с президентом и его супругой, тоже по-своему яркой личностью, как и ее муж, и не менее привлекательной. В промежутке между этими двумя визитами Шоги Эффенди послал президенту несколько книг Бахаи, которые обещал ему, на что президент ответил благодарностью и заверениями, что прочтет их с большим интересом. Скрупулезный во всех без исключения делах Шоги Эффенди 3 июня писал президенту: "Хочу поблагодарить Вас и миссис Бен Цви за вашу доброту и гостеприимство. Миссис Раббани и я остались крайне довольны нашей встречей, и я уверен, что Ваше посещение Святынь Бахаи, равно как и наш визит в столицу Израиля, послужили укреплению взаимного уважения и связей, объединяющих Бахаи и народ и правительство Израиля. С самыми теплыми пожеланиями Вам и миссис Бен Цви..." Так завершилась еще одна памятная глава в процессе завоевания признания Всемирного Центра Веры.
Хотя главные дела Всемирного Центра обычно улаживались в Иерусалиме в непосредственном контакте с высокопосталенными чиновниками, значительная часть работы осуществлялась с помощью муниципальных властей в Акке и Хайфе, особенно в Хайфе. Интересно, что из всех многочисленных контактов Общины Бахаи с муниципальными инженерами Хайфы первый состоялся еще при жизни Самого Абдул-Баха, когда д-р Циффрин предложил Его рассмотрению проект монументальной лестницы и кипарисовой аллеи, которая вела бы от расположенной у подножия горы Кармель старой колонии тамплиеров вверх, к Усыпальнице Баба. Учитель не только одобрил предложенный план, но и выделил землю для его осуществления, а также возглавил список подписчиков для сбора средств на "Монументальную Лестницу Баба" - так назывался этот проект - пожертвовав сто фунтов.
Помимо борьбы, которую Шоги Эффенди искусно и настойчиво вел за предоставление городскими властями концессий и за признание ими уникальног статуса Веры Бахаи в Хайфе и Акке - двух городах, образующих Всемирный Центр, он поддерживал дружеские отношения сотрудничества с мэром Хайфы в том, что касалось многих муниципальных начинаний, включая поддержку, которую он оказывал властям - будь то муниципалитет или, в более ранню пору, Районный комиссар, когда им требовалась финансовая помощь в благотворительной работе.
Письмо, направленное Шоги Эффенди в первые годы своего служения, 7 февраля 1923 года, полковнику Саймсу, как нельзя лучше отражает его политику и позицию, занятую им в подобного рода делах: "Я недавно  узнал о благотворительном бале, который миссис Саймс организует в помощь беднякам Хайфы. Памятуя о том, что возлюбленный Учитель оказывал нуждающимся постоянную поддержку, и искренне желая следовать по Его стопам, я прилагаю к этому  письму 20 фунтов как личный вклад в собираемый фонд... Полагаю, что Вы прекрасно провели время в Египте, и надеюсь в ближайшем будущем встретиться с Вами и миссис Саймс..." Те же чувства он выражает с неменьшей силой два года спустя в дргом письме полковнику: "Внимательное изучение Вашего циркуляра от 16 февраля 1925 года, где упоминается об учреждении Благотворительного фонда Хайфы, заставило меня вспомнить о глубоком интересе, который Абдул-Баха проявлял по отношению к благотворительным организациям. Вдохновляемый теми же чувствами и желая следовать по стопам возлюбленному Учителя, спешу передать Вам сумму в 20 фентов для облегчения страданий бедняков Хайфы".
Видя людей в бедственном положении, Шоги Эффенди всегда тепло  откликался на их нужды. В апреле 1926 года он писал  Комиссару Северного района:  "Прекрасно понимая, сколь тяжелы страдания, причиненные недавними беспорядками, и памятуя о любви и заботе, которую Абдул-Баха всегда проявлял к страждущим и нуждающимся, я с большой радостью вношу 309 фунтов как мой личный вклад для облегчения положения бедных и лишенных крова... Заранее признателен, если Вы время от времени будете уведомлять меня о требующейся помощи, где бы и кто бы в ней не нуждался". В 1927 году он вновь откликается на стихийное бедствие, направляя в государственный секретариат в Иерусалиме 100 фунтов как свой вклад  в Фонд борьбы с последствиями землетрясения. На протяжении многих лет, в больших или меньших масштабах, он следовал примеру Учителя, прозванного "Отцом Бедняков".
То, что эта финансовая помощь, связання с той или иной необходимостью, встречала теплый прием, самоочевидно: так, Комиссар Северного района в 1934 году благодарит Шоги Эффенди за его "великодушных вклад в дело облегчения тяжелого положения в Тивериаде", а также за его "дружеское послание", которое комиссар обещает передать "Районному комиссару Тивериады". В 1950 году Председатель муниципальной комиссии и мэр Хайфы благодарит Шоги Эффенди за присланные им 500 фунтов - "великодушный вклад  Вашего Преосвященства, направленный на облегчение положения бедняков Хайфы. в связи со столетней годовщиной Мученической Смерти Баба". Делая такого рода вклады, Хранитель практически неизменно добавлял, что они "должны распределяться  поровну среди нуждающихся членов всех общин безотносительно к их национальности и вероисповеданию".
Общая политика Веры в вопросах благотворительности отчетливо выражена в письме от 7 мая 1929 года, адресованном мэру Хайфы, в котром Хранитель уведомляет  его о получении циркуляра касательно борьбы с нищенством в Хайфе и заявляест: "К счастью, эта проблема не затронула  Общину Бахаи, поскольку любое вымогательство строго запрещено нашими законами. Тем не менее я ценю важность и своевременность принимаемых Вами мер и с удовлетворением прилагаю чек на 50 фунтов от имени Общины Бахаи в поддержку любого плана, который разработает муниципалитет для облегчения положения бедняков и помощи нуждающимся в Хайфе.  Заверяю Вас, что члены Общины будут жестко соблюдать любые ограничения, которые могут быть  введены".
В годы, когда народ Палестины, а впоследствии Израиля, переживал большие трудности, только в промежутке между  1940  и 1952 годом, Хранитель передал мунициаалитету Хайфы более десяти тысяч долларов на нужды бедняков всех вероисповеданий. Помимо этой помощи, оказываемой через правительство и муниципальные органы, он откликался на призывы многих благотворительных обществ, оказывал индивидуальную моиощь тем, кого считал достойным, и даже иногда жертвовал деньги на некоторые особые цели мечети в Хайфе. Зачастую он делал неожиданные, спонтанные пожертвования: так, он внес 100 фунтов на счет государственной психиатрической лечебницы в Акке - она  помещалась в здании бывших турецких казарм - когда комнату, где жил Бахаулла, передали под опеку Бахаи, здесь же можно упомянуть сумму, пожертвованную им на сооржунеие Института физики, начатое Вейцмановским национальным мемориальным обществом.
Впрочем, не одними лишь благотворительными даяниями демонстрировал он местным властям свои добрые намерения. Практически на любую просьбу, с которой к нему обращались, он откликался с искренним, сердечным теплом. Хороший пример тому - переписка с мэром Хайфы, Аба Хоули, длившаяся на протяжении 1952 года. В Еврейском техническом колледже в Хайфе был намечен общенациональный симпозиум по проблемам просвещения, который должен был совпасть с еврейским праздником Ханука -  Праздником Света. Его Милость письменно уведомил об этом Шоги Эффенди. В письме говорилось: "Буду признателен, если и Вы также поддержите наши усилия по успешному проведению этой конференции и соблаговолите дать распоряжение о праздничной иллюминации прекрасной Усыпальницы на горе Кармель с 12-го по 19-ое декабря 1952 года включительно. Как обычно, в тех случаях, когда к нему обращались в учтивой форме, Шоги Эффенди тепло отозвался на просьбу мэра.
7 декабря он пишет ему:
Ваша Милость:
Ваше письмо от 30 ноября было получено мной по возвращении из Бахджи, и я хочу заверить Вас в том, что Община Бахаи будет счастлива оказать посильное содействие в том, чтобы Хайфа имела праздничный освещенный вид в дни проведения в Еврейском техническом колледже симпозиума по проблемам просвещения, особенно поскольку симпозиум этот проводится одновременно с праздником Ханука.
Я отдам распоряжения о том, чтобы Усыпальница была специально иллюминирована в этот период (и действительно, Усыпальница была залита светом каждую ночь после захода солнца), и, в свою очередь, хочу передать через Вашу Милость приглашение всем участникам и гостям Симпозиума - посетить Усыпальницу и сады в один из вечеров, когда они будут осматривать город, чтобы насладиться прекрасным зрелищем. Если Вы сможете уведомить  нас заранее, будут сделаны специальные приготовления и ворота Усыпальницы откроют для гостей.
Искренне Ваш,
Шоги Раббани
Всемирный Глава Веры Бахаи

Другой яркий пример того, как Шоги Эффенди вел себя в тех случаях, когда считал просьбу достойной внимания, - помощь, оказанная им в 1943 году, когда Районный комиссар Акки обратился к нему с письмом о возможном предоставлении для размещения начальной школы восьми комнат в доме Аббуда (это большое здание являлось местом паломничества бахаи). Шоги Эффенди отдал несколько комнат под школьные классы, сказав при этом, что не возьмет никакой платы.

Информация о материале

Просмотров: 640

Одновременно с тем, как Хранитель закладывал осязаемые, материальные основы Веры в ее Всемирном Центре и завоевывал  для нее признание правительства страны, в которой этот Центр был расположен, и муниципальных  властей города, где со временем должна была разместиться  постоянная штаб-квартира ее основных учреждений, он проводил аналогичную работу и за границей. Годы спустя он сам определил свою деятельность как тройное, предпринятое во всемирном масштале усилие продемонстрировать независимый характер Веры, расширить ее границы и увлечить число ее приверженцев. Однако, для того чтобы справиться со своей задачей, ему требовались соответствующие орудия, и таковыми стали - в полном согласии с положениями учений - местные и Национальные Собрания - блоки, из  которых воздвигался Административный Порядок. Интересно, как сам Шоги Эффенди в одном из своих писем 1941 года к человеку, не принадлежавшему к Вере, четко определяет свое отношение к этой первостепенно важной задаче: "... Административный Порядок, который я, как основной толкователь, назначенный Абдул-Баха, всемерно старался учредить... в соответствии с подробными указаниями, изложенными Абдул-Баха в Его Завещании..."; вполне очевидно не удовлетворенный несколько расплывачатой  формулировкой, он перефразирует ту же мысль, говоря, что "был наделен властью и призван " учредить его.
 Хотя Шоги Эффенди крайне редко упоминал о себе лично (и действительно, в его открытых посланиях  крайне редко встречается местоимение "я"), власть, которой он был наделен в Завещании, была такова, что без нее Административный Порядок Бахаи никогда не был бы построен, Всемирная Община Бахаи никогда не воявилась бы в том виде, в каком она существует сегодня, и никогда не были бы заложены основы Миропорядка  Бахауллы. По мере того, как множились местные и национальные институты Дела и упрочивалась их основа, истинное положение Хранителя становилось все более очевидным не только для бахаи старшего поколения. которые всегда принавали его, но я для множества новых и зачастую неискушенных верующих, которые не успели постичь его истинное значение и последствия. Существует письмо, в котором Хранитель был вынужден, дабы защитить Дело, прямо изложить свои административные полномочия; оно было написано в ответ на проникнутое духом исключительного непонимания письмо секретаря одного из Духовных Собраний, и - редчайший случай! - Хранитель не снабдил свой ответ собственноручным постскриптумом, а лишь лаконично пометил: "Прочитано и одобрено, Шоги". Вот что говорится в этом письме:

Равно как все Местные Собрания находятся в полной юрисдикции Национального Духовного Собрания, все Национальные Собрания находятся в полной юрисдикции Хранителя; если он  полагает, что какое-либо решение должно быть принято в интересах Дела, он не обязан советоваться с ними для его принятия. Он врпаве судить о том, насколько благоразумные и оправданы решения, принимаемые этими органами, а не наоборот. В тексте Завещания этот принцип звучит совершенно недвусмысленно. Хранитель не только является Хранителем Дела в полном значении этого слова, но и назначенным толкователем Учения; в своих решениях он руководствуется тем, что защищает его высши6 и благие интересы и способствует их осуществлению.
Он всегда имеет право вмешаться и отменить то или иное решение Национального Духовного Собрания; не обладй он этим правом, он был бы абсолютно неспособен  защищать Веру, равно как и Национальные Духовные Собрания, будучи лишены права отменять решения Местных Собраний, не смогли бы руководить жизнью национальной общины Бахаи и заботиться о ее благосостоянии.
Крайне редко случается - однако все же случается - что он чувствует необходимость изменить верховное (как Вы пишете) решение того или иного Национального Духовного Собрания; но он без колебаний поступает так в случае необходимости, и соответствующее Национальное Духовное Собрание обязано с легким сердцем и без колебаний принять это как меру, направленную на укрепление интересов Веры, которой ее избранные представители обязаны ревностно и преданно служить.

Не удивительно, что Шоги Эффенди характеризует период развития Веры, наступивший после вознесения Абдул-Баха, как "Железный Век", "Переходный Век", как "Период Строительства". Это был век, когда создавались  местные, национальные и международные институты Дела, институты, которые, по словам Хранителя, в течение Золотого Века Бахаи неизбежно должны преобразиться в Мировое Содружество. "Животворный дух" Веры, писал он, достиг той точки, когда он готов "воплотиться в институты, предназначенные направлять его крепнущие силы и стимулировать его рост". Основные принципы Административного Порядка, основы которого были заложены в Завещании, он определили еще в первые годы своего служения в бесчисленных письмах к верующим всего мира, в которых он ясно очертил функции Собраний, сферы их юрисдикции и - что еще более важно - дух, который  должен вдохновлять и побуждать их к действию, если они стремятся к достижению своей цели в обозримом будущем.
Административные учреждения можно уподобить сосудам и артериям человеческого организма, сеть которых позволяет циркулировать жизнетворному потоку учений Бахауллы по всему миру; посредством их общество преобразитсья в "то заповеданное Христом Царствие, тот Миропорядок, чьи владения - весь земной шар, чей девиз - единство, чья движущая сила - Справедливость, чья определяющая цель - воцарение истины и равноправия, чей венец - полное, неколебимое и вековечное счастье рода людского".
Определив чисто технический механизм проведения выборов в Собрания и того, как им следует вести свои дела, Хранитель, в те ранние годы, чаще всего затрагивал вопрос единства; если "девизом" будущего общества должно было стать "единство", то, совершенно очевидно, существенно важно кропотливо культивировать его среди самих Бахаи. В 1923 году Шоги Эффенди пишет одному из местных Собраний: "Полная гармония и взаимопонимание между друзьями, в рамках самого Духовного Собрания и вне его; полное доверие со стороны верующих к любому решению, принятому их избранными представителями; а также сознательное отрешение последних от личных симпатий и антипатий во имя основополагающих интересов Движения - вот то единственно прочное основание, на котором можно строить в будущем конструктивную работу и подтверждать свою верность  интересам Дела". Его обращения к Национальным Собраниям проникнуты тем же пафосом, о чем свидетельствуют отрывки из двух писем 1925 года: "Первейшим требованием  к любому начинанию, в котором принимают участие верующие, служит присутствие духа бескорыстного товарищества, надежного, искреннего сотрудничества... истинный дух братства Бахаи - единственное средство, помогающее устранить многие житейские препоны, единственный путь к разрешению тех проблем, с которыми нам неизбежно придется сталкиваться в наших трудах во имя возлюбленного Дела". "Активное, сплоченное и гармоничное Национальное Собрание, сознательно и правильно избранное, энергично действующее, отдающее себе отчет в важности и многообразии лежащей на нем ответственности, находящееся в постоянном и тесном контакте со своим Международным Центром в Святой Земле, а также пристально следящее за любыми изменениями, происходящими в непрестанно расшираяющейся сфере его деятельности - вот что, бесспорно, является на сегодняшний день первейшей необходимостью и имеет огромное значение, поскольку оно есть тот краеугольный камень, на котором в конечном счете будет покоиться здание Божественного Учреждения".
Медленно, терпеливо, с бесконечной любовью и пониманием Шоги Эффенди наставлял Собрания Востока и Запада в том, как  вести дела Движения - на правильной основе, в соответствии с духом учений. Члены этих в полном смысле слова новорожденных институтов, подобно детям, были склонны время от времени ссориться между собой; однако Хранитель никогда не позволял им подвергать опасности интересы самой Веры. В одном из таких случаев, когда широко известное Национальное Собрание, устав от выходок одного из своих членов, проголосовало за его исключение, Шоги Эффенди направил Собранию строгую, предостерегающую телеграмму, в которой говорилось, что подобный акт может иметь "отзвук во всем мире нанести непоправимый вред Делу Бахауллы", и было отдано распоряжение восстановить членство имярека, предать забвению все споры и критику, так как это могло "подорвать авторитет института Национальных Собраний".
Пример этот достаточно показателен; Хранитель прекрасно понимал, что самый мир, верующие и Собрания еще недостаточно зрелы; учреждение "справедливости", которая сама по себе является довольно возвышенной материей, предполагает определенную зрелость, опытность и глубокое знание  учений со стороны людей, связанных с выполнением этой задачи. И это требует времени. Снова и снова, на протяжении всего своего служения, Хранитель отказывался разбирать дела, с которыми к нему обращались, и призывал конфликтующие стороны подняться над ситуацией, постараться простить и забыть взаимные обиды, сосредоточиться на самых главных, самых безотлагательных нуждах Веры, на достижении целей текущих Планов и распространении целительной Вести по всему свету. Разумеется, в тех случаях, когда речь шла о разводах, о финансовых спорах и прочих, вполне конкретных вопросах, он советовал верующим обращаться в свои Свобрания и требовал от последних тщательного разбирательства и вынесения окончательного решения; по мере того как с течением лет административные учреждения обретали все большую зрелость, он все настоятельнее советовал верующим обращаться со своими проблемами в Национальные Собрания, чтобы и сами бахаи, и Собрания могли активнее набираться опыта и учились на практике применять богоданные принципы учения Бахауллы в своей личной жизни и жизни общины; и тем не менее там, где источником конфликта были разногласия, злоречие и взаимное недоверие, он неизменно призывал друзей стать выше этого на благо Дела. Его предостережения, укоры и призывы  в таких случаях, как прикосновение прохладной ладони к пылающему от жара лбу, успокаивали и смиряли враждующих, гасили взаимную неприязнь до тех пор, пока глубинное чувство любви к своей Вере вновь не преисполняло их сердца и не залечивало раны.
Только окончательно убедившись в том, что национальные органы - в тех странах, где их образовнаие представлялось возможным - избраны правильно и действуют в соответствующем духа, Шоги Эффенди переводил из на четкуюи ясную законную основу. Благодаря его поддержке в 1927 году, пять лет спустя после того, как он вступил в должность Хранителя Веры, был заложен один из краеугольных камней истории Бахаи. Этим краеугольным камнем стало "составление и принятие Национального Устава Бахаи, разработанного и выдвинутого избранными представителями Американской Общины Бахаи". Шоги Эффенди называл это событие первым шагом в "объединении Всемирной Общины Бахаи и укреплении ее Административного Порядка" и говорил, что Устав это "достойное и верное изложение конституционной основы общин Бахаи во всех странах, предвещающее конечное возникновение Всемирного Содружества Бахаи".
Это документ явился "хартией" для всех Национальных Собраний, был переведен на такие крупнейшие языки мира Бахаи, как персидский, арабский, фарнцузский, немецкий и испанский, а его положения, основанные на ведущих линиях, намеченных самим Шоги Эффенди в его толкованиях учений Веры, и на том, что он называл "законченной системой всемирных институтов, содержащейся в учениях Бахауллы" - были подытожены им самим в следующих словах: "Текст национального устава включает Декларацию Обязанностей группы ее избранных представителей, в статьях которой изложены характер и цель национальной общины Бахаи, определены ее функции, указано местоположение главной канцелярии и дано описание ее официальной печати, а также ряд подчиненных законов, которые определяют статус, порядок избрания, полномочия и обязанности местных и национальных Собраний, описывают отношение Национального Собрания ко Всемирному Дому Справедливости, а также е местным Собраниям и к отдельным верующим, очерчивают сферу действия Национального Устава и его отношение к Национальному Собранию, раскрывают характер выборов Бахаи и устанавливают требования для участия в голосовании во всех общинах Бахаи".
Разработка Подчиненных Законов Духовным Собранием бахаи Нью-Йорка в 1931 году стала еще одним значительным шагом вперед в развитии Административного Порядка; за ним год спустя последовало узаконение этого Собрания в штате Нью-Йорк. Об этих законах Шоги Эффенди написал, что они "послужат образцом для каждого местного Собрания Бахаи в Америке и примером для каждой местной общины во всем мире Бахаи".
Формулировка этого прототипа всех национальных уставов Бахаи, равно как и разработка подходящих регламентов для  любого местного Духовного Собрания, заложили прочную основу, на которой как Национальные, так и местные Собрания Бахаи могли добиться узаконения в соответствии с законами страны, где они функционировали, и, таким образом, получить право выступать в качестве официальных владельцев такой собственности Веры, как земельные участки, национальные и местные штаб-квартиры, исторические достопримечательности и в некоторых случаях Дома Поклонения Бахаи - шаги, которым Шоги Эффенди придавал огромное значение. В 1928 году раздались первые призывы Хранителя к восточным Национальным Собраниям - также приступать к созданию своих национальных уставов, взяв за пример документ, разработанный американцами, и, кроме того, добиваться признания своих религиозных судов, наделенных полномочиями применять законы Бахаи в случаях, касающихся статуса личности, таких как заключение браков, разводы, наследование и так далее, случаях, которые во многих исламских странах не входят в юрисдикцию обычных гражданских судов.
Это была настоящая битва независимой Веры за обретение полного признания своего исторического положения и права на то, чтобы ее рассматривали на одном уровне с другими мировыми религиями. В процессе постоянной ориентации отдельных общин Бахаи на достижение их общей цели - превращения в полностью унифицированный  международный орган, управляемый из Всемирного Центра и устремленный к установлению всемирного братства между людьми, мира во всем мире и, в конечном счете, к созданию всемирного содружества наций, - Шоги Эффенди использовал образование Организации Объединенных Наций как нового средства для более быстрого достижения этой наиглавнейшей цели.
Как только стало очевидным, что возникновение этого международного органа позволяет негосударственным организациям посылать своих аккредитованных представителей на различные конференции и съезды, организованные при их содействии, Шоги Эффенди настоял на том, чтобы тогдашнее Национальное Духовное Собрание Бахаи Соединенных Штатов и Канады получило этот статус, которого удалось окончательно добиться в 1947 году. К этому времени были предствлены на рассмотрение бахаистская Декларация прав и обязанностей человека, а также Уложение о правах женщин. Был назначен комитет Бахаи в составе Организации Объединенных Наций, и наблюдатель Бахаи посещал заседания ООН. Поскольку статус этот был слишком ограничен, пришлось изыскивать пути и средства для его расширения. Это удалось сделать за зиму 1947-1948 года, когда семь Национальных Духовных Собраний уполномочили американский орган действовать от их лица, как их представитель, под названием Международная Община Бахаи, должным образом признанная как международная организация, аккредитованная в ООН; такой статус повышал престиж Веры и расширял привилегии официальных представителей Бахаи, которые регулярно присутствовали и принимали участие в различных конференциях Организации Объединенных Наций, открытых для имеющих такой статус. По мере образования новых Национальных Духовных Собраний, они также присоединялись к процессу и усиливали организацию, представляющую мир Бахаи.
Важность, которую Шоги Эффенди придавал этому звену, связующему Дело с величайшей международной организацией, когда-либо созданной человечеством, явствует из его собственных слов: "оно знаменует важный шаг вперед в борьбе нашей возлюбленной Веры за то, чтобы получить должную оценку в глазах мировой общественности и быть признанной в качестве независимой Мировой Религии. Этот шаг должен сыграть роль благоприятную для повсеместного развития Дела, особенно в тех странах, где - прежде всего это касается стран Востока - оно до сих пор преследуется, где приуменьшается его значение, где на его последователей смотрят свысока". Когда в 1955 году мощная волна гонений обрушилась на Общину Бахаи в Персии, бережно поддерживаемые и развиваемые связи с Организацией Объединенных Наций уже начали приносить первые плоды; в результате подробного доклада об оскорблениях, которым подвергались последователи Бахауллы, и о жестоком обращении, которое они вынуждены были терпеть у себя на родине, представленном на рассмотрение Генерального секретаря ООН, глава этой организации назначил комиссию, возглавляемую Верховным комиссаром по делам беженцев, и поручил ей вступить в контакт с персидским правительством и получить официальное заверение в том, что права бахаистского меньшинства отныне и впредь не будут никоим образом ущемляться. Хранитель придавал этим отношеням такое значение, что отдельный пункт об "Укреплении связей между Всемирной Общиной Бахаи и Организацией Объединенных Наций" был включен им в список из двадцати семи пунктов первоочередных задач Десятилетнего Плана.
Историю Дела, писал Шоги Эффенди, "рассмотренную в правильной перспективе, можно представить как ряд пульсаций, кризисов, меняющихся громкими победами, неизменно приближающих ее к предустановленной свыше цели". Хотя кончина кого-либо из Главных Героев Веры - будь то Баб, Бахаулла или Абдул-Баха - неизбежно влекла за собой очередной кризис, большая часть тех ударов, которые лишь способствовали ее движению вперед, являлись результатом преследований, которым она, как правило, хотя и не всегда, подвергалась со стороны своих заклятых врагов - церковников-мусульман. За тридцать шесть лет служения Шоги Эффенди последователи Веры в Персии периодически становились жертвами самых ужасных и кровавых зверств как в местном, так и в общенациональном масштабе; ее приверженцы в Турции подвергались гонениям, противостояли потоку ложных обвинений и клеветы; ее последователям  в  Египте постоянно грозила опасность физической расправы, под угрозой находилось их имущество, их кладбища и их законные права; Собрание верующих в России было распущено, их Храм национализирован, а сами они по большей части - депортированы или сосланы в ссылку; Община Бахаи в Германии была официально распущена в июне 1937 года, тогда же была запрещена ее деятельность, конфискованы архивы, а некоторые из ее членов подвергилсь допросам и даже арестованы.
Подобные события повергали Хранителя в глубокую скорбь, отнимали огромное количество времени и лишь увеличивали и без того тяжелую ношу, обременявшую его сердце и ум. Основной заботой, тем не менее, продолжала оставаться Персия, где "оклеветанная, растоптанная и униженная, прошедшая через тяжкие испытания община" непрестанно была вынуждена бороться за то, чтобы выжить перед лицом постоянной угрозы. Дела этой "нежно любимой" Общины - как он часто и с любовью называл ее - продолжали заботить его вплоть до самых последних дней его служения. Он не уставал обращаться со своими посланиями к ее отдельным членам и к ее избранному национальному собранию, в обращениях же к бахаи Запада это было постоянной темой различных просьб, призывов к поддержке и защите своих собратьев, объяснений того, почему персидская Община, которая, по его словам, вынесла на своих плечах всю тяжесть событий Героического Века Веры, подвергатеся такому угнетению со стороны своих же соотечественников.
Тот факт, что Верховное Явление Божие осуществилось на земле Персии и что поэтому она - по словам Шоги Эффенди - возлюбленная "Колыбель нашей Веры и предмет нашей нежнейшей привязанности; тот факт, что - как он писал - наступит время, "которое станет свидетелм духовного и материального возвышения Персии над другими народами" - факт этот еще не ознчает, чтобы можно было ожидать скорого исполнения этого пророчества. "Только человек, пристально и беспристрастно наблюдавший за нравами и обычаями персидского народа, - писал он в одном из своих открытых писем, - может в полной мере оценить огромность задачи, стоящей перед всяким сознательным верующим в этой стране" по причине "преобладающих тенденций разных слоев общества" таких, как апатичность, леность, отсутствие чувства общественного долга и верности каким бы то ни было принципам, неспособность к сосредоточенному усилию и постоянству действий, а также склонность к скрытности и слепому повиновению невежественному и фанатичному духовенству. И так как Весть Бахауллы должна изменить весь мир, она изменить и Его родину, и она, придя под Его сень, увидит открывшуюся перед ней возвышенную стезю.
Было время, когда Шоги Эффенди, как явствует из его писем, надеялся, что основатель новой династии Пехлевидов, который ввел множество безотлагательных реформ, ускорит наступление очередной фазы в развитии Веры Бахауллы в этой стране. В 1929 году он писал о том, что верующие Персии "вкушают первые плоды долгожданной эмансипации". Учитывая процесс намечавшихся реформ, он посоветовал Национальному Собранию скорейшим образом добиваться разрешения на печатание своей литературы и на учреждение книгоиздательского треста Бахаи. Когда в этом было отказано, он, в январе 1932 года, телеграфирует в Америку: "Прошу срочно передать через тегеранское Собрание двух письменных сообщений персидскому правительству и шаху выражением от имени американских верующих живейшей признательности недавние благотворные внутренние реформы, особенно подчеркивая духовные связи между обеими странами  и открыто прося снятии запрета на ввоз литературы Бахаи, акцентируя ее высокую нравственную ценность, особенно книги Набиля и "Бахаи Уорлд". Однако надеждам Шоги Эффенди не суждено было сбыться; реформы оказались недостаточно широкими и не затронули вызывавшей всеобщее недоброжелательство общины, и в просьбе было отказано. Решив не сдаваться без борьбы, Хранитель пять месяцев спустя вновь телеграфирует в Америку: "Прошу срочно адресовать шаху письменную петицию от имени американских верующих упоминая Рэнсом-Келер как избранного представителя уполномоченного подавать прошение о ввозе литературы Бахаи в Персию. Подчеркните благодарную оценку внутренних реформ и духовные связи между обеими странами особо отметив дань уважения писаний Бахаи в отношении ислама и его нравственной ценности для Персии. Отправьте почтой прошение Национальному Собранию Персии".
Этот эпизод - великолепный пример того, как Хранитель старался использовать любое подручное средство в интересах Веры. Американская верующая миссис Кейт Рэнсом-Келер, женщина выдающихся способностей и твердого характера, прибыла в Хайфу на паломничество, и Шоги Эффенди принял решение отправить ее в Персию. Прежде чем стать бахаи, она была служительницей христианской церкви и отличалась могучим и страстным ораторским даром. Хранитель довольно долго, на протяжении нескольких недель, держал ее в Хайфе, давая ей наставления, подробно рассказывая о ситуации в Персии и о том, что, как он полагал, она сможет сделать, чтобы помочь Вере обрести большую свободу или, по крайней мере, хоть какое-то признание. И хотя миссия Рэнсом-Келер не увенчалась успехом, так как шах отказался встретиться с нею, визит этого эмиссара Хранителя имел исторические последствия для персидской Общины Бахаи: глубоко проникнувшись тем, что говорил ей Хранитель о развитии Административного Порядка в этой стране, Кейт Рэнсом-Келер смогла вдохновить в общей своей массе запуганную, бесконечно унижаемую и отчасти впавшую в апатию общину новым сознанием миссии, ожидающей ее в будущемм, и бозотлагательностью непосредственно стоящих перед нею задач. Однако, как и в случае с д-ром Эсслемонтом, новое орудие недолго прослужило Хранителю. 28 октября 1933 года он посылает телеграмму в Америку: "Драгоценная жизнь Кейт принесена жертву возлюбленному Делу Бахауллы на Его родине. На персидской земле во имя Персии она бросила отважный вызов силам тьмы и боролась с ними проявив неукротимую волю и несгибаемую верность. Ее беззащитные персидские собратья скорбят внезапной утрате своего мужественного защитника американские верующие с благодарностью и гордостью хранят память своей первой выдающейся мученицы. Скорблю оплакиваю уход земной жизни бесценного сотрудника верного советчика дорогого и преданного друга. Прошу местные Собрания подобающим образом организовать мемориальные встречи в память о той чьи международные заслуги принесли ей высокий чин Десницы Дела Бахауллы". Смерть эта обернулась одновременно великой утратой для Персии и великой победой для Америки.
То, что эмиссар Шоги Эффенди, Кейт Рэнсом-Келер, в полной мере заслуживает посмертных почестей, которые он так щедро воздавал ей, находит широкое подтверждение и в ее собственных словах, написанных в Персии в дни, когда она глубоко переживала неудачу своей главной миссии: "Я потерпела неудачу, чего со мной никогда не случалось раньше. Месяцы тяжких безрезультатных усилий неотступно стоят перед глазами. Только тот, кого в будущем, быть может, заинтересует моя злополучная история, сумеет сказать - далеко или близко от кажущихся недосягаемыми вершин услужливого безразличия пало наземь мое старое изможденное тело. Грохот битвы еще стоит у меня в ушах, и по сей день еще не рассеялся дым, чтобы я могла удостовериться, продвинулась ли я хоть  на шаг вперед или все время была на ложном пути. Все в мире имеет смысл, имеет его и страдание. Жертва и несомые ею муки это - завязь, живой организм. Человек не властен нанести ему вред, вытоптать, как топчет он ростки земли. Ибо навеки распускается он в благоуханных полях вечности. И пусть мой цветок будет невзрачным и хрупким, как простая незабудка, орошенная каплями крови Куддуса, которые я собрала на Сабземейдане в Барфуруше; и если ему суждено привлечь чей-то взгляд, пусть тот, кто обречен неравной борьбе, хранит его во имя Шоги Эффенди, бережет его в память о нем".
В декабре 1934 года Шоги Эффенди телеграфировал персидскому Национальному Собранию: "Узнайте и уведомите телеграфом окончательно ли закрыта школа Тарбийат". Подоплека этого вопроса становится ясной из ответа Собрания Хранителю:
"Вслед за Вашим запросом в день казни Баба обе школы  Тарбийат  в Тегеране были закрыты ввиду чего минстр образования распорядился полностью закрыть обе школы спросив у нас почему мы не желаем скрывать свои убеждения..." Случай этот  может послужить классическим примером борьбы персидских бахаи, постоянно руководимых и ободряемых Шоги Эффенди, за обретение хотя бы минимальной степени свободы в следовании своей Вере, которая насчитывала самое большое число приверженцев с стране после ислама. Обе школы Тарбийат - для мальчиков и для девочек - целиком принадлежали бахаи и находились в их ведении, просуществовав тридцать шесть лет. Основанные еще при жизни Абдул-Баха, в 1898 году, они были  особенно дороги Его сердцу; школы всегда имели самую блестящую репутацию, и, хотя основную массу учеников составляли бахаи, занятия посещали и дети из семей других вероисповеданий. Школы всегда закрывались на Девять Священных Дней Бахаи, но в этот раз под явно неубедительным предлогом, что бахаи принадлежат к вероисповеданию, которое официально не признано в стране, министерство образования неожиданно потребовало, чтобы школа оставалась в эти дни открытой. Это означало скорее отступление, чем продвижение вперед в битве за самостоятельность, в которой Дело ценой отчаянных усилий старалось одержать победу, и Шоги Эффенди дал категорический отказ, приказав Собранию закрыть школу накануне дня мученической смерти Баба. А поскольку он не желал ни того, чтобы верующие скрывали свои религиозные убеждения, ни того, чтобы школа оставалась открытой в Священные Дни, а правительство продолжало настаивать на своих распоряжениях, школа Тарбийат, одна из лучших в Персии была закрыта насовсем и остается закрытой по сей день.
На следующий день после того как он получил ответ из Тегерана с печальной новостью, обращаясь к бахаи той страны, гед они пользовались самой большой свободой во всем мире, Шоги Эффенди не скрывает своего гнева, которым дышит каждое слово, когда он перечисляет унижения и страдания, которым подвергались и подвергаются бахаи в Персии: "Недавно полученные сведения указывают преднамеренность попыток подорвать все учреждения Бахаи в Персии. Закрыты школы Кашане, Казвине, Султанабаде. В некоторых ведущих центрах включая Казвин Керманшах изданы приказы приостановке учительской деятельности, запрещении собраний, закрытии Зала Бахаи, упразднении права погребения покойных кладбищах Бахаи. Бахаи Тегерана под угрозой тюремного заключения вынуждены регистрироваться как мусульмане в удостоверениях личности. Торжествующее духовенство подстрекает население. Прошение тегеранского Национального Собрания шаху не принято. Разъясните послу Персии тяжесть недопустимость подобной ситуации".
Эти совершенно неожиданные удары, нанесенные общине Бахаи в дни, когда логично было бы ожидать, что проводимая в стране либеральная политика наконец затронет и последователей Веры, которая одна со времен царя Дария и его преемников действительно прославила нацию - в эти дни персидским бахаи удалось созвать Съезд, делегаты которого в достаточной степени представляли Общину Бахаи в Персии, чтобы избрать Национальное Собрание, дату возникновения которого Шоги Эффенид помечает в своих статистических записях 1934 годом; еще в 1927 году была созвана, по словам Хранителя, "первая  историческая представительная конференция из нескольких делегатов" и разработаны планы о проведении в будущем ежегодных собраний такого рода, а с 1928 года он начинает называть органы, избираемые на этих собраниях Национальным Духовным Собранием Персии. Одной из основных причин того, что выборы, "проведенные по образцу", как писал Шоги Эффенди, "того метода, которому следовали их собратьям в Соединенных Штатах и Канаде", так долго откладывались, явилась невозможность, в существующих условиях, выполнить требования Хранителя, подразумевающие, что предварительным условием правильной административной процедуры избрания общенационального органа должен быть тщательно составленный список всех верующих стран.
В 1931 году Шоги Эффенди дал указание персидской общине приобрести земельный участок для ее будущего Машрик уль-Азкара и начать строительство Хазират уль-Кудса в Тегеране. Несомненно, что частично из-за этих попыток утвердить свое право на существование как признанной общины разгневанные власти, и не помышлявшие о том, чтобы официально признавать ее, так упорствовали в своей решимости не замечать ее существования, несмотря не предпринимаемые в разумных рамках  Хранителем и Общиной усилия не провоцировать без особой на то нужды народ и правительство. Примером подобной умеренности может послужить его указание женщинам-бахаи не идти по главе движения за женскую эмансипацию, начатого шахом, - эмансипацию, повлекшую отказ от ношения чадры и полностью согласную с учениями Баба и Бахауллы, - дабы не навлечь на себя новых неприятностей.
Положение бахаи на Востоке, особенно в Персии, на самом деле никогда не было вполне спокойным и безопасным, постоянно балансировало на краю и всегда заставляло людей жить в ожидании новой вспышки жестоких и зачастую кровавых преследований. То и дело в разных местах случались убийства бахаи - некоторых из них Хранитель упоминает как мучеников; возможность нападок и преследований ощущалась повсеместно как жар скрытого, до поры тлеющего пламени, где-то это ощущение было сильнее, где-то слабее, но присутствовало оно постоянно. Когда на персидских  друзей обрушивались очередные беды, Хранитель мгновенно отклкался любящими посланиями, денежными вспоможениями, наставлениями, как правило обращенными к Американскому Национальному Собранию - вступиться за своих собратьев и требовать справедливости. Часто встречались сообщения, подобные тому, которое я привожу ниже и которое хорошо передает дух этих посланий: "советую... провести специальные молитвенные собрания Храме благоговейно прося помощи  незримых воинств Царства Абха избавления страданий собратьев родине Бахауллы. Возможно непрестанные усилия удвоенные старания американцев возместят вынужденную длительную пассивность части Его последователей".
Однако наиболее тяжелый кризис из всех, что пережила персидская Община Бахаи за все тридцать шесть лет служения Хранителя, вспыхнул в 1955 году, когда, как он сообщил по телеграфу, в делах самой большой общины Бахаи в мире произошло  резкое, неожиданное ухудшение. В пространной телеграмме от 23 августа он известил Десниц и Национальные Собрания о происходящем: вслед за захватом властями национальной штаб-квартиры персидских верующих в Тегеране и разрушением большого украшенного купола, венчающего это здание (разрушение, в котором, вооружившись кирками и мотыгами, приняли участие главные священнослужители и генералы персидской армии), местные административные штабы Бахаи по всей Персии также подверглись захвату, парламент страны объявил Веру вне закона, в печати и на радио вспыхнула злостная клеветническая кампания, поставившая целью исказить историю Веры, очернить ее Основателей, представить ее учения в превратном свете и дать ложное  истолкование ее целей и намерений - после чего волна злодеяний обрушилась по всей стране на членов исстрадавшейся общины. Перечисляя "акты вандализма" и подводя итог нанесенному ущербу, Шоги Эффенди упоминает: осквернение Дома Баба в Ширазе - одной из первейших Святынь Веры в Персии, которая в результате была жестоко повреждена и изуродована; захват дома предков Бахауллы; грабеж, которому подверглись принадлежавшие верующим лавки и сельские хозяйства, поджоги и разрушение их имущества, их полей, выкапывание и оскрвенение праха покойных на кладбищах бахаи; взрослых избивали; молодых женщин несильственно похищали и силой заставляли выходить замуж за мусульман; над детьми издевались, всячески поносили их, исключали из школ и избивали на улицах; торговцы устроили бойкот бахаи и отказывались продавать им продовольствие; пятнадцатилетняя девочка стала жертвой насилия; одиннадцатимесячного ребенка растоптала толпа; на верующих оказывали всяческое давление, чтобы заставить их отречься от своей Веры. На днях, продолжал Хранитель, двухтысячная толпа под звуки труб и барабанов топорами и саблями зарубили семью из семи человек, старшему из которых было восемьдесят лет, а самому юному - девятнадцать.
По распоряжению своего Хранителя уже более тысячи групп и Собраний бахаи со всего света направили телеграммы и письма персидским властям, протестуя против подобных несправедливых и беззаконных действий, совершаемых против их беззащитных собратьев. Кроме того все Национальные Собрания обратились с письмами к шаху, правительству и парламенту, выражая свой решительный протест против чинимого произвола и незаконного преследования ни в чем не повинной общины исключительно на религиозной почве. Поскольку все это не вызвало никакого  ответа со стороны официальных представителей, Хранитель поручил Международной Общине Бахаи, аккредитованной в качестве неправительственной организации при ООН, обратиться с этим вопросом к представительству Организации Объединенных Наций в Женеве, причем он сам назвал имена тех, кого желал видеть представителями Общины в такой ответственный момент. Воззвание Бахаи было распространено среди членов Социально-экономического совета, вручено Директору Отдела по правам человека, а также ряду специальных агентств неправительственных организаций, пользующихся правом совещательного голоса. Американское Национальное Собрание и все местные Собрания и группы обратились также к прездинту Соединенных Штатов  с просьбой заступиться за гонимых членов братской общины в Персии.
Впервые в истории подвергшаяся новому нападению Вера получила возможность защищаться достаточно действенным оружием. Важность этого момента ясно определил Шоги Эффенди. Каким бы ни был конечный результат этих "душераздирающих" событий, одно стало совершенно очевидно: юная Вера Божия, которая на протяжении двадцати пяти лет после вознесения Абдул-Баха создавала механизм предустановленного свыше Административного Порядка, а впоследствии использовала новые административные органы для систематической  пропаганды Веры посредством разработки ряда национальных планов, увенчавшихся Всемирным Походом, ныне, непосредственно вслед за тяжким испытанием, обрушившимся на подавляющее число ее последователей, представала перед миром, выступая из мрака неизвестности. Широкий мировой отголосок, который получили эти события, восславленные потомками как "трубный зов Господень, неизбежно должны были, благодаря коварству "исконных, закосневших в пороке и фанатизме противников" Дела, привлечь внимание правительств и глав государств на Востоке и Западе к факту существования Веры и к непреходящей важности ее требований. Столь бурными были обстоятельства, сопровождавшие эти события в Персии, и столь впечатляющим их отзвук за рубежом, что Хранитель заявил: они проложили путь освобождению Веры от оков исламской ортодоксии, а также окончательному признанию самостоятельного характера Откровения Бахауллы у Него на родине.
Учитывая великие страдания и бедственное положение персидских верующих, Шоги Эффенди учредил фонд "Помощь Гонимым" и первым пожертвовал на "эту благородную цель" восемнадцать тысяч долларов. Не довольствуясь этим жестом солидарности Бахаи, он призвал к сооружению в самом сердце Африки, в Кампале, "Материнского Храма" этого континента - "вечного утешения" для "гонимых масс" наших "отважных собратьев" в Колыбели Веры. Тем самым он нанес тяжкий удар силам тьмы, ополчившимся на старейшую в мире цитадель этой Веры, самым мощным оружием, находившимся в его распоряжении - с помощью сил творческого прогресса, просвещения и веры.
Трудно представить себе, как один человек, совершенно одинокий в своем швейцарском отшельничествев, не имея поблизости никого, кто мог бы помочь  ему советом или утешить в столь трудный час, мог перенести известия о буре, так неожиданно разразившейся в Персии в 1955 году; что в одиночку он разрабатывал свою стратегию, давал телеграммы своим помощникам - различным Национальным Собраниям - оповещая их о том, какие действия следует предпринять, как назначал тех, кому предстояло защищать интересы Веры в самой крупной и могущественной международной организации, когда-либо созданной человечеством - в Организации Объединенных Наций - как утешал пострадавших, собирал средства для помощи им, как не щадя себя сражался за них.
Обращаясь к истории ликвидации Веры в России, мы должны вспомнить, что одна из первых общин Бахаи в мире возникла именно там, на Кавказе и в Туркестане, еще в конце прошлого столетия, и что многие персидские верующие находили там убежище от гонений, которым подвергались у себя на родине.Они обосновались в нескольких городах, прежде всего в Ашхабаде, где воздвигли первый в мире Бахаи Храм  и открыли школы для детей-бахаи, просуществовавшие более тридцати лет. Дела их шли налаженно. К 1928 году они создали ряд Духовных Собраний (включая одно в Москве), два из которых, центральные, несмотря на отсутствие собственности, были избраны широким кругом национальных представителей, руководили делами своих общин и были зарегистрированы в опубликованном в Соединенных Штатах перечне как Национальные Собрания Кавказа и Туркестана. В сентябре 1927 года в письме, адресованном местному Собранию Ашхабада, Шоги Эффенди дал ему указание постепенно готовить делегатов от всех Собраний Туркестана для встречи в Ашхабаде  и проведения выборов в Национальное Собрание. 22 июня 1928 года пришел ответ ашхабадского Собрания: "В соответствии общим положением 1917 советское правительство национализировало все Храмы на особо оговоренных условиях предоставив свободную арену соответствующим религиозным общинам отношении Машрик уль-Азкара правительство предоставило такие же условия Собрание разрешено настоятельно просим  телеграфировать указания". Мгновенно последовал отклик Хранителя, пославшего телеграмму Московскому Собранию: "Требуется решительное вмешательство целью воспрепятствовать  экспроприации властями Машрик уль-Азкара. Запросите подробностях Ашахабад..." - и в Ашхабад: "снеситесь Московским Собранием касательно прошения властям имени всех бахаи России. Действуйте твердо решительно поддерживаю молюсь".
Вспоминая о событиях, произошедших в России, следует провести четкую грань - что признавал и сам Хранитель - между трудностями, выпавшими на долю русских верующих, и преследованиями, которым подвергались бахаи в Персии. В Персии верующие становились, и до сих пор становятся, жертвами всех мыслимых форм несправедливости потому, что являются последователями Бахауллы; в России ситуация была совершенно иная. Бахаи подвергались дискриминации вовсе не потому, что они бахаи, виной всему стала политика правительства, организовавшего гонения на все религиозные общины.
В сентябре 1928 года, в письме к Марте Рут, Шоги Эффенди рассказывает не только о происходящем в России, но и о том, как эти события повлияли на него лично: "Лето в этом году выдалось для меня крайне мрачное, поскольку положение Дела в России продолжает ухудшаться день ото дня. Машрик уль-Азкар реквизирован государством, закрыт и опечатан. От друзей требуют огромную сумму для того, чтобы они могли взять его в аренду, в противном случае власти угрожают распродать его по частям. Ситуация критическая, и многие семьи эмигрировали в Персию. Встречи не проводятся, Собрания распущены, введены строгие ограничения и наказания... эти и прочие события приводят меня в глубокое уныние". Миграцию бахаи из России в Персию он категорически не одобрял. Так, он уведомляет ашхабадское Собрание о том, что "отъезд друзей Иран крайней степени нежелателен", и говорит, что в случае необходимости они могут поменять персидское гражданство на русское. Он и раньше настаивал на том, чтобы иммигранты-бахаи учили русский язык и переводили на него литературу Бахаи. В 1929 году он пишет персидскому Национальному Собранию, что ашхабадским верующим следует оставаться на месте и держаться сплоченно и дружно в ожидании, пока черные тучи несправедливости не рассеются и не покажется солнце праведного суда.
Все преследования, сколь бы ни усугублялись они неразумными действиями самих жертв, множащихся за счет неразумного поведения подчиненных, выполняющих распоряжения вышестоящих лиц - в отдельных случаях даже злонамеренные, - заключают в себе частицу тайны, чуда, которое нам не дано постичь в нашей земной жизни. Тем не менее, есть все основания полагать, что некоторые наши беды мы навлекаем на себя сами.
Излагая свой взгляд на происхождящее в России, Шоги Эффенди в пространном письме от 1 января 1929 года, обращенном к бахаи Запада, говорит, что русские бахаи в последнее время испытали на себе "всю суровость принципов, уже провозглашенных государственными властями и повсеместно применяемых в отношении других религиозных общин"; бахаи, "как то и подобает из положению верных и законопослушных граждан" повиновались "мерам, которые государство, свободно распоряжаясь своими законными правами, решило применить". Меры, которые предприняли власти, "верные своей политике экспроприации в интересах государства всех зданий и памятников религиозного характера", в результате привели их к экспроприации и взятию под свой контроль "столь дорого сердцу каждого бахаи, столь почитаемого бахаи всего мира ашхабадского Машрик уль-Азкара". Кроме того, "государство отдало устные и письменные приказы, официально доведенные до сведения Собраний Бахаи и отдельных верующих, отменяющие все собрания и встречи... запрещающие создание комитетов при всех местных и национальных Собраниях, а также  образование фондов... настаивающие на праве полной и регулярной инспекции дискуссий, проводимых на Собраниях Бахаи... вводящие строгую цензуру на всю приходящую и исходящую корреспонденцию Собраний Бахаи... налагающие запрет на все периодические издания Бахаи... и настаивающие на высылке всей руководящей верхушки Дела, будь то проповедники или должностные лица Собраний Бахаи. Всем этим требованиям, - продолжает Шоги Эффенди, - последователи Веры Бахауллы с чувством жгучей муки, проявив героическую стойкость духа, единодушно и безоговорочно подчинились, памятуя об основных принципах поведения бахаи, которые вкупе с их административной деятельностью, сколь плачевные последствия вмешательство в нее не имело для расширения Дела (поскольку временное ее прекращение еще само по себе не является отступлением от принципа верности своей Вере), заключаются в безусловном уважении и беспрекословном повиновении решениям и авторитетным декретам своих правителей - в согласии с ясно и недвусмысленно выраженными повелениями Бахауллы и Абдул-Баха". Далее он говорит о том, что после того как бахаи Кавказа и Туркестана исчерпали все законные средства, стремясь хоть в какой-то степени смягчить наложенные на их деятельность ограничения, они приняли решение "сознательно исполнять взвешенные и обдуманные постановления признанного ими правительства" и "с надеждой, которую не дано погасить  в их душах никакой земной власти... препоручили интересы своего Дела тому недремлющему, тому всесильному  Божественному Избавителю..."
Шоги Эффенди заверил бахаи, что, если он посчитает целосообразным на более поздней стадии прибегнуть к помощи мира Бахаи, он непременно сделает это. В апреле 1930 года он почувствовал, что время настало; драгоценное сокровище - Храм, который бахаи удалось взять в аренду у властей после его конфискации, теперь находился под угрозой раз и навсегда быть отнятым у своих законных владельцев, против которых государство продолжало ужесточать меры. И Хранитель теплеграфирует американскому Национальному Собранию: "... требуется немедленное вмешательство. Особо подчеркните международное  значение Храма..." В предварительном подробном  письме он уже наметил линии подхода к решению проблемы, того, когда и в каком случае верующие за рубежом должны поднять голос протеста: местные и национальные Собрания Востока и Запада должны были обратить внимание русских властей на то, что категорически отрицают какой бы то было политический умысел или мотив, могущий быть ложно вмененным в вину собратьям, а также на "гуманитрный и духовный характер работы, которую соединенными усилиями осуществляют Бахаи всех стран и национальностей", на международную значимость Здания, которое почитается как первый Всемирный Дом Поклонения Бахауллы, план которого  принадлежит Самому Абдул-Баха и которое было построено под Его рукодством, на коллективные пожертвования верующих всего мира.
Но, когда жребий был окончательно брошен, Шоги Эффенди телеграфировал ашхабадскому Собранию о своем распоряжении "подчиниться решению государственных властей". Случай подобный тому, что произошел с первым из двух Храмов Бахаи, возведенных при покровительстве Абдул-Баха, в первую очередь может послужить образцом на все времена для Собраний Бахаи и неиссякаемым источником информации для отдельных верующих относительно их долга перед правительством, каким бы это правительство не было.
Еще две страны - Турция и Египет - кроме уже упомянутых России, Персии и Германии стали ареной серьезных репрессий и суровых ограничительных мер, принятых против Веры, при жизни Хранителя. В Турции, где после падения халифата проводилась, как писал Шоги Эффенди, "бескомпромиссная политика, поставившая целью секуляризацию государства и отделения церкви от него", осуществлялись широкие гражданские реформы - реформы, которым бахаи целиком и полностью сочувствовали. Поэтому возникшие трения диктовались не религиозными предубеждениями, а тем фактом, что новый режим считал, что религиозные группировки в прежней Турции часто служили прикрытием для политической крамолы, и, когда агенты правительства увидели, что Община Бахаи хорошо организована, открыто проводит свою работу и распространяет Веру. это вызвало у них подозрения и тревогу, в домах многих верующих были произведены обыски, изъята найденная литература, некоторые подверглись суровым перекрестным допросам, и большое число взято под стражу. Дело привлекло к Вере внимание широких кругов общества, отчасти за рубежом, но прежде всего в турецкой прессе, которая встала на сторону бахаи и чья поддержка обеспечила гласное и беспристрастное слушание во время процесса в Уголовном суде 13 декабря 1928 года. Это событие ознаменовало новый этап в развитии Дела: "никогда прежде за всю историю Бахаи, - писал Шоги Эффенди, - государственные чиновники не предоставляли последователям Бахауллы возможности рассказать широкой аудитории о принципах и истории своей Веры..."
Любопытно, что среди бумаг Собрания Константинополя (ныне город этот называется Станбул), попавших в руки властей, обнаружилось одно из писем королевы Марии, в котором она  восхваляет Веру, и эта находка оказала определенное влияние на судей в ходе расследования. Председатель константинопольского Духовного Собрания Бахаи, давая показания перед судом, блестяще изложил основные положения Веры, включив в свою речь неотразимую цитату из Самого Бахауллы: "Перед Праведным Судом говори Истину безбоязненно". В конце концов бахаи пришлось уплатить штраф за нарушение закона о том, что все организации долджны быть зарегистрированы правительством и получить соответствующее разрешение на проведение публичных собраний, однако даже такой результат имел огромное значение для Веры как в масштабах страны, так и за рубежом. Шоги Эффенди резюмировал решение суда в открытом письме бахаи Запада от 12 февраля 1929 года: "Что касается вынесенного судом решения... оно ясно показало, что, хотя последователи Бахауллы, в простоте душевной положившись на концепцию духовного характера своей Веры, не посчитали необходимым потребовать разрешение на проведение административной деятельности и поэтому подвергались наложению штрафа, тем не менее - к удовлетворению официальных представителей - они не только доказали невиновность Дела Бахауллы, но и достойным образом справились с задачей укрепления его независимости, его Божественного происхожденя и его соответствия обстоятельствам и нуждам нынешнего века".
За этим первым крупным столкновением Бахаи с новым турецким государством, возникшим после падения халифата, последовали и другие. Мирские власти постоянно стояли на страже, охраняя государство от действия реакционных сил, и, поскольку память у официальных лиц оказалась довольно-таки  короткой, те же подозрения вновь пали на баахи и в 1933 году против них опять были выдвинуты обвинения, аналогичные случаю 1928 года. 27 января Шоги Эффенди телеграфирует Американскому Национальному Собранию: "Около сорока бахаи арестованы Констанинополе и Адане предъявлены обвинения  в подрывной деятельности. Требуйте турецкого посла Вашингтоне немедленного представления своему правительству просьбой освобождения законопослушных последователей неполитической Веры. Также рекомендуйте Национальному Собранию телеграфировать властям Ангору и вступить в переговоры Государственным департаментом". Одновременно он направляет  телеграмму Национальному Собранию Персии: "Немедленно обратитесь турецкому послу представлением осволождени бахаи Стамбула и Адане обвиненных политическим мотивам". На следующий день он дал телеграмму видному турецкому политическому деятелю:

Его Превосходительству Исмат-паше
Анкара
Как Глава Веры Бахаи с удивлением и скорбью узнал заключении последователей Бахауллы в Стамбуле и Адане. Соответственно прошу Ваше Превосходительство вмешаться в интересах последователей Веры доказавших верность своему правительству на чьи эпохальные реформы они взирают чувством глубокого восхищения.

Бахаи, хорошо знакомые с ситуацией в целом еще под подробным письмам Хранителя в дни первого процесса, немедленно предприняли меры, и их представления турецким властям, равно как и обращение последних к решению уголовного суда в предыдущем случае, после многомесячных усилий привели к освобождению и полному оправданию заключенных. 5 марта Хранитель информировал Американское Собрание: "Друзья Стамбуле оправданы 52 человека до сих пор находятся  под стражей Адане возобновите энергичные требования немедленного освобождения", - а 2 апреля телеграфирует: "Друзья Адане освобождены. Рекомендую выразить благодарность турецкому послу".
Если мы вспомним, что одновременно с процессом 1933 года в Турции, в дни пребывания миссис Кейт Рэнсом-Келер в Персии, Шоги Эффенди вел яростную борьбу за права персидских верующих, то получим хотя бы отдаленное представление о числе и характере проблем, с которым ему приходилось постоянно сталкиваться. Несмотря на растущую подохрительность со стороны турецких властей, Хранителю еще при жизни удалось заложить достаточно прочные основания общины Бахаи в этой стране, таким образом, что после его кончины, исполняя основные предначертания Десятилетнего Плана, она смогла успешно провести выборы собственного независимого Национального Духовного Собрания.
За три года до первого судебного процесса над турецкими верующими в Египте - стране, которую одной из первых озарил Свет Откровения Бахауллы, - произошли события, которым Хранитель придал огромное значение. Свирепые нападки на небольшую группу бахаи в глухой деревушке Верхнего Египта закончились тем, что, по словам Хранителя, стало "первым шагом  на пути конечного всемирного признания Веры Бахаи как независимой законно существующей религиозной системы". Законы, касающиеся статуса личности, почти во всех исламских странах подлежат ведению церковного суда; когда бахаи упомянутой деревушки создали собственное Духовное Собрание, деревенский староста, в порыве религиозного фанатизма, начал восстанавливать односельчан против трех женатых мужчин, ставших бахаи; через официальные каналы поступило требование к их исповедующим магометанство женам - развестись  с мужьями на том основании, что они не желают состоять в браке с еретиками. Дело поступило в апелляционный церковный суд в Бебе, который 10 мая 1925 года вынес приговор, резко осуждавший еретиков за нарушение законов и заповедей ислама и аннулировавший браки. Уже одно это было значительным сдвигом, но еще большее значение Хранитель придавал тому, что "суд сделал недвусмысленное, поразительное и в полной мере историческое заявление о том, что исповедуемую этими еретиками Веру следует рассматривать как иную религию, совершенно независимую религиозную систему". Резюмируя основные положения приговора, Шоги Эффенди цитирует слова, имевшие великую историческую важность для Бахаи:

"Вера Бахаи это новая, полностью независимая религия, с собственным верованиями, принципами и законами, которые  отличаются от верований, принципов и законов ислама и находятся в непримиримом противоречии с ними. Ни один  бахаи, следовательно, не может рассматриваться как мусульманин, и наоборот, равно как и ни один буддист, индуист или христианин не может считаться мусульманином".

И пусть текст этого приговора был отдельным, частным явлением  и отныне хранился в архивах безвестного египетского провинциального суда, он тем не менее стал бесценным оружием в руках верующих всего мира, которые как раз и старались утвердить эту независимость, столь недвусмысленно провозглашенную решением суда. Но дело на этом не кончилось; впоследствии приговор местного суда был утвержден высшими церковным властями Каира, размножен и пущен в обращение самими мусульманами.
Хранитель, который всегда старался обратить находившееся у него под рукой - будь то человек или листок бумаги - в оружие в битве за признание и раскрепощение Веры, теперь крепко держал этот новый разящий меч, который вложили ему в руки сами враги Веры, и продолжал борьбу  до конца своих дней. Он утверждал, что то была первая Хартия, провозгласившая независимость Веры от оков исламской ортодоксии. Под его дальновидным руководством бахаи  Востока использовали ее как рычаг, позволивший им добиться признания факта, что Веры не является еретически ответвлением ислама, и бахаи Запада - сумели окончательно снять с Веры подобное же обвинение. На нее  ссылались даже тогда, когда Шоги Эффенди настойчиво обращался к израильскому министру по делам религий, решительно протестуя против того, чтобы дела Общины Бахаи находились в ведении главы отделы, ответственного за положение мусульманской общины Израиля, указывая, что это создает превратное впечатление, будто мы являемся ветвью ислама, и заявляя, что он предпочитает, чтобы дела Бахаи подлежали юрисдикции главы христианского отдела, поскольку тогда не могло возникнуть никакой двусмысленности относительно независимого статуса Веры Бахаи. Ознакомившись с подобной аргументацией, министерство по делам религий учредило самостоятельный отдел Бахаи.
Используя все тот же мощный рычаг приговора суда в Бебе, Национальное Духовное Собрание Бахаи Египта на протяжении нескольких лет боролась за обретение хотя бы минимального признания независимого религиозного статуса своей Общины. Чтобы добиться этого, Собрание опубликовало свод законов Бахаи, касающихся вопросов статуса, и, опираясь на этот документ и ссылаясь на неоднократные случаи нападения фанатично настроенных мусульман на верующих-бахаи, получило от египетского правительства, официально выделенные общинам городов, где проживало значительное число бахаи, земельные участки, которые отныне могли использоваться исключительно как места захоронения Бахаи.
Свод законов о личном статусе был перевед на персидский и английский и использовался как руководство для ведения дел Бахаи в тех странах, где отсутствовали соответствующие гражданские законы. Хотя в результате этого мусульманские власти некоторых стран, таких как Египет, Персия, Палестина и Индия, пошли на ряд уступок, все же факт продолжал оставаться фактом: официальное положение бахаи, в особенности в Египте и Персии, было в высшей степени двусмысленно, и зачастую они оказывались совершенно бесправны в некоторых отношениях, словно бы жили на некоей необитаемой нейтральной полосе. Это в первую очередь касалось заключения и расторжения браков, которые регистрировались Собраниями Бахаи, проводились в согласии с законами Бахаи, но практически не имели никакой законной силы в глазах правительств этих стран. Тот факт, что большие общины верующих с гордо поднятой головой встретили обрушившиеся на них тяготы, не желая унижаться перед глядевшими на них с открытой издевкой соотечественникам, и по сей день продолжают борьбу за признание своих прав в таких основных вопросах, есть высочайшая дань духу веры, который  породило в их сердцах учение Бахауллы, и неукоснительной преданности, с какой они исполняли наставления своего возлюбленного Хранителя, и в частности - не обращать внимания на "любые проявления непопулярности, недоверия и критики, которые может  повлечь за собой строгая приверженность своим нормам и правилам".
Перечисляя эти события, которые, в конечном счете, должны привести к признанию и эмансипации Веры, Шоги Эффенди написал в своей книге "Бог проходит рядом" следующие памятные слова: "Община Бахаи, верная священным обязательствам по отношению к своему правительству и сознавая свой гражданский долг, повиновалась и впредь будет повиноваться всем административным распоряжениям, которые периодически издаются гражданскими властями... Однако она будет упорно сопротивляться тем приказам, которые способны привести ее членов к отречению от своей веры или к отступлению от ее оснвных духовных Богоданных принципов и понятий, предпочитая тюремное заключение, ссылку и все виды гонения, включая смерть, которую уже приняли двадцать тысяч мучеников, отдавшие свои жизни на стезе Основателей Веры, следованию диктату преходящей власти, требующей от них отречься от своей приверженности делу".
Шоги Эффенди управлял делами Веры, оставаясь принципиальным и неколебимым в основном и проявляя гибкость и уступчивость в вопросах второстепенных, - черта, всегда свойственная поистине великим лидерам. И если в вещах основополагающих, фундаментальных компромисса быть не может, то, управляя делами мировой общины, неизбежно приходится считаться с тем фактом, что люди находятся на разных стадиях развития. Мудрое умение Шоги Эффенди-руководителя проявлялось в том, что к разным общинам он и относился по-разному, никогда не позволяя ни одной из них - находись она в каком-либо из  крупнейших городов мира с его сложной, многогранной жизнью или в деревушке, населенной неграмотными крестьянами, - пренебрегать основами учения Бахауллы, но в то же время признавая, что нельзя одинаково спрашивать с пятилетнего ребенка и с подростка или требовать одинаковой умудренности, смирения и опытности от двадцатилетнего юноши и от человека, за плечами которого без малого семьдесят лет жизненной школы. Именно потому, что Шоги Эффенди понимал эту разницу в степени опытности и зрелости  между различными общинами, он относился к Персидской Общине Бахаи - старейшей среди всех общин мира, прошедшей испытания огнем, - с величайшей строгостью, если не сказать суровостью, ожидая, что ее находящиеся в особом почетном положении верующие при любых обстоятельствах должны стать примером верности и повиновеня законам Бахауллы. Исходя из этой политики, он не только тщательно готовил старейшую из западных общин - Североамериканскую Общину Бахаи - последовать немногочисленным, но основополагающим законам, которые он в конце концов дал им, но и на протяжении многих лет проявлял к американским бахаи снисходительность, ожидая того момента, когда они будут в состоянии сознательно воспринять и применять эти законы. Учитывая эти факторы, он рекомендовал Национальным Собраниям, занятым распространением Веры в очень многих странах, открытых в годы Всемирного Похода - странах, чьи обитатели происходили в основной своей массе из языческой стреды, - требовать от прозелитов Дела Бахауллы хотя бы минимального знания Его учений и законов перед тем, как принимать их в Общину Величайшего Имени.
Последнее письмо, адресованное Шоги Эффенди одному из самых крупных африканских Региональных Собраний, как нельзя лучше иллюстрирует разницу в уровне развития различных Общин Бахаи. В письмек, датированном 8 августа 1957 года (менее чем за три месяца до его смерти), написанном лично по поручению Хранителя, его секретарь подчеркивает самую суть его мыслей о таком сверхважном предмете на данной стадии истории Бахаи:
"Во время визита миссис ... Хранитель обсуждал с ней проблемы учительской работы в ... где Послание находит самый живой отклик и население прилегающих районов также готово развернуть соответствующую деятельность. Он полагает, что те, кто несет ответственность за прием новых верующих, должны учитывать, что наиболее важным и основополагающим критерием для вступления в общину должно являться признание кандидатом положения Бахауллы на сегодняшний день. Мы не можем ожидать от людей неграмотных (что, впрочем, не стоит в прямой связи с их умственными способностями), и тем более при столь малом объеме доступной литературы на их родном языке, чтобы они проявляли такую же осведомленность в Учениях и знание всех тонкостей, как их темнокожий собрат, живущий, к примеру, в Лондоне. Гораздо важнее внутренние качества и энтузиазм, проявляемые личностью, и признание нынешнего положения Бахауллы в мире. Посему друзья не должны быть чересчур строги. в противном случае та волна великой любви и энтузиазма, с какими африканский народ встретил Веру, пойдет на убыль; будчи крайне чувствительны, они интуитивно почувствуют, что к ним относятся с пренебрежением, и работа в целом может серьезно пострадать.
Цель новых Национальных Собраний в Африке, так же как и цель любого административного органа, состоит в том, чтобы нести Послание людям и вербовать тех, чьи убеждения искренни, под знамена Веры.
Ваше Собрание должно ни на минуту не упускать это из виду, смело расширять число общин, подлежащих вашей юрисдикции, и постепенно наставлять друзей в учительской и административной работе. Настоящие трагедией будет, если учреждение этих великих административных органов зайдет в тупик, а учительская работа окажется в состоянии застоя. Мы обязаны постоянно помнить, что уровень знаний о Вере первых Бахаи не идет ни в какое сравнение с тем, что мы имеем сегодня; тем не менее они проливали свою кровь, они были теми, кто восставал, дабы сказать: "Верую", - не требуя никаких доказательств и зачастую не прочитав ни слова из Учений. Поэтому те, кто отвечает за принятие новых членов, должны быть уверены прежде всего в одном - в том, что сердце новообращенного действительно преисполнено духом Веры. Остальное можно постепенно возводить на этом основании.
Хранитель надеется, что в новом году африканские миссионеры-бахаи получат  возможность более широкого общения с новообращенными и смогут углубить их знание и понимание Учений".
Взвешенность суждений - одно из основных отличительных качеств интеллекта Шоги Эффенди - полностью раскрывается в советах и наставлениях, которые он приводит в том же письме:
"Что же касается вопросов племенной специфики, Хранитель советует вам быть исключительно осмотрительными и осторожными, прививая бахаи новые нравы и обычаи. Это должно  делаться только с учетом каждого индивидуального случая. с величайшей мудростью и добротой, ни в коем смысле не навязывая силой детального соблюдения всех законов Бахаи прямо сегодня.
Само собой разумеется, что, если у мужчины-бахаи уже есть одна жена, он не может взять вторую, каковы бы ни были племенные законы. Ваше Собрание должно делать разницу между этим фундаментельным положением и прочими особенностями жизни внутри племенной общины, в которую новообращенный бахаи может быть глубоко погружен и от которой он сам не может отстраниться, пока элемент Бахаи в его общине не станет достаточно силен.
Хранитель поддерживает мнение вашего Собрания, что в настоящее время билыо бы крайне неразумно накладывать суровые санкции, лишая друзей права избирательного голоса. Наилучшая политика - политика любви и постепенного воспитания".
Всем этим Шоги Эффенди дал нам понять, что великое древо Миропорядка Бахауллы в начале - не то иное, как хрупкий росток, упование на Него. Постепенно он будет расти, как все живое на земле, становиться все больше и все более и более зрелым. Следуя наставлениям Абдул-Баха, изложенным в Его Завещании, Шоги Эффенди считал своей основной задачей распространять Веру во все уголки земного шара и привести под ее знамена все народы Земли; он понимал, что сначала следует отделить сырой материал от того, что составит основу будущего общества; и несмотря на то, что для создания этого общества будущего требовались столь многочисленные и разнообразные предпосылки, в первую очередь массы следовало объединить под сенью Бахауллы - лишь после этого Его Миропорядок мог возникнуть во всей своей славе.
Закладывая основание и создавая образец для всех административынх учерждений Бахаи, Хранитель провел шестнадцать лет в Северной Америке - Колыбели Административного Порядка  Веры. Пользуясь современной терминологией, он соорудил стартовую площадку, откуда мог запускать свои ракеты - масштабные образовательные Планы, разработка которых отнимала у него так много времени в последние двадцать лет его жизни. Шоги Эффенди абсолютно ясно доказал, что "административный аппарат Веры следует строить как орудие, а не как подмену Веры как канал, по которому устремляются Его обетованные благословения, как преграду на пути жесткого подхода, могущего сковать и замедлить развитие освободительных сил Его Откровения..." "Тем, в чьи руки попало столь бесценное наследие, - продолжает он, - необходимо с благочестивым рвением следить за тем, чтобы орудие не вытеснило саму Веру, чтобы ненужная забота о сиюминутных мелочах, связанных с административным аппаратом Дела, не замутнил ясности взора его деятелей, чтобы пристрастность, амбиции и многословие с течением времени не затмили сияние, не запятнали чистоту и не ослабили эффективность Веры Бахауллы".  Четыре года спустя после того, как в январе 1922 года он завязал переписку с бахаи Востока и Запада, Шоги Эффенди начал обращать усиленное внимание на этот момент, в котором он совершенно очевидно на протяжении всех лет своего служения видел источник серьезной опасности. В январе 1926 года он пишет Национальному Собранию бахаи Соединенных Штатов и Канады, что "по мере того как административная работа Дела расширяется, по мере того как различные его ветви обретают все больший  вес и становится все более многочисленными, абсолютно необходимо, чтобы мы ни на минуту не забывали главного - а именно, что вся эта административная деятельность, сколь бы гармонично и действенно она ни осуществлялась, не цель, а только средство, и поэтому ее следует рассматривать как прямое орудие пропаганды Веры Бахауллы.Так будем же с неослабным вниманием следить за тем, чтобы, совершенствуя административный механизм Дела, не потерять из виду Божественного Назначения, ради которого он был создан".
Когда в 1957 году в Европе были избраны первые Региональные Собрания - посреднические органы, которые должны были управлять делами в некоторых из Стран Десяти Задач второго Семилетнего Плана, а формирование независимых Национальных Собраний отложено на более поздний срок, Хранитель обратился к каждому из вновь избранных органов с письмом, в котором еще раз подчеркивал - как он уже неоднократно на протяжении многих лет делал в обращениях к другим Национальным Собраниям - что вопрос администрирования является всего лишь средством, но никак не целью самой по себе. "Предназначение административных органов Бахаи на сегодняшний день заключается в обучении, увеличении числа членов, расширении Собраний и Групп", - писал по его поручению секретарь одному из этих Национальных Собраний; а вот строки из другого письма: "Основной целью Администрации Бахаи в настоящее время является распространение Веры. Администрирование служит только координации действий и защите интересов Веры. Друзья обязаны ясно об этом помнить; он также полагает, что ему следует указать вашему Собранию, приступающему к выполнению своей исторической задачи, на то, что он неоднократно  подчеркивал в обращениях к старым, испытанным национальным органам, а именно, что вам следует тщательно избегать введения правил и распоряжений, которые могли бы затруднить плавное проникновение Веры в ваш регион, создать перед верующими ненужные препятствия и запутать их. Не нуждаясь ни в каких иных руководствах кроме тех, которые содержатся в учениях, национальные органы долджны делать все возможное для того, чтобы побуждать друзей учиться самостоятельно, активно служить Делу, открывать новые центры, превращать группы в Собрания..."
Когда был сформулирован и начал осуществляться первый Семилетний План, Хранитель, как всегда четко представлявший себе непосредственно стоящие перед ним задачи, в 1939 году информировал североамериканских бахаи, исполнителей этого Плана, что они "способствуют росту и укреплению пионерского движения, ради которого, в первую очередь, и разработан и создан Административный Порядок".
Подобно тому как во вселенной существует множество галактик, находящихся на различных стадиях развития, различные части мира Бахаи, вкупе образующие вселенную Дела Божия, также стоят на разных ступенях эволюции. Общины Ближнего Востока продвинулись куда дальше в применении законов и заповедей Бахаи к жизни верующих, однако им не удалось добиться самостоятельности, они были не признаны и скованны в своих действиях. Западные общины в Северной и Южной Америке, Европе и Австралии пользовались гораздо большей свободой, но в силу своего культурного прошлого и того, что в их странах законы о личном статусе находились в ведении гражданских, а не религиозных судов, намного отставали от Востока в примении законов своей Веры и в соблюдении ее заповедей. Новообращенные бахаи во многих из наиболее отсталых стран мира были свободны в том смысле, что, в отличие от своих восточных собратьев, не становились жертвами фанатичного правительства, чей государственной религией был ислам, но им далеко не всегда удавалось применять законы Бахаи, шедшие вразрез с племенными нравами и обычаями тех обществ, в которых они жили; дополнительным препятствием для них являлся тот факт, что их  историческое прошлое во многих отношениях было столь отлично от прошлого и традиций народов иудейского, христианского и мусульманского мира - тех же, на основе которых выросла и Вера Бахаи. Учитывая эти факторы, Шоги Эффенди, подобно дирижеру большого оркестра, с полным основанием мог считать, что каждая община мира Бахаи исполняла свою партию в грандиозной симфонии целого. И, хотя части этого целого были столь различны, каждая обязана была придерживаться своей партитуры. Пока мы не сможем охватить взглядом всю картину, которую являет собой мир Бахаи на современной стадии своего развития мы будем неспособны правильно понять и оценить созданное Шоги Эффенди за годы его служения, постичь, сколь волнующи его достижения.
Эти различные примеры указывают на то, что, хотя человечество едино, как едина Вера, хотя Административный Порядок един, каковым станет и Миропорядок в будущем, укрепление законов, заповедей и административных процедур Дела должно развиваться различными темпами в различных местах. Так, прошло довольно долгое время, прежде чем бахаи Востока и Запада достигли такого уровня зрелости и понимания своего Административного Порядка, что Шоги Эффенди решился ввести среди них применение санкций. Он потратил многие годы на возведение организационной системы, основы которой были уже заложены Учителем, системы, в рамках которой бахаи - в силу своих верований, привилегий и ответственности - четко разграничивались от не-бахаи, прежде чем он смог предпринять шаг, направленный на обеспечение того, чтобы внутри общин Бахаи верующие осуществляли сознательные усилия, следуя учениям Бахаи, если же они чересчур пренебрежительно относились к держащимся в учениях принципах, то отныне существовал способ наказания - санкции - не дававший возможности порочить доброе имя и независимый характер Веры и помогавший хранить репутацию общины. Основной санкцией было лишение верующего административных прав; это означало, что он или она не могли впредь принимать участие в выборах Бахаи, быть избранными в Собрания и комитеты Бахаи, получать брачные и разводные свидетельства Бахаи, а также посещать собрания членов Общины. Крайне интересно отметить, что, когда Шоги Эффенди вводил эту санкцию, которая является самым суровым наказанием для Бахаи  и которую ни в коем случае нельзя смешивать с отлучением  нарушителей Завета, предоставляющим изоляцию ввиду некоего духовного недуга, он совершенно ясно дал понять Национальным Собраниям, что ее можно применять исключительно как крайнюю меру, использовать (в странах Запада) исключительно с одобрения  Национального Собрания и прибегать к ней лишь в крайних случаях. Для стран Востока, где многие законы, касающиеся личного статуса, находились в ведении Собраний, речь шла об определенных положениях Акдаса; для западных стран, где сложилась иная ситуация, речь шла о законах, которым, по мнению Хранителя, должны  в настоящее время следовать бахаи, таких как обязательное согласие обоих родителей на брак, соблюдение брачной церемонии Бахаи и следование законам Бахаи о разводе. Эта санкция применялась также в случаях, когда бахаи, полностью пренебрегая учениями своей Веры, вмешивались в политические дела, либо в случаях того, что Хранитель именовал "вопиющей безнравственностью", которая могла испортить репутацию всей общины, либо, наконец, за серьезные нарушения "ведущих, основополагающих принципов Веры Бахаи", которые "сторонники Дела... по мере развития и упрочения Административного Порядка призваны утверждать и неукоснительно блюсти". Шоги Эффенди ясно дал понять, что к лишению избирательного голоса следует относиться очень серьезно и по возможности вообще избегать этой меры как для того, чтобы оградить отдельных верующих от слишком поспешного возмездия со стороны разгневанных органов, так и для того, чтобы друзья осознали, что быть бахаи - почетная привилегия и одновременно - ответственность и что, теряя свои права в общине, они лишаются чего-то весьма  важного, чего-то очень дорогого.
Столь важную процедуру, как применение санкций, Шоги Эффенди осуществлял в отношении бахаи всего мира независимо от того, в каком обществе они живут, это составляло часть его постепенного претворения в жизнь заповеданных Бахауллой законов и принципов, которые, как он утверждал, "являются основой институтов, на которых, в конечном счете, будет покоиться Его Миропорядок".
Управление делами Веры из Всемирного Центра, которое требовало жесткости и универсальности в основополагающих вопросах и одновременно позволяло, а иногда и принуждало проявлять гибкость в делах второстепенных, служит любпытным предметом для разного рода наблюдений. В годы своего служения Шоги Эффенди постоянно разрушал всевозможные оковы, связывавшие бахаи с прошлым, с обществом, в котором они жили, и создал их  знание Веры и ее административных институтов.  Подобно умудренному опытом врачу, он давал общие правила сохранения здоровья всем и отдельные рекомендации в отдельных случаях. Примеров тому существует бесчисленное множество, я хочу привести лишь несколько.
В 1923 году Шоги Эффенди написал Национальному Духовному Собранию Индии и Бирмы о том, что женщины-бахаи долджны принимать участие в административной деятельности наравне с мужчинами - женщины в этой части света уже пользовались большей свободой, чем то обычно принято было считать на Западе. Но в таких странах Ближнего Востока, как Персия, Египет и Ирак, где женщины в повседневной жизни находились под тяжким гнетом, Хранитель,  не желая без нужды провоцировать мусульманское население столь вызывающей мерой, разрешил женщинам-бахаи принимать участие в амдинистративных делах Веры только четверть века спустя. Несмотря на громкие хвалы и дань уважения, которую он воздавал женщинам-бахаи, несмотря на свидетельство Абдул-Баха о том, что "вставая в ряды Веры, женщины проявили поистине несвойственное их слабости мужество", невзирая на фундаментальный принцип Учений Бахаи о равенстве между мужчиной и женщиной, Шоги Эффенди, разрабатывая механизмам Адмнинистративного Порядка, сознательно оставлял его в тени, отводя ему чисто второстепенную и относительно незначительную роль по сравнению с главной задачей - защитой общих интересов Веры и самого ее существования в исламских странах.
Еще одним замечательным примером того, как Хранитель, давая подробные указания различным Национальным Собраниям. осуществлявшим  свои Планы под его общим руководством, изменял их, внося коррективы в соответствии с ситуацией, является учреждение в годы Всемирного  Похода местных фондов Бахаи и местных штаб-квартир: поскольку в цели Десятилетнего Плана входило приобретение национальных Хазират уль-Кудс и основание национальных фондов, он дал указание Национальным Собраниям - вести дела, не полагаясь на и без того крайне ограниченные ресурсы Веры, несущей на своих плечах основную тяжесть намеченной программы, и не ожидая вспомогательных перечислений на местном уровне. Не оговори он особо этот момент, главные цели никогда не были бы достигнуты; однако летом 1957 года секретарь послал от его имени письмо одному из Региональных Собраний Африки, где говорилось следующее: "Теперь, когда работа во всем мире Бахаи продвигается столь успешно, в соответствии с поставленными задачами, и  завершено основание Хазират уль Кудс и национальных фондов, он полагает, что друзьям следует предоставить свободу распоряжаться  дополнительными Хазират уль-Кудс и фондами по своему усмотрению".
Именно благодаря подобной политике Хранителю задолго до своей кончины удалось возвести здание Административного Порядка Веры и превратить его в слаженно действующую  международную организацию. Ему никогда не удалось бы добиться этого при жизни, не обладай он таким  удивительным чувством  гармонии. Он всегда знал, в каком случае может уступить давлению обстоятельств, не нанося вреда Вере, а когда следует  любой ценой настаивать на соблюдении какого-то определенного принципа, чтобы не подвергать риску главное. Возьмем для примера два крайних случая - оба касаются одного и того же предмета: Национальных Съездов. Когда в 1932 году Американское Собрание предложило ему, в целях более строгой экономии, не проводить в этом году Съезда, а выборы провести  по почте, он тут же откликнулся телеграммой: "Духовная польза проистекающая от общения и дискуссий делегатов на Съезде в совокупности перевешивают финансовые соображения. Постарайтесь избежать ненужных затрат". В другой раз, в 1937 году, обращаясь к делегатам Съезда с телеграммой по поводу первого Семилетнего Плана, он призвал делегатов продлить Съезд для того, чтобы подробно обсудить этот План, который им предстояло разработать и осуществлять. Однако в свое время, давая Австралии и Новой Зеландии распоряжение - сформировать совместный национальный административный орган, он прекрасно отдавал себе отчет в том, что, поскольку эти страны разделяют значительное расстояние и расходы на переезды будут также немалые, Национальное Собрание, организуя свои встречи, может столкнуться с определенными трудностями. Совершенно очевидно, он решил, что преимущества в данном случае перевешивают издержки; австралийские и новозеландские бахаи проводили Съезды в 1934, 1037 и 1944 году - всего три за декаду; большая часть работы осуществлялась в процессе переписки, кворум же созывался в Австралии в экстренных случаях. Этот пример, столь разительно отличающийся от совета, который Хранитель дал американским верующим, показывает, как Шоги Эффенди, благодаря своей мудрости и здравому смыслу, добивался столь стремительного развития Веры, никогда не позволяя побочным, второстепенным соображениям сбивать его с намеченного пути и отклоняться от поставленной цели. Огромное значение - как только была заложена солидная основа для их  избрания - имело формирование  новых Национальных Собраний; было желательно, чтобы Съезды приводились ежегодно, чтобы в них участвовало как можно большее число делегатов, чтобы Собрания встречались для консультаций как можно чаще, но все это было не главное; в случае необходимости, цели можно было достичь и иными средствами.
Другой, также крайне характерный пример этого удивительного чувства меры - отношение Шоги Эффенди ко всему, что касалось вопроса о фондах Веры. Положения о поддержке Дела Божия были разработаны Самим Бахауллой, о них же часто упоминалось Абдул-Баха; но лишь в 1923 году Шоги Эффенди приступил к закладке оснований систематической финансовой поддержки работы. 12 марта этого года он пишет в открытом письме, обращенном к "возлюбленным Господа и слугам Милосердного в Америке, Великобритании, Германии, Франции, Швейцарии, Италии, Японии и Австралии": "Поскольку прогресс и развитие духовной деятельности зависит от материальных средств и обусловлен ими, абсолютно необходимо, чтобы немедленно вслед   за учреждением местных и Национальных Духовных Собраний были учреждены фонды Бахаи... Святая обязанность всякого сознательного и преданного слуги Бахауллы, желающего воочию узреть, как продвигается вперед Его Дело, состоит в том, чтобы по своей воле, великодушно вносить посильную лепту в увеличение Фонда". 6 мая он посылает более обстоятельное письмо Американскому Собранию, где утверждает в частности, что для усиления и подкрепления предпринятой Собранием, жизненно необходимой образовательной кампании, эффективного и правильного ведения его многообразной деятельности необходимо "срочно учредить Центральный Фонд, который в случае, если его будут великодушно поддерживать отдельные друзья и местные Собрания, в самом скором времени даст вам возможность быстро и решительно осуществить ваши планы". В письме, датированном октябрем того же года, глубокая забота Хранителя о работе, которую верующие должны были срочно начинать после кончины Учителя, отразилась в следующих словах: "Дело, которое ныне жестоко нуждается в материальной помощи и поддержке".
С одной стороны, было очевидно, что искупительный Порядок Бахауллы ни при каких обстоятельсв не может быть установлен без огромных финансовых затрат, с другой же - существовали два принципа, к которым Шоги Эффенди считал нужным  привлечь внимание бахаи, так как, будучи неправильно истолкованными, принципы эти могли воспрепятствовать столь остро необходимому притоку средств в различные Фонды Бахаи. Первый из них заключался в том, что поскольку на бахаи снизошла благодать - узнать и принять Бахауллу на пороге великого нового дня, стать Его людьми и удостоиться почетного права строить Его Божественное Царство на земле, они могли по собственной воле возместить своим собратьям данные им блага; ведь нельзя же сначала просить людей заплатить за что-то -  в данном случае за все многочисленные учреждения Веры Бахаи - а потом преподносить им ту же вещь в подарок! Шоги Эффенди очень ясно сформулировал суть дела еще в 1929 году: "Я полагаю, мы должны принять как аксиому и ведущий принцип администрации Бахаи тот факт, что к участию в руководстве всей деятельностью, имеющей сугубое отношение к миру Бахаи... могут быть привлечены лишь те, кто уже встал в ряды верных несгибаемых сторонников Веры. Ибо даже если не учитывать тяжкие осложнения, могущие возникнуть в связи с привлечением не-бахаи к деятельности финансовых институтов, имеющих прямое отношение к Вере... следует помнить, что специфические институты Бахаи, которые необходимо причислить к дарам, принесеным в мир Бахауллой, будут функционировать наилучшим образом и оказывать наиболее мощное воздействие  на мир только в том случае, если их станут поддерживать исключительно те, кто совершенно сознательно и безоговорочно подчинил себя целям и требованиям Откровения Бахауллы". Таков был первый великий, духовный принцип. Второй - практический, материальный, который мог повлечь "тяжкие осложнения", - заключался в том, что принимая деньги на постройку школ Бахаи, Храмов Бахаи и других учреждений Бахаи, включая разнообразную деятельность, проводимую Собраниями, от не-верующих, вы рисковали тем, что эти доброжелатели, будь то правительство страны, частные лица, организации или филантропические общества, могут решить, что они вправе и дальше распоряжаться вложенными средствами и вмешиваться в руководство делами, имеющими сугубо внутренний характер для Бахаи. Так как это было очевидно невозможным, Хранитель настаивал на том, чтобы бахаи принимали финансовую поддержку от не-бахаи только в чисто гуманитарных целях - к примеру, на благотворительную помощь людям всех рас и вероисповеданий, а не непосредственно бахаи.
 Второй и, по его собственным словам, "кардинальный принцип", изложенный Шоги Эффенди в его послании 1926 года к Американскому Национальному Собранию, заключался в том, что "все пожертвования в Фонд должны носить чисто и строго добровольный характер. Каждый обязан совершенно отчетливо уяснить себе, что любое принуждение, даже самое косвенное и незначительное, подрывает самые основы принципа, по которому Фонд формировался с самого начала". Это наставление логически вытекает из взгляда религии Бахаи на Послание Явления Божия в наши дни как на Его добровольный дар людям всего мира; все люди были призваны Им примкнуть к Его Божественной Пастве, и в таком случае от них требовалась прежде всего вера, а не деньги. В отличие от столь многих церквей здесь не было никаких вступительных взносов, никаких принудительных сборов, закупленных вперед мест в Храмах. Бедные могли найти здесь прибежище, равно и для богатых двери были открыты.
Но, отвлекаясь от двух этих принципов, - каковы же были обязанности Бахаи по отношению к Фонду? О том, что такие обязанности вполне реально существуют, Шоги Эффенди писал Американскому Собранию в 1935 году: "Пополнение фондов в поддержку Национальной Казны в настоящее время является живительной кровью рождающихся институтов, которые вы возводите. Из значение трудно переоценить". В этом же послании он говорит о том, что Национальный Фонд и есть та самая "скала, на которой должны покоиться и учреждаться все институты". Он говорит, что Фонд "будет получать все большую поддержку от всех верующих как в индивидуальном порядке, так и в результате коллективных усилий, от отдельных групп и от местных Собраний". На протяжении более трети века Хранитель словом  и делом внушал бахаи правильное понимание того, что означает для них иметь Фонд Бахаи, как поддерживать его и расходовать его средства. В связи с этим напрашивается крайне любопытное сравнение: подобно  тому как сердце, пульсируя, гонит поток крови по артериям и капиллярам, питая каждую отдельную клетку, Международные, Национальные и Местные Фонды возвращают верующим те блага, осуществление которых стало возможным благодаря их пожертвованиям. Международные институты, являясь сердцем Всемирной Общины, разносят по земле славу о ней; национальные институты, Храмы Бахаи, летние школы, дарственные фонды, образовательные учреждения, литература, информационные бюллетени - исполняют ту же функцию в национальном масштабе; местные же Фонды дают верующим возможность находить места для собраний, вести образовательную деятельность и служить интересам Веры в целом в больших и малых городах, в деревнях и селах.
Шоги Эффенди дал ясно понять, что одной из главных обязанностей и привилегий последователя Бахауллы является возможность поддерживать Его Дело в этом мире. Он также дал понять, что самый факт даяния гораздо важнее пожертвованной суммы; пожертвованный бедняком пени, который для него и его семьи - целое сокровище, так же драгоценен, так же необходим и имеет такое же право на уважение, как сотни и тысячи долларов, вносимые более состоятельными бахаи. Вновь и вновь он делал акцент на двух моментах: даяние - всеобщий закон, символ нашей общей любви к Вере и солидарности с ней, даяние - это жертва. Когда срочно требовались средства для возведения великого Материнского Храма Запада, Хранитель писал: "Нельзя отрицать, что эманация духовной силы и вдохновения, которая будет исходить от главного Здания Машрик уль-Азкара в огромной мере будет зависеть от уровня и разнообразия вносящих свои средства  верующих, равно как и от природы и степени самопожертвования, которые повлечет их добровольный вклад". Богатому человеку трудно решиться  на жертву, потому что он много имеет; бедняку же пойти на нее легче, потому что он неимущ. Деньги, пожертвованные на нужды Дела любым даятелем, несут с собой частицу его благословения.
Мне вспоминается один пример такого даяния - приношения бедного и кроткого в Царстве Божием, о котором сам Хранитель рассказывает в книге "Бог проходит рядом": "... трогательная сцена, когда Абдул-Баха, получив из ук персидского друга, недавно прибывшего в Лондон из Ашгабата, хлопчатобумажный платок с завернутыми в нем куском черствого черного хлеба и сморщенным яблоком - приношением бедного рабочего-бахаи, уроженца этого города, - развернул его перед собравшимися гостями и, оставив Свое блюдо нетронутым, разломил этот хлеб на части и, взяв Себе одну, разделил остальные между присутствовавшими". Первый Храм Бахаи, возведенный в России, Материнский Храм на западе Америки и еще три великих Дома Поклонения Бахаи в Европе, Африке и Австралии - все были сооружены на вклады верующих всего мира, причем многие из них действительно являлись жертвой со стороны мужчин, женщин и даже детей Бахаи.
В самом начале, давая первые руководства, касающиеся необходимости формирования национального Фонда и создания местных Фондов, Шоги Эффенди в телеграмме 1923 года определяет еще один фундаментальный принцип, связанный с даяниями: "Отдельные верующие свободны самостоятельно избирать цель своих пожертвований. Также особо рекомендуется делать общие, добровольные и частные вклады как со стороны отдельных членов общины, так и со стороны местных Собраний в центральный Фонд для разумного и справедливого распределения Национальным Собранием". Коротко и просто, как всегда, он ставил все на свое место; Фонды Собраний - национальные и местные - требовали постоянной добровольной поддержки, однако принцип свободы каждой личности, в высшей степени присущий Вере, также сохранялся.
Сам Шоги Эффенди неоднократно поддерживал различные начинания во многих странах. Вскоре после кончины Учителя он стал оказывать помощь Американскому Храму; в 1957 году он объявил, что берет на себя треть расходов по возведению трех новых Храмов Бахаи, которые планировалось соорудить в годы Всемирного Похода; он поддерживал осуществлен переводов и издание книг Бахаи, оказывал вспоможение кладбищам Бахаи и пиобретал помещения и участки для различных штаб-квартир бахаи - всего не перечислишь. Поступая так, он давал пример всем верующим и всем учреждениям Бахаи - пример того, какую радость может приносить добровольное даяние, участие наравне с другими в осуществлении планов Дела Божия. Его полная откровенность в подобных делах, случаи, когда он открыто заявлял, что в данный момент не располагает средствами, необходимыми на те или иные нужды Дела, трогательные слова, которым он сопроводил небольшую сумму для Американского Храма: "Прошу принять мою скромную лепту в 19 фунтов в поддержку многочисленных пожертвований, внесенных в Казну Храма в прошлом году", - все это не только служило примером для бедных и богатых верующих, но и вполне реально побуждало из следовать по его стопам в счастливом сознании, что перед ними открыта такая стезя.
Постоянно побуждая бахаи восстать для распространения своей Веры среди духовно алчущих толп их собратьев - людей, Хранитель часто обращался к ним со словами Самого Бахауллы: "Сосредоточьте ваши усилия на проповеди Веры Божией. Всякий, кто достоин столь высокого призвания, да восстанет и осуществит его. Всякий, кто не способен на это, должен назначить вместо себя того, кто провозгласит Откровение..." - добавляя, что те, кто не может занять места, где присутствие бахаи так срочно необходимо, должны, памятуя об этих словах Бахауллы, "решить... вопрос о назначении депутата, который от имени верующих восстанет, чтобы осуществить столь благородное предприятие". Не раз он сам через Национальные Собрания уполномочивал бахаи выполнять особые поручения.
Хранитель указывал Бахаи мира то, что про себя я любила называть путеводной линией мысли, те или иные темы для размышления в различных областях деятельности. Они были, если прибегнуть к помощи нехитрого, но достаточно выразительного сравнения, чем-то вроде  железнодорожных путей, по которым идут поезда специального назначения; эти пути помогают поезду не уклоняться от конечной цели. Для того чтобы по достоинству оценить жизненный труд Шоги Эффенди и понять, как ему удалось возвести институты будущего мирового сообщества, мы должны вспомнить некоторые из этих главных тем.

Информация о материале

Просмотров: 644

Не уяснив для себя ряда истин, заключенных в Деле Божием, невозможно правильно понять его эволюцию. Одну из этих истин Абдул-Баха выразил так: "От начала времен до сего дня свет Божественного Откровения, воссиявший на Востоке, озарил пределы Запада. Однако, достигнув Запада, сияние это стало еще ослепительней". Таков был общий принцип феномена религии на нашей планете, но Завет Бахаи дает нам возможность отчетливо проследить за своеобразным действием этого принципа на протяжении более ста двадцати пяти лет. В Своей первой и самой великой книге Кайум-уль-Асма Баб призвал народы Запада оставить свои города, чтобы обеспечить победу Его Дела. В Своей Пресвятой Книге, Китаб-и-Акдас, Бахаулла обратился к правителям американского континента с призывом восстать и откликнуться на Его Призыв. Ко дню сегодняшнему помимо этого изначального толчка, нашедшего выражение в высказываниях двух Явлений Божьих, Дело черпало свои силы в усиленном личном внимании со стороны Средоточия Завета. Непосредственно вслед за вознесением Бахауллы, когда Имя Его впервые прозвучало на Всемирной Колумбовской Выставке в Чикаго в 1893 году, Северную Америку буквально захлестнули волны божественной эманации, выходившей из-под пера и окружавшей самую личность Абдул-Баха, а позднее - непрестанные руководства и наставления Шоги Эффенди. Хранитель рассказывал, что Божественный План Абдул-Баха был вдохновлен словами Самого Бахауллы из Китаб-и-Акдас и в немалой степени являлся результатом прямых контактов между Абдул-Баха и американскими и канадскими верующими в процессе Его поездок по Северной Америке.
Сочетание Отеческой любви к своему первенцу, к первой нации Запада, откликнувшейся на Его Весть, и жизненной энергии, присущей Новому Свету, замечательным, чудесным образом обусловило не имеющее параллелей в истории положение и силу североамериканских бахаи.  Сам Учитель наградил их титулом "Апостолов Бахауллы" и они, как пишет Шоги Эффенди, стали "предметом  нежной заботы Абдул-Баха... средоточием Его надежд, адресатом Его обетований и благословений". В годы служения Шоги Эффенди он проявлял по отношению к ним не меньшую благораположенность и уважение, чем Учитель, вдохновляя и побуждая их к действию, - по сути, это было продолжением той же любви и той же политики. Хранитель отзывался о них как о "неутомимой, неуклонно продвигающейся вперед, величественно разворачивающейся Американской Общине Бахаи", как о "колыбели и цитадели Амдинистративного Порядка", "отмеченной непревзойденной милостью Всемогущего". В своих бесчисленных письмах он часто обращался к ним - "мои славные и возлюбленные собратья", столь "горячо любимые, богато одаренные, наделенные несгибаемой решимостью". По его словам, Абдул-Баха наделил их "духовным первенством", они стали Его "главными доверенными лицами" на службе того "данного свыше, направляющего мир" Божественного Плана, коорый возлагал на них всемирную миссию - "священное и неотъемлемое право американских последователей Бахауллы". Более того, они не только являлись исполнителями содержащегося в Плане Наказа, но и "Исполнителями Воли Абдул-Баха", что превращало их в "первостроителей начального Порядка Бахауллы", в "глашатаев мировой цивилизации" и в "привилегированных зодчих и стражей законов Веры Бахауллы". Наблюдая за воплощением истин, заключенных в Учении, Шоги Эффенди указывал, что за дело принялись силы, "которые, подобно могучему размаху маятника, заставили перенестись административный центр Веры из ее колыбели на берега американского континента". "Американские верующие, предтечи Золотого Века, ныне достойно наследовали своим персидским собратьям, которых Героический Век Веры наградил венцом Мучеников"; они стали "духовными преемниками героев Дела Божия". Их предназначение, предназначение "возлюбленной", "обладающей возвышенным строем мыслей и отважной", "Богоизбранной" общины, этой "непобедимой армии, этого могущественного органа Веры", исполняющего свою уникальную миссию, состояло в том, чтобы быть "призванными творцами и превостроителями Миропорядка Бахауллы".
Становление американской Общины Бахаи Шоги Эффенди считал одним из самых возвышенных эпизодов первого века Веры; ее развитие было напрямую связано с действием Воли Учителя. Единственное, о чем Хранитель со свойственной ему скромностью предпочел умолчать, было то, что все это стало возможным благодаря его собственному применению наказов, заключенных в Завещании, и верности им.
В одном из первых своих писем, в которых он в качестве Хранителя обратился в 1923 году к Нью-Йоркскому Духовному Собранию, Шоги Эффенди несколькими словами определяет свое отношение к Америке, отношение которое никогда не менялось  вплоть до конца его дней: "Памятуя о недвусмысленных и вдохновенных пророчествах нашего возлюбленного Учителя касательно преобладающей роли, которую Западу предназначено сыграть  на ранней стадии всемирного триумфа Движения, сразу после Его кончины я с надеждой и упованием обритл свой взгляд к берегам далекого континента..." "Как часто, - писал он в том же году Американскому Национальному Собранию, - мне стастно хотелось оказаться ближе к полю вашей деятельности, чтобы постоянно, осязаемо и зримо наблюдать за каждой подробностью вашей разнообразной и крайне важной работы".
Отношения взаимного доверия и нежной дружбы установились между юным Хранителем и теми, кого он называл "детьми Абдул-Баха" с той самой минуты, когда они узнали о том, что он назван преемником Учителя. Когда положения Его Завещания вступили в силу после официального оглашения 7 января 1922 года, национальный орган, все еще известный как "Храм Единства Бахаи", или "Исполнительный Совет", телеграфировал ему 20 января: "Америка крайним удовлетворением восприняла известие назначении предлагаем верное преданное сотрудничество". И Хранитель и Американская Община были тогда юны, в годы его служения они как бы росли вместе, и это глубоко трогательно. После кризиса 1922 года и временного отхода от дел он, вернувшись в Хайфу, 16 декабря телеграфировал в Америку: "Поступательное движение Дела не было и никогда не может быть остановлено. Молю Всемогущего, чтобы мои силы, ныне освеженные и окрепшие, вкупе с вашими неослабными усилиями помогли довести его до окончательного торжества". 19-го числа на эту телеграмму последовал ответ Национального Собрания: "Ваша Весть освежила и возродила все сердца что касается возобновления деятельности направленной достижение единства объединенные силы Америки всегда готовы оказать помощь с любовью преданностью пожеланиями счастья".
В одном из первых писем Хранителя к ним, проливающем свет на его настрой в самом начале пути, письме, которое начинается словами "Членам Духовного Национального Собрания, избранным представителям всех верующих американского континента" и датировано 23 декабря 1922 года, Шоги Эффенди, обращаясь поименно к девяти членам Собрания, между прочим пишет: "... Решительность, с какой вы воплотили в жизнь мои скромные предложения, чрезвычайно обнадежила меня и вдохнула уверенность в мое сердце. Я несколько раз перчел отчеты о вашей деятельности, скрупулезно  изучил все шаги, предпринятые вами для упрочения основ Движения в Америке и с чувством глубокого удовлетворения ознакомился с вашими планами дальнейшего становления и распространения Дела в вашей великой стране..." Он заверяет их, что не только ожидает "радостных известий об углублении и расширении Дела, которому наш возлюбленный Учитель отдавал все свое время, свою жизнь, жертвовал всем", но и вспоминает об их "трудах и любовном служении, всякий раз преклоняя голову перед Священным Порогом". Подписано ниже - "Ваш собрат в служении Ему".
Мы должны всегда помнить, что именно это ранее сотрудничество с Америкой, предопределенное судьбами Веры, привело к учреждению и росту Административного Порядка во всем мире. Эталон этого Порядка совершенствовался в Америке, хотя в зачаточной форме он существовал еще в дни Абдул-Баха. Начиная с 1923 года, когда Шоги Эффенди написал: "Вновь заверяю вас о своей готовности и желании быть полезным верным и преданным слугам Бахауллы на этой земле", - он ни разу не отступился от своих слов. В 1939 году он пишет: "Я, со своей стороны, исполнен решимости способствовать внутреннему побуждению, заставляющему вас идти вперед навстречу своей судьбе".
К моменту вознесения Абдул-Баха североамериканские бахаи переживали самый разгар кризиса, спровоцированного нарушителями Завета. Удар, нанесенный Его кончиной, волна муки и отчаяния, захлестнувшая их, сменились приливом надежды и любви, когда они обратили свои взоры на юного Хранителя. Успешной ли окажется помощь, зависит от двух обстоятельств: от того, кто нуждается в помощи и жаждет ее, и от того, кто хочет и в состоянии эту помощь оказать. Почувствовав живой  отклик со стороны американских верующих, Шоги Эффенди начал активно помогать Америке с первых же дней своего служения. Так он телеграфирует Съезду 1923 года: "... горячо молюсь, чтобы Съезд уже в этом году смог приступить к невиданной доселе образовательной кампании. И пусть в Послании к Ризвану будет начертано: единение, вдохновение, рост". Капитан крепко взялся за штурвал. Сквозь бури и штили, в годы испытаний и бедствий, в периоды  войны и мира, в юности, зрелом возрасте и под конец жизни Шоги Эффенди уверенно вел вперед  свой корабль, с любовью, наставляя и ободряя эту "выдающуюся общину Мира Бахаи", Общину, которая, как он однажды написал, "отмечена непревзойденной милостью Всемогущего... выделяется среди братских общин благодаря откровению Плана, непосредственно вышедшего из-под пера ее Основателя", "признанную несокрушимой Цитаделью Веры Божией и Колыбелью набирающих силу институтов ее Миропорядка", "чье восхождение к престолу вечного владычества уверенно предсказало Само Средоточие Завета".
"Когда бы я ни вспоминал, - пишет Шоги Эффенди 6 января 1923 года одному из американских местных Собраний - год спустя после оглашения Завещания Абдул-Баха, - послания, исполненные любви, доверия и надежды, в которых наш Возлюбленный обращался с блистительными словам Своих бесчисленных Скрижалей к возлюбленным братьям в Америке, я чувствую, что рано или поздно тайна этой безграничной любви откроется и великий континент, столь близкий и дорогой Его сердцу, явится во всем блеске Славы Его Откровения".
Совершенно невозможно отделить становление Административного Порядка в мире от эволюции североамериканской Общины Бахаи, и прежде всего самих американских верующих, поскольку два эти процесса представляют собой неделимое целое. За немногими исключениями на протяжении тридцати шести лет эта Община являлась образцом во всех административных делах, и основные директивы, касавшиеся учительства, всемирных замыслов и планов, изложенных  в открытых письмах, Хранитель адресовал американской общине, которая печатала и распространяла их. Это ни в коем случае не означает, что Хранитель игнорировал персидскую и другие Общины, вовсе нет. Он поддерживал независимые, глубоко личные и любящие отношения с каждой из них - более старыми и образованными одновременно с американской Общиной, - причем никто не только не страдал от недостатка его внимания, но, напротив, отношения эти ширились год от года. Он всегда и для всех оставался Хранителем. Однако североамериканское сообщество верующих неисповедимая воля Провидения наделила особой ответственностью и удостоила особых почестей. В своей книге "Америка и Величайший Мир", написанной в 1933 году, Шоги Эффенди ясно и четко определяет положение Америки: все еще скорбя о кончине Учителя, он писал: "Администрация несокрушимой Веры Бахауллы ныне явилась на свет". Вознесение Абдул-Баха освободило "могучую энергию", которая "кристаллизовалась в этот высший, этот непогрешимый Орган для осуществления Божественного Предначертания". В Завещании Абдул-Баха был изложен его характер и основные принципы, Америка поклялась в верности делу создания Административного Порядка: "Ей и только ей... надлежит быть неустрашимым сторонником этого Порядка, краеугольным камнем его зарождающихся учреждений и ведущим проводником его влияния".
Прирожденный администратор, с неизменно ясным, трезвым умом и сдержанным, уравновешенным темпераментом, Шоги Эффенди в высшей степени систематично приступил к организации дел Веры. На протяжении первых двух - трех лет он аккуратно заносил в список все отправляемые им письма, пока избыток корреспонденции, различные проблемы, усталость и отсутствие помощников не лишили его возможности и дальше вести переписку самому. Из этих списков мы узнаем, что он писал: в Америку, Великобританию, Францию, Германию, Японию, Месопотамию, Кавказ, Персию, Туркестан, Турцию, Австралию, Швейцарию, Индию, Сирию, Италию, Бирму, Канаду, на острова Тихого океана, в Египет, Палестину, Швецию и Европу. Среди них также много писем в отдельные центры Америки, Европы, Северный Африки, Ближнего и Дальнего Востока. Шестьдесят шесть помечены периодом 1922-23 годов, восемьдесят восемь были написаны в период с 1923 по 1924 год и еще девяносто шесть - с 1924 по 1925. Мы видим, как он протягивает дрожащие, иногда в буквальном смысле слова, от усталости и болезни руки, чтобы крепко ухватиться за бразды правления широко раскинувшимся царством Бахауллы, наследником которого он стал в 1921 году.
Значительное число бахаи по-прежнему находилось в Персии и проживало на соседних территориях; существовала также небольшая, но не менее преданная община в Северной Америке, еще меньшие по размеру общины в Европе, Африке, Индии и в тихоокеанском регионе. Большинство этих верующих, включая нескольких членов семьи Абдул-Баха, имели довольно смутное понятие о том, что же на самом деле представляет Вера, не знали, какие формы она примет в будущем, в соответствии с наставлениями Учителя в Его Завещании, и практически не разбирались в мезанизме Административного Порядка. Несмотря на то что уже существовали так называемые Духовные Собрания, зачастую они носили совсем иные названия, их функции и членство в них часто имели расплывчатый характер и мало походили на то, что мы сегодня понимает под Духовным Собранием.т Американский национальный орган, существовавший в подобном неустойчивом виде начиная с 1908 года, был известен как "Храм Единства Бахаи"; в 1909 году он был узаконен и сформировал "Исполнительный Комитет"; помимо делегатов Национального Съезда имелись "альтернативные делегаты"; чикагское  Собрание называлось "Дом Духовности Бахаи Чикаго", оно состояло одновременно из девяти основных и двух "консультативных членов", в Нью-Йорке девять человек образовывали так называемый "Консультативный Совет Нью-Йоркского округа"; бахаи одного калифорнийского  города писали Шоги Эффенди, что ими избран - в качестве местного Собрания - комитет из двенадцати человек; хотя еще более чем за десять лет до кончины Абдул-Баха уже проводились выборы, формирование и функционирование так называемых административных органов носили случайный, зачаточный в полном смысле слова характер; положение в Персии было также неопределенным, кроме того огромная аморфная масса верующих подвергалась таким жестоким гонениям, что  Хранителю потребовались годы, чтобы создать из этого хаоса некое подобие порядка; остальные страны также слабо разбирались в принципах, на которых основывался Административный Порядок Бахауллы. В 1922 году британские бахаи спонтанно образовали "Совет Бахаи" для разрешения внутринациональных проблем; в Индии существовало нечто вроде Национального Собрания, так как, по словам Шоги Эффенди, хотя в Бирме в 1923 году и был собственный "Центральный Совет", он находился в ведении "Всеиндийского Национального Собрания"; в 1921 году в Германии был созван Национальный Съезд, однако выборы в национальный орган прошли только в 1922. В течение первых лет  развертывания Административного Порядка делами Бахаи в Персии, на Кавказе и в Туркестане управляли крупные местные Собрания, исполняя функции Национального Собрания, или Национального Совета, в ожидании времени, когда станет возможным проведение представительного и свободного Национального Съезда. Пока же Абдул-Баха перед Свой кончиной, а после нее - Шоги Эффенди и остальные Бахаи лишь готовились принять новорожденное дитя Администрации Бахаи. В 1922 году во всем мире Бахаи насчитывался лишь один орган - в Америке, - который отдаленно напоминал избранное Национальное Собрание в том виде, в каком мы знаем его сегодня.
На пути этой рассеянной по всему миру, разнородной, неорганизованной, но преданной массы верующих стояли и другие препятствия. Так, персидские друзья хотя и отдавали себе отчет в полностью независимом характере своей Веры - в независимости, во имя которой они бесстрашно шли на муки и смерть, - тем не менее не смогли окончательно избавиться от некоторых национальных привычек и пороков, полностью расходящихся с тем, чему учил Основатель Веры. Еще продолжала существовать смутная связь с традициями ислама и с многочисленными злоупотреблениями, выросшими на почве его постепенного многовекового упадка. Принцип единобрачия на практике строго не соблюдался и не проник в сознание масс; по-прежнему широко распространено было употребление алкоголя; категоричекий запрет Бахауллы на употребление наркотиков плохо приживался в стране, где повсеместно бытовала привычка к опиуму и прочим наркотическим веществам. На Западе, особенно в Америке, где проживала самая многочисленная группа последователей Веры, бахаи, хотя и приверженные всем сердцем к вероучению, которое они недавно приняли, по-прежнему были связаны с различными церковными и прочими обществами и организациями, которые лишь истощали их и без того ораниченные ресурсы, ослабляли их способность к согласованной и целенаправленной деятельности во имя Дела Божия и наносили ущерб любым притязаниям на его независимый характер. Ни на Востоке, ни на Западе бахаи не имели четкого представления о том, что им следует раз и навсегда порвать с принадлежностью ко всем политическим партиям и к любой политической деятельности. Шоги Эффенди боролся с этим состоянием неопределенности, в котором пребывал мир Бахаи, двумя способами. Первый заключался в том, чтобы создать универсальный, надежный и приемлемый метод организации общинной жизни и дел Бахаи, основанный на Учениях и их трактовке Абдул-Баха; второй - в образовании верующих, разъяснении им целей их религии, обязательств, которые она накладывает, и ее истин.
Организаторский талант Шоги Эффенди - одна из самых ярких его отличительных черт, несомненно заложенная в него  свыше для осуществления нужд Века Строительства Веры, - отчетливо проявился, когда он быстро и в то же время соблюдая крайнюю осмотрительность, приступил к построению единообразной всемирной системы национальных и местных Собраний. Первым делом надлежало найти правильное  название для существовавшего в Америке административного органа и должным образом провести выборы в него.  Немедленно вслед за оглашением положений Завещания Абдул-Баха многие видные американские бахаи прибыли в Хайфу, чтобы посетить Усыпальницы и встретиться с Хранителем. Одна из них, Коринна Тру, сообращает Шоги Эффенди в письме от 4 мая 1922 года: "Дух, царивший на Съезде, был поистине прекрасен, а Ваше письмо открывает новую эру Дела Бахаи. Шестьдесят пять центров Канады и Соединенных Штатов прислали своих делегатов... Я представила друзьям план, о котором Вы рассказывали мне, когда я была в Хайфе... В результате Съезд избрал "Национальное Духовное Собрание", или Исполнительный Совет... Девять входящих в него мужчин и женщин, готовые верно и преданно служить Вам в любое время, просят у Всемирного Центра Завета подтверждения их права помогать Вам во всех делах, связанных с развитием Дела..." Миссис Тру была избрана в это Собрание так же, как и некоторые другие старых бахаи, получавшие наставления непосредственно от самого Шоги Эффенди в первые месяцы его пребывания в чине Хранителя.
4 апреля 1923 года Шоги Эффенди телеграфировал в Америку: "Настоятельно прошу переизбрать все местные Собрания первый день Ризвана 21 апреля". Отголоски того, что Шоги Эффенди придает большое значение системе и единообразию выборов Бахаи, а также соответствующему названию избранных органов, разнеслись по всему миру Бахаи. Повсюду, постоянно вдозновляемое и поддерживаемое им, началось движение за выборы в местные Собрания и передачу им определенных функций в соответствии с принципами, которые заложил еще Абдул-Баха, но которым не было уделено должного внимания. Несмотря на первые усилия по формированию Собраний, Шоги Эффенди еще много лет предстояло активно трудиться над достижением этой задачи, так как зачастую друзья полностью пренебрегали выборами и перевыборами своих местных органов. Бахаи, полные энтузиазма, но не до конца разобравшись в ситуации, приветствовали руководство своего Хранителя. По мере того как он  уяснил положение дел верующим, оно очевидно становилось все более ясным и для него самого. Во вторых экземплярах его писем, написанных в декабре 1922 года Национальным представителям, мы находим термины "Национальное Духовное Собрание" и "Духовные Местные Собрания". В том же месяце он обращается к французским верующим в Париж: "Я получил бы истинное удовлетворение от известия об основании местного Духовного Собрания, правильно организованного, эффективно функционирующего и официально признанного членами великой семьи Бахаи.  Настоятельно прошу вас, в случае если подобное собрание еще не сформировано, учредить как можно сокрее такой постоянный и надежный центр Дела, поскольку, хотя на первый взгляд это и может показаться чистой формальностью, это не только восполнит пробел в единообразном управлении Движением по всему миру, но и, я уверен, станет тем ядром, которое объединит вокруг себя множество душ в будущем..." Не удивительно, что, если Шоги Эффенди относился к бахаи с такой любовью, тактом и прямотой, как видно по этому отрывку одного из многочисленных его писем, он повсеместно встречал поддержку и сотрудничество, и как только этот отклик  доходил до него, ответные поздравления и похвалы Хранителя не заставляли себя долго ждать. В данном случае ему пришлось ждать больше года, прежде чем он смог наконец телеграфировать в Париж: "сердечные поздравления связи открытием Духовного Собрания".
Некоторые общины, следуя наставлениям Абдул-Баха, уже успели учредить у себя комитеты. Судя по переписке между Шоги Эффенди и Американским Национальным Собранием в период с  1922 по 1923 год в Америке уже существовали такие Национальные Комитеты, как Образовательный, Издательский, Ревизионный, Комитет по детскому образованию, Библиотечный, Комитет Звезды Запада, Дружбы между народами и Комитет по делам Национальных Архивов. Когда просматриваешь документы, составленные Хранителем в раннюю пору его служения, удивительно и любопытно видеть, что суть их - та же, что лежит в основе  позднейших актов и положений. Шли годы, и круг его мыслей расширялся, темы получали все более подробную разработку, он взрослел, и Дело взрослело вместе с ним, но зачатки всего этого проявились в еще в те дни, когда он только-только приступил к управлению делами Веры. Наставления и распоряжения, с которыми он обращался к самым первым национальным органам и ощинам, лишь по форме, но не по сути отличаются от тех, с которым он выступал под конец жизни. Вот, к примеру, его телеграмма Американскому Национальному Съезду в 1923 году: "... В этот решающий час в истории Дела вы стоите на пороге новой эры; функции, которые вы призваны выполнять, скрывают в себе безграничные возможности; груз возложенной на вас ответственности тяжел и величественен; взоры множества людей обращены ... к вам в ожидании узреть зарю того Дня, которму суждено стать свидетелем исполнения Его Божественного Обетования". В этих лаконичных формах - события почти тридцати пяти грядущих лет.
Воспитание и образование бахаи в духе принципов, на которых основана  социальная система Бахауллы, на долгие годы стало основной заботой Хранителя. Он прививал им привычку сознательно разбираться в Учениях, стремиться распространять их среди окружающих, усваивать хотя бы начатки общинной жизни, организуя праздники, проводя встречи и отмечая Святые Дни. Однако в то время они еще не привыкли работать организованно как члены определенной организации в самом подлинном смысле этого слова. Они не привыкли открыто практиковать систему взаимоотношений в лоне своей Веры. Шоги Эффенди с самого начала понял, что предстоящая ему работа требует от него, прежде всего, чтобы он досконально знал, что происходит  в общинах Бахаи во всем мире, как проистекает их деятельность и насколько они способствуют построению административной системы Дела. А это, в свою очередь, требовало интенсивной переписки не только со всеми национальным органами, но и со всеми местными Собраниями; национальные органы еще не окрепли или даже вовсе не существовали, местные Собрания, как правило, были и того слабее. Он чувствовал настоятельную необходимость поддерживать контакт со всеми ними - как на Востоке, так и на Западе. В декабре 1922 года он уведомил Американское Национальное Собрание: "Буду признателен, если вы проинформируете все местные духовные собрания о том, что мне хотелось бы по возможности скорее получить от всех местных собраний подробные детальные отчеты об их духовной деятельности, о характере и организационной структуре соответствующих собраний, протоколы открытых и закрытых собраний, официальные отчеты о положении Дела на сегодняшний день в подведомственных им провинциях и об их планах на будущее. Прошу передать им всем мои наилучшие пожелания и заверения в моей искренней поддержке их благородной работы на ниве служения человечеству". Год спустя он в том же духе писал Немецкому Духовному Собранию: "Весьма желательно получать от Национального Духовного Собрания регулярные, внятные и своевременные отчеты о современном положении Дела во всей Германии с перечислением мероприятий в различных Центрах Бахаи, учрежденных в стране в последнее время".
В его планы входило не только собирать информацию во Всемирном Центре, но также стимулировать и вдохновлять угнетенные восточные общины, доводя до них благие вести о жизни братских общин Запада. Он ясно излагает свою политику в письме Нью-Йоркскому Местному Собранию в феврале 1924 года: "Как я уже сообщал в моем первом письме Национальному Духовному Собранию, я был бы очень рад получать от каждого Центра Бахаи в Америке регулярные подробные отчеты о положении Дела и деятельности друзей. Я с радостью передам из друзьям на Востоке, которые ныне, в тревожный час тяжких испытаний, я уверен, с воодушевлением узнают об уверенном и мирном развитии Веры в вашей стране... жду от вас добрых известий..."
Эта система
моей искренней поддержке их благородной работы на ниве служения человечеству”. Год спустя он в том же духе писал Немецкому Национальному Собранию: “Весьма желательно получать от Национального Духовного Собрания регулярные, внятные и своевременные отчеты о современном положении Дела по всей Германии с перечислением мероприятий в различных Центрах Бахаи, учрежденных в стране в последнее время”.
В его планы входило не только собирать информацию во Всемирном Центре, но также стимулировать и вдохновлять угнетенные восточные общины, доводя до них благие вести о жизни братских общин Запада.ь Он ясно излагает свою политику в письме Нью-Йоркскому Местному Собранию в феврале 1924 года: “Как я уже сообщал в моем первом письме Национальному Духовному Собранию, я был бы очень рад получать от каждого Центра Бахаи в Америке регулярные подробные отчеты о положении Дела и деятельности друзей. Я с радостью передам их друзьям на Востоке, которые ныне, в тревожный  час тяжких испытаний, я уверен, с воодушевлением узнают об уверенном и мирном развитии Веры в вашей стране... жду от вас добрых известий...”
Эта система должна была работать по двум направлениям, как он писал “Национальному Совету” британских Бахаи в декабре 1922-го года: “Постепенно приступая к переписке со всеми местными Центрами Бахаи на Востоке, я непременно собираюсь просить верующих всех стран непосредственно через свои  Духовные Собрания посылать - в форме  регулярных подробных отчетов - радостные известия о продвижении Дела собраниям своих духовных братьев и сестер на Западе”. “С любовью и нетерпением ожидаю ваших писем”,- писал он лейпцигским бахаи. “Надеюсь, что японские друзья отныне будут присылать мне регулярно подробные письма, рассказывая в них о своей разнообразной духовной деятельности и о планах будущего служения Делу Бахауллы”, - писал он верующим Японии. Такие же письма направлял он и бахаи островов Тихого океана. Подобные же чувства нашли выражение в многочисленных ранних письмах, обращенных к местным центрам различных стран. Но не так-то просто было добиться столь желанного для Хранителя конкретного отклика. Сколько времени на протяжении всех лет своего служения он отдал, призывая бахаи к исполнению их задач и обязанностей! В 1923 году он телеграфирует в Америку: “Жду  частых подробных отчетов от Национального Собрания”. А вот телеграмма 1924 года: “Ни одного письма от Национального Собрания за последние два месяца”. В 1925 году он направляет телеграмму в Индию: “Нетерпением жду регулярных подробных отчетов Национального Собрания”. Конечно же, подобные напоминания были нередки и направлялись не в одну страну.
В глубине сердца Бахаи, искренние, преисполненные любви люди, с верой и упованием собравшиеся под сенью Бахауллы, прекрасно понимали всю крепость уз международного единства. Но этого было мало. Настало время инстинктивному чувству превратиться в активно, повседневно действующую динамичную мысль. Помимо создания единообразной системы выборов Бахаи и потока привходящих и исходящих отчетов и писем, Шоги Эффенди предпринял ряд шагов, чтобы усилить и укрепить некоторые издания Бахаи, уже существовавшие, когда он стал Хранителем, а в свое время поддерживаемые и вдохновляемые Самим Абдул-Баха. Самым старым и наиболее известным из них была публиковавшаяся в Америке “Звезда Запада”. Кроме нее в Германии издавалось “Солнце Истины”, в Бирме публкиовалась “Заря”, в Индии - “Новости Индийских Бахи”, и “Хуршид-е  Хавар” в Ашхабаде. Все эти издания Шоги Эффенди поддерживал с большим энтузиазмом. В феврале 1923 года он написал сирийским верующим, чтобы они организовали подписку на журналы Бахаи “Звезда Запада”, “Новости Индийских Бахаи” и “Хуршид-е Хавар”, издаваемый верующими на территории России, издаваемый верующими на территории России, и оказывали им финансовую помощь. Эталон подобных изданий он красноречиво обрисовал в письме к издателям бирманской “Зари” два месяца спустя: “Отличающаяся широтой взглядов, прогрессивная и практичная в отстаивании своей точки зреня, преданная священным традициям и принципам Дела, скрупулезная в методах работы, беспристрастная, возвышенная и яркая по стилю, она решительно и беспрепятственно движется на пути к поставленной цели”. В начале 1923 года он писал издателю “Новостей Индийских Бахаи”: “Недавно я обратился к друзьям в Персии, Туркестане, на Кавказе, в Ираке, Египте, Турции, Америке, Великобритании, Германии, Сирии и Палестине с просьбой посылать в “Новости Индийских Бахаи” регулряные отчеты об их деятельности и подробные статьи на духовные темы, надеясь тем самым расширить сферу распространения и повысить престиж этого, одного из ведущих органов общины Бахаи во всем мире... Буду с надеждой и интересом следить за всеми стадиями его развития и вносить посильную лепту в достижение поставленной Вашим журналом благородной цели”. Сходные письма с изложением той же политики в отношении журналов Бахаи были направлены в Германию и Америку. Хранитель неоднократно обращался с настоятельными просьбами к различным национальным общинам Бахаи мира - посылать свежую информацию и соответствующие статьи в эти издания, дабы поддерживать их, пропагандировать Веру и вдохновлять верующих.
Также по инициативе Шоги Эффенди “Духовное Собрание Бахаи Хайфы” должно было “каждый девятнадцать дней рассылать циркулярные письма всем Цетрам Бахаи на Востоке”. Письма составлялись на персидском. Прилагались английские копии. “Учрежденное в Хайфе Духовное Собрание, - писал Хранитель швейцарским бахаи в феврале 1923 года, - отныне будет регулряно оповещать вас о новостях из Святой Земли...” Эти письма с новостями из Хайфы, тщательно проверяемые самим Хранителем, содержащие подготовленные им материалы, продолжали поступать адресатам, пока Духовное Собрание Хайфы не было распущено Шоги Эффенди с связи с эмиграцией местной общины в период с 1938 по 1939 год. Подобные меры позволяли ему, как черпаком, перемешивать содержимое огромного котла - общины верующих всего мира, - не давать ей застаиваться, побуждать составляющие ее элементы к еще более активным действиям,Ю сотрудничеству и взаимопониманию.
Но давайте на минуту остановимся и зададимся вопросом:  что же это была за Администрация, над учреждением которой Хранитель без устали трудился? Возникнув, она, по словам Шоги Эффенди, должна была “одновременно воплощать, защищать и питать” дух несокрушимой Веры. Это было уникальное в истории явление, ниспосланное свыше и целиком и полностью отличное от всего, что имело место в религиях прошлого. По сути эта Администрация являлась двигателем будущего Миропорядка и Мировой Цивилизации, которым предстояло составить основу Мирового Содружества всех народов планеты. Несмотря на то, что структура ее избирательных органов была основана на всеобщем равенсвте и тайном голосовании, в своем конечном виде она отличалась от классической модели демократии, в которой избранные лица несут постоянную ответственность перед избирателями: органы Бахаи во все времена ответственны лишь  перед Основателем своей Веры и Его Учения. В то время как рпи демократии избранные лица не могут преступать собственных решений и отказываться от собственных рекомендаций, в свою очередь контролируемых и одобряемых или не одобряемых теми, кого они представляют, верховные представители Дела Божия одновременно выступают как слуги всех слуг Божиих - иными словами, являются органов верующих - однако несут ответственность перед лицами, стоящими еще выше их - боговдозновенным и богонаставляемым Хранителем, или единственным толкователем, а также перед Всемирным Домом Справедливости, высшим избранным органом, или единственным законодателем. Легко видеть, что при подобной системе люди, не скованные растлевающим влиянием занимаемого положения, политических факторов и переменчивым настоением масс, не удовлетворенных действием демократического принципа в чистом виде, могут свободно выбирать то, что считают наиблее подходящим для управления собственными делами и защиты своих прав, с одной стороны, и для служения интересам Дела Божия - с другой.
Избранные органы Бахаи можно уподобить огромной сети ирригационных труб, сооруженной людьми для собственного блага. Но дающие жизнь горние воды, текущие по этой системе, не зависят от людей, от труб, по которым они бегут, и воды эти - боговдозновенные советы Хранителя и Высшего Органа Дела, которые, по Завету Бахаи, они получают непосредственно из источника двойного Явления Божия. Система Бахауллы, писал Шоги Эффенди, “никогда не может выродиться ни в одну из форм деспотизма, олигархии или демагогии, которые рано или поздно разрушают любой р3котворный мезанизм и по сути своей ущербные политические институты”. Еще в 1934 году Шоги Эффенди мог с полным правом написать о работе этой системы, которая так быстро распространялась и пускала корни в мире Бахаи, что она проявила мощь, которую “разочарованное и неприятно пораженное общество” не в силах игнорировать. Жизнеспособность его учреждений, препятствия, преодоленные его деятелями, энтузиазм его странстующих учителей, высокое самопожертвовние и самоотречение его поборников, дальновидность, душевный мир, надежда, радость, цельность, дисциплина и единство его стойких защитников, тот факт, что самые разые народы смогли очиститься от предрассудков и влиться в единую структуру его системы - все свидетельствует, как писал Шоги Эффенди, о мощи непрестанно ширящегося Порядка Бахауллы.
Шоги Эффенди обладал качествами прирожденного государственного деятеля. В отличие от большинства бахаи, которые, увы, склонны, подобно Икару, взмывать ввысь на восковых крыльях одной лишь надежды и веры, Шоги Эффенди соорудил свой летательный аппарат из прочных материалов, годных для воздушной Среды, строя его по кусочкам, заботливо и осмотрительно. За  первые несколько лет своего служения он добился единообразия в самых существенных вопросах Администрации Бахаи. Там, где национальные общины были достаточно сильны, он учредил краеугольный камень этой Администрации - местные Собрания и общенациональный орган. К 1930 году в соответствии со “Справочником Бахаи” Американского Национального Собрания таковых насчитывалось девять: на Кавказе, в Египте, Великобритании, Германии, Индии и Бирме, Ираке, Персии, Туркестане, а также в Соединенных Штатах и Канаде. Собрания Кавказа, Туркестана и Персии в течение многих лет отличались от остальных в том смысле, что проведение Национального Съезда, где делегаты могли бы свободно встретиться для избрания своего общенационального органа, оказывалось невозможным. Тем не менее правящий орган (по-английски Хранитель называл его Национальным Собранием, по-персидски же ипользовался другой термин, отличный от того, который стал применяться впоследствии, когда прошли национальные выборы) существовал и занимался делами национальной общины; положение в России, однако, привело к роспуску Национальных Собраний Кавказа и Туркестана, а позднее и вся деятельность бахаи была полностью запрещена.
В своих трудах по учреждению Административного Порядка Веры Шоги Эффенди опирался на талантливых и преденных сотрудников как на Востоке, так и на Западе, которых Господь словно специально призвал для того, чтобы чутко улавливать замыслы Хранителя, живо воспринимать его указания и повеления, откликаться на его мысли конструктивными предложениями и быстро воплощать его пожелания, приспосабливая их к местным нуждам.
Параллельно с этим практически внезапным возникновением Административного Порядка происходил процесс воспитания подлинного понимания значения и требований Веры - воспитания, которое мог осуществить лишь тот, кто обладал исключительным правом толкования Учений. Поскольку нельзя отделить движущую силу от одухотворяющего ее начала, бросим хотя бы беглый взгляд на некоторые из этих основополагающих истин, к которым Шоги Эффенди привлекал наше внимание на протяжении многих лет.
Одним из наиболее замечательных достижений Шоги Эффенди было то, что он значительно расширил наш умственный кругозор. Он обозревал проблемы Дела с подобной Эверестувершины своего всеохватного понимания его требований. За тридцать шесть лет ничто не стало меньше, напротив, все приобретало еще больший размах и масштабность. Открылась беспредельное пространство, вольнее стало не только дышать, но и мечтать. Бахаулла был Открывателем пятисоттысячелетнего цикла. Он был вершиной шеститысячелетнего цикла пророчеств, начиная от Адама. Его Откровение было лишь частью бесконечной цепи Божественных Заповедей. Хранитель подвел итог этой концепции в своем блистительном заявлении, представленном на рассмотрение Специальной комиссии по Палестине при Организации Объединенных Наций: "Основной принцип, провозглашенный Бахауллой... сводится к тому, что религиозная истина носит не абсолютный, но относительный характер, что Божественное Откровение есть постепенно развертывающийся процесс, что все  великие мировые религии имеют божественное происхождение, что их основные принципы находятся в полном согласии, что цели их - едины, что их учения есть не что иное, как грнаи единой истины, их функции дополняют друг друга, что различие между ними заключается в несущественных аспектах их учений, и, наконец, что их миссии представляют последовательные стадии духовного развития человеческого общества. Цель Бахауллы... не в том, чтобы разрушить, а чтобы дополнить Откровения прошлого... Его цель... в том, чтобы восстановить изначальные истины, которые несут эти учения, таким образом, чтобы они соответствовали нуждам... века, в который мы живем... Баъаулла отнюдь не претендует на то, что Его собственное Откровение конечно, скорее, Он делает допущение, что истина в еще большей мере... раскроется на грядущих стадиях непрестанного и безграничного развития человеческого рода".
В этом же заявлении он с кристальной ясностью устанавливает взаимоотношения между Административным Порядком и Откровением: "Административный Порядок Веры Бахауллы, которому суждено превратиться во Всемирное Содружество Бахаи... в отличие от систем, возникших после смерти Основателей других религий, имеет божественное происхождение... В этой связи следует отметить, что Вера, которой этот Порядок служит, которую он охраняет и развитию которой способствует, по сути своей носит трансцендентальный характер, вненациональна, стоит вне политики, чужда фанатизму и диаметрально противоположна всякой политике или течению  мысли, ставящей своею целью возбуждение розни между расами, классами и нациями. Она свободна от всех атрибутов церковности, не имеет духовенства и обрядов и существует исключительно на добровольные даяния своих верных приверженцев".
К чему именно вела такая концепция, Хранитель говорит в одном из своих обращений к Бахаи Запада: "Всемирная федеративная система, правящая по всей земле... сочетающая и воплощающая идеалы Востока и Запада, избавившаяся от проклятой язвы войны... система, в которой Сила стоит на службе Справедливости, чья жизнь основана на признании единого Бога и приверженности одному общему Откровению - вот цель, к которой движется побуждаемое единящими силами жизни человечество".
Хотя все это было и так, многое в мире еще обстояло неблагополучно. Что конкретно - об этом Шоги Эффенди ясно говорит нам в своей книге "Обетованный День Настал": "Бог  предоставил человечеству целое столетие, чтобы оно могло наконец признать Основателя Откровения, присоединиться к Его Делу, провозгласить Его величие и учредить Его Порядок. В сотнях томов... Глашатай этой Вести провозгласил, как то не делал ни один Пророк до Него, Миссию, которую Господь возложил на Него... Как - с полным правом можем мы задаться вопросом - каким образом мир, объект Господнего изволения, отплатил Тому, Кто пожертвовал всем ради этой цели? "Весть Бахауллы, писал Шоги Эффенди, встретила глухую стену равнодушия со стороны высших слоев общества, неукротимую  ненависть  со стороны церковников, поношения персидского народа, сугубое пренебрежение правителей, к которым Он обращался, зависть и злокозненность со стороны иностранцев; все это свидетельствовало об отношении к Вести "поколения, погрязшего в самодовольстве, не пекущегося о своем Боге и позабывшего о знамениях, увещеваниях и предостережениях, явленных Его Посланцем". Таким образом, человеку пришлось вкусить от дела рук своих. Человек отказался от прямой стези, ведущей его к великой цели через приятие Обетованного Ныне, и сам избрал долгий, горький, кровавый и темный путь, на котором его в буквальном смысле ждали все муки ада, прежде чем он вновь  смог приблизиться к цели, изначально находившейся от него на расстоянии вытянутой руки.
Слова Самого Бахауллы  совершенно ясно говорят нам о том, что ожидает человечество, изначально отказавшееся принять Его Откровение: "О люди, Мы назначили вам час! И если, когда он пробьет, вы не обратитесь к Богу, воистину Он наложит на вас Свою Длань и уязвит вас отовсюду. Поистине сурова кара, которой ваш Господь покарает вас". "Настало время погибнуть миру и людям, что населяют его". "Обетованный день настал, день, когда беды дождем обрушатся на вас и бездны разверзнутся  у вас под ногами..." "Скоро изведаете вы всю тяжесть кары Его, и адский пламень опалит вас".
С самого начала своего служения Шоги Эффенди, глубоко постигнув дух Учений, предвидел, какой оборот неизбежно должны были принять события. Еще в январе 1923 года в письме Американскому местному Собранию он рисует такую картину будущего: "Вихрь лживости и эгоизма увлекает отдельных людей и целые народы, и, если не противиться ему, он поставит под угрозу существование самой цивилизации либо окончательно погубит ее. Наша задача и почетное право - постоянно и настойчиво привлекать внимание мира искренностью наших побуждений и помыслов, широтой наших взглядов, преданностью и упорством в нашей работе на службе человечества". Он не только ясно представлял себе ситуацию и пути ее улучшения, но и был достаточно искушен и проницателен, чтобы после восьмидесяти лет пренебрежения со стороны большей части человечества сомневаться в возможности предотвратить мировую катастрофу. "Мир, - писал он в феврале 1923 года, - все больше и больше удаляется от духа Божественных Учений..." Не единожды, изустно и в письменных обращениях к паломникам, Шоги Эффенди напоминл бахаи о весьма примечательном предостережении Бахауллы: "Если цивилизация, столь часто превозносимая учеными представителями искусств и наук, выйдет из границ разумного и умеренного, она навлечет на людей великое зло. Услышьте глас Того, Кто Всеведущ. Погрязнув в излишествах, цивилизация может стать источником зла не мене изобильным, чем тот источник добра, каковым она являлась, пребывая в рамках умеренности... Близится день, когда пламя пожрет ее города".
Еще в самом начале Шоги Эффенди понял, что жизненные силы человека подтачивает огромная раковая опухоль - материализм, который достиг на Западе степени развития, не шедшей ни в какое сравнение с тем упадком, который он неизменно провоцировал в цивилизациях прошлого. Поскольку многие не знают, что означает слово "материализм", не лишне будет привести выдержку из словаря Уэбстера, который определяет некоторые его аспекты как "тенденцию придавать излишнее значение материальным интересам; приверженность материальному началу и запроса", а также приводит другое определение материализма - как теории, трактующей человеческую природу в терминах физических и материальных, а не с точки зрения духовных и нравственных понятий. Внимание Шоги Эффенди к этому явлению, к породившему его злу и к злу, которое оно, в свою очередь, влечет за собой, нашли отражение в многочисленных отрывках его писаний, начиная с 1923 по 1957 год. В 1923 году он упоминает о "хаосе и грубом материализме, в которых ныне погрязло человечество". Несколько лет спустя он пишет об "апатии, грубом материализме и поверхности сегодняшнего общества". В его  письме к Американскому Национальному Собранию, написанном в 1927 году, читаем: "в самом сердце общества, где отвратительные признаки растущей невоздержанности и распущенности дают новый толчок развитию сил мятежа и реакции, день от дня все более очевидных". В 1933, в открытом письме американским бахаи он говорит о "неистовых безумствах, метаниях, фальши и лживости, столь характерных для нынешнего века". В 1934 году в открытом письме бахаи Запада - о "признаках надвигающейся катастрофы, разительно напоминающей падение Западной Римской империи, катастрофы, угрожающей смести  все здание сегодняшней цивилизации". В том же обращении он говорит: "На какие тревожные мысли наводят беззаконие, коррупция, неверие, подтачивающие жизненные силы цивилизации и ведущие к ее упадку!" В открытом письме  1936 года к бахаи Запада он пишет: "куда бы ни обратили мы свой взор... повсюду бросаются в глаза свидетельства нравственного упадка, которые являют нам окружающие нас мужчины и женщины как в своей частной жизни, так и в своих отношениях внутри общества". В 1938 году он пишет о "смутных временах, когда отовсюду грозят опасности, когда  повсеместно царит продажность", и говорит о корне зла: "антирелигиозной лихорадке, сотрясающей члены человечества", а также о "мире, озаренном меркнущим светом веры", о мире, в котором торжествует слепой национализм, процветают расовые и религиозные гонения, о мире, в котором ложные теории и доктрины угрожают благоговейному почитанию Господа, о мире, "пронизанном вульгарным и хищным матриализмом, распадающемся под тлетворным воздействие нравственного и  духовного упадка".
В 1941 году Шоги Эффенди открыто заклеймил главные язвы современного общества: "растущее беззаконие, пьянство, увлечение азартными играми, преступность; безудержная страсть к удовольствиям, богатству и прочей мирской суете; нравственная распущенность, обнаруживающая себя в безответственном отношении к браку, ослаблении контроля со стороны родителей, в увеличении числа разводов, в падении критериев литературы и прессы, а также в упрямом отстаивании теорий, которые в корне отрицают нравственную чистоту и целомудрие - таковы свидетельства морального упадка, затронувшего страны Востока и Запада, проникнувшего во все слои общества и отравившего своим ядом  мужчин и женщин, молодых и старых, свидетельства, новым пятном ложащиеся на свиток, где запечатлены многочисленные преступления нераскаявшегося человечества". В 1948 году он вновь бичует пороки современного общества: "сотрясаемого политическими бурями, экономически несостоятельного, социально неустойчивого, нравственно упадочного и стоящего на пороге духовной смерти". Не боясь постоянно твердить об одном и том же, Хранитель стремился защищать общины Бахаи и не давать им утратить бдительность перед лиуом окружающих опасностей.
К концу жизни Шоги Эффенди еще более часто и открыто высказывался на эту тему, подчеркивая, что, хотя Европу и можно считать колыбелью "безбожной", "повсеместно восхваляемой, однако плачевным образом ущербной цивилизации", главным представителем ее являются ныне Соединенные Штаты и что проявления ее в настоящее время в этой стране до такой степени позволили развиться самому разнузданному материализму, что теперь он представляет угрозу всему миру. В 1954 году в письме бахаи Соединенных Штатов, составленном в выражениях, которые он прежде никогда не употреблял, он перечисляет необычайные привилегии, которыми пользовалась эта община, одержанные ею замечательные победы, но вместе с тем заявляет, что она переживает критический момент в своей истории, причем не только в собственной истории, но и в истории своей нации, которую он уподобляет "раковине, скрывающей самую большую драгоценность всемирной общины последователей" Бахауллы. В этом письме он указывает, что страна, частью которой являются американские бахаи, "переживает исключительно серьезный с точки зреня духовной, нравственной, социальной и политической кризис - кризис, серьезность которого поверхностный наблюдатель рискует недооценить.
Непрестанное и вызывающее тревогу падение нравственных  норм, примером чему может послужить устрашающий рост преступности, распространение политической коррупции в самых высоких кругах, ослабление священных уз брака, безудержная погоня за удовольствиями и развлечениями, а также заметная утрата роли родительского контроля, несомненно является наиболее очевидным и печальным аспектом начавшегося упадка, который четко просматривается в судьбах всей нации.
Параллельно с этим во все сферы жизни проникает зло, которое нация, а также все те, кто существует внутри капиталистической системы, испытывают наравне с государством - заклятым врагом этой системы - и его союзниками; имя этому злу - вульгарный материализм, который, придавая огромное значение материальному благосостоянию, забывает о духовном начале, которое одно может служить надежной основой человеческого общества. Это тот самый злостный материализм, первоначально зародившийся в Европе, развившийся до невиданных масштабов на североамериканском континенте, затронувший азиатские народы и страны, протянувший свои отвратительные щупальца к берегам Африки и ныне проникший в самое ее сердце, - тот самый материализм, который Бахаулла категорически и вдохновенно осудил в Своих Писаниях, сравнив его с всепожирающим пламенем и рассматривая его как главную причину страшных бедствий и сотрясающих мир кризисов, в результате которых пожар войны неизбежно охватит города и ужас и смятение поселятся в сердцах людей".
Шоги Эффенди напомнил нам, что еще Абдул-Баха во время Своих поездок по Европе и Америке - с трибун и кафедр - не уставал возвышать Свой голос, "настойчиво и вдохновенно" выступая против  "этого всеразъедающего, тлетворного материализма", и указывал, что одновременно с ростом "отвратительной нравственной распущенности, с увлечением материальными благами" над политическим горизонтом  также  сгущаются тучи, "свидетельством чему - постоянно углубляющиеся  противоречия между главными представителями двух антагонистических направлений мысли, которых, как бы ни различались их идеологии, последователи Бахауллы должны совместно осудить за их пренебрежение теми духовными ценностями и вечными истинами, на которых, единственно, в конечном счете, может быть основана устойчивая и процветающая цивилизация".
Хранитель постоянно обращал наше внимание на то, что цели, критерии и практическая деятельность современного мира, по большей части, либо прямо противоположны, либо в извращенной форме представляют то, к чему стремятся и во что верят Бахаи. Советы, которые он давал нам в подобных вопросах, касались не только тех вопиющих явлений, о которых шла речь в приведенных выше цитатах. Он наставлял нас - мы же добровольно следовали его наставлениям - в вопросах хорошего вкуса, учил здравомыслию и правильному воспитанию. Часто он говорил: наша религия - религия золотой середины. среднего пути, любые крайности ей чужды. При этом он подразумевал отнюдь не политику компромиссов и уступок, суть его мысли хорошо передают слова Самого Бахауллы: "не преступайте границ умеренности"; "тот, кто судит здраво и справедливо, ни при каких обстоятельствах не должен выходить за рамки умеренности". Мы живем, пожалуй, в самом невоздержанном из всех существовавших в мире обществ, которое рушится на глазах, потому что оно отвратилось  от Бога и отреклось от Его Посланца.
Однако Шоги Эффенди это общество виделось иначе, чем оно видится нам. Будь это не так, он не был бы нашим вожатым и нашим заступником. И если Явление Божие нисходит в мир из небесных чертогов и возвещает новый век, положение и функции Хранителя совершенно иные. Он во многом, очень во многом был человеком двадцатого века. Не отделяя себя от мира, в котором жил, он в то же время воплощал его лучшие качества: ясный, логический ум давал ему возможность легко и беспристрастно судить обо всем. Понимая чужие слабости, он тем не менее не смирялся с ними и решительно отвергал неправильную точку зрения, по которой зло следует прощать, так как оно всемирно и неизбежно. Этот момент нельзя недооценивать. Мы склонны думать, что общепринятое правильно потому, что оно общепринято; что какая-то точка зрения правильна потому, что ее придерживаются наши вожди и наши учителя; что то или иное соответствует действительности потому, что в этом, ссылаясь на свой авторитет, убеждают нас знатоки. Шоги Эффенди никогда не поддавался такой самоуспокоенности. На все в современном мире - будь то сфера политики, нравстенности, искусства, музыки, литературы, медицины, социальных наук - он смотрел сквозь призму учений Бахауллы. Совместимо то или иное с путеводными линиями, прочерченными Бахауллой? Если да - это правильный путь. Нет? Значит, это опасная и неверная дорога.
Шоги Эффенди дал нам то, что я для себя привыкла называть "путеводными линиями" - ясное понимание великих принципов, доктрин и идей нашей религии. Для примера можно взять наугад хотя бы несколько, но именно они, на мой взгляд, имеют особое значение для формирования мировоззрения Бахаи в сегодняшнем мире. Одна из самых лживых современных доктрин, диаметрально противоположная учениям всех религий, утверждает, что человек не несет ответственности за свои поступки и что его следует прощать за тот или иной грех, поскольку это, якобы, влияние среды. Шоги Эффенди был непримиримым врагом подобной точки зрения, так как она в корне противоречила словам Бахауллы: "Справедливость есть воспитатель мира, ибо ее поддерживают два столпа - награда и наказание. В них же - источник жизни для мира". Индивидуумы, народы, общины Бахаи, род людской - все отвечают за свои деяния. И хотя на принимаемые нами решения воздействуют многие факторы, суть веры Бахаи в том, что Бог дает нам шанс, придает силы и помогает сделать правильный выбор и в этом случае нас ожидает награда, в противном же - наказание. Такая концепция противоречит учениям подавляющей части современных психологических школ. Принцип этот чрезвычайно ярко проявился в моей личной жизни. Когда возлюбленный Хранитель неожиданно оказал мне великую честь, избрав меня в жены, мне показалось, что для меня, по крайней мере, все тревоги, связанные с тем, каков будет итог моей духовной жизни, остались позади. Я словно бы умерла и попала в рай, где ничто уже было надо мной не властно. Однажды в беседе Шоги Эффенди сказал мне по этому поводу: "Твоя судьба - у тебя на ладони!" Я пришла в ужас! Все снова вернулось, снова я всю жизнь должна была бороться, чтобы не совершить проступка, чтобы спасти свою душу.
Отношения Хранителя со всем миром Бахаи, с частными лицами, официальными представителями и не-бахаи строились исключительно по этому принципу. Он был бесконечно терпелив, но рано или поздно провинившегося ожидало скорое и справедливое наказание; награда тоже не заставляла себя долго ждать и всегда была больше, так мне казалось, чем того заслуживал удостоившийся ее человек.
Писания Баба, Бахауллы, Абдул-Баха и Шоги Эффенди - на персидском, арабском и английском - являются высочайшими образцами литературного стиля. В их Книгах не найдешь ни одного слова, подобного стертой монете. Помню, как однажды некий паломник искренне и мягко упрекал Хранителя за то, что простым людям в Америке трудно разобраться в его писаниях, и предлагал хоть чуточку упростить их язык. Хранитель твердо отвечал, что  это не выход; выход, сказал он, заключается в том, чтобы люди повышали свой языковый уровень, и добавил - своим выразительным прекрасным голосом, с прекрасно поставленной интонацией, и огонек сверкнул в его глазах, - что сам пишет по-английски. Намек на то, что подавляющая часть литературы, появляющейся по ту сторону Атлантики, никогда не достигала подобного уровня, прозвучал совершенно прозрачно!
Хранитель требовал от журналов Бахаи "возвышенного, впечатляющего стиля" и, конечно, во все времена сам служил его образцом.
В первое время после свадьбы я довольно смутно представляла себе, каково отношение Хранителя к современному искусству. Мне самой  нравились великие эпохи в нашей, отечественной, и других культурах, и я гадала, как отнесусь к тому, если выяснится, что Хранитель восхищается современными течениями в живописи, скульптуре и архитектуре. Надо было развеять свои страхи. Иногда нам удавалось вместе выбираться в какой-нибудь знаменитый европейский музей или картинную галерею. Вскоре я с великим облегчением обнаружила, что его любовь к гармонии и красоте, к зрелому стилю и благородству исполнения была подлинной и глубокой. Какими бы искренними и  логически обоснованными ни выглядели на первый взгляд поиски нового стиля, последовавшие за общим крушением старого мирового уклада, Шоги Эффенди никогда не давал себя увлечь всему поверхностно новому, даже если бы оно выражало мировосприятие Бахаи. Он слишком хорошо знал историю, чтобы принять отражение упадка гибнущего общества за рождение нового стиля, черпающего вдохновение в Миропорядке Бахауллы! Он понимал, что дерево плодоносит всегда в конце, а не в начале роста; понимал, что сначала должна явиться новая мировая система, основанная на мире во всем мире и единении народов, и лишь затем, в Золотом Веке, расцветет новое, зрелое искусство. Чтобы избавиться от малейших сомнений на этот счет, достаточно бросить взгляд на Усыпальницу Баба или построенное Хранителем здание Международных Архивов; взгляните на четыре отобранных им проекта Храмов - на горе Кармел, в Тегеране, Сиднее и Кампале. Они намеренно консервативны, основаны на опыте прошлого; однако они также основаны  и на стилях, выдержавших испытание временем и отстоявших  право на существование до тех пор, пока одновременно с развитием мира под влиянием учений Бахауллы не возникнет новый, органически сложившийся стиль. Я записала  одно из замечаний Хранителя, которое он сделал, просматривая проект и эскизы Храма в Кампале: "Несчастные африканцы! Неужели они стали бахаи, ради того чтобы собираться в таком чудовищно уродливом месте?" Он встал на защиту своих возлюбленных братьев и сестер на этом континенте, распорядившись выбрать проект, разработанный во Всемирном Центре, проект, который ему нравился и получил его одобрение. В письме 1956 года к двум разным Национальным Собраниям по поводу двух различных Храмов секретарь так излагает его точку зрения: "Он полагает, что, поскольку речь идет о Материнском Храме... вопрос этот чрезвычайно важен; при любых обстоятельствах он должен иметь достойный вид, а не следовать авангардистским взглядам в архитектуре. Никто не знает, как посмотрит на нынешние стили два или три поколения спустя; Бахаи не смогут позволить себе оплатить постройку нового Храма, если возведенный ныне покажется в будущем неподобающей архитектурной причудой". "Ему жаль, что он вынужден разочаровать мистера Ф.., Однако  не подлежит ни малейшему сомнению, что подобный эстравагантный проект не может быть принят. Хранитель с полной уверенностью полагает, что, невзирая на мнения новейших школ в архитектуре по этому поводу, образцы стилей, представленных сегодня по всему миру, не только крайне уродливы, но и совершенно лишены изящества и достоинства, которые хотя бы в какой-то степени обязаны присутствовать в облике Дома Поклонения Бахаи
Никогда нельзя забывать, что в своих вкусах подавляющее большинство людей отнюдь не привержено крайностям современной моды и то, что представителям авангардных течений может казаться прекрасным, зачастую кажется безвкусицей обычному простому человеку".
Мысли, определявшие отношение Хранителя к литературе и искусству, он применял и к столь  любимой им музыке.
Из вышесказанного следует, что Хранитель стремился прививать Делу и его бесценным институтам такие высокие нормы достойного и прекрасного, которые хранили бы его Святое Имя, священную природу его учреждений, его международный характер, его новизну и обетования, что он хотел защитить его от причуд и капризов переходного века, равно как и от неподобающего вредного влияния развращенной, исключительно западной по духу цивилизации. В этой связи следует помнить о том, что вплоть до сегодняшнего дня большинство последователей Веры по происхождению своему были арийцами, в то время как большинство человечества к ариям не относятся. Помню лицо первого японского паломника-бахаи, когда Шоги Эффенди, устремив на него пристальный взгляд своих удивительно выразительных глаз, сказал, что поскольку большинство людей не принадлежит к белой расе, то и нет никаких оснований, чтобы большинство бахаи были белыми. Искренний пафос, с которым Шоги Эффенди произнес эти слова, явно были откровением для человека с Дальнего Востока, возвращавшегося домой после длительного пребывания в Соединенных Штатах.
Многие ли бахаи в полной мере воспринимают тот факт, что, так же как от них требуются чистота, честность и правдивость, учение Бахауллы восхваляет такие качества, как учтивость, чувство собственного достоинства и почтительность? Одна из первых телеграмм Шоги Эффенди в Америку особо подчеркивает это: "Достоинство Дела требует ограниченного использования записей голоса Учителя". Чувство святости - одно из величайших благословений, данных человеку. Хранитель неоднократно обращал на это наше внимание: "постарайтесь, чтобы никто не фотографировал портрет Баба, когда он будет выставлен для обозрения". Созерцать воспроизведенные на холсте лики двух Явлений Божиих, будь то Баб или Бахаулла, было особо почетной привилегией, в отличие от разглядывания передаваемых из рук в руки дешевых репродукций.
Толкование Шоги Эффенди изложенных в учениях взглядов на роль, которую некоторые народы призваны сыграть в истории в самом начале Цикла Бахаи, было подобно озарению, оно будило мысль и часто резко расходилось с нашим собственным, ограниченным взглядом на эту тему.  Причину того, почему Персия стала Колыбелью Веры, а Америка - Колыбелью ее Административного Порядка, следует искать в учении о том, что величайшая сила в мире есть сила Святого Духа, божественная алхимия, могущая превратить грубый кусок меди в благородный золотой слиток. В "Пришествии Божественной Справедливости" Хранитель вновь  внушает нам эту фундаментальную истину: "Утверждать, что какие-либо врожденные качества, высокие нравственные нормы, способность к политической деятелности и социальные достижения  той или иной расы или народа могут служить предпосылкой для поялвения в их среде кого-либо из этих Божественных Светочей, будет абсолютным извращением исторических фактов и в конечном счете приведет к полному отрицанию неоспоримых толкований ясных и вдохновенных слов Бахауллы и Абдул-Баха". Далее он говорит о том, что расы и народы, особо избранные и отмеченные Богом, должны безоговорочно признать и мужественно засвидетельствовать, что были избраны лишь из-за того, что пребывали в вопиющей нужде, из-за плачевного упадка и вырождения, из-за своей неисправимой порочности, а вовсе не из-за какого-либо расового превосходства, политических способностей или духовных добродетелей.  Именно на этом основании Баб и Бахаулла считали Персию Колыбелью Веры, а Америку - Колыбелью ее Миропорядка. Благодаря исполнению этого великого закона являет нам себя слава Божия и человек постигает, что источник его собственной силы и славы Божией - един. Так представители "одного из наиболее отсталых, самых малодушных и развращенных народов", приняв Божественную Весть, преобразились в нацию героев, "способных осуществить подобную же революцию в жизни всего человечества", и это доказывает животворящую силу духа Откровения Бахауллы.  Тот же принцип, утверждал Шоги Эффенди, приложим и к Америке: "Именно благодаря тем язвам, которые, невзирая на прочие замечательные качества и достижения, безудержный материализм, к несчастью, породил в этой стране", она была отмечена особой печатью и стала знаменосцем Нового Мироподряка. "Так и только так, - говорит он далее, - Бахаулла мог наилучшим образом продемонстрировать преступно беспечному поколению Свое Всемогущество, показать, как из самой гущи людей, погрязших в материализме, ставших жертвой одной из самых опасных и стойких форм расовых предрассудков, известных своей политической коррупцией, пренебрежением к закону и падением нравственных норм, с течением времени вышли те, кто воплотил в себе такие основополагающие добродетели, как самоотречение, нравственная прямота, воздержанность, бескорыстное братство, святая дисциплина и духовная проницательность", которые позволили им сыграть выдающуюся роль в учреждении Всемирной Системы Бахауллы.
Когда Шоги Эффенди приступил к работе над книгой "Пришествие Божественной Справедливости", однажды, рассуждая на эту тему, он неожиданно заявил, что Соединенные Штаты - самая политически коррумпированная страна в мире. Я была просто поражена этим замечанием, потому что всегда считала само собой разумеющимся, что именно благодаря нашей демократической системе и нашему политическому развитию Бог избрал нас строителями Своего Административного Порядка? Я осмелилась возразить и сказала, что в Персии, безусловно, еще больше процветает политическая коррупция. Нет, ответил Хранитель, политическая коррупция больше всего процветает именно в Америке. Должно быть, по выражению моего лица он понял, как тяжело мне смириться  с этим новым взглядом, потому что, неожиданно указав на меня пальцем, сказал: "Надо проглотить.  Лекарство горькое, но полезное". Я молча проглотила горькие слова, Хранитель же продолжал развивать свою тему, и лишь когда я прочитала посвященные ей выдающиеся отрывки, с течением лет, ясно увидела, что он провозглашал выведенные им из учений великие духовные истины и законы, в которых для нас, стоит лишь протянуть руку, заключен источник целебной силы. Как бахаи, мы ничем не гаратнированы от неправильных идей, от смешения наших ограниченных, путаных, навязанных средой понятий с учениями Божественного Наставника. Искажение мыслей и фактов не может привести ни к чему хорошему. Поэтому я и смотрю на эти великие темы, на эти утверждения истины, данные нам Хранителем, как на путеводные линии мысли, которе позволяют нам видеть вещи такими, какие они есть, и прийти к правильному пониманию своей Веры.
Верный фактам, реалистичный подход Хранителя означал, что он не только способен оценить подлинную силу Дела, но и отдает себе отчет в его недостатках на сегодняшний день. И он никогда не смешивал то и другое. В письме 1926 года к молодежному лидеру Соединенных Штатов, не-бахаи, он говорит: "Мы верим в то, что дух  Божий постепенно направляет людей и народы, а миссия Бахаи - том, чтобы стойко защищать возвышенные принципы, явленные Бахауллой. Бахаи никогда не останутся равнодушными при виде великих гуманитарных начинаний подлинных лидеров общественной мысли и всегда рады возможности вместе с другими движениями поднять свой голос в имя мира, истины и справедливости". Однако он никогда не переоценивал наши возможности и силы. В июле 1939 года он писал Американскому Национальному Собранию (представлявшему самую свободную и самую мощную общину в мире Бахаи) о том, что оно не должно навязывать свою волю тем, в чьих руках находится судьба персидских бахаи; что пок они еще не способны начать достаточно масштабную кампанию, могущую завладеть воображением человечества и пробудить в нем сознателность, дабы исправить зло, причиняемое из гонимым собратьям; что силы, которыми они в настоящее время располагают в национальных государственных органах, несоразмерны с требованиями и величием Дела Бахауллы; что они не могут занять должное положение и пользоваться полномочиями, потребными для того, чтобы "обратить вспять процесс трагического упадка человеческого общества и его институтов".
В 1948 году Шоги Эффенди писал: "Не нам рассуждать о ежеминутной скрытой работе неисповедимого Провидения, равно приуготовляющего падение обреченного Порядка и будущее торжество Плана, несущего в себе ростки всемирного духовного возрожденя иокончательного искупления". Не раз говорил он паломникам о двух планах: о нашем, внутреннем - о Божественном Предначертании, которое мы должны воплотить в жизнь своими руками, и о всеобщем Замысле Всемогущего Бога, который Он осуществляет иными путями, ускоряя достижение Своих целей посредством внешних по отношению к Делу сил. В той мере в какой бахаи будут трудиться в рамках своего Плана и способствовать его как можно более скорому осуществлению - учреждению Царства Бога Сил на земле, - благословение Бахауллы осенит их и Его благодения даруются им; но в и той же мере в какой мир, отвергая Его Весть, упорствует  в следовании своим злонамеренным целям, Господь воздаст людям и народам, сокрушив их во прах, силой обратив их в единый мир, который они отказались строить в мире, повинуясь наставлениям Посланника Божьего.
Хранитель постоянно указывал не только на резкое различие между плавным объединением, слияним последователей Бахауллы в единую, духовно оправданную всемирную систему и распадом, ненавистью и  взаимным уничтожением рас, религий и политических партий, но так и не опасности, поджидающие Бахаи, если они не будут держаться в стороне от непрекращающихся  раздоров и распрей, сотрясающих мир. В сентябре 1938 года, когда человечество неумолимо двигалось к бездне второй мировой войны, Шоги Эффенди распространил телеграмму, содержавшую суровые предупреждения и категорическое указание всем верующим - придерживаться политики строжайшего нейтрилитета: "Преданность миропорядку Бахауллы безопасность ее основных институтов настоятельно требуют всех ее верных сторонников прежде всего первостроителей Американского континента в эти дни когда зловещие вышедшие из-под контроля силы углубляют пропасть разделяющую людей народы вероисповедания классы несмотря давление быстро формирующегося общественного мнения как индивидуально так и коллективно решительно вождериваться в частных беседах равно официальных выступлениях пуликациях прямых и косвенных обвинений принятия чьей-либо стороны политических кризисах ныне сотрясающих окончатльео расколовшееся человеческое общество. Серьезно опасаюсь чтобы обратный эффект подобного вмешательства компромиссов не разрушил основу не засорил источник благодати питающей систему Божественного по сути вненационального сверхъестественного порядка столь тщательно разработанного столь  недавно учрежденного".
Патриотизм Бахаи проявляется не в приверженности национальным предрассудкам или политическим системам, а в двух основных формах: служение определенной стране за счет поддержания ее высших духовных интересов и безоговорочное подчинение правительству, каким бы это правительство ни было. В 1932 году Хранитель указывал, что расширение деятельности бахаи во всем мире и "разнообразие общин, которые трудятся при разных формах правления, в корне отличающихся друг от друга по своим нормам, политике и методам, необходимо требует от всех... членов той или иной общины избегать любых  действий, которые могут, вызвав подозрения или спровоцировав столкновения с правительством, навлечь на их собратьев новые гонения..." и продолжает: "Как еще, позволю себе спросить, может так широко разбросанная по миру Вера, не знающая политических и социальных границ, чья паства включает в себя представителей самых разных рас и национальностей, которой по мере ее становления придется все  больше полагаться на добрую волю и  поддержку различных, а иногда и враждующих  правительств земли, - как же еще такая Вера может преуспеть, отстаивая свое единство, защищая свои интересы и обеспечивая постепенное и мирное развитие своих институтов?" В другой связи Шоги Эффенди писал: "Так пусть же они открыто провозгласят, что, в какой бы стране они ни жили, какими бы развитыми ни были их институты, каким глубоким - желание усилить законы применять принципы, возвещенные Бахауллой, они, ни минуты не колеблясь, подчинят действие таковых законов и применение принципы требованиями правительства своей страны. При своем стремлении руководить административными делами Веры и совершенствовать ее систему, они ни при каких  обстоятельствах не должны нарушать положения конституции, принятой в стране, и уж тем более - не допускать того, чтобы мезанизм их Администрации вытеснял или подменял собою полномочия правительства". Телеграмма, посланная Хранителем в 1930 году одному из  ближневосточных Собраний, очень четко определяет правильную позицию бахаи по данному вопросу: "в случае если правительство не имеет возражений считаю необходимым формирование Собрания". Бахаи, по меткому выражению Шоги Эффенди, не политическая, а "Божественная партия". Они - проводники Его Божественного Правления.
Свободу суверенного государства следовать собственной политике, какой бы ущерб она ни наносила интересам Бахаи, Шоги Эффенди поддерживал и в 1929 году, когда советское правительство экспроприировало первый Храм Бахаи в мире. Невзирая на скорбь, охватившую Хранителя в связи в этой акцией, он писал, что, руководствуясь статьями  принятой конституции, власти действовали "в рамках своих признанных и законных прав". Когда стало окончательно ясно, что никакие воззвания не достигают цели, он отдал распоряжение всем бахаи страны подчиниться декретам правительства, веря, что со временем, как они писал, Бог "приподнимет завесу, скрывающую от взгляда  правителей благородство цели, искренность замысла, прямоту поведения и гуманность идеалов, которые характеризуют пока еще небольшие, но уже достаточно мощные общины Бахаи в любой стране и при любой власти".
Не следует думать, что по мере того как Вера набирала силы, одерживая победу за победой, эта фундаментальная политика, провозглашенная Шоги Эффенди всего через восемь лет после того, как он стал Хранителем, претерпела какие-либо изменения. Это далеко не так. В 1955 году, когда в течение двух лет число стран, вставших под знамена Веры, почти удвоилось, он обратился с телеграфным посланием ко всем Национальным Собраниям, призывая верующих, принимавших участие в самом великом Походе, когда-либо предпринимашемся со времени появления Веры, "где бы они ни находились далеко или близко от дома какими бы жесткими ни были политические режимы при которых им приходится трудиться вновь обдумать всю меру ответственности налагаемую основными требованиями их служения Делу Бахауллы... выше поднять уровень посвященности бдительно бороться с любыми формами искажений искоренять  подозрения не поддаваться малодушию не обращать внимание на критику еще более убедительно демонстрировать верность своим правительствам укреплять доверие гражданских властей своей полной искренности утверждая универсальность целей замыслов Веры провозглашая духовный характер ее основных принципов заявляя о внеполитическом характере ее Административных институтов".
При полной непричастности к политической борьбе вопрос о преданности правительству включает три момента: повиновение, мудрость и, наконец, использование признанных законных каналов. Часто фактору мудрого принятия взвешенных решений не уделяют должного внимания, хотя Хранитель совершенно ясно писал о том, что его всегда следует принимать в расчет; я имею в виду не только его слова: "разнообразие общин, которые трудятся при разных формах правления, в корне отличающихся друг от друга по своим нормам, политике и методам, необходимо требует от всех... членой той или иной общины избегать любых действий, которые могут, вызвав подозрения или спровоцировав столкновения с правительством, навлечь на их собратьев новые гонения..." - но и его неоднократные указания общинам и отдельным верующимп - быть  мудрыми и осмотрительными в служении своей Вере. В мире, где радио и пресса ежечасно обрушивают потоки клеветы и обвинений на другие государства и их политческие системы, бахаи нелегко быть мудрыми. Если вспомнить, как радовался и как горд был Шоги Эффенди, когда первое  Духовное Собрание образовалось в самом сердце исламского мира, вспомнить щедрые похвалы, которыми он приветствовал зачинателя этого предприятия - не только бахаи по вере, но и еврея по происхождению, что заставляло его подвегать свою жизнь двойному риску, - и то, как целых два года этот человек был вынужден хранить молчание, чтобы не выдать себя, до тех пор, пока однажды, трепеща от страха, с молитвой в сердце, не провел первого, кому также суждено было принять Веру, в заднюю комнату своей лавки, где принялся постепенно приоткрывать ему предмет Веры, - только тогда можно представить себе, что имел в виду Шоги Эффенди под мудростью.
В некоторых странах он запретил бахаи сремиться к гланости и приказал порвать все связи с некоторыми сектами и национальностями, которые, узнав о Вере или приняв ее, могли подвергнуть всю пионерскую работу серьезному риску. В этом заключалась самая суть мудрого, здравого подхода, и всякий раз, когда о ней забывали, это приводило к беде.
 С другой стороны, в определенных странах и в определенное время Хранитель, напротив, активно требовал от пионеров и Собраний, если к тому не было препятствий, защищать интересы Веры через легальные каналы, добиваясь ее законного признания, а также обеспечивать поддержку со стороны общественности, используя средства массовой информации.
Однако в подобных случаях, затрагивающих международные интересы и благополучие Веры, руководство должно исходить из Всемирного Центра, который по самой своей природе является единственным авторитетом, могущим выносить суждения по столь тонким и важным вопросам.
Еще одной из наиболее важных путеводных линий мысли было выведенное Хранителем из учений Бахаи понятие единства. Шоги Эффенди писал, что "принцип объединения, который" Дело "отстаивает и с которым отождествляет себя", враги Веры стремятся "представить в ложном свете, как поверхностную и пустую претензию на единообразие"; "Следует покончить с сомнениями относительно цели, одшевляющей всемирный Закон Бахауллы... с одной стороны, он отрвегает чрезмерную централизацию, с другой - отрицает все притязания на единообразие. Его девиз - единство в многообразии..." Хотя принцип Единого Человечества и ставил целью, по утверждению Шоги Эффенди, создание "органически единого во всех основных аспектах своей жизни мира", мир этот  должен был состоять из "бесконечно разнообразных по национальным характеристикам, объединенных в содружество ячеек". Он писал о "разнообразии будущего общества Бахаи" и, требуя, чтобы бахаи уделяли особое внимание привлечению к Вере различных рас, заявлял: "Смешение этих в высшей степени разнородных элементов человеческой расы, гармонично слившихся во всеобъемлющее братство Бахаи, ассимилированных в процессе развития предустановленного свыше Административного Порядка и вносящих каждый свою лепту в обогащение и прославление общинной жизни Бахаи, безусловно является целью, достижение которой должно согревать и заставлять радостно биться сердце каждого бахаи". Вера, писал Шоги Эффенди, "не игнорирует и не стремится нивелировать разнообразие этнических корней, климатических условий, истории, языка и обычаев, образа мыслей и нравов, которыми отличаются друг от друга народы и национальности".
В век прозелитизма, когда нации и политические блоки, различные общества и организации с утра до вечера вдалбливают людям в головы нужные им истины, стремясь лепить их по своему образу и подобию, стремясь навязать друг другу свои политические системы, свою привычку одеваться, образ жизни, характер жилища, систему здравоохранения, свою философию, нравственность и социальные законы, совершенно очевидно, насколько важно для Бахаи опираться на собственные учения и их просвещающие толкования, оставленные Хранителем. Сегодня западный мир охвачен страстью к единообразию. Он старается как можно скорее заставить всех выглядеть одинаково. В результате же, хотя, несомненно, делается много хорошего и материальные блага достигают все большего числа людей, происходят многие вещи, диаметрально противоположные методам и целям Бахауллы.
Помимо неверия, безнравственности и преклонения перед деньгами и прочими материальными богатствами, наш западный материализм стремительно распространяет по всему миру настроения отчаяния, тревоги и чувство глубокой неполноценности среди так называемых отсталых народов. Стоит, пожалуй, сопоставить тлетворное влияние, которое эта кичливость, самодовольство и избыток богатства оказывали на другие народы, с тем, на чем строил свои отношения с этими народами Хранитель.  Почему Шоги Эффенди составлял и публиковал такие подробные списки "народностей" и "племен", вставших под знамена Веры? Быть может, он относился к ним как к отдельным жемчужинам, из которых можно  было составить драгоценное украшение для Дела Бахауллы? Почему он повесил на стенах Дворца в Бахджи изображение первого пигмея-бахаи и первого потомка древних инков, принявшего Веру? Разумеется это были для него не диковинные трофеи, а скорее, лики возлюбленных Иосифов мира, наконец вернувшихся домой, в шатер своего Отца. Прекрасно помню, как однажды Шоги Эффенди узнал, что один из паломников ведет происхождение от древнего королевского рода Гавайских островов. Казалось, он весь лучится радостью и удовольствием, и словно сияющий покров облек этого человека, на долю которого в жизни из-за текущей в его жилах туземной крови выпадали по большей части издевательства и насмешки! Не следует думать, что все это - частные свойства характера Шоги Эффенди или какая-то особая политика. Нет, и еще раз нет. В этом - оражение самой сути учений о том, что каждая частица чеовеческой расы наделена своеобычными качествами и талантами, необходимыми для того, чтобы новый Порядок Бахауллы мог быть разнообразным, богатым и совершенным.
Шоги Эффенди не только проповедовал эту идею, он активно внедрял ее в жизнь через свои многочисленные воззвания, обращения и наставления Собраниям Бахаи: "Первое всеиндейское Собрание учреждено Мейси Небраска", - торжествующе возвещает он в 1949 году. Постоянно помня о словах Абдул-Баха из "Скрижали о Божественном Предначертании" - "уделять  большое внимание образованию и учительской деятенльности среди индейцев, коренных жителей Америки", Шоги Эффенди прелседовал эту цель вплоть до последних месяцев своей жизни, когда, в июле 1957 года, он писал Канадскому Национальному Собранию, что "затянувшееся обращение" американских индейцев, эскимосов и других меньшинств должно получить новый мощный толчок, способный "удивить и побудить к более активным действиям все общины Бахаи западного полушария".
Годом раньше в одном из обращений Шоги Эффенди к Национальному Собранию Соединных Штатов секретарь пишет: "Возлюбленный Хранитель полагает, что вопросам контакта с национальными меньшинствами в Соединенных Штатах не уделяется должного внимания... Он считает также, что вашему Собранию следует назначить специальный комитет по надзору за возможностями подобного рода работы, а затем дать соответсвующие указания местным Собраниям, одновременно побуждая всех верующих проявлять активность в данной области, открытой для любого, поскольку меньшинства всегда остро чувствуют свое одночество и часто гораздо быстрее откликаются на доброе отношение, чем благополучное большинство населения".
Естественным результатом такой политики явилось совершенно уникальное отношение Веры Бахаи к меньшинствам, так полно описанное Шоги Эффенди в книге "Пришествие Божественной Справедливости": "Дискриминация в отношении любой народности, основывающаяся на ее социальной отсталости политической незрелости и немногочисленности, есть вопиющее нарушение духа Веры". Если вы принимаете Веру, "вы должны автоматически и раз и навсегда отринуть различия классов, вероисповеданий и рас и более не возращаться к ним ни под каким предлогом, невзирая на давление обстоятельств фактов или общественного мнения". Далее Шоги Эффенди утверждает принцип, настолько расходящийся с общепринятыми взглядами, что он заслуживает крайне внимательного рассмотрения: "Если какая-либо дискриминация и допустима, то лишь дикриминция в пользу, но ни в коем случае не против меньшинства, касается ли то расовых или иных вопросов.  В отличие от наций и народов земли, будь то народы Востока или Запада, демократы или сторонники авторитарного режима, коммунисты или капиталисты, представители Старого или Нового Света, которые игнорируют, подавляют или истребляют расовые, религиозные или политические меньшинства, находящиеся в их юрисдикции, всякая  организованная община, вставшая под знамена Бахауллы, должна считать своей первейшей и неизбежной обязанностью поддерживать, ободрять и защищать  любые меншинства, к какой бы вере, расе, классу или национальности они ни принадлежали. Принцип этот поистине жизненно важен, а следовательно, точно так же как при равенстве голосов в процессе выборов, как при прочих равных показателях на занятие какой-либо должности представителями различных рас, вероисповеданий или национальностей в пределах общины, предпочтение без колебаний должно быть отдано партии меншинства лишь на том основании, чтобы стимулировать и вдохновлять его, предоставлять ему возможность трудиться в интресах общины". Однажды Шоги Эффенди так сжато и вместе с тем блестяще определили механизм работы этого принципа, что я записала его слова: "меньшинство среди большинства важнее, чем болшьинство среди меньшинства". Иными словами, показателем меньшинства является не численная расстановка сил в рамках нации, а численная расстановка сил внутри проводящей выборы общины Бахаи - так далеко простиралась его забота о любых меньшинствах. Хранитель любил говорить, что, когда  наконец будет образовано государство Бахаи, права религиозных меньшинств внутри него будут строго охраняться Бахаи.
Вера Бахаи не только защищает общество в целом и охраняет права меньшинств, она также отстаивает индивидуальные права - международные права отдельного народа и права отдельного индивидуума внутри общины. "Предсказанное Бахауллой единство человеческого рода, - писал Шоги Эффенди, - подразумевает учреждение всемирного содружества... внутри которого автономия входящих в него государств полностью и решитльно охраняется наравне с личной свободой и инициативой отдельного индивидуума".
Хранитель поддерживал авторитет Собраний так же стойко и последовательно, как и защищал отдельных верующих, питая глубокую любовь к "рядовым" последователям Бахауллы. Пожалуй, нет ни одного воззвания к миру Бахаи или к национальным общинам, которое в то же время не было бы обращено к каждому бахаи отдельно, не только побуждая его инициативу, но и подчеркивая, что без его участия все планы обречены на провал. В письме 1927 года к Американскому Национальному Собранию он писал: "Молясь в стенах Святых Успальниц, я буду смиренно просить о том, чтобы свет Божественного Водительства озарил ваш путь и позволили наиболее эффективным образом использовать тот дух индивидуальной предприимчивости, который, однажды возгоревшись в сердцах всех и каждого, направляемый Величественным Законом Бахауллы, возложенным на нас, приблизит наше возлюбленное Дело к его славной цели". В "Пришествии Божественной Справедливости" он указывал, что долг каждого верующего "как человека, преданного Божественному Предначертанию Абдул-Баха... состоит в том, чтобы приступить к осуществлению и развитию" всех видов деятельности, которая, с его точки зрения, может помочь в осуществлении Плана, постоянно сообразуясь с рамками, установленными административными принципами Веры. Он советовал Американскому Национальному Собранию, удерживая руководство делами бахаи и право окончательного решения в своих руках, одновременно "воспитывать чувство взаимозависимости и сотрудничества, взаимопонимания и обоюдного доверия" между Национальным Собранием, местными органами и отдельными верующими.
Кроткие всегда удостаивались особой благодати. В 1925 году Шоги Эффенди писал: "Случается, что люди самые скромные, малообразованные и неискушенные, подвигнутые неисповедимой силой самоотреченного, пылкого и набожного благочестия вносят заметную и памятную лепту в споры высоких представителей любого Собрания". Хранитель всегда горячо возищался натурами кроткими и чистосердечными и недолюбливал людей агрессивных и амбициозных. Его точка зрения ясно отражена в его воззваниях к пионерам-первопроходцам. В годы первого Семилетнего Плана он писал: "каждый верующий, даже  самый скромный", не должен чувствовать себя отстраненным от участия в великом зачинающемся движении первопроходцев, и никому, "будь он стар или млад, богат или беден", нельзя чинить препятствий, если они действительно хотят послужить Делу. Не останавливаясь на этом, Хранитель пишет  в "Пришествии Божественной Справедливости": ".. несмотря на скромность происхождения, несмотря на свой ограниченный опыт, ошраниченные средства, недостаточное образование, несмотря на тяжелую нужду и заботы, неблагоприятную среду - все обязаны принимать участие... Как часто... самые незаметные привержнцы Веры, необразованные  и практически не обладающие опытом, не занимающие никакого положения, а иногда и не блещущие умом, могли одерживать победы во имя Дела - победы, пред которыми блекли самые блестящие достижения ученых, мудрых и опытных". Далее Шоги Эффенди говорит о том, что если Христос, Сын Божий, смог вдохнуть в Петра, столь невежественного, что, деля свой хлеб на семь частей, он останавливался на шестой, поскольку это - Шабат, День отдохновения, такой дух, что тот стал  Его преемником, то что может помешать власти Бахауллы, Отца, наделить ничтожнейшего из Своих последователей силой творить чудеса, которые затмят сотворенное первыми апостолами Иисуса. Не довольствуясь подчеркиванием долга, возложенного на кротких, Хранитель в недвусмысленных выражениях наставлял людей другого рода: "Таким образом, каждому американскому верующему, особенно же тем, кто живет в достатке, независимо, привык к комфорту и постоянно озабочен погоней за материальными благами, необходимо сделать шаг вперед, посвятив свои средства время и самую жизнь Делу столь великой важности, что человеческому взору не под силу даже смутно различить его будущую славу". А как трогательно звучат его слова о том, что сердце Хранителя "не может не преисполняться радостью, а мысль черпает новое вдохновение при каждом зримом свидетельстве того, как человек откликается на свое высокое призвание".
Вопрос о том, кто такой верующий, как он становится таковым и как вплетается в ткань гибкого, но при этом стройно организованного всемирного Адинистративного Порядка Веры, был совершенно ясен для Шоги Эффенди, но, к сожалению, далеко не так ясен самим Бахаи. Хранителю Дело всегда представлялось чем-то живым и растущим, на разных уровнях, а разных местах. В основном, в коренных вопросах должно соблюдаться единообразие; однако в остальных делах допустимы и даже необходимы различия. Так, фордовский автомобиль повсюду будет автомобилем, потому что это - механизм. Но члены большой семьи - не мезанизмы, и поэтому они все различны - у каждого свой возраст, каждый находится  на определенной стадии развития, роста. Никто не ждет от пятимесячного младенца такого же поведения и сообразительности, как от его деда - университетского преподавателя физики. Поначалу гораздо больше ожиданий связывалось со старыми восточными общинами, особенно с персидской, чем с более молодыми общинами Бахаи, такими как американская и европейская, от них же, в свою очередь, ждали куда большего, чем от еещ более молодых общин Африки и островов Тихого океана. Следует помнить, что, вслед за нашей Верой, ислам - самая молодая из явленных миру религий. Бахаи, вышедшие из исламской среды, в некотором смысле ближе к законам, которые дал нам Бахаулла, потому что Его закон возрос на почве законов ислама, хотя во многом и упразднил их. Поэтому совершенно естественно, что верующие, вышедшие из этой среды, гораздо легче перенимали нормы Бахаи в вопросах статуса личности и с самого начала следовали законам и заповедям Бахауллы, которые можно было применять в том обществе, в каком они жили, те же, кто принял Веру, выйдя при этом из языческой среды или из рядов более старых религий, должны были прежде пройти долгий постепенный путь образования в духе Веры.
Прежде чем пытаться понять, что дает человеку право стать бахаи, попробуем взглянуть на то, как виделось Хранителю Дело Божие и как он управлял им. Если мы проследим пути развития религий прошлого, то увидим, что одним из главных зол было в них отчетливое стремление их последователей придать подвижному, экспансивному, одушевляющему Веру духу некую застывшую форму. Религия - живой, растущий организм. Сам Шоги Эффенди дал прекрасное поэтическое описание этого естественного процесса роста в своем послании к Межконтинентального конференции в Чикаго в 1953 году, сравнив историю религии с деревом, которое росло тысячу лет - от Адама до Баба, давая новые побеги, на которых распускались листья, из почек появлялись цветы, и которое, наконец, произвело Святой Росток - Провозглашение и Откровение Баба. Росток этот, отсеченный безжалостной рукой палача, просуществовал всего шесть лет, но успел дать масло для светильника, чей свет вспыхнул перед Бахауллой во тьме Сейах-Чаль, чье пламя воссияло над Багдадом и озарило Адрианополь, чьи лучи позднее достигли берегов американского, австралийского и европейского континентов, чье сияние сегодня, в Век Строительства разливается над всем земным шаром и, набирая силу, еще многие тысячелетия будет светить над планетой. Поистине мы переживаем всего лишь младенческую пору!
Мелкие натуры инстинктивно пытаются ограничить сферу своего существования, оградить станами свою маленькую жизнь, подогнать все под свою мерку, чтобы чувствовать себя уютно и безопасно. Это неизбежно означает, что кирпичи, из которых они строят свои стены, взяты из дома, где они жили прежде, что, фигурально выражаясь, переехав на новое место, они стремятся окружить себя старыми, привычными вещами. Натуры крупные, значительные, напротив, раздвигают горизонты, устанавливают новые границы, освобождая место для роста. Читая письма Хранителя и те, что приходили ему, достаточно несложно подметить, что он постоянно поддерживал абсолютное равновесие между тем, что было важно и пригодно для нынешнего состояния Веры, и тем, что могло вредно отразиться на ее развитии, сковать его, превратив живые учения в незрелую догму, слишком узкую, ограниченную национальными или провинциальными интересами, по сектантски замкнутую и поэтому неспособную развиться в новый Миропорядок с собственным всемирным правительством и всемирным сообществом. Став бахаи, я часто размышляла над тем, почему многие люди, будучи в жизни выдающимися практиками как врачи, бизнесмены, юристы, инженеры и так далее, не применяют своих способностей в жизнедеятельности общины. В результате получалось, что для них Утопия - это как бы фильм: достаточно заправить пленку, включить аппарат, и на экране сама собой появится живая, реальная жизнь.
Иное дело - Хранитель. Он приступал к очередной задаче - будь то возведение Административного Порядка, воплощение Божественного Предначертания Абдул-Баха, организация своей работы или работы мира Бахаи - совершенно так же, как то делали великие художники эпохи Возрождения, трудясь над своими полотнами и величественными фресками. Сначала появлялись эскизы, картоны, запечатлевавшие идею в целом: масштаб, цвет, пропорции; затем целое разбивалось на квадраты; части переносились на постоянную поверхность, и великие путеводные линии заполнялись контурами, объемными фигурами; затем шла проработка деталей, появлялись цвета, краски и так - с бесконечным терпением - пока не достигалось искомое совершенство. Таков был метод Шоги Эффенди, и он никому не позволял начинать работу, пока не был окончательно готов сам холст. Что же это означало на практике?
Начинаешь вспоминать - и примерам нет конца. После кончины Учителя мы хотели назавтра же иметь свой Дом Справедливости. Прошло сорок два года, прежде чем основание, на котором он мог бы прочно покоиться, ярус за ярусом возникло в виде местных и Национальных Собраний. Мы хотели получить английский перевод Акдаса. Не скоро, но большая его часть была переведена, и еще многое мы усвоили из цитат, которые часто приводил сам Шоги Эффенди; с некоторыми законами, заповедями и подробностями, не до конца проясненными, мы познакомились позже, в свой черед; все это требовало  очень тщательной работы, часть которой выполнил сам Хранитель под конец жизни. Нередко бывало, что группа энтузиастов, горячих голов хотела немедленно организовать где-нибудь в тихой сельской местности поселение Бахаи и на практике воплотить экономические принципы учений (разумеется, это было бы лишь плоскотное, а не объемное, полнокровнео осуществеление Утопии), но Шоги Эффенди неизменно отвечал: время еще не пришло, сосредоточьте усилия на увеличении числа верующих, групп, Собраний. Мы хотели построить школу в столице; нет, только не в столице, был ответ - там любая неудача, вполне возможная  при нехватке рабочих рук и ограниченности фондов, будет на виду и скомпроментирует  Дело, лучше начать где-нибудь в глубинке, скромно, не привлекая  особого внимания. Мы хотели, чтобы у Бахаи был свой университет - разве могло прийти в голову писателю, которому  никогда в жизни не приходилось одалживаться и который никогда не слыл миллионером, что подобное предприятия парализует всю остальную деятельность в стране и даже потребует фондов, и без того ограниченных, которые предназначались, чтобы открыть перед Верой весь мир! Безошибочный инстинкт во всех случаях предостерегал Шоги Эффенди от того, что в коммерции называется сверхзатратами. Он шел на риск, но только если риск этот был оправдан. Здравый смысл в нем был столь же силен, сколь и вера. Он твердо верил в чудеса, но никогда не относился  ко Всемогущему, как к соучастнику по заговору. Изучая жизнь Абдул-Баха, мы и здесь  обнаружим то же удивительное рановесие практического, трезвого ума и неколебимой веры.
Вспоминается еще один маленький, но не менее показательный пример. Речь - о спиритуализме. "Хранитель полагает, - пишет секретарь, - что сейчас ему не время делать какие-либо особые заявления по этому поводу... существуют вещи более важные, на которых друзьям следует сосредоточить свое внимание, в частности, учреждение новых собраний и групп". Часто ответ был именно таким: "не время", "еще не пора". Водрузите знамя Бахауллы в отдаленнейших уголках земли, обратие челвечеств в Его Веру, заложите основы Царства - и не думайте о том, как расставить безделушки в доме, который еще не достроен.
С первых же дней своего служения Шоги Эффенди принялся за создание порядка в тогда еще относительно маленьком мире Бахаи, состоявшем из всего лишь тридцати пяти стран, которых коснулся хотя бы луч Света Бахауллы. Про себя он ясно видел великие путеводные линии, а с годами, по мере того как община верующих росла и становилась  опытнее, видение это приобретало все большую ясность и отчетливость. Сам Абдул-Баха  в Своем Завещании предугадывал подобное развитие его характера, когда писал о Хранителе, что "день ото дня счастье его, радость и сила духа будут прибывать и уподобится он плодоносному древу". Время и объем моей книги не позволяют подробно, хронологически воспроизвести эту эволюцию. Мы должны попытаться ухватить общие черты и проследить за тем, как они постепенно  дополнялись деталями. Всякий раз, что я слушала Шоги Эффенди и наблюдала за ним, я чувствовала, что это единственный истинный Бахаи в мире. Каждый, притязающий на то, чтобы быть Бахаи, несет в себе частицу Веры, имеет свое представление о ней, смотрит на нее со своей точки зрения, так или иначе окрашенной и ограниченной его индивидуальностью, но Хранитель видел Веру как целое, во всем ее величии и совершенной гармонии.  И он обладал не только видением, но и способностью анализировать и с поразительной  ясностью выражать то, что видит.
Возьмем, к примеру, его краткое определение того, что представляет из себя Вера Бахаи в общем порядке вещей: "... следует твердо заявить, что Откровение Бахауллы безоговорочно упраздняет все прежние Заветы, бескомпромисно поддерживает все заключенные в них вечные истины, полностью и решительно признает Божественное происхождение их Творцов, не покушается на святость их подлинных Писаний, отвергает любые попытки принизить статус их Основателей или их духовные идеалы, проясняет и согласует их функции, заново утверждает их общую, неизменную и основополагающую цель, примиряет кажущиеся расхождения их доктрин и требований, с  благодарной готовностью признает их вклад в постепенное развитие единого Божественного Откровения, без колебаний признает, что оно само лишь звено в цепи среди постоянно развивающихся Откровений, дополняет их учения законами и заповедями, соответствующими  безотлагательным нуждам и продиктованными растущей восприимчивостью стремительно развивающегося и непрестанно меняющегося общества, а также провозглашает свою готовность и способность принять в свое лоно враждующие  секты и фракции, дабы они стали единым всемирным Братством, действуя в рамках системы и в согласии с положениями предначертанного свыше, всеединящего и всеискупительного Порядка". И читателю моментально становится ясно, какое место во всемирной исторической панораме занимает этот "величайший и духовной и религиозной истории человечества Завет".
"Основной миссией" этой Веры - "одновременно сути, обетования, примирителя и объединителя всех религий" - является построение Божественной Цивилизации. Помню, как в ходе беседы Шоги Эффенди с его бывшим преподавателем из Американского университета в Бейруте, отвечая на вопросы этого человека, он замечательно определил, что такое цель жизни для Бахаи. Хранитель говорил о том, что целью жизни Бахаи является активная деятельность, направленная на достижение единства человечества. Затем он указал на то, что Бахаулла явился именно в то время, когда Его Послание могло и должно было быть направленным всему миру, а не только отдельным людям; что путь к спасению сегодня лежит через спасение мира, изменение мира, всемирное преобразование общества и что возникшая в результате мировая цивлизация, в свою очередь, отразится на составляющих ее людях и приведет их к искуплению и преображению. Снова и снова Шоги Эффенди подчеркивал в своих писаниях и устных беседах, что оба процесса обязательно должны протекать одновременно - преобразование человека не должно отставать от преобразования общества. Для него всегда было очевидно, что индивидуальное возрождение, как он писал, обращаясь к не-бахаи в 1926 году, есть "прочное и надежное основание, на котором измененное общество" может развиваться и процветать. Но как можно было создать образец будущего общества, хотя бы маленький хрупкий зародыш будущего Всемирного Содружества Бахауллы, как проложить путь в новый мир, если все ургом было по-прежнему пронизано вымирающими, обреченными общественными отношениями?
Вооружившись, как скальпелем, толкованием писаний Веры, Шоги Эффенди приступил к операции. Хотя внимательное чтение нших учений и без того поккзывает, что Всемогущий Господь во все века давал людям одну религию, а Пророки излагали ее каждый в свою историческую эпоху, неизменным оставался тот факт, внушал Шоги Эффенди, что долгом ченловека при появлении очередного Завета было придерживаться его во всех его формах, полностью порывая с внешними формами и подчиненными законами старых релегий. Как мог любой честный христианин оставаться в стенах своего храма, молясь о пришествии Отца и Его Царствия, если сердцем он прекрасно понимал, что истинный Отец - Бахаулла и Его Царствие возникало одновременно с установлением Его законов и системы, отраженной и воплощенной в Административном Порядке? Бахаи Востока и Запада в той или иной степени смутно понимали это, но теперь, читая обращения Хранителя, начинали различать четкую границу между светом и тенью, не оставляющую места мирным сумеркам - компромиссу с родственными чувствами, общественным мнением и личными убжедениями. Свет или тень - таков был выбор. Одно лишь сознание того, что они являются всемирным корпусом людей нового Дня, нового Завета, как никогда пржеде, сказало очистительное  и укрепляющее воздействие  на всех верующих мира. Если прибегнуть к нехитрой метафоре, Бахулла построил корабль, Учитель развел пары, а Шоги Эффенди отдал якоря и пустился в спокойное плавание. Шло время, и уже не только не-бахаи начинали по-новому смотреть на нас, но и мы сами начинали видеть себя по-новому. Постепенно мы осознавали, что мы - не новая часть общества, в котором живем, а само по себе новое общество, что мы - будущее.
Именно с учетом этого процесса мы должны рассматривать, как с течением времени изменилась ситуация в том, что касается вступления в ощину новых верующих. В первые полторы декады служения Шоги Эффенди от органов Бахаи, особенно на Западе, требовалась полная уверенность в том, что лица, становящиеся бахаи, отдают себе отчет в серьезности своего шага. Одним из необходимых условий был разрыв с прошлым. "В противном случае, - писал Шоги Эффенди в 1927 году, - те, чья вера еще незрела, будут бесконечно пребывать в совтоянии неопределенности и не смогут всем сердцем, со всей понотой отдаться учениям Дела". На протяжении этих лет Вера приобрела гораздо большую известность, завоевала признание во многих западных странах как независимая религия со своими собственными законами и системой - в этом процессе огромную помощь оказал ей мусульманский суд в Египте, заявивший, что она не является частью ислама и чужда ему, как христианство и иудазм, - а также была широко признана в качестве полноправной Веры. Тем не менее, Шоги Эффенди, ни на минуту не ослаблявший  бдительность и чрезвычайно чувствительный ко всему, что касалось жизни Дела, подметил среди административных учреждений тенденцию чересчур усердствовать в выполнении его распоряжений, отданных в 1933 году, о приеме новых верующих "без излишней поспешности". Черзмерная жестокость поставила под угрозу главную цель всех учреждений Бахаи - обратить человечество в Веру Бахауллы. Со всем пылом стараясь осуществить указания Шоги Эффенди, бахаи местами впадали в крайность и производили столь строгий отсев, что стать бахаи оказывалось более чем сложно. Поэтому в 1938 году Шоги Эффенди счел необходимым дать распоряжение американским Собраниям - "отказаться от слишком строгого соблюдения второстепенных требований, которое может стать препоной на пути всякого искреннего кандидата" - и подчеркнул, что обязанность общин бахаи состоит в том, чтобы воспитывать новых верующих уже после принятия в Веру, давая им время достичь необходимой зрелости.
По мере того как Вера обретала цельность и силу, по мере того как на Востоке и Западе образовывались и начинали мощно и систематически функционировать все новые и новые Национальные Собрания, по мере того как народы земли все больше отдавали себе отчет в существовании новой религии как независимого Откровения со своей собственной системой, - Шоги Эффенди корректировал свои указания. Особенно же отношение к принятию новых бахаи изменилось в период великого Десятилетнего Плана Образования и Консолидации; теперь мы были сильны, теперь мы стояли на прочной неколебимой основе, теперь мы наконец, наконец-то могли свободно общаться  с массами людей по всему миру. Распахните двери настежь и спешите в спасительный кочег Бахауллы! Настал час исполнить заповедь Абдул-Баха:  "Увещевайте народы в этих странах, в их столицах, на островах, в собраниях и церквях - да вступят они в Царствие Абха!"
Иными словами, добившись своей цели, Шоги Эффенди изменил и свою тактику. Он уведомил Американское Национальное Собрание, что от кандидата, в первую очередь, должно требоваться признание им положения Баба, Предтечи; Бахауллы, Творца, и Абдул-Баха, Образца Веры; подчинение всему, что было Ими явлено; твердая приверженность положениям Завещания Учителя; а также тесная связь с духом и формой всемирной системы Администрации Бахаи. Таковы были "основные факторы", и дальнейшие попытки углубить их, сделать более подробными могли, по словам Шоги Эффенди, лишь запутать дискуссию и привести к противоречиям, пагубным для роста Дела. Чтобы покончить с этим  весьма деликатным предметом, он настоятельно просил друзей "воздерживаться от слишком жесткого провдения демаркационной линии", если только не возникнет какое-либо вбсолютно непредвиденное обстоятельство и другого выхода не будет.
Баб, Бахаулла, Абдул-Баха и Шоги Эффенди были Великими Учителями. Служение каждого, столь разное по характеру, в первую очередь было посвящено возвышенной цели - привести человечество под сень целительной, умировторяющей, пробуждающей душу к новой жизни Веры. Вновь и вновь, с неослабным упорством, на протяжении тридцати шести лет Шоги Эффенди спалчивал нас во имя достижения "первоочередной задачи - обучения людей Вере... задачи", как он уверял нас в своем последнем Послании Ризвана, обращенном к Миру Бахаи, "... столь священной, столь важной и столь безотлагательной; которая не может оставить равнодушным ни единого человека; краеугольного камня на котором будут незыблемо покоиться многочисленные институты набирающего силу Порядка - подобная задача должна с течением времени завоевать приоритет среди всех прочих  сфер деятельности Бахи"; задачи, которой Сам Бахаулла отдавал приоритет, о чем Шоги Эффенди постоянно напоминал нам, подкрепляя свои призывы цитатами из писаний Бахауллы: "Учите Делу Божьему, о люди Баха, ибо Бог возложил на кждого долг возвещать Свое Послание, и это - самое почетное из всех деяний". "Сосредоточьте ваши усилия на распространении Веры Божией". "Настал день, кгда нельзя молчать. И немало придется пострадать людям Баха, когда с величайшим терпением и выдрежкой поведут они за собой народы земли к Величайшему Горизонту". "Отомкните уста и не уставайте возвещать Его Дело. И это будет для вас большим благом, нежели  все сокровища прошлого и будущего..." Бахаулла придавал такое значение учению Его Делу, что он твердо наставляет Своих последователей, которые неспособны сами принять в нем участие, "исполнить свой долг и назначить вместо себя того, кто сможет возвещать Откровение". В 1938 году Шоги Эффенди писал, что "Наказ Учительствовать, имеющий такое жизненно важное отношение ко всем", должен стать в грядущем "первостепенной заботой" каждого отдельного Бахаи и что Собрания на всех сових заседаниях должны уделять специальное время тому, чтобы "честно и набожно рассматривать пути и средства, могущие способствовать расширению и развитю учительской капмании".
Хранитель совершенно ясно и неоднократно заявлял, что учительствующему следут "вначале воздерживаться от применения и навязывания тому, кто сремиться обрести новую Веру, слишком жестких правил и законов... Пусть не довольствуется до тех пор, пока не внушит своему духовному чаду столь глубокого и сильного стремлиния, которое заставит его самого, в свою очередь, восстать и посвятить свои усилия пробуждению других душ, а также поддержке законов и принципов, лежащих в основании принятой им Веры".
Если собрать все написанное Хранителем на тему учительства, то получится объемистый том. Причем цель везде была ясна, обязанности четко определены, методы приемлемы и гибки. Так много слов употреблял Шоги Эффенди, характеризуя новых Бахаи, примкнувших к Вере Бахауллы:  он называл их "обращенными", "кандидатами", "Верными приверженцами", "новыми верующими", "открытыми последователями" Веры и еще многими, яркими и врыажющими глубокую симпатию именами; он говорли о том, что они "вступили в воинство", называл и "обращеннымит", "провозгласившими свою веру", "принявшими Веру", "вставшими под знамя Бахауллы", "отстаивающими Его Дело", "вступившими в ряды правоверных"и т.д. В наш век засилья банальных, стереотипных клише не вредно об этом помнить. Могу добавить, что мне ни разу не приходилось слышать от него чего-либо неподобающего в связи с принятием Высшего Явления Божьего, какой-нибудь уродливой и бессмысленной фразы, которые часто служат синонимом духовного возрождения. Шоги Эффенди никогда не отказывался от правильного употребления английских слов, только потому что некоторые слова приобрели непопулярные дополнительные значения. В Вере Бахаи нет священников и миссионеров, однако Бахаи становятся "миссионерами" во имя великой цели "обращения новых верующих".

Информация о материале

Просмотров: 759

Для того, чтобы составить связную картину того, что Шоги Эффенди называл первой эпохой в развитии Божественного Предначертания Абдул-Баха, эпохи начало которой он объявил в 1937 году, которая должна была закончиться в 1963  и включала "три последовательных" похода, следует обратиться назад, изучив его писания хронологически, поскольку в них ясно отразилось движение  его мысли и возниконвение графика, лежащего в основе осуществления его планов.  Сразу после кончины возлюбенного Учителя главной целью жизни Хранителя стало исполнение Его желаний и завершение Его трудов. Божественный План, задуманный Им в один из наиболее мрачных периодов в истории человечества, был, по утверждению Шоги Эффенди, "уникальным и великим замыслом Абдул-Баха", воплощенным в Его Скрижалях к Бахаи Соединенных Штатов и Канады, который "на много поколений вперед теснейшим и неисповедимым образом сплетал воедино" судьбы всех  последователей Бахауллы североамериканского континента; целых двадцать лет, пока в резльтате медленно возникавшего Административного Порядка не была создана "система его эффективного осуществления", проблемы, связанные с Планом Абдул-Баха, пребывали в состоянии неопределенности. Мы склонны забывать, какое значение придавал Хранитель этому фундаментальному замыслу, поэтому обратимся к его собственным словам. В самом начале первого Семилетнего Плана, в 1939 году, он писал Американской Общине: "Используя все находящися в их распоряжении ресурсы, они способствуют росту и упрочению того первопроходческого движения, ради которого и был изначально создан весь механизм их Административного Порядка". Восемнадцать лет спустя взгляды Шоги Эффенди в этой связи совершенно не изменились: в августе 1957, незадолго до своей кончины он пишет одному из Европейских Национальных Собраний: "Успехи в деле крайне важной учительской работы и жизненно необходимого процесса обращения отдельных верующих, ради которых и был создан тщательно отработанный механизм Административного Порядка, оставляют желать много лучшего".
Именно Хранитель создал этот "тщательно отработанный механизм" с помощью добровольны- орудий, которых он нашел в лице сероамериканских верующих, на лету схватывавших его мысль, беспрекословно подчинявшихся его командам и всегда спешивших испонить его распоряжения. Именно Хранитель, один, обладал божественным и непререкаемым правом напрвлять воинства света Бахауллы в их битве с силами тьмы. "Скоро, - писал Он, - Порядок дня сегодняшнего упразднится и новый придет ему на смену". Этому Порядку суждено было поколебать уклад мира, до сей поры известного людям. Отпрыск Бахауллы и Абдул-Баха оказался в силах не только уловить оттенки Их мысли, но и организовать Их  мысли, но и организовать Их учения и Их последователей.
Если мы правильно подойдем к событиям 1937 года, произошедшим в начале первого Семилетнего Плана, то увидим, как Шоги Эффенди на сороковом году жизни, подобно боевому генералу армии североамерикнских бахаи, выступил в поход за духовное завоевание западного полушария. В то время как другие полководцы, знаменитые в глазах всего мира, вели за собой огромные, сеющие разрушение армии, развязывали неслызанные по жестокости сражения в Европе, Азии и Африке, этот безвестный генерал, непризнанный и никем не воспетый, трудился над замыслом кампании, несущей жизнь и имеющей гораздо более далеко идущие последствия. Тех вдохновляли на битву национальная рознь и амбиции, его - любовь и самопожертвование. Те боролись за сохранение отмирающих понятий и ценностей, за устаревший порядок вещей. Он - боролся за будущее, а наступление  сияющего века мира и единства, за единое мировое мировое общество и Царствие Божие на земле. Их имена и сражения, в которых они участвовали, были скоро забыты, но имя Шоги Эффенди и слава его растут день ото дня, и величие его побед никогда не будет забыто. Светило его гения и достижений не померкнут еще тысячу лет, озаряя мир как часть Завета Бахаи.
Обозревая поразительный объем жизненного материала, связанного с Планами Хранителя, не станем забывать, что, хотя первое организованное применение Духовного Наказа Абдул-Баха американскими верующими  - заметим также, что этот термин относится не только к верующим Соединенных Штатов, но и к Бахаи всей Северной Америки, - приходится на начало первого Семилетнего Плана, он был уже поддержан группой набожных америкнаских последователей Веры, большинство которых Шоги Эффенди называл "женщинами-первопроходцами", мгновенно откликнувшимися на "Скрижаль о Божественном Предначертании", представленную на Одиннадцатый Ежегодный Съезд Бахаи в Нью-Йорке в 1919 году, после чего влияние Скрижали распространилось на Австралию, самые северные столицы европейских государств, на страны Центральной Европы, Балканский полуостров, достигло берегов Африки и Латинской Америки, некоторых стран Азии, а также островов Таити и Тихого океана. На протяжении тридцати шести лет Шоги Эффенди никогда не забывал деяния этих благочестивых душ, постоянно упоминая их в обращениях, посланиях и письмах. Однако он ясно давал понять что подобные "миссионерские" предприятия американских бахаи, зачастую приводившие их на другой конец света, носят "пробный", "несистематический" характер. С началом первого Семилетнего Плана начиналась новая эпоха.
Когда Божественное Предначертание окончательно исполнится - мы не знаем. С огласно легенде там, где радуга касается своим концом зесли, закопанд золотой клад, так что вполне возможно, что конец нашей славной радуги уходит в Золотой Век нашей Веры. Значению Божественного Плана Хранитель посвятил бесчисленное множество страниц. Он писал, что это "самое масштабное духовное начинание в олозримом прошлом"; "самое могучее средство развития Всемирной Административной Системы"; "первостепенно важный фактор зарождения и расцвета Миропорядка на Востоке и Западе". В руки американских верующих, "привилегированных адресатов этих эпохальных Скрижалей", "авангарда глашатаев Порядка Бахауллы", Провидение дело ключ осуществления Божественного Предначертания", с помощью которого они отомкнут дверь, ведущую к исполнению их непредставимо славной судьбы. Если они последовательно воплотят этот План Учителя в разных его фазах, то, уверял их Шоги Эффенди, он приведет их в Золотой Век Веры, где свершится обетование Абдул-Баха и они взойдут "на престол вечного господства", когда "вся земля" будет "полниться молитвами" об их "величии и торжестве".
Для Шоги Эффенди все было ясно: существовал единый План, все остальное были новые и новые планы! После начала первого Семилетнего Плана на протяжении многих лет и в различных частях света появлялись свои планы - Девятнадцатимесячный, Двухлетний, Трехлетний, Сорокапятимесячный, Четырех с половиной годовой, Пятилетний, Сорокапятимесячный, Четырех с половиной годовой, Пятилетний, Шестилетний и другие; но независимо от того, был ли он сам их инициатором или же они спонтанно возникали в среде бахаи, он всегда четко представлял их место в общей картине. Существовала Богоданная Миссия, заключенная в Богоданном Наказе, доверенном американским верующим; эта Миссия была уготована им от рождения, но исполнить ее они могли, только повинуясь наставлениям Учителя, Его "Скрижали о Божественном Предначертании", и одерживая победы во всех походах: все прочие планы, писал Шоги Эффенди в 1949 году, есть не что иное, как дополнения к тому обширному предприятию, чьи черты были обрисованы в тех же Скрижалях и которые, по самой их природе, следует рассматривать как местные по масштабу в противопложность всемирному характеру Миссии, доверенной общине первострителей Миропорядка Бахауллы и глашатаев цивилизации, которую этот Порядок в конечном счете учредит".
Если сравнивать Шоги Эффенди с полководцем, то его штабом несомненно было Американское Собрание; оно получало указанря непосредственно от него, и отношения между обоими установились самые проникновенные и исполненные духа взаимопонимания. Но он никогда не забывал, что славу войска составляют солдаты, "рядовые" как он безошибочно называл их. Он не уставал взывать к ним, вдохновлять их и напоминать, что каждый североамериканский верующий несет прямую ответственность за успех или неудачу Плана. Зная склонность человеческой натуры уклоняться от поставленной цели, он постоянно повторял им, какие задачи уже предприняты, какая ответственность лежит на них, в чем состоят непосредственные нужды. Когда очередной поход близился к завершению, а успех на определенных направлениях оставался под вопросом - его призывы звучали настоящим крещендо, и, повинуясь им, Бахаи одерживали очередную победу. Когда перечитываешь его обращения к американским верующим за тридцать шесть лет, возникает почти реальное ощущение, что он жил бок о бок с ними. Конечно, и они жили, пусть даже не ведая об этом, в его жизни, его мыслях, молитвах, планах - его тревогах и заботах. И, пусть это послужит им в утешение, они принесли ему много радости, подарали немало надежды и никогда не повергали его в отчаяние. Пусть память о них останется непорочно чистой.
Шоги Эффенди, в каком-то смысле очень похожий на вулкан перед извержением, нередко обнаруживал себя предварительными толчками. В 1933 году он дает телеграмму Американскому Съезду, привлекая его внимание к тому, какое огромное значение имеет в данный момент пробуждение сил, которые  провозгласят начало эры, чье сияние "должно затмить Героический  Век нашего возлюбленного Дела... в которую Горний Сонм ожидает их". Более конкретно звучат строки его послания Бахаи, собравшимся в  1935 году, чтобы отпраздновать  завершение купола Храма: "Пробил новый час... он призывает  к систематическим общенациональным усилиям в поддержку учительской работы..." Десять месяцев спустя его обращение звучит еще более категорично, почти пророчески - холодное дыхание надвигающеся войны чувствуется в нем: "Новая стадия постепенного развертывания Периода Строительства нашей Веры, в которую мы только что вступили - этап усиленной учительской деятельности, - совпадает с мрачным периодом охватившего весь мир бессилия, нарастающего распада и повсеместного разочарования в судьбах обветшавшего века". В своей телеграмме к Съезду 1936 года он говорит о том, что нельзя терять драгоценные  возможности современного момента, требует еще раз обдумать "исторический призыв, провозглашенный Абдул-Баха в Скрижали о Божественном Предначертании" и решили, как обеспечить его "полное выполнение", в  момент когда человечество "приближается к опаснейшей грани своего существования". Конечно строки послания - жемчужина, которая давно уже зрела в сердце Хранителя: "Во имя Господа каждый штат Американской республики каждая республика американского  континента ныне в конце этого славного столетия да проникнется светом Веры Бахауллы воздвигнет структурную основу Его Миропорядка". Итак, путь перед нами был открыт! Прозвучал салют в честь начала Божественного Плана!
Перед новым Семилетним Планом стояла "триединая задача": первое - закончить внешнюю отделку первого Машрик уль-Азкара в западном мире; второе - учредить по одному местному Духовному Собранию в каждом штате Соединенных Штатов Америки и в каждой провинции Канады; третье - создать по одному центру в каждой латиноамериканской республике, "чье вступление в Братство Бахауллы", как писал Шоги Эффенди, "было изначально предусмотрено Планом". Каждая нация западного полушария должна была "органично войти в ткань победносного Порядка Бахауллы", и Хранитель указывал нам, что двадцать независимых латиноамериканских республик "составляют примерно одну треть всего числа суверенных мировых государств" и что План представлял собой не что иное, как "многосложную двуединую кампанию, которая должна разворачиваться одновременно в Северной и Латинской Америке".
Не прошло и двух лет после начала этого исторического учительского движения, как в Европе разразилась война; прошло еще два года - и уже Соединенные Штаты, а практически и вся планета, были вовлечены в военное противостояние. Семилетние военные действия происходили на фоне тяжелейших страданий и самой мрачной угрозы, когда-либо нависавшей над Новым Светом. Усилия, которые Шоги Эффенди прилагал, чтобы следить за выполнением первого Плана Божественного Предначертания, вдохновлять и руководить его осуществлением, кажутся невероятными. Одно за другим он отправлял послания Национальному Духовному Собранию Бахаи Соединенных Штатов и Канады. В 1937 году он уведомил их, что осуществление Двойных предприятий  этого Плана озарит заключительные годы Первого Века Бахаи "светом не менее ослепительным", "чем те бессмертные деяния, которые возвестили о рождении и начале Героического Века Веры". В 1938 году он сообщает им, что "тьма, сгущающаяся над Старым Светом", придает их трудам "безотлагательность и важность", которые невозможно переоцинить. Латиноамериканская кампания стала "одной из наиболее славных глав в международной истории Веры, и от ее успеха зависит успех будущих Планов. Она знаменовала, тепелеграфировал он, "долгожданное открытие всемирной миссии, составляющей великое наследство Абдул-Баха Общине Бахаи Северной Америки". Она явилась не чем иным, как "прелюдией Первого Действия той величественной Драмы, основной темой которой служит духовное завоевание восточного и западного полушарий". И однако все это следовало считать "лишь началом, пробой силой, первой ступенью еще более грандиозного похода".
По истечении двух лет работы над Планом, когда внешняя отделка Храма стала продвигаться вперед вполне удовлетворительными темпами, а ряд пламенных обращений Хранителя (равно как и его пожертвование девятисот  фунтов, которые он чувствовал "настоятельную необходимость" и был "горд" внести на учреждение девяти постоянных первопроходческих  поселений в штатах и провинциях Северной Америки, где и прежде не существовало (заверил, что все предварительные шаги на домашнем фроне успешно предприняты, - Шоги Эффенди взмахом руки направил свои войска вдоль побережий и на острова Центральной Америки, следуя, как он выразился в телеграмме, "методическому продвижению по линиям, начертанным пером Абдул-Баха". Несмотря на груз собственных забот, он уведомил друзей о своем желании лично поддерживать контакт с первопроходцами Северной, Центральной и Южной Америки. Что эти письма значили для, как он выражался, "поддержки разобщенных первопроходческих постов, широко разбросанных по необъятным площадям обеих Америк", в полной мере может судить  лишь тот, кто сам получал их, но, я полагаю, что этот и более поздние походы вряд ли имели бы успех без связи, которую Хранитель поддерживал с верующими. Исходящая от него любовь, доброе, понимающее слово заставляло их удерживать свои позиции. Многие до сих пор стойко удерживают их благодаря письмам с подписью "Истинно ваш брат, Шоги".
Через год после вспышки "всемирного пожара", чье опустошительное пламя, как писал Шоги Эффенди, занявшись на Дальнем Востоке, теперь полыхало над Европой, Африкой и угрожало не только Всемирному Центру, но даже Америке - "главной цитадели Веры", как он определил ее, - всего лишь две латиноамериканские республики еще могли принимать первопроходцев. Обитатели "последней Цитадели", безусловно, исполняли свой долг - "нести священное пламя во все республики западного полушария" - самым подобающим образом. В Персии верующие по-прежнему подвергались преследованиям; в России Вера была подавлена, а национализированному Храму угрожала  опасность; в Западной, Юго-Восточной и Центральной Европе бахаи репрессировали, а в Германии движение было полностью запрещено; в Северной Африке  верующие становились объектами фанатичных религиозных нападок; распространение военных действий поставило сам Всемирный Центр под весьма серьезную угрозу. Не удивительно, что Шоги Эффенди писал американским верующим, что "Надежды и чаяния огромного числа верующих Востока и Запада, старых и молодых, свободных и угнетаемых", целиком зависят от "успешного свершения" их трудов! Не удивительно, что он призывал их "дерзать, быть стойкими, не бояться жертв, бестрепетно и несгибаемо переносить все трудности до самого конца"! Не удивительно, что он заверял их: "Величие их задачи поистине соизмеримо со смертельными опасностями, которые отовюду грозят их поколению. По мере того как тьма сгущается над терпящим крах миром, сияющие очетрания их искупительной миссии делаются все отчетливее день ото дня. Симптом охватившей весь мир болезни - смятение - поразило  современное общество, и в то время как всемирной религии суждено укрепляться, мир неизбежно придет к катастрофе, из которой родится сознание всемирного братства, сознание, которое одно лишь может стать соответствующей основой для организации всемирного единства, от которого необходимо зависит длительный мир во всем мире, мир, который, в свою очередь, положит начало всемирной цивлизации, наменующей наступление века единой человеческой расы". Американских верующих, говорил он, "пробудило к действию зрелище медленно разлагающейся цивилизации". Если бы он не выразил им в словах, воспламенивших их воображение, характер их ответственности за состояние мира, они не пробудились бы к столь грандиозным свершениям.
Если мы оглянемся на славные и страшные годы последней войны, успешное завершение первого Семилетнего Плана может поистине показаться чудом. В то время когда число обитателей Европы и Азии сокритилось почти в десять раз, когда неслыханные  опасности угрожали Всемирному Центру буквально отовсюду, когда Соединенные Штаты и Канады оказались втянутыми в мировой конфликт со всеми сопутствующими бедствиями, ограничениями и вспышками жестокости и ненависти, - горстке людей, бедных ресурсами, но богатых верой, не имеющих достаточного престижа, но в преизбытке наделенных решимостью, удалось не только вдвое увеличить число Собраний Бахаи в Северной Америки и обеспечить существование по крайней мере одного в каждом штате Федерации и каждой провинции Канады, но и завершить исключительно дорогостоящую отделку Материнского Храма на шестнадцать месяцев раньше намеченного срока, и не только образовать сильную группу Бахаи в каждой из двадцати латиноамериканских республик, но и пятнадцать Духовных Собраний по всей территории. В заключительные месяцы Плана Шоги Эффенди отважно штурмовал последние невыполненные задачи во главе своего доблестного небольшого войска, охваченного порывом такого вдохновения, что оно едва ли чувствовало груз усталости, легшей ему на плечи за семь лет непрерывной борьбы. Солнце второго Века Бахаи взошло в победном сиянии. Обратившись к своем когортам, Шоги Эффенди сказал, что он и весь мир Бахаи испытывают перед ними такую благодарность, которую невозможно "ни выразить, ни описать". Стоит  ли удивляться его словам о том, что эта община "ярко демонстрировала свою способность справиться даже с такими сверхчеловеческими задачами, какие были на нее возложены".
За двадцать лет под руководством Шоги Эффенди, по его эскизу Бахаи выткали ковер трех великих Походов, пришедшихся на годы его служения. Среди многокрасочных сцен кипучей работы, разнообразной и осуществлявшейся по всему земному шару, можно различить три блистающих золотых оси - три великих Столетних Годовщины, исторические вехи, к которым он  протягивал нити своих планов, которые возвращались к нему в виде еще более великолепных узоров. Первая из этих Столетних Годовщин - 23 мая 1944 года. Волею Провидения подавляющая часть общин Бахаи за все годы войны не потеряла связи с Хранителем и Всемирным Центром и, невзирая на то, что театр военных действий разрастался, подобно злокачественной опухоли, уцелела в огне сражений. Чудесным образом война не затронула Персию, Ирак, Египет, Индию, Великобританию, Австралию, Новую Зеландию и западное полушарие. Общины этих стран, каждая в соответствии с преобладавшими внутренними обстоятельствами, приступили к празднованию славной столетней годовщины Провозглашения Баба, которое одновременно явилось началом цикла Бахаи и днем рождения Абдул-Баха.
Несмотря на то, что персидские верующие не могли подобающим образом, всенародно отметить первую столетнюю годовщину Веры, свет которой озарил землю их родины, это не означает, что памяти блаженного Баба не были возданы должные почести. Сам Хранител, исполненный нежных чувств к постоянно гонимой общине, дал национальному органу подробные руководства относительно того, как подобает отметить это славное событие; его специальному представителю, Дженаби Валиулле Варка, Наместнику Хукука, было поручено возложить в комнате дома в Ширазе, где Баб провозгласил Свою Миссию, дорогой шелковый ковер - приношение самого Шоги Эффенди в два часа одиннадцать минут после захода солнца, сто лет спустя после того, как в этой комнате Баб открыл Свое Положение Мулле Хусейну, здесь должны были собраться члены Национального Собрания и Ежегодного Съезда; от имени Шоги Эффенди членов Национального Собрания попросили простереться у порога этого священного места, после чего следовало прочесть первую суру Кайум уль-Асмы. Затем были зачитаны отрывки из Послания Хранителя Бахаи Востока, в которых он восхваляет Баба и значение событий, произошедших в этом святом месте сто лет назад.
Североамериканская Община Бахаи отмечала в этот день еще одну годовщину - пятьдесят лет провозглашения Веры в Западном мире. Как всегда дальновидный и верный своим методам, Шоги Эффенди в ряде посланий, обращенных им к североамериканским бахаи в течение 1943 года, недвусмысленно дал поянть что ждет от них достойного празднования этого события, объясняя, почему он хочет, чтобы торжества прошли на высоком уровне: своими "масштабами и величием" они должны были "в полной мере возместить трудности, которые приходится переживать многим общинам в Европе и по всему миру, даже на родине Бахауллы, а также воздать подобающую дань уважения их возлюбленной Вере в столь славный час в ее истории". Проведенные в Америке торжетсва, писал он, должны увенчать не только труды Американской Общины, но и неустанную работу всех их собратьев на Востоке и Западе.
Празднованию Столетия должна была предшествовать общенациональная широковещательная кампания, направленная на распространение Послания Бахауллы, дабы средствам прессы, радио и всевозможных публикаций ознакомить общественность с целями и задачами Веры, а также с деяниями ее героев, мучеников, учителей, с достижениями ее первопроходцев и администраторов, и объяснить природу ее учреждений. На местном и национальном уровне, на лекциях, конференциях, банкетах и встречах с видными людьми верующие должны были всячески подчеркивать жизнеутверждающий характер этого Праздника.
Вершиной радостных торжеств должен был стать Столетний Всеамериканский Съезд, на который были приглашены делегаты не только от Соединенных Штатов и Канады - впервые за всю историю они избирались Государственным и Провинциальным Съездами при участии всех верующих, а не общинами, где имелись местные Собрания, - но и по крайней мере один представитель от каждой латиноамериканской республики. Ровно в час провозглашения баба торжественная благодарственная церемония намечалась в Храме: на ней на обозрен священного собраня были представлены - миниатюрный портрет Баба, с которым Шоги Эффенди расстался впервые в жизни, а также специальные подарки Хранителя победоносной и горячо любимой Общине; влсед за церемонией был намечен публичный митинг, посвященный памяти Баба и Абдул-Баха. Ничто, как и предсказывал Хранитель, не омрачило "триумфального завершения первого, самого блестящего века Эры Бахаи". Схожие, хотя и не столь пышные собрания, проводились и в других странах. Завершение международных торжеств, по словам Шоги Эффенди, знаменовало конец первой эпохи Века Строительства Веры, продлившейся с 1921 по 1944 год.
Конец одного века и начало другого - подходящий момент, чтобы подвести некоторые итоги развития мира Бахаи. Всякому, кто пожелал бы оценить труды Хранителя, пришлось бы столкнуться с такой лавиной материалов, что, пожалуй, нелегко было бы разобраться в его многочисленных и разнообразных достижениях. Он был не только великим творцом жизненных фактов, но и одаренным, увлеченным статистиком, и мог ярко, драматично избразить любое событие. Но разве не в этом и самая суть жизни - суметь найти интерес в том, что стороннему поверхностному наблюдателю может показаться обыденным и скучным?
В 1944 году в Хайфе Шоги Эффенди опубликовал небольшую, в двадцать шесть страничек брошюру под названием "Вера Бахаи, 1844-1944", со скромным подзаголовком  "Статическая и сравнительная информация"; в 1950 году Издетельский Комитет  Бахаи в Соединенных Штатах опубликовал расширенный  вариант той же брошюры (дополнительный материал так же предоставил Шоги Эффенди), объемом в тридцать пять страниц, с картой; на титульном листе значилось: "Составлено Шоги Эффенди, Хранителем Веры Бахаи". В 1952 году Шоги Эффенди представил новые материалы, и по его просьбе Британское и Американское Национальные Собрания вновь публиковали эту брошюру, сохранив название, однако объем ее увеличился вдвое, и теперь она охватывала период с 1844 по 1952 год.  На сей раз Шоги Эффенди снабдил издание новым подзаголовком: "Международный Десятилетний План Учительской и Консолидационной Работы".
Рассматривать эту тему во всех подробностях представляется невозможным. С другой стороны, полностью обойти ее молчанием - несправедливо по отношению к работе, которой на протяжении более тринадцати лет Хранитель уделял столько времени и внимания. Столь свойстенная большинству людей способность ошибаться, их непрофессионализм, позволяют догадываться о том, каких сверхъестественных усилий стоило Шоги Эффенди собрать всю эту статистику. Скольких же усилий потребовало тогда воплотить в жизнь многое из того, что нашло в ней отражение! Собираемые им сведения были всегда самыми свежими и актуальными; в дни незадолго до кончины он не переставал вносить в маленькую записную книжку, лежавшую на столе в его спальне, новые данные. Помню, как однажды он с улыбкой сказал мне, указывая на книжку: "Пнимаешь ли ты, что в ней - весь мир Бахаи?"
Чтобы лучше вникнуть в эту статистику, следует прежде уяснить, что стояло для Шоги Эффенди за этими цифрами. Нельзя спорить с фактами; можно ниспровергать идеи, развенчивать дешевую демагогию, приуменьшать значение исторических событий, но когда человеку поккзывают черным по белому зафиксированную сумму, истраченную на то-то или то-то, сообщают, что недавно были узаконены еще семь Национальных Собраний Бахаи, что обряд брагосочетания Баъаи включен в законодательные акты пятнадцати штатов, или когда он читает перечень африканских племен, обращенных в Веру, список языков, на которые переведены ее учения, - он волей-неволей вынужден признать, что эта Вера - нечто вполне реальное. Факты были той артиллерией, с помощью которой Шоги Эффенди мог защищать Веру от врагов, факты не только придавали бахаи дополнительный запас мужества, но и вдохновляли их на новые усилия.
Одним из самых дорогих, самых главных для него списков был тот, в котором отразилось победное распространение Дела, доверенное ему Абдул-Баха в 1921 году. В рубрике "Страны, открытые Верой Бахауллы" он помечает: за годы служения Баба - 2: за годы служения Бахауллы - 13; за годы служения  Абдул-Баха - 20. Любопытно в очередной раз убедиться в том, насколько методичен он был по натуре: так, в брошюре 1944 года на Служение Бахауллы приходится лишь десять. Почему же в брошюре, изданной в 1952, Шоги Эффенди отечает тринадцать? Пакистан стал суверенным государством, а две территории царской России превратились в четыре республики Советского Союза - таким образом три единицы прибавились к периоду Бахауллы, и никуда иначе отнести их было нельзя. Вся эта статистика дает завораживающую картину распространения нашей Веры. Используя доступные мне материалы, продолжу ее вплоть до кончины Хранител. В период с 1844 по 1921 год (учитывая суверенные государства, подмандатные территории, протектораты и колонии) Вера утвердилась еще в тридцати пяти странах. С 1921 по 1932, за одиннадцать лет, к ним прибавились еще пять; с 1932 по 1944 - тридцать восемь за двенадцать лет; с 1944 по 1950 - двадцать две за шесть лет; за 1950-51 добавилось шесть; за 1951-52 - двадцать две; за 1952-53 прибавлений не было; за один только год, с 1953-54 добавилось сто стран - достижение, о котором Шоги Эффенди писал: "наиболее важная и впечатляющая цель Десятилетнего Плана, в сущности, была достигнута еще до каонца первого года этого поразительного десятилетнего предприятия". С этого момента для Бахаи, казалось бы, начинается дефицит еще не завоеванных стран! Тем не менее, с 1954 по 1057 добавилось еще двадцать шесть. Когда Шоги Эффенди стал Хранителем, число их равнялось тридцати пяти, к моменту его кончины их насчитывалось двести пятьдесят четыре - двести девятнадцать добавилось благодаря его дальновидности, решительности, а также самоотверженным усилиям рассеянных по всему миру, полных энтузиазма верующих.
Хотя не имеется точной статистики в отношении многих мест мира, где проживают Бахаи, этих "очагов тепла и целительного света всепобеждающего Откровения", как называл их Шоги Эффенди, маловероятно, чтобы в первое столетие Веры число их превышало тысячу. Самые грубые подсчеты показывают, что к 1952 году их насчитывалось около 2.400. Сам Шоги Эффенди приводит такие цифры: 2.500 в 1953 году; около 2.900 - в 1954; никак не меньше 3.200 в 1955; немного менее 3.700 в 1956; 4.500 в 1957, то есть в общей сложности 2.000 мнее чем за пятилетний период.
Общая картина этих данных ясна и впечатляюща. Но какая из ветвей древа Бахаи росла быстрее? Это нашло отражение в опубликованных Хранителем брошюрах. Когда Абдул-Баха совершал свои исторические поездки по Соединенным Штатам и Канаде, в западном полушарии насчитывалось примерно сорок мест, где проживали бахаи. К 1937 году число их достигло трехсот, увеличившись на двести шестьдесят за двадцать пять лет. К 1944 году в Северной Америке было уже тысяча триста центров, за период первого Семилетнего Плана прирост составил одну тысячу. Последняя цифра, полученная Шоги Эффенди в октябре 1957 года была - 1.570. За тридцать шесть лет своего служения Шоги Эффенди, благодаря непрестанным вдохновляющим посланиям и действию последовательно разворачивавшихся планов, удалось увеличить число центров только в Соединенных Штатах и Канаде по крайне мере на полторы тысячи. Список местных Духовных Собраний в Северной Америке впечатляет не меньше: в 1931 году их начитывалось сорок семь; в 1944  - сто тридцать одно, таким образом, за тринадцать лет число их выросло на восемьдесят четыре - большая часть добавилась в результате широкой кампании, связанной с первым Семилетним Планом. К 1952 году их было сто восемьдесят четыре, а в апреле 1957 общее число достигло двухсот четырех.
В 1944 году Шоги Эффенди опубликовал первые статистические данные по Латинской Америке: пятьдесят семь центров и пятнадцать Собраний; к 1950 году было уже семьдесят центров и тридцать пять Собраний. К моменту его кончины число центров увеличилось до ста тридцати семи, Собрани - допятидесяти двух. В брошюре за 1921-1944 год он приводит цифры по Индии (включая и ту часть, которая позднее стала Пакистаном) и Бирме: шестьдесят шесть центров и тридцать одно Собрание; к 1957 году цифры выросли: соответственно - сто сорок центров и около пятидесяти Собраний. Из-за постоянно ужесточавшихся преследований всегда было трудно получать точные данные из Персии, однако в 1952 году Шоги Эффенди публикует следующие цифры: шестьсот двадцать один центр и двести шестьдесят Собраний. На островах Антиподов, которым Шоги Эффенди всегда уделял самое пристальное внимание, несмотряна их изолированность от остального мира Бахаи, за годы его служения произошел удивительный прогресс: в 1934 году там было восемь центров в Австралии и Новой Зеландии и три Собрания; к 1950 году число центров возросло до пятидесяти девяти (более 50 за 16 лет), а число Собраний - до десяти; к 195 году так было уже более ста центров и двенадцать или тринадцать Собраний. Цифры по Германии и Австрии, впервые зафиксированный Шоги Эффенди в 1950, составляют - тридцать четыре центра и четырнадцать Собраний (в то время как в предвоенные годы они составляли соответственно пятнадцать и пять); в 1957 гду там было уже более ста тридцати центров и двадцати пяти Собраний.
В связи со сторым Семилетним Планом с брошюре 1950 года появляется новый список, включающий десять европейских стран с соответствующими показателями: тридцать четыре центра и четырнадцать Собраний; к 1957 году это число разрослось до более чем ста десяти центров и двадцати семи или двадцати восьми Собраний. С большой осторожностью Хранитель поместил цифры по Аравийскому полуострову )они не изменились в период с 1950 по 1957 году): десять центров, которым приходилось, пожалуй, труднее всего в мире Бахаи. Египет и Судан, долгое время боровшиеся с предрассудкам ислама, были  занесены в список в 1952 году: тридцать  восемь центров и десять Собраний. В 1956 году Шоги Эффенди объявил, что всего в мире существует девятьсот местных Собраний Бахаи. К 1957 году он уже мог сообщить верующим, что число это выросло до тысячи. Маловероятно, что к моменту кончины Абдул-Баха, в 1921 году, на Востоке и Западе их существовало более горстки. Их создал Шоги Эффенди - по образцу, который оставил ему Учитель.
Помимо создания структурной основы Административного Порядка и обеспечения быстрого распространения Веры, Хранитель уделял особое внимание тому, чтобы литература Бахаи, Хранитель уделял особое внимание тому, чтобы литературы Бахаи, переведенная на различные языки, была доступна населению планеты. На многие переводы и публикации он выделял личные средства; чаще всего, в годы, непосредственно предшествовавшие ее смерти в 1939 году, его помощницей в этой крайне важной работе была Марта Рут. В 1944 году книги Бахаи публиковались  на сорока одном языке; в 1950 к ним добавилось еще девятнадцать; в 1952 это число возросло до семидесяти одного, за два года число языков расширилось на одиннадцать; в 1955 их было уже сто шестьдесят семь, не менее девяноста шести добавилось за три года; к 1957 литература Бахаи печаталась уже на двухсот тридцати семи языках - семьдесят подключилось за два года. Любопытно отметить, что сразу же вслед за перечнем уже опубликованного неизменно следовал список: "Языки, на которые литература Бахаи переводится в настоящее время".
Хранитель не только с готовностью приветствовал присоединение к Вере как можно большего числа этнических групп, но и постоянно побуждал бахаи вступать в контакты с людьми различных национальностей, расширяя внутри общин кардинальный принцип единства в многообразии. Внимание, уделяемое Хранителем этому вопросу, также нашло отражение в его статистических отчетах; заголовки здесь говорят сами за себя: скажем, "Национальности, входящие во Всемирную Общину Бахаи", причем каждая была поименована отдельно. В 1944 году  таких национальностей было 31; в 1955 - около сорока. "Национальные меньшинства и национальностей, с которыми установлен контакт", и в данном случае каждая указана поименно: в 1944 году их было девять, но уже в 1952 число их возросло до пятнадцати - двенадцати, куда входили американские эскимосы и индейские племена. В 1952 году появилась новая рубрика, несмотря на то, что цифры в ней фигурировали довольно незначительные: "Африканские племена в составе Веры Бахаи"; и -гордо -были выписаны названия двенадцати племен. Периодически он продолжал обнародовать рост этих цифр: девяносто -в 1955 году; сто сорок в 1956; сто девяносто семь - в 1957, соответственно за пять лет список пополнился ста восемьюдесятью пятью новыми именами. В 1954 году он известил мир Бахаи, что в одной лишь Уганде насчитывается пятьсот чернокожих верующих (примерно из восьмисот приверженцев Веры на всем континенте), в 1957 - сообщил, что число африканских верующих превышает три тысячи. Его глубокий интерес к национальным вопросам современности, его острое ощущение ценности различных качеств, которыми Господь наделил различные национальности -побуждали его с готовностью делиться тем, что он считал значительными победами на этом поприще. В 1956 году он сообщил, что в тихоокеанском регионе насчитывается сто семьдесят центров Бахаи, а в 1957 оповестил нс о том, что число это возролсо до двухсот десяти и что в регионе теперь живет более двух тысяч верующих коричневой расы.
Росту институтов Веры и ее имущественных владений - мощной стены, ограждающей постепенно становящийся Административный Порядок, - Шоги Эффенди также уделял неослабное внимание. И это не мечта, с которой Бахаулла явился в мир, чтобы сделать из нас мечтателей, а реальность, которую Он дал нам как руководство к действию. Узаконенные учреждения могут на законном основании владеть собственностью. Было и продолжает оставаться непреложным фактом, что растущая Вера должна владеть собственными Храмами, национальными и местными штаб-квартирами, учерждениями, земельными участками, школами и т.д. В этом отношении цифры красноречиво свидетельствуют о прогрессе, достигнутом за годы служения Шоги Эффенди: в 1944 году в разных странах насчитывалось пять узаконенных Национальных Собраний и шестьдесят три местных; в 1952 году цифры эти составляли соответственно девять и сто пять; к 1957 году было уже более двухсот узаконенных местных Собраний Бахаи - за тринадцать лет их стало на сто тридцать семь больше. Если в 1944 году, в начале второго Века Бахаи официально право проводить обряд бракосочетания Бахаи было  признано лишь в нескольких местах, то к 1957 году Бахаи пользовались этим правом уже в тридцати точках, а Священные Дни Бахаи были признаны законным основанием для прекращения школьных занятий в сорока пяти местах (под "местом" здесь подразумевается страна, штат или район). В 1952 году бахаи владели только восьмью национальными штаб-квартирами, а к 1957 - уже сорока восьмью; национальные имущественные владения также беспрецедентно умножились, и в том же самом году из насчитывалось пятьдесят в различных столицах мира.
Финансовые активы растущей Веры также быстро увеличивались. Ее нын значительные капиталы в различных странах Шоги Эффенди фиксировал год за годом: в Соединенных Штатах, в 1944 году, ее вклады равнялись одному миллиону семисот шестидесяти восьми тысячам трехсот тридцати девяти долларам; в 1950 - одному миллиону семисот восьмидесяти трем тысячам девятисот пятидесяит восьми долларам; в 1952 году - трем миллонам семидесяти тысячам девятисот пятидесяти восьми долларам, а к октябрю 1957 году сумма эта уже приближалась к пяти миллонам долларов. В 1952 году вклады в Персии оценивались в пятьсот тысяч долларов, в то время как в 1957 году сумма возросла до пяти миллионов долларов. В 1947 году Шоги Эффенди приводил по Всемирному Центру Веры в Святой Земле цифру равную тридцати пяти тысячам фунтов стерлингов (сто сорок тысяч долларов); в 1952 году - пятьсот тысяч долларов; в 1957 году - пять миллионов пятьсот тысяч долларов. По другим странам в 1952 году он приводил цифру пятьсот тысяч долларов, в 1957 - восемьсот пятьдесят тысяч долларов. Общая сумма, даже если считать ее несколько устаревшей, составит: четыре миллиона пятьсот тысяч долларов на 1952 год и более шестнадцати миллонов трехсот пятидесяти тысяч долларов на 1957.
Все три опубликованные Шоги Эффенди статистические брошюры не только снабжают нас крайне ценной информацией, они дают нам возможность заглянуть в его внутренний мир, поскольку показывают, чему именно он уделял внимание. Имеются списки дат исторического значения, которые, помимо основных вех истории Бахаи, сообщают нам о таких событиях, как сообружение первого Машрик уль-Азкара Запада и Усыпальницы Баба, о вынесении вердикта исламского суда в Египте, провозгласившего Веру независимой религией, о первой встрече Марты Рут с королевой Марией, о решении Совета Лиги Наций, поддержвашего требование Бахаи о возвращении Дома Бахауллы в Багдаде, о замыслах различных Планов и т.д. Однако нет никаких данных, касающихся Веры Бахаи, в отношении к самому Хранителю. Человек, запретивший нам отмечать какие-либо даты или годовщины, связанные с ним самим, не фигрурирует в собственных списках. Пронумерованы все наиболее известные Писания Баба и Бахауллы; полностью приведен календарь Бахаи; названы все города, которые посетил  Абдул-Баха во время Своего трехлетнего путешествия; отпечатан список центров в Гренландии, куда пересылалась литература Бахаи; приведены имена всех лиц, которые в то или иное время отдавали дань уважения Вере Бахаи, а также дана и другая, самая разнообразная информация; есть даже еще один весьма необычный маленький список, регулярно воспроизводившийся в каждом новом издании брошюр: "Сравнительные размеры знаменитых купольных построек" - собора Святого Петра в Риме, Святого Павла в Лондоне, Святой Софии в Константинополе, Пантеона в Риме. Список этот, как никакой другой, наводит на размышления. Быть может, Хранитель предвидел день, когда Бахаи будут возводить Храмы во славу Отца, намного превосходящие по размерам знаменитые сооружения прошлого?
В каждом новом выпуске статисчтичеких данных графа, касавшаяся Национальных Духовных Собраний, постоянно расширялась. Водрузить эти "Столпы" будущего Всемирного Дома Справедливости Шоги Эффенди считал одной из своих первейших обязанностей. Мало кто из Бахаи может припомнить сейчас девять названий из списка 1930 года: Национальные Духовные Собрания Бахаи Кавказа, Египта, Великобритании, Германии, Индии и Бирмы, Ирака, Персии, Туркестана, Соединенных Штатов Америки и Канады. Хотя два Собрания в России и одно в Персии было по сути переходными - как мы знаем, ввиду отсутствия времени для правильно организованных выборов, в которых могли  бы принимать участие все делегаты, центральное Собрание брало на себя функции будущего национального органа, - они, тем не менее, исполняли функции Национальных Собраний. Из-за подавления всякой деятельности Бахаи в России Национальные Собрание Кавказа и Туркестана полностью ликвидировались. Таким образом, к концу первого Века Бахаи оставалось всего восемь национальных органов, к которым в 1934 году добавились Национальные Собрания Австралии и Новой Зеландии.
Старейшее Национальное Собрание Австралии и Новой Зеландии.
Старейшее Национальное Собрание мира Бахаи - Собрание Соединенных Штатов и Канады - к моменту кончины Абдул-Баха существовало под названием "Храм Единства Бахаи"; в 1909 году оно было узаконено, и в том же году был образован его "Исполнительный Комитет". Когда в 1921 году Хранитель взял  бразды правления в свои руки, он тут же принялся за введение единообразия в фундаментальных принципах, и с этого момента будущие "Вспомогательные Дома Справедливости" стали называться "Национальными Духовными Собраниями". В 1923 году уже действовали Национальные Собрания верующих Великобритании, Германии, Индии и Бирмы, к которым вскоре присоединились Египет, Судан, Персия, Ирак, а также Австралия и Новая Зеландия. Как бы не хотелось Хранителю поскорее увидеть водруженными новые "Столпы", прежде следовало убедиться в существовании достаточно надежной и сильной общины - в особенности в достаточно крепкой опоре местных Собраний, - прежде чем приступать к выборам национального органа. В 1948 году он предоставил Канаде возможность независимого административного развития, вслед за тем в 1951 году были образованы Национальные Собрания в Центральной и Южной Америке. Для самого Шоги Эффенди была совершенно ясна причина того, почему двум или более слтранам предпочтительно объединяться под юрисдикцией одного Национального Собрания, и эту причину он изложил в беседе с индийским паломником-бахаи, который и записал его слова в 1929 году: "Он против разделения Индии и Бирмы, поскольку, как он говорит, у нас слишком мало работников и разделение приведет лишь к распылению наших сил и энергии, тогда как в настоящее время мы более всего нуждаемся в консолидации сил и ресурсов"...
Новая фраза административного развития Веры началась с образования двух огромных Собраний - центрально - и южноамериканского, - которые хотя и носили название Национальных Собраний, но, по сути, по структуре и функциям мели региональный характер. Шоги Эффенди никогда не смущался размахом или сложностью стоящей перед ним задачи, в равной сетпени не обращая внимания на господствующие в то или иное время взгляды и методы. В течение девяти лет он создавал исключительно подобные гигантские "Региональные" Национальные Собрания - за исключением Национальных Собраний Бахаи Италии и Швейцарии, которые были избраны в 1953 году, - сфера деятельности которых была поистине необъятной. Два латиноамериканских Собрания объединяли двадцать стран, а четыре африканских, сформированных в 1956 году, представляли пятьдесят семь территорий. Это означало, что девяти людям, зачастую живущим в странах, разделенных тысячами миль, приходилось принимать совместные решения, управляя редалми по большей части молодых и неопытных Собраний и общин, разбросанных на сотнях и тысячах квадратных миль. Безусловно, обратись Шоги Эффенди за советом к своим товарищам Бахаи о том, справедливы или нет такие решения, они могли бы усомниться и предложить в качестве альтернативного варианта чисто Национальные либо гораздо меньшие региональные Собрания. К счастью, Хранитель предпочитал ни с кем не советоваться и, полагаясь лишь на свой трезвый и острый ум, сам взвешивал относительные преимущества и недостатки той или иной политики и выбирал то, что поверхностному наблюдателю могло показаться самым неудачным, тяжеловесным и громоздким. Выбор его обусловливался многими факторами: в первую очередь, он учитывал, что во всех этих странах существует острая необходимость в более централизованном руководстве работой; они уже не могли больше эффективно управляться  какими-либо центрами из-за океана и, находясь под эгидой других Национальных Собраний, осуществлять последующие стадии Божественного Предначертания через свои комитеты, сколь бы преданным и способными они ни были. Кроме того обучение Вере в новых районах предполагало возложение на новообращенных ответственности за проведение работы на своих участках. К тому времени в Латинской Америке и Африке уже существовала отборная группа опытных первопроходцев-бахаи, администраторов и учителей, но этого количества не хватало для работы двадцати самостоятельных административных оганов Центральной  и Южной Америки и уж совсем не хватало для того, чтобы направить опытных Бахаи в пятьдесят семь территорий африканского континента. Ответом на вопрос и явились эти временные, промежуточные Национальные Собрания, которым предстояло разбиться на более мелкие единцы по мере того, как в каждой стране возникали бы достаточно надежные системы местных Собраний, состоящих из более зрелых верующих, глубоко проникшихся духом учений, недавно принятых ими, способных взять на себя ответственность управлять и двигать вперед Дело на своих территориях. Замечательные результаты, достигнутые этими Региональными Собраниями, непрестанно вдохновляемыми Шоги Эффенди на выполнение их исторической задачи, доказали полную оправданность его метода.
Уже одним отбором стран, которые он объединял под эгидой единого национального органа, Хранитель широко демонстрировал тот факт, что в своих верованиях и политике Бахаи не интернациональны, а сверхнациональны, то есть  стоят над границами, раздляющими нации и народы. Выбирая тех, кому предстояло работать в рамках одного Собрания, он ни в коей мере не учитывал националистические предрассудки, политические пристрастия или религиозные различия. Он не мог позволить подобным мирским соображениям перевесить ту или иную чашу весов, невзирая на то, что глубоко вникал в курс современных событий и никогда не оставался глух к фактам. Он использовал Божестенные силы Веры - Веры, которая, по его собственному прекрасному выражению, "питается сокровенными источниками небесных сил" и "распространяется в мире неисповедимыми путями, которые так резко расходятся с тем, что большинство людей считает общепринятым и неопровержимым".
Лишь в 1957 году он решился на образование чисто Национальных Собраний; в апреле этого года свои собственные постоянные органы избрали бахаи Аляски, Пакистана и Новой Зеландии. Это был исторический момент в развитии Административного Порядка, поскольку одиннадцать новых Национальных Собраний практически одновременно вступили в жизнь в этом году, среди них: Региональные Собрания Северо-Восточной Азии, Юго-Восточной Азии, стран Бенилюкса, Аравии, Иберийского полуострова, Скандинавии и Финляндии, Антильских островов, а также северных стран Южной Америки, сформировавших  новые органы. То, что до того времени Национальными Собраниями Южной и Центральной Америки, теперь превратилось в два меньших по размеру Региональных Собрания Южной Америки, а центральноамериканское Собрание было частично сокращено, островные же республики объединились для выборов собственного Собрания. По мере того как последний великий Поход Шоги Эффенди приближался к завершению, в каждой республике Латинской Америки появился самостоятельный национальный орган - именно так, как сам он планировал в 1953 году, накануне Столетия, когда в опубликованной в те дни статистической брошюре включил в рамки "Десятилетнего Плана Учительской и Консолидационной Работы Бахаи" как одно из самых волнующих и дерзких предприятий - увеличить более чем в четыре раза число существующих Национальных Собраний, таким образом доведя их общее количество до пятидесяти.
Оценивая результаты работы Шоги Эффенди в такой краткой работе, как эта, невозможно подробно опиать прогресс, достигнутый в каждой отдельной стране за годы его служения. Это потребовало бы полновесного исторического исследования и большой исследовательской работы по материалам источников, которые  постепенно собираются во Всемирном Центре. Подобно тому как сам он всегда смотрел на свою  работу в широчайшей перспективе, и мы должны попытаться уследить за полетом кометы в небесах. Духовное завоевание планеты Земли - главная и священная цель учений Бахауллы - теснейшим образом связано с исполнением Божественного Предначертания Абдул-Баха.  По мере того как американские верующие в течение ряда походов следовали по пути, предначертанному им в Плане Абдул-Баха, в мире Бахаи произошел огромный выплеск новой энергии. Если североамериканскую Общину можно уподобить Гималаям - великому водоразделу сил в распространении Дела  Божия, то остальные общины сравнимы с ручейками и реками, сливающими свои воды в могучие реки, орошающие земные пределы.
Успехи первого Семилетнего Плана вдохновили все прочие общины на великие дерзания. Растущее сознание славных возможностей служения, открывающихся перед миром Бахаи во втором веке эры Бахаи, поддерживалось пламенными посланиями Хранителя к различным Национальным Собраниям. Он часто цитировал наставление Бахауллы: "Соревнуйте друг другу в служении Господу и Его Делу", - и открыто поощрял дух соревновательности в самом благородном смысле этого слова. Одним из путей такого поощрения было использование статистических данных, другим - его собственные слова из телеграфного послания 1941 года в Америку: "Духовное соревнование побуждающее действию организованных последователей Бахауллы Востоке Западе проникает все глубже чем быстрее близится к завершению первый Век Бахаи". Еще более поразительным было то, что последовало далее, поскольку он назвал символом солидарности Бахаи всех пяти континентов римскую колесницу - каждый из впряженных в нее коней хочет вырваться вперед, но все они едины в стремительном беге. Не слишком уважительно будет сказать, что  они призывал к аукциону, торгам - но он всегда без колебаний говорил своим воителям, что их ожидает золотое руно; кто добудет его первым? Конечно, все это было боговдохновенно, однако сколько вовсем этом было чисто человеческого тепла, трепетности, сколько подлинной страсти!
Известия о победах, одержанных за годы первого Семилетнего Плана, коотрые вдохновенные послания Хранителя постоянно доносили до верующих Персии, переполняли, по словам из телеграммы Шоги Эффенди от 1943 года, "восточные общины мира Бахаи  радостным удивлением... Девяносто пять персидских семей подражая примеру американских первопроходцев" оставили свои дома, чтобы водрузить знамя Веры в Афганистане, Белуджистане, Сулейманийа, Хеджазе и Бахрейне. Верующие Индии и Египта были тоже охвачены волнением, а иракские  Бахаи ускорили завершение своих планов, чтобы достойным образом, новыми победами на своей земле увенчать конец первого Века Бахаи. Бахаи Востока и Запада вписывали последние славные страницы в летопись первого Века Бахаи. Бахаи Востока и Запада вписывали последние славные страницы в летопись первого века своей Веры.
Три месяца спустя после завершения майских торжеств 1944 года Хранитель извещал североамериканскую Общину: "Памятная глава в истории Веры Бахауллы на Западе окончена. Ныне открывается новая глава, глава, которой суждено затмить блистательные победы столь герически одержанные теми кто столь бесстрашно приступил к исполнению первой стадии Великого Плана предначертанного Абдул-Баха американским верующим".  Они стояли на пороге "нового ряда походов которые им предстояло осуществить... дабы те кому были обращены эпохальные Скрижали покинув пределы западного полушария могли достичь отдаленнейших концов земли водрузив там знамя Веры Бахауллы и заложив неколебимые основы ее административной структуры". Большинство вещей на этой земле делается одинаково. В разных сферах приложимы свои методы. Шоги Эффенди был полководцем духа, который вел духовное воинство на завоевание духовных наград, однако метод ведения боевых действий был известен еще с незапамятных времен: организация сил, выработка стратегии, отважное продвижение к намеченной цели, выбор правильной позиции, связь с центром, своевременное подкрепление, гарнизоны на завоеванных  территориях, смотр войск и - снова в атаку. По мере того, как армии под блесятящим руководством становятся все опытнее, промежутки между кампаниями сокращаются. Все это полностью применимо и к Планам Шоги Эффенди.
Одержав победу в первой большой кампании, он немедленно приступил к развитию успеха: он уведомил Американское Национальное Собрание, что с таким трудом завоеванные местные Собрания должны быть сохранены, группам - придан статус Собраний, число центров следовало увеличить, необходимо также было распространять Веру среди масс и побуждать новых верующих углублять свои знания ее основных положений. Кроме того для успеха работы в латиноамериканских странах следовало увеличить количество переводимой  и издаваемой литературы Бахаи; но прежде всего следовало учредить Собрание в каждой республике.
Между окончанием первого Семилетнего Плана, завершившего первую фазу Всемирной Миссии, начатой американскими верующими, и второй стадией этой Миссии - вторым Семилетним Планом - наступило то, что Шоги Эффенди назвал "двухлетней передышкой". Маловероятно, чтобы Американской Общине ее тяжкие труды в период с 1944 по 1046 годы, вершившиеся от Анкориджа на севере до Магелланова пролива на юге западного полушария, - могли показаться "передышкой" пока сам Хранитель не назвал это так. Когда "истерзанное войной, утратившее иллюзии и окончательно потерпевшее крах общество", прервав шестилетнюю кровавую бойню, после прекращения военных действий на территории Европы летом 1945 года принялось зализывать свои раны, Шоги Эффенди сообщил американским Бахаи, что исполнители Божественного Предначертания должны вновь "препоясать чресла, произвести смотр сил" и подготовиться к следующему шагу на уготованном им пути. Его обращения и призывы в месяцы, непосредственно предшествовавшие началу второго Семилетнего Плана, оставили глубокий след в мыслях и чувствах американских верующих. Он сказал, обращаясь к этим "послам Веры Бахауллы", что "скорбящие, изнуренные тяготами войны, утратившие ориентиры страны и народы" Европы ожидают, что целительное дуновение Веры коснется их так же, как пронеслось оно над народами обеих Америк. Известия о тяжелом положении, в котором оказались верующие Германии и Бирмы - двух старых и испытанных общин, - глубоко тронули и столь опечалили его, что он поспешил обратиться с призывом к "их соратникам и друзьям в других странах которым с помощью Провидения удалось избежать ужасов нашестия и всех последующих бед и несчастий" немделенно организовать коллективную помощь бирманским и немецким бахаи. Особенно это относилось к Американской Общине, которая за годы войны "претерпела менее своих собратьев на Востоке и Западе" и которая к тому же удостоилась чести стать исполнительницей столь великого Плана; Шоги Эффенди призывал американев сделать все, что в их силах, дабы оказать нуждающимся финансовую и прочую помощь.
Официально второй Семилетний План, "второе коллективное предприятие в истории американских Бахаи", был принят на Съезде  1946 года. Словно бы вся работа, столь успешно осуществлявшаяся начиная с 1921 года: построение мощных административных институтов Веры, семилетнее расширение североамериканской Общины с целью охватить каждый штат в пределах Соединенных Штатов и каждую провинцию Канады (в результате число центров в этих странах возросло с трехсот до тысячи), победоносная духовная кампания в латинской Америке, - предназначалась для того, чтобы создать в западном полушарии протяженный фронт, позиции, с которых Новый Свет мог бы повести хорошо организованное наступление на Старый Свет, на Европу - континент своих прародителей. И вновь Шоги Эффенди произвел смотр  своего маленького войска; "духовные батальоны Бахауллы занимают позиции" - уведомляет он друзей. Дитя Старого Света, Америка, ныне юный гигант в расцвете сил, была готова вернуться, исполненная жизненной энергии, чтобы, как писал Шоги Эффенди, "за несколько десятилетий осуществить духовное завоевание континента, не завоеванного исламом, справедливо рассматриваемого как колыбель христианства, источник американской культуры, основная ветвь западной цивилизации"...
И вновь мы видиим еще один узор великого ковра Шоги Эффенди, нити которого сходятся к ослепительно сияющей славной оси - на сей раз ко второй великой Столетней годовщине Веры, 1953 году, когда, как уведомил нас Хранитель, исполняется Год Девятый мистического рождения пророческой миссии Бахауллы, когда Он томился в тегеранской темнице Сейах Чаль.
Задачи нового Плана, "преобладающей" целью которого стала Европа и который получил навзание Европейской Кампании, зключались в следующем: консолидация работы в обеих Америках; завершение внутренней отделки Материнского Храма Запада к празднованию его пятидесятилетнего юбилея в 1953 году; водружение трех столпов будущего Всемирного Дома Справедливости - выборы в Национальные Собрания Канады, Центральной и Южной Америки; систематическая учительская кампания в Европе, нацеленная на учреждение Духовных Собраний на Иберийском полуострове (в Испании и Португалии), в Нидерландах (Голландия и  Бельгия), в Скандинавских государствах (Норвегия, Швеция и Дания), а также в Италии. В заключении послания Хранитель сообщал, что жертвует десять тысяч долларов как первоначальный взнос на "разносторонние задачи славного Похода превосхдящего все прежние начинания последователей Веры Бахауллы на протяжении первого Века Бахаи".
Полтора месяца спустя Шоги Эффенди телеграммой уведомил Американское Национальное Собрание, что "девять опытных первопроходцев" направляются в Европу и попытаются охватить  как можно большее число стран, что герцогство Люксембург объединяется с Нидерландами и Швейцарией. В результате сложения этих двух и восьми вышеуказанных в словаре Бахаи появилось понятие - "Страны Десяти Целей". Некоторые время спустя ввиду заметного прогресса, достигнутого на севере Европы, Финляндия тоже была включена в сферу действия Плана. Хотя помимо  Германии и Великобритании бахаи жили также во Франции, Швейцарии, Норвегии, Швеции, Дании, Югославии, Чехославакии, Болгарии и, возможно, еще в некоторых странах, по большей части они были слишком изолированны либо слишком угнетены, чтобы осуществлять широкомасштабную учительскую деятельность. Начало реализации систематического, хорошо организованного Плана в "истерзанной войной, духовно изголодавшейся Европе" означало, что Американская Община "приступила в обоих полушариях ко второй, несравненно более славной стадии систематического Похода, которому в конце времен предназначено увенчаться духовным завоеванием всей планеты". Это означало, что Американской Общине предстоит нелегкая работа в тридцати странах, и это - помимо обеспечения надлежащей основы для выборов 1948 года в Национальное Духовное Собрание Канады, где местные Собрания во многих провинциях  образовались еще совсем недавно и были очень слабы.
Наблюдая за тем, как небольшое войско верующих, от силы насчитывавшее несколько тысяч человек, героически сражается сразу с несколькими левиафанами, неотступно преследуя их, Хранитель проникался к своим воинам все большей любовью и уважением. Хотя он обычно испльзовал форму "вы" в чисто риторическом смысле, в одном из наиболее проникновенных посланий, в самом начале Плана, в этом местоимении ясно чувствуется, насколько глубоко отождествлял он себя с группой своих американских последователей, которые преданно следовали за ним с того самого дня, как узнали, что он вступил в должность Хранителя: "Мы находимся слишком близко к благородному строению, возводимому нашими руками... чтобы оценить тот вклад, который мы, исполнители Наказа Абдул-Баха, первостроители Порядка Бахауллы, глашати цивилизации, предтечей и истоком которой является этот Порядок, ныне вносим... во всемирный триумф нашей Веры..." Поистине они стали его братьями и сестрами!
Не имело смысла, считал Шоги Эффенди, пытаться предугадать на столь ранней стадии, куда может привести новый План; задача дня - вот что было главным; будущее зависит от предпринимаемых сегодня усилий. Не упускать ни одной возможности, не уклоняться ни от одного обязательства, вкладывать в любое дело всю душу, не медлить с решениями. Все ресурсы, материальные и духовные, должны быть сосредоточены на очередной задаче; пусть лепта, вносимая каждым, будет малой, скромной и неприметной, но, отдав все силы без остатка, "усталый, но радостный", он пожнет обетованные плоды. Европейский континент пребывал в состоянии "смятения, политических потрясений, подрыва экономики и духовной ущербности". Но он был ареной, на которой Американской Общине предстояло ныне осуществить "первый этап своего возвышенного межконтинентального предприятия", "среди людей, утративших все иллюзии, таких разных по национальности, языку и взглядам, таких духовно бедных, парализованных страхом, таких растерянных, утративших все нравственные нормы, расколотых внутренними противоречиями..."
Когда "пионеры" второго Семилетнего Плана приступили к своей миссии, в Европе существовало всего две общины Бахаи, достойных своего названия - британская и немецкая; обе имели за плечами большой опыт работы, в обеих еще до войны активно действовали Национальные Собрания; аервая община функционировала непрерывно; вторая, распущенная наци нацистскими властями в 1937 году, после  того как вся деятельность Бахаи была официально приостановлена, постепенно восстанавливалась и ценой героических усилий собирала вокруг себя рассеянную войной паству. В тесном контакте с этими двумя общинами и трудились Образовательный Комитет Американского Национального Собрания и постоянно растущая группа первопроходцев Десяти Стран. Дело подвигалось столь быстро, что к концу второго года нового Плана в этих странах функционировало  уже восемь новых местных Собраний, и, поскольку работа продолжала набирать темп, Хранитель решил расширить стоящую перед миссионерами задачу, включив в План Финляндию.
С тем же жгучим интересом, с каким он руководил свершениями первого Семилетнего Плана, теперь он следил за тем, как претворяется в жизнь второй. В 1948 году он сообщает друзьям, что "первенство" Американской Национальной Общины Бахаи "подтвердилось, упрочилось, полностью доказало себя в деле"; что "готовая сохранять свое ведующее положение среди братских общин", она "вызывает чувства восхищения и зависти среди многих общин Востока и Запада". Одержанные в Европе победы, указывал Шоги Эффенди, были тем более почетны, что окружение и среда оказались более неблагоприятными и враждебными, чем в Латинской Америке. Хотя материальный ущерб, причиненный войной, постепенно ликвидировался, основные трудности в обучении европейских народов основам Веры Бахауллы оставались прежними. За несколько месяцев до своей кончины в письме к одному из Национальных Собраний Шоги Эффенди высказался по этому поводу так же ясно и с таким же чувством, как в 1946 году: "Непрестанно заботясь  о том, чтобы осветить  сердца своих сограждан лучами Откровения Бахауллы, изо дня в день общаясь с людьми по натуре своей крайне консервативными, глубоко укорененными в своих традициях, по большей части скованными цепями религиозной ортодоксии, погрязшими в материализме и в полной мере довольными достигнутым", Бахаи должны "по необходимости вести изнурительно медленную, исключительно трудную и зачастую приносящую  ничтожно малые результаты работу... однако семена, посеянные ими ныне...", уверял он, "под бдительной опекой Провидения, а также вследствие бедствий и смут, которые заблудшее поколение рано и поздно навлечет на себя, дадут всходы и в назначенный час принесут такой обильный урожай, который повергнет всех в изумление".
В самый разгар великого европейского начинания, которое поистине распалило воображение Бахаи всего мира, включая новые латиноамериканские общины, даже отправившие несколько собственных пионеров в помощь новому Походу, американские бахаи, которым и без того приходилось нелегко, оказались перед лицом серьезного кризиса. Вследствие неожиданного и резкогороста цен стоимость окончательной отделки из возлюбленного Храма, внутренний орнамент которого по изысканности не должен был уступать внешнему, увеличилась во много раз. Войско Шоги Эффенди оказалось в затруднительном положении. Тщательно ознакомившись с ситуацией, он немедленно решился на шаг, необходимый для того, чтобы спасти ситуацию. Поучительно проследить за тем, что, с точки зрения Хранителя, совершенно очевидно являлось лишним балластом, от которого можно безболезненно избавиться, и что следовало во что бы то ни стало сохранить; бюджеты, выделенные на первостепенно важную работу в Европе, на расширение и поддержку Собраний и центров, созданных в Латинской и Северной Америке, не следовало урезать ни в коем случае; не менее насущным считал он сохранение имущества и фондов Американского Национального Съезда и публикацию "Бахаи Ньюс"; но другую работу - издательскую деятельность, летние школы - следовало "самым жестоким образом сократить или приостановить на два года" (1949 и 1950). Подобно великому полководцу, руководящему сражением, он, в первую очередь, заботился о трех вещах: о передовой линии, об "исходной базе" всех операций и о поддержании связи. Однако новые обстоятельства вынудили Хранителя в 1951 году не только продлить период жеской экономии в Америке, но и распространить его на весь мир Бахаи. Возведение Усыпальницы Баба, контакт на поставки камня для которой он недавно подписал, а также образование Международного Совета Бахаи и Общее расширение работы в Святой Земле заставили его призвать все Национальные Духовные Собрания, местные Собрания и отдельных верующих сократить свои бюджеты и ценой самоотверженных общих усилий оказать поддержку Всемирному Центру. "Период суровой экономии, - телеграфирует он, - ранее касавшийся имущественных проблем Американской Общины Бахаи неизбежно следует продлить также распространить  весь мир Бахаи учитывая безотлагательные нужды имеющие первостепенную важность решении славного международного начинания". К 1950 году американские бахаи уже собрали пятьсот тысяч долларов на внутреннюю отделку Храма, что в этот крайне тяжелый момент имело переломное значение.
В эти трудные годы гораздо более малочисленная Канадская Община - партнер Американской Общины по осуществлению Божественного Предначертания - была настолько занята выполнение Пятилетнего Плана, который Хранитель предписал ей начать, когда она достигла самостоятельного статуса в 1948 году, что не могла оказать значительную помощь верующим Соединенных Штатов, образование же в 1951 году еще двух Национальных Собраний в Центральной и Южной Америке потребовало от верующих обеих стран еще большего упорства, еще большего приложеня сил и мужества. Однако, несмотря на все тяготы, победы, одержанные этими двумя Общинами в последние годы второго Семилетнего Плана, продолжали множиться.
Шоги Эффенди был настолько доволен духом этой поистине героической Общины, каждый год все больше оправдывающей доверие, которое возлагал на нее Абдул-Баха и великие надежды, которые Он с нею связывал, что летом 1950 года Хранитель предложил, чтобы ко дню Столетия мученической смерти Баба, "связанной для всех нас со столькими мучительными вопоминаниями", община эта в связи со Столетием Миссии Бахауллы, совпадавшим с завершением ее второго Семилетнего Плана, решила "возложить пять подобающих, достойных приношений... на алтарь Веры Бахауллы - укрепив основания учрежденных в Северной Америке институтов; возведя два  Столпа будущего Дома Справедливости в Латинской Америке; поддерживая успехи, достигнутые в Странах Десяти Целей в Европе; завершив внутреннюю отделку Храма; и, наконец, помогая сооружению надстройки еще более святого здания во Всемирном Центре Веры. И хотя речь шла о "совсем еще юной и во многом стестенной в своих обстоятельствах общине", Шоги Эффнди напомнил, что "бьющие повсюду источники божественной силы, из которых  она может черпать, неиссякаемы, и, безусловно, и впредь будут заряжать ее энергией, если только не ослабеют ее каждодневные усилия и требуемы жертвы будут приноситься с готовностью".
Многочисленные победы, одержанные Бахаи Северной Америки и Канады, к которым можно причислить также появление в последние годы этого Похода непредусмотренных Планом учреждений и служб на африканском континенте, по сути своей намного превзошедшие туманные, влекущие, но смутные цели, маячившие в мареве, окутавшем мир в конце войны, вдохновили Хранителя добавить к пяти приношениям на алтарь Бахауллы шестое, то, которое он называл "прекраснейшим плодом" величественного европейского проекта. В 1952 году он телеграфирует, что "до завершения Американской Общиной второго Семилетнего Плана" должны быть сформированы Национальные Духовные Собрания Италии и Швейцарии, и добавляет: "По окончательном завершении славного начинания рекомендуйте Европейскому Образовательному Комитету издать официальное приглашение его духовному отпрыску новообразованному Национальному Собранию участвовать вместе с братскими Национальными Собраниями Соединенных Штатов, Великобритании, Германии Межконтинентальной Конференции августе сего года столице Швеции". Он объяснил, что в его намерения входило поручить этому самому молодому в Мире Бахаи Собранию особый план как часть Всемирного Похода в период между первой и второй Столетней годовщиной. Как видим, у Хранителя уже вошло в обыкновение давать новорожденным крошкам-общинам каждой свой план - на зубок!
Легко вообразить, насколько были взволнованы, насколько воодушевлены все последователи Бахауллы подобными известиями. Им показалось, что они увидели маленькое чудо, а их любящий "истинный брат" в своей смиренности, добротою и молитвами, помог им веровать, что чудо это - дело их рук. То, что Италии буквально из ничего всего за каких-нибудь десять лет удастся заложить основание для местных Собраний, достаточно сильных для того, чтобы вместе со швейцарскими собратьями образовать независимое Национальное Собрание, превосходило самые смелые мечты.
Чтобы, пусть смутно, представить себе, почему третй Семилетний План, о котором Хранитель неоднократно упоминал, начиная с конца первого Века Бахаи, превратился в Десятилетний, мы должны обратиться к основам учения нашей Веры. Справедливый и любящий Бог требует от человека лишь того, что Сам же дает ему силы совершить. Для стран, наций, отдельных людей - для всех права влекут за собой определенные обязанности. В той мере, в какой они исполняют эти обязанности, им даруется поддержка и благодать; в той мере, в какой они уклоняются от них, они автоматически несут наказание и лишаются дарованных прав. В самом начале  первого Семилетнего  Плана Шоги Эффенди писал, что "неиспользование этих дивных возможностей... повлечет  утрату редчайшей привилегии, дарованной Провидением Американской Общине Бахаи". "Царство Божие, - говорил Абдул-Баха, - располагает бескрайними скрытыми возможностями. Воистину отважным должно быть воинство жизни, чтобы Царствие это не оставляло его своею помощью..." И как бы в подтверждение этого великого закона последователи Бахауллы, на которых было возложено исполнение Божественного Предначертания, все как один откликнулись на зов  и с таким благородным самоотвержением принялись за  исполнение своих священных обязанностей, что судьба сама поспешила им навстречу и силы небесные поддерживали их на каждом шагу, сторицей окупая каждое их усилие. Победоносным войском, которое смело все стоявшие на его пути препятствия, часто овладевает такое воодушевление, что ему не нужна передышка. Вдохновленное  своими победами, оно готово идти дальше. Таково было настроение мира Бахаи в преддверии 1953 Священного года. Его главнокомандующий, никогда не ведавший  покоя, не нуждался в особых стимулах, чтобы двигаться вперед. Итак, час настал, настрой был соответствующим, во главе стоял опытный полководец, и, когда походная труба в дни Ризвана 1953 года протрубила сбор, Бахаи ожидала отнюдь не "трехлетняя передышка", а двенадцать тщательно разработанных планов для каждого из Собраний.
Сколь бы ни были замечательны торжества по поводу столетней годовщины появления Веры Бахаи в 1944 году, когда  жизнь общин Бахаи была отодвинута далеко на задний план самой страшной из войн, котрые когда-либо знало человечество, события связанные с празднованием столетия откровения  Бахауллы в тегеранской темнице Сейах Чаль далеко превзошли и затмили их. Накануне юбилея Хранитель с болью в сердце напомнил миру Бахаи о той мощной волне гонений, которая сто лет назад унесла жизни стольких  учеников и последователей Баба, стольких мучеников и героев, невинных женщин и даже детей, и которая завершалась заключением  в смрадное  и мрачное подземелье Высшего Богоявления  немедленно вслед за неудавшимся покушением на жизнь Насир ад-Дин-шаха  15 августа 1852 года. Днем начала Святого Года - и одновременно празднования "Года Девятого" - Хранитель избрал  середину октября 1952 года. Лихорадочное нетерпение охватило  верующих Востока и Запада, которые теперь могли во всех уголках земного шара открыто предаваться радостному ликованию. Пожалуй, впервые за всю их историю у Бахаи появилось трепетное чувство подлинного единства всемирной общины. То, что прежде всегда было вытверженной буквой учения, которому безоговорочно верили, теперь воспринималось и живо ощущалось каждым отдельным человеком как некая великая и славная реальность. Планы на будущемм, изложенные в ряде энергичных посланий Шоги Эффенди, еще больше воспламенили это новое окрыляющее чувство.
В телеграмме, обращенной ко всем Национальным Собраниям в конце ноября 1951 года, Шоги Эффенди извещал нас о том, что настал канун долгожданной межконтинентальной стадии амдинистративного развития Веры. Пройдя через фазы местной, региональной, национальной и межнациональной деятельности, мы, по его словам, оказались в совершенно новом мире Бахаи - таком, в котором о проблемах нашей учительской стратегии можно было мыслить в масштабах всех пяти континентов планеты. На сей раз Столетие, это великое золотое веретено, с помощью которого Шоги Эффенди ткал узоры своего ковра, было использовано для того, чтобы заставить две совершенно разные вещи вступить во взаимодействие друг с другом и, слившись воедино, превратиться в великий источник творческой силы. С одной стороны, это было прошлое - воспоминание о таких потрясающих душу событиях, как мученическкя смерть, принятая многими из первых бахаи, как  заточение Бахауллы, мистически открывшееся Ему в Сейах Чаль Его собственное положение, Его изгнание и все то, что эти события означали для продвижения человечества на его пути к Творцу; с другой - сосредоточение уже вполне организованных общин Бахаи всей планеты на выполнении задач огромного Плана - очередного шага в развертывании Божественного Предначертания Абдул-Баха.
Движимый духом этих двух Возвышенных Существ, Который, как заповедал Абдул-Баха в Своем Завещании, будут безошибочно руководить им, обратив все умственные и душеные силы на распространение Веры, Хранителем которой он стал - а английское слово "Хранитель" лишь в очень слабой степени передает смысл арабского "Вали-йе Амрулла", что означает "Защитник Веры", "Вождь", "Главнокомандующий", - Шоги Эффенди присутпил к обдумыванию следующей стадии Предначертания Учителя. Очертания очередных задач стали складываться в его уме задолго до того, как он опубликовал их подробное изложение в своей брошюре 1952 года, "Вера Бахаи, 1844-1952", с приложением "Десятилетний План Международной Учительской и Консолидационной Работы", которое было обнародовано в начале Святого Года. Предварительно Шоги Эффенди запросил у различных Национальных Собраний названия территорий и наиболее крупных островов пяти континентов, где развивалась деятельность Баха, таким образом дополнив свой обширный перечень, включавший страны, упомянутые Самим Абдул-Баха в Его "Скрижали о Божественном Предначертании", перечень, тщательно составленный с помощью атласов и справочников. Живо вспоминаю, как он работал над собственной картой целей Десятилетнего Плана. Он был очень усталым и подавленным после длительной зимней работы в Хайфе, связанной с Усыпальницей, садами, паломниками, с бесконечной и день ото дня растущей перепиской.  С большим трудом я вынудила  у него некое полуобещание, что, когда он будет проходить курс леченеия на широко известном водном курорте, он действительно отдохнет и посвятит по крайне мере хоть какое-то время своему здоровью. Мягко светило летнее солнце, длинные аллеи развесистых деревьев, по которым больные проходили к источникам, чтобы в положенное время пить разные воды, дарили прохладной тенью, все влекло к дремотной, блаженной расслабленности, однако Шоги Эффенди проводил долгие дневные часы, склонившись над своей картой, заполняя ее с бесконечной старательностью. Тщетными были выговоры, мои и врача, который его лечил, тщетными - мои возмущенные напоминания о данном слове. Он с головой уходил в работу, забывая об усталых мышцах, натруженных глазах, переутомленном мозге.
Главными вехами Святого Года были четыре Межконтинентальные Учительские Конференции, о которых мы узнали из той же ноябрьской телеграммы 1951 года и которые должны были состояться на четырех континентах: первая, весной 1953 года, в Африке, в столице Уганды, Кампале; вторая - во время Ризвана в Соединенных Штатах, в Чикаго; третья - летом в столице Швеции, Стокгольме, и четвертая - осенью в Индии, в Нью-Дели. Сценарий, по которому должны были пройти все эти великие Конференции, заявленные за год до обнародования нового Плана, прояснялся по мере того, как приближалось время их проведения. Все Десницы Дела получили приглашения; на каждую Конференцию Хранитель посылал в качестве своего специального представителя одну из Десниц, дабы "почтить  прямым участием новые мероприятия Всемирного Центра". Таким  образом, от Всемирного Центра поочередно предствительствовали Лерой Айоас, Амат уль-Баха Рухийа-ханум, Уго Джакери и Мейсон Рими; эмиссарам предстояло выполнить четырехплановую миссию: они должны были привезсти на обозрение друзьям, собравшимся в связи с этим историческим событием, миниатюрный портрет Баба; они доставляли послание Хранителя присутствующим; им предстояло разъяснить характер и цели Всемирного Духовного Похода; они должны были привлечь участников к энергичному, последовательному и вдохновенному выполнению стоящих перед ними грандиозных задач.
Прежде чем вдаваться в дальнейшие подробности, следует вспомнить, что, хотя в ноябрьском послании 1951 года, оповещавшем о проведении Конференций в Святом Году, Шоги Эффенди отдаленно  и намекал, что они знаменуют начало новой стадии межконтинентальной деятельности и отразят беспрецедентный уровень солидарности, достигнутый Бахаи, масштаб и интенсивность их действий, тем не менее в глазах  мира Бахаи Конференции представлялись прежде всего грандиозными юбилейными собраниями в честь Года Девятого, празднествами, связанными с триумфальным окончанием второго Семилетнего Плана, а также множества планов региональных. И действительно, всего за неделю до того, как телеграмма, оповещавшая о проведении Конференций, достигла мира Бахаи, Хранитель в другом своем послании по-прежнему упоминал о "третьем Семилетнем Плане" - так, что в 1951 году Бахаи еще никак не связывали начало нового похода с этими праздничными собраниями. Необычайный успех, с которым Вера Бахаи шествовала по миру, вдохновенные действия Национальных Собраний Америки и Великобритании, одерживавших великолепные победы в Европе и Африке, повлияли на формирование нового курса, курса, который был взят, по сути, еще за три года до начала Десятилетнего Плана. Пункты и положения этого Плана столь обширны, столь многочисленны сообщения Шоги Эффенди на эту тему - перечни, обращения, статистические справочники, появлявшиеся с 1952 года вплоть  до его смерти в ноябре 1957, - что хотя бы вкратце обрисовать их на этих страницах представляется невозможным. С другой стороны, этот Поход венчает его служение и весь труд его жизни, он был для Хранителя непрестанным источником радости, а одержанные в его ходе победы служили утешением его сердечным печалям и тяготам. Поэтому о нем следует рассказать, пусть рассказ наш и будет неполным.
Пожалуй, никто лучше самого Хранителя не смог охарактеризовать суть этого великого Плана, им же задуманного и организованного: "Необходимо расставить точки над "и". Общепризнанной, основной целью этого Духовного Похода является не что иное, как завоевание человеческих сердец. Театром военных действий - вся планета. Продолжительность Плана - целое десятилетие. Начало его совпадает со Столетием Миссии Бахауллы. Его кульминация приходится на Столетие Провозглашения этой миссии".
Хотя все верующие приглашались участвовать в четырех Великих Конфренциях Святого Года, Шоги Эффенди выделил среди них особую категорию, а именно, представителей тех Национальных Собраний и общин, которые в первую очередь занимались работой, проводимой на всех четырех континентах. Если начать с первой Конференции, созванной в феврале месяце в Африке, и проанализировать затронутые на ней главные фазы Похода в целом - открытие новых территорий и консолидация уже начатой работы, - можно увидеть, сколь поразительным было влияние этих исторических собраний на историю Бахаи: предстояло развернуть усиленную учительскую деятельность на пятидсяти семи территориях, за что несли ответственность шесть национальных органов, а именно: Национальные Духовные Собрание Великобритании, Америки, Персии, Ирака, Судана, Египта, Индии, Пакистана и Бирмы, которым предстояло открыть тридцать  три новые территории и укрепить работу, уже проводимую на двадцати четырех. Не менее ошеломляющие задачи были поставлены перед общинами западного полушария в лице четырех Национальных Собраний - Национального Собрания Соединенных Штатов, Канады, Центральной и Южной Америки: пятьдесят шесть территорий, в число которых входило двадцать семь новых и двадцать девять уже открытых, включая такие отдаленные и труднодоступные точки, как Юкон и Киватин на севере и Фоклендские острова на юге. Цели, поставленные перед Азией, впечатляли еще больше: в большей сложности азиатским Собраниям предстояло охватить восемьдесят  четыре территории, приступить к работе на сорок одной и консолидировать ее на сорока трех, начиная от Гималаев до крошечных островков в Тихом океане; работа здесь была поеделена между девятью Национальными Собраниями - Персии, Индии, Пакистана и Бирмы, Ирака, Австралии и Новой Зеландии, Соединенных Штатов, Канады, Центральной Америки, Южной Америки и Великобритании. На европейской Конференции пятьдесят две территории достались пяти Национальным Собраниям - на тридцати работу предстояло начинать с ноля, на двадцати двух - укреплять и развивать. Самому юному из национальных органов мира Бахаи, которому едва исполнилось три  месяца отроду, Собранию Италии и Швейцарии, заседавшему среди старейшин - Национальных Собраний Соединеных Штатов, Канады, Великобритании, Германии и Австрии, - сам Хранитель определил семь территорий.
На этих исторических собраниях, проводимых не только на огромном расстоянии друг от друга,  но и, в большинстве случаев, удаленных от широко разбросанных местных общин Бахаи, присутствовало три тысячи четыреста верующих, представлявших, как возвестил Шоги Эффенди, все основные человеческие расы и более восьмидесяти стран. Каждая Конференция имела свои отличия. В первой, африканской, Конференции принимали участие не менее десяти Десниц Дела, друзья из девятнадцати стран и представители более тридцати племен и национальностей; особенно выделялось присутствие более ста новообращенных африканских верующих, приглашенных лично самим Хранителем - знак внимания с его стороны, явно свидетельствовавший о глубокой симпатии Хранителя к африканским бахаи. И действительно, в своем послании первой Конференции Святого Года он особо подчеркивал слова Бахауллы, Который сравнивал цветных людей с "зеницей ока", через которую "осветит нам свет духовный". Шоги Эффенди не только отдавал дань уважения темнокожей расе, он восхвалял африканский континент, континент, который "остался не затронут вульгарным, хищным, всеразъедающим материализмом, подрывающим основы человеческого общества на Востоке и Западе, пожирающим  жизненные соки народов, населяющих американский, европейский и азиатский континенты, и, увы, грозящем вовлечь в грандиозную катастрофу большую часть человечества". Не следует ли почаще вспоминать  об этом предупреждении, высказанном на историческом перепутье в судьбах африканского континента, тем последователям Бахауллы, которые трудятся над учреждением в Африке основанного на духовности Миропорядка?
Вторая и, как писал Шоги Эффенди, "безусловно наиболее выдающаяся из четырех  Межконтинентальных Образовательных Конференций, посвященных памяти Столетия с начала Миссии Бахауллы", знаменующая начало "эпохального, глобального, духовного десятилетнего Похода", состоялась в середине Святого Года и стала центром праздничных торжеств и мероприятий. Эта великая всеамериканская Конференция проходила в самом сердце Северной Америки, в Чикаго, том самом городе, где за шестьдесят лет до этого имя Бахауллы впервые широко прозвучало в западном мире на одной из сессий Всемирного Парламента Религий в связи со Всемирной Колумбовской выставкой, открывшейся 1-го мая 1893 года. Заседаниям Конференции предшествовало завершение начатого полвека назад предприятия: 2 мая был открыт для публичного поклонения Материнский Храм Запада, который, по уверению Шоги Эффенди, не только является "священнейшим Домом Поклонения из всех, когда-либо возведенных во славу Величайшего Имени", но и наделен, по сравнению с другими Домами Поклонения, "поистине безграничными возможностями", а "роль, которую ему уготовано сыграть в ускорении возникновения Миропорядка Бахауллы", невозможно переоценить.
Открытие макета будущего Храма Бахаи во Всемирном Центре Веры на горе Кармель было еще одним мероприятием, которое сам Шоги Эффенди планировал провести в ходе Конференции - Конференции, которая, по его словам, "войдет в историю как самое грандиозное собрание после конца Героического Века Веры и выступит как самое  могущественное орудие, прокладывая путь одному из самых блестящих этапов величайшего похода, когда-либо предпринятого последователями Бахауллы с первых дней зарождения Веры..."
Львиную долю забот, связанных с новым походом во исполнен Божественного Предначертания Абдул-Баха, Шоги Эффенди поручил тем, о ком ласково, с любовью говорил, что "они  всегда готовы вынести тяжкое бремя ответственности" и действительно "предназначены" для осуществления этого Плана, являясь его "главными попечителями". В прошлом они доказали свое "неослабное рвение, свершив поистине геркулесовы труды", ныне же двум их национальным органам - Национальным Собраниям Соединенных Штатов и Канады - предстояло вступить в состязание с десятью другими Собраниями, перед каждым из которых тоже стояло немалое число задач, и в нелегкой борьбе отстоять свое лидерство, одержав новые победы. В мире оставалось еще сто тридцать одна территория, на которой за десять лет следовало привить первые ростки  Веры Бахауллы, и сто восемнадцать уже открытых Верой, но нуждающихся в значительной консолидации. Из этих двухсот сорока девяти точек, большая часть которых представляла  крупные независимые страны, Соединенным Штатам и Канаде досталось шестьдесят девять, то есть двадцать восемь процентов от общего числа; до 1963 года надо было образовать сорок восемь новых Национальных Собраний, тридцать шесть из них предстояло самостоятельно сформировать Соединенным Штатам. Сооружение первой вспомогательной постройки вблизи от Храма Бахаи также брала на себя эта Община; кроме того ей предстояло приобрести два земельных участка для будущих Домов Поклонения - один в Торонто, в Канаде, второй в Панама-Сити, в Панаме; а также перевести и опубликовать литературу Бахаи на десяти языках проживающих в западном полушарии индейцев, и многие другие задачи.
В присутствии двенадцати Десниц Дела, посетивших эту Конференцию, на которую приехали бахаи из более чем тридцати трех стран, более ста верующих изъявили желание отправиться первопроходцами на выполнение великих задач, с предельной ясностью сформулированных Хранителем в его послании, где он называл верующих Соединенных Штатов "главными исполнителями", канадских верующих - их "союзниками", а верующих Латинской Америки их "младшими партнерами", которые должны, "чувствуя локоть и поддержку друг друга приступить... на всех континентах земного шара к началу межконтинантальной кампании, предназначенной поднять на новую ступень славную работу, уже начатую во многих точках западного полушария". Как писал Шоги Эффенди задолго до этого, от первопроходца "прежде и более всего требовались такие качества, как самоотверженность, упорство, бесстрашие и пылкое рвение". И эти качества, подобно отсвету небесного огня, светились в лицах новых добровольцев, старых и молодых, одиноких и семейных, белых и чернокожих, - авангарда тех ударных сил, за которыми следовало непрестанно растущее, решительно настроенное маленькое войско, собравшееся со всех концов света, штурмовавшее твердыни "неоткрытых" территорий и за один только год завоевавшее сто из них. Первопроходцы получали от Шоги Эффенди титул "рыцари Бахауллы" - его мог удостоиться любой верующих, по возрасту годный для участия в подобном предприятии, который приступал к работе на новой территории, прибывал или был на пути туда до завершения первого года Похода. Впоследствии этот титул получали те, кто первыми прибывали на еще не открытые территории. Интересно, что Абдул-Баха, говоря о "рыцарях Божиих", как бы предвосхитил этот звучный титул. Все огни на своих маяках Хранитель зажигал от искр, которые бережно собирал в писаниях прародителей.
Открытие Материнского Храма для публичного поклонения, проводимые во время праздничных торжеств митинги, на которых перед аудиторией выступали видные Бахаи и известные люди, не принадлежавшие к Вере, митинги собиравшие тысячи и тысячи людей, широко и энергично освещались в прессе, по радио и телевидению. В течение Святого Года свет Веры поистине ярче всего сиял в Великой Республике Запада, избранной Колыбели ее Административного Порядка. Один из наиболее трогательных, незабвенных моментов этих славынх торжеств наступил, когда более двух с половиной тысяч бахаи колонной прошли перед представительницей Хранителя, Ама уль-Баха Рухийа-занум, чтобы получить помазание розовым маслом, которое Шоги Эффенди специально доверил ей для этой цели по случаю церемонии посвящения в Храме, прошедшей  исключительно в соответствии с традициями Бахаи, после чего - в установленном самим Хранителем порядке - их избранные отрывки из священных писаний были зачитаны на английском и пропеты на арабском и персидском, вершиной же торжественного акта стало прохожден колонны верующих перед портретами Баба и Бахауллы, когда на один краткий и священный миг они смогли заглянуть в лица Двух Родственных Явлений Божиих, дарованных человечеству в сей Новый День. В молчании, с чувством глубокого удовлетворения, глубоко потрясенные, они покидали Дом Поклонения.
Третью Межконтинентальную Образовательную Конференцию Бахаи, проходившую в июле в Стокгольме, почтило своим присутствием самое большое число Десниц Дела; всего их присутствовало четырнадцать - пять Десниц из Персии и одна из Африки возвращались по указанию Хранителя сразу же после объявления  о начале Похода в Чикаго. Точнее всего будет, пожалуй, охарактеризовать это третье собрание как "исполнительную конференцию". Количественно она была гораздо меньше американской, однако обстоятельства позволили присутствовать на ней мощному корпусу наиболее выдающихся и активных членов Национальных Собраний, миссионеров, администраторов и первопроходцев со всей Европы, включая сто десять верующих из Стран Десяти Целей. Присутствовавшие из тридцати стран в течение шести дней посвятили себя не только торжественному и в то же время радостному воспоминанию о событиях, произошедших столетие назад и отмечавшихся в Святом Году, но и кропотливому анализу работы, которую возлюбленный Хранитель поручил трем Европейским Национальным Собраниям и Собранию Соединенных Штатов; единственным из национальных органов, также подключенных к работе в Европе, было Собрание Канады, которому в качестве консолидационной цели досталась Исландия.
В послании по случаю этого исторического события Шоги Эффенди вспоминал как историю Веры Бахаи применительно к Европе - "континенту, который на протяжении двух последних  тысячелетий, как ни одни другой из континентов земного шара, оказывал мощное влияние на судьбы человеческого рода", - так и воздействии христианства и ислама на становление Веры. Перечисляя достижение и победы, одержанные после окончания второй мировой войны, Хранитель особо подчеркнул, что в значительной степени такой результат был достигнут "благодаря энергичному импульс в виде ряда национальных Планов, подготовивших почву для начала Всемирного Духовного Похода". Среди них был второй Семилетний План, осуществленный североамериканскими верующими, Шестилетний и Двухлетний Планы, воплощенные в жизнь британскими бахаи, а также Пятилетний План германской и австрийской общин Бахаи. В результате хорошо организованной работы были сформированы местные Собрания и Эйре, Северной Ирландии, Шотландии и Уэльсе, а также в каждой из столиц Стран Десяти Целей, значительно увеличилось число Собраний, центров и верующих по всей Европе, был избран еще один независимый национальный орган и приобретена национальная штаб-квартира Бахаи во Франкфурте. Настал час, писал Шоги Эффенди, "подобающим образом приступить к проведению европейской кампании Всемирного Похода", который не только расширит основания Веры на континенте, но и "распространит ее свет на соседние острова" и "с Божьей помощью донесет ее сияние до восточных пределов Европы и дальше - до самого сердца Азии". Европа, утверждал он, вступает в то, "что с полным правом можно расценивать как начальный этап великого духовного возрождения, которому суждено затмить любой предшествующий период ее духовной истории". Далее он выражал надежду на то, что "избранные представители Национальных Общин Бахаи, которым доверено руководить ходом грандиозного начинания на земле этого континента", должны "дать мощный толчок сближению, примирению и конечному объединению различных враждующих между собою народов, национальностей и классов, обитающих в пределах переживающего тяжкие муки, смятенного и духовно изголодавшегося континента".
Воодушевленные этими пламенными словами присутствующие решили предпринять немедленные действия: тут же поступило шестьдесят три предложения отправиться первопроходцами в целевые европейские страны, но, что еще более необычно, многие национальные органы и комитеты, члены которых присутствовали в значительном количестве, мгновенно откликнулись на эти предложения, и еще до окончания Конференции первопроходуы были распределены по целям, входившим в сферу задач, стоявших перед европейскими верующими, за исключением территорий, находившихся под советским влиянием. Волнующий проект возведеня одного из двух Храмов Бахаи, к осуществлению которого призвал "Десятилетний План Образования и Консолидации" - Материнский Храм Европы предполагалось построить в Германии - получил значительную финансовую поддержку, также как и три других европейских проекта, требовавших больших денежных сумм, а именно, приобретение национального Хазират уль-Кудса британским бахаи  и покупка земельных участков для двух будущих Храмов Бахаи в Стокгольме и Риме. Многие первопроходцы были делегированы присутствовашими на Конференции ревностными, но скованными обстоятельствами верующими, и многие трогательные пожертвования личного имущества поступили от тех, кто не мог внести денежный вклад. Созыв Конференции вызвал широкий и благоприятный общественный отклик, а проведенный в связи с нею публичный митинг привлек самую большую аудиторию из всех, когда-либо собиравшихся под покровительством Бахаи на этом континенте.
Двенадцать месяцев спустя после начала Святого Года, провозглашенного в середине октября 1952, в Нью-Дели, в Индии, состоялась большая Азиатская Межконтинентальная Образовательная Конференция. Хотя было бы логично провести подобное мероприятие в Персии или, на крайний случай, в Ираке, накал страстей среди фанатично настроенного населения этих стран и неугасимая враждебность со стороны мусульманского духовенства категорически воспрепятствовали этому.  В таких обстоятельствах великой братской стране Востока, открывшейся для Веры на заре Служения Бахауллы, тем более подобало удостоиться этой чести. В Индию начали стекаться сотни Его последователей со всех концов света, в том числе из таких далеких краев, как Европа, Африка, Австралия, Новая  Зеландия, Япония, из многих стран западного полушария, конечно же, из Персии, равно как и пять азиатских Десниц, которые по просьбе Хранителя уже присутствовали на африканской, американской и европейской Конференциях. Прибыли также еще шесть Десниц Дела из Святой Земли, Европы, Америки, Африки и Австралии. В своем послании этой последней из великих Образовательных Конференций Шоги Эффенди, "исполненный надежд и с радостным сердцем" приветствоваший ее участников, указал на уникальные особенности и важность работы на азиатском континенте: в ходе "всемирного по своим масштабам похода" "тройственную Кампанию, охватывавшую азиатский материк, австрилйский континент и острова Тихого океана", "с полным правом  следовало рассматривать как самую обширную, многотрудную и грандиозную из всех Кампаний". Ее размах "не имел аналогов в истории Веры в восточном полушарии"; она разворачивалась на земле континента, где "более столетия тому назад было пролито столько священной крови", континента, занимающего исключительное положение в мире Бахаи, континента, где проживает подавляющее большинство последователей Бахауллы, континента, который был "колыбелью главных религий человечества; родиной столь многих цивилизаций, самых древних и самых могущественных из всех, когда-либо процветавших на этой планете; перекрестком, где сходились пути столь многих рас и племен; полем битвы между столькими народами", над чьим горизонтом в новейшие времена воссияли солнца двух независимых самостоятельных Откровений, континента, на котором расположены такие святые места, как Кибла нашей Веры (Бахджи), "Матерь Мира" (Тегеран) и "путеводная звезда благоговеющая мира" (Багдад). Хранитель заканчивал свое послание выражением уверенности и в то же время печальным предвидением того, что могло ожидать первопроходцев в будущем: "Пусть этот Поход, начинающийся одновременно на азиатском материке, соседних островах и островах Антиподов... явится действенным противоядием пагубным силам атеизма, национализма, секуляризма и материализма, которые раздирают этот смятенный континент, и, быть может, вновь подаст пример духовного героизма, который оставит более глубокий, чем какая-либо из светских революций, вечный отпечаток на судьбах наций и народов, обитающих в его пределах".
Задачи, поставленные перед Бахаи в Нью-Дели - самой поразительной из которых была работа на восьмидесяти четырех территориях, наполовину представлявших из себя нетронутые девственные участки,  - преисполнили верующих таким же энтузиазмом, как и их братьев и сестер на трех предыдущих Конференциях. Пламя этого энтузиазма разгорелось еще ярче после получения телеграммы от Хранителя, в которой он сообщал, что его личные надежды, которые он выражал еще до начала торжеств в Святом Году, еще более укрепились в связи с завершением надстройки Священной Гробницы Баба. Бахаи немедля устремились навстречу поставленным целям: семьдесят человек изъявили желание стать первопроходцами, а двадцать пять  из них отправились к местам назначения сразу после окончания Конференции; щедрые пожертвования поступали на приобретение трех земельных участков для будущих Храмов Бахаи - в Багдаде, Сиднее и Дели, девять акров земли для последнего были куплены еще до конца мероприятия; обильные даяния поступили на постройку самого дорогого для сердец верующих Храма, который предполагалось возвести в родном городе Бахауллы, столице Персии, и который был одним из двух Храмов, изначально запланированных среди целей Всемирного Похода; более тысячи гостей, в числе которых были многие видные лица, приняли участие в публичных митингах и приемах; приемы, которые президент Индии, д-р Раджендра Прасад, и знаменитый премьер-министр страны Джавахарлал Неру устраивали делегатам Конференции, получили широкий и благоприятный отклик. Перед концом Конференции Шоги Эффенди дал указание Десницам отправиться по отдельности в поездки на несколько месяцев, причем сам обеспечил их необходимой помощью и выбрал пути следования.
Помимо того, что можно было бы назвать каждодневной рутинной работой, и без того отнимавшей у него невероятно много времени, Шоги Эффенди за два года не только проработал все детали Похода и обширных планов юбилейных  торжеств, но и завершил книгу "Бог проходит рядом" и ее более короткую версию на персидском. Легко было предположить, что в его творческой активности наступит спад, но это был не такой человек. Перед завершением каждой Конференции письма и телеграммы устремлялись от него, как выпущенные по мишени снаряды. Доведя за четыре года окружавшую его обстановку до градуса кипения, он не позволял ни единой частице энергии пропасть втуне. Типичный пример этого - телеграмма, которую он направил Персидскому Национальному Собранию сразу же после окончания американской Конференции, когда ошеломленный мир Бахаи едва-едва начинал осознавать величие нового Плана: "Доведите сведения друзей более ста двадцати восьми верующих во время торжеств Вилметте изъявили желание стать первопроходцами включая предложение проводить работу колонии для прокаженных. Призовите друзей вступить соревнование западными собратьями. Сотни должны восстать. Задачи на родине за рубежом должны быть немедленно выполнены. От их отклика действий зависит победа всей общины. Нетерпением жду результатов". Подобные неоднократные воззвания оказали такое влияние на общину, искони существовавшую в ужасных условиях постоянных притеснений и преследований, что когда персидские верующие, сами не веря собственным глазам, увидели, что перед ними открываются врата широких возможностей, они устремились единицами, десятками, сотнями во все концы света; без их помощи, из мощной финансовой поддержки и постоянной готовности к самопожертвованию Поход, ко времени своего завершения в 1963 году, никогда не увенчался бы таким успехом.
Прекрасно понимая, что верующие на Западе достаточно малочисленны, Шоги Эффенди сам часто оказывал им помощь в их проектах. Срауз же после объявления начала Похода на чикагской Конференции он послал пятьсот фунтов стерлингов Национальному Собранию Центральной Америки, чтобы помочь ему приобрести земельный участок для Храма в Панаме и тысячу фунтов Итало-Швейцарскому Собранию для Храма в Риме; одновременно он попросил Национальные Собрание Соединенных Штатов, Великобритании и Индии  ускорить публикацию  литературы Бахаи на языках, предусмотренных Десятилетним Планом, лично переслав тысячу фунтов в Англию, поскольку знал, что самостоятельно это Собрание не сможет осилить финансовые затраты на столь важную работу. В планы Всемирного Похода был включен девяносто один новый язык, на который предстояло перевести литературу Бахаи: среди них - сорок азиатских, тридцать один африканский, десять языков в Европе и десять в Америке; за эту работу несли ответственность Общины Индии, Австралии, Великобритании и Америки. На протяжении всех лет Похода он часто лично оказывал поддержку этой работе, да и за все годы его служения он уделял языковому вопросу особое внимание. Он сам выбирал языки, предпринимал все меры, дабы ускорить публикации, постоянно осведомлялся о том, когда книги выйдут в свет, зачастую оплачивал телеграфные услуги, иногда сам платил за перевод и часто приобретал в Хайфе какую-то долю тиража.
Сочетание дальновидности Шоги Эффенди, его постоянное наблюдение за тем, как ведутся работы, связанные с Делом, а также его регулярная финансовая поддержка, позволили Хукуку (Праву Бога), который был финансово подотчетен ему как Главе Веры в соответствии с Завещанием Абдул-Баха, обеспечить материальную базу для многих начинаний. Он вносил свою лепту мудро и деликатно, иногда как пример другим, иногда как личное участие в предприятиях, особенно дорогих его сердцу, иногда просто потому, что не было иного выхода. Яркий пример тому - пятьдесят фунтов, которые он переслал бахаи Тасмании на осуществление их первой Образовательной Кампании. Неоднократно он оплачивал поездки миссионеров Бахаи, особенно после кончины Учителя, когда верующие Запада столкнулись со многими испытаниями и, как он полагал, нуждались в углулении познания основ веры, в котором им могли помочь старые, испытанные персидские бахаи; впоследствии он финансировал затраты тех Десниц Дела, которые были не в состоянии оплатить поездки, в которые он их направлял. Когда останки матери и брата Абдул-Баха были перенесены с кладбищ Акки на постоянное захоронение на горе Кармель, он пожертвовал, в их память, тысячу фунтов Материнскому Храму Запада. И еще во многих случаях  он жертвовал денежные суммы, призывая верующих исполнять с их помощью определенные цели. Нередко эти даяния сопровождались его трогательными заверениями в том, что он сам "лишен права личного участия" и что это был его "первоначальный взнос". Он никогда не упускал ни единого случая оказывать щедрую помощь жертвам различных бедствий. Когда персидские бахаи подвергались преследованиям и погибали смертью мучеников, когда русские поселенцы изгонялись со своих земель и оказывались без средств к существованию, когда стихийные бедствия оставляли друзей без крыши над головой, Шоги Эффенди немедленно приходил им на помощь. Он предписал Персидскому Национальному Собранию делать ежегодный взнос на приобретение земельных участков, исторически связанных с развитием Веры в этой стране, что составляло одну из его особых задач. Он помогал приобретению национальных штаб-квартир Бахаи и земельных участков для Храмов, а также сам, в знак личного уважения, зачастую оплачивал установку надгробий на могилах видных и горячо любимых им верующих.
Величайшим и исключительным пожертвованием за все годы служения Хранителя был его взнос - треть миллиона долларов - на возведение трех Храмов, запланированных как одна из главных целей Всемирного Похода. То, как ему удалось добиться этого результата, было типичным для его повседневной деятельности. Вспоминаю весь процесс очень отчетливо: сначала он разрабатывал проекты Храмов, затем получал оценку от Национальных Собраний, которым было поручено их возведение, и увязывал ее с продажной ценой; далее, удостоверившись в том, что постройка Храмов обойдется  в пределах миллиона долларов и что сто пятьдесят тысяч - сумма вполне доступная для общины, учитывая уровень, которого бахаи могли достичь к тому времени, к концу Похода, он приступал к определению суммы, которую мог внести сам, зная по прошлому опыту, чему равен  доход Всемирного Центра и что требовали расходы на другие планы; принимая в расчет непредвиденные обстоятельства, он приходил к цифре в треть миллиона долларов. Если можно так выразиться, одну треть этой трети он оставлял на долю Господа, прекрасно зная, что если Его последователи приложат максимум усилий, то чудодейстенные силы помогут им добиться своей цели.
Однако вернемся к только что начатому "судьбоносному, вдохновенному, десятилетнему, всемирному Духовному Походу" с его четырьмя целями: развитие учреждений Всемирного Центра Веры; консолидация фронтов на двенадцати территориях, служащих административной основой двенадцати Планов - составляющих частей общего Плана; консолидация всех территорий, открытых Верой; открытие для Веры еще не затронутых ею территорий. Несмотря на то что руководство Походом было доверено двенадцати Национальным Собраниям, каждый отдельный верующий независимо от его расы, национальности, класса, цвета кожи, возраста и пола должен был внести свою лепту в осуществление этого "грандиозного предприятия". В одном из ярких отрывков своей искрометной прозы Шоги Эффенди приподнял занавес над той сценой, на которой должен был разворачиваться новый План: Где? Повсюду - за арктическим кругом, в пустынях, джунглях, на островах холодного Северного моря, в иссушающем климате Индии и островов Тихого океана. Ради кого? Ради всех народов - ради племен Африки, канадских и гренладских эскимосов, лапландцев с далекого севера, жителей Полинезии и австралийских аборигенов, краснокожих обитателей Америки. В каких условиях? В пустошах и городах, "погрязших в грубом материализме", где люди дышат зловонным воздухом "агрессивного расизма", где они скованы "путами элитарности", ограничены "слепым и воинстующим материализмом", где они находятся в шорах "узко мыслящего и нетерпимого церковного догматизма". Какие цитадели предстовит штурмовать воинами Бахауллы? Цитадели индуизма, буддистские монастыри, джунгли Амазонки, горы Тибета, степи России, бескрайние и безлюдные просторы Сибири, внутренние территории Китая, Монголии и Японии и их постоянно растущим населением, не забывая об изгоях и прокаженных, томящихся в колониях. Обращаю свой страстный призыв, - писал он, - повиноваться, как то подобает Его воинам, наставлениям Бога Сил и готовиться к тому великому Дню, когда Его победоносные отряды под пение незримых ангелов Царствия Абха будут торжествовать свою окончательную победу".
Совершенно ясно, что Хранитель мыслил Десятилетний План как битву, битву "всемирного, преданного, несокрушимого воинства Бахауллы", Его "воинства света", против окопавшихся во всех уголках планеты сил тьмы. "Главнокомандующим" этого войска был Абдул-Баха; за Ним стоял Его Отец, "Царь  Царей", и помощь Его была обетована "каждому  воину, сражающемуся за Его Дело". "Незримые отряды" собирались  "ряд за рядом, дабы пресуществить низошедшее на них благословение". Итак, маленькое воинство героев Божиих восоединилось, "дабы начертать на своих щитах символы новых побед", дабы утвердить "земные символы небесной власти Бахауллы" в каждой стране мира, готовой заложить неколебимые административные основания Его обетованного Христом Царствия Божия на земле.
Окидывая взглядом прошлое, мы видим, что Шоги Эффенди разделил великий Всемирный Поход на четыре стадии. Первая продлилась с Ризвана 1953 года до Ризвана 1954, вторая - с 1954 по 1956 годы и, наконец, третья - с 1956 по 1958 год. Конец четвертой стадии он связывал с завершением сооружения Храмов, строительство которых планировалось в течение Десятилетнего Плана; все три постройки были практически закончены к 1963 году. В самом начале Плана Хранитель внутренне не разделял его на стадии; они явились результатом естественного роста сил, проявившихся в течение Похода, и самой сути одержанных побед, хотя несомненно он руководил этими силами, в первую очередь определяя их цели, а затем - кампании, в которых участвовали двенадцать починенных ему отрядов.
Три недели спустя после провозглашения Похода Шоги Эффенди телеграммой уведомил мир Бахаи, что "главной целью", стоящей перед исполнителями Плана, является острая необходимость в "немедленном, решительном, сплоченном и всемирном" освоении неоткрытых территорий. Шоги Эффенди, с присущим ему острым чувством обязательности, я бы даже сказала божественной обязательности, уведомил главных исполнителей Божественного Предначертания Абдул-Баха, что, учитывая право первенства, которое Он возложил на них в Своих Скрижалях, они пользуются прерогативой посылать своих первопроходцев для осуществления целей братских общин Востока и Запада. Он призвал сто тридцать "воинов  Бахаи" восстать и заполнить пробелы на еще не завоеванных территориях земного шара на протяжении первого года. Четыре месяца спустя, еще до созыва Межконтинентальной Азиатской Образовательной Конференции, он оповестил мир Бахаи, что более трехсот верующих изъявили желание стать первопроходцами - сто пятьдесят из Северной Америки, более пятидесяти европейцев, более сорока человек из Азии и более сорока африканцев. Менее чем за пять месяцев двадцать восмь территорий и островов были открыты для Веры. Как всегда вдохновленный успехом, Шоги Эффенди сообщил друзьям, что поскольку общее число стран в мире открытых для Веры превзошло сто пятьдесят, они должны приложить все усилия, дабы довести к концу Святого Года до двухсот. Бахаи почти полностью удалось преуспеть в этом начинании - двести территорий были открыты три недели спустя после окончания Святого Года. В сентябре 1953 года Шоги Эффенди провозгласил первые имена, внесенные им в "Список Чести", который он предполагал установить у входа в Святую Усыпальницу Бахауллы в Бахджи - подобающее место для Его героических  "Рыцарей"; в этот список были занесены имена и территории, открытые первопроходцами, и вплоть до конца своей жизни Хранитель продолжал периодически оповещать об их достижениях. К концу 1963 года Список включал представителей всех рас, континентов, мужчин и женщин из разных стран. Девять месяцев спустя после начала Похода Хранитель оповестил мир Бахаи об открытии девяноста территорий - трех четвертей от намеченного числа, исключая страны, входившие в орбиту Советского Союза, а в своем послании к Ризвану 1954 года он сообщил благую весть о том, что  "Рыцари Бога Сил, осуществляя свою возвышенную миссию духовного завоевания планеты", открыли для Веры еще сто территорий. Таким образом, начальная  стадия Похода была "триумфально завершена... что превзошло все наши ожидания".
Во дни Ризвана того же года Десницы Дела на различных континентах, следуя  подробным наставлениям Хранителя, назначили, на каждом континенте, Вспомогательный Комитет, состоящий из девяти человек, которые должны были действовать как их "депутаты, помощники и советники"; помимо этого по его указанию был основаны пять Континентальных Фондов для поддержки рабоыт новообразованных учреждений.
Учитывая сто поставленных  перед нем целей, воинство Бахауллы было теперь полностью загружено. Шоги Эффенди, отчасти успокоившись относительно продвижения линии фронта, немедленно принялся за разработку новых задач. Начинавшийся отныне второй этап Плана был в первую очередь связан с консолидацией достигнутых успехов. В своем послании к Ризвану 1954 года Хранитель перечислил тринадцать пунктов, на которых следовало сосредочить усилия в ближайшие два года: продвижение первостепенно важной образовательной работы; сохранение всех достигнутых результатов; поддержка всех местных Собраний; увеличение числа групп и центров, дабы ускорить учреждение сорока восьми Национальных Собраний, запланированное в течение Похода; приобретение земельных участков для Храмов; основание специальных фондов для приобретения Национальных Хазират уль-Кудс; скорое осуществление переводческих задач; покупка земельных участков, связанных с историей Бахаи в Персии; меры по возведению Храмов в Тегеране и Франкфурте; возведение вспомогательных сооружений Храма в Вилметте; учреждение национальных фондов; узконение местных Собраний; учреждение новых Издательских Трестов. Он обращал свой "пламенный призыв" свершить столь великие труды к ста восьми людям, составлявшим двенадцать Национальных Собраний мира Бахаи - всего к ста восьми из многих миллионов человеческих существ, населяющих планету!
Чудо состояло в том, что подобный призыв, который в глазах "умудренных опытов" людей мог показаться незначительным и жалким, произвел такой эффект. Все бахаи мира, рядовые и вожди, удвоили свои усилия и одержали решительные победы. В 1955 году в своем ежегодном послании к Ризвану Шоги Эффенди оповестил верующих, которые являлись его главным орудием в распространении новых известий  о прогрессе Веры, что новый План "продвигается вперед, с каждым днем набирая силы, повсеместно сокрушая барьеры между расами и народами, неуклонно расширяя масштаб своих благотворных действий и обнаруживая все более убедительные признаки своей мощи на пути к духовному завоеванию всей планеты".
Однако помимо неоднократных воодушевляющих посланий Шоги Эффенди иногда был вынужден обращаться к командующим своим отрядами - двенадцати Национальным Собраниям - в довольно резких выражениях. Один из самых ярких примеров - его послание от мая 1955 года, в котором он говорит, что он "вынужден" в этот "нелегкий час" просить друзей вновь оценить "всю полноту возложенных на них полномочий в руководстве Делом" и предупреждает их "не допускать никаких злоупотреблений, которые могли бы ослабить их пыл и решимость". Он обращался ко всем, но в первую очередь к тем, кто "не будучи скован путами, которые мешают их менее привилегированным собратьям", с призывом ускорить темп работы и увеличить объем действий, компенсировала таким образом "временные отступления" постоянно развивающейся, но еще "не полностью обретшей самостоятельность" Веры.
В течение августа того же года мир Бахаи пережил один из периодически повторяющихся кризисов, который отнял у Хранителя много сил и нервов и стал очередной причиной его преждевременной смерти в относительно не старом возрасте. В своем телеграфном послании, переданном всем Десницам и Национальным Собраниям, Шоги Эффенди заявлял, что самая многочисленная община верующих подвергается "непрестанно ужесточающимися гонениями которые на протяжении целого столетия обрушиваются на ее членов на родной земле Бахауллы": Национальная Штаб-Квартал бахаи в Тегеране была захвачена, а здание ее подверглось публичному разрушению по приказу одного из подверглось публичному разрушению по приказу одного из главных персидских священнослужителей - в присутствии и при активной поддержке генерала иранской армии, вслед за чем последовал захват аналогичных местных учреждений в провинциях; парламент страны сделал заявление, объявляющее Веру вне закона; пресса и радио подвергали бахаи злобным нападкам, стараясь опорочить и оклеветать цели их религии; по всей стране бахаи становились жертвами жестоких нападений; Священный Дом Баба был дважды осквернен и почти разрушен; другие Святые Места также были захвачены либо разорены; лавки и дома бахаи подвергались разграблению; бесчинствующие фанатики выкапывали тела умерших на кладбищах Бахаи и уродовали их; взрослых и детей бахаи избивали на улицах, а женщин похищали и насильно заставляли выходить замуж за мусульман; семью из семи человек, самому старшему из которых было восемьдесят, а самому молодому - девятнадцать лет, двухтысячная толпа разрубили на куски под барабанную дробь и звуки труб. Подобные ужасы вызвали волну яростного негодования в мире Бахаи, и тысячи посланий обрушились на персидские власти, причем иногда даже из таких мест, о которых члены парламента никогда не слышали. Руководитель Отдела по правам человека предложил Американскому Национальному Собранию (официальному представителю других органов Бахаи, аккредитованных при Организации Объединенных Наций как неправительственный орган под названием "Международная Община Бахаи") представить отчет о сложившейся ситуации в Комиссию по правам человека и персидскому правительству, между тем как генеральный секретарь Организации Объединенных Наций назначал комиссию из должностных лиц ООН, возглавляемую верховным комиссаром по делам беженцев, и поручил ей обратиться к персидским властям с требованием обеспечить права меньшинства Бахаи в Персии. Хотя еще не полностью обретшая самостоятельность Вера, тем не менее, за сто лет непрерывной борьбы научилась обороняться и достаточно действенно отстаивали свои интересы; значительную поддержку гонимой общине оказала развернутая в Соединенных Штатах публичная кампания, на которую верующие собрали сорок тысяч долларов. Шоги Эффенди не только руководил столь мощной акцией протеста, направленной против варварских нападок на членов мирной и беззащитной общины, но и учредил фонд "Помощи преследуемым", в который сам немедленно внес восемнадцать тысяч долларов и который получил широкую и горячую поддержку негодующих общин Бахаи, развернувших борьбу в обстановке суровых финансовых обязательств.
Именно на втором этапе Всемирного Похода бахаи удалось приобрести земельные участки для десяти из одиннадцати Храмов, сооружение которых входило в число задач Десятилетнего Плана, на общую сумму более ста тысяч долларов, учредить тридцать из пятидесяти одного национального фонда с капиталом в сто тысяч долларов, купить сорок три из сорока девяти национальных штаб-квартир на различных континентах, что обошлось в полмиллиона долларов - в связи с последним Шоги Эффенди многозначительно заявил, что это достижение "с лихвой компенисирует захват Национальной Административной Штаб-Квартиры Веры и разрушение ее здания в персидской столице военными властями".
В первые годы Похода было одержано множество блистательных побед: было приобретено здание тегеранской  темницы Сейах Чаль, где впервые забрезжил свет Пророческой Миссии Бахауллы; одновременно с образованием Духовного Собрания в Мекке Его знамя было водружено в самом сердце исламского мира; с особой радостью Хранитель воспринял известие о том, что в некоторых советских республиках, которые в начале Похода считались не открытыми, живут бахаи - остатки общин Кавказа и Туркестана, теперь эти территории можно было считать открытыми, каким бы ни было слабым пламя горящих там светочей духа; на девяноста восьми островах мира отныне жили бахаи; во Всемирном Центре начались работы по возведению здания Международных Архивов.
В дни этих побед Шоги Эффенди принял исключительно важное решение о сооружении в процессе Десятилетнего Плана не двух, а тех Домов Поклонения. В Своих Писаниях и Бахаулла, и Абдул-Баха придавали огромное значение этим Машрик уль-Азкарам (первым местам поминания Господа): они возводились, по словам Шоги Эффенди, для "поклонения единому истинному Богу и Его славному Явлению в День Сегодняшний". Они теснейшим образом связаны как с духовной жизнью индивидуума, так и с общинной жизнью верующих. Хранитель называл Американский Храм "символическим Зданием" Администрации, ее "мощным бастионом, символом ее силы и ее будущей славы", "знаменосцем зарождающейся цивилизации", "символом и провозвестником Всемирного Миропорядка". Подобные "Материнские" Храмы, говорил он, являются  великими безмолвными учителями Веры и играют столь важную роль в ее развитии, что, к примеру, Американский Дом Поклонения воплощает в себе душу Американской Общины Бахаи в западном полушарии. Хотя первый Храм и был построен по указанию Самого Абдул-Баха в Ашхабаде еще при Его жизни, Хранитель заверял нас, что первый Храм, возведенный в Новом Свете, навсегда останестя самой большой святыней, поскольку Учитель Сам заложил камень в его основание во время Своей поездки по Америке и начинание это было одним из самых дорогих Его сердцу. К 1921 году, когда Шоги Эффенди стал Хранителем, фундамент его был заложен, но сам здание, которое Абдул-Баха так страстно мечтал увидеть еще при жизни, представляло из себя уродливый черный водонепроницаемый цилиндр, похожий на газовую цистерну и одиноко высившийся на пустом месте.
Хранитель считал  одной из своих главных обязанностей как можно скорее завершить строительство этого священного здания. Тридцать два года ушло у него на выполенин этой задачи, которую он называл величайшим предприятием западных последователей Веры и самой значительной победой, одержанной за годы Периода Строительства Завета Бахаи. Одним из первых шагов, предпринятых в этом направлении, были девятнадцать фунтов, которые Хранитель переслал в Фонд Храма в 1922 году, а в 1926 он пишет о том, что "отныне с радостью будет вносить девяносто пять долларов ежемесячно в виде скромной лепты"; на протяжении многих лет он часто жертвовал различные суммы на сооружение Храма. Шоги Эффенди вдохновил бахаи превраить большое круглое пространство, которое в будущем должно было быть окружено ступенями Храма, в зал для проведения Съездов и прочих собраний; позднее для  подобных целей намечалось построить аудиторию вне здания, которое предназначалось исключительно для поклонения; Съезд 1923 года проводился в помещении. которое с тех пор стало называться Основным залом; чтобы украсить его стены, Хранитель прислал в подарок прекрасные персидские ковры из Усыпальницы Бахауллы; однако вплоть до 1928 года в строительстве Храма не было никакого продвижения. Шоги Эффенди обратился к проходившему в этом году Съезду с посланием, составленным в довольно жестких выражениях, и обязал американских верующих приступить к строительству своего великого Храма, для чего был создан так называемый "План Объединенного Действия", предназначенный для сбора средств на исключительно дорогую работу по возведению надстройки. Несмотря на это к 1929 году требуемая сумма не была собрана, и, поскольку сам Шоги Эффенди в тот момент был  не в состоянии послать значительные средства, он решил продать самую большую драгоценность, которой владела Вера в Святой Земле. Он телеграфирует Съезду: "Жертвую самым дорогим украшением Усыпальницы Бахауллы дабы содействовать коллективным усилиями американскихъ верующих напраленных на скорейшее завершение плана объединенного действия призываю к самопожертвованию". Характерно для него и то, что прежде всего он дал телеграмму персидскому верующему, сделавшему столь бесценное приношение: "Работы сооружению Храма Америке продвигаются три четверти суммы требуемой сооружение первого этажа уже собраны. Чувствую настоятельную необходимость продать подаренный вами ешковый ковер. Срочно телеграфируйте своедения возможном покупателе и цене. Благодарю за согласие". Только получив теплый сердечный ответ, в котором даятель советовал продать ковер в Нью-Йорке, он оповестил Америку о своем решении. Бахаи были столь глубоко тронуты этим приношением своего Хранителя, что еще до завершения Съезда увеличили общую сумму сбора до трехсот тысяч долларов. Опасаясь серьезных долгов, которые могли появиться, если вся сумма, необходимая для осуществленя будущих работ, не будет собрана заранее, Шоги Эффенди до поры до времени не разрешал подписывать контракты. Тем не менее Съезду 1930 года удалось наконец собрать деньги, Хранитель дал согласие - и Бахаи решили сами приобрести драгоценный ковер, между тем уже доставленный в Соединенные Штаты. И вновь Хранитель шлет  совершенно типичную для себя телеграмму: "Поддерживаю начало проведения работ по всему Храму без внешней отделки учитывая решимость веруюищих  конце концов завершить отделку собственными силами. Полагаю все мы единодушно одобрим проект как нашедший поддержку  Самого Абдул-Баха". "Пожертвованный ковер не следует продавать также возвращать обратно. Пусть будет принят как постоянное украшение первого Машрик уль-Азкара Запада". Потрясенные делегаты Съезда телеграммой выразили "глубокую преданность за бесценный подарок". Энтузиазм, порождаемый подобными посланиями и поступками Шоги Эффенди, не был результатом какой-то особой политики с его стороны, скорее, речь шла о глубоком бессознательном инстинкте прирожденного лидера с исключительно чистыми помыслами и благородным сердцем.
В 1931 году Шоги Эффенди обращается к очередному Съезду с телеграммой: "Пресвятой Лист присоединяется ко мне... выражая сердечные поздравления безграничную радость глубокую благодарность практическим завершением надстройки славного  здания..." В 1933 году он, вновь упоминая сестру Абдул-Баха в связи с этой работой, телеграфирует: "передайте всем американским верующим изъявления глубокой любви Пресвятого Листа связи непрестанным прогрессом строительства Храма который способен затмить их прежние достижение. Попросите их принять во внимание неотложность моих горячих просьб". Вслед за этим посланием, отправленным в январе, в октябре в Америку летит новая телеграмма: "Призовите находящихся ситуации американских верующих внять моей последней горячей мольбе  не допускать ни малейшей передышки сооружении Храма дабы не бросить тень на великое эпохальное предприятие... обещайте годичный перерыв работе после успешного завершения первого этапа отделки нашего славного Храма". Не удивительно, что он употребляет слово "наш". Он боролся бок о бок с американскими бахаи "на протяжении всего", как он писал, ы"тяжелейшего кризиса, который довелось перенести американскому народу в этом столетии"; в самый разгар борьбы он подчеркивал, что только "неколебимые" сторонники Веры способны вносить свою лепту в строительство, только тот, кто "в полной мере осознал" величие Откровения Бахауллы и "безгранично, всем сердцем предан ему"; он увлекал за собой своих товарищей Бахаи, немногочисленных, по большей части небогатых, изо дня в день живущих в тяжелейших условиях экономического бедствия, уверяя их в том, что это важное начинание должно быть поддержано "не только за счет щедрости горстки людей, но за счет совместного вклада всей массы убежденных последователей Веры", подчеркивая, что духовная сила, исходящая от Храма, в значительной степени будет зависеть от "количества и разнообразия вносящих свой вклад верующих, равно как и от природы и степени их самоотверженности, находящей выражение в их добровольных даяниях". Он ободрял, успокаивал их и вел за собой к победе. С гордостью он напоминал им, что - единственные в мире - они удостоены двойного благословения: эффективно действующего Административного Порядка и Храма!
Год за годом послания направлялись в Америку, великолепный Храм рос, и вот наконец, во время второго великого Столетнего юбилея, который отмечался при жизни Шоги Эффенди, мне удалось прочесть следующие слова: "От имени и по поручению Хранителя Веры Бахауллы я имею честь посвятить этот первый Машрик уль-Азкар западного мира открытому поклонению... От имени Хранителя нашей Веры приглашаю вас войти под его своды..."
По этому краткому рассказу о работе, столь дорогой сердцу Абдул-Баха и Шоги Эффенди, можно составить представление о том, какое значение придавали они оба подобным Храмам в жизни общин Бахаи. Поэтому не стоит удивляться, что в самом начале Похода Хранитель обратил внимание на проблему возведения первого Храма Бахаи на родине Бахауллы. В 1942 году Шоги Эффенди возвестил о том, что персидские Бахаи приобрели три с половиной миллона квадратных метров земли под Тегераном для своего будущего Машрик уль-Азкара. Во многом их побудил к этому пример американских бахаи, не щадя сил возводивших свой собственный Храм, - точно так же, как в 1903 году американские бахаи решили приступить к строительству своего Храма, поскольку Бахаи Востока начали строительство Машрик уль-Азкара в Ашхабаде. Хранитель отводил важную роль этому историческому и священному Храму. Немаловажно для нас также помнить, что он отверг многие представленные ему проекты, поскольку считал, что их авторы впадают в крайность, чересчур увлекаясь современными модными течениями в архитектуре, несоответствующими целям и духу Веры. которая должна привести к появлению нового Всемирного Миропорядка и цивлизации на протяжении тысячи лет Завета. Он предпочел остановиться на более консервативной концепции, разработанной при его личном участии в Хайфе и "включавшей купол, напоминающий о Священной Успальнице Баба". Полные энтузиазма персидские верующие уже приступили к выполнению пятилетнего плана с целью сбора двенадцати миллионов туманов на его постройку, и Хранитель сам познакомил их с проектом на собрании в Бахджи в первый день  Ризвана 1953 года. Этому проекту Шоги Эффенди уделял огромное значение, и наложение запрета на всю деятельность Бахаи в Персии в 1955 году явилось тяжким ударом для него, поскольку он понял, что положение в стране за четверть века его влужения далеко не улучшилась, а напротив, ухудшилась настолько, что завершить постройку подобного здания к концу десятилетенго плана крайне маловероятно. Несмотря на то, что было еще вполне возможно построить первый Машрик уль-Азкар в Европе - второй из намеченных в Плане Храмов - Шоги Эффенди немедленно наносит ответный удар врагам Веры в своей телеграмме от ноября 1955 года: "Историческое решение возведении Материнского Храма Африки в Кампале расположенной самом сердце континента явится великим утешением массы жестоко гонимых отважных собратьев колыбели Веры. Каждый континент земного шара за исключением Австралии таким образом  сможет извлечь непосредственную духовную пользу собственного Машрик уль-Азкара. Подобающее признание еще больше будет способствовать  чудесному распространению Веры поразительному увеличению числа ее административных учреждений на всем континенте..." Так африканские верующие получили, по словам Шоги Эффенди, "удивительный, величественный и уникальный проект сооружения Материнского Храма Африки".
Хотя в Тегеране предполагалось возвести третий из великих Храмов мира Бахаи, а в Германии - четвертый, в действительности европейский Храм по хронологии стал третьим, а африканский четвертым. План Африканского Храма разрабатывался в Хайфе под непосредственным наблюдением Хранителя и был полностью одобрен им. По-иному складывалась история с немецким Храмом: Шоги Эффенди сам выбрал проект и послал его Национальному Собранию Бахаи Германии и Австрии, однако в этих странах уже успела сложиться столь мощная церковная оппозиция, всячески противившаяся возведению Дома Поклонения Бахаи, что Национальное Собрание ответило Хранителю, что избранный им консервативный по стилю проект в стране, где на данный момент  предпочтение отдается самым современным архитектурным стилям, лишь усложнит возведение Храма, поскольку это может послужить предлогом к отказу в разрешении на строительство. Исходя из конкретных обстоятельств, Шоги Эффенди разрешил провести конкурс, а затем из присланных ему проектов выбрал один, по которому позднее и был сооружен Храм.
Мне кажется несомненным, что если бы Шоги Эффенди решил спросить мнения Бахаи, они посоветовали бы ему избрать какую-либо иную страну; дело в том, что, когда в 1953 году он объявил о строительстве Европейского Храма, прошло всего лишь восемь лет после страшной войны, и за исключением некоторых стран, где практически не было верующих, все остальные бахи жили на землях, так или иначе пострадавших от Германии и боровшихся с ней в годы войны. Однако Хранитель безбоязненно и неустрашимо, вопреки всем мирским соображениями преследовал духовные цели всемирного сообщества Величайшего Имени, вверенного его попечению. Общепринятые нормы никогда не были ему указкой, он ориентировался исключительно на нормы, заключенные в писаниях. Постоянно помня о поездке Абдул-Баха  в эту страну и о Его любви к этой общине, Шоги Эффенди с самых  первых лет своего служения старался поддерживать ее и способствовать ее развитию; это была одна из общин, к которой в те далекие дни 1922 года, когда мир Бахаи был еще так мал, он обращался со своими первыми душераздирвающими, полными сомнений письмами. Упоминая об этой общине в 1926 году, он пишет о "растущем числе Центров и приверженцев Веры Бахаи в Германии, о проникновенных словах, в которых наш Возлюбенный говорли о ее будущем и о преобладающей роли, которую ей суждено сыграть в пробуждающейся Европе"; в письме к Марте Рут от 1927 года он пишет, что Германия должна стать средоточием Вашей деятельности, поскольку я придаю огромное значение разнообразным и богатым возможностям, открывающимся перед этой страной..." "Чувствую, что Вам следует уделить больше внимания Германии, так как я полностью разделяю надежды, которые Вы связываете с ее будущим вкладом в духовное возрождение Европы". В 1947 году он упоминает об "удивительном воскрешении" "разрушенной за годы войны Общины Центральной Европы" и утверждает, что внутри Германии скоро сложится "крупнейшая община приверженцев Веры на континенте - община, которой, в соответствии с пророчеством Абдул-Баха, предназначено сыграть главенствующую роль в духовном пробуждении и конечном обращении европейских  наций и народов в Веру Его Отца". Франкфурт находился в сердце Германии, Германия - в сердце Европы. Место для будущего Храма было выбрано абсолютно точно.
Все еще серьезно озабоченный преследованием основной массы верующих, проживавших на родине Бахауллы, Шоги Эффенди  спокойно приступил к осуществлению нового плана. Он выбрал проект для третьего Храма  и поручил Национальным Собраниям Австралии и Новой Зеландии конфиденциально навести справки о том, сколько может стоить его постройка в Сиднее. Когда он получил смету и увидел, что она не ляжет чрезмерно тяжким финансовым бременем на плечи Общин, участвовавших в Походе, он - в своем Послании к Ризвану  1957 года - выступил в волнующим известием о начале "грандиозного трехпланового предприятия, предназначенного возместить тяготы и страдания, претерпеваемые Общиной  последователей Его Веры на Его родине, предприятия, поставившего целью сооружение  трех Материнских Храмов Европейского, Австралийского и Африканского континентов, в таких отдаленных друг от друга точках, как Франкфурт, Сидней и Кампала, на сумму примерно один миллон долларов, в дополнен к Храмам, уже сооруженным в Азии и Америке". Известие это означало, что потеря персидским верующими своего первого Машрик уль-Азкара будет возмещено возведением в зоне Тихого океана "Материнского Храма Антиподов и всего тихоокеанского региона", а также сооружением в самом сердце африканского континента еще одного Дома Поклонения, который, по словам Шоги Эффенди, "был предназначен оказать огромное влияние на прогресс Дела Божия во всем мире, в значительной степени укрепить становление институтов ниспосланного свыше Порядка и разнести молву о нем по всем континентам земного шара". В своем послании к Ризвану Хранитель известил также о том, что проекты всех трех "монументальных зданий, каждое из которых станет домом, где обитает Дух Господень, и престолом для прославления Его избранного Посланца для сегодняшнего", будут представлены делегатам тринадцати исторических Национальных Съездов Бахаи, первый из которых пройдет во время праздника Ризвана этого года".
Именно на этом, втором этапе Всемирного Похода Американское Национальное Собрание приобрело земельный участок для первой вспомогательной службы своего Храма. Хранитель посоветовал Собранию остановить выбор не на библиотеке - таково было первое предложение, - поскольку она не раскрыла бы полностью цель и значение Машрик уль-Азкара в мире Бахаи, и в конечном счете было решено построить Дом для Престарелых. В одном из своих последних писем он просил Собрание ускорить строительство Дома, поскольку он должен был внушить людям, что основная задача нашей Веры состоит в служении человечеству, независимо от национальности, убеждений и вероисповедания, и неизбежно привлечь самое широкое внимание.

Информация о материале

Просмотров: 687

Благо тому, кто искал убежище в его сени, которую он раскинул над всем человечеством.
Абдул-Баха

В реторте своего творческого сознания Хранитель  пресуществил все элементы Веры Бахауллы в единое незримое целое; он создал организованную общину Его последователей, которая в полной мере восприняла Его учения, Его законы и Его Административный Порядок; он соткал из учений двойного Богоявления Совершенный Образец - сверкающий плащ, который будет укрывать и защищать человека тысячу лет, плащ, трудясь над которым руки Шоги Эффенди  вышивали узоры, сшивали швы, подбирали подобные драгоценным крепким пряжкам толкования Священных Текстов, неуязвимые до тех пор, пока новый Законодатель не явится в мир и не даст Его творению - человеку - новое божественное облачение.
Внук Учителя был возведен силою Его Завещания в чин Хранителя Веры; принадлежа к высшей, властной касте своих Прародителей, он и сам был властелином. Помимо первенства, право на которое ему давали кровне узы, он обладал способностью к безошибочному руководству, которой  наделило его действие Завета Божия. Свое божественное и неопровержимое право стоять у руля Дела Божия Шоги Эффенди полностью подтвердил тридцатью шестью годами непрестанного изнурительного труда. И действительно нелегко будет найти в истории человечества еще один подобный персонаж, который чуть более чем за треть века смог предпринять столь великое множество различных начинаний, который, с одной стороны, находил бы достаточно времени, чтобы уделять внимание мельчайшим подробностям, а с другой - распространять по всей планете свои планы, указания, осуществлять бессменное руководство. Он заложил основания того будущего общества, мысль о котором Бахаулла по-отцовски привил Учителю и которую Он в свою очередь довел до совершенства, после Своей смерти передав Дело в надежные руки Своего преемника.
Тщательно и кропотливо, подобно опытному ювелиру, который, работая над украшением, выбирает из своих запасов какой-нибудь поистине королевский камень, помещая его среди более мелких, но не менее драгоценных, Шоги Эффени выбирал из Учений определенную тему, изучал ее, полировал ее грани и помещал среди своих блистательных комментариев, где она, извлеченная из-под груды других драгоценностей, ослепительно привлекала наш завороженный взор. Не будет преувеличением сказать, что отныне мы, Бахаи, обитали в помещении, стены которого были сплошь увешаны ярко блистающими бесценными украшениями, которые создал Шоги Эффенди. Он словно уловил солнечный луч Откровения волшебным стеклом, разложив его на спектр и дав нам возможность оценить всю гамму цветов и красок, состаляющи ослепительный свет Учения Бахауллы.
То, что мы, казалось бы, и без того знали всю жизнь, неожидано и самым поразительным образом приобрело новое, доселе неведомое значение. Мысль нашу и воображение постоянно будоражили, не давая им стоять  на месте, впадать в спячку. Мы восставали, дабы служить, отарпвляться первопроходцами в далекие страны, жертвовать собою. Мы вырастали под его покровительством, и Вера росла вместе с нами, превращаясь в нечто совершенно отличное от того, чем она была прежде. Остановимся на нескольких из этих мастерских ювелирных изделий - тем, которые Шоги Эффенди в такой блистательной манере раскрыл перед нами. Однажды Бахаулла отдыхал на горе Кармель. Указав на некое место, Он сказал Абдул-Баха: "Приобрети эту землю, перенеси сюда тело Баба и погреби Его здесь". Учитель перенес Драгоценный Залог на указанное место, сокрыл в лоне горы и поставил над ним здание, сооружение которого стоило Ему стольких седых волос. Хранитель завершил возведение священного Здания, и отныне славная Усыпальница Предтечи Веры безмятежно сияет на горе Кармель - путеводная звезда для взоров всего человечества.
После войны Учитель отправил в Америку несколько драгоценных Скрижалей, написанных в смутные и грозные дни, и помню, как вместе с другими детьми  и подростками я участвовала в радостной, приятной церемонии под названием "явление Божественного Предначертания": разбившись  на пары, мы тянули за бечевки, и в намеченный  момент одна из Скрижалей появилась на задрапированном фне позади сцены. Абдул-Баха сделал верующим Северной Америки поистине царский подарок, и они радовались ему, но не поняли всего его смысла. Шоги Эффенди, ни на мгновение не теряя из виду сокровище, ныне ранившееся на другом конце света, начал постепенно  искать к нему пути. Это заняло у него почти два десятилетия, но в конце концов, в результате невероятных усилий и мук воздвигнув механизм Административного Порядка, он смог добраться до этих драгоценностей и использовать их. Север и Юг были завоеваны, на Востоке и Западе тоже повсюду засияли огни новых центров и Собраний Бахаи - всего их насчитывалось более четырех тысяч двухсот в мире. На двести пятьдесят одну территорию земного шара, которые должны были пробудиться, почувствовав свежее дуновение Божественного Предначертания, Шоги Эффенди направил мощный поток переводов литературы Веры на двухсот тридцати языках. на протяжении двадцати лет, с того момента как силы, скрытые Абдул-Баха в Скрижалях, были приведены в действие, Шоги Эффенди неустанно руководил армией первопроходцев, которые по его приказу, батальон за батальоном, отправлялись завоевывать планету, дабы утвердить на завоеванных землях Знамя Бахауллы.
Разгадав скрытый смысл Скрижали Бахауллы о горе Кармель, Хранитель похоронил Святой Лист рядом с Усыпальницей Баба, перенес останки ее матери и брата, чтобы упокоить рядом с нею, назвал это место центром всемирной администрации, соорудил над ним арку в соответствии со словами Бахауллы о "престоле Господнем", построил первое из великих зданий, которое возвышается над этой аркой, а также непрестанно пдчеркивал и разъяснял природу влияния, которое этот великий  духовный центр будет впредь оказывать на все нации  и народы мира, влияния, основанного на учениях Веры, «по сути своей сверхъестественной, наднациональной, целиком и полностью внеполитической, чуждой фанатизма и диаметрально противоположной любой политике или течению мысли, восхваляющим и превозносящим тот или иной класс, расу или народ»; Веры, чьи «последователи видят в человечестве единое целое и, глубоко озабоченные его жизненными интересами, без колебаний подчинят любой личный, региональный и национальный интерес преобладающим интересам большинства человечества, прекрасно понимая, что в мире взаимозависимых народов и наций преимущество какой-либо части может быть достигнуто прежде всего за счет преимущества целого»; Веры, зародыш которой, по словам Шоги Эффенди, рос и развивался на протяжении Героического Века, чье дитя - общественный Порядок, описанный в учениях Бахауллы, - будет возрастать в Веке Строительства, Веры, которая, которая, достигнув юношеской поры, станет свидетельницей установления Всемирного Порядка, а в зрелом возрасте, в далях Золотого Века, расцветет и превратится во всемирную цивилизацию, глобальную цивилизацию, которая ознаменует «предельное расширение границ организации человеческого общества», которой не грозит упадок, в рамках которой человечество будет продолжать бесконечно развиваться, поднимаясь к новым высям духовной мощи.
Он разделял события, происходящие ныне и имевшие место в прошлом Дела Божия, на части, соотнося каждую с развитием Веры в целом, создавая рельефную карту, коорая давал нам возможность одним взглядом охватить результаты наших трудов и то, как достижение сиюминутной задачи прокладывает  путь следующему неизбежному шагу, который мы должны предпринять, служа Делу Бахауллы. Определения и классификации, которыми он пользовался, не были произвольными, но заложенными в учениях и в самом течении событий, происходящих в лоне Веры. Пророческий Цикл, который начался с Адама и вершиной которого стал Мухаммад, Пророки которого воспитывали ловека, подготовляя его к зрелости, уступил место Циклу Свершения, начатому Бахауллой. Единство планеты, ее знания дали человеку возможность, скорее даже вынудили его, создать новое общество, в рамках которого человечество сможет мирно посвятить себя исключительно материальному и духовному развитию и становлению. Благодаря величию происходящих перемен сень Бахауллы раскинется над всей планетой на пять тысяч веков, в первые десять из которых миров будут править установленные Им законы, заповеди, учения и принципы.
Этот тысячелетний Завет Шоги Эффенди разделил на несколько великих Веков. Первый, начавшийся провозглашением Баба и закончившийся смертью Учителя, продлился семьдесят семь лет, и, исходя из природы характеризующих его событий, крещения в кровавой купели, которым было ознаменовано его начало и которое унесло двадцать тысяч жизней, включая Самого Баба, Хранитель назвал Апостольским, или Героически, Веком Веры. Внтури Хранитель разделил этот Век на три эпохи, соответственно связанные со служением Баба, Бахауллы и Абдул-Баха. Второй век, который Шоги Эффенди называл Веком Строительства, Переходным Веком, Железным Веком Веры, стал тем периодом, в течение которого должен возникнуть Административный Порядок - самая крупная веха этого Века, - в течение которого этого Порядок достигнет совершенства и увенчается установлением Миропорядка Бахауллы. Первая эпоха Века Строительства охватывает период от кончины Абдул-Баха в 1921 году до столетия возникновения Веры в 1944 году; енпосредственно последовавшие за этим события второй эпохи увенчались окончанием Всемирного Похода в 1963 году, совпавшим со столетней годовщиной Провозглашения Бахауллы. Хотя Хранитель никогда точно не указывал, сколько именно эпох войдут в состав Века Строительства, он подразумевал, что новые, не менее значительные, не менее волнующие эпохи последуют за первым двумя по мере постепенного продвижения Веры к тому, что он называл Золотым Веком, который, как он неоднократно высказывался, возможно, наступит в последние столетия Завета Бахауллы.
Шоги Эффенди говорил, что Дело Божие неизбежно выйдет из мрака безвестности и гонений и будет признано как мировая религия; оно полностью сбросит с себя оковы прошлого, станет государственной религией, и в конце концов возникнет государство Бахаи - новое, невиданное творение во всемирной религиозной истории. По прошествии Века Строительства человек вступит в Золотой Век, о котором еще библейский пророк Аввакум сказал (2, 14): «Ибо земля наполнится познанием славы Господа, как воды наполняют море».
Историческое воплощение Божественного Предначертания Абдул-Баха Шоги Эффенди также разделил на эпохи, которые, в свою очередь, подразделил на особые фазы, что дало Бахаи возможность во всех подробностях проследить свою деятельность и сосредоточиться на особых задачах. Первая эпоха Божественного Предначертания проходит три таких фазы: первый Семилетний План, второй Семилетний План и Десятилетний Образовательный и Консолидационный План, который мы в конце концов назвали Всемирным Походом. Сам Поход Шоги Эффенди тоже разделил на ряд этапов: первый из них продлился один год, с 1953 по 1954; на этом этапе, говорил Шоги Эффенди, была достигнута одна из жизненно важных целей Плана - присоединение более ста новых стран, вставших под знамена Бахауллы; второй этап -  с 1954 по 1956 -  был ознаменован уникальными мерами по  консолидации и расширению Веры, которое не только подготавливало почву для выборов в сорок восемь новых национальных органов, которые было намечено провести до завершения Плана, но и характеризовалось беспрецедентными расходами на приобретение Национальных Хазират уль-Кудс и земельных участков для Храмов, а также образованием Издательских Трестов Бахаи; «третий и, судя по всему, наиболее блестящий этпа Всемирного духовного Похода», писал он, должен развернуться в период с 1956 по 1958 год, а отличительной чертой его станет невиданное увеличение числа центров Бахаи по всему миру, равно как и образование шестнадцати новых Национальных Собраний. Перед своей кончиной Хранитель указывал, что четвертый этап его величественного Плана, с 1958 по 1963 год, ознаменуется не только беспрецедентным ростом числа верующих и центров во всем мире, но и продвижением работ по сооружению трех Храмов, которое отныне входило в состав задач Десятилетнего Плана.
Но для нас неотвратимо близился конец этого великого руководства, вооружившего нас подобными концепциями, столь блистательно осуществившего работу, начатую Абдул-Баха, столь достойно воплотившего в жизнь не только Его наставления, но и возвышенные указания Самого Богоявления. Никто не догадывался, да и некто не смог бы смириться с мыслью о том, что послание, обращенное к миру Бахаи в октябре 1957 года, будет последним посланием Шоги Эффенди. Это было радостное и вдохновенное послание, полное надежд, полное новых планов - последний бесценный дар человека, который на самом деле уже отложил в сторону се перо и навсегда отвратил лик от земного мира и его скорбей. Скоро, извещал нас Шоги Эффенди, Всемирный Духовный Поход достигнет середины пути. Момент этот следовало ознаменовать созывом пяти  Межконтинентальных Конференций в январе, марте, мае, июле и сентябре 1958 годв - в Африке, на островах Антиподов, в Америке, Европе и Азии. Следуя образцу, по котрому в свое время в течение Святого Года проводились в начале Похода первые четыре Межконтинентальные Конференции, Шоги Эффенди определил пять Собраний, под эгидой  которых должны были пройти эти грандиозные съезды и чьим председателем предстояло выступать в качестве организаторов. Центральное и Восточное Африканские Региональные Собрания несли ответственность за проведение первой Конференции (наверняка нельзя отнести к разряду случайностей то, что именно Африка дважды за пять лет выступала в качестве застрельщика, проводя у себя первую Конференцию); Национальное Собрание Австралии отвечало за второе мероприятие; Национальное Собрание Соединенных Штатов - за третье Национальное Собрание Бахаи Германии и Австрии за четвертое, а Региональное Собрание Юго-Восточной Азии за последнее. «Перед этими конференциями, - писал Шоги Эффенди, - стоят пять важнейших задач: во-первых, смиренно возблагодарить Божественного Творца нашей Веры, Который в период, когда смятение и тревога, охватившие мир, становились все острее и в развитии судеб человечества настал критический момент, осенил Своих последователей благодатью, позволившей им присутпить к неуклонному выполнению Десятилетнего Плана, предназначенного, чтобы воплотить Великий Замысел Абдул-Баха; во-вторых, произвести анализ и особо отметить ряд знаменательных побед, одержанных одна за другой в каждой из кампаний всемирного Похода; в-третьих, обдумать пути и средства его триумфального завершения; и, наконец, обдумать пути и средства его триумфального завершения; и, наконец, одновременно дать мощный толчок жизненно важному процессу индивидуального обращения - первостепенной задачи Плана в каждой из его сфер, -  а также сооружению и завершению трех Материнских Храмов на европейском, африканском и австралийском континентах».
Шоги Эффенди уведомил нас, что «... феноменальные успехи, достигнутые с начал этого Всемирного Похода... затмевают по числу и качеству достижнеий все предшествующие коллективные предприятия... начиная с конца... Героического Века...» С очевидным чувством радости и торжества он перечислял эти достижения и одержанные победы, характеризуя их как «поистине чудесный прогресс, достигнутый в столь разных областях, за столь короткое время, столь малым числом поистине героических личностей».
Именно в этом послании Хранитель в последний раз назначил очередных Десниц Дела Божия - еще восемь человек присоединилсь к членам этого «возвышенного института», и таким образом общее число «высокопоставленных служителей стремительно развивающегося Мирового Административного Порядка» достигло двадцати семи; этот акт, ввиду недавнего принятия ими «священной обязанности защитников Веры», требовал образования еще одного Вспомогательного Комитета, по числу членов такого же, как и предыдущие, которому поручалась «особая задача блюсти безопасность Веры». Пять Десниц, избранных Шоги Эффенди для работы во Всемирном Центре, должны были присутствовать на пяти Межконтинентальных Конференциях в качестве его специальных представителей. Двое из них должны были положить в фундаменты Материнских Храмов в Кампале и Сиднее  «горсть священной земли из возвышеннейшей Усыпальницы Бахауллы»; другую часть священной земли должны  были  доставить во Франкфурт и передать Национальному Собранию Германии и Австрии, где ей предстояло храниться до начала сооружения первого европейского Машрик уль-Азкара. Копию портрета Бахауллы и прядь Его драгоценных волос предоставляли на обозрение участникам европейской, австралийской и африканской Конференций, и такие же дары передавали на хранение тем национальным органам, на территории которых возводились великие Дома Поклонения, как знак любви и благосклонности Хранителя. Вместе с Десницей Дела, делегированной на Азиатскую Конференцию, Хранитель передал на обозрение верующим еще одну копию портрета Бахауллы, но ее должны были привезти обратно для надежной сохранности в Святой Земле. На Конференции в Чикаго представитель Шоги Эффенди должен был выставить перед верующими портреты  Бахауллы и Баба, которые он предварительно поручил хранить Американскому Национальному Собранию. Это были последние знаки любви, которыми Шоги Эффенди щедро одарял верующих - то самое войско правоверных, пастырем которых он был, которые столь преданно следовали за ним на протяжении столь многих судьбоносных лет.
Когда тысячи бахаи из бесчисленных стран и земель собирались в 1958 году, во исполнение намерений и желаний Шоги Эффенди, на пять великих Межконтинентальных Конференций, то не только с трепетом и благоговением, но и со скорбью в сердце и со слезами на глазах взирали они на священной портрет Основателя своей Веры. Почему Он, пред Чьей славой они склонялись, с Чьими учениями они связали свою жизнь, в глубину Чьих глубоких и всеведущих глаз они сейчас смотрели - почему Он посчитал нужным забрать от них Своего отпрыска? Они не только оплакивали своего Хранителя, они вопрошали о том, где теперь сам институт Хранительства. Это было высшее испытание верой; Бог дал, Бог взял, а «Он творит то, что ему по нраву. Он выбирает, и никому не должно спрашивать, почему Он выбрал так». После Баба, погибшего смертью мученика, остался Бахаулла; после вознесения Бахауллы остался Абдул-Баха; после кончины Абдул-Баха остался Шоги Эффенди. Теперь же  словно процессия Царей - невзирая на разницу, огромную разницу в положении между ними, - скрылась, разойдясь по своим покоям. А мы, Бахаи, стояли перед закрытыми дверями и не переставали спрашивать, подобно детям, чьих родителей поглотила  развершаяся земля, почему двери эти закрыты отныне наглухо, навсегда?
Пожалуй, ни в один другой момент истории глубоко укоренившаяся в душах Бахаи надежда, связывающая их с их религией, не выступила так открыто и явно, как в год, последовавший за кончиной Шоги Эффенди. Низко опустив головы, терзаяся скорбью, они все-таки держались. Если бы Хранитель не поставил перед верующими пять грандиозных целей, для достижения которых они могли собираться большой и дружной семьей, утешая друг друга и получая наставления от Десниц Дела, которые восстали, чтобы завершить План Хранителя и обеспечить выборы в направляемый свыше Всемирный Дом Справедливости, трудно даже представить себе, какой серьезный урон могла нанести живому телу Веры внезапная и совершенно неожиданная смерть ее возлюбленного Вождя. То, что друзья были активно заняты осуществлением Плана, то, что внимание мира Бахаи было теперь целиком сосредоточено на его серединной точке, то, что на Конференцияхх особое внимание уделялось пяти конкретным темам, а также то, что они неоднократно получали  исполненные любви и веры, ободряющие послание от Десниц Дела - все это еще больше сплотило Бахаи всего мира. Само несчастье придало их сердцам, очистившимся в паводке скорби, новые силы и внушило еще более глубокую любовь. Они не имели права подвести Шоги Эффенди. Он просил их обдумать пути и средства победоносного завершения Плана • что ж, они сделают это и к 1963 году увенчают свое наступление таким успехом, который заставил бы взволнованно забиться его сердце, и из-под его пера излился бы поток хвалы и благодарности, который всегда служил им самой дорогой наградой.
Ничто так ярко не свидетельствует о мощи Дела, чем триумфальное завершение верующими Всемирного Похода Хранителя. Вначале эта задача казалась ошеломительной, невероятной. То, что Бахаи выполнили ее, то, что на протяжении более пяти лет, лишившись своего Главы и руководителя, они трудились так самоотверженно, как никогда ранее в своей истории,  а ведь вместе с Хранителем они лишились тех пламенных призывов, тех сообщений, тех завораживающих словесных картин, которые он рисовал им в своих посланиях, постоянной уверенности в том, что горячо любимый кормчий, стоя у штурвала, ведет их корабль к победе, - то, что Бахаи выполнили ее, представляется почит чудом и свидетельствует не только о том, как прочно было возводимое им здание, но и о справедливости слов Учителя: «Едло таит в себе чудодейственную силу, поистине намного превосходящую разумение людское и ангельское».
Жизнь и смерть телесно переплетены, обе умещаются в едином биении человеческого сердца, и все же смерть всегда кажется нам чем-то нереальным, чем-то выпадающим из нормального хода вещей, - поистине, кто мог ожидать смерти Шоги Эффенди! В то последнее лето он чувствовал себя превосходно, и не только сам говорил об этом, но то же в один голос утверждали и доктора, облесдовавшие его за несколько недель до кончины. Н.иИкто и помыслить не мог, что часы, бившиеся внутри этого сердца, близятся к пределу отпущенного им срока. Часто меня спрашивали - неужели я не заметила никаких признаков того, что конец близок. Поколебавшись, я отвечала «нет». Если посередине  прекрасного безоблачного дня вдруг разражается страшная буря, то какое-то время спустя человеку может почудиться, что он видел кружившиеся в воздухе соломинки, поднятые ветром, - предвестники урагана. Мне вспоминаются кое-какие подробности, которым можно было бы придать значение, но в ту пору они ни о чем мне не говорили. Я просто не пережила бы и малейшего предчувствия смерти Хранителя, мне удалось это лишь в конце, потому что я не могла оставить его и его драгоценный труд, который свел его в могилу намного раньше, чем кто бы то ни было мог себе это представить.
Одной из задач Десятилетнего Плана, связанных с работой Всемирного Центра, задача, которую Хранитель поставил лично перед собой, было то, что он называл «кодификацией законов и заповедей Китаб-и-Акдаса, Праматери Книг Откровения Бахаи». Работа с книгой такого масштаба, которая вкупе с Завещанием Абдул-Баха, как утверждал Шоги Эффенди, является «главным кладезем бесценных элементов той Божественной Цивилизации, формирование которой есть основная миссия Веры Бахаи», разумеется, подобала прежде всего самому Главе  Веры. Шоги Эффенди занимался «кодифицией» примерно три недели весной 1957 года, перед своим отъездом из Хайфы. Поскольку я часто сидела в комнате, когда он работал, громко читая вслух и делая пометки, то из его слов я поняла, что тогда он еще не собирался приступать к законной кодификации положений Акдаса - речь шла, скорее, о компиляции, распределении по темам, которое дало бы Бахаи возможность глубже постичь природу законов и заповедей, оставленных Бахауллой Своим последователям. Именно тогда Шоги Эффенди не раз замечал, что ему вряд ли удастся довести начатое дело до конца. Я не придавала его словам  особого значения, поскольку и он, случалось, сгибался под тяжким бременем непрестанной работы, и приписывала их переутомлению в конце длительного изнуряющего рабочего периода, пришедшегося на последние месяцы, проведенные им дома. Они припомнились мне уже после его смерти и заставили задуматься.
В то последнее лето он частенько отправлялся на прогулку в свои излюбленные места в горах, и это тоже не раз припоминалось мне после того, как случилось непоправимое, но тогда я просто радовалась, видя, как радуется он, ненадолго забывая о тяготах и печалях, которыми была полна его жизнь.
Прежде чем настало время возвращаться в ноябре в Хайфу, Шоги Эффенди поехал в Лондон приобрести еще кое-что из обстановки для недавно достроенного здания Архивов, куда после его возвращения должны были перенести все драгоценные исторические материалы, выставленные и хранившиеся в шести комнатах, где прежде размещались архивы. Пока мы были в Лондоне, над Европой разразилась страшная эпидемия азиатского гриппа и нам обоим не удалось избежать болезни. У нас был превосходный врач, которого Хранитель любил и которому доверял, и заболевание протекало не в очень тяжелой форме, хотя несколько дней у Шоги Эффенди была высокая температура. Врач настоял на том, чтобы он не уезжал из Лондона до тех пор, пока температура не будет держаться в пределах нормы хотя бы неделю, на что Хранитель согласился. Несмотря на жар, он много читал, лежа в кровати, и продолжал вести переписку. Болезни ни на минуту не удавалось сковать его активность, хотя он был очень слаб и почти ничего не ел. Прошла неделя с тех пор, как он ощутил первые признаки недомогания, и он вновь с головой погрузился в работу над последней из своих замечательных карт, которую называл «серединная точка Десятилетнего Похода». Он попросил меня, чтобы в комнату перенесли большой стол, и, разложив на нем карту, часами трудился над ней, сверяясь со мной относительно различных цифр и данных, отражавших картину Похода во всем мире. Когда я принималась укорять его, что он проводит так много времени за работой, еще не восстановив силы после болезни, и умоляла подождать хотя бы несколько дней, пока самочувствие его окончательно не поправится, он отвечал: «Нет, не успокоюсь, пока не закончу. Осталось только выверить. Добавлю  еще пару имен из последней почты и сегодня же заканчиваю». Работая, он постоянно повторял слова, которые мне так часто приходилось слышать от него в последние годы его жизни: «Это работа меня убивает! Ну что мне делать дальше? Придется все бросить. Нет сил. Посмотри, сколько мне еще нужно дописать. И ни разу не ошибиться!» Когда работа была закончена, он, вконец обессилев, снова лег и, откинувшись на подушки, стал читать отчеты. Из всех уголков мира Бахаи к нему непрестанно стекалось такое количество материалов, что несколько часов  в день уходило только на их чтение, иначе он рисковал навсегда упустить что-то из виду.
Но слишком велик и непосилен оказался жизненный груз, и рано утром 4 ноября у него произошла закупорка коронарных сосудов. Смерть пришла за ним так внезапно и так неслышно, что он умер, даже не успев понять, что душа его возносится в иной мир. Когда я зашла к нему утром, спросить, как он себя чувствует, то не сразу поняла, что он мертв. Глаза его были полуоткрыты, и ни боли, ни тревоги, ни удивления не читалось во взгляде. Он словно бы недавно проснулся и лежал, удобно расслабившись и спокойно обдумывая что-то. Как ужасно он страдал, когда внезапно узнал о смерти деда! И вот теперь тихий голос призвал его в одночасье соединиться с Ним. Теперь пришел черед других пережить муку неожиданной утраты.
В тот страшный черный день беспросветного страданья я просто не могла себе представить, как смогу сделать для других Бахаи то, что в свое время Хранитель сделал для меня и всех нас. Как смогу я сообщить верующим, что Хранитель вознесся? Что же будет с теми старыми, слабыми и больными, для кого эта весть станет таким же ударом, как известие о кончине Учителя для Шоги Эффенди и моей матери? Именно поэтому я немедленно дала телеграмму членам Международного Совета Бахаи в Хайфе: «Возлюбенный Хранитель заболел азиатским гриппом состояние крайне тяжелое попросите Лероя оповестить все Национальные Собрания уведомить верующих горячо молиться божественном заступничестве Веры». Я понимала, что через несколько часов мне придется отпраить вслед за этой телеграммой другую, в которой будет вся правда, но я не могла хоть как-то не смягчить страшный удар. Позднее я снова отправила в Хайфу телеграмму, где сообщала все подробности смерти Хранителя и просила передать их Национальным Собраниям всего мира. Я чувствовала, что такие новости должны исходить из Всемирного Центра Веры:
Шоги Эффенди возлюбленный всех сердец священный залог оставленный верующим Учителем скоропостижно скончался во сне  результате сердечного приступа после нескольких дней болезни. Обратитесь верующим  просьбой хранить самообладание положиться институт Десниц с любовью возведенный недавно упроченный возлюбленным Хранителем. Только внутреннее единство только единство цели может подобающим образом свидетельствовать преданности всех Национальных Собраний верующих ушедшему Хранителю который самоотверженно отдал жизнь служению Вере.
Рухийя

На следующий день, 5 ноября, все Национальные Собрания получили еще одну телеграмму, на этот раз непосредственно из Лондона:
Возлюбленный в сердцах бесценный Хранитель Дела Божия мирно скончался вчера после перенесенного азиатского гриппа. Призываю Десницы Национальные Собрания Вспомогательные Комитеты поддержать верующих помочь вынести тяжкое испытание. Похороны нашего возлюбленного Хранителя субботу Лондоне приглашаются все Собрания Десницы члены Комитетов также следует публично оповестить скорейшей встрече Десниц Хайфе для разработки обращения миру Бахаи касательно планов на будущее. Провести мемориальные собрания субботу.
Рухийя

Волна скорби, которую жто известие вызвало среди верующих во всех концах света, была не менее мощной, чем та, что обрушилась на Бахаи тридцатью шестью годами раньше после столь же внезапной и невосполнимой утраты  - кончины возлюбенного Учителя. Столь же серьезными оказались и проблемы, возникшие в связи с этим событием. По законам Акдаса, защищать которые был поставлен сам Шоги Эффенди, похороны могли проводиться лишь в месте, находящемся на расстоянии не более часа пути от места смерти. Я понимала, что и речи быть не может о том, чтобы нарушить этот закон и перенести останки в Святую Землю. Сколько боли пришлось изведать во время приготовлений к погребению возлюбленного наших сердец на расположенном неподалку от Лондона кладбище - красивом и тихом, окруженном деревьями, в ветвях которых не смолкало птичье пенье. Похороны назначили на 10.30 утра в субботу, 9 ноября. В эти дни Лондон превратился в центр паломничества Бахаи всего мира. Словно притягиваемые мощным магнитом, сюда отовсюду устремлялись послания, раздавались бесконечные телефонные звонки; верующие начали стекаться в Национальный Хазират уль-Кудс, и каждый приносил с собою новую частицу скорби и любви, которые сливались в единое море вокруг застывшей, неподвижной фигуры, вокруг человека с умиротворенным лицом, наконец сложившего с себя всякую ответственность.
Первыми, кто, узнав о страшной новости, поспешили ко мне, были мои товарищи - Десницы Дела. К жившему в Лондоне Хасану Блюзи я обратилась сразу же после первых страшных минут, проведенных мною утром в комнате Шоги Эффенди. Он вскоре приехал, чуть позже появился Джон Ферраби, тоже живший в столице. Вечером того же дня из Рима прибыл Уго Джакери, а назавтра из Хайфы прилетела Милли Коллинз, за столькие годы привыкшая быть рядом со мной в самые тяжелые и ответственные минуты. Одна из Десниц, Адельберт Мюльшлегель, который, к счастью, по профессии был врачом, прибыл из Германии вместе с Германом Гроссманов после телефонного разговора, в котором я спросила его, не сможет ли он приехать, чтобы обмыть останки Хранителя. Мои друзья и товарищи разделили со мной тяжкий груз хлопот, заверив, что будет сделано все  возможное, чтобы каждый верующий подобающим образом мог выразить свое чувство уважения, благодарности и любви. Шли дни, и все новые и новые Десницы прибывали с разных континентов - великое утешение для меня, друг для друга и для верующих. Накануне похорон Шоги Эффенди мы, Десницы, собрались, чтобы распределить обязанности, и это было первое из многочисленных собраний, которые следовали одно за другим по мере того, как поход Шоги Эффенди - год от года, от победы к победе - близился к триумфальному завершению, на которое он надеялся и которое предвидел.
Наконец день последнего прощания настал, сотни верующих последовали за гробом Хранителя, сопровождая похоронный кортеж из шестидесяти автомобилей, медленно двигавшихся в сторону Большого Северного кладбища Лондона. Тем из прибытия уже дожидалась толпа верующих - практически  вся Община  Великобритании собралась в Лондон, чтобы отдать дань уважения священным останкам Хранителя, которые Господь, руководствуясь неким таинственным замыслом, предпочел доверить земле их родины. Гора ярких цветов усыпала могилу, затем был вынесен катафалк с гробом Шоги Эффенди; безмолвная потрясенная толпа стояла кругом, головы низко опущены, слезы тели по лицам. Погребальная служба состоялась с простой, но величественной кладбищенской часовне, не относившейся ни к какому вероисповеданию, слишком маленькой, для того чтобы вместить всех верующих. Моя заметка, несколько месяцев спустя опубликованная в материалах «Кончина Шоги Эффенди», пожалуй, лучше всего передает происходившее:  «Гроб с телом Великого Хранителя внесли внутрь часовни и поставлии на укрытое мягким зеленым покрывалом возвышение катафалка. Часовня была переолнена, и многим пришлось остаться за дверями. Все стояли не шелохнувшись, пока по-арабски пели дивной красоты молитву, которую Бахаулла заповедал читать над мертвыми. Затем друзья из Европы, Африки, Америки и Азии - негры, евреи и арии - прочитали еще шесть молитв и отрывки из Писаний на английском и персидском.
Когда гроб вынесли и снова поставили на катафалк, торжественная процессия друзей медленно прошла вслед за ним путь длиною в несколько сот ярдов, отделявшй часовню от могилы.
Пока все молча стояли, ожидая, когда гроб опустят в могилу, Рухийя-ханум чувствовала, как скорбные переживания окруживших ее людей смешиваются с ее великой скорбью. Он был их Хранителем. И вот он навсегда скрывался от них, внезапно вырванный из их рядов по непреложному соизволению Господа, Чью Волю не вправе оспаривать никто из людей. Стоящим в задних рядах было не видно его, они даже не могли приблизиться к гробу.Тогда Рухийя-ханум решила объявить, чтобы, перед тем как гроб опустят в могилу, те из друзей, кто захочет этого, мог подойти к нему и воздать дань последнего уважения. Более двух часов верующие, прибывшие с Востока и Запада, рядами проходили мимо, прощаясь с телом. Большинство, опустившись на колени, прикладывалось к ручке гроба. Поистине, в истории не часты случаи такого проявления любви и скорби. Дети, вслед за матерями, преклоняли свои головки, старики рыдали, традиционная англо-саксонская выдержка - привычка никогда не обнаруживать свои чувства на людях - изменяла людям, сердца которых скорбь жгла раскаленным добела железом. Утро стояло мягкое, солнечное; то и дело начинал накрапывать ласковый дождик, и капли падали на гроб, словно сама природа была не в силах сдержать слез. Некоторые клали небольшие флаконы с персидским розовым маслом в изголовье гроба; кто-то нерешительно положил красную розу - безусловный символ преданного сердца; кто-то, не в силах видеть капли дождя на исполненном благодати и тайны лице, встав на олени, робко пытался стереть их; третьи уносили, крепок зажав в руке, щепотку земли, взятую рядом с гробом. Слезы, поцелуи и торжественные молчаливые клятвы изливались на того, кто при жизни всегда называл себя "истинным братом" всех верующих. В самом конце потрясенной скорбью процессии к гробу приблизилась Рухийя-ханум и на мгновнеие преклонила колени для молитвы. Затем она накинула на гроб зеленый покров, поверх него положила расшитую синим и золотым парчу из Усыпальницы бахауллы и свежесрезанные благоухающие ветви жасмина. Затем бренные останки того, кого Абдул-Баха назвал "самой блистательной, несравненной и бесценной жемчужиной, воссиявшей в глуби Двух Морей", медленно пустили в устланную ветвями вечнозеленых кустарников, усыпанную цветами могилу, где они навеки упокоились на ковре из Святой Усыпальницы в Бахджи».
Так - почтительно и благоговейно - расставались Бахаи с прахом благословенного внука Абдул-Баха.
Во все время похорон на гробе лежал большой букет красных и белых цветов, который я специально заказала и в который положила записку, как мне казалось, выражавшую чувства тех, кто, единственные, имели право от своего имени возложить этот благоуханный символ: «От Рухийи и всех, кого ты любил и кто любил тебя, чья душа ныне исполнена скорби». Когда наконец водрузили могильный камень, я положила букет на него, и тысячи и тысячи цветов от Бахаи всего мира, словно волны многоцветного моря, окружили могилу пышным ковром благоуханных соцветий.
Когда похороны закончились, всех верующих мира Бахаи оповестили о проведении мемориальных собраний:
Возлюбленный Хранитель соответствии законами Акдаса после впечатляющей церемонии которой участвовали многие верующие востока запада представлявшие более двадцати пяти стран ныне покоится одном из красивейших кладбищ Лондона. Скоропостижная кончина уверению врачей не причинила страдания благословенный лик запечатлен выражением бесконечной красоты мира величия. Восемнадцать Десниц присутствовавших похоронах просят Национальные Органы уведомить верующих  проведении мемориальных собраний восемнадцатого ноября в честь лучезарного божественного руководства которого мы лишились после тридцати шести лет непрестанной бдительности самопожертвования трудов.
Рухийя

В 1958 году, из того же ослепительно белого каррарского мрамора, который он сам выбрал для памятников своим знменитым родственникам в Хайфе, на могиле Хранителя было установлено надгробие - простое, какое, думаю, одобрил бы и он сам. Коринфскую капитель мраморной колонны венчает изображение земного шара с развернутой к зрителю рельефной картой Африки - ибо что как не одержанные на этом континенте победы доставили ему такую радость в последний год его жизни? - а над земным шаром раскинул крылья большой позолоченный бронзовый орел, точная копия прекрасного японского изваяния, которым он всегда так восхищался и которое держал у себя в комнате. И не найти лучшей эмблемы, чем этот символ победы, чтобы украсить место последнего пристанища того, кто сам одержал столько побед, ведя за собой войко последователей Бахауллы в их беспрестанных походах на всех пяти континентах планеты.
Невзирая на все испытания, с твердостью алмазного резца наметив, по словам самого Хранителя, «сложные очертания будущего Административного Порядка, заложив его основы, создав его механизм и приведя его в действие»; обеспечив вемирное распространение и всемерное упрочение Дела Божия благодаря применению принципов Божественного Предначертания Абдул-Баха; возведя Веру Бахауллы на вершины, каких она не достигала прежде, благодаря редкому сочетанию отважного дерзновения и мудрого расчета; продвинув труд, доверенный ему Господом, насколько то позволяли его слабеющие силы; с душой, покрытой шрамами бесчисленных личных нападок, которым он подвергался во все годы своего служения, - Шоги Эффенди оставил свое поприще. Человек, «познавший скорбь и неизреченную горечь несбывшихся надежд, вкусил покоя». Хранитель, которого Абдул-Баха в Своем Завещании назвал «первой ветвью Божественного и Священного Древа Лотос», который благодаря положениями Его Последний Воли пустил глубокие корни в душах и сердцах верующих после кончины Учителя, навсегда остался тем, кто «искал убежище в его сени, которую он раскинул над всем человечеством».

Информация о материале

Просмотров: 2102

Да будет благословенна и славна эта первая ветвь Божественного Древа Священной Любви, произросшая в благодати, нежная, цветущая и зеленеющая от двух Святых Древ; самая дивная, несравненная и бесценная жемчужина, сияющая из глубин Двух Бурных Морей.
Словно мощный поток солнечного света, прорвав мрачную грозовую завесу, высветил хрупкую фигуру маленького мальчика - внука пленника турецкого султана, жившего в городе-тюрьме Акко в турецкой провинции Сирия. Слова же эти были написаны Абдул-Баха в первой части Его Завещания и относились к Его старшему  внуку - Шоги Эффенди. И хотя он уже был назначен наследственным преемником своего деда, ни сам ребенок, ни постоянно множащееся по всему миру войско последователей Бахауллы не знали об этом факте. На Востоке, где принцип наследования по прямой давно  укоренен и считается в порядке вещей, никто ни минуты не сомневался, что поскольку Сам Бахаулла продемонстрировал таинственную суть этого великого принципа первородства, то и Абдул-Баха, Его сын и преемник, поступит так же. Еще задолго до Своей кончины, отвечая на вопрос одного из персидских верующих, кто же он, тот, кто все перейдет после Его смерти, Абдул-Баха написал: "Воистину знайте, что это - великая тайна. Подобно перлу, хранится она в своей раковине до срока, когда ей предстоит быть явленной. Настанет день, когда источится ее свет, и все тайны раскроются и станут очевидны". Новый свет проливают на этот вопрос дневники доктора Юнис Хана, который провел  с Абдул-Баха три месяца в Акке в 1897 году, а затем еще несколько лет, начиная в 1900 года. Из его слов мы узнаем, что, возможно, благодаря достигшей Запада вести о том, что у Учителя родился сын, американский верующий написал Ему, что в Библии упоминается, что после Абдул-Баха "дитя  поведет их за собою" (Исайя 11:6) и действительно ли это означает существование живого ребенка? В 1897 году Юнис Хан не знал об этом вопросе и что, отвечая на него, Абдул-Баха явил следующую Скрижаль: "О Служанка Божия! Воистину ребенок родился и жив, и многие чудеса произойдут от него. Ты еще узришь его наделенным совершенною внешностью, великими способностями, абсолютным совершенством, огромной силой и непревзойденной мощью. От лица его будет исходить сияние, озаряющее мир; посему помни об этом, сколько бы тебе ни пришлось жить, а след его останется в столетьях. И да пребудет с тобой слава и благодать Божия. Абдул-Баха Аббас».
Может вызвать удивление, что столь важная Скрижаль была неизвестна на Востоке, но не следует забывать, что в те поры не было практически никаких контактов между Бахаи Востока и Запада и Скрижали распространялись среди американских друзей в рукописных списках либо изустно. Когда Юнис Хан получил письмо из Америки, темные тучи в лице нарушителей Завета еще больше сгущались над головою Учителя, почему он и был в совершенном неведении относительно тех обстоятельств, которые могли заставить его друга обратиться с подобным вопросом к Абдул-Баха; тем не менее, в своем дневнике он отмечает, что узнал о существовании Скрижали лишь спустя много лет. Юнис Хан пишет: "Абдул-Баха прогуливался перед зданием "хана" (так называлось здание, где верующие Акки обычно собирались); подойдя, я сказал Ему, что некто написал мне из Америки, что мы слышали - Учитель сказал, что тот, кто по облику последует за ним, что он недавно родился и уже пребывает в мире. Ежели это так, то мы удовлетворены ответом, если же нет - что тогда? Выждав мгновение и глядя на меня многозначительно и со скрытым волнением, Он отвечал: "Да, это так". Услышав такие благие вести, душа моя  возрадовалась; я укрепился в уверенности,  что нарушители Завета обратятся в прах, что Дело Божие восторжествует в мире и что этот мир станет зерцалом мира небесного. Однако, дабы выяснить у Него, что именно Он разумеет под словом "облик", поскольку мы, бахаи, вкладываем в него особый смысл и оно прозвучало для меня загадочно, я вновь спросил Его: "Означает ли это откровение?" Если бы Он ответил "да" или "нет", это могло бы вызвать еще большие недоразумения, но по счастью Его окончательный ответ развеял все сомнения. "Торжество Дела Божия в его руках", - отвечал Он. Затем Юнис Хан утверждает, что написал об ответе Абдул-Баха американскому верующему, но долгие годы хранил молчание об этом разговоре и даже про себя боялся представить, какие бы это могло иметь последствия и задаваться вопросом, где находится ребенок - в Акке или каком-либо ином месте. Подобную сдержанность со своей стороны он объясняет словами Бахауллы из книги Его Завета, в которых Он говорит, что все взоры должны быть устремлены на Средоточие Завета (Абдул-Баха), и теми интригами и распрями, которые на протяжении двух поколений раздирали семью Явления Божия. В другой части своего дневника Юнис Хан описывает, как он сам впервые увидел старшего внука Учителя: "Много дней населяющие Дом Паломников просили Афнана (отца Шоги Эффенди), чтобы он показал им мальчика. Однажды, неожиданно, в бируни (приемную Учителя) внесли четырехмесячного ребенка. Верующие с радостью приблизились к нему, однако я сказал себе: "взгляни на него только как на ребенка бахаи". Тем не менее, не в силах справиться со своими чувствами, я преклонил пред ним колени и на мгновение был совершенно заворожен красотой ребенка, приникшего к груди матери. Поцеловав его мягкие волосы, я ощутил в нем такую силу, какую трудно выразить словами, разве что сказать, что перед вами - Дитя на руках у Богоматери. Несколько дней лицо этого ребенка неотступно стояло у меня перед глазами, потом постепенно я позабыл его. Еще дважды довелось мне переживать подобное: когда ему было девять и когда ему было одиннадцать лет". Юнис Хан вспоминает также, что когда он увидел в младенце Шоги Эффенди внутренние и внешние свидетельства его величайшей духовности и неповторимого характера, он не мог больше сдержаться и доверил некоему старому и почтенному верующему те памятные, слышанные им от Абдул-Баха слова о том, что в руках этого мальчика - победа Дела Божия. Но, когда бы это ни произошло, факт заключается в том, что до того, как Учитель не скончался в ноябре 1921 года и Его Завещание не было найдено в Его сейфе, вскрыто и оглашено, никто из бахаи в мире не знал, что Шоги Эффенди - это та самая "несравненная жемчужина", причем столь несравненная и славная, что Абдул-Баха оставил его единственного после Себя вплоть до ноября 1957, когда он был призван в те Моря, что его породили. Шоги Эффенди родился в двадцать седьмой день месяца Рамазан, в 1314 году по мусульманскому летоисчислению. Это было воскресенье, 1 марта 1897 года по григорианскому календарю. Эти даты мы находим в одной из записных книжек Шоги Эффенди, которые он вел собственноручно в дни своего детства. Он был первым, старшим внуком Абдул-Баха, рожденным Его старшей дочерью Зийа Ханум и ее мужем Мирзой Хади Ширази - одним из семейства Афнанов, приходившимся родственником Бабу. Дед его неизменно обращался к нему Шоги Эффенди, и Он же наказал, чтобы к его имени постоянно добавляли титул "Эффенди", и даже просил его отца, чтобы тот называл его именно так, а не просто "Шоги". Слово "Эффенди" обозначает примерно то же, что "сэр" или "мистер" и добавляется к имени мужчины в знак уважения, как слово "Ханум", обозначающее "леди" или "мадам", добавляется к имени женщины.
В день рождения Шоги Эффенди Абдул-Баха и Его семья все еще были пленниками турецкого султана Абдул-Хамида; до тех пор, пока революция младотурков в 1908 году и последующее освобождение политических заключенных не освободила их от изгнания, которое для Него и Его сестры продлилось более сорока лет. В 1897 году все они жили в доме, известном как дом Абдуллы-паши - бывшем каменном здании больших турецких военных казарм, где Бахаулла, Абдул-Баха и сопровождавшие Их верующие были заключены с момента первого вступления на землю Акки в 1868 году. Это было то самое здание, где первая группа паломников в Запада посетила Учителя зимой 1898-99 годов и куда съезжались впоследствии многие первые верующие Запада; на омнибусе, запряженном тремя лошадьми, они добирались от Хайфы до Акки, въезжали в укрепленный город-тюрьму и как гости проводили несколько дней в Его доме. Оттуда же ?Абду?л-Бах?, уже после Своего освобождения, переехал в Хайфу, находившуюся в двенадцати милях на другой стороне залива Акки. Пройдя через галерею, опоясывающую верхний этаж здания, они попадали в маленький закрытый сад, где росли цветы, плодовые деревья и несколько высоких пальм, откуда длинная лестница вела наверх в открытый дворик, двери из которого вели в разные комнаты и длинный коридор, по сторонам которого тоже находились жилые помещения.
Чтобы понять, что творилось в сердце Абдул-Баха, когда в возрасте пятидесяти трех лет у Него родился первый внук, надо вспомнить, что Он уже успел потерять не одного сына, самым дорогим и удивительным из которых был Хусейн, маленький мальчик красивой наружности и с большим достоинством, скончавшийся всего лишь несколько лет отроду. Их четырех оставшихся в живых дочерей Абдул-Баха три принесли Ему тринадцать внуков, но лишь старшей удалось подтвердить высказывание о том, что "дитя есть тайная сущность его родителя", не только в том значении, что она хотела подчеркнуть  наследственные достоинства своего отца, но что ребенок вел свой род от Пророков Господних и унаследовал благородство от своего деда Абдул-Баха. Глубина чувств Абдул-Баха в это время нашла выражение в Его собственных словах, в которых Он ясно утверждает, что имя Шоги - дословно "устремляющийся" - было дано Его внуку Господом: "... Боже! Это ветвь, произросшая от древа Твоей милости. Благодатью Твоей дано будет ему возрасти, и потоки щедрот Твоих сделают его цветущей и плодоносной ветвью. Да возрадуются очи родителей его, Ты, кто даешь тому, кому пожелаешь, и Ты даровал ему имя Шоги, дабы мог он стремиться к Твоему Царству и воспарить в пределы незримого!" Из-за признаков, которые Шоги Эффенди выказывал еще в самую раннюю пору, симпатия к нему Учителя пускала в Его сердце все более глубокие корни.
Мы счастливы, что располагаем рассказом Эллы Гудалл Купер, одной из певых западных верующих, о встрече, свидетельницей которой она стала - встрече между Абдул-Баха и Шоги Эффенди - во время своего паломничества в марте 1899 года в доме Абдуллы-паши: "Однажды... я присоединилась к женщинам Семьи в комнате, где Пресвятой Лист обычно пилf свой утренний чай; возлюбленный Учитель сидел в любимом углу дивана, откуда через окно справа Он мог наблюдать крепостной вал и расстилавшееся внизу лазурно-голубое море. Он трудился, записывая Скрижали, и мирную тишину комнаты нарушало только кипенье самовара, в котором молодая служанка готовила чай. Но вот Учитель оторвался от работы и с улыбкой попросил, чтобы Зийа Ханум спела молитву. Когда она закончила, из двери, напротив которой сидел Абдул-Баха, показалась маленькая фигурка. Сняв туфли, он вошел в комнату, не отрывая глаз от лица Учителя. Абдул-Баха взглянул на него с такой любовью и приветливостью, будто взглядом позвал мальчика к Себе. Шоги, красивый маленький мальчик, с камейно тонкими чертами лица и выразительными темными глазами, в которых светилась душа, медленно приближался к Учителю, словно тот притягивал его некоей невидимой нитью. И вот он уже стоял перед Ним. Абдул-Баха не обнял его; Он сидел совершенно неподвижно, только несколько раз медленно и величаво кивнул, как бы говоря: "Понимаешь? Наша связь - не просто физическая связь между дедом и внуком, а нечто куда более глубокое и значительное". Пока мы, затаив дыхание, следили за происходящим, мальчик поднял полу халата Абдул-Баха, почтительно приложил ее ко лбу, поцеловал, - и все это ни на минуту не сводя глаз с лица обожаемого Учителя. Через мгновение он отвернулся и принялся играть, как любой нормальный ребенок... В то время он был единственным внуком Абдул-Баха... и естественно все паломники крайне интересовались им". Какова же должна была быть борьба в душе деда, чтобы держать в таких строгих рамках Свою любовь к ребенку - так, чтобы ни малейший ее проблеск не подверг опасности его жизнь, ибо ненависть и зависть Его многочисленных врагов неустанно искали ахиллесову пяту, дабы добиться Его погибели и падения. Много раз, когда Шоги Эффенди вспоминал об Абдул-Баха, я чувствовала, сколь безгранична и всепоглащающа была его собственная любовь к Учителю, однако он понимал, что Абдул-Баха скрывает Свою страстную привязанность, чтобы оградить его и предохранить Дело Божие от врагов и недоброжелателей.
Шоги Эффенди был небольшого роста, очень чувствительный, подвижный и озорной ребенок. Он не отличался крепким здоровьем, и это служило постоянным источником беспокойства его матери. Однако впоследствии он обладал железной конституцией, что вкупе с феноменальной силой характера и воли позволяло ему преодолевать любые препятствия на своем пути. На первых фотографиях мы видим худощавое лицо, огромные глаза и красиво очерченный подбородок, отчего в детстве лицо его походило на сердечко. Уже на этих ранних портретах заметна грусть, мечтательная задумчивость, склонность к страданию, которая подобна тени на стене - детской тени, принявшей размеры взрослого человека. Будучи уже мужчиной, он сохранил изящество и хрупкость сложения, что делало его физически больше похожим на его прадеда - Бахауллу. Он говорил мне, что сестра Абдул-Баха, Пресвятой Лист, беря его руки в свои, говорила: "Как они похожи на руки моего отца". У него были, что я называю "интеллигентные" руки: довольно широкая ладонь, сильные нервные пальцы, выступающие вены; он очень выразительно жестикулировал и был уверен в движениях. Амелия Коллинз, много лет прожившая в Хайфе, всегда говорила, что по этим рукам можно понять, сколь нелегка жизнь Хранителя. У него были те обманчиво карие глаза, которые людям, не имеющим возможности заглядывать в них так часто, как это делала я, иногда кажутся голубыми. На самом деле они были прозрачно ореховые, временами принимая теплый сероватый оттенок. Я никогда не видела такого выразительного лица и глаз, как у Хранителя; каждое переживание, каждая мысль отражались на его лице, как свет и тени отражаются на воде. Когда он был счастлив или обрадован чему-то, у него была привычка так широко открывать глаза, что они всегда казались мне двумя прекрасными солнцами, встающими над горизонтом, сияющими от переполняющего их чувства. Негодование, гнев, скорбь всегда одинаково ясно отражались в них, и, увы, поводы к тому были, настолько полной проблем и печалей была его жизнь. Ноги у него были такие же красивые, как и руки, маленькие, с высоким подъемом, производящие впечатление силы.
Может быть, это прозвучит неуважительно по отношению к Хранителю, если назвать его озорным ребенком, но он сам всегда говорил мне, что был признанным вожаком среди ребятни. Полный высоких помыслов, вдохновения, бесстрашный, маленький мальчик был неистощим на выдумки; если где-то что-то затевалось, то за этим, конечно же, стоял Шоги Эффенди! Эта неуемная энергия часто служила источником беспокойства, когда он сломя голову носился по высокой крутой лестнице, а паломники, столпившись внизу, ожидали появления Учителя. Его бурные чувства невозможно было ничем обуздать, но именно за счет своего энтузиазма он, повзрослев, превратился в неутомимого, несгибаемого предводителя сил Бахауллы, ведя их от победы к победе к духовному завоеванию всей Земли. Мы располагаем весьма достоверным свидетельством этого качества Хранителя: желая сделать приятное Своему маленькому внуку, Сам Абдул-Баха написал ему на использованном конверте короткое послание: "Шоги Эффенди - человек мудрый, но крайне непоседливый!" Из этого, однако, вовсе не стоит делать вывод, что Шоги Эффенди был человек плохо воспитанный. Детям на Востоке - а уж тем более детям Абдул-Баха - прививают хорошие манеры с раннего возраста. Семья Бахауллы происходила от царей, и благодаря семейной традиции, независимо от Его учения, которое рассматривает вежливость как нечто обязательное, благородное воспитание и правила хорошего тона отличали Шоги Эффенди с детских лет. В те времена было принято вставать на заре и проводить первый час дня в комнате Учителя, где читали молитвы, а затем вся семья завтракала вместе с Ним. Дети сидели на полу, скрестив ноги, скрестив руки на груди, с видом величайшего почтения; если их просили спеть для Абдул-Баха, то между ними никогда не было никаких ссор или пререканий. Завтрак состоял из чая, который кипел, булькая в большом медном русском самоваре, и подавался очень горячим и сладким, из белого пшеничного хлеба и козьего сыра. Доктор Зийа Багдади, близкий друг семьи, вспоминая об этих днях, рассказывает, что Шоги Эффенди всегда появлялся первым, боясь опоздать, после того как однажды получил хорошую встрепку - и не от кого-нибудь, а от собственного деда! Он также рассказывает историю о первой Скрижали, которую Шоги Эффенди получил от Абдул-Баха. Доктор Багдади вспоминает, что, когда Шоги Эффенди было всего пять лет отроду, он не отставал от Учителя с просьбой написать что-нибудь для него, и тогда Абдул-Баха собственной рукою начертал следующее прочувствованное послание: "Во имя Господне! О Мой Шоги! у Меня совершенно нет времени для разговоров - оставь Меня! Ты просил написать - Я написал. Что еще Я могу сделать? В твоем же возрасте лучше заниматься не чтением и письмом, а предаваться играм, распевая молитвы в честь Благословенной Красы так, чтобы лучше запомнить их и чтобы Я мог слышать твое пение, потому что времени более у Меня ни для чего нет". Вероятно, что когда этот драгоценный подарок попал в руки мальчика, он вспомнил все молитвы Бахауллы, какие знал и принялся распевать их так громко, что было слышно на всю округу; когда же родители и другие члены семьи Учителя принялись ему выговаривать, то, по свидетельству Доктора Багдади, Шоги Эффенди ответил: "Учитель написал, чтобы я пел так, чтобы Он мог меня слышать! Вот я и стараюсь!" - и продолжал петь своим высоким голоском по нескольку часов в день. Наконец родители стали умолять Учителя остановить его, но Тот отвечал, чтобы они оставили Шоги Эффенди в покое. Такова была одна сторона этого задания. Другая же заключалась в следующем: распевая молитвы, маленький мальчик запомнил некоторые из трогательных отрывков, написанных Абдул-Баха после кончины Бахауллы, и, когда он пел, слезы искреннего горя катились по маленькому лицу. Из другого источника нам доводилось слышать, что когда некий западный гость, живший в то время в Его доме, попросил Его явить несколько молитв специально для маленьких детей, то Абдул-Баха исполнил его просьбу, и первым, кто выучил и стал распевать эти молитвы, был Шоги Эффенди, который и позже пел их на встречах своих друзей. Няня Шоги Эффенди любила вспоминать случай, когда Учитель пожелал позвать для своего маленького внука некоего мусульманина, певшего в мечети, чтобы тот хотя бы раз в неделю приходил и своим мелодичным голосом пел для мальчика стихи из Корана. У Самого Учителя, матери Хранителя и вообще у многих в семье были приятные, напевные голоса. Все это должно было произвести глубокое впечаление на Шоги Эффенди, который не переставал петь до конца дней. Голос его невозможно описать: полный. скорее средний, ясный, с красивыми переливами - пел ли он по-английски либо по-персидски, но, пожалуй, более красиво звучало на арабском и персидском. Мне оно всегда напоминало жалобное пенье голубки, одиноко примостившейся на ветви дерева. Сердце мое сжималось, когда  я слышала эту печальную жалобу, прорывающуюся сквозь уверенные звуки хорошо поставленного голоса; странным было и то, как необъяснимо менялся он, когда после пения в Усыпальнице Баба он отправлялся в Усыпальницу Учителя и читал там молитву Абдул-Баха "Ниц и в слезах, воздеваю я к Тебе руки..." В голосе Хранителя появлялась нежность и томление, которых мне больше никогда и нигде не доводилось слышать; перемена эта происходила всегда, всегда была одной и той же. В своих воспоминаниях об этих ранних днях один из верующих бахаи написал, что однажды, войдя в комнату Учителя, Шоги Эффенди взял Его перо  и пробовал написать что-то. Абдул-Баха ласково притянул его к Себе, тихонько похлопал по плечу и сказал: "Сейчас не время писать, сейчас время беззаботно играть, ибо много придется тебе еще писать в будущем". Однако желание ребенка учиться привело к тому, что в доме Абдул-Баха организовали классы, занятия на которых вел некий старый верующий-перс. Я помню, что однажды, скорее всего тогда он жил в Акке, Шоги Эффенди и другим детям более старшего возраста преподавала итальянка, которая была для них кем-то вроде гувернантки - седоволосая женщина в летах, она как-то навещала нас вскоре после нашей свадьбы. Хотя ранние годы Шоги Эффенди прошли в городе-тюрьме Акке, в окружении рвов и крепостных стен, с часовыми у двух ворот - это не значит, что он был совершенно лишен свободы передвижения. Ему часто приходилось навещать дома бахаи, живших в черте города, ходить в хан, где останавливались паломники, в сад Ризван и в Бахджи. Много раз дед с удовольствием брал его с Собой на эти прогулки. Нам говорили, что однажды он провел ночь в Бахджи, дом этот с тех пор стал домом для паломников; случалось, Абдул-Баха Сам укладывал его спать, повторяя: "Я скучаю по нему". Его брали с собой в Бейрут - единственный большой город во всем районе, куда часто ездили члены семьи Абдул-Баха. Доктор Багдади рассказывает, как во время одного из подобных посещений, когда Шоги Эффенди пяти-шестилетним мальчиком сопровождал своих родителей, Пресвятой Лист и других членов семьи, он провел большую часть дня в комнате Доктора Багдади, разглядывая медицинские книжки и картинки в них и задавая вопросы. Видимо, Шоги Эффенди хотелось увидеть действительное вскрытие, картинки не удовлетворяли его. Эта горячая страсть к знаниям (и, без сомнения, огромные глаза, глядевшие так настойчиво и вопрошающе) окончательно сломили сопротивление молодого студента-медика, у которого уже была на готове жертва - большая дикая кошка, и он приступил к вскрытию в присутствии Шоги Эффенди, его дяди и слуги, подстрелившего животное. Все следили завороженно, в полном молчании. Когда все было окончено, и доктор Багдади невольно задавлся про себя вопросом, что мог понять во всем этом такой маленький мальчик, то как же он был поражен, когда Шоги Эффенди слово в слово повторил все пояснения, которыми доктор Багдади сопровождал операцию. "Я подумал тогда, - пишет доктор Багдади, - что это не обычный ребенок, а воистину - бесценный, обворожительный ангел!" Поскольку одним из предметов, которые Шоги Эффенди изучал в 1916 году, была зоология, он наверняка вспомнил свой первый урок анатомии. Продолжая свой рассказ, доктор Багдади пишет, что в дополнение к столь необычной восприимчивости Шоги Эффенди был столь чувствителен и мягок по натуре, что если ему случалось обидеть кого-то из товарищей - даже если тот в чем-либо обманул его - он всегда сам обнимал и успокаивал его; перед тем как ложиться спать, он всегда просил своих маленьких друзей позабыть взаимные обиды. Иногда Шоги Эффенди беспокоили яркие, запоминающиеся сны, равно приятные и неприятные. Рассказывают, что однажды ночью он проснулся с плачем и Учитель попросил няню принести Шоги Эффенди к Нему, чтобы успокоить его; обратясь к Своей сестре, Пресвятому Листу, Учитель сказал: "Смотри, ему уже снятся сны!" Существует крайне мало свидетельств того, каким представлялся людям иных религий этот внук Абдул-Баха. Тем не менее одно из них заслуживает того, чтобы привести его целиком. Это воспоминания немецкого женщины-врача, Й. Фальшер, жившей в Хайфе и пользовавшей женщин в доме Абдул-Баха. Следует помнить, что ее исключительно интересный рассказ стал известен только спустя одиннадцать лет после рассказываемых событий, но значения своего он не утратил. "Когда я вернулась домой 6 августа 1910 года после профессионального визита на гору Кармель, наш старый слуга Хадштиле сказал мне: "Только что здесь был слуга от Аббаса Эффенди и попросил доктора прийти в "ассер" (три часа) на женскую половину дома Учителя, потому что у одной из женщин сильно разболелся палец". Мне не хотелось так рано отправляться с визитами в субботнее утро. Но поскольку я знала, что Учитель никогда не пошлет за мной в такое время без серьезной на то причины, то решила идти... Когда все было закончено, а на палец и руку я наложила повязку, Бейа Ханум отправила маленькую страдалицу в постель и пригласила меня немного отдохнуть и перекусить вместе с прочими женщинами. Мы потихоньку пили кофе, беседуя на турецком, который для меня легче арабского, когда в комнату вошел слуга и сказал: "Аббас Эффенди хочет, чтобы доктор зашла к Нему в "селамик" (комнату для рисования), прежде чем уйдет". ...Учитель попросил  меня рассказать, как обстоит дело и миновала ли уже опасность заражения крови. Я дала Ему утвердительный ответ. В эту минуту в комнату вошел зять - муж старшей дочери Аббаса Эффенди - с явным намерением попрощаться с Учителем. Поначалу я не заметила, как вслед за высоким полным достоинства мужчиной в комнате оказался его старший сын, Шоги Эффенди, и, по восточному обычаю поцеловав Ему руку, приветствовал своего боготворимого деда. Я уже несколько раз мельком видела мальчика. Бейа Ханум недавно рассказала мне, что этот отрок примерно двенадцати лет отроду - старший из мужчин, прямых наследников Пророка, и является единственным преемником и представителем визиря, т.е. Учителя. Пока Аббас Эффенди на персидском обсуждал какое-то дело с отцом Шоги Эффенди, Абу Шоги, стоявшим перед Ним, внук, вежливо поприветствоватв нас, и поцеловав руку своей двоюродной бабушки, в самой почтительной позе расположился у двери. В эту минуту в комнате появилось довольно большое число знатных персов, возгласы приветствия и прощания смешались, люди  входили и выходили, все это длилось около четверти часа. Бейа Ханум и я отошли к окну и вполголоса продолжали наш разговор на турецком. Тем не менее я не могла отвести глаз от еще очень молодого внука Аббаса Эффенди. На нем был европейский летний костюм: короткие штаны с длинными чулками, выше колен и короткая куртка. По росту и сложению ему можно было дать тринадцать или даже четырнадцать лет... На детском его лице, смуглом, уже достаточно серьезном меня прежде всего поразили большие печальные  глаза. Мальчик неподвижно застыл на своем месте, поза его выражала покорность. Отец Шоги Эффенди  и сопровождавший его мужчина попрощались с Учителем, но, прежде чем выйти, отец что-то шепнул сыну, после чего тот неспешным, размеренным шагом, совсем как взрослый, приблизился к своему возлюбленному деду, дождался, пока к нему обратятся, ясным звонким голосом ответил на персидском и со смехом был отпущен, хотя прежде ему снова было дозволено почтительно поцеловать руку деда. На меня произвело глубокое впечатление то, как мальчик медленно удалялся из комнаты, а его темные, лучащиеся умом и искренностью глаза ни на миг не отрывались от голубых, магически мерцающих глаз его деда. Аббас Эффенди встал и подошел к нам, мы мгновенно поднялись, но Учитель попросил нас, чтобы мы сидели по-прежнему, и Сам присел рядом с нами на скамейку. Мы по обыкновению ждали, пока Он первым нарушит молчание, что Он вскорости и сделал: "Итак, дочь моя, - начал Он, - как тебе понравился Мой будущий Елисей?" - "Учитель, если говорить откровенно, у мальчика лицо и темные глаза мученика - человека, которому придется немало пострадать!" В раздумье Учитель устремил Свой взгляд поверх наших голов и лишь долгое время спустя вновь обратил на нас взгляд, сказав: "Взор Моего внука - не взор первопроходца, бойца или триумфатора, но в нем читается глубокая преданность, упорство и обязательность. И ты знаешь, дочь моя, почему он станет преемником тяжелого наследия - быть Моим Визирем (Главой, занимающим высокий пост)?" Не дожидаясь моего ответа, глядя более на Свою возлюбленную сестру и словно позабыв о моем присутствии, Он продолжал: "Бахаулла, Совершенство во Плоти - да благословенны будут Его слова - в прошлом, настоящем и во веки веков - избрал малого сего вовсе не потому, что я был Его первым сыном, а потому, что Своими внутренними очами прочел на моем челе печать Божию. Перед Своим вознесением к вечному Свету благословенное Явление напомнило мне, что и я тоже - независимо от первородства или возраста - должен буду выбрать из Своих сыновей и внуков того, кого Господь предназначит для сей великой миссии. Мои сыновья отошли в вечность еще в юные годы, и лишь у одного маленького Шоги Я вижу тень великого призвания в глубине его темных глаз". Последовала еще одна долгая пауза, затем, вновь обращаясь ко мне, Учитель произнес: "В наши дни Британская империя - величайшая в мире, и все больше расширяет свои границы, а язык ее стал всемирным. Мой будущий Визирь должен подготовиться к своим нелегким обязанностям в самой Англии, но прежде он должен получить здесь, в Палестине, фундаментальные знания в области восточных языков и овладеть мудростью Востока". Здесь я позволила себе вмешаться: "Но разве западное образование, особенно английского образца, жесткое по своей натуре, не опутает его гибкий ум путами интеллектуализма,  не стеснится догмами и условностями его восточной иррациональной интуиции, так что он уже не сможет быть слугой Всемогущего, а превратится в раба рационального западного оппортунизма и пустой повседневной жизни?" Долгое, долгое молчание! Затем Аббас Эффенди Абдул-Баха поднялся и громко и торжественно произнес: "Я вверяю Своего Елисея не британскому образованию. Я посвящаю и вверяю его Всемогущему. Божий взор будет следить за моим чадом в и Оксфорде - Иншалла (Да сбудется воля Господня)!" Не прощаясь, не сказав более ни слова, Учитель вышел из комнаты. Попрощавшись с Бейа Ханум, выходя, я увидела в саду Учителя, который стоял, очевидно погруженный в глубокие раздумья, глядя на смоковницу, усыпанную плодами. В ноябре 1921 года, будучи в Лугано, я узнала о кончине Аббаса Эффенди Абдул-Баха в Хайфе, и мои мысли вернулись к тому далекому августу 1910 года, и я пожелала всего доброго Елисию - Шоги - Иншалла!" Поскольку много лет спустя Абдул-Баха просил Своего доброго друга, лорда Лэмингтона, известного шотландского пэра и человека, который глубоко уважал Его и восхищался Им, помочь Шоги Эффенди устроиться в один из колледжей Оксфордского университета, то, возможно, Он и поделился с доктором Фальшеер Своими планами, но об этом мы не имеем достоверных свидетельств. Когда Абдул-Баха переехал в Свой новый дом в Хайфе, в котором члены Его семьи жили с февраля 1907 года, в каждой из комнат жил кто-то из членов Его семьи; в конце концов семьи двух из Его дочерей переехали в собственные дома неподалеку от дома Абдул-Баха, но дом был по-прежнему переполнен родственниками, детьми, слугами, паломниками и гостями. Позже, когда Шоги Эффенди возвращался домой из школы, небольшая его комната помещалась рядом с комнатой Абдул-Баха. Поскольку электрическое освещение еще только монтировалось и было подключено лишь после кончины Абдул-Баха, то семья пользовалась керосиновыми лампами. Зачастую, когда Учитель видел, что в комнате Шоги Эффенди глубокой ночью еще горит свет, Он подходил к дверям и говорил: "Довольно, довольно! Пора ложиться!" Но на самом деле усердие и серьезность Шоги Эффенди доставляли Ему большое удовольствие. Хранитель рассказывал мне, что как-то Учитель зашел в рисовальную комнату, где он работал, и встал у окна, глядя в сад, не поворачиваясь к внуку; смех и веселая болтовня доносились из соседней комнаты. Абдул-Баха повернулся к Шоги Эффенди и сказал: "Мне бы хотелось, чтобы и ты был как они - более земным". В другой раз Шоги Эффенди  рассказывал мне, как Учитель сказал Своей жене: "Взгляни в его глаза, они - как родниковая вода". Еще он вспоминал, как Учитель, явно стоявший у окна, выходящего на главные ворота, увидел, как Шоги Эффенди вошел и быстро взбежал по лестнице. Послав за ним, Он сказал: "Не суетись, держись спокойно, с достоинством!" Это было уже в ту пору, когда Шоги Эффенди подрос и помогал Учителю во многих работах. В дни перед отъездом в Англию он носил длиннополый восточный костюм, подпоясанный кушаком и красную феску на голове. На фотографиэях часто видно, как шла она ему: прядь мягких, темных, почти черных волос выбивалась на широкий гладкий лоб, лицо несколько располнело, однако сохраняло прежнюю красоту, прежние твердые очертания подбородка и большие, казавшиеся черными глазами. В его губах запоминалось то, что очертания нижней почти полностью повторяли верхнюю, причем цвет их был ярко-красный. Став юношей, он всегда носил маленькие, коротко подстриженные темные усы. До поездок Учителя на Запад домочадцы Его держались куда более восточных привычек. После Его возвращения мало-помалу кое-какие западные привычки стали проникать в их жизнь. Вспоминаю такие строки из своего из своего дневника: "Шоги Эффенди только что очень живо изображал, как обычно проходил ленч в доме Учителя в Его времена. Около одиннадцати утра Учитель появлялся в большой зале и спрашивал: "Ам Кули, ссат шане? (Который теперь час?)" В обязанности Ам Кули входило  сообщать точное время. Служанки клали на полу старой чайной комнаты большой лоскут материи и вкатывали из коридора, где он стоял, большой, тяжелый круглый стол на низких ножках; его помещали на "скатерть", а на самом столе раскладывали несколько старомодных металлических тарелок (возможно эмалевых)  и несколько ложек - не по числу завтракающих, а наугад, потом разбрасывали по столу нарезанный хлеб и накрывали его салфетками... Учитель входил, усаживался и призывал "байа беншнид" (войти и сесть) всех присутствующих: Своих зятей, Своего дядю, Своего двоюродного брата и т.п... и первым начинал есть - когда ложкой, а когда и руками. Иногда Он Сам подкладывал в тарелки окружавшим Его рис и прочее Собственными руками. Когда завтрак близился к середине, с кухни появлялась Ханум (Пресвятой Лист), снимал туфли в коридоре и с тарелкой какого-нибудь особенно лакомого блюда занимала место рядом с Учителем; место это всегда оставляли специально для нее. Постепенно подходили и остальные - женщина-гости, дети, дочери Учителя и т.д. (Учитель и мужчины, откушавшие первыми, первыми же и уходили из-за стола). После этого, говорит Шоги Эффенди, начинался настоящий бедлам: детские крики, возня, все начинали говорить разом и очень громко. Он сказал, что старшие дети, и он тоже, всегда следили, стараясь получить еду из рук Ханум, потому что считалось, что она всегда даст что-нибудь самое вкусное. Они называли это "кусочек от Ханум"; обычно он и доставался Хранителю - ее любимцу! После знатных дам место за тем же столом занимали служанки... После возвращения Учителя с Запада и трапезы устраивались все более на западный манер: появился фарфор, ложки, ножи, вилки и прочее..." Но вернемся в Акку, когда Шоги Эффенди был еще совсем маленьким. Хотя нет никаких сомнений, что Абдул-Баха старался делать все, чтобы детство Шоги Эффенди протекало как можно радостнее и спокойнее, невозможно было скрыть от столь чуткого и проницательного ребенка серьезные опасности, угрожавшие его возлюбленному деду в годы непосредственно предшествовавшие свержению турецкого султана. Постоянные посещения турецких чиновников, посылаемых раследовать ядовитые измышления, которые нарушители Завета выдвигали против Абдул-Баха, их постоянные злоумышления против самой Его жизни, страх перед разлукой и новой ссылкой в Ливию - должны были создавать в семье Учителя атмосферу тревоги и постоянного беспокойства, которая не могла не коснуться и Шоги Эффенди. Это было время разгула нарушителей Завета; община верующих, прибывших в ссылку вместе с Бахауллой, за исключением горстки  верных Ему до конца, была по большей части заражена этим смертельным заболеванием; некоторые открыто принимали сторону мятежного брата Абдул-Баха, Мухаммада Али, другие скрыто симпатизировали ему. Именно в эти годы Абдул-Баха строго-настрого запретил Шоги Эффенди пить кофе в доме у кого-либо у бахаи. Он боялся, что его драгоценного внука могут отравить! Шоги Эффенди рассказывал мне об этом сам, а когда человек вспоминает, какой опасности подвергался он, всего лишь маленький мальчик, легко представить, какая опасность угрожала всей семье. Возможно, потому, что положение ухудшалось день ото дня, Абдул-Баха послал Шоги Эффенди с его няней в Хайфу, где еще оставалось некоторое количество преданных верующих; когда точно это произошло, я не знаю, могу сказать только, что он был тогда еще совсем маленьким. Первым его иностранным языком был французский, и, хотя в более поздние годы он неохотно пользовался им в официальных случаях, поскольку считал, что со временем стал забывать его и утратил прежнюю легкость, но, по крайне мере на мой слух, владел им в совершенстве и неизменно мог сделать любое добавление или пояснение на французском  с исключительной легкостью. В 1907 году он жил все с той же своей няней, Хаджар Катун, которая не расставалась с ним с детских лет, в нововыстроенном доме Абдул-Баха, который и стал Его последним пристанищем, а впоследствии - домом Хранителя. Именно здесь Шоги Эффенди приснился очень важный сон, который он пересказал мне, а я его записала. Он сказал, что когда ему было лет девять-десять и он жил со своей няней в этом доме и ходил в школу в Хайфе, ему приснилось, что он и другой мальчик, его приятель-араб, находятся в комнате, где Абдул-Баха обычно принимал Своих гостей в Акке, где Он жил и где родился Шоги Эффенди. В комнату вошел Баб, и одновременно появился человек с револьвером; он выстрелил в Баба, а затем сказал Шоги Эффенди: "Что ж, теперь твоя очередь", - и стал гоняться за ним по комнате, стреляя в него. В этот момент Шоги Эффенди проснулся. Он рассказал о сне своей няне, и та попросила передать его Мирзе Асадулле, чтобы тот поведал обо всем Учителю. Мирза Асадулла записал услышанное и послал Учителю, Который в ответ явил Шоги Эффенди следующую Скрижаль. Странно, сказал Шоги Эффенди, но все это произошло как раз в то самое время, когда жизни Учителя грозила великая опасность и Он составил одно из Своих Завещаний, в котором назначил Шоги Эффенди Хранителем. Клянусь Господом! О мой Шоги, сон твой - к добру. Он доказывает, что, дабы оказаться пред ликом Того, Кто Свят, пусть душа моя и будет принесена Ему в жертву, Существо Возвышенное восприняло милость Божию и обрело Его величайший дар и высшее благоволение. Сон твой - истина. Надеюсь, что ты явишь чувства, достойные Красы Абха, и будешь приумножать день за днем свою веру и знания. Ночи посвящай молитве, днем же - исполняй свои обязанности. Абдул-Баха
Шоги Эффенди был особенно привязан к своей няне, о которой Абдул-Баха упоминает в письме к Своей сестре: "Поцелуй Шоги Эффенди, этот цветок в саду услад, и передай привет Хаджар Катун". В своем дневнике я записала: "Сегодня вечером Шоги Эффенди говорил мне, как он расстроен тем, что няня, которую он привез с собою, умерла в Александрите. Он добавил, что его мать решила избавиться от нее, когда та состарилась, и он горько переживал из-за этого, хотя ему было тогда всего лет десять. Когда пришло известие о ее смерти, он находился в Карме - саду своего отца. Он бродил по темному саду и кричал, призывая ее по имени - тогда ему было около двенадцати. Благоговейная любовь его к своей няне была притчей во языцех в его семье".
Поступил Шоги Эффенди в лучшую школу Хайфы - иезуитский колледж. Он рассказывал мне, что чувствовал себя там очень несчастным. И действительно я часто слышала от него, что он никогда не был по-настоящему счастлив в какой-либо школе или университете. Его врожденная жизнерадостность, чуткость и его окружение, разумеется столь отличавшиеся от того, что имели другие, не могли не отъединять его от них, и это было источником постоянной тоски и душевной боли; и в самом деле, он принадлежал к тем людям, в которых сочетание открытого и чистого сердца, глубокого ума и страстной натуры чаще всего являются источником многих страданий. Видя все это, Абдул-Баха решил перевести его в другую, католическую школу в Бейруте, которую он посещал как пансионер, но и там он чувствовал себя столь же несчастным. Когда об этом узнали в Хайфе, семья послала надежную женщину-бахаи, чтобы она сняла для Шоги Эффенди в Бейруте дом, заботилась  и ухаживала за ним. Вскоре после этого она написала его отцу, что он совершенно несчастен, похудел и вообще выглядит плохо. Отец показал это письмо Абдул-Баха, который как раз в это время вел переговоры с тем, чтобы Шоги Эффенди перевели в Сирийский протестантский колледж, впоследствии получивший наименование Американского колледжа в Бейруте, где имелась как школа, так и университет, и Хранитель поступил туда, когда получил то, что тогда приравнивалось к высшему образованию. Шоги Эффенди проводил каникулы дома, в Хайфе, по возможности вместе с дедом, которого он боготворил и служить Которому было высшей и самой заветной целью его жизни. Весь курс образования Шоги Эффенди строился так, чтобы он мог помогать Учителю, переводить для Него как устные беседы, так и Его писания на английский. Шоги Эффенди рассказывал мне, что в первые годы учения в Хайфе он просил Абдул-Баха дать ему свое, особое имя, чтобы отличаться от своих двоюродных братьев, которых всех одинаково звали Афнан. Тогда Учитель дал ему имя "Раббани", что значит "священный", и так называли его отныне его братья и сестры. Подобного в то время не практиковалось: людей называли по названию города, откуда они происходили, либо по имени какого-нибудь выдающегося члена их рода. Очень трудно точно проследить ход событий в эти годы. Все взоры были прикованы к деду, и, хотя многие любили и уважали Его старшего внука - когда светит солнце, светильник меркнет! Некоторые из паломников, скажем тот же Торнтон Чейз, который встречался с Учителем в 1907 году, первый из американских верующих, упоминает о собрании под названием "Шоги Афнан". И все же Чейз опубликовал фотографию, на которой Шоги Эффенди изображен в своем обычном, по всей видимости, для тех дней платье: короткие штаны, длинные темные чулки, феска на голове, куртка и широкий матросский воротник, закрывающий плечи. Но достоверного материала, необходимого, чтобы заполнить на данный момент все пробелы, недостаточно. Даже те, кто сопровождал Абдул-Баха в Его поездках по Западу и вел подробные дневники, вряд ли обращали внимание на тринадцатилетнего мальчика, постоянно державшегося возле Абдул-Баха, когда Он ездил по странам Европы и Америки.
Как только Абдул-Баха освободился после Своего многолетнего заключения, и обосновался на постоянное жительство в Хайфе, Он начал обдумывать план будущего путешествия. Американская газета "Бахаи Ньюс" в одном из своих отчетов за 1910 год пишет: "Нас спрашивали, собирается ли Абдул-Баха отправиться в Египет. Абдул-Баха не давал никакой информации, что в ближайшее время намерен оставить Хайфу... в течение двух дней Он допускал в Свое присутствие только Шоги Эффенди и Своего слугу". Один из верующих бахаи вспоминает, как сентябрьским вечером, незадолго до захода корабль, на котором Абдул-Баха отплывал в Порт-Саид в Египет, вышел из гавани; Шоги Эффенди, сидевший на ступенях дома Учителя в тоске и печали, заметил: "Учитель сейчас на борту этого корабля. Он оставил меня, но в этом наверняка есть тайная мудрость!" - или что-то в этом роде. Без сомнения, прекрасно зная, что творится на сердце у Его внука, любящий Учитель вскорости послал за мальчиком, чтобы смягчить удар, нанесенный первой серьезной разлукой с Ним; но больше упоминаний об этом событии нет. Мы знаем, что Учитель около месяца пробыл в Порт-Саиде, затем проследовал в Александрию, а не в Европу, что было Его первоначальным намерением. Как долго Шоги Эффенди пробыл с Ним в Египте, мы не знаем, но поскольку школы открываются в начале октября, было высказано предположение, что он вернулся в Сирию. Но что можно точно сказать, так это то, что в апреле 1911 года Шоги Эффенди снова был  вместе с Учителем в Рамлехе, предместье Александрии, поскольку американский бахаи, Луи Грегори, первая чернокожая Десница Дела, упоминает о том, что 16 апреля он видел "Шоги", красивого мальчика, старшего внука Абдул-Баха, и тот чрезвычайно почтительно и с любовью относился ко всем паломникам. В августе того же года Учитель отправился в Свою первую поездку по Европе и вернулся в декабре 1911 года. Сколько времени прошло, прежде чем Он вновь послал за Своим старшим внуком, мы не знаем, но зато можем с уверенностью сказать, что теперь у Него был план - возможно, зародившийся под влиянием путевых впечатлений, возможно - поскольку Ему очень недоставало Шоги Эффенди - план, заключавшийся ни больше ни меньше, чем в том, как взять Шоги Эффенди с Собой в Америку. Хранитель сам рассказывал мне, как Абдул-Баха велел заказать ему длинное платье  и два тюрбана, зеленый и белый, как у Него самого, чтобы Шоги Эффенди мог носить их на Западе; когда все это было готово и доставлено и Шоги Эффенди, облачившись в новое платье, предстал перед Учителем, глаза Его вспыхнули от гордости и радости за внука. То, какое значение эта поездка на Запад вместе с Абдул-Баха могла бы иметь для Шоги Эффенди, оценить невозможно, однако этому замыслу помешали разного рода махинации, подстрекателем которых был некий доктор Амин Фарид, позднее вероломно и подло примкнувший к партии нарушителей Завета, племянник жены Абдул-Баха, один из сопровождавших Его в Америку и бывший для Него таким постоянным исочником разного рода неприятных переживаний, что, по словам Шоги Эффенди, когда Учитель наконец 5-го декабря 1913 года оказался в Своем доме в Хайфе, Он первым делом прошел в комнату Своей жены и слабым голосом и словно отстраняя от Себя что-то сказал "Этот доктор Фарид вконец меня извел!" Сам Шоги Эффенди никогда не сомневался, что именно из-за козней Фарида ему не удалось совершить то историческое путешествие. 25и марта 1912 года Абдул-Баха, Шоги Эффенди, несколько секретарей и слуг отплыли на пароходе "Седрик" компании  "Уайт Стар Лайн" из Александрии в Европу. В Неаполе врачи на итальянской таможне заявили, что один из секретарей, слуга и Шоги Эффенди страдают заболеванием глаз и обязаны вернуться обратно. В своем дневнике Мирза Махмуд, вспоминая эти события, пишет, что, несмотря на все усилия, предпринимаемые Абдул-Баха, теми, кто Его сопровождал, и Его американскими друзьями, этим троим было отказано в праве спуска на берег, к тому же власти заявили, что, даже если им разрешат следовать далее, американская медицинская комиссия не пропустит их. Абдул-Баха провел целый день, делая все возможное, дабы изменить это решение, но к вечеру после печального прощания Он вынужден был сесть на корабль и отплыть  в Америку. Слова, с которыми Он обратился в ту ночь к сопровождавшим Его, совершенно очевидно доказывают, что Он считал повод, по которому Шоги Эффенди отправили обратно, надуманным: "Итальянцы посчитали нас турками, и отнеслись к нам соответственно. Троих из нас задержали. Секретарь и повар не в счет. Но почему они так строго обошлись с Шоги Эффенди, этим маленьким, беззащитным, беспомощным мальчиком? Они дурно обошлись с нами, хотя Я всегда помогал их общине в Александрии и Хайфе..." Шоги Эффенди говорил мне, что с глазами у него было все в порядке (он вообще никогда не страдал глазными болезнями), но доктор Фарид склонил Абдул-Баха отправить его обратно, с помощью всевозможных аргументов защищая точку зрения итальянских врачей. Он полностью объяснял исход дела вмешательством Фарида в ситуации, когда проявились столь характерные для него неограниченные амбиции и привычка к бесконечному интриганству. Легко представить, какую рану нанесло это пятнадцатилетнему мальчику, впервые в жизни отправившемуся в столь серьезное путешествие, но сколь более тяжкой была эта рана для Шоги Эффенди, так привязанного к своему деду, так переживавшего предстоявшее плавание на большом океанском пароходе в дни, когда столь долгие путешествия были относительно сулчайными и редкими! Он всегда вспоминал этот случай с грустью, но одновременно с той трогательной покорностью постоянным ударам, которыми награждала его жизнь. Легко объяснить это вмешательством Воли Божией, Его Промысла - но кто знает, ведь часто праведная поступь Бога подменяется ложными стезями, людскими злоумышлениями. Нет сомнения, что Учитель весьма горевал, однако не выдавал Своих чувств, чтобы тайна будущего Шоги Эффенди не раскрылась раньше времени и нечто еще более худшее не постигло бы его вследствие зависти окружающих. Мы располагаем письмом, которое Шоги Эффенди написал полгода спустя одному из секретарей Абдул-Баха в Америке; в нем он пишет, что, хотя и подписался на "Звезду Запада", получил не все номера и просит удостоверить его в том, что все номера, содержащие отчеты о пребывании Учителя в Америке, будут впредь доходить до него. С октября  он помечает свои письма адресом Сирийской протестанской школы, куда, как он пишет, он собирается скоро поступить. Подписывается он "Чоки Раббани". Кажется, в первые годы он писал свое имя именно так, а кроме того иногда "Шоуки" или "Шоги". В конце концов имя приобрело форму "Шоги", что в наибольшей степени соответствует его английскому произношению. В своей записной книжке тех бейрутских дней он выписывает его, полностью транслитируя - "Shawki Rabbani", но на письме он эту форму никогда не использовал.
Мысли Абдул-Баха, несмотря на Его невероятную занятость сначала в первые изнурительные месяцы в Америке, а затем в Европе, наверняка часто обращались к Его любимому внуку. Мы находим упоминание о Шоги Эффенди в трех письмах, которые Учитель адресовал Своей сестре, Пресвятому Листу, Бахийе Ханум, в них Он беспокоится о внуке и не может скрыть Своей великой люви к нему: "Срочно пиши мне обо всем, что происходит с Шоги Эффенди и ничего не скрывай; так будет лучше всего". "Поцелуй за меня свет очей возвышенных душ - Шоги Эффенди". Строки эти ясно указывают на то, как переживал Он за мальчика, хорошо зная, что дела его не всегда складываются лучшим образом и как жестоко он страдает в разлуке с Ним. Мы располагаем также Скрижалью, в которой Абдул-Баха выражает Свою обеспокоенность здоровьем мальчика, хотя я и не знаю точно, когда она была написана: Клянусь Господом! Да пребудет слава Всеславного на Шоги Эффенди! О ты, кто еще молод летами и улыбка сияет на твоем лице, Я понимаю, что ты был болен и тебе пришлось провести несколько дней в постели; но никогда не пренебрегай отдыхом, иначе, подобно Абдул-Баха, от чрезмерных трудов станешь слабым и не сможешь работать. Посему передохни несколько дней, в этом нет ничего страшного. Надеюсь, что и впредь пребудешь под защитой и покровительством Благословенной Красы. Наконец долгое путешествие завершилось и шестидесятилетний Учитель, изможденный Своими поистине грандиозными трудами, 16-го июня 1913 года вернулся в Египет. Вся семья поспешила увидеться с Ним, среди них и Шоги Эффенди, который впервые увидел Учителя через шесть недель после Его прибытия. Почему он не увиделся с возлюбленным Учителем раньше, быть может спросите вы? Но занятия в школе кончались только в начале июня, после чего Шоги Эффенди скорее всего пришлось плыть на пароходе из Бейрута в Хайфу (можно было добираться и по суше, караванном, что обошлось бы дешевле, но это был более долгий и тяжелый путь), где он присоединился еще к нескольким членам своей семьи и уже из Хайфы отправился в Египет, прибыв туда вместе с сестрой Учителя и прочими 1-го августа, в Рамлех, где Абдул-Баха вновь снял загородный дом. Шоги Эффенди так часто повторял, что "Учитель подобен океану", имея в виду, что Он способен принимать любые вести, как добрые так и дурные, внешне оставаясь при этом совершенно бесстрастным. Это невероятное самообладание лучше, чем любой газетный отчет, рисует тот факт, что, узнав о прибытии двух людей, которых Он любил больше всего в мире, Абдул-Баха провел целый час, беседуя с верующими и Своими друзьями, прежде чем вернуться домой и встретить их! Дневниковая запись от 2-го августа гласит: "Сегодня возлюбленный не пришел к нам утром, потому что принимал Пресвятой Лист  и тех, кто пришли с нею". Тот, кто попытается представить радость подобной встречи и прочтет эти безыскусные, незамысловатые, на первый взгляд, строки, тот поневоле проникнется атмосферой достоинства и уважения, которая  всегда царила в семье Абдул-Баха. Мы располагаем также некоторыми сведениями о жизни Шоги Эффенди там: прежняя привычка молиться в присутствии Абдул-Баха возобновилась, и Шоги Эффенди тоже, наверное, пел своим красивым молодым голосом, и Абдул-Баха время от времени подправлял его. В этом не было ничего необычного; я сама не раз слышала, как старшие члены семьи подсказывали верную ноту или подправляли интонацию, когда кто-нибудь читал стихи вслух; безусловно, в те годы Учитель не раз говорил то же Шоги Эффенди. Необычайно активный, всегда при каком-нибудь деле, Шоги Эффенди еще до возвращения в Бейрут постоянно в чем-то оказывал помощь Учителю. Он переписывал Его письма к персидским верующим, которые Абдул-Баха диктовал ему, сидя в саду своей виллы, где Он любил пить чай и принимал Своих гостей, исполнял Его мелкие поручения, вместе с другими принимая посетителей или встречая их на воказале. На мрассказывали, как Абдул-Баха посылал Шоги Эффенди показать Своими друзьями знаменитый парк и зверинец в Александрии, как он посетил Каир, где, как нетрудно представить, он тут же отправился смотреть пирамиды, поскольку в Шоги эффенди был жив дух любителя приключений, и он страстно мечтал увидеть дальние страны, о чем свидетельствует его глубокий интерес к журналу "Путешествия", который он выписывал из Америки. Абдул-Баха привлекал к себе огромное внимание: множество паломников стекалось к Нему из восточных и западных стран, среди них такие знаменитые первоучители и миссионеры, как Луа Гетсингер и Мирза Аб уль-Фазл, которые в конце концов успокоились в египетской земле, под одним и тем же могильным камнем много-много лет спустя; миссионеры, отправляющиеся в Индию, чтобы там распространять Весть Бахауллы; делегации молодых студентов-бахаи из Бейрута и Персии; многочисленные интервью, которые Учитель давал представителям прессы и людям самого разного общественного положения. Один из секретарей, бывших вместе с Ним в Америке, написал тогда, какими бесконечно радостными и благодатными были те драгоценные дни, проведенные рядом с Учителем. И если даже в памяти секретаря это запечатлелось так живо, то какое же действие все это должно было произвести на Шоги Эффенди, лишенного счастья сопровождать Абдул-Баха на Запад, столь исстрадавшегося в Его отсутствии и жаждавшего новостей о Нем целых пятнадцать месяцев? В шестнадцать лет сердце способно радоваться так, как редко случается позже; и несмотря на близящуюся войну, я уверена, что тот период, вплоть до кончины Учителя в 1921 году, был самым счастливым во всей жизни Шоги Эффенди. Помню два случая, связанных с днями, которые Шоги Эффенди провел в Египте рядом с Учителем и о которых он сам рассказывал мне. Он сказал, что однажды после обильной трапезы Учитель стал вспоминать о пребывании в Багдаде, когда Его Отец вернулся после добровольного отшельничества в горах Сулейманийа, когда все они были очень бедны - днях, тем не менее, когда из-под пера Бахауллы одно за другим выходили вдохновенные возвышенные писания и верующие каждую ночь до зари собирались, чтобы распевать их, приходя в экстаз от этого дивного Откровения, - и заключил Свой рассказ, сказав, что вкус черствого хлеба и фиников, которыми они питались тогда, слаще для Него любых иных яств. Другой случай удивил меня и многое для меня прояснил; я слышала его несколько раз: Шоги Эффенди рассказывал, что как-то возвращался из Александрии в Рамлех вместе с Учителем и неким пашой, ехавшим к Нему в гости, в наемной коляске; когда они добрались до места и вышли из коляски, Учитель спросил дюжего возницу, сколько Он ему должен, и тот запросил невообразимую цену; Абдул-Баха отказался платить, возничий настаивал, потом перешел к оскорблениям и наконец, схватив Учителя за кушак, грубо толкнул Его, продолжая настаивать на своей цене. Шоги Эффенди сказал, что все это, да к тому же происходившее на глазах у знатного гостя, привело его в крайнее смущение. Сам он был еще слишком мал, чтобы сделать что-нибудь и хоть как-то помочь Учителю, и чувствовал страх и бесконечное унижение. Напротив, Абдул-Баха сохранял совершенное спокойствие и отказывался от наглого требования. Когда же возница выпустил Учителя из своих рук, Тот заплатил ему ровно столько, сколько был должен, и, сказав, что своим поведением он сам лишил себя щедрых чаевых, которые Он намеревался ему дать, удалился в сопровождении Шоги Эффенди и паши! Безусловно, подобные случаи навсегда запечатлелись в памяти и наложили отпечаток на характер Хранителя, который никогда не позволял запугивать или обманывать себя и тех, кто работал с ним, в каком бы тяжелом и неудобном положении он ни оказывался. Зачатки характера, выработавшегося у Хранителя, мы видим еще в его детские и отроческие годы. В письме, отправленном из Бейрута 8-го марта 1914 года к одному из секретарей Учителя, которого он хорошо знал, он упрекает его в том, что тот редко ему пишет: "Немало времени прошло с тех пор, как я не получал никаких новостей из Хайфы и вообще ни слова от вас. Признаться, не ожидал этого. Надеюсь, что скудость корреспонденции сменится обилием писем с благими вестями из Святой Земли". Как твердо и величественно звучат слова семнадцатилетнего мальчика! Далее он выражает надежду на то, что "Наш Повелитель находится в добром здравии", и просит, чтобы все указания Учителя, а также информация, которой располагает его корреспондент касательно вопроса о Верховном суде, была прислана ему до 20-го марта. Глубина и проницательность, с какой он постигал любую мысль Учителя, прослеживается в этом письме, равно как и в другом, где он запрашивает все экземпляры "Звезды Запада", в которых освещалась поездка Абдул-Баха по Америке. Причем это же самое письмо косвенно высвечивает еще одну их сторон увлечений и характера Шоги Эффенди: "Я только-только закончил карту Соединенных Штатов. Получилось очень красиов и живописно. Пожалуйста, вышлите мне список городов, которые наш Повелитель посещал, по порядку. Тогда я смогутнанести их все на карту". Великий картограф мира Бахаи уже принялся за работу! В записных книжках Шоги Эффенди начиная с 1917 года мы находим отметки о всех днях, когда в дом, где он жил в Бейруте, доставляли лед - и это так типично для методичного стиля всей его работы. До конца жизни он датировал дни получения своей газеты - лондонской "Таймс", привычку выписывать которую он, несомненно, приобрел еще когда учился в Англии, - вероятно, лучшей ежедневной газеты на английском языке во всем мире, единственной, которую Бахаулла упоминает по названию в одной из Своих Скрижалей. В этих книжках также - подробно составленный календарь Бахаи, основные принципы Веры, записи на французском  о еврейских Пророках, вычисления солнечного и лунного циклов, измерения, таблица весов, копии Скрижалей и данные, показывающие, что он работал над системой счисления абджад, равно как и масса других вещей. Шоги Эффенди всегда вел активную переписку со своими друзьями-бахаи. Из одного из таких писем, адресованных некоему Сеийду Мустафе Роуми в Бирму и датированных "Кайфа, Сирия, 28 июля 1914 года", он пишет, что весьма рад "благим вестям  о быстром прогрессе Дела на Дальнем Востоке", что он показывал это письмо Учителю и "Святая добрая улыбка осветила Его лицо, а сердце преисполнилось радости. В тот раз я зашел узнать, в добром ли здравии Учитель, и записал несколько Его высказываний, которые и привожу. "Где бы и когда бы Я ни услышал благие вести о Деле, физическое мое самочувсвтие сразу улучшается". Поэтому могу сообщить, что Учитель чувствует себя прекрасно и счастлив. Передайте эти радостные новости индийским верующим. Очень надеюсь, что это удвоит их мужество, стойкость и рвение в распространении Дела". Шоги Эффенди также играл главенствующую роль во всех мероприятиях студентов-бахаи, учившихся в Бейруте, через который проходило множество паломников из Персии и Дальнего Востока на своем пути в Хайфу и обратно. В другом письме тому же корреспонденту с пометой "Сирийский протестантский колледж, Бейрут, Сирия, 3-го мая 1914 года" он пишет: "Возвращаясь к нашей деятельности в колледже, наши собрания, о которых я вам уже писал, реорганизованы, и только сегодня мы рассылаем письма с благими вестями из Святой Земли собраниям бахаи разных стран". В феврале 1915 года Шоги Эффенди получил первую премию на конкурсе Фрешмен-Софмор (за что именно не указано), учрежденном Студенческим союзом. Он хорошо учился, но сам никогда не претендовал на то, чтобы его считали выдающимся, блестящим ученым. Существует очень большая разница между глубоким, всеохватным, дальновидным и последовательно логичным умом и таким складом ума, который, движимый чаще тщестлавием или расчетом, позволяет завоевывать популярность среди соучеников. В натуре Шоги Эффенди эти качества (я имею в виду тщеславие и расчет) отсутствовали полностью. Его воспламеняла высшая цель - служить Абдул-Баха и хотя бы отчасти облегчить груз трудов и забот, легших на Его плечи. В письме, датированном 15-ым января 1918 года, которое Шоги Эффенди прислал Ему из Бейрута, он сам пишет об этом так: "Я продолжаю учиться и овладевать знаниями, концентрируя на этом все свои усилия и стараясь делать все возможное, дабы приобрести то, что сможет помочь мне служению Делу в будущем". Едва вернувшись в Бейрут из Хайфы после рождественских каникул, Шоги Эффенди "по прибытии" туту же написал о том, что он "счастлив благополучно добраться до университета" после дождливой и холодной дороги. Каждая фраза письма Шоги Эффенди буквально излучает "любовь и страстную тоску" по  Учителю; заканчивается оно та: "Я послал Вам  по почте немного сыра, надеюсь, он Вам понравится". Подписано это послание: "Твой покорный и смиренный слуга Шоги". Если вспомнить, что за годы войны десятки тысяч были обречены голодной смерти в Ливане, то только тогда можно оценить истинное значение посланного в подарок куска сыра. То, что годы войны, в течение которых Шоги Эффенди учился в Бейруте, чтобы получить степень бакалавра искусств в Американском университете, омрачали его дух постоянным беспокойством, явствует из письма, написанного в апреле 1919 года, где он упоминает о "долгих и мрачных годах, кровавых, голодных, с витающим повсюду духом разложения, когда Святая Земля был оторвана от остального мира и переживала невероятные унижения, проявления тирании и разрухи..." Это были годы постоянно растущей опасности, нависшей над его возлюбленным дедом, годы ужасного голода, от которого страдало большинство населения, годы лишений, коснувшихся всех, не исключая и его семьи. По мере того как расколовшая мир борьба приближалсь к концу. угроза бомбардировки Хайфы союзниками возросла настолько, что Абдул-Баха решил переселить Свою семью в небольшую деревню у подножия холмов на другой стороне залива Акки, где они прожили несколько месяцев  и где Он тоже проводил часть времени. Но самая большая угроза жизни Учителя  и Его семьи возникла в тот момент, когда главнокомандующий турецкими войсками "жестокий, всесильный и беспринципный Джамал-паша, закоренелый враг Веры", как описывает его Шоги Эффенди, задумал распять Учителя и всю Его семью - сведения, поступившие от майора Тьюдора Поула, офицера победоносной армии генерала Алленби, вступившей в Хайфу в августе 1918 года, который утверждает, что это гнусное деяние должно было свершиться  за два дня до их вступления в город, однако было сорвано быстрым продвижением англичан и соответствующим поспешным отсутплением турецких сил. Скорее всего Шоги Эффенди закончил свои занятия в Бейруте  и к этому времени находился рядом с Абдул-Баха, в полной мере разделив с Ним мучительную неопределенность этих дней. Когда я писала эту книгу, меня все время поражало, как мало упоминает Шоги Эффенди о событиях своей личной жизни; он вообще терпеть не омг так называемых пикантных биографических подробностей и не имел достаточного досуга, чтобы предаваться воспоминаниям. Все те годы, что мне довелось провести рядом с ним, его и без того усталый ум и дух были полностью отданы Делу, непосредственным, сиюминутным заботам, отягощавшим его каждый день. В 1918 году Шоги Эффенди получил степень бакалавр искусств. В письме к одному из своих английских друзей от 19-го ноября того же года он писал: "Я так рад и горд тем, что могу наконец приступить к своим Возлюбленным обязанностям теперь, когда закончил учебу на факультетеи наук и искусств Американского университета в Бейруте. С надеждой и нетерпением ожидаю услышать о вас и о том, как вы служите Делу, поскольку, сообщив о ваших успехах Возлюбленному, я смогу сделать Его счастливее, радостнее и сильнее. Прошедшие четыре года были годами несказанных потрясений, беспрецедентного угнетения и подавления личности, неописуемой нищеты, жестокого голода и отчаяния, кровопролития и страданий, но отныне, когда голучь мира вернулся в свое гнездо, под свой кров, забрезжила златая возможность распространения Слова Божия. Отныне Весть свободно может достигать этого освобожденного района. Воистину наступает Эра Служения. "Ничто так ясно не показывает нам характер будущего Хранителя, как эти несколько строк, в которых сказалась его преданность делу Учителя, его страстное желание сделать Его счастливым и благополучным, сжатая оценка собственной роли, анализ того, что конец войны означал для ближайшего будущего Бахаи. Его постепенно складывающийся риторический стиль пока еще стеснен несовершенным владением английским, однако костяк его будущего величия уже виден в таких, к примеру, строках, как: "... все мы, друзья, большие и маленькие, молодые и старые, здоровые и недужные, находясь ли дома или вдали... рады недавним событиям; все - одна душа во множестве тел, объединенных стремлением служить во имя единения человечества". Шоги Эффенди исполнился двадцать один год. Его личное отношение в Абдул-Баха видно по этим ранним письмам: большая часть из написанных в 1919 году адресована "моему деду Абдул-Баха" и подписана "Шоги Раббани" (внук Абдул-Баха). Необходимо  помнить, что в первые послевоенные месяцы, когда связь между Учителем и верующими, оторванными от Него долгими годами военных действий, восстанавливалась, было особенно желательно, чтобы как бахаи, так и не бахаи узнали, кто же такой этот "Шоги Раббани", который отныне выступал как секретарь и правая рука Учителя. "Звезда Запада" в номере за 270ое сентября 1919 года публикует сделанную крупным планом фотографию Шоги Эффенди в подписью "Шоги Раббани, Внук Абдул-Баха" и указывает, что он является переводчиком последних Скрижалей, а его дневниковые заметки начинаю публиковаться в этом же номере. Лично я, зная, насколько скрупулезно заботился Шоги Эффенди даже о мельчайших деталях работы Всемирного Центра, полагаю, что, вероятно, Сам Учитель поручил ему сделать их отношения предметом гласности. По мере того как потоки писем, отчетов и, наконец, паломников, стекались в Хайфу, работы у Абдул-Баха прибавлялось. Подтверждением тому - частные письма Шоги Эффенди к некоторым его друзьям-бахаи: "... длительный перерыв в нашей переписке с моей стороны объясняется исключительно огромным грузом работы, связанной с переписыванием и переводом Скрижалей... Всю вторую половину дня я провел, переводя лишь часть умоляющих писем из Лондона". Под конец он пишет: "Испытывая к вам симпатию лично и как к единоверцу, вкладываю в это письмо две фотографии..." "День выдался таким деловым и напряженным, что голова у меня идет кругом. Несколько десятков человек по крайней мере, начиная от пашей и князей до простого солдата, желало видеть Учителя". "От зари до зари и даже глубокой ночью Возлюбленный занят, являя Скрижали, обращая Свои конструктивные, пронизанные любовью мысли и принципы к удрученному, разочарованному миру". "Даже сейчас, когда я пишу эти строки, я чувствую, что мне нужно опять спешить к Нему, чтобы передать Его слова в ответ на умоляющие письма". Каждое слово отражает бесконечную энергию, преданность и энтузиазм этого молодго принца рядом со старым королем, готового поддержать Его со всей кипучестью своих молодых сил и исключительной страстностью своей натуры. Шоги Эффенди часто сопровождал Учителя на официальные выступления, число  которых росло день ото дня. Немаловажное место среди них занимали встречи с британским военным губернатором Хайфы и беседы с гланокомандующим, сэром Эдмундом Алленби - генералом, который руководил силами союзников в Палестине и который позднее стал лордом и в немалой степени способствовал тому, что британское правительство пожаловало Абдул-Баха рыцарское звание. Шоги Эффенди писал: "Вот уже второй раз Абдул-Баха беседовал с генералом, и сегодня разговор касался в основном Дела и его успехов... Генерал - человек благородный, скромный и в то же время запоминающийся, обращение его отличается теплотой, а манеры - внушительностью".  Внук Абдул-Баха становился известен теперь и в таких кругах. В официальном письме военного губернатора к Абдул-Баха говорится: "Ваше Преосвященство, сегодня я получил от Вашего внука такую-то сумму".  Средства были переданы Шоги Эффенди ото имени Учителя и предназначались для "Фонда возрождения Хайфы". Шоги Эффенди также проводил много времени с паломниками, и не только в присутствии Абдул-Баха, получая от них подробную информацию о прогрессе в деятельности бахаи в различных странах. Несмотря на то, что объем деятельности Учителя возрос настолько, что многие постоянно помогали Ему в тех или иных делах, безусловно, первое место среди них принадлежит Шоги Эффенди. Помню, что Хранитель рассказывал мне, как (полагаю, это было в начале 1920-го года) один из первых американских бахаи прислал в подарок Учителю каннингхемовский автомобиль; известие о том, что автомобиль доставлен в порт, пришло как раз в начале уикэнда, и Учитель поручил Шоги Эффенди проследить за тем, чтобы машину помыли и доставили в дом. Хотя следующий день был выходным и начальство порта отсутствовало, ему удалось получить машину, после чего он тут же доложил Учителю, что она стоит у дверей. По словам Шоги Эффенди, Учитель был очень удивлен, невероятно обрадован и спросил у него, как ему это удалось. Шоги Эффенди сказал Ему, что, взяв бумаги, он объехал нескольких чиновников, прося их поставить свою подпись и отдать необходимые распоряжения, чтобы машина сэар Абдул-Баха Аббаса была тут же доставлена к Нему. Случай этот типичен для той манеры, в какой Шоги Эффенди всю жизнь делал свою работу. Он предпочитал решать дела немедленно и всегда лично следил за тем, как они продвигаются, не допуская ни малейшей проволочки. Куда бы ни направлялся Абдул-Баха, Его возлюбленный внук шел вместе с Ним. Эта постоянная близость, длившаяся около двух лет, должно быть, доставляла глубокое удовлетворение обоим и не могла не оказать решающего воздействия на Шоги Эффенди. На протяжении этих лет, когда звезда славы Абдул-Баха взошла не только на Востоке, но начинала озарять своим светом весь мир, Шоги Эффенди представилась возможность наблюдать, как Учитель общается с высокопоставленными чиновниками и многими выдающимися людьми, которых притягивала личность Того, в Ком многие видели чуть ли не нового восточного Пророка и величайшую религиозную фигуру Азии, равно как и поведение Учителя перед лицом неизменной зависти и интриг, которые плели против Него враги и недоброжелатели. Усвоенные уроки отразились в тридцатишестилетнем служении Шоги Эффенди Вере Бахауллы. В письме к другу от 18-го февраля 1919 года Шоги Эффенди пишет о том, что находится в Бахджи вместе с Учителем, и продолжает: "Мой далекий друг, обращаюсь к вам с наилучшими пожеланиями из этого святого места!" Описывая мир и покой, царящие в Бахджи и особенно разительные после шумной жизни в  Хайфе, он пишет: "Там воздух был наполнен удушливыми выхлопами автомобилей и пароходным дымом, здесь же он чист, прозрачен и благоуханен".  Если вспомнить, что я сама ездила в Бахджи в 1923 году в конном экипаже Абдул-Баха, а в 1918-ом автомобильное движение практически не существовало в послевоенной Палестине, то надо признать, что Шоги Эффенди обладал исключительно тонкой и чувствительной натурой - да так оно и было! Когда он описывает, как Учитель дважды в день навещал Святые Усыпальницы, бродя между пустынными цветниками, мы чувствуем в его описании радость тех поистине драгоценных дней, проведенных рядом с его возлюбленным. Но конец благой поры для Шоги Эффенди быстро приближался. Было решено, что теперь он отправится в Англию, в Оксфордский университет, где главной его и заветной целью было усовершенствоваться в английском языке, чтобы лучше переводить на этот язык Скрижали Абдул-Баха и другие священные писания. Решение Шоги Эффенди оставить Абдул-Баха после более чем двух лет, проведенных в постоянной помощи Ему, и в тот момент, когда, в послевоенные годы, переписка Учителя непрестанно множилась, основывалось на нескольких причинах: если он намеревался продолжать учебу, то чем скорее это произошло бы, тем лучше;  у Абдул-Баха к тому времени набралось уже достаточное число секретарей; старший двоюродный брат Шоги Эффенди закончил учебу в Бейруте и вернулся домой; положение Самого Учителя и Его планы были благоприятны, и, главное, Его здоровье постепенно улучшалось. В 1918 году Тьюдор Поул, находившийся вместе с победоносной армией генерала Алленби в Палестине, писал: "... Учитель крепок и полон сил больше, чем когда Он приезжал в Лондон". О том же свидетельствует и Шоги Эффенди в своих письмах, написанных соответственно в апреле и августе 1919 года: "Состояние здоровья Возлюбленного - превосходное, Он крепок и полон сил, жизнерадостен и счастлив..." "Возлюбленный Учитель поистине находится в прекрасном здравии, крепок телом, деятелен, являет по нескольку сот Скрижалей за неделю, удовлетворяет бесчисленные просьбы, принимает множество посетителей и паломников и часто подымается среди ночи для размышлений и молитвы". В это же самое время в письмах к своим английским и бирманским друзьям Шоги Эффенди сообщает поразительную новость  о серьезном намерении Абдул-Баха совершить еще одну длительную поездку: "Заманчиво и многозначительно прозвучало для меня признание Самого Учителя о том, что Он обдумывает план путешествия через Индийский океан. Он заявил даже, что, с Божьей помощью, хочет предпринять поездку в Индию, затем в Индокитай, Японию и на Гавайские острова, после чего пересечь американский континент, добраться до вашего любимого Лондона, а оттуда - во Францию, Греманию и Египет. Ах! с какой нетерпеливой, глубокой и искренней надеждой думаем мы о том, что столь великое путешествие, срок которому Он Сам определил в четыре или пять лет, свершится. Будем надеяться и готовиться к нему". "Возлюбленный заявил о Своем окончательном намерении отправиться в Индию, и мы надеемся, что это скоро произойдет, и Индия, объединив усилия всех наших друзей, окажет Ему подобающий прием". Очень немногие из нас, особенно в двадцать три года, могут представить, что их любимый умрет, тем более когда этот человек в расцвете сил и хочет отправиться в подобное путешествие! Неудивительно поэтому, что Шоги Эффенди, прощался с Абдул-Баха примерно весной 1920-го года с чистой совестью, полностью уверенный в том, что вернется во всеоружии, чтобы снова помогать Ему, и, я не сомневаюсь, в глубине души был уверен, что на этот раз наверняка будет сопровождать деда в это прекрасное путешествие и удостоится чести служить Ему день и ночь еще много-много лет. Думая о будущем Абдул-Баха, Шоги Эффенди забывал о Его возрасте (Учителю было семьдесят шесть лет) и о том факторе, который так часто разбивает наши сердца и навсегда хоронит наши надежды - о вмешательстве темных сил Провидения в наши намерения и жизни. Каким ужасным ударом явилась для молодого Хранителя неожиданная смерть деда, видно из скорбных слов его письма, написанного в феврале 1922-го года, через несколько месяцев после кончины Абдул-Баха, далекому двоюродному брату: "Жестокие угрызения, преследующие меня, из-за того что меня не было рядом с Ним в Его Последние Дни на этой земле - их я возьму с собой в могилу, что бы мне ни удалось сделать для Него в будущем, и никакие успехи в изучении английского языка не возместят Его чудной, дивной любви ко мне". Немаловажным дополнительным штрихом к жизни Хранителя и к его ранней смерти в возрасте шестидесяти лет служит то, что, хотя Шоги Эффенди был еще совсем молодым в 1920-ом году, когда Абдул-Баха отправил его за границу учиться вместе с Лотфуллой Хакимом, который возвращался в Англию после своего первого паломничества в Хайфу, Учитель настоял, чтобы по пути он заехал в лечебницу, где мог бы хорошенько отдохнуть. Разумеется, произошло это не случайно: нервные силы Шоги Эффенди были истощены после долгих изматывающих лет войны, в результате нелегких трудов послевоенного периода, когда он активно помогал Учителю; становится ясно также и то, как серьезно заботился Абдул-Баха  о его здоровье в те дни. Шоги Эффенди остановился в санатории в Нейи - пригороде Парижа. Он не был болен, он просто очень устал; в санатории он сошелся с несколькими бывшими там верующими, немного играл в теннис, ездил на экскурсии, знакомясь с городом, который сам по себе так прекрасен, навестил несколько семей бахаи в Барбизоне и, пробыв в общей сложности в Нейи два месяца, отправился в Англию в июле. Многочисленные преданные друзья Абдул-Баха встретили его там с искренней теплотой и дружелюбием. Некоторых из них он уже знал лично - д-ра Дж.Э.Эсслемонта, который недавно побывал в Хайфе и сотрудничал с ним и другими при переводе важной Скрижали Учителя; майора В. Тьюдора Поула, который встречался с Абдул-Баха во время Его пребывания в Лондоне, а также был в Палестине в составе британских оккупационных войск, оказывая верующим любую посильную помощь; и - лорда Лэмингтона. Шоги Эффенди привез с собой несколько писем своего деда к Его английским друзьям, как то явствует из письма, которое он вскоре по прибытии послал жене Али Кули-хана во Францию: 28 июля 1920 года Дорогая сестра! Я был ужасно занят с тех пор, как ступил на британский берег, и, надо сказать, дела продвигаются более чем успешно. Имея при себе Скрижали Учителя, обращенные к леди Бломфилд, лорду Лэмингтону и майору Тьюдору Поулу, я сумел близко познакомиться с выдающимися профессорами и ориенталистами в Оксфордском и Лондонском университетах. Обзаведясь рекомендательными письмами от сэра Денисона Росса и проф. Кэра к сэру Уолтеру Рейли - профессору, который читает лекции по английской литературе в Оксфорде, и к проф. Марголиусу - замечательному арабисту и ориенталисту их того же университета, я поспешил в Оксфорд после тяжелой деловой недели в Лондоне. К тому перед тем, как отправиться в Оксфорд, я получил письмо от Марголиуса, в котором он пишет, что сделает все, что в его силах, чтобы помочь родственнику Абдул-Баха. С ним и с главой Баллиольского колледжа - колледжа, из стен которого вышли такие великие люди, как лорд Грей, граф Керзон, лорд Милнер, м-р Эсквит, Суинберн и сэр Герберт Сэмюел - мне удалось поговорить о Деле и прояснить некоторые вопросы, которые для этих столь обремененных заботами и делами ученых до сей поры были не совсем ясны. Молитесь за меня, как я просил вас о том накануне моего отъезда, чтобы в этом великом интеллектуальном центре я смог осуществить свои намерения и добиться своей цели... Особый интерес представляет письмо, написанное несколько дней спустя лордом Лэмингтоном Учителю: 8 августа 1920 года Мой дорогой Друг! Я был рад получить Ваше письмо из рук Шоги Раббани и узнать от него, что у Вас все обстоит благополучно. Сам он тоже выглядит хорошо, и на меня снова произвели впечатление его ум и честная, открытая манера держаться. Надеюсь, ему удастся получить в Оксфорде то обучение, о котором он мечтает. Дня три ходил на заседания Палаты лордов, но, боюсь, они были малоинтересны... Отрывки эти дают нам указание на то, когда Шоги Эффенди был в Лондоне, а также рассказывают о его времяпрепровождении в английской столице; поскольку он вез письмо от Абдул-Баха к лорду Лэмингтону, можно предположить, что он постарался доставить его поскорее и что горячее желание молодого человека познакомиться с работой праматери парламентов мира не укрылось от доброжелательного и опытного пэра, который сделал все возможное, чтобы Шоги Эффенди всегда был присущ интерес  к политике, он старался держаться в курсе последних событий и наверняка с огромным удовольствием наблюдал Палату лордов и Палату общин. Помню, как после нашей свадьбы, когда мы впервые вместе приехали в Лондон, он взял меня с собой в Палату общин, и мы сидели в ложе для посетителей во время одного из заседаний. Если это произвело большое впечатление на меня - к тому же еще потрясенную недавней честью - оказаться так близко к Знаку Божиему на земле - легко представить, до какой степени могло увиденное и услышанное взволновать совсем еще молодго тогда Шоги Эффенди. За тот период он очень хорошо успел изучить Лондон и осмотрел главные его достопримечательности. Когда мы не раз отправлялись вместе в такие места, как Вестминстерское аббатство, собор Св. Павла, Тауэр, Британский музей, Национальную галерею, музей Виктории и Альберта, Сити или Кью-Гарденс, я всегда остро чувствовала, как много связано для него с этим знаменитым городом еще начиная со студенческих дней. Безусловно, он посмотрел столько всего в Англии, сколько позволяло ему очень скромное пособие, которое он получал от Абдул-Баха. То, что он жил очень экономно, я знаю по его собственным рассказам - как, например, о том, как он купил электрический утюг, чтобы самому гладить свое белье! Шоги Эффенди неоднократно навещал д-ра Эсслемонта в частной лечебнице в Борнмуте. На фотографии мы видим их обоих, тесно обнявшихся, на фоне здания, а в письме, адресованном Шоги Эффенди д-ру Холлу после смерти Эсслемонта, он красноречиво пишет о том, что значили для него эти посещения: "Я всегда буду вспоминать полные счастливого умиротворения дни, проведенные мною в Борнмуте вместе с недавно ушедшим от нас другом, Джоном Эсслемонтом, и никогда не забуду, какими приятными были наши совместные санаторские обеды". Бывая в этой части Англии, Шоги Эффенди также нередко заезжал в курортный городок Торки. Много лет спустя мы вместе побывали там, и Хранитель показывал мне знаменитые баббакомбские спуски; мы гуляли по парку, где он когда-то бродил - по парку с его посыпанными песком темно-красными дорожками, которые, мне кажется, и навели его на мысль о красоте сочетания темно-красных дорожек, зеленых лужаек и декоративных ваз, и годы спустя он повторил его в своих прекрасных садах в Бахджи и на горе Кармель. Память о студенческой поре была действительно всегда жива в душе Шоги Эффенди. Помню, как уже на склоне лет он увлеченно рассказывал одному английскому  паломнику, с каким удовольствием он намазывал куски черного хлеба девонширским маслом и малиновым джемом. Во время своего пребывания в Англии он был особенно близок с неким проживавшим в Лондоне старым и надежным персидским верующим, Зиаоллой Азгар-заде, с д-ром Эсслемонтом, леди Бломфильд, а также с некоторыми из бахаи Манчестера. Несмотря на то, что больше всего он находился в Оксфорде, где усиленно занимался, он поддерживал тесную связь с Британской общиной бахаи и принимал участие в ее деятельности. В письме от 5-го мая 1921 года, написанном одним индийским верующим, читаем: "В среду вечером я отправился на очередное собрание бахаи в Линдсей-холл. Мистер Шоги Раббани читал документ, касающийся экономических проблем и способов их решения. Документ был составлен очень красноречиво и прекрасно звучал..." По-видимому, он выступал не только на собраниях бахаи, поскольку в письме из Баллиольского колледжа к одному из верующих он сообщает: "Позже вышлю вам документ о Движении, с которым я недавно выступал на заседании одного из оксфордских обществ". Однако не случайно слова Оксфорд и Кембридж так тесно соединились в памяти; в 1920 году они еще ярче сияли на академическом небосводе в своем гордом и прекрасном  одиночестве, чем сейчас, когда университеты и университетское образование стали более распространенными. Баллиоль, куда поступил  Шоги Эффенди. имел чрезвычайно высокую репутацию, будучи одним из старейших колледжей Оксфорда. И сюда тоже Хранитель привозил меня, чтобы показать улицы, по которым он когда-то ходил, библиотеку Бодлея, реку, плавно текущую между обсаженными зеленым дерном берегами, кованые чугунные ворота, христианскую церковь, которой перевалило за тысячу лет, с ее просторной кухней и сказочным кружевом готических арок, часовню Магдалины и ее красоты, тихий квадратный двор, который Шоги Эффенди пересекал, идя на лекции, столовую, где он обедал, и узкий вход, ведущий вход, ведущий в комнату, где он когда-то жил студентом. Все это очевидно было связано для него со множеством воспоминаний, однако, я думаю, по-настоящему счастливых среди них было мало. Много лет спустя один из бахаи написал Хранителю о своем разговоре с А. Д. Линдсеем, который  к тому времени стал главой Баллиольского колледжа, а во время учебы Шоги Эффенди был руководителем его группы. Я храню копию его слов; при этом следует помнить, что они были сказаны не в специальном интервью, а в коротком, чисто информативном разговоре. "Идея образования Шоги Эффенди заключалась в следующем: он находил человека, мнению которого доверял, и задавал ему ряд вопросов. Получив необходимые ответы, Шоги Эффенди заносил их в маленькую книжечку. Однажды я вывесил свое расписание - "шедьюл", как мы говорим в Англии, а не "скедьюл", как говорят американцы; Шоги Эффенди подошел ко мне и спросил: "Что вы делаете между семью и половиной девятого?" - "Но послушайте! - воскликнул я. - Я обедаю". - "Ах, - сказал Шоги Эффенди с явным разочарованием,  неужели вам нужно на это столько времени?" С подобной жаждой знаний в Оксфорде я еще не сталкивался. И вот я посвятил ему лишние четверть часа, оторвав их от своего обеденного времени. Да, так это было - я пострадал из-за него". Случай этот вполне укладывается в представление об отношениях между Шоги Эффенди и его наставниками. Несмотря на добродушный тон, совершенно очевидно, что сей ученый муж даже в мыслях не имел, что память о нем сохранится для потомков исключительно потому, что он был руководителем Шоги Эффенди. Хотя все в колледже знали, а уж тем более руководитель группы, почему Шоги Эффенди вдруг прервал занятия и вернулся в Палестину, мы не найдем ни одного письма, в котором Линдсей хотя бы словом упомянул о своем личном отношении к этому студенту. Тем не менее они переписывались: в 1927 году Шоги Эффенди отправил д-ру Линдсею, кавалеру ордена Британской империи 2-й степени, письмо с извещением о том, что посылает ему Ежегодник Бахаи, который "демонстрирует характер работы, которой я был занят с момента моего неожиданного и прискорбного отъезда из Баллиоля". "Неоценимая помощь, - продолжает Шоги Эффенди, - которую я получил под Вашим руководством, сослужила великую пользу в моей трудной и ответственной деятельности, и я пользуюсь этой возможностью выразить мою благодарность и признательность Вам за все, что Вы для меня сделали". Более двух лет спустя в обращении ко всем когда-то учившимся в Баллиоле за помощью на нужды колледжа Линдсей благодарит его за книгу. Шоги Эффенди ответил на следующий же день, приложив к письму двадцать фунтов, и поблагодарил Линдсея за его послание, "напомнившее мне счастливые и бесценные дни, которые я провел под Вашим руководством в Баллиоле". Каким бы высоким ни было положение Хранителя, скромность и чувство справедливости, равно как и вежливость, всегда побуждали его оказывать доверие тому, что, как ему казалось, этого доверия заслуживало. В 1923 году в письме к профессору Доджу из Американского университета в Бейруте он называет это учреждение "великим образовательным институтом Ближнего Востока", перед которым он "чувствует себя в неоплатном долгу". Совсем иным было отношение профессора Д. С. Марголиуса и его жены: в 1930 году она, выражая Шоги Эффенди благодарность за присланную книгу, пишет: "Нам приятно вспоминать об удовольствии, которое мы испытывали, принимая вас у себя во время вашего столь короткого пребывания в Оксфорде". И это был не единственный дом, где, как нам известно, ему оказывали прием, поскольку в письме к миссис Уайт, посланном пять лет спустя после отъезда, он пишет: "Я всегда с неизменным удовольствием и очень живо вспоминаю вашу неоценимую помощь и то великодушное гостеприимство, которое вы оказывали мне во время моей учебы в Оксфорде... Ваш благодарный и навсегда преданный друг Шоги". В списке студентов колледжа за 1920 год значится запись, сделанная собственной рукой Хранителя: "Шоуки Хади Раббани, страший сын Мирзы Хади Ширази, 23-х лет". В записной книжке мы нашли лись, где были тщательно отмечены даты начала каждого курса: 14 октября 1920 Политические науки - преподобный Карлейль 15 октября 1920 Социальные и политические проблемы - м-р Смит (Глава колледжа) 13 октября 1920 Вопросы социального и промышленного строительства - преподобный Карлейль 12 октября 1920 Политическая экономия - магистр гуманитарных наук, сэр Т. Х. Пенсон 16 октября 1920 Экономическая история Англии, начиная с 1688 года - сэр Пенсон 11 октября 1920 Логика - магистр гуманитарных наук, м-р Росс 12 октября  1920  Восточный вопрос - магистр гуманитарных наук, Ф. Ф. Уркхарт 10 октября 1920 Отношения труда и капитала - Клей, Нью-колледж
Он сохранил конспекты некоторых лекций, по крайней мере за первый период. Собственное представление Хранителя о том, почему и зачем он находится в Оксфорде, совершенно ясно; объяснение этому мы находим в письме одному из восточных верующих от 18 октября 1920 года: "Дорогой друг по духу... Слава Господу, я здоров и полон надежд и прилагаю все усилия, чтобы взять на вооружение все, что может понадобиться мне в моем будущем служении Делу. Надежды же мои состоят в том, чтобы как можно скорее взять то лучшее, что эта страна и это общество могут дать мне, и, вернувшись домой, отлить истины Веры в новую форму и тем самым послужить Святому Началу". Несомненно, он имеет в виду перевод учений Веры на совершенный английский язык, основы которого как раз и закладывались в Оксфорде. В письме  от 22 ноября 1921 года к одному из английских верующих успехи, достигнутые Шоги Эффенди, видны вполне отчетливо; оно написано уже гораздо более умелой и уверенной рукой: "Все последнее время я целиком погружен в работу, просматривая множество переводов, и отослал мистеру Холлу собственный вариант перевода Скрижали королеве Виктории, колной самых насущных и универсальных советов, в которых так остро нуждается этот погруженный в печаль, утративший все былые иллюзии мир! Если вы еще не знакомы с этой Скрижалью, обязательно возьмите ее у мистера Холла, ибо, с моей точки зрения, это - одно из наиболее выдающихся и прочувствованных обращений Бахауллы касательно мировых проблем". Далее он пишет, что прилагает отрывки, "частью новые, частью старые", которые он выписал "читая литературу о Движении в библиотеке Бодлея". В письме того же времени на персидском, адресованном одному из лондонских друзей, он упоминает о следующем факте: "Пребывая здесь, я денно и нощно совершенствуюсь в искусстве перевода... Не даю себе ни минутной передышки. Благодаря Господу, мне уже кое-чего удалось добиться". Дела и занятия, в колледже и дома, отнимают столько времени, что он свободен только по воскресеньям, и поэтому его друг может навестить его в воскресенье в доме N 45 по Броуд-стрит. После Бейрута и практически до конца жизни Шоги Эффенди имел привычку записывать отдельные вокабулы и типичные для английского языка обороты речи в своих записных книжках. Мы находим  в них сотни слов и выражений, свидетельствующих о том, с каким тщанием он совершенствовался в языке, который любил до самозабвения. Ничего равного английскому для него не существовало. Он был великим почитателем перевода Библии, выполненного королем Джеймсом, а также историков Карлейля и Гиббона, стилем которых он восхищался, особенно это касается Гиббона, чей труд "Закат и падение Римской империи" был одной из любимейших книг Шоги Эффенди - так, что я просто не вспомню случая, когда бы ее, будь то дома или во время путешествия, не было у него под рукой. Когда он умер, рядом с его постелью лежала маленькая книжечка - часть этого сочинения, изданная в "Библиотке для всех". Это была его собственная, любимая библия английского языка, и часто, читая мне извлечения из нее, он прерывал сам себя, восклицая: "Какой стиль! Какое владение языком! Какие плавные период - ты только послушай!" Произносимые его прекрасным голосом, с тем выговором, который принято называть "оксфордским", но без малейшей претенциозности, слова окрашивались в благородные цвета, а значение их и смысл начинали сиять, подобно драгоценным камням. Особенно помню один из, увы, столь редких тихих, спокойных часов, когда летним вечером мы сидели на скамейке перед озером в лондонском Сент-Джеймс парке и он читал мне вслух Гиббона. Он буквально упивался им, и в писаниях самого Шоги Эффенди влияние стиля Гиббона прослеживатся очень отчетливо, так же как и английский текст Библии просвечивает в его переводах Молитв Бахауллы, "Сокровенных Слов" и Скрижалей. Я знаю, что Шоги Эффенди был в Оксфорде в то же время, что и Энтони Иден; они знали друг друга, но настоящими друзьями не были, впрочем, я вообще ни разу не слышала, чтобы он упоминал о ком-нибудь  иначе как о знакомом; у него сохранились связи с некоторыми из преподавателей, но по отношению к прочим он, как мне кажется, держался на расстоянии, быть может, из-за некоторой застенчивости, которую нелегко было разглядеть в величественном облике Хранителя, но которая столь сильно отличала его как человека. Он был членом дискуссионного клуба и любил играть в теннис; однако подробности его оксфордской жизни известны крайне недостаточно. Весь этот эпизод его жизни затмевает тень кончины Учителя, имевшей столь пагубные последствия для всей  его жизни, что единственное, по чему мы можем действительно судить о влиянии на него Оксфорда, это отпечаток, наложившийся на его сочинения и характер. Даже столь краткое пребывание в университете с атмосферой и уровнем Оксфорда отточило его и без того ясный и логический ум, развило критические способности, усилило врожденное чувство справедливости и способность к рассуждению, а также добавило к восточному благородству, свойственному семье Бахауллы, те культурные штрихи, которые мы связываем с утонченнейшим типом английского джентельмена.

Информация о материале

Просмотров: 646

В столице Турции Константинополе (сегодня это город Стамбул) Бахаулла провёл четыре месяца, а затем вновь был безжалостно изгнан в город Адрианополь, где Он, Его семья и спутники прожили пять лет. Есть много замечательных историй о Бахаулле и Его жизни там, и ты, возможно, прочтёшь их не раз. Но в этом городе произошло и одно из самых печальных событий в жизни Бахауллы.

Ты помнишь, что более всего сокрушало Бахауллу? Если тебе пришло на память имя Мирзы Яхьи, ты совершенно прав. Из предыдущих рассказов тебе известно, сколько страданий принесли Бахаулле враги Веры, безжалостно изгоняя Его и ополчаясь против Него. Но Он часто говорил и писал, что не это причинило Ему самое большое горе. На самом деле Бахаулла был счастлив принять страдания за Дело Бога. Когда недруги нападают на Веру и на её последователей, верующие проявляют чудеса любви, мужества и стойкости. Это вызывает у нас, бахаи, гордость за свою Веру, а окружающие видят, насколько она прекрасна. Подобные нападки всегда способствуют росту любой религии.

Но именно неправедные поступки самих верующих, которые порочили Дело Бога, причиняли настоящие мучения Бахаулле. Сколь много страдали Баб и Бахаулла ради того, чтобы Дело Бога распространилось по всей земле!
И всякий раз, когда кто-либо из верующих поступает плохо и не подчиняется законам Веры, он вредит и ей, и Самому Бахаулле, затрудняя распространение Дела Бога. Но ХУЖЕ всего, когда верующий внутри Дела восстаёт против Самого Явителя Бога и пытается расколоть Божию Веру. Как ты знаешь, всё это столь сильно огорчало Бахауллу, что Он ушёл в горы и провёл там в одиночестве целых два года.

После события в саду Ризван Мирза Яхья не успокоился, а когда Бахаулла был в Адрианополе, этот коварный человек и несколько его пособников пытались настроить верующих против Явителя Бога. У них, конечно, ничего не вышло, потому что Бахаулла был как Солнце, а Мирза Яхья — как средоточие тьмы, а все истинно верующие стремились к свету. И вот пришло время, когда Мирза Яхья решил, что единственный способ получить власть, которой он так жаждал,— убить Бахауллу. Он пригласил Благословенную Красоту к себе домой и подмешал смертельный яд в Его пищу. От этого Бахаулла заболел настолько тяжело, что ни у кого не было сомнений: Он умрёт. Болезнь сильно подействовала на Благословенную Красоту, и до конца жизни у Него тряслась рука — сейчас можно легко отличить Писания, написанные Бахауллой до отравления и после.

Он, по своей любви и доброте, старался защитить Мирзу Яхью и просил верующих, которым было известно имя отравителя, никому об этом не говорить. Мирза Яхья не на шутку испугался, что другие узнают о его поступке, и, желая скрыть это, обвинил Бахауллу в попытке отравить его, Мирзу Яхью!

Бахаулла пытался остановить волнения среди друзей и сохранить единство. Какое-то время всё было спокойно, пока Мирза Яхья не начал вновь искать способ убить Бахауллу. На этот раз он попробовал уговорить цирюльника8 Бахауллы зарезать Его во время бритья. Эту затею нельзя назвать удачной, поскольку цирюльник был одним из самых преданных последователей Бахауллы и горячо Его любил. Этот человек так рассердился, что чуть не убил Мирзу Яхью! Бахаулла просил его молчать о случившемся, но цирюльник не мог сдержаться, и вскоре все верующие узнали о происшедшем. Нужно было что-то делать.

И Благословенная Красота отправил письмо Мирзе Яхье, где объявил, что Он, Бахаулла, есть Посланник Бога, пришествие которого обещал Баб. Бахаулла просил Мирзу Яхью решить раз и навсегда, принимает он это или нет, и написать ответ, чтобы все могли увидеть его письменное заявление. В ответ Мирза Яхья объявил, что он сам является Посланником Бога и что Бахаулла должен принять это! Пришло время решительных мер — другого выхода не было.

Для того чтобы дать друзьям как следует подумать и определить, в Него они верят или в Мирзу Яхью, Бахаулла разделил всё имущество, отдав половину Мирзе Яхье, и переехал со Своей семьёй в другой дом. Два месяца Он отказывался от встреч с друзьями. Затем откололась горстка верующих и присоединилась к Мирзе Яхье, остальные же хранили верность Благословенной Красоте. Бахаулла назвал этот разрыв с Мирзой Яхьёй и его приспешниками «Величайшим разделением».

До этого времени правительство каждый месяц присылало Бахаулле немного денег на жизнь, и Он справедливо делился ими с Мирзой Яхьёй. Но после разделения, которое произошло через два месяца после его заявления, Мирза Яхья стал писать властям лживые письма, жалуясь, что Бахаулла прогнал его с семьёй, ничего не дав, и что они голодают. Эта ложь переходила все границы, и Бахаулла решил больше не принимать денег от правительства.
С того времени ни Он, ни Мирза Яхья ничего не получали от властей.

Эта история показывает, что Бахаулла страдал сильнее не от своих врагов вне общины, а от тех, которые говорили, что верят, а на самом деле пытались расколоть Дело Бога, стремясь получить власть. Но сколько бы страданий ни приносило это Бахаулле, отделение верных от неверных очистило новую Божию Веру, и она продолжала развиваться дальше. С этих пор и до следующего изгнания с драгоценных уст Благословенной Красоты столь стремительно изливались Слова Бога, что Его секретари не успевали их записывать. Именно тогда Бахаулла явил многие из Своих Посланий монархам и правителям мира.

Информация о материале

Просмотров: 668

Каждое Богоявление обладает большой, просто неимоверной духовной силой, которую ощущает буквально всё в этом мире, даже цветы, деревья, небо и океаны. И, как ты знаешь, Явители Бога приходят на землю не каждый день, а примерно раз в тысячелетие. Поэтому дни — когда земля благословлена Их поступью, а воздух вокруг Них освящён сладостными мелодиями Их голосов,— эти дни быстротечны, и они бесценны.

Семьдесят пять лет планета была осчастливлена божественным, святым присутствием Баба и Бахауллы. Как тебе известно, Баба предали мучениче-ской смерти в 1850 году. Так же и для Бахауллы, увы, настало время покинуть этот мир.

Как же сильно любили Его последователи! Они собирались вокруг Него, как мотыльки вокруг свечи. Покидая Его присутствие, бахаи думали только о том, когда они вновь смогут вернуться, взглянуть на лучезарное лицо Бахауллы и услышать Его магический голос. Никто из последователей и представить себе не мог то время, когда Он от них навсегда уйдет.

Конечно же, Бахаулла знал, что скоро Его жизнь прервётся, и целых девять месяцев осторожно подготавливал тех, кого любил, к тому дню, когда Он их покинет. Но кто мог вынести саму мысль об этом?

В мае Бахаулла заболел лихорадкой. Обычно Он принимал много верующих, которые приезжали отовсюду, но в эти дни Бахаулла смог встретиться только с немногими из них. На девятый день Абдул-Баха, Величайшая Ветвь, покинул присутствие Бахауллы и вышел, чтобы встретиться с верующими. Он поприветствовал их от имени Предвечной Красоты7 и передал от Него послание. Бахаулла просил всех друзей быть терпеливыми и сильными и подняться, чтобы учить Делу Бога. Бахаулла сказал, что они не должны печалиться, ведь Он всегда будет с ними, всегда будет помнить и заботиться о них.

До того дня верующие не догадывались, насколько серьёзна болезнь. Но сейчас они вдруг поняли, что Возлюбленный покидает их, и Его слова, словно острый нож, пронзили их сердца. Люди плакали от горя, сердца их были разбиты. Никто не мог унять пламя разлуки, бушевавшее в их душах, и каждый думал, что не выдержит этого ужасного испытания.

Но на следующий день случилось чудо! На рассвете Учитель9, светясь от счастья, пришёл в Дом паломников и, разбудив друзей одного за другим, сказал, что Благословенная Красота чувствует себя хорошо. Потом Он обошёл дома всех бахаи и передал каждому верующему несколько добрых слов от Бахауллы. Радость того дня невозможно описать — как будто солнце внезапно озарило светом сердца всех и каждого.

Но Бог просто пощадил сердца друзей. Как зима наступает не сразу, постепенно подготавливая землю и сменяя тёплые дни холодными, так и Предвечная Красота готовил сердца друзей к великой трагедии Своего ухода.

Друзья почувствовали это на пятнадцатый день Его болезни. В тот день бахаи, опечаленные, со слезами на глазах вошли в присутствие Бахауллы. Он лежал на кровати, прислонившись к одному из Своих сыновей. Ласково и с любовью Бахаулла поблагодарил верующих за их служение и нелёгкий труд. Он молил Бога о том, чтобы они сохранили единство и делали всё, что в их силах, для Дела Бога. Это была последняя встреча бахаи с Возлюбленным.

29 мая 1892 года Возлюбленный Миров10 вознесся к Своей вечной Обители.

Власти Акки, сообщая шаху о том, что его Узник, Гонимый мира сего, оставил земное существование, написали: «…Солнце Баха зашло».

Информация о материале

Просмотров: 643

Ты слышал, что город-тюрьма Акка был ужасным местом для жизни, и многие заключенные умерли вскоре после приезда. Воздух в городе был настолько дурным, что в народе говорили: «Если птица пролетит над Аккой, то упадёт замертво!» Вода тоже была очень вредна для здоровья.

Однако после прибытия Бахауллы все заметили, что погода в округе улучшилась. Многие люди твёрдо верили, что причиной этому было святое влияние Явителя Бога. А однажды благодаря мудрости Бахауллы улучшились и условия жизни в Акке. Послушай об этом историю.

    Абдул-Баха, Сын Бахауллы, посвятил Свою жизнь тому, чтобы облегчить жизнь Благословенной Красоте, и люди видели, что Абдул-Баха был для Него щитом. Абдул-Баха часто встречался с людьми, приходившими к Его Отцу, и занимался всеми делами Бахауллы. И благодаря этому у Божиего Посланника оставалось больше времени, чтобы являть святое Слово и встречаться с друзьями-бахаи и паломниками. Здесь, в Акке, Он редко соглашался на встречу с кем-либо ещё.

    Губернатор Акки давно жаждал встретиться с Благословенной Красотой, и, наконец, Бахаулла разрешил ему прийти. Во время беседы губернатор спросил, может ли он сделать что-либо для Изгнанника. В ответ Благословенная Красота предложил починить сломанный акведук. Возможно, ты знаешь, что акведук — это древнее сооружение в виде моста с каналом для подачи воды. Акведук в Акке был построен ещё римлянами несколько тысяч лет назад. Он больше не использовался и, поврежденный временем, украшал округу лишь как архитектурный памятник. Если его починить, то в город могла бы поступать свежая вода. И губернатор последовал этому совету!

    Так благодаря предложению Бахауллы в Акке появилась свежая проточная вода.

Информация о материале

Просмотров: 794

ы видел когда-нибудь лесной пожар? Иногда его показывают в телевизионных новостях или в кино: огонь перекидывается с одного дерева на другое с неуловимой скоростью. Вот так же, как лесной пожар, по стране распространялась новая Божия Вера — от сердца к сердцу, от одной семьи к другой, из деревни в деревню, из города в город. Вскоре многие тысячи людей признали благословенного Баба и стали Его последователями. Их сердца исполнились такой великой любовью к Нему, что люди готовы были пожертвовать собственной жизнью ради могущественного Дела Бога.

Но, к сожалению, когда к человечеству приходит новый Посланник Бога, люди, обладающие наибольшей властью (правящие круги и священнослужители), начинают завидовать Ему, боясь потерять свою силу и власть. Так было и во времена Баба.

И вот настал день, когда ни в чём не повинного Баба заключили в ужасную тюрьму, расположенную вдали от всех городов, вдали от Его последователей — только двум слугам было позволено находиться рядом с Бабом.

Эта тюрьма называлась Мах-Ку. Зима в тех краях была настолько суровой, что, когда Баб умывался, на Его благословенном лице замерзали капли воды. Начальника тюрьмы звали Али-хан, он был очень жёстким человеком и не позволял последователям Баба видеться с Ним.

Не менее холодным было и отношение к Бабу жителей деревни Мах-Ку, но Его кроткий и благородный нрав, Его любовь ко всем и мудрость вскоре смягчили их сердца. Люди так искренне полюбили Баба, а их уважение к Нему было столь безграничным, что каждое утро они шли к стенам тюрьмы в надежде увидеть Баба и попросить Его благословить их. Если между кем-нибудь из них возникали разногласия, спорщики также спешили к тюремным стенам, где находили окно Баба, звали Его и требовали друг от друга говорить перед Ним только правду. Али-хан всячески пытался пресечь это, но как он ни старался, ничто не могло помешать столь необычайной привязанности людей к Бабу.

Ты помнишь, что тюрьма Мах-Ку находилась очень далеко от преданных последователей Баба, и посыльные были вынуждены преодолевать сотни километров, чтобы поддерживать связь между Ним и верующими. Когда прибыл один из первых посыльных, суровый Али-хан не позволил тому увидеться с Бабом и даже оставил его ночевать за стенами города. На это Баб сказал своим товарищам: «Завтра Али-хан разрешит этому бабъ3 увидеться с нами». Друзья Баба очень удивились и засомневались — разве Али-хан сможет так быстро изменить свое решение?

На рассвете следующего дня Али-хан верхом на лошади выехал за ворота тюрьмы. Неожиданно он увидел Баба, молящегося на берегу реки. Али-хан очень рассердился из-за того, что Узнику позволили выйти из темницы. Охваченный яростью, начальник тюрьмы хотел подойти к Бабу и приказать Ему вернуться в камеру, но Баб молился с такой любовью и самозабвением, что Али-хан не отважился Его прервать. Тогда он вернулся к воротам тюрьмы и гневно спросил у охранников: «Почему вы отпустили Баба?!» Те очень удивились его вопросу и ответили, что Баб по-прежнему находится в Своей камере и никогда её не покидал. Али-хан тут же поспешил к камере Баба; стражник, стоявший у дверей, подтвердил, что Узник никуда не выходил. Но как же в таком случае Он мог находиться в двух местах одновременно?!

Начальник тюрьмы был потрясён этим чудом и, войдя в камеру, пал к ногам Баба, Который с любовью объяснил ему, что Бог по милости Своей открыл Али-хану правду, потому что ранее он отказывался поверить в то, что Баб был истинным Божиим Посланником.

Случившееся так сильно подействовало на Али-хана, что он решил загладить свою вину за былую жестокость по отношению к Бабу. Прежде всего он привел того баби, которого заставил так долго ждать за воротами города, а в дальнейшем всем желающим было позволено видеться с Бабом. Али-хан делал все возможное, чтобы облегчить Обетованному жизнь в тяжелом заключении.

Как видишь, чтобы помочь людям познать истину, Бог иногда ниспосылает чудеса.

Информация о материале

Просмотров: 759

Когда в этом мире появляется новый Посланник, ничто не может остановить распространение Божественной религии. Так было и во времена Баба —очень скоро весть о Нём разлетелась по всей Персии. Из разных концов страны стекались люди, чтобы увидеть Его. Встреча с Бабом зажигала в их сердцах любовь к Нему, и эти люди повсюду рассказывали о новом Посланнике Бога.

Всех Посланников можно сравнить с совершенным зеркалом, отражающим любовь Бога и все Его качества. Каждый из Посланников обладает великой духовной силой, которая притягивает к Нему людей. Это потому, что Бог сотворил наши сердца такими, что они жаждут Его любви — подобно тому, как цветы тянутся к солнцу, а дождь стремится к земле. Бог сделал так, что сердце каждого из нас способно признать и полюбить Божиего Посланника. Однако для этого мы должны следить за тем, чтобы наши сердца оставались чистыми и искренними.

Но есть люди, которые не прислушиваются к своему сердцу и не думают о своей душе. Одни из них увлечены погоней за материальным благополучием, уделяя чересчур много внимания еде, красивой одежде и роскошным домам. Другие хотят, чтобы все считали их самыми важными персонами. Для них это так необходимо, что когда появляется Посланник Бога, вызывающий у многих любовь и уважение, эти люди приходят в ярость, их охватывает страх при мысли потерять свою власть.

Губернатор Хусейн-хан, вероятно, тоже был из числа тех, кто не прислушивается к своему сердцу — ему хотелось стать самым важным человеком в округе. И вот однажды Хусейн-хану доложили, что Баба очень сильно любят, что к этому Человеку приходит людей больше, чем к нему, к Хусейн-хану —самому губернатору целой области! Это его ужасно разозлило, и он поклялся убить Баба той же ночью. Губернатор вызвал начальника полиции и приказал ему тайком, через крышу, проникнуть в дом Баба и арестовать Его Самого и всех Его товарищей.

Офицер подчинился приказу. Когда они с арестованным Бабом вышли из дома и оказались на рыночной площади, то поразились увиденному — люди кричали, рыдали и в панике метались из стороны в сторону. Начальник полиции был ещё более потрясён, когда увидел людей, несущих гробы с покойниками. Ему объяснили, что в эту ночь (а если быть точнее, то в тот самый момент, когда офицер вошел в дом Баба) ужасная болезнь — холера — обрушилась на город. За несколько часов умерли уже около ста человек. Офицер немедленно отправился в дом губернатора. Конечно, болезнь проникла и туда, а Хусейн-хан со своей семьёй поспешно бежал, оставив мертвых без погребения.

Ужас объял весь город. В глубине души офицер понимал, что холера была послана Богом из-за жестоких и бессмысленных планов Хусейн-хана. В смятении он поспешил с Бабом в свой дом, где узнал, что его любимый сын находится при смерти. К тому времени офицер уже понял, что Баб — Святой Человек. Несчастный отец стал умолять Баба простить его и исцелить сына.

Как раз подошло время утренней молитвы, и Баб омывал лицо и руки, чтобы произнести её. Он велел офицеру взять немного только что использованной Им воды и дать её выпить ребенку. «Это,— сказал Баб,— спасёт ему жизнь».

Как ты думаешь, что потом произошло? Да, мальчик стал выздоравливать. Начальник полиции написал Хусейн-хану короткое послание с просьбой отпустить Баба. В ответ Хусейн-хан приказал освободить Баба. Конечно, о происшедшем узнал шах Персии, и Хусейн-хан вскоре был лишён должно­сти губернатора. В дальнейшем он даже не мог зарабатывать себе на жизнь, постоянно болел и умер в нищете.

Теперь ты знаешь, как Бог Своей властью и волей защищает Его Явителей. И теперь ты знаешь, что многие из тех, кто стремился причинить вред Бабу, прекрасно понимали, что Он — от Бога, но корыстные желания мешали им принять новую Божественную религию.

Информация о материале

Просмотров: 715

Ребёнок

Благословенный Баб, сияющий Божественный Светоч, родился в Персии. Люди этой страны в основном были последователями Пророка Мухаммада, так что Баб родился в мусульманской семье. В раннем детстве Он потерял любимого отца, и с тех пор Баба воспитывал дядя.

В те времена в Персии мало кто из детей учился в школе, в лучшем случае это были занятия с религиозным наставником. Обычно уроки проходили совсем неинтересно, потому что дети много времени посвящали заучиванию Священной Книги мусульман — Корана, при этом им почти ничего не объясняли. Когда пришло время, дядя Баба решил отправить Его к такому учителю, и мальчик подчинился желанию дяди.

Однажды наставник попросил юного Баба прочесть наизусть несколько первых слов из Священной Книги. Но, к его удивлению, Ребёнок ответил, что не сможет этого сделать, пока Ему не объяснят значение слов. Для учителя услышать такое от малыша было весьма необычно, и он сделал вид, будто не понимает, о чём идёт речь. Ему было любопытно послушать, что же скажет Баб.

С достоинством прекрасного маленького принца Баб ответил: «Я знаю, что означает эта фраза. С Вашего позволения, Я объясню её». Слова, излившие­ся затем из Его уст, свидетельствовали о столь глубоких знаниях и понимании текста, что учитель от изумления растерялся. Никогда прежде он не читал и не слышал подобных объяснений даже от великих богословов!

До конца своих дней этот человек вспоминал сладость тех слов и повторял, что они всё еще живы в его памяти.

Информация о материале

Просмотров: 600

Детство Бахауллы

Богоявления стоят неизмеримо выше нас — обычных людей. И даже когда Они пребывают на земле, души Их гораздо ближе к духовным мирам Бога, чем душа любого другого человека. Богоявления рождаются в этом мире и растут так же, как мы. Но с самого Своего младенчества Они навсегда — Явители Бога, во многом отличающиеся от нас.

Бахаулла был непохож на других детей. Он никогда не плакал, чем очень удивлял маму. С ранних лет Он был мудрым, вежливым и добрым.

В возрасте пяти-шести лет Бахаулле приснилось, что Он находится в саду, а над Его головой летают огромные птицы, пытаясь напасть на Него. Но они не смогли причинить Бахаулле зла. Затем Он пошёл купаться в море, и на Него напали рыбы, но и они были бессильны навредить Бахаулле.

Бахаулла поведал об этом отцу, и тот пригласил человека, способного разгадывать сны. Толкователь снов внимательно посмотрел на Мальчика и, очарованный Его красотой, с восторгом рассказал отцу обо всех талантах сына. Этот человек объяснил, что море во сне означает мир, а птицы и рыбы — люди, которые выступят против Бахауллы, потому что в будущем этот Ребёнок станет учить всех чему-то очень важному.

Сейчас ты знаешь, что этот сон сбылся. Несмотря на нападки людей, несмотря на то, что враги заключили благословенного Бахауллу в тюрьму, а затем изгнали Его, ни в чём не повинного, и заставили ужасно страдать, Он учил чудесной Божией Вере. И она распространилась во всех уголках земли, как того и хотел Бог.

С детских лет Бахаулла изумлял людей глубиной Своего ума и понимания, удивлял Своей любовью ко всем и восхищал Своим прекрасным характером. Ещё поражало то, что Бахаулла никогда ни с кем не спорил и всегда был мягким и терпеливым в обращении со всеми людьми.

Бахаулла ещё был ребёнком, а некоторые люди уже догадывались о Его великом будущем, однако никто не мог и предположить, что Он станет новым Пророком Божиим — Обетованным всех религий.

Информация о материале

Просмотров: 1352

Одного персидского мусульманина по имени Абдур-Рахим очень беспокои­ло то, что в его городе многие люди становились бахаи. Он искренне считал Веру Бахаи злом и однажды спросил муллу о том, как можно уменьшить влияние новой Веры. Мулла ответил ему: «Бог возлюбит того, кто убьёт бахаи!» Абдур-Рахим сразу же отправился к одному старому бахаи по имени Хаджи Баба и заявил ему, что собирается его убить.

Однако Хаджи Баба ничуть не испугался. Более того, своей добротой Хаджи Баба настолько тронул душу Абдур-Рахима, что он изменил решение —вместо того, чтобы убивать, ему захотелось побольше узнать о Вере. Хаджи Баба взял его с собой на встречу, которая оказалась такой интересной, что они провели там весь день и всю ночь! (Ты был когда-нибудь на встрече, которая длилась бы так долго?) Наверное, тебя не удивит, что вскоре Абдур-Рахим стал бахаи. Теперь он знал, что Божий Посланник, Бахаулла, пребывает на этой земле, и Абдур-Рахим всем сердцем стремился увидеть Его.

В то время ещё не изобрели ни автомобилей, ни самолётов, а в Персии не было даже поездов. И для того чтобы увидеть Бахауллу, Абдур-Рахиму пришлось идти пешком целых шесть месяцев. Как же он обрадовался, когда, наконец, увидел перед собой Акку; от нетерпения он ускорил шаг! Абдур-Рахим уже подумал, что его заветное желание скоро осуществится, но какое же разочарование ожидало его: внутрь тюрьмы никого не пускали и никому не позволяли встретиться с Бахауллой!

Абдур-Рахим опечалился. Выстирав в море одежду, он стал бродить вокруг тюремных стен, предаваясь размышлениям о Бахаулле. Вдруг, к своему удивлению, он увидел руку Бахауллы в одном из окон — жестом Он приглашал Абдур-Рахима войти в тюрьму! Но как туда попасть? Абдур-Рахим поспешил к воротам, однако их охраняли стражники, которые никогда не пропускали бахаи. Абдур-Рахим не сомневался, что его остановят, но Бахаулла так настойчиво его приглашал! И бахаи бесстрашно устремился вперёд. Каково же было его изумление, когда он заметил, что солдаты, сторожившие ворота, казалось, находились в каком-то странном полузабытьи. Они даже не пошевельнулись, и Абдур-Рахим беспрепятственно прошёл мимо них!

В Своей Скрижали, адресованной Абдур-Рахиму, Бахаулла говорит, что погрузил в сон стражников, чтобы тот смог войти и увидеть Его славу. Для Абдур-Рахима это было настоящим чудом — встретиться один на один с Явителем Бога. Наверное, тебе интересно, что при этом испытывает человек? Все, кто встречался с Бахауллой, говорили, что подобное невозможно описать.

Но история ещё не заканчивается. Бахаулла дал Абдур-Рахиму несколько Скрижалей для друзей в Персии, и тот отправился в обратный путь. Он уносил с собой не только письма — сердце его возгорелось пламенной любовью к Благословенной Красоте!

Когда Абдур-Рахим шёл через Багдад, несколько стражников вдруг по­следовали за ним. Он испугался, что у него могут отнять бесценные Скрижали Бахауллы. И знаешь, как поступил этот бахаи? Он достал на ходу Скрижали и бросил их внутрь одного из магазинов.

Стражники остановили Абдур-Рахима, но обыскав его и ничего не найдя, отпустили восвояси. Однако как же ему теперь забрать Скрижали? Ведь он не знал, кто был хозяином магазина, и этот человек мог запросто сдать его полиции, если Абдур-Рахим спросит про Скрижали.

Он несколько раз проследовал мимо магазина, и в очередной раз заглядывая внутрь, вдруг заметил, что хозяин приглашает его войти. Абдур-Рахим нерешительно зашёл в дом, не зная, чего можно ожидать; но тут, к его величайшему удивлению и радости, торговец обнял путника со словами «Алла-у-Абха». Каким-то чудом владелец магазина оказался одним из тех немногих бахаи, что остались в Багдаде!

Да, немало чудес случалось во времена Баба и Бахауллы, и жить тогда было особым благословением. Но это вовсе не значит, что чудеса не происходят сейчас! Многие бахаи могут рассказать тебе, какие удивительные события свершаются, когда они распространяют Веру!

Информация о материале

Просмотров: 549

Каждого из Своих Явителей Бог посылает на землю с определенной целью и в определенное время. Ты знаешь, что Бог — единственный, Кто дарует жизнь, и Он же ее отнимает. И ты понимаешь, что твоя жизнь — и моя тоже — будет продолжаться вечно в духовных мирах Бога, а по сравнению с вечностью пребывание на земле очень коротко. Бог — любящий и справедливый, Он наш защитник, и ни одно живое существо на земле не умирает без Его воли. Если же человек уходит из жизни рано, значит, у Бога есть на то причина, и такому человеку Он приготовил особое место в следующем мире. А если Бог не желает смерти человека, никакая земная сила не сможет убить его, пока Бог не решит, что пришло время.

И это тем более справедливо по отношению к Посланнику Божиему. Пом­нишь, как враги пытались убить Баба, не дав Ему завершить разговор со Своим секретарём? А чем это закончилось? Та же Божественная сила защищала Бахауллу в тюрьме Сиях-Чаль, когда других предавали смерти. Бахаулла с радостью пожертвовал бы Своей жизнью вместе с остальными, но Бог оставил Его на земле, чтобы Он смог до конца раскрыть человечеству Слово Божие для новой эпохи.

Когда Бахаулла вернулся в Багдад, великая мудрость и духовная сила, исходившие от Него, стали привлекать многих людей, как богатых, так и бедных. Это вновь вызвало недовольство властей, врагов Веры Баби. Они опасались, что люди полюбят Бахауллу, будут восхищаться Им и баби станет ещё больше, а они потеряют авторитет и силу.

Единственный выход, который нашли власти, заключался в том, чтобы убить Бахауллу. Для этого они наняли убийцу по имени Риза Тюрк, пообещав ему большую награду за смерть Бахауллы. Риза Тюрк никого не боялся, и эти коварные люди не сомневались в его способности выполнить страшное задание.

Злодей знал, что Бахаулла посещает общественную баню, и приготовился убить Его именно там. Он дождался, когда слуга Бахауллы вышел из бани, оставив на несколько минут Его одного, и уверенно направился к Бахаулле. Но к своему удивлению, взглянув на Него, убийца вдруг почувствовал невыразимый ужас — он, Риза Тюрк, никогда не боявшийся никого, дрожал от страха как маленький ребёнок! Ничего не понимая, в полном замешательстве от этой странной таинственной силы, исходящей от Бахауллы, он резко развернулся и убежал.

Но этим дело не закончилось. Через несколько лет власти вновь стали искать способ избавиться от Бахауллы и опять наняли Ризу Тюрка. Преступник знал, что Бахаулла каждый день проходит по одной и той же улице, и однажды вечером спрятался там с пистолетом в руке, ожидая Его появления. Убийца не забыл, как он испугался в прошлый раз. Но теперь-то, думал Риза Тюрк, он готов ко всему и ему несомненно удастся совершить задуманное! Когда Бахаулла появился в сопровождении Своего сводного брата, Акай-и-Калима, Риза Тюрк собрался выскочить вперёд и выстрелить, но внезапно его обуял такой страх, что он не смог двинуться с места. Он так дрожал, что даже выронил из рук пистолет!

Бахаулла прекрасно знал, что Риза Тюрк намеревался сделать. Он подошёл к убийце и с улыбкой сказал Своему брату: «Подними пистолет и отдай этому человеку. Покажи ему дорогу домой — он, кажется, заблудился».

Эта история, приключившаяся с Ризой Тюрком, еще раз подтверждает, под какой защитой Бога находился Бахаулла,— а всё для того, чтобы Он мог закончить Свою Миссию на земле. Ты видишь, насколько огромна духовная сила Явителя Бога, и она воздействует даже на Его врагов.

Информация о материале

Просмотров: 603

Вскоре все узнали, что Бахаулла — баби, и это разочаровало многих влия­тельных людей, которые ожидали, что Он последует по стопам Своего отца и станет министром при дворе шаха («шах» на фарси, языке Персии, означает «царь»).

Власти, стремясь искоренить новую Веру, снова начали сажать баби в тюрьмы и убивать их. Когда друзья Бахауллы узнали, что разыскивают и Его, они решили помочь Ему спрятаться. Но Бахаулла не испугался ареста и, подобно Бабу, не стал укрываться в безопасном месте, а вышел навстречу тем, кому было приказано взять Его под стражу. Нет необходимости говорить, как удивились этому солдаты и представители власти!

Они взяли Бахауллу под стражу, сняли с Него чалму и обувь, заковали в цепи и заставили долго идти под палящим солнцем. Тем самым они думали унизить благословенного Бахауллу… Когда Его вели к страшной тюрьме под названием «Сиях-Чаль», собралась огромная толпа; люди хотели забросать Его камнями — так в то время поступали с преступниками.

Среди этих людей была старая женщина. Она пыталась догнать Бахауллу, но у неё не хватало сил. «Дайте мне бросить камень ему в лицо!» — снова и снова кричала она. Тогда Бахаулла обратился к охраннику с просьбой остановиться и позволить ей исполнить своё желание: «Не стоит разочаровывать сию женщину. Не отказывайте ей в том, что она считает похвальным пред Богом».

Эта женщина не понимала, что Вера Баби исходит от Бога, она думала, что последователи Баба выступают против Ислама,— бросая камень в Бахауллу, она искренне считала, что Всевышний одобрит её поступок. Даже испытывая огромные страдания, Бахаулла понял это…

Информация о материале

Просмотров: 580

В Багдаде для Бахауллы и Его семьи настала печальная пора. Но причиной тому были не враги Веры, а один баби, сводный брат Бахауллы, которого Он с любовью вырастил,— Мирза Яхья.

Хотя Бахаулла не рассказал баби о том, что Он и есть Богоявление, Его духовную мощь и величие нельзя было скрыть, и те, кто был чист сердцем, стремились к Нему, как цветы стремятся к солнцу. Мирза Яхья завидовал брату и таил злобу, потому что все очень любили Бахауллу и обращались за советом к Нему, а не к Мирзе Яхье. Ты знаешь, что Богоявление и истинно любящие Его не ведают страха и никогда не бегут от опасностей. А Мирза Яхья вел себя очень трусливо: когда Бахаулла отказался спрятаться и был заключён в тюрьму, Мирза Яхья сбежал и стал скрываться, опасаясь, как бы кто-нибудь не узнал, что он баби. Этого человека беспокоила лишь собственная значимость в глазах верующих, но он не думал о том, чтобы поддержать стойкость и дух в общине. Беспредельное мужество Бахауллы вдохнуло новую жизнь в общину баби, растерянную после жестокой мученической смерти возлюбленного Баба, но у Мирзы Яхьи это вызвало еще большую зависть и сильно разозлило его.

В Багдаде, когда Бахаулла открыто ходил по улицам, никого не боясь, Мирза Яхья прятался. Но даже скрываясь, он находил различные способы распространять ложь о Бахаулле, старался навредить Ему и настроить верующих против этой великой Личности. Ты знаешь, что на свете нет более страшного греха, чем попытка расколоть бесценную Веру Бога. Ничто так не сокрушало любящее сердце Бахауллы, как подобные действия,— и тогда, и теперь, в ином мире. Ты знаешь, что Баб пожертвовал Своей драгоценной жизнью, а Бахаулла принял нестерпимые страдания для того, чтобы народы мира стали единым целым и жили дружно. Лучше, чем кто-либо другой, Божий Посланник знает, что если верующие не смогут поладить между собой, им никогда не удастся объединить мир.

Бахауллу удручали злобные заговоры против Него, и Он не смог вынести разлада, причиной которого Он невольно стал. Бахаулла решил уйти из Баг­дада.

Однажды рано утром родные Бахауллы проснулись и, к своему удивлению и невыразимой скорби, обнаружили, что Он покинул дом. Им суждено было не видеть Его почти два года.

Бахаулла отправился далеко в горы Сулеймании. Он жил в пещерах и маленьких каменных хижинах, питаясь молоком, иногда у Него было немного сыра. Днём и ночью Он молился, и слёзы застилали Его глаза.

Как-то раз у дороги Бахаулла встретил плачущего мальчика. Благословенная Красота спросил его, что произошло, и парнишка ответил: «О господин, школьный учитель наказал меня за то, что я плохо пишу. Я не умею писать, да ещё и тетрадь свою потерял. Как же я могу вернуться в школу?!»

Бахаулла постарался успокоить мальчика, пообещав сделать новые прописи и показать, как нужно писать. Когда школьный учитель увидел почерк Бахауллы, он был поражен, потому что таким способом могли писать только члены семьи шаха.

Вскоре весть о необыкновенном Человеке распространилась повсюду. Никто не знал Его имени, но многие люди искали Отшельника, чтобы послушать из Его уст удивительные Божественные Стихи. Бахаулла ушёл в горы ещё дальше, но и это Ему не помогло.

Только через два года слух об этом святом Человеке достиг Багдада, и родные Бахауллы поняли, что люди говорят именно о Нём. Они послали слугу на Его поиски, и тому удалось разыскать Бахауллу и уговорить Его возвратиться.

Вернувшись, Бахаулла увидел, что баби совсем пали духом и лишились мужества — в Его отсутствие общину возглавлял Мирза Яхья, который окружил себя такими же негодяями, как и он, и в достижении своих целей ни перед чем не останавливался. Но вскоре Бахаулла ободрил и воодушевил сердца верующих, и многие преданные баби поднялись служить Вере словом и делом.

Не только враги Веры удручали Бахауллу — больше всего Его расстраивали люди, подобные Мирзе Яхье. Называя себя истинно верующими, они вме­сто того, чтобы следовать Закону Бога, вызывали смуту среди преданных; своими действиями они порочили Дело Бога.

Информация о материале

Просмотров: 749

У каждого приходящего к человечеству Богоявления особая миссия.
И ты, конечно, знаешь, что Бог обычно посылает людям Своего Явителя раз в тысячу лет. Но Баб и Бахаулла жили на земле в одно и то же время — ведь только двадцать лет прошло с тех пор, как Баб провозгласил Своё Откровение, до дня, когда Бахаулла объявил о Своей Миссии! Тогда почему же Бог послал человечеству два Богоявления почти одновременно?

Ответ на данный вопрос заключается в величии и значимости новой религии Бога в этот новый День. Раньше религии появлялись в разных странах, потому что на большой планете ещё не изобрели ни самолётов, ни телевизоров, ни электронной почты, не было даже телефонов. Если бы Бог даровал лишь одну религию и только людям одной местности, другие народы и культуры не смогли бы узнать о Нём и Его Учении. Так что понятно, что в прошлом мир ещё не был готов к единственной для всех религии.

А сегодня мир уже к этому готов — наступил особенный День, предсказанный во всех Священных Книгах, День, когда все люди сложат оружие, прекратят враждовать друг с другом и заживут в мире под сенью одной великой религии.

Но ты видишь, что народы воюют и ненавидят друг друга, и понимаешь, какая нужна мощная духовная сила, чтобы объединить человечество! Разумеется, Бог это знал, и потому вместо одного Явителя Он послал нам двоих, одного за другим!

Может быть, ты знаешь, что в истории Ислама — Веры Пророка Мухаммада — наступили тёмные времена. Многие мусульмане утратили дух истинной веры, погрязли во множестве нелепых предрассудков. Порой их фанатизм доходил до того, что они убивали любого иноверца! И вот для того, чтобы пробудить народ Персии, помочь ему отрешиться от старых верований и подготовить его к принятию Бахауллы, и был явлен Баб. Нелёгкая задача, не правда ли? Однако Бог наделил Откровение Баба необыкновенной, воспламеняющей силой!

Бахаулла говорит, что когда Богоявления пребывают на земле, каждая песчинка трепещет под воздействием духовной силы, исходящей от Них. Деревья, небо, цветы и моря свидетельствуют об Их величии, и даже стены и полы домов, где живут Богоявления, источают радость. Но сердца человеческие, к сожалению, остаются глухими и бесчувственными. Люди снуют по своим делам, не замечая, как сама пыль под их ногами взывает к ним: «Проснитесь! Проснитесь! Пришёл ваш Царь духовный!»

Необходимо что-то значительное, чтобы пробудить людей и искоренить их вековечные предрассудки.

Именно так и случилось с приходом Баба — Персию как будто перевернуло! С того момента, как восемнадцать Букв Живого начали распространять среди людей весть об Обетованном Бога, всю страну охватил огонь волнения. Тысячи людей, узнав о возлюбленном Бабе, принимали Его Учение. Порой, услышав только одну строку из Его Писаний, они готовы были отдать жизнь за Баба! Но ещё больше людей поднимались в гневе и страхе, чтобы искоренить новую Веру.

Конечно, как и предписано каждому Богоявлению, Баб принёс новые Законы и новое Учение. Но в первую очередь Его Миссия заключалась в том, чтобы стать вратами для Обетованного, который придёт вскоре после Него,—для Царя Царей, для Бахауллы.

Да ведь и само имя Баб на арабском языке означает «Врата».

Информация о материале

Просмотров: 728

Ты знаешь, всё, что существует в нашем прекрасном мире — каждая песчинка — это отражение чудесных духовных миров. Это правда, что есть мир духа! А материальный мир — лишь покров, в который Бог облекает духовную Реальность на то короткое время, что мы находимся на земле.

И, конечно, у твоего — как и у моего — существования в материальном мире есть своя причина. Бог не стал бы создавать мир и нас в нём просто так; ты согласен? Да, каждый из нас пребывает здесь с какой-то захватывающей и таинственной целью. И раскрыть её — настоящее приключение, приключение длиною в жизнь, приключение, нередко требующее мужества и героизма.

У тебя есть глаза и уши, с их помощью ты видишь и слышишь всё, что происходит в материальном мире. Но у тебя есть ещё и душа. А знаешь ли ты, что душа тоже имеет глаза и уши? Это духовное зрение и слух, созданные Богом для того, чтобы ты видел и слышал духовную Реальность, которая сокрыта везде-везде.

Видеть глазами и слышать ушами очень легко, нам даже не приходится прилагать для этого усилий. Человек рождается с этими органами, и сразу же они начинают ему служить. Но духовные глаза и уши — совсем другое дело. Можно прожить всю жизнь, даже не зная, что они у нас есть!

Одна из причин, по которой Бог посылает нам Своих Посланников в каждую эпоху,— это необходимость рассказать о том, что наши тела и материальный мир не самое главное в жизни. И на этом всё не кончается. Посланники учат нас, что душа человека важнее тела. Именно твоя душа останется жива, когда тело умрёт. И если ты научишься видеть и слышать духовными глазами и ушами, твоя душа, подобно крошечному семени, вырастет и превратится в сильное, могучее дерево с множеством замечательных плодов.

Но если человек глух к тому, о чём говорят Посланники Бога, если он беспокоится лишь о внешнем мире (о еде, одежде и т. п.) и никогда не пользуется своим духовным зрением и слухом, что же его ждёт в другом мире? Ведь там нет всего того, что окружает нас здесь,— тот мир духовный. Но он поистине чудесен! И как же будет печально, если человек не сможет наслаждаться духовным миром только потому, что не разовьёт своё духовное зрение и слух здесь, в этом мире! Этот человек будет похож на ребёнка, который родился слепым и глухим...

Но развивать способности своей души необходимо не только для грядущего мира. Без духовных глаз и ушей невозможно ощутить истинную красоту этого мира, каждая частица которого подобна двери в захватывающие тайны духовного мира.

Знаешь ли ты, как можно научиться использовать наши духовные глаза и уши? И что нужно делать, чтобы твоя душа стала могучим деревом и принесла дивные плоды?

Есть два средства, которые помогут тебе в этом. Первое — Слово Бога, обладающее огромной силой. Когда ты читаешь Слово Божие и произносишь наизусть молитвы, данные Богоявлениями, они становятся солнцем и водой для души, помогая ей расти и развиваться. Но этого недостаточно. Бахаулла объясняет, что ты должен стараться следовать Слову Бога — делать то, что предписано в Святых Писаниях. Например, если ты злишься, то вместо того чтобы кричать и драться, необходимо успокоиться, подумать, вспомнить, как Бог хочет, чтобы мы поступали, и найти лучший способ решить проблему. Или же, если ты знаешь, что твоя бабушка нуждается в помощи, следует помочь ей, прежде чем перейти к другим делам. Многие люди полагают, что стать героем — значит совершить отважный поступок: к примеру, не испугаться встречи с диким львом или сразиться в великой битве. Но самые трудные «битвы» — это те маленькие сражения, что ты ведёшь каждый день с самим собой. Ты можешь сказать: «Что за странная мысль! Как мы можем воевать сами с собой?» Но задумайся на минутку. Всякий раз, когда ты чувствуешь, что начинаешь сердиться и кричать, как ты себя останавливаешь? Ты споришь с собой: с одной стороны, ты говоришь себе: «Я зол, я хочу драться!» А с другой стороны, внутренний голос говорит: «Драться — нехорошо, я знаю, что не должен этого делать…»

Драться с другими — легко, но бороться с собственными плохими привычками — намного сложнее! Всё что нужно, чтобы драться с другими,— это физическая сила. А чтобы победить себя, надо сделать сильными свой разум и дух. И каждый раз, когда ты вступаешь в битву с собой, твой дух становится все сильнее и сильнее. Кто сильнее: человек, воюющий с другими, или тот, кто может остановить себя и не драться? Кто сильнее: человек, который бежит играть в футбол, или тот, кто сначала подумает о своей бабушке, нуждающейся в помощи?

Ты можешь спросить, о чём же эта история? Она подходит к концу, а мы так ни о ком и не рассказали. Да просто это уже заключительные страницы нашей книги, и мы ненадолго остановились, чтобы подготовить твои глаза и уши к чтению самой последней истории о Благословенной Красоте, о Царе Царей, об Обетованном всех времен — о Бахаулле…

Информация о материале

Просмотров: 664

Есть много историй о том сильном влиянии, которое присутствие Бахауллы оказывало на всех — даже на Его врагов. Как ты узнал из предыдущей истории, лицо Благословенной Красоты излучало такой свет, что большинство людей не могло смотреть на него. Многие друзья рассказывали, что у них не было сил вымолвить и слова в присутствии Бахауллы,— столь поражены они были Его величием, столь потрясены были Его красотой. Бывало, что люди приходили с намерением задавать Ему вопросы, но перед Ним забывали обо всём на свете! Иногда верующие неожиданно ловили себя на мысли, что Бахаулла отвечает на вопросы, которых они не задавали и о которых совершенно забыли!

Эту историю рассказал один преданный бахаи, который много лет провёл в тюрьме за Веру.

В то время, когда он три месяца жил на Святой Земле, ему посчастливилось несколько раз находиться в присутствии Бахауллы. Почему-то этого человека всегда волновал один вопрос: какого цвета был тадж (головной убор) у Бахауллы? Однако каждый раз при встрече с Явителем Бога он был так поражён Его великой силой, что забывал посмотреть, какого цвета Его тадж. Снова и снова верующий обещал себе узнать это, но снова и снова, глядя на Бахауллу, он не видел ничего, кроме Его красоты!

И вот однажды этот человек оказался в саду (недалеко от Акки), который часто посещал Бахаулла. И в этот раз Божий Явитель благословил сад Своим святым присутствием, оставшись потом обедать. Внутри и снаружи небольшой комнаты толпились люди, и нашему бахаи пришлось встать на цыпочки, чтобы хотя бы мельком взглянуть на Бахауллу. Но Он почти ничего не увидел, кроме головного убора Бахауллы. Наконец-то он узнал то, что хотел — тадж Бахауллы был зелёного цвета!

Информация о материале

Просмотров: 563

Из предыдущей истории ты узнал, что в Багдаде влиятельным врагам Бахауллы не удалось с Ним расправиться. Но их обуяли зависть и ненависть к Бахаулле, а также страх перед Его мощной духовной силой. Злопыхатели не оставляли попыток навредить Ему и придумали новый план. На этот раз они обратились к турецкому султану в Константинополе, под властью которого находилась большая территория. Вновь поползла ядовитая ложь о Бахаулле. Его недруги послали столько доносов, что в конце концов султан им поверил и очень встревожился. По величайшей несправедливости Бахауллу вновь изгнали — изгнали Того, Кто не только не сделал ничего плохого, а посвятил жизнь Свою процветанию человечества.

Из Багдада Его высылали в Константинополь. Губернатор Багдада проникся к Бахаулле глубоким уважением и всем серд­цем полюбил Его. Поэтому мысль о том, что ему придется объявить Бахаулле о новой ссылке, вызывала у губернатора сильнейшую душевную боль. Эта мысль была так ненавистна ему, что губернатор нашел в себе силы исполнить поручение только спустя три месяца, получив пять приказов подряд. Даже тогда он был не в состоянии лично встретиться с Бахауллой и передать этот приказ. Наконец, губернатор послал своего помощника.

Какими же печальными стали для жителей Багдада дни, когда они узнали, что Бахаулла должен покинуть их город! Попрощаться с Божиим Посланником приходило так много народу, что семья не могла приготовиться к отъезду. И Бахаулла решил перебраться в сад, расположенный за городом. Это знаменитый сад Ризван — возможно, тебе хорошо известно его название, ведь каждый год бахаи отмечают двенадцать дней Ризвана.

Ты помнишь, что в тёмной подземной тюрьме Сиях-Чаль Бог объявил Бахаулле о том, что Он есть Посланник, обещанный Бабом. Десять лет Бахаулла хранил это в тайне. Некоторые искренние души уже догадались, что Он Обетованный, и многие баби обращались к Бахаулле за руководством и духовной поддержкой, но очень мало людей знали об этом наверняка.

Именно в саду Ризван Бахаулла впервые объявил нескольким друзьям и Своим близким, что Он и есть то Богоявление, Которого ждал весь мир.

Какими чудесными были те двенадцать дней! Сила величайшего Божиего Откровения вызывала радостный и благоговейный трепет в сердцах всех друзей, собравшихся в саду. Множество прекрасных роз наполняли чистый воздух благоуханием, соловьи кружили над ними, распевая свои дивные мелодии, и в этом восхитительном саду был разбит большой шатёр. Каждое утро друзья собирали розы, а затем складывали их в центре шатра; и вырастала огромная гора цветов, заслоняя собой людей друг от друга.

Сад Ризван находился на острове посреди реки. В первый же день, когда Бахаулла прибыл туда, река поднялась так высоко, что никто больше не мог попасть в сад. На девятый день воды отступили, и ещё несколько друзей и Его семья смогли присоединиться к Бахаулле. Но потом вода вновь поднялась, и только на двенадцатый день опять отступила — в тот день Бахаулла покинул сад. Первый, девятый и двенадцатый дни Ризвана — Святые Дни бахаи, в эти дни верующие стараются получить разрешение не ходить на работу или в школу и собираются на радостные встречи в своих общинах. Эти двенадцать дней —время большого празднества для всех бахаи, когда мы пытаемся представить, каково это было: находиться рядом с Бахауллой, Богоявлением новой эры, и слышать Слова Бога из благословенных уст Его Посланника.

Какими бы удивительными ни были эти дни, но они должны были закончиться — Бахауллу снова изгоняли. Настало время покинуть сад Ризван, и все обратили взоры на благородный и святой лик Бахауллы, величественно восседавшего на красивой гнедой лошади. Бахаи и другие горожане собрались во­круг Него. Плача и стеная, они склонялись до земли у Его лошади, целовали её ноги, хватались за стремена. Многие бросались под копыта — они предпочли бы умереть, нежели быть разлучёнными с Благословенной Красотой. Но ничего нельзя было поделать — враги вновь вынуждали Его стать изгнанником. Около семидесяти человек (члены семьи и друзья) должны были разделить с Бахауллой эту ссылку, но гораздо больше людей оставались в Багдаде или же отправлялись в другие места служить Делу Бога. Жители города, хотя и не ставшие бахаи, всем сердцем полюбили Бахауллу и Святое Семейство, и им было тяжело расставаться с ними.

Информация о материале

Просмотров: 685

Ты знаешь, кто такие дервиши? Это мусульманские нищенствующие монахи, которые бродили по стране, предаваясь размышлениям и беседам о Боге.

Эта история произошла в провинции Нур. Однажды во время верховой прогулки с друзьями Бахаулла увидел юношу: он был одет как дервиш, а волосы его были грязными и непричёсанными. Юноша развёл у ручья костёр и готовил себе еду. Бахаулла подъехал к нему и ласково спросил: «Скажи Мне, дервиш, что ты делаешь?» «Я ем Бога,— ответил дервиш,— я готовлю Бога и поджариваю Его». Улыбнувшись, Бахаулла заговорил о Всевышнем. Очень скоро юноша полностью изменил свои нехитрые представления, ему понадобилось лишь несколько минут, чтобы он увидел духовный свет Бахауллы и стал совсем другим человеком. Дервиш полюбил Бахауллу всем сердцем и, бросив свои кастрюли и еду, пошёл за Ним. Юноша сочинил песню о Бахаулле и радостно распевал её. Позже многие люди стали петь её, не подозревая, что слова эти — о Бахаулле: «Ты — Дневное Светило водительства, Ты — Свет Истины. Раскрой Себя людям, О Явитель Истины!»

Согласись, что многие, услышав, как кто-то готовит Бога и ест Его, посмеялись бы над этим человеком или просто решили, что он сумасшедший. Но Бахаулла увидел искренность дервиша и Своей любовью, добросердечием и терпением изменил его представления. И так Бахаулла относился ко всем людям.

А этот юноша оказался одним из первых людей, распознавших в Бахаулле Богоявление.

Информация о материале

Просмотров: 593

Религиозные лидеры Ислама, настроенные против новой Веры, созвали совет, на котором хотели осудить и унизить Баба. Из ужасной тюрьмы Чихрик Баба отправили в город Тебриз для встречи, которую часто называют «Испытание Баба».

Путь в Тебриз был неблизким; Баб и солдаты, сопровождавшие Его, остановились в небольшом городке. К тому времени многие люди уже слышали о Бабе и сгорали от нетерпения увидеть Его. Принц, живший в Тебризе, тепло и почтительно принял Узника. Однако этому человеку хотелось испытать способности Баба, и он решил устроить Узнику проверку.

Принц дождался того дня, когда Бабу предстояло отправиться в город, в баню, и послал Ему норовистую лошадь. До этого даже самым лучшим и храбрым наездникам не удавалось оседлать ее, она сразу же сбрасывала с себя любого всадника. Слуга, присматривавший за этой лошадью, очень беспокоился о том, что Бабу угрожает опасность, и предупредил Его. Но Баб ласково попросил слугу не тревожиться, а выполнять приказание, доверившись Богу.

К тому времени все уже прослышали о намерении принца испытать Баба, и в этот день городскую площадь заполонила толпа любопытных. Баб подошёл к лошади, ласково похлопал её и вскочил в седло. Животное даже не шелохнулось! Изумленные люди закричали: «Это чудо!» И под одобрительные возгласы толпы Баб проследовал к городской бане.

Когда Баб закончил купание и вышел из бани, люди устремились внутрь за водой, которую Он использовал — они не сомневались, что эта вода святая.

Все вокруг только и говорили о том, что поверили в Баба, увидев чудо. На это Он спокойно заметил: «Ужели вы думаете, что людей, которые говорят “Мы верим”, следует предоставлять самим себе и не подвергать испытанию?» Действительно, они могут легко провозгласить, что верят, но будут ли они столь же тверды в вере в час испытаний?

И слова Баба не замедлили подтвердиться. Вскоре правительство начало уничтожать последователей Баба, а из всех людей, кто бросился тогда в баню за водой, в которой Он купался, лишь единицы остались истинно преданными Ему.


 

Понимаешь — мы не должны верить в Посланника Божиего только потому, что Он творит чудеса, ведь многие люди могут делать то, что кажется невероятным. Вера зарождается в нас, когда духовную силу Явителя мы начинаем чувствовать сердцем. А ещё мы верим потому, что любим Его.

Информация о материале

Просмотров: 672

Что бы ты подумал о солдате, которого послали арестовать человека, а он вместо этого стал бы умолять того бежать? И что бы ты подумал, если бы арестант, вместо того, чтобы бежать, стал настаивать на аресте? А именно так и произошло на дороге из Бушира в Шираз!

Через девять месяцев после своего отъезда в Мекку и Медину Баб с Куддусом вернулись в Персию морем, высадившись в городе Бушир. Из Бушира Баб отправил Куддуса в Шираз учить людей новой Божией Вере. Во время пребывания Куддуса в этом городе многие люди стали прислушиваться к нему и поверили в Баба. Губернатор Шираза по имени Хусейн-хан был очень разгневан тем, что происходило в городе. Он ненавидел Баба, считая, что мир не нуждается в новой Вере. Губернатор задумал арестовать Баба и для этого направил нескольких солдат в Бушир.

Один из тех солдат рассказал такую историю.

    На дороге посреди пустыни мы увидели Юношу, подпоясанного зеленым кушаком, с небольшой чалмой на голове. Он ехал верхом, сопровождаемый слугой-эфиопом. Когда мы приблизились, этот Человек поприветствовал нас и спросил, куда мы держим путь. Я подумал, что лучше Его ни во что не посвящать, и ответил, что губернатор послал нас по одному важному делу.

    Баб улыбнулся: «Губернатор послал вас арестовать Меня. Вот Я, делайте со Мной, что хотите». И добавил, что Он выехал мне навстречу, тем самым избавив меня от лишних хлопот.

    Я был потрясён и недоумевал, почему Он хочет сдаться губернатору, который может его убить. Я решил оставить Его слова без внимания и двинуться дальше, но Баб Сам приблизился ко мне. Его голос звучал очень проникновенно: Баб поклялся Богом, что Он всю Свою жизнь говорил только правду, что единственное Его желание — это счастье народа и что Он никогда не хотел причинить кому-либо боль или страдание. Баб сказал: «Я знаю, что вы ищите Меня, но предпочитаю вам сдаться…»

    Эти слова поразили меня до глубины души. Я соскочил с лошади, поцеловал Его стремена и стал умолять Баба бежать от Хусейн-хана, пока тот не нанёс Ему вреда. На это Баб с любовью ответил, что Бог воздаст мне за благие намерения, но Он никогда не пойдёт против Воли Бога. Баб заверил меня, что пока не наступит назначенный срок, никакая земная сила не причинит Ему вреда. «А когда пробьёт Мой последний час,— сказал Он,— с какой великой радостью осушу Я чашу мученичества ради Всевышнего2! Вот Я — отведи Меня к твоему господину. Не бойся, ибо никто тебя не осудит».

После этого солдату не оставалось ничего иного, как подчиниться. Хусейн-хан хотел, чтобы Баба доставили в город в цепях, тем самым опозорив Его перед народом. Но солдаты прониклись к Бабу искренней любовью и глубоким уважением и позволили Ему ехать впереди, подобно шаху, а сами почтительно следовали за Ним.

В Ширазе, родном городе Баба, Его арестовали и привели к Хусейн-хану. Но Бог защитил Своего возлюбленного Посланника, и вскоре Его освободили из-под стражи.

Позже Хусейн-хан вновь попытался арестовать Баба, желая раз и навсегда покончить с Ним и с новым Учением. Из следующей истории ты узнаешь, удалось ему осуществить свои коварные замыслы или же его планы навредить Бабу провалились.

Информация о материале

Просмотров: 999

В далёком туманном прошлом, сотни тысяч лет назад, Бог даровал человеку жизнь. Конечно, вначале человек не выглядел так, как ты или я сегодня. Он мог быть похож на кого-нибудь из множества других необычных созданий: в какой-то период на рыбу, а в какой-то — на обезьяну. Некоторые ученые думают, что когда-то мы действительно были обезьянами, но Абдул-Баха объяснил нам, что люди с самого начала были людьми. И не важно, как мы выглядели — мы никогда не были животными.

С какой любовью Бог, наш добрый Отец, заботится о нас и наставляет!
А всё потому, что человек — особое творение Бога, совсем не похожее ни на камень, ни на растение, ни на животное. Человек — единственное создание на земле, которое может отличить добро от зла; единственное создание, способное молиться и поклоняться Богу; единственное создание, в чьих силах раскрывать тайны вселенной, писать книги и конструировать машины.

Что же откроешь ТЫ?..

В мире есть много вещей и явлений, которые мы могли бы изучать, и для этого Бог нам дал разум. Например, мы сами должны были узнать, как добывать огонь, как применять электричество и даже — как научиться летать.
И это замечательно — ведь раскрывать тайны нашей огромной удивительной планеты столь увлекательно! А как заманчива мысль о том, что однажды кто-то из нас (может быть, ТЫ!) совершит великое открытие, которое изменит всю нашу жизнь!

Однако есть знания, в постижении которых Бог никогда не оставляет нас одних. На каждом этапе нашей жизни на земле Он передает нам Божественное Учение через Своих Посланников. И, наверное, ты догадываешься, о каком Учении идет речь.


Божии Посланники неизменно приносят нам знания о Боге. Они помогают нам познавать и любить Его, развивать нашу душу, видеть, что правильно, а что нет. С Их помощью мы можем стать небесными ангелами, излучающими свет Его любви, а не вести себя подобно диким зверям, что нападают друг на друга. Помимо этого, Посланники Бога через Свои Учения помогают нам следить за здоровьем, жить друг с другом в мире.

Но ты понимаешь, что человек сотворён на очень большой планете, люди живут на разных континентах; к тому же раньше не было ни радио, ни машин, ни самолётов. Конечно, Бог понимал это, и потому Он посылал Явителей в разные части света. Так, Кришна и Будда родились в Индии; Мухаммад —
в Аравии; Авраам, Моисей и Иисус — на Ближнем Востоке…

Не наскучит ли это?..

Не станет ли тебе скучно, если во втором классе учитель начнёт тебя учить тому же, что ты уже прошёл в первом, а в пятом классе будут те же уроки, что и во втором? Конечно, станет! Ведь, взрослея, ты готов узнавать всё больше нового.

Потому-то Бог посылает Своих Явителей не просто в разные страны, но и в разные времена, чтобы от эпохи к эпохе Они могли давать человеку новые знания. Потому-то каждая религия Бога приносит новое Учение. А поскольку жизнь в одной стране очень отличается от жизни в другой, Учения тоже разнятся.

Наверное, ты уже знаешь, что у людей бывают разные недостатки. Так, некоторые думают, будто они лучше всех остальных, а их религия превосходит все другие религии. До сих пор многие всё ещё не понимают, что религии мира исходят от одного Бога! Люди смеются над иноверцами1 и нередко даже выступают против них. И это продолжается уже тысячи лет! А если бы ты или я попытались сказать им, как это глупо, большинство просто не стало бы нас слушать. Ведь мы обыкновенные люди, а обычным людям часто не верят…

И на нас, бахаи, в этом мире возложена особая задача — нам нужно помочь людям понять, что Бог един и что все основные религии мира пришли от Него.

Два Святых Древа

Сейчас ты видишь, как мир погружается во тьму. Повсюду горе и страдания… Это происходит оттого, что люди ещё не знают — взошло новое лучезарное духовное Солнце, которое способно изменить каждое сердце.

Все религии мира учили: настанет особое время, и человечество будет готово понять, что и народы земли, и религии едины. Именно в это время Бог пошлёт людям новую религию, которая сможет объединить народы мира; тогда исчезнут войны и на всей планете воцарится мир.

Эта новая религия — Вера Бахаи, а Баб и Бахаулла — два Святых Древа, Богоявления нового дня. И чем ближе каждый из нас становится к этим Святым Древам, тем больше наполняемся мы удивительным духовным светом любви и постепенно обретаем качества небесных ангелов.

Рассказы эти были написаны для тебя, чтобы ты смог приблизиться к благословенным Бабу и Бахаулле — словно побывать в Их присутствии. Но перед тем как погрузиться в чтение, закрой на минуту глаза, произнеси небольшую молитву и позволь своей душе перенестись через долины и моря в страну любви…

Информация о материале

Просмотров: 639

После заключения Бахаулла тяжело заболел и очень ослаб, однако Ему с семьёй дали всего месяц на приготовления к отъезду. Когда кого-то вынуждают навсегда покинуть свою страну, мы говорим, что его изгоняют.

Представители нескольких правительств предлагали Бахаулле укрыться в их странах, где Он был бы в безопасности. Но Бахаулла не заботился об этом. Он был готов подчиниться приказу и отправиться в Ирак, в город Багдад, который находился далеко, по другую сторону высоких заснеженных гор.

Ты знаешь, что Бахаулла и Его дорогая жена Асия Ханум родом из очень богатых семей, и женщине пришлось нелегко, когда на них обрушились лишения. В то время как Бахаулла находился в тюрьме, единственное, что осталось у Асии Ханум, так это золотые пуговицы от платья. Она продавала их одну за другой, чтобы купить еду для своих детей.

Уже наступила зима, когда пришло время покинуть Тегеран. Как ты пом­нишь, Бахаулла был ещё очень болен и слаб, а всю тёплую одежду у изгнанников отняли. Несмотря на всё это, власти заставили их отправиться в путь. Зима выдалась очень холодной, и, чтобы получить воду, приходилось на огне растапливать лёд и снег. В пути верующие были вынуждены останавливаться в ночлежках, часто в их комнатах не было даже лампы. Но и в подобных местах им разрешалось провести только ночь. В одну из таких тёмных ночей жена Бахауллы решила испечь для Него пирог — из-за болезни Он не мог питаться грубым чёрствым хлебом, который были вынуждены есть остальные. Но в темноте она по ошибке вместо сахара взяла соль, и, увы, её прекрасный пирог получился несъедобным!

После долгого и изнурительного странствия Бахаулла и Его семья прибыли в Багдад, где они прожили десять лет, завоевав любовь и уважение многих людей. Жители этого города узнали благородный характер Бахауллы и почувствовали Его удивительную силу; они также увидели, какую праведную жизнь Он ведёт.

Однако позже Бахаулле, Его семье и группе преданных верующих пришлось покинуть и Багдад. Они были сосланы четыре раза: из Персии в Багдад, оттуда в Константинополь, затем в Адрианополь и, в конце концов, в город-тюрьму Акка. Но и в Багдаде Благословенной Красоте7 выпало немало тяжелых испытаний.

Информация о материале

Просмотров: 625

По всей стране распространялись удивительные истории о святой жизни Баба, о том, с каким мужеством и самообладанием сносил он жестокость правительства и священников. Люди рассказывали друг другу о мудрости и великой силе Его слов и о любви, которую Он проявлял даже к Своим врагам.

Ты помнишь, что из тюрьмы Чихрик Баба везли в Тебриз для встречи с религиозными лидерами. Чем ближе Он подъезжал к городу, тем сильнее мест­ных жителей охватывало волнение и тем больше злились представители вла­сти — они очень боялись необыкновенной силы Баба, воспламеняющей люд­ские сердца любовью к Нему. Власти решили помешать людям видеть Баба или встречаться с Ним. Поэтому они даже не пустили Его в город, приказав расположиться в определенном месте за воротами. Но никакие запреты и ухищрения не могли остановить возбужденных людей — они заполонили всю округу, стремясь увидеть Баба. А действия властей только усиливали их волнение.

Великий визирь, жестокий и коварный человек, приказал устроить в доме губернатора встречу, на которую были приглашены самые высокопоставленные священники и даже принц. Сотни людей собрались у входа в зал собраний, ожидая появления Баба: они надеялись хотя бы мельком увидеть Его лицо. Народу собралось так много, что конвою, сопровождавшему благословенного Баба, пришлось продираться сквозь толпу.

И вот настал долгожданный миг — в зал вошёл Баб. Он поприветствовал собравшихся и с величайшим достоинством и невозмутимостью занял место принца — единственное свободное кресло, приготовленное специально для его Высочества. Царственная осанка Баба, уверенность и бесстрашие, которыми был преисполнен каждый Его шаг, а более всего — дух могущества, исходивший от Него, были столь ощутимы, что в зале внезапно воцарилась глубокая и таинственная тишина. Ни одна душа не смела вымолвить и слова.

Наконец тишину нарушил глава собрания, обратившись к Бабу: «За кого ты себя выдаёшь, и что за послание ты принёс?!»

Затаив дыхание, все в напряжении ждали Его ответа. «Я есть, Я есть,
Я есть Обетованный! — воскликнул Баб.— Я Тот, к Чьему имени вы взывали в своих молитвах тысячу лет… Я есть Обетованный, пришествия Которого вы ждали, и именно о приближении часа Моего Откровения вы молили Господа! Воистину говорю Я: все народы Востока и Запада должны повиноваться Моему слову и выражать Мне свою преданность!»

Сила слов Баба была невероятно велика, а Его открытое и ясное провоз­глашение Себя новым Посланником Божиим повергло присутствовавших в такое изумление, что все, склонив головы, погрузились в глубокое молчание.

Лишь один из противников Баба, которого переполняли ненависть и злоба, выкрикнул: «Ты жалкий и презренный человек! Ты уже стал причиной несчастий в Ираке, а теперь хочешь навлечь беду и на эту страну?»

«Ваша честь,— ответил Баб,— Я пришёл сюда не по собственной воле, а Меня вызвали». Взбешённый таким ответом, тот человек грубо приказал Бабу замолчать. «Ваша честь,— вновь заговорил Баб,— Мне больше нечего добавить к сказанному».

Эта встреча могла открыть собравшимся истину, но Его враги вовсе не хотели найти истину или научиться чему-то у Баба. Напротив, они пытались опозорить и осудить Его, надеялись запугать Баба и выставить в дурном свете перед людьми. Эти люди задавали нелепые вопросы по грамматике арабского языка, часто перебивая Баба, когда Он отвечал. Всеми силами они старались вынудить Его сказать то, что можно было бы использовать как повод для смерт­ной казни. Но как ни пытались недруги очернить Баба в глазах людей, каждое слово, что Ему было позволено произнести, свидетельствовало лишь о Его благородстве, доброте и святости. Поведение же Его обидчиков только подтверждало их ненависть и грубость. Наконец, когда Баб понял, что и дальше вопросы будут такими же дерзкими и несуразными, Он убедительно и с большим достоинством привёл отрывок из Корана. Затем Баб поднялся и покинул соб­рание.

Честные и праведные люди, присутствовавшие там, были глубоко восхищены Бабом, и им было стыдно за то, как вели себя Его враги. Противники Баба не унимались, они кричали, что Его следует наказать: «Он же занял место принца и покинул собрание без разрешения!» Злопыхатели хотели созвать ещё одно собрание с теми же участниками и избить Баба прямо в их присутствии. Но принц не одобрил эту идею. Тогда они решили, чтобы человек из охраны губернатора избил Баба в доме самого злобного священнослужителя, но охранник отказался.

В конце концов тот священнослужитель, который всячески оскорблял на встрече Явителя Бога, в своём доме сам и нанёс побои столь святой Личности. В те времена в Персии существовала очень мучительная пытка: заключенного палкой били по ступням ног до крови. И именно такому наказанию от рук Своего врага подвергся Баб.

В тот же год этот священнослужитель заболел страшной болезнью и, страдая от невыносимой боли, умер в муках.

А Баба отослали обратно в тюрьму Чихрик, где Он терпеливо и мужественно ожидал дня Своего мученичества — дня, когда религиозные лидеры решат предать Его смерти.

Информация о материале

Просмотров: 751

Ты когда-нибудь задумывался над тем, что значит быть очень богатым? Плохо это для бахаи — быть богатым — или хорошо? Как всегда, на этот вопрос нельзя ответить просто «да» или «нет»! Бахаулла говорит, что Он желает процветания для людей и что нет ничего плохого в том, чтобы хорошо питаться, красиво одеваться и наслаждаться всем, что даёт нам Бог. Но при этом Он говорит об одном важном условии — ничто земное не должно становиться преградой между нами и Богом. Другими словами, самое важное для нас — любовь к Богу и служение Ему. Бахаулла говорит, что независимо от того, богат ты или беден, нужно радоваться тому, что даёт Бог. И ты знаешь, если мы всё время станем думать: «Ах, как было бы хорошо разбогатеть!», то никогда не будем довольны и не обретём покой в душе. К тому же, предаваясь подобным мечтаниям, мы теряем драгоценное время, которое можно посвятить служению Делу Бога, довольствуясь тем, что имеем!

Бахаулла говорит ещё об одной опасности, таящейся в богатстве: состоятельным людям очень нелегко думать о духовном. Вот история о бахаи, который хотел разбогатеть.

Мухаммад Бакир был известным торговцем и очень преданным бахаи. Его не покидала мысль, что он мог бы служить Вере намного лучше, если бы стал богаче. Однажды он написал письмо Бахаулле с просьбой послать ему богатство, чтобы он мог лучше служить Делу. Конечно, Мухаммад Бакир знал о том, что Богоявлению дана сила, которой не обладает ни один простой человек, и с её помощью Бахаулла легко выполнит его просьбу. Благословенная Красота в ответ написал, что Бог сделает его богатым, но Мухаммад Бакир должен остерегаться, чтобы богатство не стало преградой между ним и Господом.

Бахаулла предсказал нескольким бахаи, которые находились тогда рядом с Ним, то, что случится дальше: Мухаммад Бакир станет очень богатым, но из-за этого отвернётся от Дела и даже перестанет верить в Бога. Господь заберёт у него все богатства, Мухаммаду Бакиру станет очень плохо, и он возвратится в Веру. После этого Господь сделает его ещё богаче, но вместо того чтобы быть осмотрительным и прежде всего думать о Боге, Мухаммад Бакир ещё больше возгордится и вновь откажется от Веры. На этот раз Бог навсегда лишит его богатства. Возвратившись к Господу, торговец проживёт свою жизнь в бедно­сти, но в полном согласии с волей Всевышнего.


 Именно так и случилось. Бахаулла исполнил желание Мухаммада Бакира, и тот стал богатым, но его брата бросили в тюрьму за то, что он был бахаи. Мухаммад Бакир заплатил много денег за его освобождение и, чтобы обеспечить себе и брату безопасность, пошёл к султану и заявил, что он не бахаи, а мусульманин. Это был ужасный поступок, ведь мы всегда должны иметь мужество сказать о своей Вере, что бы с нами ни случилось.

Тем временем жизнь Мухаммада Бакира шла своим чередом. Однажды он приобрёл большую партию хлопка, но неожиданно цена на него так упала, что он потерял всё своё состояние! Как пожалел он тогда о содеянном! Этот человек ещё раз обратился к Бахаулле, попросив у Него прощения и помощи. Божий Явитель ответил Мухаммаду Бакиру, что богатство к нему вернётся.

Внезапно цена на хлопок поднялась так высоко, что Мухаммад Бакир стал в десять раз богаче, чем прежде. И он снова отвернулся от Бога. Бахаулла предупреждал Мухаммада Бакира, что его душа в опасности, но тот не прислушался к этим словам. И вот, в одночасье, Мухаммад Бакир потерял всё своё состояние. Он так обеднел, что был вынужден жить в доме своей жены, и даже одежду, которую он носил, шили его дети. В конце концов, осознав свою ошибку, Мухаммад Бакир стал довольствоваться тем, что имеет. Теперь он уже до самой смерти был предан Вере Бахаи.

Увы, порой мы просим Бога о том, что не принесёт нам пользы. Иногда богатство нам во вред, потому что тогда мы забываем о Боге. Так что, когда ты в следующий раз будешь что-либо просить у Бога, будь осторожным. И если Бог не даст тебе того, что тебе хочется, смирись; помни, что Богу всё известно гораздо лучше, чем ты думаешь.

Информация о материале

Просмотров: 672

Ты когда-нибудь задумывался об истинной цене мёда? Вероятно, никто из нас не считал это столь уж важным, но именно с помощью горшочка мёда Баб преподал нам всем один очень важный урок!

Ты помнишь, как Бог преобразил сердце Али-хана, позволив ему понять величие Баба и полюбить Его. Вскоре шпионы шаха узнали о безграничной преданности Али-хана Бабу и о том, как хорошо он обращается с Узником. Великий визирь4 пришёл в ярость от этой новости, а в особенности от того, что Али-хан просил Баба жениться на его дочери — ведь до того он отказался выдать её за принца!

Баба перевели в тюрьму Чихрик, которая тоже находилась в горах. Великий визирь приказал начальнику тюрьмы, чтобы тот был особенно строг с Бабом и никому не позволял с Ним видеться. Но как только этот человек познакомился с Божиим Явителем, он, подобно Али-хану, забыл обо всём, что ему было велено, и разрешил любому желающему посещать тюрьму. Вновь кротость Баба, Его благородство, сила Его слов покорили сердца горожан, и так же, как жители Мах-Ку собирались возле тюрьмы, жители Чихрика приходили сюда только за тем, чтобы взглянуть на лицо благословенного Узника. Вскоре так много людей прибыли в город посмотреть на Него, что им негде было расположиться и пришлось искать ночлег в соседнем городе.

Однажды Баб отправил Своего слугу купить немного мёда. Но Баб остался недоволен тем, как тот выполнил поручение. «Мёд плохой,— сказал Он,— и слишком дорого стоит». Он попросил слугу вернуть его и купить мёд лучшего качества и подешевле. Баб напутствовал слугу, что тот никогда не должен обманывать людей, однако и ему не следует позволять другим обманывать себя.

Информация о материале

Просмотров: 725

В заточении Бахаулла, Его семья и верные Ему последователи перенесли много лишений. Но страдали не только они. Все преданные последователи Бахауллы, оставшиеся за пределами Акки, не находили себе места, оттого что ворота тюрьмы для них были закрыты. Обетованный День настал! Царь Царей — на земле! Но, к несчастью, они не могли войти в Его святое присутствие, не могли склониться перед Ним, не могли сесть у ног Его и слушать изливающееся из Его благословенных уст Слово Божие! Сколь много друзей с радостью приняло бы страдания вместе с Бахауллой в этой тюрьме, ведь тогда они были бы с Ним. Находиться же рядом с Ним — все равно, что пребывать в раю, и потому бульшим мучением для них было оставаться за стенами тюрьмы, вдали от Него.

Мирзе Михди, одному из сыновей Бахауллы, было в то время двадцать два года. В тюрьме он служил своему Отцу в качестве секретаря и был Ему преданным товарищем и любящим сыном. Однажды вечером, закончив работу со своим Отцом, Мирза Михди отправился на крышу казармы — там было прохладнее. Как обычно, он стал прогуливаться по крыше, произнося нараспев молитвы и Писания Бахауллы. На крыше был световой люк, и Мирза Михди всегда ступал осторожно, чтобы не упасть в него. Но на этот раз он почему-то не смотрел под ноги... На шум сбежались его родные. И сколь велики были их смятение и печаль, когда они увидели, что их любимый Мирза Михди лежит на полу смертельно раненный!

Позвали доктора, но он уже ничем не мог помочь — увечья были слишком тяжелы. Даже испытывая сильнейшую боль, Мирза Михди не переставал думать о своих товарищах. Он извинялся, что причиняет им беспокойство, и просил прощения за то, что лежит в их присутствии!

Бахаулла спросил Своего дорогого сына: «Ака, что ты хочешь сказать Мне?» В ту минуту Мирза Михди мог пожелать чего угодно, мог попросить Благословенную Красоту исцелить его — ведь Бахаулла, несомненно, обладал такой силой. Но даже тогда юноша думал о других, и вместо того чтобы просить за себя, он сказал: «Я хочу, чтобы люди Бахб могли войти в Твое присутствие». Понимаешь, он просил: пусть его жизнь станет искуплением за то, чтобы ворота тюрьмы открылись и верующие смогли бы встречаться с Бахауллой. «Да будет так. Бог исполнит твое желание»,— ответил Бахаулла.

Но сколь велика была эта боль и сколь невосполнима была утрата! «Михди! О Михди!» — вскричал Бахаулла, когда Его возлюбленный сын скончался.

Мирзу Михди похоронили на кладбище за воротами Акки, и когда друзья возвращались, земля внезапно начала дрожать, и это продолжалось около трёх минут. Верующие понимали: так отзывалась земля на похороны этого святого человека. А Сам Бахаулла в Скрижали к возлюбленному сыну писал: «Когда тебя положили покоиться в земле, она сама задрожала от желания принять тебя».

Сердце матери Мирзы Михди, жены Благословенной Красоты, благоче­стивой и преданной Асии Ханум, было разбито, она плакала навзрыд. Бахаулла утешал её, объясняя, что Бог принял её сына как искупление за то, чтобы верующие могли свободно войти в присутствие их Возлюбленного. Только тогда сердце матери успокоилось и она перестала плакать.

После трагической смерти Мирзы Михди стражники стали мягче относиться к заключённым, и вскоре несколько верующих смогли войти в тюрьму и повидаться с Благословенной Красотой. А через четыре месяца Бахаулла и Его последователи навсегда покинули тюремные камеры: правительству нужно было где-то разместить турецкие войска. Поэтому Бахауллу и верующих переселили в различные дома города. Как и мечтал Мирза Михди, как и обещал Бахаулла, теперь приезжавшие отовсюду бахаи имели возможность встречаться с Явителем Бога.

Спустя девять лет Бахаулла, всё еще находясь под стражей, смог выехать за пределы города. Сначала Он жил в местечке под названием Мазраи, а позже — в Особняке Бахджи. Абдул-Баха прилагал много усилий для того, чтобы это произошло, и был счастлив, увидев Своего Отца среди цветов и деревьев. Наконец-то Возлюбленный Миров не будет больше вдыхать отвратительный воздух грязного города-тюрьмы, а сможет наслаждаться красотой природы и сельской местности!

О том, что этому предшествовало, ты узнаешь из следующей истории.

Информация о материале

Просмотров: 672

Можешь ли ты представить себе, каково находиться взаперти — в тюрьме или в доме — целых девять лет? Каково это — не сметь выйти из помещения и не иметь возможности насладиться солнцем, свежим воздухом, деревьями и цветами? Именно в таком положении пребывал Бахаулла во время Своего за­ключения в Акке. Однажды Он сказал Абдул-Баха: «Я девять лет не любовался зеленью, не видел листвы и травы. Деревня — мир души, город — мир тела». Услышав это, Абдул-Баха понял, что должен постараться во что бы то ни стало вывезти Своего возлюбленного Отца из Акки. Абдул-Баха снял и отремонтировал загородный дом в Мазраи.

Бахаулла и Абдул-Баха получили строгий приказ от самого султана: оставаться в городе, но после долгих лет заключения почти все горожане — молодые и старые, богатые и бедные, ремесленники и чиновники — исполнились такой любви и глубокого уважения к Абдул-Баха и Его святому Отцу, что никто и не вспоминал об этом приказе. Поэтому когда Абдул-Баха выезжал из города осматривать дом, который Он снял для Отца, Его не остановили. Наконец всё было готово, и Абдул-Баха рассказал об этом Бахаулле. Но Благословенная Красота выслушал Его и отказался ехать, сказав: «Я — заключенный».

Абдул-Баха глубоко почитал Бахауллу и смиренно выполнял любое Его пожелание — и не только потому, что Он был любящим сыном. Он, Абдул-Баха, более, чем кто-либо иной, осознавал положение Своего Отца на земле как Богоявления! И Абдул-Баха понимал, что значит для Бахауллы природа и как Он страдал, не имея возможности наслаждаться её красотой. Для любящего сердца сына это было невыносимо, и Он решил сделать всё, что было в Его силах, и вывезти Бахауллу за город. Три раза Абдул-Баха пытался уговорить Отца, но каждый раз в ответ слышал «нет». И Абдул-Баха не смел более настаивать. Он решил поступить иначе.

В Акке жил шейх, уважаемый всеми священнослужитель. Он очень любил Бахауллу, и, разумеется, Бахаулла отвечал ему тем же. Абдул-Баха попросил шейха поговорить с Благословенной Красотой: «Вы неустрашимы. Посетите сегодня Его Святое присутствие, падите пред Ним на колени, возьмите Его руки и не отпускайте их, пока Он не пообещает уехать из города!»


 Шейх откликнулся на просьбу Абдул-Баха. Он пошёл к Бахаулле, сел у Его ног, взял Его руки в свои, поцеловал их и спросил: «Почему Вы не покидаете город?» «Я заключённый»,— ответил Бахаулла. Шейх вновь задал свой вопрос, и вновь Бахаулла ответил также. И каждый раз, когда Бахаулла говорил, что Он заключённый, шейх брал Его руки, целовал их и просил Бахауллу уехать. Это продолжалось около часа, пока, наконец, Бахаулла не сказал: «Очень хорошо».

На следующий же день Абдул-Баха отвёз Отца в Мазраи. Ни стражники у ворот, ни власти города даже не подумали остановить их. Абдул-Баха говорил, что это было настоящим чудом, когда Бахаулле, которому султан приказал оставаться в заключении, позволили жить за стенами города-тюрьмы!

Бахаулла был небогатым узником и жил очень просто. Позже Абдул-Баха удалось арендовать брошенный хозяевами особняк в Бахджи за очень низкую плату, и Бахаулла перебрался в этот прекрасный загородный дом. Абдул-Баха вспоминал: «Исполненный силы и мощи, Бахаулла вышел из крепости и сделал Своим жилищем царский особняк за городом».

Информация о материале

Просмотров: 771

Многим ребятам довелось уже слышать рассказы о Бабе и Бахаулле от своих родителей или учителей детских классов (может быть, и ты один из счастливчиков!). И, безусловно, верить в Них кажется тебе вполне естественным, и даже удивительно, что кто-то НЕ верит в Них и не любит Их! Но иногда всё обстоит не так-то просто. Вспомни Муллу Хусейна — он всем сердцем искал Обетованного, и Баб Сам подошёл к нему. Однако только спустя несколько часов Мулла Хусейн понял, что Баб — новое Богоявление, и поверил в Него!

Ты уже слышал, что восемнадцать Букв Живого нашли Баба и приняли Его как Посланника Бога: кто-то — через молитву, кто-то — во сне или через видйния. А ты сам когда-нибудь задумывался над тем, смог бы ты признать в Нём Обетованного с первой секунды? Или тебе потребовалось бы какое-то время? Нам не дано узнать, как скоро мы приняли бы неповторимую Личность Баба, если бы встретили Его. Но нам известно о Куддусе, который узнал Обетованного в то самое мгновение, как Его увидел! Вот история об этом.

    Вскоре после того, как семнадцать Букв Живого нашли Баба, Он сказал Мулле Хусейну, что завтра появится восемнадцатая, последняя Буква.

    На следующий вечер, когда Баб вместе с Муллой Хусейном возвращались домой, им повстречался Куддус. Он только что прибыл в город — вся его одежда была в дорожной пыли. Увидев Муллу Хусейна, он подошёл к нему и, обняв, сразу же спросил, нашел ли тот Обетованного.

    Мулла Хусейн помнил о запрете Баба рассказывать кому бы то ни было о том, что Баб есть Посланник Бога, и перевёл разговор, посоветовав юноше немного отдохнуть с дороги. Но вдруг взгляд Куддуса упал на Баба, стоявшего неподалёку. «Почему ты пытаешься скрыть Его от меня?! — вскричал он.—Я могу узнать Его даже по походке! Никто не обладает такой силой и величием, что исходят от этого святого человека!»

    Мулла Хусейн очень удивился: как мог Куддус, лишь мельком взглянув на Баба, догадаться о том, Кто это на самом деле? Мулла Хусейн постарался успокоить юношу и вернулся к Бабу, который объяснил ему, что в поведении Куддуса нет ничего удивительного, ведь в мире духа они — Баб и Куддус —уже знали друг друга.

    Когда все восемнадцать Букв Живого разыскали Баба, Он решил совершить вместе с Куддусом паломничество в святые места мусульман — в Мекку и Медину. Других Букв Живого Баб направил в разные города распространять Слово Божие и искать великое Богоявление, приход Которого Он предсказывал. «О Мои возлюбленные друзья! — обратился Он к ним.— Вы вестники имени Бога в сей День». Баб напомнил им слова, которые Иисус Хри­стос сказал Своим ученикам: «Вы подобны огню, зажженному в ночи на вершине горы. Пусть ваш свет сияет для людей».

    И эти Божии герои, воспламенившись любовью от слов Баба, отправились провозглашать Его Послание. Все они пострадали за новую Божественную религию, многие из них приняли смерть. Но они были счастливы отдать свою жизнь за Веру, потому что Бог сотворил их именно для этого.

Каждого из нас Бог создал для того, чтобы мы учили Его Делу, и хотя сейчас нам не нужно, как Буквам Живого, умирать за нашу Веру, мы можем посвятить свою жизнь служению Бабу и Бахаулле, ни на миг не забывая, что мы «подобны огню, зажженному в ночи на вершине горы». И пусть наш свет сияет для людей.

Информация о материале

Просмотров: 924

Ты помнишь, что Баб отправил Буквы Живого распространять Его Дело по всей стране. Он послал Муллу Хусейна с особым поручением в Тегеран, где тогда жил Бахаулла. В душе Баб знал, что именно Бахаулла был Обетованным, но не назвал Мулле Хусейну Его имени. Баб лишь заверил Муллу Хусейна, что тому удастся отыскать великую и бесценную Тайну, и указал знаки, которые помогут в этом.

Ты можешь представить радость и удивление Муллы Хусейна, когда он действительно нашел Бахауллу, а потом направил к Нему надёжного посыльного со свитком, содержащим Писания Баба. Едва взглянув на эти Тексты, Бахаулла объявил, что принимает новую Веру, и тут же начал обучать ей в Своей родной провинции Нур.

То, что Бахаулла был новым Посланником Божиим, оставалось сокрытым еще целых десять лет.

Информация о материале

Просмотров: 793

Бахаулла говорил, что когда Бог даёт миру новую религию, никто не в силах остановить ее ход и ничто не может потушить огонь, который Бог зажигает Своей десницей5. Попытки людей делать что-либо против воли Бога подобны тому, как если бы они лили в огонь воду, а Он превращал бы эту воду в масло, разжигающее пламя всё ярче и ярче.

Враги новой религии, которую принёс Баб, всячески старались загасить её, а Вера Его с каждым днём разгоралась всё сильнее. Но вот настал печальный день, когда недруги решили, что единственный способ потушить этот огонь — убить ни в чём не повинного Баба.

Его перевели из горной тюрьмы в Тебриз. На этот раз горожане были ещё более взволнованны и желали видеть Баба ещё более страстно, чем прежде. Тысячи людей выходили на улицы встречать Его. Чтобы удержать людей, властям пришлось выстроить солдат вдоль дороги и отгородить толпу. Власти предупредили: любой, кто приблизится к Бабу, будет жестоко наказан.

Юноше по имени Мирза Мухаммад-Али удалось пробраться сквозь толпу и заграждение солдат, и он выбежал к Бабу, когда Божиего Явителя вели по улицам Тебриза. Так сильна была любовь юноши к Явителю, что даже предупреждение о страшном наказании не остановило его. Он бросился к ногам Баба, ухватился за край Его одеяния и взмолился: «Не прогоняй меня, о Учитель! Позволь мне повсюду следовать за Тобой!» «Мухаммад-Али, поднимись и будь уверен, что не расстанешься со Мною…» — с любовью ответил Баб.

Но не только Мирза Мухаммад-Али страстно стремился быть с Бабом. Охваченные сильным волнением, из толпы выбежали два товарища Мирзы Мухаммада-Али. Всех троих арестовали и бросили в одну камеру с Бабом. Им грозила большая опасность, но они радовались тому, что оказались рядом с возлюбленным Бабом!

Явитель Бога знал, что это Его последняя ночь на земле, но Он был счаст­лив как никогда. Лицо Его сияло от восторга. «Завтра наступит день Моего мученичества,— сказал Он Своим товарищам.— Сможет ли кто-нибудь из вас сейчас подняться и лишить Меня жизни?» Он добавил, что предпочитает погибнуть от рук кого-либо из товарищей, нежели от врага.

Слёзы хлынули из глаз Его друзей — невозможно было даже подумать о том, чтобы отнять столь драгоценную жизнь! Они отказались, и в камере воцарилась тревожная тишина. Вдруг Мирза Мухаммад-Али вскочил на ноги и воскликнул, что выполнит любое веление Баба, изошедшее с Его благословенных уст,— даже приказание убить Его. И тогда Баб ответил: «Сей юноша, поднявшийся, чтобы повиноваться Мне, примет мученическую смерть вместе со Мной. Я избрал Его разделить со мной этот венец».

Конечно, на самом деле Баб не хотел, чтобы кто-то из Его соратников убивал Его — Он лишь испытывал их. Явитель Бога хотел знать, кто из Его последователей действительно выполнит любое Его повеление, будь оно самым трудным на свете. Этот юноша оказался единственным, кто выразил свою готовность повиноваться Бабу несмотря ни на что. И именно он получил самую прекрасную, самую удивительную награду, бесценный дар — возможность пожертвовать своей жизнью вместе с Бабом.


 

Отряд, который должен был расстрелять Баба, возглавлял офицер по имени Сам-хан, привыкший беспрекословно исполнять приказы. Но святой, благочестивый облик Баба произвел на Сам-хана такое впечатление, что он понял — этот приказ он выполнить не в силах. Сам-хан стал умолять Баба помочь ему освободиться от презренной обязанности. Баб ответил, что если Сам-хан искренен, Бог поможет ему.

Настал день казни. Когда солдаты вошли в камеру, чтобы увести Баба, Он давал последние указания Своему преданному секретарю. Божий Явитель ещё не закончил беседу, поэтому Он обратился к солдатам: «Пока Я не продиктую всё то, что хочу сказать, никакая земная сила не заставит Меня замолчать». Увы, солдаты не вняли этим словам и забрали Его.

Сам-хан приказал привязать Баба и Мирзу Мухаммада-Али верёвками к стене во внутреннем дворе тюрьмы. Около десяти тысяч человек собралось на крышах казарм и прилегающих домов, чтобы наблюдать за этой трагической сценой. Семьсот пятьдесят солдат выстроились в ряды, прозвучал приказ стрелять. Прогремел залп, и густой дым окутал двор. Возбужденной толпе оставалось только всматриваться сквозь него, а когда дым рассеялся, знаешь, что увидели люди? Баб исчез! Юный Мухаммад-Али стоял возле стены без единой царапины — удивительным образом пули не задели его, а только перебили веревки. Поднялся страшный шум. «Сийид-и-Баб6 исчез!»

Военные бросились на поиски Баба, и где же они Его нашли? В тюремной камере — Он невозмутимо беседовал со Своим последователем. Помнишь, до этого Он говорил, что никто не остановит Его, пока Он не завершит Свою работу? Так и вышло: Баб спокойно закончил разговор со Своим секретарем, а затем столь же невозмутимо обратился к офицеру, который Его нашёл: «Я закончил беседу и готов умереть». Офицер был так поражён, что тотчас покинул это место, а позже и вовсе оставил службу.

Случившееся глубоко потрясло Сам-хана. Он приказал своим солдатам немедленно разойтись и отказался продолжить казнь Баба, даже если ему придётся заплатить за это жизнью.

Тогда продолжить казнь вызвался командир другого взвода, и снова Баба и Его преданного спутника привязали к стене. И вновь семьсот пятьдесят ружей были заряжены, прозвучал приказ стрелять, и грянул залп — на этот раз пули беспощадно изрешетили тела мучеников. Но, что удивительно — лица Баба и Его верного последователя остались нетронутыми!

После этой трагедии поднялась пыльная буря такой силы, что скрыла солнце, и тьма окутала город до конца дня. Десять тысяч человек стали свидетелями столь необычайных событий, но большинство людей всё равно не уверовало в Баба.

Так жестокие правители убили святого Баба, но они не смогли уничтожить прекрасную новую религию, которая распространилась по всему миру. Наступит время, когда все народы земли признбют Баба и Его великую жертву.

А тогда, перед казнью, Баб обратился к людям, собравшимся вокруг Него: «Если бы вы поверили в Меня… каждый из вас последовал бы примеру сего юноши — занимающего более высокое положение, чем многие из вас,— и добровольно принёс бы себя в жертву на Моём пути. Настанет день, и вы признаете Меня; но в тот день Меня уже не будет с вами».

Информация о материале

Просмотров: 1492

Покидая один город за другим, Бахаулла перенёс много мучений, но самые нестерпимые страдания Его ждали впереди. Вновь пришёл приказ о ссылке. На этот раз Благословенную Красоту отправляли в страшный город-тюрьму Акку, куда высылались самые отъявленные преступники. Это место было так ужасно, что Бахаулла назвал его «Величайшей Тюрьмой». Приказ отправиться туда был дан только Бахаулле, и Он предупредил Своих друзей и семью о больших страданиях, ожидающих Его впереди, и просил их остаться, если они не в силах перенести эти испытания. Но друзья и преданные последователи Бахауллы не вынесли бы расставания и предпочли разлуке с Ним тюрьму.

Лживые письма Мирзы Яхьи к властям принесли беды не только Бахаулле, но и самому Мирзе Яхье. Этот вероломный человек был сослан на Кипр, но некоторые из его приверженцев были отправлены в Акку и по-прежнему причиняли много горя Благословенной Красоте.

Дорога в Акку была очень трудной, но самое ужасное началось, когда изгнанники прибыли в город. Жители Акки слышали о Бахаулле только плохое, и, когда судно подошло к морским воротам, они сбежались на берег, осыпая ссыльных руганью и оскорблениями.

Все ни в чём не повинные узники были размещены в одном помещении, находящемся в самой грязной части тюрьмы. Вода, которую им приходилось пить, была затхлой, а из еды давали только сухой чёрный хлеб. В таких условиях многие друзья заболели, а кто-то и умер. Абдул-Баха, горячо любимый Сын Бахауллы, в то время ещё юноша, был постоянно на ногах, заботясь о больных. Позже некоторым заключённым позволили выходить за ворота тюрьмы, и они могли покупать более качественную пищу.

Со временем жители Акки поняли, что всё услышанное ими о Бахаулле было ложью. Абдул-Баха часто выходил в город, и постепенно люди узнали Его благородный характер; они были тронуты Его любовью и добротой ко всем. Есть много замечательных историй о том, как Абдул-Баха помогал беднякам Акки, но об этом ты сможешь прочитать в других книгах.

Информация о материале

Просмотров: 849

Некоторые люди, изучавшие Коран, были убеждены, что в 1844 году от Бога придёт новый Посланник. Но они не знали, как появится Обетованный и что это будет за человек.

Среди таких людей был Мулла Хусейн — глубоко верующий человек, убеждённый в том, что Обетованный скоро придёт. Мулла Хусейн горел желанием найти и увидеть Посланника Бога, он готов был даже отдать за Него жизнь. Мулла много молился и постился, а однажды вместе с братом и племянником отправился на поиски Обетованного. В Бушире Муллу Хусейна словно магнитом потянуло на север. Они долго шли по пыльной дороге — ведь тогда не было ни машин, ни поездов, ни самолетов. Наконец вдали показался город Шираз.

Подходя к воротам Шираза, Мулла Хусейн задался вопросом: «Это ли город моего сердца, город, где найду я Обетованного?» Позднее он не мог объяснить, почему так поступил, но попросил брата и племянника отправиться в одну из мечетей города, пообещав присоединиться к ним позже для совершения вечерней молитвы, а сам остался у городских ворот. Однако Мулла Хусейн недолго пребывал в одиночестве. Вскоре к нему подошёл Юноша, Он обнял и поприветствовал Муллу Хусейна с нежностью и любовью. Мулла Хусейн не был с Ним знаком и очень удивился такому обхождению. Незнакомец пригласил его в Свой дом, а на слова Муллы Хусейна о том, что он должен встретиться с братом и племянником, Юноша ответил: «Предоставь их воле Бога. Он защитит их и позаботится о них». Мулла Хусейн был совершенно очарован этим необыкновенным, удивительным Человеком и покорно последовал за Ним.

Ты догадываешься, Кто был этим незнакомцем? Конечно же, Баб. А произошло это в ночь на 23 мая 1844 года.

В ту ночь Баб открыл Мулле Хусейну, что Он и есть Посланник Бога, Обетованный. Сперва Мулла Хусейн не поверил этому, но из уст Баба полились Святые Слова Бога — у Баба был чарующий и удивительный голос, обладавший великой духовной силой. Сердце Муллы Хусейна вознеслось в прекрасный мир духа, и, будучи человеком праведным, он вдруг осознал, что именно Баб, и никто иной,— Посланник Божий, которого так ждали люди!

В эту удивительную ночь Сам Баб любезно преподносил ему угощение, и Мулла Хусейн чувствовал, что ужинает на небесах — далеко-далеко от этого мира! Баб продолжал воспевать прекрасные и мелодичные божественные стихи, и сила их была столь велика, что сердце Муллы Хусейна трепетало от счастья и восторга. Незаметно наступило утро, а он как будто пребывал во сне — всю ночь Мулла Хусейн слушал Баба и совсем забыл о времени!

Баб попросил Муллу Хусейна пока не рассказывать о Нём — новом Посланнике Бога. Затем Баб добавил, что помимо Муллы Хусейна ещё семнадцать человек должны разыскать Его без посторонней помощи. Именно так всё и произошло! Один за другим эти люди нашли Баба — через молитвы, сны и видйния. Этих людей называют «Буквы Живого».

Последним из тех, кто отыскал Баба, был молодой человек по имени Куддус. Но это уже другая история, и ты сможешь прочесть её чуть позже.

Информация о материале

Просмотров: 760

Эта история произошла в то время, когда Баб находился в городе Исфахане, в Персии. Как-то вечером человек по имени Мирза Ибрагим пригласил Его на званый ужин. Приём был столь великолепен, что многие гости говорили: «Никто из высокопоставленных или богатых людей города ещё никогда не устраивал ничего подобного!» Теперь ты можешь представить себе, как уважали Баба жители этого города.

В тот вечер Мирза Ибрагим рассказал Бабу о своём брате, у которого не было детей, и попросил Его помолиться о рождении ребёнка. Баб взял немного еды со Своей тарелки и передал Мирзе Ибрагиму с просьбой отнести брату и его жене. «Пусть они съедят это вместе,— сказал Он.— Тогда их желание исполнится».

Так эта супружеская пара и поступила, а вскоре родилась девочка — прекрасная словно ангел. Её родители были очень счастливы, ведь этот ребёнок был их заветным желанием! Позже их любимая дочь вышла замуж за старшего сына Бахауллы, Абдул-Баха. Бахаулла называл её Мунира, что означает «излучающая свет» или «исполненная света». Мы зовём её Мунира Ханум.

Информация о материале

Просмотров: 1310

Одним из чудесных обещаний Бога относительно Дела Его в этот День было обещание, что эта религия (Вера Бахаи) принесёт свет, который рассеет тьму. Вера Бахаи установит величайший мир, способный объединить всю планету под покровом Его могучего Древа.

А чтобы исполнить это обещание, Бахаулла оставил нам духовное сокровище, которое Бог не давал ещё ни одной религии прошлого. То была прекрасная, божественная Личность Абдул-Баха, младшего и самого любимого Сына Бахауллы. Бог наделил Абдул-Баха особой силой, и Бахаулла обещал нам, что она защитит Его Веру так, что ни одна земная сила не сможет внести в неё разлад.

Именно так и произошло. Попытки многих неверных последователей навредить Делу Бога и расколоть его на враждующие группы не увенчались успехом. Абдул-Баха стойко оберегал единство и безопасность Дела Бога.

Последователям Благословенной Красоты казалось, что их сердца навсегда разбиты, но благодаря великому духу Абдул-Баха они вскоре нашли утешение, обрели надежду и огромную радость.

В одной из самых важных Своих Скрижалей Бахаулла посвятил Своему возлюбленному Сыну такие слова: «Мы соделали Тебя убежищем для всего рода человеческого, щитом для всех сущих на небесах и на земле, твердыней для всякого, кто верует в Бога, Несравненного, Всеведущего».

Примечания

1 Иноверец — тот, кто исповедует иную по сравнению с чьей-либо веру, иную религию.

2 Всевышний — одно из имён Бога.

3 Баби — последователи Баба.

4 Визирь — титул министра, крупного чиновника, занимающего высокое положение в некоторых странах Ближнего и Среднего Востока.

5 Десница — старинное название правой руки, а также вообще рука.

6 Сийид-и-Баб — так жители Персии обращались к Бабу. (Сийид — потомок Пророка Мухаммада.)

7 Благословенная Красота, Предвечная Красота — другие имена Бахауллы.

8 Цирюльник (устар.) — парикмахер.

9 Учитель — Абдул-Баха.

10 Возлюбленный Миров — Бахаулла.

Информация о материале

Просмотров: 962

Ты знаешь из предыдущей истории, что Бахауллу заковали в цепи, сняв с Него обувь и чалму. Явителя Бога, точно какого-то преступника, заставили пройти пешком под палящим солнцем долгий путь. До ареста Бахаулла был очень богатым и известным человеком, и в Персии весьма ценилось такое положение. Как только Его арестовали, люди стали разрушать и грабить Его дома. Жена и дети Бахауллы, среди которых был восьмилетний Абдул-Баха, в одночасье лишились всего и были вынуждены прятаться в руинах своего дома… Можно представить, чту они пережили — ведь в любой момент кто угодно мог прийти и убить их.

Бахауллу бросили в ужасную тюрьму Сиях-Чаль, которая находилась под землей. Её название переводится как «Чёрная яма». Раньше в этом месте хранили воду, там было темно, сыро и грязно. Цепь, в которую заковали Бахауллу, соединяла и многих других баби, и когда один человек шевелился, это причиняло боль всем остальным пленникам. Более того, на шею Бахауллы надели ещё одну цепь — такую тяжёлую, что Ему приходилось подпирать голову палкой.

Но Бахаулла был счастлив. Бог поведал Ему в этой тюрьме о том, что Он есть Обетованный. Хочешь знать, как это произошло?

Однажды ночью Бахаулла услышал такие слова: «Воистину, Мы даруем Тебе победу силою Твоей и Твоего Пера. Не печалься тому, что выпало Тебе, и не страшись ничего, ибо Ты в безопасности. Вскоре Господь поднимет… людей, что помогут Тебе, через Тебя Самого и имя Твоё…»

Благодаря дивному присутствию Бога тюрьма стала похожа на рай. Остальные баби тоже были счастливы, ведь они могли принять страдания за новую религию Бога! Вместо того чтобы горевать и плакать, они пели. И пели так громко, что шах слышал их в своём дворце!

Ежедневно стражники уводили одного из баби на казнь. Каждый из них был готов умереть за новую Божию Веру. Перед тем как уйти, верующие подходили к Бахаулле, радостно обнимали Его и просили благословить их.

Явитель Бога провёл в этой страшной тюрьме четыре месяца. Ему пришлось многое пережить, Он подорвал Своё здоровье, а шрамы от цепей остались на Его теле на всю жизнь. Бахауллу выпустили из заключения, приказав навсегда покинуть страну. О том, как это произошло, ты узнаешь из следующей истории.

Информация о материале

Просмотров: 593

Слуга Бахауллы, который часто сопровождал к Нему друзей, однажды заметил, что никто из верующих не мог глядеть Бахаулле прямо в лицо — так же, как мы не можем смотреть на солнце.

Эта история случилась с одним бахаи, прибывшим на паломничество в Акку. Целых девять месяцев почти каждый день он получал доступ в присутствие Бахауллы. Этот верующий очень хотел взглянуть в лицо Благословенной Красоты, но всякий раз, находясь рядом с Ним, почему-то был не в силах это сделать...

На одной из встреч Бахаулла попросил слугу подать чай этому паломнику. И когда бахаи брал чашку, его взгляд упал на лицо Бахауллы. В ту минуту этому человеку казалось, что мир остановился; верующий пришёл в растерянность и изумление от того, что увидел. Он просто не мог отвести глаз от лица Божиего Явителя!

Через некоторое время Бахаулла сказал ему: «О, посмотри, что ты наделал! Ты пролил чай и испортил свою одежду!» Так оно и было: паломник уронил чашку, горячий чай пролился и обжёг его, но он ничего не заметил — ведь он смотрел в лицо Благословенной Красоте!

Информация о материале

Просмотров: 645

Те, кто ненавидел Бахауллу, поняли, что убить Его не так-то просто. Один шейх, злобный враг Бахауллы, попытался уничтожить Его другим способом: он стал писать шаху Персии доносы с клеветой на Бахауллу. Явитель Бога приглашал этого шейха встретиться с Ним лично, чтобы тот мог узнать о Вере и убедиться в её пользе для человечества. Сначала шейх согласился на встречу, но в последний момент испугался и не пришёл. И вот этот человек посылал шаху одно за другим лживые письма. В конце концов шах поверил этим россказням и дал врагам Бахауллы указание действовать против Него.

Теперь у шейха были развязаны руки. Для начала он созвал религиозных лидеров Ислама на встречу в Багдаде и попытался уговорить их начать «священную войну» против Бахауллы. Но старший из них отказался участвовать в этой затее, и коварные планы шейха рухнули. Духовенство решило послать к Бахаулле набожного и справедливого человека, чтобы тот задал Ему конкретные вопросы и выяснил правду о Вере Баба.

Этот честный человек подготовил вопросы, чтобы потом представить отчёт муллам, и пошёл к Бахаулле. В Его присутствии тот исполнился восхищения от святого нрава, благочестия, удивительных знаний и мудрости Бахауллы. Блестящие и вместе с тем простые ответы Бахауллы поразили этого человека, и он сообщил Бахаулле о том, что священнослужители хотят, чтобы Он сотворил чудо.

Ты знаешь, в прошлом все Богоявления совершали чудеса по собственной воле. Абдул-Баха говорит, что когда люди пытались испытывать Их и просили сотворить чудо, подтверждающее, что Они от Бога, Посланники всегда отказывались. И ты можешь представить себе, как все удивились, когда Бахаулла согласился на условия, выдвинутые священнослужителями!

Благословенная Красота ответил: «Несмотря на то, что у вас нет никакого права просить о сём, поскольку лишь Бог может испытывать Свои творения, а не они — Бога, тем не менее Я согласен…» Бахаулла добавил, что исполнит то, что они хотят, но предостерёг их, что Дело Бога не какой-нибудь театр, где люди могут ожидать зрелища в любую минуту. Бахаулла просил передать священнослужителям, что им нужно выбрать одно чудо, записать его, а если Бахаулла всё исполнит, они должны будут признать истинность Его Веры.

Тот человек был удовлетворён достойным ответом. Поднявшись, он произнёс: «Ну, что же, у меня больше нет вопросов». Затем мудрец поцеловал колено Бахауллы и вышел. Он был уверен, что другие будут тоже удовлетворены.

Но в действительности священнослужители не ожидали, что Бахаулла примет вызов, и не на шутку испугались: «А что, если Бахаулла сотворит чудо? — думали они.— Тогда мы будем вынуждены признать Его!» Они так и не удостоили Бахауллу ответом.

А тот честнейший человек, который вёл переговоры, не смел после этого встретиться с Бахауллой. Он только послал записку: «Мне стыдно за поведение моих собратьев». Потом он часто рассказывал людям правду о происшедшем — о величии Бахауллы и о трусливом поведении священнослужителей.

Информация о материале

Просмотров: 800

В Акке жил шейх по имени Махмуд. Когда он был ещё маленьким мальчиком, один набожный старец сказал ему и его отцу, что Обетованный всех времён освятит Своим присутствием Акку. Мудрец так же поведал, что отец шейха Махмуда не доживёт до этого дня, но мальчику доведётся увидеть Обетованного. При этом старец весьма серьёзно предупредил шейха Махмуда, что тот должен быть начеку, и рассказал ему о знаках, по которым можно будет узнать Божиего Явителя. Он будет говорить на фарси, персидском языке (жители Акки в основном говорили по-арабски), и будет жить «на верху длинной лестницы».

Шейх Махмуд вырос и редко вспоминал слова старца, а к тому времени, когда Бахаулла прибыл в Акку, и думать о них забыл. Он и представить себе не мог, что этот Узник и есть Обетованный! Напротив, шейха Махмуда очень раздражало присутствие Бахауллы в Акке, потому что он полагал (как и многие, кто слышал клевету о Бахаулле), что Узник — неверный.

Время шло, и жизнь шейха Махмуда омрачалась мыслью о том, что такой человек, как Бахаулла, всё ещё в Акке. И настал день, когда он больше не мог этого вынести — он решил убить Бахауллу. Не сказав никому ни слова, он, спрятав под одеждой оружие, направился прямо к казармам, где содержался Бахаулла.

Стражник остановил его у ворот и пошёл доложить Бахаулле, что какой-то человек хочет Его видеть. Ожидая его возвращения, шейх Махмуд разглядывал длинную лестницу, ведущую к камере Бахауллы, но это не напомнило ему о предсказании набожного старца, услышанном в детстве. Вскоре стражник вернулся с посланием, от которого шейх Махмуд потерял дар речи. Бахаулла просил передать следующее: «Пусть сначала он вы­бросит оружие и тогда войдёт».

Шейх Махмуд был потрясён. Никто не видел спрятанного оружия, как же Бахаулла о нём узнал? Домой этот человек вернулся в смятении. Прошло какое-то время, но шейх Махмуд так и не смог преодолеть свой гнев — он считал, что, как добрый мусульманин, обязан убить Бахауллу!

В другой раз шейх Махмуд направился к тюрьме уже без оружия. Он был сильным человеком и думал, что сможет расправиться с Бахауллой голыми руками. Вновь шейх Махмуд в ожидании стражника, который пошёл сказать о нём Бахаулле, смотрел на длинную лестницу... На этот раз ответ Бахауллы был таков: «Скажите ему, пусть сначала он очистит своё сердце и тогда войдёт». Шейх Махмуд не мог в это поверить — откуда Бахаулла знал, что у него на душе?

Вскоре после этого шейх Махмуд во сне увидел набожного старца и вспомнил его слова. И вдруг его осенило, что Бахаулла и был тем самым Обетованным, о котором предупреждал старец! Он вернулся в тюрьму, прошёл к Бахаулле и пал ниц перед своим Господином. Позже он стал Его преданным последователем.

В то время бахаи ещё не впускали в тюрьму, но, несмотря на это, жаждущие души приходили из отдаленных уголков Персии, чтобы увидеть Бахауллу. Бывало, что они проводили в пути шесть месяцев! И шейх Махмуд стал помогать этим бахаи проникать в город. Иногда он через стены перекидывал верёвки, по которым друзья могли взобраться на стену; иногда выходил из города днём, а вечером возвращался с бахаи, который шёл впереди него и нёс фонарь, чтобы все думали, что это слуга.

Информация о материале

Просмотров: 982

 К Международному Сообществу бахаи принадлежат общины последователей Бахауллы во всех странах мира, представленные избранными ими административными органами бахаи. Сообщество аккредитовано при Экономическом и Социальном Совете и Международном Детском Фонде Организации Объединенных Наций в качестве международной неправительственной организации с консультативным статусом и тесно сотрудничает с другими специализированными учреждениями ООН.

 Цель религии бахаи - осуществить единство человечества и достичь всеобщего мира. Бахаи считают, что человечество в процессе эволюции расширяло круг своего единства, сперва в рамках семьи, затем племени, города-государства и нации - до настоящего момента, когда благодаря новым условиям мировое единство и мир становятся доступными, необходимыми и даже неизбежными.

 Единство, которое имеют в виду бахаи, - единство в разнообразии: мировая федеративная система, в которой объединено бесконечное разнообразие, составляющее само по себе богатство целого. В такой федерации прекратятся межнациональное соперничество, ненависть и интриги, а расовая вражда и предрассудки будут заменены дружбой, взаимопониманием и сотрудничеством. Причины религиозных споров будут удалены навсегда, будет развиваться экономическое сотрудничество между всеми частями мира. Исчезнут нищета, с одной стороны, и огромное накопление собственности - с другой.

 Ликвидация войн - первый великий шаг к этой цели - является в настоящее время одной из самых неотложных проблем, стоящих перед народами мира. Несмотря на все препятствия, стоящие на пути к прогрессу в этой области, бахаи уверены, что она найдет свое решение в течение ближайших десятилетий. Этот великий шаг устранит причину невероятных страданий и освободит человечество от тяжелого бремени расходов на вооружение, предоставив ему возможность использовать свои средства на созидательные цели.

 Такое достижение, которое, несомненно, потребует некоторого политического объединения, тем не менее рассматривается бахаи как всего лишь промежуточный этап - Малый Мир - на пути к постепенному строительству истинного всеобщего мира, при котором все народы достигнут осознания мирового единства. Чтобы помочь в деле достижения Малого Мира и в качестве необходимой подготовки к Наивеликому Миру, бахаи посвящают свою деятельность ликвидации предрассудков, сглаживанию конфликтов и продвижению взаимопонимания и сотрудничества на всех уровнях человеческого общества. В этих усилиях ими руководят и их поддерживают мудрость и вдохновение, которые они находят в Писаниях своей Веры, где есть, например, такие отрывки:

 "О дети людей!

 Разве не знаете, ради чего создали Мы вас всех из одного и того же праха? Ради того, чтобы ни один из вас не возвеличился перед другим. Размышляйте в сердцах ваших во всякое время о том, как созданы были. Из одного и того же вещества создали Мы всех вас, посему надлежит вам стать подобно единой душе, шагать как бы единой стопой, есть едиными устами и обитать в одной стране, дабы от сокровенного вашего существа, от ваших деяний и поступков явлены были знамения единосущия и суть отрешения. Таков Мой совет вам, о сонм света! Внемлите совету сему, дабы обрести вам от плодов святости с древа дивной славы". (Бахаулла, Сокровенных Слов, # 68 с арабского)

 "Шатер единства поднят; не смотрите друг на друга, как на чужих. Вы плоды единого древа, листья единой ветви". (Крупицы из Писаний Бахауллы CXII)

 "Обратитесь к распространению благосостояния и спокойствия среди детей человеческих. Направьте свой ум и свою волю к воспитанию народов и племен земли, дабы, быть может, разногласия, их разделяющие, были силою Наивеликого Имени стерты с лица земли и все человечество стало поддерживать единый Порядок и стало обитать в едином Граде. Озарите и освятите сердца ваши; да не осквернятся терниями ненависти и шипами злобы. Вы обитаете в одном мире и созданы были во исполнение одной Воли. Благословен, кто общается со всеми людьми в духе предельной доброты и любви" (Крупицы из Писаний Бахауллы CLVI)

Информация о материале

Просмотров: 647

 Учение бахаи прививает свободные от страха представления о смерти и дает уверенность в жизни, пределы которой простираются далеко за грань краткого земного существования. Бахаулла говорит:

 "О сын человеческий!

 Ты Мое владение, а владение Мое нерушимо; отчего боишься разрушения? Ты Мой свет, а свет Мой негасим; отчего страшишься угасания? Ты Моя слава, а слава Моя неувядаема. Ты платье Мое, а его не износить. Пребывай же в любви Моей, и да обретешь Меня в царстве славы" (Сокровенные Слова, # 14 с арабского)

 Комментируя уверенность в том, что жизнь души продолжается в вечности, Абдул-Баха написал:

 "Считать, что после смерти тела дух погибает, - то же, что вообразить, будто сломав клетку, мы погубим и птицу в ней, хотя птице незачем бояться разрушения клетки. Наше тело подобно клетке, дух подобен птице. Мы видим, что без клетки эта птица летает в мире сна; поэтому, если клетка сломается, птица будет существовать и дальше. Ее чувства станут даже более сильными, восприятие увеличится, ее радость возрастет". (Ответы на некоторые вопросы, глава 61)

 Чтобы пролить свет на жизнь и смерть, Писания бахаи сравнивают физическую смерть с рождением души на новой ступени существования, с рождением ребенка в этом мире.

 "В мире естества человек на своем пути к царству человеческому прошел некоторые последовательные стадии. На каждой стадии своего развития он развивал способности для перехода на следующую ступень и в следующее состояние. Пока он принадлежал к царству минералов, он достигал способности к переходу в царство растений. В царстве растений он претерпел перемены, нужные для перехода в мир животных, оттуда же - перешел далее на ступень, или в царство человека. Во всем этом странствии он потенциально был человеком.

 В начале своей жизни человек был эмбрионом в мире матки. Там он обрел способности, необходимые для человеческого существования. Силы и способности, нужные для этого мира, были даны ему в этих ограниченных условиях. В этом мире человеку нужны глаза - он их потенциально получил в предыдущем. Ему нужны уши - он получил их готовыми к употреблению в новых условиях существования. Способности, необходимые в этом мире, были даны ему в мире матки, поэтому, когда он входит в царство земного существования, он не только обладает всеми необходимыми функциями и способностями, но и обладает определенными резервами для ожидающего его материального существования.

 Поэтому в этом мире он должен готовить себя к последующей жизни. То, что ему нужно в мире Царства, он должен приобрести здесь. Так же как он готовился в мире матки, приобретая способности, нужные в этом мире естества, точно так же он должен приобрести в этом мире качества, необходимые для небесного существования.

 Что же ему будет нужно в Царстве, что превосходит жизнь и пределы сей смертной сферы? Тот, дальнейший, мир - мир святости и сияния; поэтому в этом мире нужно приобрести соответствующие божественные качества. В том мире нужны духовность, вера, неколебимость, знание о Боге и любовь к Нему. Это он должен обрести в нынешнем мире, так, чтобы после вознесения из Царства земного в небесное он нашел все, что ему нужно для вечной жизни, готовым.

 Тот мир небесный - несомненно, мир света; поэтому человеку нужно здесь получить озарение. Тот мир - мир любви; необходима любовь к Богу. То мир совершенств; добродетели, или совершенства, следует обрести. Тот мир оживляем дыханием Святого Духа; искать его мы должны в этом мире. То мир жизни непреходящей; ее следует достичь в этом скоротечном существовании" (Abdu'l-Baha. The Promulgation of Universal Peace. Wilmette, Ill.: Baha'i Publishing Trust, 1982, p. 225-226)

Информация о материале

Просмотров: 620

 Согласно учениям бахаи, структура человеческой жизни не случайна, но согласуется с определенными основными принципами и нормами. Главное назначение человека в жизни - обнаружить эти принципы и нормы и действовать в соответствии с ними. Иными словами: искать истину и следовать ей.

 Для поисков истины человек располагает четырьмя средствами, каждое из которых необходимо, но не безошибочно.

 Первое средство - чувства. Они - главные двери к познанию окружающего мира, но, как известно, они же могут и вводить в заблуждение.

 Второе средство - разум. Разум оценивает данные, которые передают ему чувства, и строит теории, освещающие сведения, которые получает человек. Однако предпосылки, на которых строится мышление, могут оказаться ошибочными или же ошибочным может оказаться весь процесс мышления. Поэтому он требует постоянной проверки.

 Третье средство - традиция, опыт, накопленный прошлыми поколениями. Это источник мудрости, испытанной столетиями. Тем не менее, это средство также хранит в себе массу ошибок и суеверий. Поэтому человек никогда не должен слепо следовать традициям или учению других людей, не изучив их на основе разума и опыта.

 Четвертое средство - вдохновение. Это таинственная способность, которую нельзя объяснить, но которую часто испытывают. Это озарение ума человека знанием или идеей, которые он не приобрел учебой или мышлением. Ученые и мастера искусства умеют пользоваться этим средством. История показывает, что против многих людей, считавших, что их идеи были порождены вдохновением, восставали другие, с такими же притязаниями на вдохновение. Плоды воображения могут быть ошибочно приняты за прилив вдохновенной истины.

 Научиться сочетанию этих средств, вместе с тем избегая связанных с каждым из них ошибок, - один из важнейших уроков жизни.

 Однако человек - не одинокое существо, а часть человеческого общества, имеющего свойственные ему структуры и нормы. Именно служа обществу и продвигая его интересы, человек может лучше всего развивать свои собственные способности. Развитие человека и развитие общества бахаи рассматривают как два взаимозависимых и укрепляющих друг друга процесса.

 Именно в своих отношениях с окружающим его обществом человек сможет найти критерий, который поможет ему в его поисках истины, а также сможет применять на практике качества, которые не только служат человечеству, но также ведут к духовному росту его собственной личности.

Информация о материале

Просмотров: 629

 Учение бахаи отбрасывает традиционные представления о Боге, которые были характерны для человечества на ранних стадиях его развития, и рассматривает всякие попытки описать Бога в Его сущности как бесполезные. По поводу сущности Бога Бахаулла написал:

 "Всякому проницательному и озаренному сердцу очевидно, что Бог, непостижимая Сущность, небесное Естество, неизмеримо возвышен над любыми людскими определениями, такими, как телесное существование, спуск и восхождение, исход и возвращение. Далеко от славы Его было бы стремление воздать Ему соответствующую хвалу либо сердцу человеческому постичь Его бездонную тайну. Он всегда был и есть сокрыт в предвечной бесконечности Своей Сущности и пребудет в Бытии Своем вовеки сокрыт от человеческого взора. "Взоры не постигают Его, но Он постигает взоры: Он - милующий, ведающий"" (Крупицы из Писаний Бахауллы XIX)

 Утверждать, что познание сущности Бога для человека невозможно, не означает отрицать постоянного воздействия Его Воли во всем мироздании. Во многом из написанного Бахауллой говорится о том, как человек может узнать о воле своего создателя и тем проявить скрытые возможности, которыми наделена его наисокровенная сущность. Следующий отрывок иллюстрирует развитие этой темы в Писаниях бахаи:

 "Создав мир и все в нем живущее и движущееся, прямым воздействием Своей верховной и безграничной Воли Он пожелал даровать человеку исключительное отличие и способность познать Его и Его любить, способность, которую следует рассматривать как первоначальный толчок и изначальную цель, положенную в основу мироздания... На внутреннюю сущность всякой сотворенной вещи Он пролил свет одного из Своих имен и сделал ее восприемницей славы одной из присущностей Своих. На внутренней же сущности человека собрал Он сияние всех имен и присущностей Своих и сделал ее зерцалом Своей сути. Единственный из всех творений наделен человек столь великой милостью и столь неизбывной щедростью.

 Эти силы, которыми Дневное Светило Божественной щедрости и Источник небесного руководства наделил сущность человека, лежат тем не менее скрытыми в нем так же, как в свече скрыто пламя и потенциально присутствуют в лампе лучи. Свет этих сил может скрываться мирскими желаниями, подобно тому, как свет солнца может быть скрыт пылью и грязью, покрывающими зеркало. Ни свеча, ни лампа не загораются сами по себе, без внешней помощи, так же, как не может зеркало самостоятельно очиститься от грязи. Ясно и очевидно, что до тех пор, пока не зажжен огонь, лампа не горит, и до тех пор, пока грязь не счищена с зеркала, оно не может ни являть лик солнца, ни отражать его свет и славу.

 И поскольку не может быть ни связи, ни прямого общения между единым истинным Богом и Его творением и не может быть никакого сходства между преходящим и Вечным, условным и Абсолютным, Он повелел, чтобы во всякий век и во всяком Божественном распорядке в царствах земли и небес являлась чистая и беспорочная Душа. Этому утонченному, этому таинственному и эфирному Существу Он даровал двойную природу - физическую, принадлежащую к миру материи, и духовную, рожденную от сущности Самого Бога". (Крупицы из Писаний Бахауллы XXVII)

 Бахаи находят в Бахаулле, последней из этих уникальных личностей, великих Учителей человечества, источник духовной энергии для индивидуального роста и для деятельности своих общин по объединению человеческого рода.

Информация о материале

Просмотров: 604

 Созвучная с положением о необходимости для души пройти земную жизнь, чтобы развить качества, необходимые для вечного странствия, в Писаниях бахаи получила широкое развитие тема духовных качеств и их приобретения. Тому примером следующий отрывок:

 "Будь щедр в изобилии, благодарен в нужде. Будь достоин доверия ближнего твоего и взирай на него со светлым и дружелюбным лицом. Бедному будь сокровищем, увещевателем - богатому, ответом - на крик страждущего, и храни в святости свое ручательство. Будь честен в суждении, сдержан в речи. Не будь несправедлив ни к кому, являй кротость по отношению ко всем. Будь подобен лампе для тех, что блуждают в темноте, радостью - для огорченных, морем - для жаждущих, убежищем - для скорбящих, поддержкой и защитником - для жертвы угнетения. Да будут все деяния твои отличены чистотой и прямотой. Будь домом страннику, бальзамом - страдающему, беженцу - бастионом. Слепому будь глазами, блуждающим во тьме - путеводным светом к стопам их. Будь украшением лика истины, венцом чела верности, столпом храма праведности, вдохом жизни для тела человечества, стягом воинства справедливости, светочем над небосклоном добродетели, росой на почву человеческого сердца, ковчегом в океане познания, солнцем в небесах щедрости, драгоценностью в диадеме мудрости, сияющим светом в небосводе твоего поколения, плодом на древе смирения". (Крупицы из Писаний Бахауллы CXXX)

Информация о материале

Просмотров: 606

 Согласно религии бахаи, история человечества - продолжение физической эволюции Вселенной. По мнению бахаи, в прогрессе общества участвуют те же факторы, что и в прогрессе отдельного человека.

 Замечательным в истории человечества было появление выдающихся общественных гениев, или Учителей, таких, как Будда, Зороастр, Моисей, Иисус, Мухаммад, - иными словами, основоположников великих религий, слова и деяния которых в течение многих столетий повсеместно влияли на мысли и действия людей. Бахаи рассматривают это явление как действующее на социальном уровне безошибочное, порожденное Откровением вдохновение. В появлении таких вдохновляющих учителей и в приносимом ими Откровении бахаи видят движущий импульс эволюции человеческого общества и свет, которым руководствуется человек в своих поисках истины.

 Этот процесс представляет собой способ, через который человечество узнает преднамеренную Богом структуру человеческой жизни от Самого Бога, этого Центрального Источника, Творца и Опоры всей Вселенной, чья сущность совершенно непостижима человеку, но чьи цели различимы в учении и деяниях этих великих Учителей, или Посланников.

 Бахаи рассматривают все великие религии как исходящие от Бога и как первоначально истинные вероучения. Однако учение каждой религии состоит из двух частей: первая содержит основные и неизменные истины, присущие всякой религии; вторая содержит законы, относящиеся к внешним формам и обрядам, а также к коллективной жизни общины. Они меняются от эпохи к эпохе, с развитием человека. Именно эти перемены и не дали человечеству увидеть единство религий и относительность религиозной истины. Конфликты между религиями нарастали благодаря накоплению созданных человеком догматов и суеверий, повлекших за собой мрак и раздоры.

 Бахаи верят, что Бахаулла, основоположник их Веры, самый последний по времени из Явленных Учителей и что Его цель - уничтожить барьеры, разделяющие людей, и объединить человечество.

 Уже с девятнадцатого века мы стали свидетелями развала непригодных социальных структур и представлений, которые разделяли человечество и препятствовали прогрессу. Так, Писания бахаи утверждают, что цель религии - содействовать становлению гармонии и единства и что, если она становится источником ненависти и раздора, лучше вообще обойтись без религии.

Информация о материале

Просмотров: 954

 Вера бахаи - независимая религия, а не секта какой-нибудь другой веры. Ее цель - внести изменения в личные ценности и преобразовать общество. Поэтому ее учение и заповеди, ее система организации и администрации, которые основаны на подлинных Священных Писаниях Веры, касаются всех аспектов индивидуальной и коллективной жизни и проливают свет на моральные и социальные вопросы. Вера бахаи признает принцип равных прав, возможностей и привилегий мужчин и женщин, настаивает на необходимости обязательного обучения, рассматривает различные религии как этапы постепенного раскрытия духовной истины, усматривает фундаментальную гармонию между наукой и религией, стремится к устранению крайностей нищеты и богатства, запрещает рабство, аскетизм, нищенство и монашество, запрещает употребление алкоголя и наркотиков, за исключением случаев, когда они необходимы для лечения, предписывает единобрачие, поддерживает принцип целомудрия как мужчин, так и женщин до брака и абсолютной верности супругов, затрудняет развод, подчеркивает необходимость строгого подчинения своему правительству и невмешательства в политические дела, возвышает любую работу, выполняемую в духе служения другим, до уровня богослужения, настоятельно советует создать или выбрать вспомогательный международный язык и намечает схему тех учреждений, которые должны установить и увековечить всеобщий мир.

 Ниже следует более подробное описание некоторых принципов этого учения.

Информация о материале

Просмотров: 644

 Административный Порядок бахаи состоит, с одной стороны, из ряда избираемых Собраний - Местных, Национальных и Всемирного, - которые пользуются религиозной властью над общиной, с другой - из групп компетентных и опытных лиц, назначенных, чтобы поощрять и давать советы духовным Собраниям и общинам бахаи. Эти лица, называемые Советниками, не выполняют функций священников и не имеют власти над Собраниями. Они представляют собой лишь подателей советов, но в этом качестве оказывают большую помощь развивающимся общинам.

Местные Духовные Собрания

 Местные Духовные Собрания уже упоминались выше. Они избираются раз в год, несут ответственность за организацию - непосредственно либо через назначаемые ими комитеты - общей деятельности общины и заботятся о благосостоянии ее членов. По последним подсчетам, в мире имеется около двадцати тысяч Местных Духовных Собраний.

Национальные Духовные Собрания

 В каждой стране, где существует достаточно большая община бахаи, избирается также национальный совет, называемый Национальным Духовным Собранием. Он также избирается один раз в год тайным голосованием по системе двухстепенных выборов. Взрослые бахаи во всей стране избирают делегатов, которые собираются на национальном съезде во время праздника Ризван и избирают из всего состава национальной общины бахаи девять членов Национального Духовного Собрания на следующий год. Национальное Духовное Собрание несет ответственность за управление делами общины бахаи и за организацию всей деятельности в национальном масштабе. В 1991 году число Национальных Духовных Собраний достигло 155, включая новые Национальные Духовные Собрания Советского Союза, Румынии и Чехословакии.

Всемирный Дом Справедливости

 Раз в пять лет все действительные члены Национальных Духовных Собраний избирают тайным голосованием членов Международного Собрания, называемого Всемирным Домом Справедливости. Это Собрание представляет собой верховный орган международного сообщества бахаи и размещается в Хайфе (Израиль).

Советники

 Советники - выдающиеся и преданные бахаи, назначаемые каждые пять лет Всемирным Домом Справедливости. В настоящее время число Советников достигает 81. Девять из них работают во Всемирном Центре бахаи в Хайфе и подотчетны Всемирному Дому Справедливости в координации деятельности пяти Континентальных Коллегий Советников. Остальные 72 Советника ведут работу на разных континентах, а именно,

 18 - в Африке,

 17 - в Северной и Южной Америках,

 18 - в Азии,

 9 - в Австралии и Океании,

 10 - в Европе.

 Каждая Континентальная Коллегия Советников назначает на пятилетний срок членов Вспомогательных Коллегий, помогающих им в работе по поощрению и выдаче советов Местным Духовным Собраниям и отдельным бахаи. В настоящее время число членов Вспомогательных Коллегий достигает 702:

 180 - в Африке,

 171 - в Северной и Южной Америках,

 216 - в Азии,

 63 - в Австралии и Океании,

 72 - в Европе.

Информация о материале

Просмотров: 582

 Брак обуславливается прежде всего согласием обеих сторон, а затем родительским разрешением. Существенная часть брачной церемонии очень проста: жених приносит в дар невесте небольшое приданое, и каждый из них произносит полагающуюся в этом случае строфу в присутствии двух свидетелей, допущенных Духовным Собранием. Затем брак удостоверяется Местным Духовным Собранием. Как и все другие социальные законы бахаи, брак подчинен гражданским законам страны.

Информация о материале

Просмотров: 679

 В Вере бахаи власть проистекает из Писаний Бахауллы, поддержанных авторитетными толкованиями Его преемников, а именно Абдул-Баха и Шоги Эффенди. Эти тексты легли в основу законов, постановлений и принципов Веры.

 В Своей книге законов Бахаулла учредил Всемирный Дом Справедливости и уполномочил его издавать законы по всем вопросам, которые Священное Писание оставляет открытыми, а также отменять свои собственные законы в соответствии с изменяющимися условиями. Однако Дом Справедливости не уполномочен отменять законы, данные в Писании.

 Таким образом, Писание придает религии бахаи, с одной стороны, необходимую устойчивость, с другой - жизненно важный элемент гибкости, благодаря возложенным на Всемирный Дом Справедливости полномочиям разрабатывать дополнительное законодательство.

 Всемирный Дом Справедливости принимает решения по вопросам мирового значения. Национальные и Местные Духовные Собрания принимают решения по вопросам национального и местного значения в соответствии с различными условиями, существующими в пределах их юрисдикции.

 Только избранные Духовные Собрания облечены полномочиями в общине бахаи. Они могут предоставить известную долю административной власти назначенным ими комитетам или отдельным лицам, но только в пределах конкретного круга ведения, причем эти лица всегда подотчетны избранному учреждению, которое их назначило.

 Каждый бахаи имеет право и свободу участвовать в выборах Собраний, сотрудничать во всех видах деятельности общины, высказывать свое мнение и использовать силу индивидуальной инициативы для стимуляции общины. Однако взаимоотношение между отдельным бахаи и общиной основано на принципе единства, на необходимости сохранять целостность общества. Поэтому свобода отдельного лица не абсолютна, а ограничена соображениями более высокого порядка - благом общества. Кроме того, отдельное лицо не имеет никакой власти над каким-либо другим человеком или учреждением. Право принимать решения принадлежит избранным Собраниям. На отдельных лицах лежит ответственность следовать этим решениям.

Информация о материале

Просмотров: 618

 Выборы бахаи на всех уровнях проводятся тайным голосованием. Кандидатуры не выдвигаются. Предвыборные кампании и образование фракций запрещены. Каждый избиратель должен написать на избирательном бюллетене фамилии девяти взрослых членов данной общины бахаи, в которых, по его (ее) мнению, наилучшим образом сочетаются качества неоспоримой верности, бескорыстной преданности, развитого ума, признанных способностей и зрелого опыта. Избираются девять человек, получивших наибольшее число голосов, причем при отсутствии серьезных уважительных причин для отказа они обязаны принять свое избрание и исполнять по мере сил свои обязанности в Собрании.

Информация о материале

Просмотров: 620

 Большое значение придается воспитанию моральных ценностей: честности, надежности, мужества, терпимости, почтительности, учтивости, великодушия, терпения, трудолюбия, а также изучению искусств и наук.

 Образование девочек считается особенно важным, поскольку матери являются первыми воспитательницами следующего поколения. Поэтому, если не хватает средств дать хорошее воспитание всем детям в семье, предпочтение отдается образованию девочек.

 Дети бахаи воспитываются в духе уважения к своим родителям и учителям, но их также учат исследовать все пытливым и независимым умом.

 По мере того как росли общины бахаи в развивающихся странах, увеличивалось и число школ бахаи, открываемых для восполнения зачастую недостаточных государственных систем образования. В такие школы принимаются все дети, независимо от того, происходят ли они из семьи бахаи или нет.

Информация о материале

Просмотров: 736

У бахаи нет духовенства. Координация деятельности каждой общины бахаи в городе или деревне обеспечивается советом из девяти членов, избираемых раз в год тайным голосованием всеми взрослыми бахаи данной местности. Эти советы были предписаны в Писаниях Бахауллы. Он называет их Домами Справедливости, но теперь их обычно называют Местными Духовными Собраниями, чтобы в настоящее время, когда общественность почти ничего не знает о принципах Веры бахаи, подчеркнуть их неполитический характер.

 Взрослые бахаи в данной местности, женщины и мужчины, могут избираться в члены Собрания. Выборы проводятся ежегодно 21 апреля.

 Раз в девятнадцать дней вся община собирается для богослужения, совещаний по делам общины и углубления дружеских взаимоотношений. Если община слишком велика, чтобы собираться в одном месте, в различных частях города проводится одновременно несколько собраний. Их цель - позволить каждому бахаи высказать свое мнение по делам общины, обсудить его с другими и представить рекомендации Собранию. Благодаря учреждению этих Встреч Девятнадцатого Дня мнения и рекомендации каждого бахаи могут передаваться не только Местному, но и Национальному Духовному Собранию - вплоть до Всемирного Центра Веры бахаи.

 Другие собрания местной общины бахаи проводятся во время девяти праздников года бахаи и двух годовщин, связанных с жизнью Абдул-Баха.

Информация о материале

Просмотров: 596

 Календарь бахаи следует солнечному году, начиная с весеннего равноденствия (обыкновенно 21 марта по европейскому календарю). Год подразделяется на девятнадцать месяцев, состоящих из девятнадцати дней каждый. К этому добавляются еще четыре дня для согласования с солнечным годом (в високосный год - пять дней), которые приходятся между восемнадцатым и девятнадцатым месяцами. Эти дополнительные дни, известные как "Айям-и-Ха", - дни гостеприимства и подарков. Девятнадцатый месяц - месяц поста.

 В Вере бахаи девять священных праздников:

 Навруз (Новый год) - 21 марта

 Первый день Ризвана - 21 апреля

 Девятый день Ризвана - 29 апреля

 Двенадцатый день Ризвана - 2 мая

 Декларация Баба - 23 мая

 Вознесение Бахауллы - 29 мая

 Мученическая смерть Баба - 9 июля

 День рождения Баба - 20 октября

 День рождения Бахауллы - 12 ноября

 Две годовщины отмечаются также в память Абдул-Баха:

 День Завета - 26 ноября

 Кончина Абдул-Баха - 28 ноября

Информация о материале

Просмотров: 790

 Во всех аспектах общинной жизни, в делах чисто личного характера и в вопросах всеобщей важности бахаи опираются на консультацию как на средство принятия решений. Писания бахаи подробно развивают принципы консультации, определяя ее как средство различать истину во всех ситуациях, стимулировать свободный поиск возможностей, строить единство и согласие и обеспечивать успешную реализацию коллективного решения. Вот несколько отрывков на эту тему:

 "Небеса божественной мудрости озарены двумя светочами - совещанием и состраданием. Совещайтесь друг с другом во всем, ибо совет - светильник руководства, ведущий по пути и наделяющий пониманием". (Consultation. A Compilation of Extracts from the Baha'i Writings. London: Baha'i Publishing Trust, 1990, p. 3)

 "Совещание наделяет большим осознанием и превращает догадку в уверенность. Оно подобно сверкающему лучу, который в мире мрака освещает путь и ведет по нему. Для всего есть и будет определенное совершенство и зрелость. Зрелость дара разумения становится явной через совещание". (Consultation, p. 3)

 "Члены ... этих собраний должны предпринимать совместные советы так, чтобы не допустить возникновения тяжелых чувств или разлада. Этого можно достичь лишь в том случае, когда каждый совершенно свободно выражает свое мнение и излагает свои соображения. Если ком-либо придется возражать, он не должен ни в коем случае чувствовать себя ущемленным, ибо до тех пор, пока не обсуждено все полностью, правильный путь не может быть открыт. Сияющая искра истины приходит лишь после столкновения разных мнений. Хорошо, если после обсуждения решение принимается единодушно, но, если, упаси Господи, возникнут различия во мнениях, следует предпочесть мнение большинства". (Абдул-Баха, цит. по: Shoghi Effendi. Baha'i Administration: Selected Messages 1922-1932. Wilmette: Baha'i Publishing Trust, 1972, p. 21)

 "Будем также помнить о том, что лейтмотив Дела Бога - не диктаторская власть, но смиренное товарищество, не власть произвола, но дух искренней и благожелательной консультации. Если недостает истинного духа бахаи, нет никакой надежды примирить принципы милосердия и справедливости, свободы и подчинения, святости права личности, самоотдачи, бдительности, скромности и застенчивости, с одной стороны, и товарищества, чистосердечия и мужества, с другой". (Baha'i Administration, p. 63)

 "Задачи тех, кого друзья свободно и сознательно избрали в качестве своих представителей, не менее жизненны и обязательны, чем задачи тех, кто их избрал. Их функция - не диктовать, но совещаться, и совещаться не только между собой, но с возможно большим числом друзей, которых они представляют. Члены Собрания должны видеть себя не чем иным, как инструментом, предназначенным для лучшего и более достойного исполнения Дела Бога. Они не должны воображать себе, что они украшают собою людей Дела Бога, существенно превосходя других по способностям или достоинству, что они - единственные, кто служит учениям Дела и его принципам. Они должны относиться к своим задачам с исключительной скромностью и стремиться широтой своих взглядов, обостренным чувством справедливости и долга, открытостью, полной преданностью благу и интересам друзей, Дела, человечества, завоевывать не только доверие и настоящую поддержку тех, кому они служат, но уважение и искреннюю любовь". (Baha'i Administration, p. 64)

Информация о материале

Просмотров: 546

 Как и в других религиях, основной принцип Веры бахаи - идеал преданности Богу и отрешение от благ нашего мира. Бахаулла утверждает, что вся красота и все преимущества в мире предназначены для человека. Однако мы не должны позволить им занять первое место в наших представлениях и встать между нами и Богом - то есть отвлекать нас от достижения человеческих добродетелей. В этом смысле богатство рассматривается как средство для преобразования духовных замыслов в материальное совершенствование нашего мира, но не расценивается как самоцель.

 В соответствии с этим принципом средства для продвижения работы бахаи обеспечиваются исключительно добровольными взносами самих бахаи. Обращаться к отдельным лицам с просьбой о внесении вклада в общие средства запрещено. О финансовых нуждах общины бахаи узнают через коллективные призывы и через финансовые отчеты Собраний. Вклад в работу есть духовная обязанность, но обязанность исключительно личная, зависящая только от совести каждого и совершенно не принудительная.

 Точно так же общине бахаи запрещено принимать от кого-либо, кроме собственных членов, вклады, выражаемые участием в работе. Финансовые вклады из какого-либо другого источника могут приниматься только при условии, что они будут потрачены исключительно на благотворительные или гуманитарные цели, а не на интересы самой Веры бахаи.

Информация о материале

Просмотров: 612

 Собрания бахаи для богослужения обыкновенно проводятся в частных домах или в зданиях, специально арендуемых или приобретаемых для встреч общины. Однако Бахаулла предписал, чтобы со временем в каждом городе, в каждом селе создавалось учреждение под названием Машрикул-Азкар (Место, где восходит упоминание Бога). В настоящее время в мире имеется семь таких учреждений: в Кампале (Уганда), Чикаго (США), Панама-Сити (Панама), Нью-Дели (Индия), Сиднее (Австралия), Апиа (Западное Самоа) и Франкфурте-на-Майне (Германия). Самый первый Машрикул-Азкар был построен в Ашхабаде (разрушен землетрясением 1948 года).

 Богослужение в Машрикул-Азкаре проводится в виде чтения текстов из любых Священных Писаний мира и пения без аккомпанемента текстов из Писаний, переложенных на музыку, или гимнов, основанных на Писаниях. Эти службы организует комитет, назначаемый Местным Духовным Собранием. Комитет также выбирает чтецов. Службы открыты для всех людей, независимо от того, бахаи они или нет. В Машрикул-Азкаре нет кафедры проповедника, проповеди не произносятся и функции священнослужителя не отправляются.

 Вокруг центрального храма каждого Машрикул-Азкара создаются социальные заведения: дом для престарелых, больница, сиротский приют, школа и прочие учебные заведения, подчеркивая этим, что служение человечеству сосредоточено на служении Богу, а богослужение проявляется в служении человечеству.

Информация о материале

Просмотров: 755

Монашество и аскетизм запрещены. Бахаулла призывает всех активно участвовать в жизни общества и способствовать его интересам, придавая браку и семье фундаментальную важность для человеческого общества.

Информация о материале

Просмотров: 799

В отличие от христианства, религия бахаи не имеет ритуалов. Нет обрядов крещения и конфирмации. Родители воспитывают ребенка на основе Учения бахаи. По достижении 15-летнего возраста человек становится лично ответственным за его выполнение. Человек, признающий Бахауллу Явителем Бога, заявляет о своей вере в ближайшем Местном Духовном Собрании, который после необходимого рассмотрения принимает его в качестве члена общины бахаи. Это не связано ни с какой церемонией. Если бахаи решает, что не верит более в учение Бахауллы и хочет выйти из общины, он свободен это сделать и уведомляет соответствующим образом Местное Духовное Собрание, которое исключает его имя из избирательного списка для данной местности.

Информация о материале

Просмотров: 608

 Раз в год, со 2 по 20 марта включительно, бахаи соблюдают пост, воздерживаясь от пищи и питья от восхода до заката солнца. От поста освобождены лица до 15 и после 70 лет, больные, беременные и кормящие матери, женщины во время месячных, путешественники и лица, выполняющие тяжелый физический труд.

Информация о материале

Просмотров: 615

 Все дела Собраний ведутся посредством консультаций между их членами. Собрание избирает должностных лиц: председателя, заместителя председателя, секретаря и казначея, но эти должностные лица, хотя они и исполняют конкретные функции от имени Собрания, тем не менее не обладают большими полномочиями, чем другие члены Собрания. Цель консультации заключается в том, чтобы путем откровенной, учтивой и объективной дискуссии определить, какому курсу лучше всего следовать в данной ситуации. При отсутствии единогласия решение принимается большинством голосов, причем все члены обязаны его принять и приложить все свои усилия к его осуществлению.

Информация о материале

Просмотров: 561

Развод допускается законом бахаи, но при всемерном старании его избегнуть. Если у супругов возникает чувство обоюдного отвращения, они обращаются к Местному Духовному Собранию, которое пытается их примирить. Если это ему не удается, супруги расходятся на год. Если в течение года между ними нет примирения, происходит развод, который также подчинен гражданскому законодательству.

Информация о материале

Просмотров: 570

 Бахаулла возложил на Своих последователей обязанность распространять Его учение словом и делом среди всего человечества. Но практику настойчивого прозелитизма Он запретил. Бахаи передают свое учение всем, кто в нем заинтересован, но не настаивают на принятии его теми, кто не склонен их выслушивать. В этом, как и в своем собственном мышлении, они поддерживают право любого человека на беспрепятственные поиски истины.

Информация о материале

Просмотров: 536

 Кроме открытия школ, община бахаи за последние годы значительно расширила свою деятельность, направленную на социальное и экономическое развитие крестьян, которые составляют большинство бахаи в сельских районах Индии, Африки, Южной Америки и Тихоокеанских островов. Сообщество

 бахаи занималось такого рода деятельностью и во многих других странах мира.

 При разработке проектов социального и экономического развития всегда ведутся консультации с самими жителями через их Местные Духовные Собрания, поскольку существует убеждение, что они сами лучше знают свои нужды и какого рода развитие они лучше всего способны осуществить. В этих консультациях участвуют специалисты по разным отраслям, Советники и члены Вспомогательных Коллегий, но решение выносят прежде всего местные бахаи, которые поэтому знают, что этот проект - их проект. В результате не только более успешно осуществляются проекты, но и возрастает чувство собственного достоинства людей.

 Местным бахаи помогают реализовывать собственные идеи, а не рассматривают их лишь как людей, получающих помощь со стороны. К таким проектам, если пожелают, часто присоединяются не только члены местной общины бахаи, но и все жители деревни, независимо от их верований.

 Община бахаи - не замкнутое общество. Она деятельно сотрудничает со специализированными учреждениями Организации Объединенных Наций, с другими международными неправительственными организациями, преследующими те же цели, и с правительствами отдельных стран. Типичные предпринятые проекты включают в себя программы санитарного просвещения, питания, сельского хозяйства, грамотности взрослых, базового просвещения и т. п.

Информация о материале

Просмотров: 600

 Бахаулла свел обряды к минимуму. Он предписал чтение трех обязательных молитв, и каждый бахаи, достигший пятнадцатилетнего возраста, обязан выбирать ежедневно одну из них и читать ее, следуя несложной процедуре. Эти обязательные молитвы читаются индивидуально, а не коллективно, как, например, в исламе, за исключением другой обязательной молитвы, которую читают во время похорон. Однако члены общины собираются для богослужения. Оно заключается в чтении молитв (кроме ежедневных обязательных) и текстов Священных Писаний. Всякая работа, выполняемая в духе служения, рассматривается как богослужение.

Информация о материале

Просмотров: 569

 Старший сын Бахауллы, Аббас Эффенди, известный как Абдул-Баха ("Слуга Баха"), был назначен Бахауллой в качестве Своего преемника и толкователя учения.

 Высланный из Персии в 1853 году вместе с Отцом, Абдул-Баха сопровождал Бахауллу все время Его ссылки. Он находился в заключении вплоть до 1908 года, когда младотурецкая революция освободила Его из заключения в Акке.

 В 1910-1913 годах Абдул-Баха совершал поездки в Египет, Европу и Северную Америку с разъяснениями учений Веры бахаи. Эта религия начала распространяться на Западе, так что ко времени кончины Абдул-Баха она имела последователей в 35 странах.

Информация о материале

Просмотров: 685

 Предшественником Бахауллы был Сейид Али Мухаммад, известный под именем Баб (по-арабски "Врата"). 23 мая 1844 года в Ширазе (Персия) Он объявил о Своей миссии Посланника Бога. Заповеди нового религиозного учения привлекли значительный общественный интерес. Религиозные деятели, обеспокоенные распространением идей Баба, использовали свое влияние на правительство для организации преследования Баба и Его последователей. Баб был сослан в Иранский Азербайджан и заточен в бастионах Махку и Чихрик. После судебного разбирательства, которое производилось судом, составленным с нарушением принятого порядка, Баб был расстрелян 9 июля 1850 года в Тебризе.

Информация о материале

Просмотров: 574

 Мирза Хусейн Али, получивший титул Бахауллы ("Слава, или Великолепие Бога"), стал той фигурой, появления которой ожидал Баб, и основателем Веры бахаи.

 После мученической смерти Баба власти предприняли еще более активные действия с целью подавить новое религиозное движение. Баби подвергались преследованию и бесчеловечно жестокому обращению. Не имея иного выхода, они защищались от неоправданных гонений. В августе 1852 года два приверженца Баба, крайне потрясенные страданиями своих единоверцев, действуя по собственной инициативе и в нарушение принципов своей Веры, совершили безуспешное покушение на жизнь шаха. Это событие привело ко всеобщему преследованию баби. Тысячи их были замучены, а Бахаулла, ставший известным как глава общины баби, был заточен в тегеранскую подземную темницу Сиях-Чаль ("Черная Яма").

 В 1853 году Бахаулла был выслан из Персии: сначала в Багдад, затем - в Константинополь (Стамбул) и Адрианополь (Эдирне) и, наконец, в Акку (Палестина), где Он провел в заточении 24 года. Здесь Он избрал территорию расположенных рядом друг с другом городов Акки и Хайфы для духовно-административного Центра Веры бахаи, и здесь же Он скончался в 1892 году. Место Его погребения - одна из самых почитаемых святынь бахаи и служит объектом паломничества.

 В 1863-1873 годах Бахаулла разослал послания светским и религиозным деятелям, в том числе царю Александру II, в которых предлагал им изучить Его вероучение и принесенный Им план достижения мира и единства всего человечества и призывал их обратить все свои помыслы на благо народов мира.

Информация о материале

Просмотров: 707

 В 1963 году, в соответствии с порядком, изложенным в Писаниях бахаи, члены Национальных Духовных Собраний избрали Всемирный Дом Справедливости. Выборы во Всемирный Дом Справедливости проводятся каждые пять лет. В период между кончиной Шоги Эффенди и избранием членов Всемирного Дома Справедливости функции временных хранителей Веры выполняли Руки Дела Бога - бахаи, специально назначенные Шоги Эффенди.

 Всемирный Дом Справедливости - верховный орган Веры. Под его руководством община бахаи продолжает расти, особенно в странах Третьего мира, а ее состав приобретает все большее разнообразие. Бахаи, которых насчитывается более пяти миллионов, в настоящее время живут в 214 странах и зависимых территориях, причем в их состав входят представители почти 2000 этнических и племенных групп.

 Всемирный Дом Справедливости создал новые административные органы и укрепил связи Всемирной общины бахаи с Организацией Объединенных Наций, открыв с этой целью специальные учреждения и тем самым продолжая процесс, начатый при Шоги Эффенди. Были также представлены программы социально-экономического развития. В октябре 1985 года, в Год мира ООН, был опубликован адресованный всем народам мира документ, получивший название "Обещание всеобщего мира". В нем говорится об условиях, необходимых для упрочения мира, и подчеркивается изложенная в Писаниях бахаи надежда на то, что в предстоящие годы государства мира договорятся о создании международного правительства, которому они передадут часть национального суверенитета и которое станет могучим средством сохранения мира во всем мире.

Информация о материале

Просмотров: 589

 Шоги Эффенди, старший внук Абдул-Баха, был назначен Им в качестве Хранителя и главы вероучения бахаи, а также толкователя Писаний.

 За время его руководства (1921-1957) был основан Административный Порядок бахаи, предписанный в Писаниях Бахауллы, и определены правила его осуществления. На территории городов Хайфа и Акка был прочно установлен всемирный духовно-административный центр религии. Под руководством Национальных Духовных Собраний был осуществлен ряд программ по систематическому распространению Веры бахаи в большинстве стран мира и сооружено несколько храмов.

Информация о материале

Просмотров: 1385

Солнце садится над темной бирюзой залива Хайфа. Застыл в оцепенении субботнего вечера деловой центр города; в нем необычно тихо; он кажется опустевшим и чуточку грустным: магазинчики закрыты, шторы в витринах опущены. Пустынен порт, на улицах нет ни автобусов, ни маршрутных такси, торопятся домой редкие прохожие.
    А над городом, перемежая яркую охру глинозема с темной зеленью растительности, вздымается в темнеющее небо гора Кармель. На середине склона ловит последние отблески дня, словно стараясь сохранить их для себя одного, золоченый купол. Он венчает не церковь и не мечеть. Но все же это место святое - это мавзолей, в котором покоится прах Мирзы Али Мухаммада, известного под именем Баб ("Врата"), провозвестника юной религии, которую одни склонны считать новой, другие - обновленной. Мы же пока - растерявшиеся исследователи неведомого мира, в общих чертах знакомые с тем, что он собой представляет, и прибывшие познать его вблизи, напоминаем астрономов, которые наблюдают планету в телескоп и знают лишь, какие на ней впадины да возвышенности. Само собой разумеется, мы запаслись "картой", на которой есть и точные сведения.
    
    Религия бахаи зародилась в середине прошлого века в Иране, в мусульманской среде, и стала продолжением всех предшествовавших ей мировых монотеистических религий. Она проповедует терпимость, равенство мужчин и женщин перед Богом, ратует за укрепление мира, за дальнейшее развитие и сохранение Божественного Творения. Нет в ней ни папы, ни священников, ни церковных обрядов, ни святых таинств, ни специальных молитвенных домов. Нам, журналистам, захваченным тем, что мы открываем вероисповедание в стадии становления, - а ему всего полтора столетия и основывается оно на никем не искаженных Писаниях Пророка Бахауллы, имя которого и дало название религии бахаи, - предстоит стереть "белые пятна" на нашей карте. Начинается исследование в Хайфе, в Святой земле, как называют город бахаи, отражая в этом названии свое отношение к находящимся здесь святыням четырех религий - иудаизма, христианства, ислама и своей веры, ибо именно в Хайфе покоятся почитаемые ими основатели веры. Тут же расположен Всемирный Центр бахаи, в котором бьется пульс жизни их общины.
    
    Туда мы и направляемся на следующий день после нашего приезда. Утро солнечное и теплое, как обычно и бывает на Ближнем Востоке в октябре. По дороге отмечаем, что склоны горы Кармель, с прекрасными аллеями, обилием цветов и белыми домами, окруженными садами и парками, по сравнению с деловыми кварталами Хайфы - то же, что Нейи среди северных промышленных предместий Парижа. В течение всего пути ветерок доносит ароматы сосны и цветов, навевая мысли об отпуске в конце лета на французской Ривьере по ту сторону Средиземного моря. Но вот мы в Голомбе. Вдоль широкого бульвара, по которому мчатся автомобили, заставляя желающих перейти на другую сторону пешеходов топтаться в нерешительности, тянется тяжелая кованая ограда, преграждающая вход в роскошный, спускающийся террасами парк. В глубине парка виднеется большое белое здание с колоннами и перистилем в духе греческих храмов: бахаи называют его Всемирным Домом Справедливости. Здесь - средоточие их веры. В застекленном сооружении за решетчатой оградой бдительно несут службу двое молодых людей спортивного вида, в безукоризненно отглаженных рубашках и брюках, с переносными рациями. Прежде чем перед нами откроются ворота, нужно сообщить, кто мы, и объяснить, с кем назначена встреча. Мы решаем, что охранники вооружены, и такая чрезмерная предосторожность со стороны тех, кто отвергает насилие и проповедует открытость по отношению к людям, немного смущает, хотя в наше время - время разгула терроризма - это вполне оправданно. Однако вскоре мы узнаем, что сотрудники службы охраны никакого оружия при себе не имеют и даже не занимаются боевыми видами борьбы, а их роль сводится в основном к тому, чтобы предотвращать наплыв любопытных, набеги опустошителей садов и происки всякого рода смутьянов. Одного из охранников мы узнаем. Вместе со своим товарищем, костариканцем, он встречал нас накануне в аэропорту Тель-Авива. Сам он швед, а нас сердечно приветствует по-английски: "Здравствуйте. Чудесное сегодня выдалось утро. Удачи вам!" А ведь такие слова никак не соответствуют тому, что ожидаешь услышать от вооруженного охранника. Все-таки приятно встретить знакомого в столь величественном месте. В течение всего нашего пребывания здесь большая часть наших собеседников будет встречать нас с таким же дружелюбием и сердечностью. Первая отличительная черта бахаи, поразившая нас.

    Неловкость, испытанная у входа, пропадает. Вот мы и пришли. Нас встречает Сандра Тодд, сотрудница Информационного бюро. Молодая очаровательная американка с короткой стрижкой, изящно одетая, деловитая и улыбчивая. Она прихрамывает, так как нога у нее в гипсе и ей больно. Об этом догадываешься только по еле уловимой гримасе, изредка проскальзывающей по ее лицу. Во время нашего пребывания в Хайфе она будет организовывать встречи, сопровождать нас, неутомимо вышагивая то в гору, то под гору, то по неровной голой земле, то преодолевая лестничные марши, но никогда не жалуясь, без каких бы то ни было признаков усталости или плохого настроения. Откуда такое самообладание? Что это - черта характера или качество, приобретенное под воздействием веры? Этого нам так и не удастся узнать. Возможно, правильнее будет сказать - и то и другое вместе.
    
В общении с нею мы пытаемся освежить запущенный за многие годы английский. Ради нас она, хотя и не без труда, вспоминает французский. Так и завязывается диалог: была бы добрая воля.
    Чтобы попасть в прелестный каменный домик, где расположилось Информационное бюро и который находится в стороне от главного здания, мы, преисполненные восхищения, идем парком: в нем у кустов роз и куртин, на лужайках, под пальмовыми и оливковыми деревьями деловито хлопочут юные садовники. Все они - бахаи и вызвались поработать какое-то время на благо общины: самое меньшее - несколько месяцев, самое большее - два года.
    "Вы хотели бы встретиться с кем-нибудь из них и поговорить?" Конечно, хотели бы. И наша программа встреч пополняется скандинавскими, североамериканскими, южноамериканскими, французскими, бельгийскими, швейцарскими, африканскими именами... Всемирный Центр бахаи чем-то напоминает ООН.

    В Информационном бюро мы сначала долго общаемся с англоязычным канадцем Дугласом Мартином, любезным и немногословным директором этой службы. Краткое вступительное слово. Затем получается своего рода классическое интервью, когда на наши непритязательные вопросы мы получаем точные и содержательные ответы. Когда о чем-то не знаешь ничего или почти ничего, надо же с чего-то начинать. Но и это первое посвящение в существо дела породило целый поток вопросов, которых становилось все больше по мере того, как мы встречались с новыми и новыми собеседниками. Каждый вечер перед нами вставали все новые вопросы, так что даже теперь, когда мы пишем отчет о проведенном исследовании, они еще не исчерпаны до конца.
    
    Как нам кратко изложил Дуглас Мартин - так же, впрочем, как и в недавно изданной книге "Вера бахаи" (У. Хэтчер, М. Дуглас. Вера бахаи. Сан-Франциско, 1988.) , или как об этом рассказал в своем опубликованном в 30-х годах и с тех пор неоднократно переиздававшемся очерке (Дрейфус. Очерки о бахаизме. 4-ое изд. Париж, 1973.) французский востоковед Ипполит Дрейфус, принявший веру бахаи, - это вероучение своими корнями уходит в три мировые религии: иудаизм, христианство и ислам. Но оно резко отличается своими оригинальными, гораздо более современными постулатами, и в этом его шаг вперед, если это выражение применимо к религии, - во всяком случае, эта религия гораздо ближе духу и устройству современного общества, а также событиям, трудностям и стремлениям нашего времени.
    Она покоится на трех основополагающих принципах.
    
     Первый из них - вера в Бога. Бога единого, всемогущего, который создал все и все знает о Своих созданиях. И если люди величают его Яхве, Аллахом, Брахмой или Богом, - разница только в имени.

    В основе второго принципа лежит убеждение, что род человеческий также един и является вершиной творения, высшей формой разумной жизни, сотворенной Богом и способной воспринять существование своего Создателя и приобщиться к Нему.
    "У нас, - говорит молодой бахаи, - нет никаких сомнений в том, что Бог являлся людям еще во времена глубокой древности. И уже в то время должно было существовать какое-то средство общения людей с Богом. Конечно же, послание, которое в те времена могло быть усвоено человечеством, никоим образом не сопоставимо с нравственно возвышенной Нагорной проповедью, произнесенной Иисусом. И все-таки общение имело место и тогда". И в качестве примера он называет аборигенов Австралии, живущих в условиях, близких к тем, в которых жили наши предки в эпоху палеолита, и тем не менее проявляющих признаки подлинной духовности.
    
    Следствием представления о единстве рода человеческого, второго принципа бахаи, является полное неприятие расизма в любом его проявлении. Мужчина не выше женщины, ни одна раса, ни один народ не может обладать своим превосходством над другим. Внешние различия по цвету кожи, волос, глаз, по телосложению, а также различный уровень развития культуры, науки и техники, различный уровень благосостояния отнюдь не мешают считать, что все люди сотворены по одному образу. "Только невежество, высокомерие, алчность и эгоизм, - заверяет Дуглас Мартин, - мешают людям признать эту истину, главной задачей бахаи как раз и является изменение существующего положения вещей, приведение рода человеческого к осознанию того, что он един и неделим".
    
    Третий принцип является логическим продолжением двух предыдущих: осознание единства рода человеческого, единственности Бога ведет к признанию единства вероисповеданий. Вера бахаи не отрицает и не отвергает предшествовавшие ей религии, скорее наоборот, она рассматривает каждую религию как своего рода ступень Божественного Откровения. Все Пророки - посланники Божьи, и среди них Христос, Мухаммад, Будда Гаутама и другие. Они приходят один за другим, причем перед каждым стоит задача, соответствующая историческим и социальным условиям жизни, а также степени развития людей, к которым они обращаются со своей проповедью. Эти посланники Божьи являются движущей силой развития человечества. Так, если рассуждать в общем, Христос и христианство способствовали в первую очередь становлению нравственности, направленной против рабства. Мухаммад к христианской морали добавил идею государства, служащего защите общества с помощью законов. Свое откровение Бахаулла называет кульминацией целого исторического цикла: последним звеном в цепи Откровений, начавшейся с Адама. Для Бахауллы религиозная истина не абсолютна, а относительна. Вслед за его Откровением придет черед других Откровений, чтобы продолжилось бесконечное развитие рода человеческого. Миссия же Бахауллы заключается в объединении всех людей. Дуглас Мартин сравнивает этот процесс с процессом становления человеческой личности. Бахаулла, Божественный Избранник, принес Послание, соответствующее нынешней стадии развития человечества, когда оно вступает в период зрелости. Это Послание указывает путь к достижению единой для всех религии и всеобщего мира.
    
    Можно, конечно, скептически относиться к возможности достижения последней цели. Похоже, что слова Иисуса "мир на земле людям доброй воли" не были услышаны ни в Его время, ни в наши дни. Что до религий, то, если они и являются, как утверждают бахаи, следующими друг за другом этапами постепенного развития человечества, следует признать, что часто они служили поводом или причиной самых отвратительных войн - христиан против мусульман, католиков против протестантов, шиитов против суннитов - и многих других конфликтов, которых хватает и сегодня. И все же, если даже будет единая религия, которая будет полностью соответствовать этимологическому значению этого слова ("религия" происходит от латинского "religare", что значит "связывать", "соединять"), позволит ли это исключить столкновения, вызванные амбициями и идеологиями, стремлением к власти и наживе? В ответ нам опять приводят аналогию со становлением индивидуальной личности. То, каким человек станет, зависит от воспитания, полученного от родителей и учителей, от общения с друзьями, от условий жизни в обществе. По мере того, как все более широкие массы будут приобщаться к учению бахаи, будет изменяться склад ума людей, в основном потому, что эта вера основывается на действенном миротворчестве. Еще в конце прошлого века Бахаулла в своем обращении к главам государств писал: "Мы видим, как год от года вы наращиваете свои арсеналы, возлагая их бремя на плечи своих подданных. Это вопиющая несправедливость"... "Уладьте разногласия, вас разделяющие, и вам понадобится ровно столько оружия, сколько нужно для защиты ваших городов и ваших стран".
    
    В 1912 году Его сын Абдул-Баха обратился с таким же призывом: "По всеобщему соглашению все правительства мира должны одновременно начать разоружение. Ничего не получится, если кто-то сложит оружие, а кто-то откажется это сделать. Народам мира следует сотрудничать друг с другом по этому, в высшей мере, важному вопросу, чтобы всем вместе отказаться от смертоносного оружия, которое может привести к уничтожению человечества. Пока хоть одна страна наращивает расходы на армию и флот, другие, помимо воли, будут вовлечены в это безумное соревнование, руководствуясь своими действительными или мнимыми интересами".
    
    Как считают бахаи, в наши дни установить прочный мир можно прежде всего путем всеобщего разоружения. Такое всеобщее разоружение, проект которого следует разработать на международной конференции, должно быть всесторонним и происходить одновременно. Важно также, чтобы оно стало частью более всеобъемлющего плана, включающего отказ от государственного суверенитета в пользу международных исполнительных и законодательных учреждений, в задачу которых входило бы обеспечение всеобщего мира и гармоничное развитие всей планеты. В создании сначала Лиги Наций, а затем ООН, сторонники новой веры видят явные признаки продвижения в правильном направлении. Успехи, достигнутые ООН в 1988 году в разрешении некоторых конфликтов, а также разработанная СССР и США политика в области разоружения дают еще больше оснований для надежд.
    
    Миролюбие - это прежде всего отказ от насилия. А отказ от насилия - один из основных постулатов веры бахаи. В своей "Книге Законов" Бахаулла запрещает ношение оружия за исключением тех случаев, когда это вызвано крайней необходимостью. Для бахаи, говорит Бахаулла, лучше быть убитым, чем убивать самому. Бахаи считают, что перед лицом насилия в современном мире следует сделать выбор в пользу терпимости и миротворчества. Впрочем, они проводят различие между индивидуумом и обществом - на общество возлагается ответственность за поддержание порядка. Если человек должен прощать обиды, то общество обязано наказать преступника. Так же, на международном уровне, нельзя допускать нападения больших стран на малые. Бахаулла призывал: "И если в будущем одно государство поднимет оружие против другого, встаньте все, как один, против него, чтобы отразить агрессию".
    
    Следует отметить, что учение бахаи объемлет те области жизни, которых вовсе не касаются другие религии и которые представляются скорее социальными, а не религиозными, по своей сути. Но все в этом мире, считают бахаи, есть лишь отражение мира духовного и подчинено воле Божьей, явленной Бахауллой. Многие вопросы, освещаемые учением, напрямую связаны с насущными заботами современного мира.
    
    Так, идея о едином Боге, которому поклоняется в рамках единой религии объединенное человечество, применима к политической системе, если толковать это понятие в новом - широком и возвышенном смысле слова. Концепция единения помогает переосмыслить понятия "государство" или "народ" и прийти к пониманию того, что у нас одна родина - Земля, единая и общая для всех. Каждый бахаи - гражданин мира. Он всем сердцем стремится к этому и всей душой верит, что единая мировая цивилизация грядет, и не в столь уж отдаленном будущем. Но, согласно учению бахаи, единство не означает единообразия. "Человечество, - говорит Абдул-Баха, - подобно цветущему саду, но печален был бы этот сад, будь все в нем единообразно и по форме, и по цвету, и по запаху". Поэтому важно не стирать различия, а наоборот, стремиться к пониманию и проявлять большее уважение к ценностям, присущим каждой культуре, а в более узком смысле - к ценностям, присущим каждому человеку. Такой подход естественно подводит к необходимости вспомогательного всемирного языка. Несмотря на все недостатки эсперанто, бахаи с большим интересом следили и следят за его развитием. И их воодушевляет нынешнее возрождение интереса к этому языку (радио "Франс-интер" даже передавало летом 1988 года программу уроков эсперанто).

 Следует, однако, отметить, что в ожидании появления такого языка, который будет общим для всех, как во времена, предшествующие строительству Вавилонской башни, и который будет изучаться во всех школах мира и даже в дошкольных учреждениях наряду с родным, на своих международных мероприятиях бахаи говорят не на эсперанто, а на английском.
    Вполне логично, что перспектива создания всемирного сообщества неизбежно повлечет экономические, социальные и экологические перемены.
    
    Собственно говоря, у бахаи нет экономических доктрин. Они считают, что экономический механизм является отражением состояния общества; они полагают, что нынешний экономический спад отражает кризис, переживаемый обществом, - кризис, вызванный недостатком духовных ценностей и отразившийся на каждом из нас. И разрешение кризиса лежит не в тех рецептах, которые найдут экономисты, а в духовном обновлении. А это означает, что нужно преодолеть кризис ценностей и сделать справедливость основой общества. Не являясь сторонниками ни капитализма, ни коммунизма, который они считают устаревшей доктриной, бахаи не считают возможным предсказать, какими будут через сотню лет способы производства и методы управления производством, и верят, что эмпирическим путем будет найдена новая экономическая система, которая сложится постепенно по мере того, как будет происходить формирование всех структур всемирного сообщества. Поскольку отдельные страны стали экономически взаимозависимыми, бахаи выступают за единый подход к вопросам экономического развития в масштабе всей планеты. До тех пор, пока на планете остаются островки ужасающей бедности и экономической отсталости, ни одна страна не сможет надолго оставаться процветающей, и поэтому решение экономических вопросов заключается в создании всемирной макроэкономики, которая займется изучением причин нынешнего нарушения равновесия, а затем и их устранением с помощью единого рынка, управлять которым будет центральный орган власти. Некоторые политические деятели, особенно в Европейском совете, пришли к таким же выводам, но не рассматривают так глубоко решение этих проблем.
    
    По тем же причинам бахаи придают чрезвычайное значение развитию сельского хозяйства. "В мире, где две трети населения страдают от недоедания, - пишет один из них, - проблема продовольствия остается одной из главнейших, и есть все основания полагать, что в ближайшие два-три столетия она не исчезнет. Развитие большей части стран "третьего мира" приостановилось из-за весьма простого по своей сути явления: нельзя развить промышленность до тех пор, пока не решены проблемы сельскохозяйственного производства. Не следует забывать, что большая часть населения планеты живет в преимущественно сельской среде, что определяет образ мышления людей и их жизненный уклад, меняющиеся очень медленно". И наконец, бахаи - и они не одиноки в этом - выступают за передачу запасов недр, которые они считают собственностью всего человечества, в общее владение. По их мнению, должен быть создан международный орган, ответственный за учет минеральных и энергетических ресурсов и их справедливое распределение между всеми странами. Только такая система позволит исключить величайшую несправедливость, когда некоторые страны только за счет обладания богатыми сырьевыми ресурсами, получают доходы, намного перекрывающие их потребности, в то время как бедные сырьем страны залезают в долги перед мировым сообществом для того, чтобы обеспечить свои потребности в сырье. Ратификацией недавно подписанного международного договора о морском праве, где говорится о том, что все богатства океанского шельфа являются коллективной собственностью, освящен принцип "общего достояния человечества", в котором бахаи видят воплощение своего замысла, и который их вера отстаивает уже более века. А введение европейских денег, экю, служит подтверждением их уверенности в том, что однажды появится наднациональная денежная единица, которая не будет зависеть от политической конъюнктуры, вызывающей "катание доллара по американским горкам", - и это тоже предсказывал Бахаулла.
    Вопрос о перераспределении богатств затрагивает не только отношения между государствами, но и общее достояние каждой страны, а также частную собственность. В одном из трудов Абдул-Баха начала века говорится: "Распределение средств существования для народа должно быть таковым, чтобы исчезли бедность и нужда, и чтобы каждый, по мере возможности, в соответствие с его знаниями и положением, мог бы получить свою долю удобств и жизненных благ. Мы видим вокруг нас, с одной стороны, людей, которые купаются в роскоши, а с другой стороны, обездоленных, которые нуждаются в хлебе насущном... Подобное положение несправедливо, оно должно быть изменено, ... а чтобы следить за положением вещей и изменять его к лучшему, необходим соответствующий порядок. Важно ограничить богатство, равно как и бедность; ... должны быть установлены особые законы, касающиеся чрезмерного богатства и крайней бедности. Законы государства должны подчиняться законам Господа, который одинаково справедлив по отношению к каждому... Пока не будет так, не будет и соблюдения закона Господа".
    
    Касаясь других вопросов, связанных с передачей в совместное владение ресурсов планеты, Бахаулла с пророческим предвидением писал: "Цивилизация, столь часто превозносимая мужами от искусства и науки, коли суждено ей будет выйти из-под контроля разума, принесет человечеству величайшее зло... Цивилизация, являющаяся источником стольких благ, пока пребывает она в пределах разумного, станет, при крайней неумеренности, источником неисчислимых бед... близится день, когда пламя ее будет пожирать города земли."
    
    Наряду с такими вопросами, как общество постиндустриальной цивилизации, приоритет сельского хозяйства, децентрализация власти в пользу местных органов управления, бахаи волнуют и вопросы защиты окружающей среды. Несомненно, что сохранение редких и невосполнимых полезных ископаемых, расточаемых в наше время, и охрана окружающей среды от загрязнения и порчи со стороны современного производства, представляют собой одну из величайших задач XX века. Человек должен найти некое новое равновесие в своих отношениях с природой, предполагающее резкое изменение его образа жизни и, в конечном итоге, утвердить новую жизненную философию, которая вернет ему его место в мире творения.
    Такое видение основано еще и на том, что вера бахаи - и в этом одна из ее отличительных особенностей - открыта для научного знания. У христианства, например, всегда были весьма натянутые отношения с научными теориями. Печальную возможность убедиться в этом имели многие ученые, в том числе и Галилей. Да и в целом довольно часто имеет место противопоставление научной гипотезы и религиозного учения, как, например, по вопросу о происхождении Земли и ее обитателей. С точки зрения бахаи, рассказы в Ветхом Завете о сотворении мира следует рассматривать как аллегории. Шесть дней творения и появление на земле Адама и Евы - это метафоры, не противоречащие гипотезе физиков о большом взрыве или убеждению биологов о медленном процессе развития живой жизни - от бактерии до человека.

 Не может быть двух истин - научной и религиозной. Поскольку разум человека - от Бога, а наука - результат деятельности разума, вера бахаи признает научные открытия, не усматривая в этом никакого противоречия.
 
    И наконец, учение бахаи настойчиво утверждает необходимость образования как одного из непреложных условий экономического и общественного развития. Приоритет духовности провозглашается и здесь. Образование не должно ограничиваться передачей знаний, оно должно включать воспитание нравственности и духовности в той же мере, как и преподавание естественных наук, литературы, истории, географии и так далее. Как говорил еще в XVI веке Рабле, "знание без осознания - лишь вред несет душе". Анализируя современную систему обучения, бахаи указывают и на то, что, несмотря на образование, полученное в крупнейших университетах Запада, многие политики не раз приводили свои страны на грань катастрофы.
    
    Отсюда вывод - технические знания отнюдь не определяют глубину сознания и нравственные качества человека, не преобразуют его мировоззрение. А потому бахаи ратуют за такое образование, которое делает упор на развитие личности ребенка и подростка, и, не пренебрегая традиционным обучением, ориентирует человека прежде всего на такие ценности, как взаимопомощь, согласие, справедливость, любовь и сострадание. Семье возвращается ее законная роль в процессе воспитания. Такая система образования, считают бахаи, поможет покончить с отчуждением людей и социальным злом, поразившим общество, а также освободит в людях ту дремлющую энергию, которую можно направить на благо всего общества. И последнее - учение бахаи отдает приоритет образованию женщины. Но к этому мы еще вернемся.

    Вот и стерты кое-какие "белые пятна" с нашей карты. Но наше любопытство не утолено, и мы задаем Дугласу Мартину еще три вопроса.
    - Раз вера бахаи осуждает тиранов, кровожадных палачей, коррумпированных государственных деятелей, которых полно в сегодняшнем мире, то почему она не борется более открыто?
    - Тираны приходят и уходят. Время работает на нас. Вспомните последние события в мире. Подумайте о том, что еще сто лет назад казалось невозможным, равноправие женщин, например, а сегодня стало реальностью.
    Но мы - не бахаи и потому возражаем, говоря, что разыгрывание подобных партий затягивается иногда слишком надолго и массы людей страдают до конца своей жизни, так и не дождавшись смерти деспотов.
    - Надо смотреть глубже, - отвечает нам Дуглас Мартин, - с тем, чтобы выкорчевать корни зла и дать возможность осуществиться воле Божьей.
    Однако он нас не убедил.
    - Раз вы уверены в том, что можете ответить на большую часть вопросов нашего времени, почему вы не стараетесь привлечь к своей религии как можно больше людей?
    - Всему свое время. Каждый честный человек - бахаи, хотя сам он и не знает об этом.
    Под конец мы задаем вопрос материального характера:
    - Все эти великолепные здания, эти дивные сады - на какие деньги они созданы? Откуда бахаи берут на все это средства? Вы знаете, что кое-кто считает, что они поступают от известных своей щедростью темных сил, таких, как ЦРУ, например?
    Дуглас смеется.
    - Мы получаем средства только от самих бахаи, причем каждый дает соответственно своим возможностям, размер взноса не устанавливается. Наша религия запрещает нам брать деньги от людей, не принадлежащих к нашей вере. Бахаи не занимаются сбором пожертвований - ни от частных лиц, ни от государственных организаций. И мы тратим не более того, что у нас имеется.
    Солнце все так же сияет, сады все так же прекрасны, Средиземное море все так же блестит у подножия горы Кармель. Сандра Тодд ведет нас обедать.
    Мы снова идем через сад. Подходим к главному зданию. Приветливая хозяйка открывает нам стеклянные двери. Огромный вестибюль с мраморным полом уставлен креслами и банкетками, украшен цветами. Просторные и светлые столовые с красивой и удобной современной мебелью. И снова такое ощущение, будто находишься в ООН или ЮНЕСКО. Все цвета кожи и волос, от черного до белого. Различные языки, однако господствующий - английский. У одного из столов стоит молодая негритянка в ярком бубу, с ребенком за спиной, и она так красива, светится такой радостью, что наши взгляды задерживаются на ней до неприличия долго. Мы берем подносы и идем за едой на большую кухню, где царит безукоризненная чистота и где выставлены и горячие блюда, и закуски. Еда здоровая и... для трезвенников - есть вода, гранатовый сироп, чай и кофе. Ни вина, ни пива: алкоголь - это единственное, что запрещено верой бахаи, он может употребляться только для лечения.
    В столовой мы с интересом наблюдаем за присутствующими. Здесь одновременно могут пообедать более ста человек. За столами видны улыбающиеся лица, идет оживленный разговор, но гул голосов приглушен. Мы обращаем внимание на то, какое значение каждый придает своей внешности. Мужчины одеты безукоризненно: если в костюме, то при галстуке, а если в джинсах, то без пиджаков. Не видно ни одной женщины в брюках, хотя это и не оговаривается никакими правилами. Потом многие из них объяснят нам, что носят брюки, если в них удобнее работать или заниматься спортом. Все женщины одеты аккуратно, многие выглядят весьма элегантно, скромный макияж, маникюр, украшения. Такая ухоженность не случайна, это проявление того, что можно назвать правилами гигиены в жизни, данными им религией. Чистота и опрятность, забота о своей внешности - это и знак уважения к Богу, и проявление вежливости по отношению к другим. За столами сидят мужчины и женщины, молодые и пожилые, различных национальностей. И никакой иерархии. Члены общины, занимающие высокое положение, обедают вместе с садовниками, молодыми людьми из службы охраны, уборщиками и ремонтниками и поступают, как все: идут на кухню с подносами за едой, а после обеда убирают за собой посуду.    Чувствуется, что отношение к ним уважительное, но лишенное какого бы то ни было страха или заискивания. Мы, новички в этом зале, где все знают друг друга, не становимся предметом назойливого любопытства. Наши сотрапезники разговаривают с нами, как с друзьями, представляют своим соседям. Все предлагают помощь, говорят, что готовы ответить на наши вопросы. Мы сообщаем Сандре Тодд, что перед тем, как начать наше исследование, мы договорились, что будем брать интервью по своему выбору, свободно, без контроля. Она удивляется нашим словам: "Любой бахаи, - заверяет она нас, - волен говорить с кем угодно и свободно выражать свое мнение, а цензуры на горе Кармель нет".
    
После обеда неисправимые курильщики покидают помещение, чтобы предаться своему пороку на улице, ... за автостоянкой - там поставлены скамейки, стол и урна. Курение не запрещено, но здание Дома Справедливости и основные пристройки почитаются священными, и было бы неуместно курить здесь и бросать окурки. Разве курят в церкви, мечети, храме или синагоге? Мы присоединяемся к курильщикам - сами таковы - на их площадке. Здесь нам заговорщицки улыбаются. Бог велик, но - nobody is perfect (кто из людей совершенен)!
    Затем мы отправляемся осматривать здания, и нашим гидом оказывается спокойная и вежливая бельгийка Сюзанн М. Французская речь вдруг очень успокоительно действует на нас. Зайдя в туалеты, видим, что они так и сияют, и в каждом стоят весы. Решительно, бахаи не строят из себя аскетов!
    Интерьер здания Дома Справедливости соответствует его внешнему виду: кругом мрамор и прекрасной обработки дерево, роскошь и покой. Современное функциональное решение. Зал для приемов, зал для банкетов. Большие вестибюли, обширные светлые помещения. На полу очень дорогие китайские ковры. Мебель, вазы, люстры представляют разнообразие стилей, но все очень дорого, и, если говорить откровенно, на наш вкус, слишком роскошно. Мы говорим об этом сопровождающей нас женщине. Она возражает, объясняя, что обстановка сложилась исключительно из даров богатых членов общины, а роскошь здесь оправданна, она призвана создать необходимый престиж великой религии. Это нас заинтересовало, мы еще вернемся к этому вопросу. Проходя мимо большой деревянной двери, перед которой маленькая площадка с резными перилами, Сюзанн М. понижает голос - это зал заседаний членов Совета. Здесь происходят обсуждения, о которых никто ничего не знает, кроме того, что окончательное решение принимается большинством голосов.
    У Дома Справедливости есть свой мозговой центр - бюро. Всюду современное оборудование: компьютеры с терминалами, телефаксы и так далее. Администрация, бухгалтерия, отдел информации, отдел материального обеспечения, отдел переводов... Целый отдел занимается изучением Писаний. Бахаулла оставил после себя 14 тысяч рукописей, а его преемники - более 40 тысяч. И по сей день обнаруживаются новые документы. Работа ведется с фотокопиями, чтобы не повредить оригиналы, которые, кстати, сохранились; их классифицируют по темам, описывают, изучают, исправляют ошибки, допущенные в опубликованных ранее переводах, особенно с персидского на английский. Огромный труд; раньше для этого пользовались карточками и папками, теперь все делают при помощи компьютеров. Это скрупулезное изучение Писаний не просто архивная работа, связанная с их хранением. Цель ее - удовлетворить духовные запросы верующих. Судите сами - по четыремстам определенным темам (на данный момент) даются из написанного самим Пророком, наставления, касающиеся вопросов этики и поведения. Вопросы эти постоянно встают перед бахаи - будь то члены Совета или рядовые верующие (в последнем случае вопросы передаются в Совет через посредство местных и национальных духовных собраний). Замечание, которое сделал по этому поводу Файзи Мисбах, возглавляющий отдел изучения рукописей, заслуживает того, чтобы мы его здесь привели: "Учению иудеев более трех тысяч лет, учению Христа - около двадцати веков, а Мухаммада - тринадцать столетий. Эти учения на протяжении веков толковались богословами и теологами и неизбежно, с течением времени, искажались - намеренно или ненамеренно, по злой или доброй воле. Будучи молодой религией, вера бахаи дает возможность непосредственного обращения к подлинникам Писаний ее основателей. Что касается будущего, то современные средства хранения исключат внесение в тексты каких-либо изменений, что почти всегда влечет искажение их смысла".
    Нам еще остается посетить библиотеку, насчитывающую более тридцати тысяч названий книг на шестистах восьми языках (многие из них посвящены истории мировых религий), а также бюро аналитического изучения прессы при библиотеке, одна из задач которого заключается в сборе опубликованных во всем мире материалов о вере бахаи, будь то хвалебные, беспристрастные, порочащие или лживые, что тоже иногда встречается.
    
    С террасы мы любуемся парком и окрестным пейзажем. Бетонные стены-опоры, укрепляющие склон горы Кармель, почти не видны за деревьями и цветниками. "Бахаи создавали все это своим трудом и терпением, и не сразу, а постепенно, насколько позволяли финансовые возможности, начало же всему было положено в 20-е годы, когда на горе был куплен участок земли", - объясняет нам Сюзанн М. - "Взгляните, мы снова насадили лес на той части горы Кармель, что была совсем голой". Почему? А потому, что сохранение природы, разбивка садов символизируют подношение красоты Богу, и в этом бахаи следуют примеру своего Пророка, который очень любил цветы. Ниже по склону находится еще одно белое строение в виде небольшого античного храма, гармонирующее по стилю с главным зданием. Здесь покоится прах Бахауллы и хранятся оригиналы написанных его рукой листов. У этого дома - свой, особый хранитель. Теперь нам остается пройти дальше по саду, пересечь узкую дорожку, которая, извиваясь, спускается по склону и вот мы уже в другом парке, где, в сиянии золотого купола, который служил нам маяком, предстает перед нами мавзолей Баба - "Врат" - предтечи, объявившего о грядущем приходе Пророка. Мрамор и ковры. Босиком проходим в просторный зал, где находится гробница. В тишине молятся бахаи, но сюда впускают всех желающих при условии, что они будут вести себя достойно и разговаривать вполголоса. Молодые женщины сопровождают посетителей и дают необходимые пояснения. Выходя из сада, мы сталкиваемся с группой израильских школьников с тетрадками в руках, которых, похоже, интересуют архитектура и парки. Потом мы узнаем, что израильское правительство весьма благосклонно относится к пребыванию бахаи на своей территории, но запрещают проповедовать веру бахаи среди жителей страны. На территории Израиля нет евреев-бахаи. Их мы, однако, встретим позже в других странах. Но это не мешает израильтянам называть мавзолей Баба одной из достопримечательностей Хайфы, отмеченной на туристической схеме города наравне с пещерой Илии, монастырем Кармелиток или Мемориалом, посвященным борьбе Израиля за независимость. Вход бесплатный. Нет кружки для сбора пожертвований от посетителей.
    Экскурсоводы здесь не из тех, кому можно дать чаевые. И никакой торговли - здесь не продают сувениров, даже открыток с видами Центра (их, впрочем, можно найти в магазинчиках Хайфы). За исключением нескольких фотографий Абдул-Баха и каллиграфически выполненных изречений из Писаний мы не видели ни здесь, ни в здании Дома Справедливости культовых изображений или каких-либо других предметов культа. Таковых в религии бахаи нет.

    На данном этапе нашего исследования, после того как мы посетили святые места и уже имеем какое-то представление об интересующей нас религии, мы ясно видим, что все здесь удивительным образом уравновешено. Гармония, присущая этому ландшафту с вписанными в него строениями, внушает мысль о сильной, установившейся и организационно оформленной религии - и возникает ощущение, которое сродни тому, что испытываешь, находясь в мусульманской мечети или в христианском храме или монастыре. Что больше всего поражает на горе Кармель - это гармоническое сочетание священного пространства святых гробниц и мирских рабочих мест. Впрочем, это не кажется странным, ибо в вере бахаи все гармонично - наверное потому, что в мирском здесь всегда ощущается присутствие духовности.
    
    Было бы преждевременным завершить этим высказыванием нашу первую экскурсию по планете бахаи. Нам предстоит еще встретиться с мужчинами и женщинами, которые живут этой верой и делают ее живой. В Хайфе таких людей более четырехсот, из них половина работает в Доме Справедливости, а половина - в его филиалах, разбросанных по городу. Среди них - представители более чем тридцати национальностей: американцы, австралийцы, канадцы, шведы, бельгийцы, французы, швейцарцы, камерунцы, костариканцы, иранцы, жители Антильских островов и многие другие... Четыреста человек, которые считают, что им милостью Божьей предоставлена возможность жить и работать здесь - ведь большинство их единоверцев может побывать в этих местах только в качестве паломников. И взамен они готовы отдать служению все силы, способности, самих себя. Каждый из них занимается конкретной работой, и в этом тихо гудящем, занятом делом улье насчитывается не меньше профессий, чем национальностей.
    
    Секретари и садовники, переводчики и повара, библиотекари и уборщики, управляющие и сантехники, делопроизводители, работники информационной службы, архитекторы, лица, ответственные за охрану, и так далее. Сто пятьдесят молодых людей из числа работающих здесь получают материальную поддержку со стороны общины - им оплачивается жилье и питание. Большая часть их занимается уходом за парками и зданиями, работает в службе охраны. Кто приезжает в Хайфу на срок до полутора лет старается сам оплатить свой билет, если есть возможность, даже если путь далекий. Желающих поработать здесь больше, чем число предлагаемых рабочих мест, а набор, в значительной степени, производится в соответствии с реальными потребностями Центра. Руководители служб, выполняющие свои обязанности в течение длительного срока, который иногда заранее оговаривается, а иногда и нет, получают небольшое, такое же как у всех, жалованье. Член Совета получает не больше секретарши. В самом Центре никто не живет. Только на ночь остаются по очереди руководители службы охраны. Все живут в городе, кто в квартирах, кто в отдельных домах, и ведут обычный образ жизни. Молодые добровольцы - те, у кого нет семьи, прибывшие на небольшой срок, - живут по четыре человека в комнате, но не бывает так, чтобы девушки и юноши жили вместе. Супружеские пары живут, как и положено супругам, у семей - свой уклад. Кто попредусмотрительнее, приезжают с деньгами на обустройство своего быта: покупают машину, телевизор, стереоаппаратуру. Приверженцы более аскетического образа жизни, довольствуются минимумом. Община иногда помогает семьям, например, оплачивает обучение юноши или девушки в университете, если личные средства родителей не позволяют этого.
    Рабочий день в Центре должен продолжаться с восьми часов утра до пяти или шести часов вечера, однако мы видели, как многие бахаи из-за перегруженности работой уходят значительно позже. За исключением молодых людей из охраны, которые отдыхают по скользящему графику, у остальных выходные длятся с полудня пятницы до понедельника, а после года работы им предоставляется двухнедельный отпуск, которым каждый волен распоряжаться по собственному усмотрению. Центр ничуть не похож на монастырь, а его обитатели - на монахов и монахинь, да, впрочем, в учении их Пророка и не одобряется монашеская жизнь. Так, юноши и девушки не только занимаются углублением своего знания веры или изучением иностранных языков (английского, эсперанто и других), но и развлекаются. При желании они могут заняться спортом, музыкой, пойти в театр. А иногда, как, смеясь, сказала нам одна девушка, молодежь устраивает тусовки и танцует.
    Порой возникает любовь. И кое-кто, прибыв сюда холостяком, уезжает женатым человеком.
    
    Почему все они, каждый по-своему, - позже они расскажут нам, как это произошло, - оказались здесь? Почему с такой самоотдачей, с таким энтузиазмом трудятся, выполняя любую работу, какую бы ни поручили, будь то работа в саду или в бухгалтерии? В ответ мы слышим: надо поклоняться и служить Богу, служа своей вере, действовать на благо всего человечества, способствуя его материальному и - что важнее всего - духовному прогрессу, совершенствоваться самому, быть носителями света и надежды в эти мрачные времена, идти вперед и помогать идти другим, веря в то, что обещанное Бахауллой время, когда воцарятся единая мировая цивилизация и всеобщий мир, настанет, хотя, может быть, и нескоро. Мы интересуемся - а какие у них планы на будущее? Лишь немногие намерены остаться жить в Хайфе и работать в Центре. Некоторые молодые люди собираются вернуться на родину, снова заняться своей работой или возобновить учебу и жить как все, но оставаться верными законам своей религии, утверждая ее по мере сил делами и образом жизни. Многие, и не только молодежь, хотели бы отправиться в любой уголок земного шара, чтобы распространять веру и создавать общины бахаи там, где их пока нет, помогать общинам, которые еще не окрепли, участвовать в реализации проектов развития в самых бедных регионах, в среде самых обездоленных социальных слоев. То есть, . по существу, быть миссионерами? "Нет, - отвечают нам, - пионерами. Наша цель не проповедовать и не обращать любой ценой в свою веру. Бахаи только отвечают на те вопросы, которые им задают, но воздерживаются от того, чтобы навязывать свои взгляды. В духовном плане бахаи должны утверждать идеалы веры прежде всего собственным образом жизни, сея семена, которые, в конце концов, прорастут. Впрочем, самое важное - быть полезными, внести свой вклад в борьбу со всем тем, что приносит страдания человечеству: бедностью, болезнями, недоеданием, неграмотностью, преступностью или загрязнением окружающей среды. Все, что делают бахаи, они делают не только на благо своей общины, но на благо всего мира".
    
    У нас возникает вопрос: поступая так, действуют ли бахаи, как и христиане, во спасение души? Ведь до сих пор мы не касались самых существенных метафизических вопросов: как понимается связь между Богом и человеком, что есть грех и каково наказание за него, в чем смысл жизни и смысл смерти.
    Согласно учению бахаи, Бог, по сути своей, Творец, и не существует Творца без творения. Но творению не понять своего Творца: связь, объединяющая их - это любовь Творца к созданиям Своим, которую Он являет, посылая одного за другим посланников Своих, тех, кого называют Пророками. Цель жизни человека - познать и возлюбить Бога. Человеку дано воспринять то, что присуще Божественной сущности - доброту, великодушие, любовь, могущество, справедливость... Но все это присуще и совершенному человеку, и каждый должен стремиться приблизиться к идеалу.
    Предопределение не фатально в жизни человека. Но нет и полной свободы воли. Существует взаимосвязь того и другого. Богу ведомо все, что было и что будет, но Его предвидение не определяет поступки человека. Бог знает, что человек поступит так или иначе. Но не Он тому причина. Бахаулла делает различие между так называемыми неизбежными обстоятельствами - это место и время рождения, социальная среда, врожденные физические, интеллектуальные и духовные способности - и обстоятельствами, которые таковыми не являются. "Первым, поскольку они окончательны, - пишет он, - все должны подчиниться безоговорочно. И не потому, что они неподвластны Богу. Зло от их изменения будет большим, нежели сохранение первоначального решения". Зато обстоятельства второго рода зависят от поступков человека. В жизни каждый бахаи, принимая решения, должен вести себя так, словно ход событий зависит лишь от изъявления его свободной воли. Если же развитие событий не соответствует ожиданиям, необходимо приложить новые усилия, молиться, не оставлять попыток изменить положение вещей. Но если, вопреки всему, препятствия не устранить, следует покориться неизбежном у, приняв его с радостью.
    
    Бог не мог создать дьявола, ибо зло не существует в виде реальной силы; зло - это отсутствие добра, подобно тому, как ночь - отсутствие дневного света. Чем ближе к добру, тем меньше зла. Что касается трагических случайностей, таких как болезнь, встреча с диким зверем, отравление ядовитым растением, то причиной их является столкновение со стихиями, которые не находятся в гармонии с человеком. Речь здесь идет об относительном зле. Нет ни греха, ни искупления, ни чистилища, ни ада или рая в качестве наказания или вознаграждения. Ад - в отдалении от Бога, рай - в приближении к Нему. Ну а смерть, которая в конце концов является одним из важнейших событий жизни, что это - финал или поворотная точка существования?
    Бахаулла пишет: "Твой рай в Моей любви, и твоя небесная обитель в общении со Мною. Войди же и не медли". Земная жизнь сравнивается с жизнью зародыша в материнской утробе. Он готовится явиться в мир, и если что-то нарушается в его физическом развитии, ребенок рождается ущербным. То же происходит и с душой. В день, когда она отделится от своей бренной оболочки, которая обречена на уничтожение и для которой не будет ни перевоплощения, ни воскрешения, душа должна быть готова предпринять новое путешествие по духовным мирам, по мирам Божественным, "бесчисленным в своем множестве и безграничным в протяженности"; и там душа познает новую ступень развития, длительность которого будет в обратной зависимости от совокупности духовных качеств, приобретенных во время земной жизни, и тем самым приблизится она к Богу. В Писаниях Бахауллы об этом говорится следующее: "Не подлежит сомнению, что после своей физической смерти все люди осознают значение своих деяний и до конца поймут, что они сотворили своими руками. Клянусь утренней звездой, сияющей на небосклоне Божественного могущества! Верующие в единого истинного Бога в момент расставания с земной жизнью испытают радость и ликование, кои невозможно описать, а те, кто прожил жизнь в заблуждении, преисполнятся ни с чем не сравнимым ужасом.
    Воистину, знай, что душа после отделения ее от тела продолжит свое развитие до тех пор, пока не достигнет присутствия Бога, в состоянии и в виде, которых ни круговорот столетий, ни случайности сего мира не могут изменить /... / Если бы человеку было известно, что ждет его душу в Божественных мирах, мирах Господа небесного и земного, он истомился бы в ожидании столь возвышенного, столь лучезарного состояния /... / Тот мир столь же отличен от мира земного, сколь наш мир отличен от мира, в котором пребывает ребенок, когда он еще во чреве матери. Когда душа предстанет перед Богом, она примет вид, наиболее соответствующий ее бессмертию и достойный ее небесной обители".
    Перед тем как подвести итоги первого этапа нашего исследования, нам остается посетить еще одно место паломничества в Святой земле. Сандра Тодд и ее муж Марк, приветливый и веселый техасец с озорной улыбкой, везут нас на другой берег залива, в Сан-Жан-д-Акр, или Акку, как называют это место в Израиле, - туда, где пребывал в заточении, жил и умер Бахаулла.
    
    Какие-никакие, а все же мы туристы, и потому наслаждаемся видом этого типично арабского городка, с вытянувшимися вдоль моря и крепостной стены кварталами белых домиков с балконами, ставни и двери которых выкрашены синей, розовой и зеленой краской, выгоревшей на солнце, с шумным восточным базаром и множеством маленьких лавок. И вдруг, совершенно неожиданно, надменно бросая вызов времени своими белыми камнями, возникает суровая и величественная громада выстроенной крестоносцами крепости.
    
    Снаружи - живописные мощеные улочки, сводчатые переходы, старинный караван-сарай, совершенная красота средневековой архитектуры. Внутри - наваливающаяся тяжелой ледяной глыбой действительность этой страшной тюрьмы, каковой она и была на протяжении веков: зарешеченные камеры, узенькие окошечки, сырой холод и такое зловоние, что сразу понимаешь, что ни о какой гигиене здесь и слыхом не слыхивали. Здесь томились борцы за независимость Израиля, многие из которых потом были повешены. Их имена на памятной доске. Как раз в конце зловещего коридора находится камера, в которой содержался Бахаулла во время своего долгого заключения. Входим в камеру, предварительно сняв обувь: это место святое. Смотрим на шершавые стены. Сквозь крохотное оконце, забранное решеткой, видим крошечный кусочек моря и такого же, как оно, голубого неба - должно быть, единственная картина, которая открывалась перед глазами узника, если не считать изредка пролетающих птиц да заходящих в камеру тюремщиков. Здесь верующие - молятся, остальные - молчат.

    Чуть подальше стоит заново покрашенный, хорошо сохранившийся дом, первый, в котором Бахаулла поселился после выхода из тюрьмы, уже не узником, но поднадзорным. Позже он перебрался в другой дом, невдалеке от города, там он и закончил свои дни и там был погребен. В тех местах до сих пор сохранились расчерченные рядами оливковых деревьев прекрасные сады. Мужчины и женщины, вероятно арабы, собирают в них урожай. Клумбы ухожены, украшены скульптурными изображениями птиц - Бахаулла очень их любил. Подходим к его могиле. Очень простая гробница. Дневной свет проникает сквозь большую застекленную крышу, волны вьющихся растений спускаются сверху, везде обилие живых цветов. В глубине, в нише, виднеется могильная плита, и там мы замечаем фигуру человека, преклонившего колени, чтобы поцеловать ее край. Выражение такой глубокой веры и почитания застыло на его лице, что нас невольно охватывает волнение и мы понимаем: этот человек - садовник Господа.

Информация о материале

Просмотров: 750

Религию воспринимаешь как дерево. Сначала оно представляется единой массой, отдельные листья которой колышутся от дуновения ветерка. Затем различаешь ветви, ствол. Потом появляется желание узнать, какие у него корни, на какой почве оно выросло, чем питается, глубоко ли корни уходят в землю, широко ли они разрослись, удержат ли они дерево в самую сильную бурю, или порыва ветра будет достаточно, чтобы свалить его. В таком порядке воспринимали и мы веру бахаи. Издали мы увидели ее очертания, подошли вплотную к ее стволу, теперь настало время узнать о ее корнях - погрузиться в историю.
    
    Изучение великих религий показывает, что время и место их зарождения не случайны. Все происходит так, будто есть места на земле, наиболее благоприятные для возникновения духовных учений. Когда бываешь в таких святых местах, где бы они ни находились - на берегах Нила или Ганга, на побережье Средиземного моря или в Малой Азии, - видишь, что там совсем особенный свет. Кому довелось увидеть, как занимается день над Иерусалимом или как луна освещает Масличную гору, тот не может не задаться вопросом: то ли мистическая аура делает этот свет другим, то ли и в самом деле события, которые хранит память этих мест, могли произойти только здесь, на фоне этого пейзажа, при этом свете.
    Представляется также, что периоды, когда общество потрясают кризисы, когда одряхлевшая религия доходит до склеротического состояния, когда происходит утрата духовных ценностей, когда наступает обнищание и смута, все это, словно зима в жизни природы, подвигает людей на обновление, и тогда, еще неосознанно, человеческая общность становится готовой к тому, чтобы услышать новое Послание. И, прозвучав, оно будет воспринято. А если по сути своей оно отвечает скрытым стремлениям людей, то из него может родиться и утвердиться надолго новая вера.
    Когда зародилась вера бахаи, были выполнены оба эти условия. Она ведет свое происхождение из страны, богатой давними духовными традициями, и появилась тогда, когда страна эта переживала смутные времена.
    Итак, Иран начала XIX века. Правильное название страны - Иран, именно так называют ее жители с древних времен. А вот французы окрестили ее Персией: Персидой (Фарс или Парс) - называлась провинция на юго-западе страны, через которую сюда проникли греки.
    
    Осталась в далеком прошлом память о славных деяниях Кира и Дария, правивших страной за пять столетий до нашей эры. После завоевания греками, сначала - под предводительством Филиппа, а потом - Александра Македонского в IV и III веках до н. э., империя постепенно разваливалась: накатывались одна за другой волны завоевателей, отпадали провинции, сменялись правящие династии. Греков сменили римляне, затем, в VII веке, - арабы, около 1000 года пришли тюрки, а еще через двести лет - монголы. Потом были орды Тамерлана, а еще позже - туркмены. Сменяя друг друга, страной правили Селевкиды, преемники Александра Македонского, аршакидские парфяне, Сасаниды, Омейяды (арабы), Сефевиды (вероятно, курдского происхождения); Каджары (туркмены) удерживали власть с 1786 по 1925 год, пока трон у них не отвоевали Пехлеви.
    
    Таким образом, когда появился росток дерева бахаи, представитель династии Каджаров правил обескровленной страной, ставшей ареной англо-русского соперничества. Русские стремились через Иран, в обход Османской империи, выйти к Персидскому заливу и Индийскому океану. Кроме того, они претендовали на обладание Грузией, Дагестаном, армянскими провинциями Ереван и Нахичевань, которые вскоре и захватили. Англичане, со своей стороны, были озабочены тем, чтобы обеспечить безопасность пути из Индии и противодействовать осуществлению намерений русского царя. После открытия крупных месторождений нефти соперничество между ними усилится, и Англия с Россией получат такие невероятные концессии, что в результате практически все месторождения попадут им в руки.
    
    Казна пуста. Монарх - деспот, которого мало заботят нужды подданных. Он передал правление страной в руки духовенства. Религиозная верхушка, несмотря на консерватизм, нетерпимость ко всему, что не полностью соответствует жестким установлениям ислама, продажна, жестока, безнравственна. Государственная и судебная власти коррумпированы. Образование в упадке. Убийства и ограбления - самое обычное дело на всех дорогах. Иран стремительно катится к анархии. Под стать всему остальному и духовная жизнь общества, несмотря на столь богатое духовными традициями прошлое - недаром ученые, занимающиеся историей религий, говорят об "иранской преемственности". В древности, примерно за 2000 лет до н. э., когда территория современного Ирана еще была частью ассиро-вавилонской цивилизации, отправлялся языческий культ многочисленных божеств в человеческом и зверином облике. Позднее, во времена Кира и Дария, появляется весьма самобытная религия с культом индо-иранского бога Митры. На ведическом языке это имя означает одновременно "друг" и "договор". По этой причине, а также потому, что он обладал верховной властью на небесах, имя Митры часто появляется в различных документах. Он являл собой юридическое обоснование царской власти, но прежде всего он - бог света, благосклонный, близкий человеку, пекущийся о правосудии и праведности, о соблюдении союзов и клятв, их освящающих. Он противостоит Варуне, другому верховному божеству, который воплощает силы мрака и зла. С Митрой связано изображение быка, которого приносили ему в жертву.
    
    Во времена правления Ксеркса, сына Дария, культ Митры становится официальной религией. Ее сторонники собираются вместе, едят хлеб, пьют воду, а возможно и вино, произносят ритуальные фразы. Седьмой день недели, наше воскресенье, был священен, так же как и седьмой месяц года. Дни солнцестояния и равноденствия стали днями торжественных богослужений и празднеств, как и 25 декабря, когда одновременно праздновались дни рождения солнца и бога. Благодаря македонским завоевателям культ Митры достиг Греции, а затем и Рима, где он стал чуть ли не официальной религией, и затем был предан забвению лишь в 400 году н. э., когда его окончательно победила христианская вера.
    А в это время в Иране на смену культу Митры уже пришла другая религия - зороастризм, названная так по имени Пророка Зороастра или Заратуштры (иногда ее называют маздеизмом, в этом случае название происходит от имени верховного бога Ахура Мазды - "Мудрого Господа"). По всей вероятности, Зороастр жил около 600 года до н. э. в одной из провинций Ирана. Поначалу он был жрецом небольшой скотоводческой общины. Он оказал мощное преобразующее воздействие на древнюю индо-иранскую религию, она из политеистической стала более или менее монотеистической. В соответствии с его учением Ахура Мазда является верховным богом, творцом космоса и нравственного порядка, богом, которому люди должны поклоняться и молиться. Ему подчинены разные категории полубогов: Святые Бессмертные, Благой Помысел, Лучшая Истина, Желанная Власть, Святое Благочестие, Целостность и Бессмертие, а также меньшие божества, такие как Послушание, Счастье, Воздаяние и так далее. Противостоит ему некий Ангра Манью, дух зла, которого позднее назовут Ахриманом. Многие ученые считают, что в новом пантеоне Ахура Мазде приданы положительные черты Митры, а Ахриман олицетворяет то зло, символом которого раньше выступал Варуна.
    
    В учении Зороастра говорится о различной природе тела и души, утверждается, что избранным душам уготован рай, а грешным - ад, провозглашается воскресение. В нем осуждаются оргии при отправлении обрядов, кровавые, дикие жертвоприношения, порочные правители и расточители. Проповедуются нравственные устои, духовность, трансцендентальное видение мира. Есть предсказания о том, что на протяжении всей истории человечества, время от времени, будут являться Спасители, чтобы в новом виде возвестить учение Зороастра, и что в конце концов Ахура Мазда восторжествует над духом зла.
    
    У зороастрийцев своя обрядовость, свои храмы, священнослужители, школы, молитвы и ритуалы, среди которых особое место занимает поклонение и молитвы перед огнем. Зороастр оставил после себя гимны, так называемые Гаты, написанные на языке, близком к ведическому. В основном они представляют собой стихи, смысл которых не всегда ясен и потому допускает разные толкования.
    
    Зороастр подвергся гонениям, его преследовали. И все же в дальнейшем зороастризм стал официальной религией Ирана и оставался ею вплоть до мусульманского завоевания, которое, однако, не привело к его исчезновению. Так что и в наши дни у зороастризма есть еще немало последователей не только в Иране, но и среди парсов Индии.
    В VII веке после страшного периода религиозных преследований, развязанных Тамерланом и его ордами, на смену зороастризму приходит ислам, точнее - его шиитская ветвь. Шииты, наряду с суннитами, являются одной из основных ветвей мусульманской религии. И если сунниты считают себя хранителями традиции, шииты, называющие себя потомками Али, двоюродного брата и зятя Мухаммада, не столь ревностно придерживаются буквы Корана, а стремятся глубже постичь эзотерический смысл данного в нем откровения. В отличие от суннитов, которые признают за имамом (руководителем и главой общины) только мирскую, светскую роль в обществе, шииты наделяют его, в соответствии со своим метафизическим мировоззрением, сакральными и космическими функциями. Генри Корбин (Г. Корбин. Духовное тело и Небесная земля. Париж, 1977.), признанный специалист по восточным религиям, подчеркивает сходство между зороастризмом и шиизмом, проявляющееся в вере в единого бога, в дуализм добра и зла, в пришествие Спасителя, который преобразует мир. Он полагает, что в Иране произошла своего рода конвергенция обеих религий.

    И не только в этом особая судьба Ирана, который и в самом деле оказывался то горнилом, то перепутьем мировых религий. Там - корни манихейства. В самые восточные районы Ирана проник буддизм: по преданию, мы обязаны двум парфянским князьям переводу (с санскрита на китайский) тех текстов, которые вызвали к жизни Буддизм Чистой Земли. Христиане-несторианцы, объявленные в V веке еретиками (они полагали, что в Иисусе Христе сосуществуют две ипостаси, одна из которых божественная, другая - человеческая), нашли пристанище в Иранской империи и были здесь весьма многочисленны в XII-XIII веках. С древнейших времен вплоть до наших дней эта страна в изобилии рождала поэтов и мыслителей метафизического и мистического духа, таких как суфии - последователи мистического учения о любви и пренебрежении к материальному, нашедшего выражение в метафорических повествованиях и поэмах. В интересующий нас исторический период все это сосуществует, но мирно не уживается. Шииты, христиане, иудеи, зороастрийцы противостоят друг другу, проявляя крайнюю нетерпимость. В то время для зороастрийца или иудея было опасно в дождь выйти на улицу, поскольку своей мокрой одеждой он мог коснуться мусульманина, который, сочтя себя оскверненным, был вправе смыть оскорбление кровью. Мусульманин, дотронувшись до денег, полученных от христианина, иудея или зороастрийца, должен был вымыть руки. Не больше терпимости мы видим и со стороны иудеев: еврейский мальчик не мог дать напиться нищему, если это был мусульманин, поскольку "проклятие, а не сочувствие должно стать уделом неверных".
    Однако надежда не покидала умы и сердца образованных иранцев, знакомых со священными книгами иудеев, зороастрийцев, христиан или мусульман: разве во всех Писаниях не говорилось о скором возвращении Божественного Посланника? Разве не сходились все они в том, что он появится в Святой земле или Иране? Каждый мог найти в Писаниях то, что питало росток надежды.
    
    Разве не сказано в Ветхом Завете: "...И поставлю трон Свой в Эламе..." (Иеремия)? А ведь Элам - название района на юго-западе Ирана, где за 2500 лет до н. э. зародилась в ассиро-вавилонской среде цивилизация, которой суждено было просуществовать два тысячелетия и основать свою столицу в Сузах, ставших впоследствии столицей великого Дария; цивилизация, являющая собой часть богатейшего иранского наследия. Или не сказал Христос: "Держите свои светильники зажженными, ибо приду Я, как тать в ночи"? В одном буддистском тексте приводится разговор между Буддой и царицей Вахеди: "Высокочтимый, после Твоего вознесения на небо все твари живые, преисполненные нечисти и порока, поражены будут пятью бедствиями. Скажи мне, как они смогут уразуметь, что на землю снизошло Верховное Блаженство, что еще раз нисходит к нам Будда? - Ты и все твари живые, вы должны слиться сердцами и устремить свою мысль на запад". А разве не к западу от Индии лежит Иран? И наконец, вера в неизбежность пришествия нового Искупителя приобрела особое значение в шиитской ветви ислама: в ней испокон веков существовало предание о пришествии через тысячу лет Божественного Посланника, который станет двенадцатым имамом, и которому верующие должны будут выказать полное послушание. Двенадцать имамов уже приходили в мир. Но последний из них, Мухаммад Ибн Хасан, отошел от своих обязанностей вскоре после посвящения в имамы. В течение семидесяти лет, с 869 по 940 год, имама представляли четыре сменявших друг друга человека, которых называли "Врата". За периодом "малого сокрытия" последовал период "большого сокрытия", когда "Сокровенный Имам" не общался с верующими, являясь лишь изредка святым мужам в их сновидениях. Когда кончится "большое сокрытие", "Сокровенный Имам" вернется в качестве Махди, однако его возвращению будет предшествовать появление "Врат", которые возвестят о грядущем пришествии.
    
    В начале XIX века богословской школой шейха Ахмада, в недрах которой в результате глубокого изучения Корана возникло реформаторское течение, было предсказано пришествие Махди в 1840-х годах. Шейх Ахмад готовил своих сторонников к неизбежному явлению Божественного Посланника и отправлял их на поиски Махди по всей стране. И они нашли его.
    20 октября 1819 года в Ширазе родился мальчик, которого назвали Али Мухаммадом. Шираз находится как раз там, где когда-то был Элам. Кроме того, начиная с XII века этот город становится интеллектуальной столицей, и в нем один за другим появляются великие поэты и блистательные философы суфизма. Но появившийся на свет мальчик не был сыном поэта или философа, он был сыном торговца сукном. Но зато он - сейид, то есть потомок Пророка Мухаммада.
    Его отец умирает вскоре после рождения сына, и мальчика отдают на воспитание дяде по материнской линии. Его учат чтению и письму и воспитывают в самых строгих мусульманских традициях.
    Как только ему исполняется пятнадцать лет, дядья берут его в свое дело. И вскоре начинает складываться легенда о нем. "Все, кто знал его, - говорят его биографы, - восхищались его красотой, добротой, набожностью и исходившим от него обаянием".
    23 мая 1844 года к воротам Шираза подошел изнуренный долгим странствием человек. Это был один из посланцев шейха Ахмада, мулла Хуссейн, который, по настоянию своего учителя, в течение многих месяцев странствовал в поисках "Обещанного".

    Мулла Хуссейн знает, как опознать того, кого он ищет: нужно попросить человека, который назовет себя "Обещанным", разъяснить одну из сур (глав) Корана, а именно, суру Иосифа, толкование которой вызывает бесконечные споры у мусульманских богословов. Незадолго до заката солнца мулла Хуссейн встречает у ворот города молодого человека, лицо и осанка которого столь величественны, что производят самое сильное впечатление. Молодой человек учтиво приглашает путника остановиться у него в доме. Они отдыхают, дружески беседуют, и неожиданно Али Мухаммад заявляет своему гостю: "Как видишь, всем признакам я отвечаю", а затем, хотя его об этом не просят, принимается толково и убедительно разъяснять суру Иосифа. Он провозглашает себя Бабом - "Вратами", Провозвестником. И путник верит ему.
    Через сорок дней восемнадцать мужей, которых позже назовут "Живые письмена", признают в этом купце, двадцати пяти лет от роду, долгожданного Посланника и, явившись к нему в Шираз, провозгласят себя его учениками.
    
    Баб начинает свою Проповедь. А.-Л.-М. Никола, консул Франции в Тебризе, писал о нем в работе, вышедшей в начале нашего века: "Зрелище мерзости, бесчестия, порока и лжи (шиитских) священнослужителей возмущало его чистую и искреннюю душу. Он чувствовал, что назрело время глубоких перемен в нравственной жизни общества, но не раз им овладевали сомнения, когда он думал о революции, которую ему предстояло начать ради освобождения людей - физического и духовного - из-под гнета отупения и насилия, довлеющего над всей страной, к величайшей выгоде погрязшей в пороке правящей верхушки и к величайшему стыду истинной религии Пророка".

    Баб поначалу не видел расхождения между своими взглядами и исламом и полагал, что лишь исполняет пророчества этой веры. Он даже отправился в Мекку, чтобы там объяснить высшим мусульманским авторитетам Божественную сущность своей миссии. Его сочинения представляют собой комментарии к сурам Корана и их толкования, молитвы, наставления, рассуждения по различным вопросам учения о единстве Бога. Подобно святому Иоанну Крестителю, предрекавшему пришествие Христа, он говорил о себе, как о предшественнике "Того, Кто должен прийти", "Обещанного". Его задача состояла в том, чтобы подготовить людей к приходу "Того, Кого явит Бог", великого Пророка, о котором говорилось во всех Писаниях. Этот Пророк придет, чтобы освободить людей от духовной и материальной нищеты, в которой держат их алчные чиновники и невежественные муллы, думающие только о своих привилегиях.
    
    Но Проповедь Баба выходит за рамки чисто религиозных тем. Он также провозглашает поистине революционные для мусульманской среды того времени идеи о равноправии женщин, более справедливом распределении богатств, равенстве рас и тому подобное. Охваченные благоговейным восторгом и чувством духовного обновления, его ученики, которых становится все больше и больше, начинают объединяться в сплоченные общины, обособляющиеся от традиционного общества. Постепенно изменения охватывают все стороны религиозной жизни: богословие, богослужение и управление жизнью общины. Баб даже пошел на введение нового календаря, отсчет времени по которому начинается с 1844 года, года провозглашения его Откровения. Перефразируя знаменитое высказывание одного из министров Людовика XVI, можно сказать: "Нет, сир, это не бунт, это революция". И действительно, новая вера своими религиозными доктринами, социальными принципами, нравственными  установками словно бросала вызов всей традиционной структуре иранского общества.
    Ни правивший в то время шах, ни шиитское духовенство не питали иллюзий в отношении нового вероучения. Обвиненного в ереси Баба бросают в тюрьму. На его учеников, называемых к тому времени бабидами, обрушиваются страшные репрессии, как со стороны государственных органов, так и со стороны фанатически настроенного народа, подстрекаемого муллами. Во всех городах различные гильдии - булочников, мясников, плотников - разделывались с "еретиками", и все изощрялись в том, чтобы придумать пытку пострашнее. Где-то жертву, прежде чем сжечь, окунают в масло. Где-то на базаре выставляются на всеобщее обозрение обезглавленные тела, а головами играют вместо мяча или украшают ими пики. В письме другу австрийский капитан Альфред фон Гумоэнс, непосредственный очевидец этих ужасов, рассказывает о том, что он видел: "Этим несчастным выдавливали глаза пальцами, отрезали им уши и заставляли поедать тут же, на месте их мученичества. Им протыкали дыры на спине или груди, вставляли в эти раны горящие фитили, и слышно было, как шипит плоть. Весь базар был расцвечен такими огнями... Впредь я из дому больше не выйду, ибо боюсь, что придется снова стать свидетелем подобных сцен..." (Это письмо было опубликовано в 1952 г. в периодическом издании Oesterreichischer Soldatenfreund.)
    
    Менее чем за шесть лет таким образом погибло двадцать тысяч бабидов. И все же, несмотря на преследования и ненависть фанатиков, число последователей Баба продолжает расти. Среди вновь обращенных был и Мирза Хуссейн Али, двумя годами старше Баба. Он родился в Тегеране 12 ноября 1817 года в богатой и знатной семье. Его отец, Мирза Аббас, был государственным министром. Многие из его родственников занимали высокие посты в правительстве, армии и местной администрации. Историки сходятся на том, что Мирза Хуссейн Али получил неглубокое образование: в то время в Иране детям из состоятельных семей, близко стоящих к власти, не было необходимости учиться, что, впрочем, свидетельствует о явном упадке общества. Каким он был в детстве, в отрочестве? Позднее его старший сын набросает словесный портрет отца, который, очевидно, можно считать приукрашенным, в духе предания и сыновней почтительности: "Еще ребенком Он отличался чрезвычайной добротой и великодушием. Ему нравилось жить под открытым небом, и большую часть времени Он проводил в саду или в поле. Он обладал большой притягательной силой, которую все ощущали на себе. Вокруг Него всегда были люди, особенно Его любили дети. Когда Ему было лет тринадцать-четырнадцать, все поражались Его образованности. Он мог поддержать разговор на любую тему и решить любую предложенную ему задачу. На больших собраниях Он вступал в спор с улемами (мусульманскими богословами), разъясняя сложные вопросы веры. Все обычно выслушивали Его с величайшим интересом".
    
    Конечно же, читая последнюю фразу, непременно вспоминаешь об Иисусе, который, как гласит его жизнеописание, еще мальчиком вступал в споры, которые вели в храме иудейские книжники.
    Когда Мирзе Хуссейну Али исполнилось двадцать два года, умер его отец. Как требовал обычай того времени, правительство предложило ему наследовать отцовскую должность. Он отказывается, и премьер-министр замечает по этому поводу: "Предоставьте его самому себе. Эта должность недостойна его. Ему предначертана в жизни великая цель. Я не могу его понять, но убежден в том, что он предназначен для более высокого поприща. Он мыслит не так, как мы. Оставим его в покое".

    В 1844 году Мирзе Хуссейну Али двадцать семь лет. Он женат. Его сын родился в тот самый день, когда Баб возгласил о своей миссии. Мирза Хуссейн Али принимает новую веру. Ему так и не придется встретиться с Бабом, но между ними установится постоянная переписка. Вновь обращенный раздает все свои богатства и становится страстным проповедником новой веры. А долей Баба вскоре станет жизнь в заключении - сначала в тюрьме, потом в крепости. В 1847 году, когда он томится в укрепленной тюрьме в горах Азербайджана, на северо-западе Ирана, недалеко от Тебриза, Мирза Хуссейн Али организует в небольшой деревушке Бедашт важную встречу приверженцев веры. Присутствуют восемьдесят четыре ученика, прибывшие из различных провинций Ирана. Собравшиеся ставят своей целью осуществление Откровения, изложенного в "Баяне" (Перевод на французский язык А.-Л.-М. Никола и Пола Гетнера, 1944 г. Отрывки из этой книги опубликованы в "Избранных Писаниях Баба", изданных Всемирным Домом Справедливости, Брюссель, 1984.), важнейшем сочинении Баба, а это влечет за собой полный и недвусмысленный разрыв с прошлым ислама, его структурами, священнослужителями, традициями и обрядами. Все еще надеются, что удастся найти способ освободить томящегося в заключении Учителя. Но эти планы терпят неудачу. И все же основная цель собрания достигнута. Вероучение бабидов вырисовывается все четче, и на этот раз вплотную подходит к полному разрыву с ортодоксальным исламом.
    
    В 1850 году в Тебризе расстрелян Баб. В казни участвовало не менее семисот пятидесяти солдат. Бабиды, несмотря на весь свой духовный подъем, ослаблены. У них не стало Учителя. Правда, Учитель уже давно объявил об "Обещанном", который должен будет установить новую эру добродетели и мира, и предсказал, что явление этого Посланника Божьего свершится только после его смерти. Но при этом Баб никого не назначил своим преемником. Начинается смута. В этот мрачный период Мирза Хуссейн Али остается носителем света, миротворцем.
    
    Как никогда прежде проповедь нового учения вызывает репрессии. Преследования еще более ужесточаются после одного трагического события. Обезумевший от зрелища страданий, которые выпали Учителю, юный сторонник Баба по имени Садек решает отомстить и, вооружившись небольшим ружьем, заряженным дробью, стреляет в шаха. Охрана убивает его на месте, но ответственность за происшедшее возложена на всю общину. В Тегеране около сотни ее членов подвергаются сначала пыткам, а затем предаются казни. Многих других, вовсе не одобрявших поступка своего единоверца, бросают в тюрьмы. Среди них и тот, кому в свое время предлагался пост министра. Позже он так опишет свое заключение: "Клянусь именем Бога! Мы были непричастны к этому злодеянию, и Наша невиновность была полностью доказана суду. Однако Нас арестовали и погнали из Нейварана, тогдашней резиденции шаха, в Тегеран. Грубый конвоир, сопровождавший Нас, сбил шапку с Нашей головы. Стражники понукали Нас идти быстрее и обращались с Нами с чрезвычайной жестокостью. Наконец, Нас заточили на четыре месяца в такое ужасное место, которое трудно себе представить. Самая темная и узкая камера гораздо лучше той ямы, куда Нас бросили. После того, как Мы вошли в тюрьму, Нас провели по мрачному коридору, а затем Мы спустились по трем крутым ступеням и очутились в предназначенной для нас подземной темнице. Там, в совершенной темноте, находилось около ста пятидесяти заключенных - воров, убийц и грабителей. Темница была переполнена, и выбраться из нее можно было лишь тем же путем, которым мы вошли. Не поддается описанию и само это место, и стоявшее там зловоние. Большинство узников не имели ни одежды, ни подстилки. Один Бог знает, что Мы испытали в этом мрачном и мерзком подземелье".
    Не проходит дня без того, чтобы кого-нибудь из бабидов не подвергли пыткам или казни. Однако по истечении четырех месяцев мучениям Мирзы Хуссейна Али приходит конец. Его невиновность столь очевидна, что шах приказывает выпустить его из тюрьмы и заменяет тюремное заключение более мягким наказанием - ссылкой в Багдад, столицу Ирака, бывший в ту пору турецким владением. Туда Мирза Хуссейн Али и отправляется по дороге, где прошли до него и пройдут после него множество бабидов. Спасаясь от преследований, целые семьи последователей новой веры решают отправиться в изгнание.
    И вот эта разнородная, израненная, упавшая духом община начинает обосновываться на берегах Тигра. Ей предстоит бороться за физическое выживание и окончательно определиться с вопросами веры. Многие из бабидов никогда не встречались с Бабом. Очень часто к вере их приводила просто наивная надежда изменить мир. Они плохо знакомы с новым вероучением и часто толкуют его так, что Бабом разрешено все то, что запрещено ортодоксальным шиизмом. Само собой получилось, что Мирза Хуссейн Али - хотя никто его не назначал, да и сам он на это не претендовал, - берет все дела в свои руки, организует материальную и духовную жизнь общины. Думается, что некоторые из самых близких его соратников начинают осознавать, что он призван взять на себя в будущем руководство движением, и видят в нем того "Обещанного", о котором возвестил Баб. Но еще не пришло время во всеуслышание заявить об этом и дать новое направление движению. Сначала необходимо тщательно изучить все написанное Бабом и воплотить его наставления в жизнь. На это уходит несколько лет. Затем Мирза Хуссейн Али начинает испытывать потребность уединиться на какое-то время, чтобы предаться размышлениям. Он покидает Багдад и, не открыв никому места своего уединения, удаляется в горы Курдистана. Позднее он сам объяснит свое решение так: "С первых же дней Нашего прибытия в эту страну, предвидя грядущие события, Мы решили удалиться". В течение двух лет он живет отшельником, предаваясь молитвам и размышлениям, закладывая основные принципы религии, которую хочет создать. Позднее, уже в Багдаде, он напишет одну из первых своих работ "Книгу Несомненности"(Бахаулла. Книга Несомненности (на фр. яз. Париж, 1988).), в которой объяснит, обращаясь к одному из родственников Баба, как следует понимать заявление тебризского мученика о пришествии "Обещанного". В ней он пока выступает в качестве последователя своего Учителя, но уже дает новое толкование Ветхого и Нового Заветов и Корана, показывая, что всех Пророков можно считать одним и тем же лицом, ибо все они, каждый в особых обстоятельствах, являют Божественный Дух. Он также подчеркивает, что пришествие Баба было со всей очевидностью предсказано всеми пророчествами ислама. Его уединение стало своеобразным испытанием, в котором соединились боль и радость. И снова налицо большое сходство между этим эпизодом его жизни и тем, что рассказывается об искушении Иисуса в пустыне или об уединении Мухаммада в горной пещере. Он описал избранное им самим место уединения такими словами: "Мы отправились в безлюдную пустыню и провели там два года жизни в полном одиночестве. Из Наших глаз лились слезы страдания, и в Нашем обливающемся кровью сердце бушевал океан мучительной боли.
    
    Много дней и ночей Мы не имели пищи и не находили покоя. Клянусь Тем, в Чьих руках Моя душа, что, несмотря на немыслимые лишения и непрерывные страдания, Мы пребывали в совершенном счастии и чрезвычайной радости, ибо до Нас не доходили вести о горе или радости, о болезни или здоровье кого бы то ни было: наедине общались Мы с духом Нашим, предав забвению мир и все, что в нем.
    
    Однако Мы упустили из виду, что Воля Провидения сильнее Наших устремлений, и роковую стрелу Его не предотвратить мудростью человеческой. Никто не может избежать того, что суждено, и нет иного выхода, как смириться перед Его волей.
    Клянусь Богом, что Нашим твердым решением было не покидать это уединение, и Мы не лелеяли никакой надежды на скорую встречу с близкими. Нашей единственной целью было избежать того, чтобы стать поводом для раздоров среди друзей, и не быть причиной смуты верующих, не причинять никому вреда и не огорчать ничьих сердец. Другой цели или намерения у Нас не было.
    
    Однако Наше отсутствие каждый объяснял по-своему. В конце концов последовало от Сокровенного источника повеление о возвращении, и Мы повиновались и вернулись обратно".
    Однако на самом деле отшельник не пребывал в полном одиночестве, как можно было бы представить. Постепенно распространилась молва о том, что в горах Курдистана живет в уединении великой мудрости муж, и со всех концов потянулись к нему люди посоветоваться, обсудить волнующие их богословские и метафизические вопросы. Слух об этом дошел и до Багдада. По описаниям тех, кто встречался с мудрецом, близкие узнали его. К нему направили посланцев с тем, чтобы поведать о плачевном положении, в котором оказалась община бабидов, лишенная его покровительства, и уговорить его вернуться. Он снизошел к этим мольбам, вернулся и с горечью оценил происходящее: "Никакое перо не в состоянии описать то, что ожидало Нас по возвращении. Прошло два года, и все это время Наши враги неустанно и изо всех сил старались уничтожить Нас, и тому есть свидетели".
    
    Он восстанавливает порядок, возобновляет проповедь учения, улаживает ссоры. Община бабидов вновь начинает свою деятельность, и деятельность эта плодотворна. И новые сторонники - иудеи, зороастрийцы, шииты, вдохновленные пророчествами своих религий о пришествии нового Посланника Бога, спешат в Багдад услышать благую весть. Новый подъем движения достигает такого уровня, что бабиды становятся в Ираке весьма влиятельной силой. Естественно, это вызывает беспокойство шиитского духовенства, и оно непрестанно побуждает иранского консула в Багдаде сообщать своему правительству об опасности, которую представляют бабиды для всей мусульманской религии и для самого существования Иранской империи. Между турецким и иранским правительствами завязывается длительная переписка по этому вопросу. В конце концов, на рассмотрение выносятся два решения: передать руководителя бабидов губернатору одной из соседних с Ираком иранских провинции, и в этом случае делом будет заниматься шах, или сослать его куда-нибудь подальше от границ родной страны с тем, чтобы он больше не пытался сеять смуту.    Очевидно, шах склоняется в пользу первого варианта, который мог бы привести к радикальному решению - казни "опасного революционера". Султан Османской империи предпочитает вариант: он считает, что не должен выдавать высланного, пользующегося правом убежища на его территории. И несомненно, делает это с расчетом: хотя отношения между его империей и Ираном превосходны, этот суннит на самом деле не стремится к тому, чтобы уничтожить движение, в котором он видит угрозу для ненавистного ему шиизма. И тогда было решено перевести Мирзу Хуссейна Али на жительство в Константинополь, где будет легче, как уверяет султан, следить за ним.
    
    А как же бабиды, сплотившиеся вокруг него? Бросят ли они свои дела, которые уже начинают обеспечивать им определенное материальное благополучие, безмятежную жизнь, чтобы снова столкнуться с трудностями долгого пути, неуверенностью в том, что сулит жизнь на новом месте? Те, кто последовал за своим Учителем из Тегерана в Багдад, без колебаний бросают все, чтобы идти вместе с ним, и снова их колонна отправляется в путь к лежащей за тысячу километров столице Османской империи.
    
    Как принято при таких переходах, первый привал назначают на небольшом удалении от пункта отправления. Ведь сборы зачастую затягиваются, прощания тягостны и надо дать отставшим возможность нагнать основную часть колонны. Мирза Хуссейн Али назначает первый сборный пункт в нескольких километрах от Багдада, в поместье бывшего губернатора города, который пригласил его туда. У него вообще много друзей и почитателей в городе, и они не скрывают своего огорчения в связи с его отъездом. Поместье носит пышное название, может, даже пророческое - Сады Ризван (Рай). Это место и выберет изгнанник, чтобы объявить обеспокоенным своей судьбой бабидам, что им следует забыть всякий страх и довериться ему, ибо он действительно тот Божественный Посланник, о котором возвестил Баб.
    На двенадцать дней, с 21 апреля по 2 мая 1863 года, небольшой караван прерывает свой долгий переход, и тот, кто отныне уже не Мирза Хуссейн Али, а Бахаулла, Слава Божья, начинает излагать свое послание. Он отменяет понятие "нечистый" в отношении неверующих: разве не сотворил Бог всех людей каплями единого океана, листьями одного дерева? Пусть отныне его ученики послужат примером, который вдохновит все человечество и приведет его к возрождению. И отныне бабиды будут называться "бахаи" - по имени Бахауллы.
    
    Очевидец тех памятных дней оставил рассказ об этих событиях. Если верить ему, это были насыщенные и прекрасные дни, из тех, что остаются в памяти на всю жизнь:
    "Каждый день перед рассветной зарей, - рассказывает он, - садовники срезали розы с кустов, растущих вдоль четырех дорожек сада, приносили и складывали их на земле в центре благословенного шатра. И вороха роз были столь высоки, что, когда его спутники (Бахауллы) собирались на утреннее чаепитие, они не видели друг друга поверх них. Своими руками Бахаулла раздавал эти розы тем, кого он каждое утро посылал от своего имени в город, чтобы вручить цветы арабским и персидским друзьям /... / Как-то ночью, на девятый день новолуния, я стоял на страже вместе с другими у благословенного шатра. Около полуночи я увидел, как он выходит из своего шатра, проходит мимо своих спящих сотоварищей и идет, освещенный лунным светом, по обсаженной цветами дорожке длиною в сто шагов. Отовсюду раздавались столь громкие соловьиные трели, что только шедшие рядом с ним могли расслышать его слова. Так он шел и шел, как вдруг остановился посреди дорожки и заметил: "Вы только послушайте этих соловьев! Столь велика их любовь к розам, что без сна, с заката до рассвета, они распевают свои песни и, сжигаемые страстью, стремятся вступить в общение с предметом своей любви. Как же могут предпочесть сон те, кто якобы сгорает от любви к Возлюбленному, Чья красота превосходит красоту роз?" Три ночи кряду я нес караул, обходя благословенный шатер. Всякий раз, бросая взгляд на ложе, на котором он возлежал, я видел, что он не спит, и каждый день, с утра до вечера, я наблюдал, как все свое время он проводил в разговорах с посетителями, которые непрерывно шли к нему из Багдада".
    
    Но однажды Бахаулла, любитель соловьев и роз, обратился к своим спутникам с речью, исполненной необычайной силы. Ипполит Дрейфус, один из лучших историков движения бахаи, передает ее такими словами: "Неужели они поверили, будто только затем, чтобы несколько миллионов угнетенных персов могли избавиться от тирании мулл, принял Баб свое мученичество на тебризской площади? Неужели они поверили в то, что это свершилось только ради того, чтобы исламский мир исполнился надежды, услышав о пришествии глашатая новой эры? Нет, поистине Дело, их на это подвигнувшее, намного величественнее; пока они сделали только один переход, а теперь надо идти дальше. Что за польза от всех религий мира, если люди не видят того общего, что могло бы объединить их, несмотря на все различия в доктринах и обрядах? Давным-давно Моисей, Иисус и Мухаммад явили каждый свои законы. Теперь Бог еще раз скажет Свое слово посредством Верховного Явления, поведет примирившееся человечество к прогрессу и дарует им возрождение через любовь. А они, презревшие мирской уют, должны все усилия сосредоточить на совершенствовании духовном. И тогда работа, начатая Бабом, найдет в нем, Бахаулле, свое воплощение и завершенность - этим станет обновление и объединение всех религий". (И. Дрейфус. Указ. соч.)
    
    И еще одно важное изменение вносится в кодекс поведения бахаи. В дополнение к идее равенства рас перед Богом, Бахаулла начал проповедовать идею ненасилия. Бывали случаи, когда бабиды сражались с войсками, направленными против них иранскими властями. Отныне больше не следовало прибегать к силе, а терпеливо сносить невзгоды и испытания.
    3 мая 1863 года караван снова тронулся в путь. Через четыре месяца, 16 августа, он прибыл в Константинополь. Бахаулле было тогда сорок шесть лет.
    
    Первое время пребывание в Константинополе не было тягостным. Бахаулла считается гостем Османского правительства. В распоряжение его семьи предоставлено несколько домов. Его спутникам удается получить работу на местном базаре, и это позволяет им обеспечить себе какой-то достаток. А некоторые из них, чтобы избавиться от преследований со стороны правительства Ирана, принимают турецкое подданство. В доме, где живет их вождь, все время гости из Константинополя, приезжают даже члены правительства - с визитом или за советом. Вера бахаи продолжает привлекать к себе все новых сторонников.
    
    Но вскоре снова собираются тучи. Султан Османской империи, являющийся также и халифом, то есть религиозным руководителем суннитов, задумал распространить свою власть и на шиитов. Он рассчитывает на помощь Бахауллы. Но Бахаулла отказывается содействовать намерениям султана, как, впрочем, ранее он отказался от предложенных ему пенсии и поста в правительстве. И султан, которого посол Ирана неустанно предупреждает об опасных еретиках, вдруг увидел в этом человеке, которого еще вчера он готов был взять под свою защиту - при условии, конечно, что и тот в чем-то пойдет ему навстречу, - и в его спутниках потенциальных бунтовщиков, от которых лучше избавиться. И через четыре месяца после его прибытия в Константинополь Бахаулле предлагают переехать в Адрианополь, что находится в европейской части Турции. И снова его семья, а также некоторые члены общины бахаи едут в самый разгар зимы по заснеженным дорогам. Поездка до Адрианополя заняла у них двенадцать дней. Они останутся в этом городе почти на пять лет.
    Эти пять лет в жизни Бахауллы необычайно плодотворны. По своему географическому положению Адрианополь - ворота западного мира, и это позволяет Бахаулле вести свою деятельность в двух направлениях. Обращаясь к Востоку, он продолжает разъяснять общинам бабидов и бахаи новое учение. Но близость Европы, рядом с которой он оказывается впервые и которую невозможно исключить из его миссии - той всемирной миссии, что, по его представлению, возложена на него, - побуждает его напрямую обратиться к европейским монархам и главам государств. Из Адрианополя Бахаулла обращается к ряду правителей с посланиями, в которых заклинает присоединиться к нему ради того, чтобы восторжествовало братство и мир во всем мире. Среди его адресатов королева Виктория, папа римский, король Пруссии, император Наполеон III и некоторые другие. Так, например, в 1868 году Бахаулла в весьма пророческом письме, адресованном французскому монарху, возвещает о грядущих бедствиях:
    "О государь! Мы слышали о твоем ответе русскому царю, касающемся твоего решения по вопросу о войне. Ты сказал: "Я спал в своей постели, когда меня разбудили крики несчастных, тонущих в Черном море..." Мы утверждаем, что тебя разбудили не их крики, а твои собственные страсти... Будь ты искренен в уверениях твоих, ты бы не отбросил Божественную Книгу, ибо послана она тебе Тем, Кто есть Всемогущий и Наимудрейший... А за содеянное тобою и в наказание тебе будет твое королевство ввергнуто в смуту, а империя твоя выскользнет у тебя из рук. Великое смятение охватит народ твоей страны, коль не решишься ты поддержать это Дело. Или обуяла тебя гордыня от той роскоши, в которой живешь? Клянусь жизнью, недолго это продлится, и скоро прейдет".

    Спустя два года, после поражения под Седаном, император окажется в ссылке, а войска кайзера Вильгельма - у ворот Парижа, народ которого восстанет. Позже Бахаулла напишет победителю Наполеона III: "Помнишь ли ты того, чье могущество превосходило твое, и кто по положению был выше тебя? Где он? Что стало с его богатством? Не пренебреги этим предупреждением... О берега Рейна! Мы видели вас залитыми кровью и это повторится вновь. И мы слышим стенания Берлина, хотя сегодня его слава несомненна".
    Послания эти звучали как пророчества, и они сбылись. Но в первую очередь, это призыв к главам государств открыть глаза на нужды своих народов, поскольку, как говорил Бахаулла, "монархи - представители Бога на земле в том смысле, что у них есть то, что присуще Богу - власть, сила и могущество. Но надлежит им являть и такие Его свойства, как милосердие, доброта и забота о нравственном воспитании народов. Так пусть озарит их истина, и да обеспечит это успех их правления и процветание их стран".
    
    С той же страстной убежденностью обращается Бахаулла к прелатам христианской религии. Он заклинает Пия IХ отказаться от мирской власти, советует ему оставить светскую жизнь, покинуть дворец, слишком пышный для преемника святого Петра, и передать свои владения королю Италии, если он хочет избежать злой судьбины.
    Позднее Пий IХ дважды терял престол, при нем Папские области были аннексированы Италией, а сам папа умер в Ватикане, будучи фактически пленником. Обращаясь к католикам, Бахаулла призывает их отказаться от ряда догм. Например, он осуждает безбрачие священников и монашескую жизнь. "Безбрачие священников пагубно, - пишет он, - ибо воздержание не способствует приближению к Богу, тогда как здоровая и размеренная жизнь у домашнего очага содействует духовному расцвету человека. Монахам и монашенкам следует покинуть свои монастыри и включиться в деятельную жизнь общества".
    Этот спокойный и в то же время насыщенный период жизни Бахауллы заканчивается в 1867 году. Нет мира в маленькой общине, последовавшей за Бахауллой в Адрианополь. Некоторые бабиды, ставшие свидетелями Провозглашения в Садах Ризван, боятся, что их религия утратит свою связь с исламом. Среди них и сводный брат Бахауллы - Собхе Азал, который во времена Баба пользовался определенным авторитетом в общине. Он собирает вокруг себя наиболее консервативно настроенных единомышленников и принимается довольно путано, но, по его мнению, правильно, толковать учение Баба, стремясь доказать, что время "Того, Кого должен явить Бог", еще не пришло. Эта его попытка встать во главе движения терпит провал. Тогда он обвиняет своего сводного брата перед султаном в том, что тот якобы стремится только к личной власти и вынашивает подрывные замыслы против правительства Османской империи. Султан не становится на чью-либо сторону, он решает избавиться от обоих. Собхе Азала высылают на Кипр, где он будет находиться под гласным надзором до тех пор, пока остров не перейдет под британское господство; тогда ему будет возвращена свобода, и он возглавит небольшую общину бабидов консервативного толка. А что касается Бахауллы, то его отправляют как можно дальше, на границу империи, в Палестину, в городок Акка, где он будет содержаться под стражей.
    
    И снова дальний путь. Несколько месяцев займет переезд вместе с семьей и восмьюдесятью самыми преданными учениками, которые не пожелали расстаться с Учителем. В конце пути их ждет ужасная тюрьма. Акка - штаб армейского корпуса и укрепленный городок, известный в Сирии нездоровым климатом. Правительство Османской империи не сомневается в том, что суровые условия заточения в сочетании с гибельным климатом и изнурительным переездом дадут возможность избавиться от этих решительно неудобных бахаи. Кроме того, офицерам крепости даны указания - обращаться с вновь прибывшими с превеликой строгостью. Их помещают в две тесные камеры, в которых нет элементарных удобств. Их ждет полуголодная жизнь в грязи, тесноте, а кроме того, в полной изоляции от внешнего мира - навещать их запрещено. Они будут умирать от малярии, дизентерии и истощения. Но вера, которая, как говорится, горы сдвигает, даст им силы выжить. Несмотря на заедавших их паразитов, несмотря на жуткий вид истощенных голодом детей, они не поддаются отчаянию, черпая силы в непоколебимой вере в свое предназначение. И столь ли уж непосильно бремя физических страданий, если веришь всей душой, что ты - правая рука Посланника Божьего, Пророка, который должен освободить мир от невежества и суеверия, и он днем и ночью рядом с тобой? Позднее кто-то напишет, что это было самое светлое время их жизни. Видя такую стойкость, охранники понемногу смягчаются. Несомненно, поражает стражей и вид верующих, которые толпятся за стенами крепости с единственной надеждой - увидеть в окне камеры Бахауллу: авторитет его все растет. Изменяется режим содержания узников. Разрешена связь с внешним миром. И наконец, через два года тяжелейшего заключения правительство Османской империи, которому, строго говоря, не в чем упрекнуть этих ссыльных из Ирана, приказывает выпустить их на свободу при условии, что они не покинут пределов округа Акка.
    
    Вместе с семьей Бахаулла поселяется в маленьком домике вблизи крепости, который был определен ему для проживания. Остальные члены общины находят работу и завязывают весьма дружеские отношения с местным населением. Община пополняется новыми членами. Буддисты с Востока, зороастрийцы и мусульмане прибывают, чтобы разузнать о новой вере, слава о которой все растет. И всем этим столь непохожим друг на друга людям удается слиться в единую сплоченную общину с высоким нравственным кодексом поведения, сравнимую, пожалуй, с общинами первых христиан.
    Понемногу ослабевает надзор за Бахауллой. Он переезжает из своего маленького домика в другой, более просторный и удобный, который сегодня легко отличить в Акке от других домов по тому, в каком отличном состоянии он содержится. Позднее, когда один именитый горожанин из-за вспыхнувшей эпидемии в спешке бросает прекрасное поместье в Бахджи, в предместье города, Бахаулла снимает его за небольшую сумму. Этот дом станет последним жилищем Пророка.
    Настает время, когда Бахаулла может полностью посвятить себя молитвам и размышлениям, а также работе над книгами и письмами, в которых со всей определенностью изложены принципы веры бахаи как по религиозным, так и по социальным вопросам. На своего старшего сына, Аббаса Эффенди, который впоследствии станет известен как Абдул-Баха - "Слуга Славы" - и который родился в день великого Откровения Баба в мае 1844 года, Бахаулла возлагает заботы о всех текущих делах, включая и прием мулл, членов правительства Османской империи и прочих высокопоставленных посетителей.
    В 1890 году, когда Бахаулле было семьдесят три года, путешественнику с Запада, профессору Эдварду Брауну из Кембриджа, удалось добиться встречи с ним. В одной из своих книг, "Записки путешественника" (Э. Г. Браун. Записки путешественника. Кембридж, 1891.), описывая эту встречу, Браун дает описание внешности Бахауллы - дополнение к единственной известной фотографии Пророка. Вот этот портрет: "Лицо, на которое я взглянул, невозможно забыть и трудно описать. Эти проницательные глаза, казалось, видели самую сокровенную глубину души; широкие брови подчеркивали власть и авторитетность, отражавшиеся на высоком челе; глубокие морщины, избороздившие лоб и лицо, выдавали его возраст, несмотря на черные, как смоль, волосы и роскошную бороду, которая спускалась почти до пояса.
    ...Мягким, полным достоинства голосом Он предложил мне присесть и затем сказал: "Хвала Богу за то, что ты добрался сюда!.. Ты пришел навестить пленника и узника... Мы желаем миру только добра и счастья народам; но Нас называют возмутителем спокойствия, подстрекателем к беспорядкам, и обрекают на заточение и изгнание... Чтобы все народы пришли к единой вере и все люди стали братьями; чтобы узы любви и единства между сынами человеческими окрепли, а религиозная рознь перестала существовать и барьеры, разделяющие национальности, были бы уничтожены - что в этом плохого?.. Но тому быть; бесплодные раздоры и разрушительные войны уйдут в прошлое, наступит "Величайший Мир". Не это ли нужно и вам в Европе? Не это ли предрекал Христос? Мы же видим, что ваши цари и правители более щедро расходуют свои богатства на средства истребления рода человеческого, чем на то, что привело бы к счастью. Эти распри, кровопролития и раздоры прекратятся, и все люди станут, как одна большая семья, одна родня... Пусть не тот гордится, кто любит свою страну, но будет славен тот, кто любит весь человеческий род".
    Бахаулла скончался 29 мая 1892 года. Его похоронили тут же, в саду Бахджи. Однако бахаи не употребляют слово "смерть", говоря о его уходе; они говорят о Вознесении своего Пророка.

    В своем завещании Бахаулла назначил старшего сына Абдул-Баха своим преемником и толкователем написанного им. Семье, родственникам, верующим он предписал слушаться Абдул-Баха, а впоследствии подчиняться назначенному им преемнику. Это должно было стать гарантией от раскола и обеспечить поступательное развитие того, что он назвал и после него стали именовать Делом.
    
    Подобно отцу, Абдул-Баха состязается с исламскими учеными в богословских спорах, следит за делами в общине, ухаживает за больными во время страшной эпидемии тифа и дизентерии, подбадривает верующих, а главное - неустанно занимается распространением веры. Он не претендует на звание Пророка, а настаивает на своем положении слуги Бога и толкователя Писаний Бахауллы. Выполняя волю отца, он велит возвести на склоне горы Кармель, возвышающейся над Хайфой, гробницу, в которой будут погребены останки Баба. Помимо гробницы, будут построены несколько помещений, предназначенных для совершения молитв и проведения собраний, где и находится нынешний Всемирный Центр. Как раз в это время противники веры бахаи подают властям жалобу, уверяя, что на самом деле возводимое здание должно стать крепостью, в которой Абдул-Баха и его ученики намерены обосноваться с тем, чтобы бросить вызов властям и захватить все прилегающие районы Сирии. В результате устанавливается жесткий надзор за бахаи. И хотя уже давно они могли свободно пере двигаться в окрестностях Акки, отныне им категорически запрещено выходить за пределы укрепленного города.
    Несмотря на ограничения в передвижении, которые действуют в течение семи лет, "Слуга" занимается распространением послания бахаи по всему свету. Он поддерживает обширную переписку с верующими и исследователями из многих стран. Абдул-Баха помогают переводчики, секретари и четыре его дочери. Из многочисленного потомства, появившегося на свет от заключенного им в Акке брака с Мунирой, двоюродной сестрой Баба, за время заточения в крепости выжили только они. Абдул-Баха приходится принимать несметное множество посетителей разных вероисповеданий, которые приезжают к нему, чтобы поговорить о духовных, нравственных и социальных вопросах, их интересующих. А еще каждую пятницу он находит время и раздает милостыню из своих, весьма ограниченных средств. Знавшие Абдул-Баха в те годы описывают его как человека, работавшего с раннего утра до позднего вечера, довольствовавшегося двумя скудными трапезами и весьма скромной одеждой: для него нестерпима была мысль о роскоши в то время, когда другие терпят нужду. Современники подчеркивают его любовь к детям, природе, цветам. Один из очевидцев пишет: "Одно удовольствие смотреть на Учителя, когда он вдыхает аромат цветов. Вот он погружает в них лицо, и кажется, будто своим благоуханием гиацинт поверяет ему некую тайну. Создается ощущение, что все внимание сконцентрировано на этом, как бывает, когда слушают прекрасную музыку".
    
    Так он живет до 1908 года - трудолюбивой, спокойной, плодотворной жизнью, даже тогда, когда судебные преследования со стороны турецких властей становятся настолько угрожающими, что итальянский консул предлагает "Слуге" переправить его в любой иностранный порт, чтобы обеспечить его безопасность. Но Абдул-Баха отказывается и говорит, что должен пойти по стопам Баба и своего отца, которые никогда не пытались бежать или скрыться от своих врагов. Он склоняет большую часть членов своей общины уехать подальше от Акки, где слишком опасно, а сам вместе с семьей и несколькими сторонниками остается. В начале 1907 года заканчивается ведущееся против него следствие. Турецкие официальные лица, которые в течение месяца занимались сбором доказательств о его подрывной деятельности, отбывают в Константинополь, преисполненные решимости потребовать еще более суровой ссылки или даже казни Абдул-Баха. Но как раз в это время в Турции вспыхивает и побеждает революция. Всех заключенных Османской империи, заключенных по политическим и религиозным мотивам, выпускают на свободу. В сентябре 1908 года Абдул-Баха предоставляют полную свободу. Год спустя свергают султана и заключают его в тюрьму. В это же время правительство младотурков, среди которых есть и османские евреи, разрешает, а может даже поощряет, в пику арабскому национализму, еврейскую иммиграцию в Палестину, и число иудеев там возрастает с двадцати до пятидесяти тысяч, а в 1914 году достигает восьмидесяти тысяч.
    Обретя наконец свободу передвижения, Абдул-Баха продолжает вести жизнь, заполненную работой и благотворительностью, ограничиваясь поездками в Хайфу и Александрию. Но в 1911 году, когда ему уже шестьдесят семь лет, он берет в руки посох паломника и отправляется на Запад, чтобы нести туда свою благую весть. В 1911 году он посещает Лондон и Париж, где ежедневно выступает с лекциями или ведет беседы. В 1912 году он десять месяцев проводит в Северной Америке, которую пересекает от Атлантического океана до Тихого, обращаясь к разным аудиториям: студентам, социалистам, евреям, мормонам, христианам, агностикам, эсперантистам, обществам пацифистов, объединениям суфражисток. Потом он снова в Англии, где выступает с лекцией в Обществе эсперантистов, особо подчеркивая, что лично поощряет бахаи к изучению эсперанто, чтобы Запад и Восток лучше понимали друг друга. Затем следуют Штутгарт, Будапешт, Вена, где он создает новые общины бахаи, помогает им. В Хайфу он возвращается только в декабре 1913 года.
    Длительное путешествие, активная деятельность после стольких лет изнуряющего труда истощили его физические силы, его тело. Но по-прежнему велика энергия его мысли, сила предвидения. Он пишет трогательное послание к бахаи всего мира, а теперь общины бахаи есть в Америке, Канаде, Англии, Германии, Франции и других странах: "Друзья, близится момент, когда меня не будет с вами. Я сделал все, что можно было сделать. Все силы я отдал служению Делу Бахауллы. Всю жизнь я работал денно и нощно... Я вслушиваюсь, поворачиваясь лицом то на Восток, то на Запад, то к северу, то к югу, надеясь услышать песни любви и братства, взмывающие над собраниями верующих..."
    В 1914 году мир ответил ему грохотом пушек. Незадолго до объявления войны Абдул-Баха безо всяких объяснений посоветовал паломникам, находившимся в Хайфе, вернуться на родину и отказал иранским верующим, обратившимся с просьбой разрешить им приехать к нему в Хайфу. По всей вероятности, он знал, что война вот-вот разразится.
    С началом войны он не только не прекратил своей деятельности, но еще усилил ее. Палестина была отрезана от мира и страдала от бедствий войны и голода. Он организует сельскохозяйственное производство на обширных площадях вблизи Тибериадского озера и снабжает пшеницей не только общину бахаи, но и всех нуждающихся в Хайфе и Акке, независимо от их национальности или вероисповедания. Каждый день он раздает сотням бедняков хлеб, а когда нет хлеба - финики, а также деньги.
    23 сентября 1918 года, после суточного сражения, английские и индийские кавалерийские части берут Хайфу.

 Палестина переходит вскоре под британское управление. Офицеры Его Величества - частые гости в доме Абдул-Баха; в 1920 году ему пожаловано звание пэра Британской империи за заслуги в деле примирения и благосостояния народов.
    Последние годы жизни Абдул-Баха протекают спокойно. Он молится, работает над рукописями, возобновляет переписку со всем миром, иногда катается на лошадях - любимая забава его юности - или гуляет пешком. Его дом всегда открыт для гостей и в нем собираются люди всех цветов кожи, которые буквально очарованы речами, обходительностью и чувством юмора хозяина. Он умеет рассмешить людей, рассказывая забавные и остроумные истории. "Мой дом - место радости и смеха", - повторяет он.
    
    Окончательно он покинул это место 28 ноября 1921 года, столь спокойно уйдя в мир иной, что дочери, находившиеся у его ложа, сперва подумали, что он просто заснул. Хайфа устроила ему грандиозные похороны, на которых присутствовали губернатор Иерусалима, представители правительства, послы разных стран, аккредитованные в Хайфе, главы различных религиозных общин, христиане, иудеи, мусульмане, курды, египтяне, друзы, турки, греки, американцы, европейцы. Там были и богачи, и бедняки. Десять тысяч человек взошли по склону горы Кармель к тому месту, где Абдул-Баха, "Слуга", был погребен рядом с Бабом, "Вратами". Девять ораторов, представляющих мусульманскую, христианскую и еврейскую общины, произнесли прощальное слово. По крайней мере в тот момент расовые и религиозные барьеры пали, и воплотились в жизнь принципы, которым он служил.
    В завещании он обязал своего внука, Шоги Эффенди, стать светочем учения. Началась современная история веры бахаи.

Информация о материале

Просмотров: 698

Понятно, что мужчины и женщины, которые общались с Бабом, а затем с Бахауллой или его сыном, Абдул-Баха, поддавались силе их обаяния и воодушевлялись их проповедями о мире, единстве, справедливости и надежде, и обращались в новую веру. Ясно также, что в раздираемом смутой Иране середины прошлого века, как было показано в предыдущей главе, вера бахаи, этот луч света во мраке, нашла благодатную почву для своего расцвета. Новая вера передавалась из уст в уста, опираясь на слово, что столь близко и понятно людям Востока, где традиционно его умело используют и в поэзии, и в образной речи, и в риторике.
    
    Но вот мы стоим на пороге третьего тысячелетия. Повсюду люди сетуют на упадок духовных ценностей. Говорят, что традиционные мировые религии предаются забвению, и тут же - что кажется парадоксальным - пугаются фундаментализма. Когда Андре Мальро предсказал, что "XXI век - или будет веком духовности, или его не будет", он, возможно, был первым из тех, кто предчувствовал грядущие изменения в мире, и признаки этого уже можно наблюдать - это и реакция на католицизм, и распад религий на секты, часто весьма сомнительного характера.

    За последние двадцать пять лет, без рекламы, без шумных кампаний в прессе, число людей исповедующих религию бахаи выросло с пятисот тысяч до почти пяти миллионов (именно такие данные приведены в Британской энциклопедии). По охвату стран и территорий это самая распространенная после христианства религия. Как сегодня становятся бахаи? Теперь, когда прямых потомков первых иранских новообращенных осталось так мало, а тех, кто уцелел в Иране, преследуют? Какими путями голос Пророка Бахауллы доходит до слуха американцев и европейцев, африканцев и латиноамериканцев, азиатов и австралийцев почти через сто лет после его смерти?
    
    Во время нашего пребывания в Хайфе, где представлено такое множество рас и народов, а затем во Франции, где продолжалось наше исследование, мы на наших запланированных, а иной раз импровизированных встречах просили мужчин и женщин различного социального положения и возраста рассказать о том, как они пришли к вере. Мы также расспрашивали молодых людей о том, как они воспринимают некоторые правила поведения, которые кажутся весьма суровыми для нашего времени: исключение внебрачных связей, подчинение решениям выборных органов, а в политическом плане - строгое соблюдение законов за исключением тех, что требуют отказа от веры, запрещение борьбы против правительства, даже самого коррумпированного, и так далее. Почти все отвечали нам с полной искренностью и очевидной свободой, не уклоняясь от вопросов, которые иногда были весьма личными, и вовсе не пытаясь давать заученные правильные ответы. Каждый рассказ отличался от другого, как отличались и пути, которые привели людей к вере, и образ жизни каждого из них. В учении бахаи говорится, что поиск истины - личное дело каждого взрослого человека, который должен на все смотреть своими глазами и обо всем судить своим умом. Похоже, наши собеседники так и поступали.
    
    Ниже приводятся некоторые из этих рассказов в том порядке, в котором мы их записали, сначала в Хайфе, затем в Париже. Прежде, чем мы перейдем к ним, одно уточнение: в вере бахаи нет ни обрядов, ни таинств, подобных крещению, причастию или конфирмации. Когда человек - а это может быть только взрослый - решает присоединиться к этой религии, ему достаточно объявить себя бахаи.
    
    Жан Мари Но, 36 лет, из Люксембурга, служба охраны.
    - Мне было семнадцать лет, когда я впервые встретил - а случилось это в Люксембурге - бахаи из Ирана. Родители мои - католики, но не особенно ревностные. Я изучал экономику, был обычным студентом, ничем не отличался от других. Правда, я был несколько разочарован своей специальностью и потому в течение двух лет одновременно готовился на преподавателя начальной школы.
    
    Любил музыку - я ее до сих пор люблю. Играл на трубе. И по-прежнему играю. И, как многие другие из нашего поколения, покуривал "травку". Очень увлекался психологией и, бывало, размышлял о разных религиях, хотя и был с ними плохо знаком. Мистиком я не был.
    И то случайное общение с иранским бахаи ничего для меня не изменило. Я считал его слишком большим идеалистом. Но все-таки нашел несколько книжек о его вере.
    
    Чуть позже я почувствовал себя в каком-то тупике. Я ни в чем не находил смысла. Захандрил. Я снова вернулся к книжкам бахаи, надеясь найти в них хоть что-нибудь, потом опять встретился с тем бахаи, который рассказал мне о своей вере. Поначалу я был настроен очень критически. Затем возник интерес, но все же я держался на расстоянии. И так, на протяжении двух лет я вел как бы двойную жизнь, но за это время принял участие в работе нескольких летних школ бахаи, где обсуждались вопросы нравственности, образования и истории религий. И наконец, когда я почувствовал внутреннюю убежденность, я сделал решающий шаг.
    
    Немного позже я вознамерился посвятить себя исключительно служению вере бахаи. Сначала я решил, что отправлюсь в Африку с группой странствующих учителей. Потом узнал, что есть работа здесь, в Святой земле, во Всемирном Центре, но не в бухгалтерии - да у меня в любом случае не было нужного опыта, - а в службе охраны.
    
    Я предложил свою кандидатуру, и меня приняли. Приехал я сюда за свой счет. Если приезжаешь сюда работать на срок не менее полутора лет, как в случае со мной, община может взять на себя расходы по переезду, но если можешь оплатить сам, то тем лучше. Мне кажется, что здесь больше возможностей приобщиться к вере, чем в общинах Германии или Люксембурга. Поначалу я чувствовал себя неуверенно, но когда я попал в окружение ста пятидесяти молодых бахаи, приехавших со всего мира, я вскоре поборол свою застенчивость. Скоро кончается срок моего пребывания в Святой земле. На какое-то время я поеду поработать в Кот д'Ивуар, а потом вернусь в Люксембург и буду работать в банке, но теперь все будет по-другому, потому что хандра моя прошла. Я нашел смысл жизни.
    
    Конечно же, не все мои приятели - бахаи. Меня от них отличает только одно: мое знание. Когда у них есть на то желание, мы говорим о вере бахаи. Есть среди них и такие, кто не верит в Бога. Но это не мешает нашей дружбе. Зато у меня были трудности с моей девушкой: она не любила иранцев. Болезненнее всех мое обращение в веру бахаи восприняли родители. Впрочем, они меня поняли. Им пришлось смириться. Вы спрашиваете, как человек становится бахаи? Это, в сущности, загадка.

    Бенуа Юше, француз, 25 лет, садовник.
    - Родители мои католики. Я самый младший в семье, а детей в ней много: у меня шесть сестер и один брат. Религия меня всегда занимала, но относился я к ней по-своему. В одиннадцать лет я отказался принять первое причастие: я не хотел отдавать свою жизнь "Ему". И я очень рано стал задаваться вопросом, отчего так много религий, если Бог - один. Так вот, в пятнадцать лет я решил объехать весь мир на велосипеде, чтобы самому увидеть все эти религии. Кроме того, я всегда задумывался о том, как помочь бедным.
    
    Сначала я решил отправиться в Израиль в надежде, что в Святой земле я отыщу ответы на все свои вопросы. Я ехал через Иорданию и двух километров не доехал до Иерихона, так как забыл об одной мелочи: о границе между Иорданией и Израилем, которая в то время была полностью закрыта. На границе меня остановили. После этого я отправился в юго-восточную Азию. Бирма, Таиланд, другие страны - все на велосипеде. У меня украли все деньги. Я жил в буддистских и индуистских храмах, в мечетях, и мое давнишнее представление, что Бог - только один, что все люди молятся единому Богу, еще больше окрепло. Я вернулся во Францию. После возвращения мне пришлось туго. Какое-то время я работал в ресторане на Лазурном берегу (я повар-кондитер), но мне все время хотелось съездить в Израиль. Тогда я предпринял новую попытку попасть туда на попутных автомобилях и судах через Кипр. Но мне не повезло: я попал в турецкую часть Кипра и вновь столкнулся с той же проблемой, что и в Иордании: с невозможностью попасть из мусульманской страны в Израиль. Я снова вернулся во Францию. Конечно, я мог бы добраться до Святой земли самолетом, но я и думать не хотел об этом. Мне надо было совершить свое паломничество пешком.

Совершенно случайно, привлеченный названием, я купил во Франции книгу "Одна планета, одна страна". (Брюжиру. Одна планета, одна страна. Париж, 1975.) Так я открыл для себя веру бахаи, с ее учением о Восходящем божественном Откровении, которое дается нам через пророков - одного за другим посылает их Бог, создавая единую религию для единого рода человеческого. Я нашел то, что так давно искал. Я тут же дал прочитать книжку родителям. Я стал читать еще и еще об этой вере, и через три недели объявил себя бахаи.

    Я участвовал в конференциях бахаи, потом вызвался поехать сюда, и мою кандидатуру приняли, а в знак благодарности Бахаулле я пришел сюда пешком.
    Работаю здесь садовником, и работа мне нравится. Меня не волнует то, что религия накладывает запрет на спиртное и внебрачные связи. Это требования чистоты и целомудрия, которые я охотно принимаю, потому что мне понятны причины таких требований. Я собираюсь отправиться пионером в Бенин, а пионеры - это люди, которые способствуют распространению веры в тех местах, где еще нет общин бахаи. А там, поскольку каждый бахаи должен сам зарабатывать себе на жизнь, а не сидеть у кого-то на шее, открою свой ресторанчик - ведь я же повар.
    
    Самюэль Таньи-Тамбе, камерунец, 30 лет, садовник. (Высокий, крупный мужчина, очень спокойный, сдержанный).
    - Я родился в стране, где преобладают мусульмане, а вот отец у меня - бахаи. Но он никогда не пытался навязать мне свою веру. До шестнадцати лет я пил и курил, а религия меня вовсе не интересовала. Потом я заинтересовался учением бахаи, стал читать книги об этой религии, и у меня сложилось впечатление, что она больше, чем христианство или ислам, соответствует нашему времени. Меня особенно привлекала идея единства рода человеческого. Я понимал, какую важную роль эта идея с ее социальной направленностью и концепцией развития может сыграть в жизни моей страны и особенно сельского населения. В 1977 году я объявил себя бахаи. Я участвовал в программе социального развития на северо-западе Камеруна, работая репортером при службе печати одной национальной компании.
    
    Затем я отправился в паломничество по святым местам. Это очень личное дело. Приехав сюда, я испытал такое сильное волнение, такой взлет веры, что мое паломничество наполнилось для меня новым смыслом, и я обратился с просьбой разрешить мне остаться здесь работать на добровольных началах. Работа садовника, которой я здесь занимаюсь, мне очень нравится. Вместе с природой я творю красоту. Я работаю со специалистами, от которых многому научился.
    Не пить и не иметь внебрачных связей - это правило, и по мере того, как растешь духовно, лучше понимаешь его смысл. На мой взгляд, самое важное, что дает вера бахаи, - это импульс, та основа, которая позволяет развивать собственные способности.
    После окончания срока моей добровольной работы здесь я поеду в Лондон, буду дальше учиться, а потом вернусь в Камерун, чтобы работать журналистом. Мне хотелось бы иметь возможность писать о событиях так, чтобы не выражать точку зрения какой-то одной партии - партии исчерпали свои возможности. Средства массовой информации - слишком важное поле деятельности, и я полагаю, бахаи не должны оставаться в стороне.
    Тиати Зок, 33 года, камерунец, работник службы охраны. (Худощавый, крепкий, говорит непосредственно и в то же время задумчиво).
    - Я родился в Камеруне, в мусульманской семье. Ходил в протестантскую школу и стал протестантом. Но уже тогда я все время спрашивал пастора, которому совсем не нравились мои вопросы, зачем так много всяких религий. Что до католиков, то они свою религию не изучают, а только поют да славят Деву Марию. Мне этого было мало. Я почувствовал отвращение ко всем религиям: они ничем не отличались друг от друга. И я отказался от поисков веры.
    
    После окончания школы я продолжил занятия экономикой в университете Яунде. И вот однажды мой двоюродный брат привел ко мне в комнату пионера бахаи, и я услышал их разговор. Меня это заинтересовало. Потом я снова встретился с этим бахаи и сказал себе: "Пастырь бахаи отвечает на все те вопросы, от которых уходили протестанты". Он разъяснил мне, что такое Восходящее Божественное Откровение. Для меня это тоже было настоящим откровением. Я стал изучать Писания бахаи, все более убеждаясь в правоте этой веры, и вскоре объявил себя бахаи и отправился в Гану пионером, устроился там на работу и сам зарабатываю себе на жизнь, как того требует наша вера.
    
    Раньше я был большим любителем выпить, тем более что мой отец занимается виноделием, а тут бросил пить. Я почувствовал, что стал другим человеком, совершенно здоровым. Конечно же, соблюдать целомудрие непросто, но когда не пьешь, то намного лучше управляешь своими эмоциями, да и все предстает в другом свете. В самом деле, такие правила жизни, особенно в наше время, являются благословением, и цена, которую платишь, не сравнима с тем, что выигрываешь. Мы слабы, а общество, в котором мы живем, развращено. Когда совладаешь со слабостью, соблюдение правил перестает быть принуждением и обращается в радость.
    И наконец, мне захотелось совершить паломничество сюда, я просто чувствовал, что мне необходимо побывать в святых местах, чтобы посвятить себя служению.

 Я узнал, что Всемирному Дому Справедливости нужны добровольцы. Я обратился с прошением. Вакантных мест по тем специальностям, которыми я владею, - экономика или финансы - не было, но требовались люди в службу охраны. Но это было неважно, главное, что была возможность быть полезным.
    Я приехал сюда ровно месяц назад - проезд оплатил сам - и попал в атмосферу всеобщего братства. Работа в службе охраны мне не в тягость. Может быть, слово "охрана" здесь не очень уместно, поскольку мы не вооружены, а занимаемся в основном тем, что следим за замками да выводим докучливых посетителей, а для этого совсем не обязательно заниматься боевыми видами борьбы или даже быть очень сильным. Служба безопасности, как я это понимаю, означает принятие мер предосторожности. Речь идет о том, чтобы предотвратить преступление, в основе которого две вещи: злой умысел и возможность его осуществления. Это не противоречит нашему принципу неприменения насилия, скорее наоборот. В будущем мне бы очень хотелось поездить по Европе, а потом вернуться в Африку, быть полезным, продолжать служение. Конечно, экономическое развитие, строительство больниц и тому подобное - все это очень важно, насущно, но еще важнее образование и воспитание, потому что оно определяет все остальное.
    
    Бог дал каждому из нас разные способности, а уж наше дело их развивать. Так учит вера бахаи, и это великая религия для зрелых людей.
    Билл Коллинз, американец сорока лет, заведующий библиотекой. (Стройный, остроумный, с удивительно живым взглядом, хорошо одет, гармоническое сочетание яркого галстука и рубашки говорит о хорошем вкусе. На стене его кабинета, между полками с книгами и журналами - забавная фотография папы римского, который сложил пальцы в виде очков и смотрит через них. Билл  Коллинз не относится к разряду тех молодых людей, которые несут добровольную трудовую службу, он уже несколько лет исполняет обязанности заведующего библиотекой, за что получает небольшое жалованье, как и другие бахаи, осевшие в Святой земле надолго).
    - Я американец, родители у меня баптисты. Я принадлежал когда-то к баптистской церкви, был воспитан в духе катехизиса. В двенадцать лет я начал размышлять о религии и прочитал Библию, как настоящий роман. Она меня потрясла. Я стал, скажем так, христианином собственного толка. Я во многом не соглашался с баптистским учением, особенно в том, что касалось сотворения мира. В религиозных текстах много аллегорий, которые требуют толкования. Я открыл это для себя вместе с верой бахаи, а в то время наш пастор не мог ответить на мои вопросы. Встав на свой путь, я не намерен был останавливаться. После Библии я прочел Коран в английском переводе.
    И вновь я был потрясен, мои воспитатели сердито мне за это выговаривали. Но это не помешало мне взяться за Писания буддистов, мормонов и других. Не знаю, было ли это знамением, но в восемнадцать лет я написал работу о сущности единства, и она была признана лучшей в нашем классе.
    
    Потом я увидел по телевизору передачу о религии бахаи. Мне показалось, что это как раз то, что я ищу. Я обратился в общину с просьбой прислать мне литературу. Мне выслали несколько книг, и я прочел их, как захватывающий роман. Вскоре я поехал в Вермонт учить французский, русский и испанский. И там мне, наконец, довелось встретить троих людей, исповедовавших веру бахаи. Они были не такими, какими я представлял себе бахаи. Они ничем не отличались от других. Но это меня не разочаровало скорее всего потому, что, сам того не зная, я уже был к тому времени бахаи.
    После окончания колледжа я получил место в библиотеке Сиракуз. Там я познакомился с моей будущей женой, она тоже была бахаи. Мы поженились. Потом я работал в исторической библиотеке Висконсина, а когда узнал, что Всемирному Центру требуется библиотекарь, предложил свою кандидатуру. Через полгода я получил приглашение, и мы приехали во Всемирный Центр. Это случилось в 1977 году. В том же году родился наш сын Джонатан, а двумя годами позже - дочь Сара. Такая жизнь, когда все вместе, напоминает жизнь в кибуце. Что-то ладится, что-то нет. Не у всех бахаи все получается так, как они хотели бы. Мне тоже не всегда все удается, но мы не оставляем попыток.
    
    У нашей веры свои принципы, но вот как их применить в жизни? Конечно же, у нас есть право, и даже обязанность, иметь собственное понимание религии. Но истинное толкование остается за Хранителем Веры. Вот, например, вы сказали, что старшие члены общины заявляют, будто противозачаточные средства запрещено использовать, кроме случаев, когда речь идет об опасности для жизни матери или ребенка. Но у Бахауллы ничего не сказано о таком запрещении. Если бы такой запрет существовал, я бы знал, ведь я же библиотекарь! В этом вопросе каждый должен сам принимать решение.
    Вы также упомянули, что задавали вопросы об отношении бахаи к тираническим режимам, к тем, кто повинен в экономических блокадах, или о нашем принципе повиновения правительству, под властью которого мы живем, даже если оно несправедливое, продажное, коррумпированное, кровавое, и получали ответы, которые кажутся лицемерием. Лично мне трудно допустить, чтобы людей отлучали от общины только потому, что они борются с незаконным правительством, таким как в Чили. Или в Южной Африке. Всемирный Дом Справедливости, который является высшим авторитетом, выступил с заявлением об апартеиде, в котором подчеркнул его отвратительную сущность, но там же сказано и о том, что мы не можем действовать против Южной Африки. Лично для меня это неразрешимая дилемма.
    
    Каким путем идти? Я считаю, что не надо принимать скороспелых решений, всегда надо искать возможность новых толкований. Заботиться о том, чтобы вера бахаи несла что-то новое. Слово и его толкование образуют единое целое. Но между толкованием и Словом не должно быть противоречия.
    Полагаю, что уеду отсюда года через два или три: думаю, что библиотеке нужны новые люди, со свежим взглядом на вещи.
    Арлет и Гастон Маттеус, бельгийцы. Гастону 68 лет, он отвечает в хозяйстве Всемирного Дома Справедливости за декор и реставрационные работы. Арлет занимается шторами, материалами для драпировки. (Интервью на два голоса, в котором каждый сначала рассказывает о собственном пути, а заканчивают они свой рассказ вместе, употребляя неразделимое "мы").
    Она : Я училась в техническом колледже в Бельгии. Вопросы религии меня не трогали, в мистику я не очень верила. Как-то случилось, что я пошла вместе с братом на собрание бахаи в Остенде. Сначала меня заинтересовала идея единства рода человеческого, осуждение расизма, сегрегации, в какой бы то ни было форме, это было очень созвучно моим мыслям. Хотя я и не обратилась в новую веру, но стала сочувствующей.
    Он : Я происхожу из христианской семьи, тесно связанной с церковью. С ранней юности я сталкивался с тем, что можно назвать "закулисной жизнью" католической церкви, весьма далекой от духа учения Христа. Мне казалось, что наше время такое тревожное, что должен прийти Мессия. В 50-х годах я бывал у протестантов, в разных сектах... Но мне это ничего не дало. Зато крепла уверенность в том, что приход Мессии неизбежен.

 Я был убежден: что-то должно измениться, и эти перемены придут только с Востока, потому что там - земля обетованная. В 1962 году я на машине отправился в Вифлеем и Иерусалим, которые в то время принадлежали Иордании, но не было никакой возможности пересечь израильскую границу. Я повидал арабский мир - Сирию и Иорданию. Однако не нашел того, что искал, а увидел только раздоры и разногласия: все претендовали на какую-то часть Гроба Господня. Я вернулся в Брюссель.
    В Брюсселе познакомился с Арлет. Она первая рассказала мне о бахаи. Поначалу меня привлекло имя "Бахаулла" - Слава Божья. Я прочел какую-то книгу о религии бахаи. Затем увидел афишу с приглашением на встречу, посвященную этой вере. Мы пошли на нее... Там мы встретили одного очень умного бахаи, который многое разъяснил нам о своей вере. Его объяснения были так созвучны моим ожиданиям пришествия Мессии. Мы проштудировали несколько книг, а потом объявили себя бахаи и заключили брак в присутствии местного духовного собрания.
    Кое-что из вероучения мне было трудно принять. Особенно положение о любви ко всему человечеству, ко всем людям, какими бы они ни были. Я пострадал при нацистах. Я ненавидел немцев. Поездка на конференцию бахаи в Германию оказалась для меня настоящим испытанием. Переступить через эту ненависть означало сделать важный шаг. Мне понадобилось несколько лет, чтобы прийти к этому.
    Потом мы почувствовали потребность полностью посвятить себя Делу. По специальности я декоратор. Я перестроил свое предприятие и основал в Бельгии издательство, выпускающее литературу о нашей вере на французском языке, впоследствии некоторые книги распространялись через французское издательство "Пресс Юниверситэр". Этим я занимался в течение двадцати лет. Наконец, мы приехали сюда, чтобы закончить отделку внутреннего убранства Всемирного Дома Справедливости. Мы здесь уже семь лет.
    Мы хотели бы остаться в Израиле до конца своих дней. И то, что Всемирный Центр и святые для нас места находятся здесь, отнюдь не случайно, ведь Израиль - колыбель христианской цивилизации, действительно Святая земля, земля обетованная.
    
    Дарлен Ходж, с Антильских островов. Отвечает за уборку Дома Справедливости и святых мест. (Круглолицая молодая женщина с длинными волосами, очень живая и раскованная).
    - Я родилась на острове Сен-Мартен в Карибском море. В нашей семье восемь детей. Моя мать католичка, отец - розенкрейцер. Забавное такое сочетание. Лет в двенадцать я стала задавать себе вопросы. Я верила в Бога, но ничего не понимала в религии в том виде, в каком мне ее преподносили. Она мне не нравилась. Я пыталась расспрашивать священника. Восемь месяцев я мучила его вопросами, на которые у него не было ответа. Он выслушивал меня, потягивая джин. Наконец он сказал мне: "Вот что, брось ты все это". И я бросила - до восемнадцати лет... А потом в доме напротив нас поселилась женщина бахаи. Мне нравилась ее манера держаться. Я стала расспрашивать ее. И она - она сумела ответить на мои вопросы. Ее объяснения казались мне логическими и ясными. Наконец-то я нашла то, что мне было нужно. В девятнадцать лет я стала бахаи.
    Два года я проучилась в университете, потом много путешествовала и убедилась в том, что человечество действительно единый род. Я побывала на других островах Карибского моря, в Соединенных Штатах, Суринаме, Французской Гвиане и других странах. На жизнь себе зарабатывала. Я или присоединялась к общине бахаи, или, если таковой не было, сама создавала ее. Я была пионером, а не миссионером, не монашенкой, не "ходячей добродетелью". В Вест-Индии и Латинской Америке трудно не пить и сохранять целомудрие, это становится настоящим испытанием. Но если Бог этого не приемлет, значит, так надо.
    Наконец, я приехала сюда для служения. Рабочий день начинается для меня в пять часов утра. Я организую уборку во всех помещениях, в том числе и в святых местах, под моим началом работает бригада из двадцати двух человек. В шесть утра закипает работа. Заканчиваем уборку к половине четвертого дня. По правде говоря, бывают такие дни, когда хочется поспать подольше. А в остальном жизнь у нас идет, как у всех молодых людей. Мы не монахи и не монашенки. Конечно же, мы не пьем спиртного, но мы организуем вечеринки, слушаем музыку, танцуем... и веселимся.
    Впрочем, я не думаю, что надолго задержусь на горе Кармель. Для бахаи повсюду столько дел, особенно в самых бедных странах. Изменила ли меня вера бахаи? Нет, не изменила. Но благодаря ей те зерна, что были скрыты во мне, проросли и расцвели. Вот так.
    Джошуа Линкольн, американец, охранник, 18 лет. (Застенчивый, очень вежливый блондин. Превосходно говорит по-французски).
    - Отец у меня адвокат, а мать - музыкант. У меня есть брат и сестра. Родился я в США. Мои родители всегда много путешествовали. Вот как раз сейчас они в Кот д'Ивуар, а до этого одиннадцать лет провели в Центральноафриканской республике, пять лет в Камеруне, два года в США. Оба они бахаи, но меня они не пытались воспитать в рамках какой-то одной религии. Они, например, не заставляли меня в детстве читать молитвы бахаи. Они не были очень строгими. Оказывали мне больше доверия, чем большинство родителей моих приятелей.

 Для них важно было показать пример и внушить мне некоторые жизненные правила, такие как уважение к людям, учтивость, вежливость, хорошие манеры, умение жить честно. Детство у меня действительно было счастливое, я вырос в дружной семье и думаю, что никогда не лгал, потому что у меня не возникало в этом надобности.
    Потом у меня начался бунтарский и антирелигиозный период, который длился два года. Я жил без родителей в интернате недалеко от Бостона. Было действительно тяжело, потому что это частное учебное заведение, "элитарное", в котором все ученики из весьма состоятельных семей, и в то же время я столкнулся со всеми современными пороками: пьянством, наркотиками, половой распущенностью. Меня не приняли как своего, да я и сам чувствовал себя чужаком. А еще надо было учиться - все одно к одному. В конце концов я образумился, ко мне вернулся душевный покой, и я объявил себя бахаи. Я написал работу по международному праву с тайной мыслью о том, чтобы использовать ее во благо делу бахаи, потому что вопрос о праве в международных отношениях - один из важнейших в нашей религии, а в ближайшие годы он встанет для всего мира, особенно для Европы.
    
    Имея диплом об окончании столь элитарной средней школы, я получил шанс пойти учиться в один из восьми американских университетов. Из них меня интересовали только два, но документы о моем приеме пришли слишком поздно, и в том году я опоздал. У меня впереди было двенадцать свободных месяцев. Мне хотелось углубиться в Писания Бахауллы, превратить этот потерянный для учения год в академический отпуск. Я написал письмо сюда, предложил свою кандидатуру, ее приняли, а этого-то мне и надо было. Мои родители поддержали меня в решении уехать - ведь это был мой выбор. У нас никогда не было такого взаимопонимания, как сейчас, когда я приехал сюда.
    Когда закончится мой срок работы здесь, я вернусь в Соединенные Штаты, продолжу учиться и буду специализироваться по международному праву, но все время буду думать о том, как послужить на благо своей веры.
    Дебби Симон, американка, приехала на один год для работы во Всемирном Центре в качестве секретаря. (Стройная, живая, веселая, с прекрасными каштановыми волосами, с челкой, танцующей над глазами).
    - Я родилась в буржуазной, очень респектабельной и благочестивой семье протестантов. Обычное детство. В школе тоже ничего особенного. Потом университет, где я училась на преподавателя английского языка. На третьем курсе я поехала во Францию, в Экс-ан-Прованс. Это было в 1968 году. Я занялась политикой, участвовала в студенческих демонстрациях. Было почти так же, как в Беркли, где в то время был пик студенческого движения. Впрочем, именно в Беркли студенты начали выдвигать свои требования. А потом была война во Вьетнаме, и мне было немного стыдно, что я американка.
    Вскоре я бросила университет и присоединилась к движению хиппи. Я жила в одной общине. Там я была очень счастлива. Это было возвращением к природе: пилить дрова, печь хлеб, ходить за водой. Я изучала восточные религии, йогу, у нас были гуру. Это было началом духовных исканий, когда христианские основы отбрасывались, так как в ту пору я считала, что они омертвели.
    Потом одна из моих подруг, изучавшая веру бахаи, взяла меня с собой на собрание. Какой-то старик говорил там о молитве и медитации. Идея Восходящего Божественного Откровения предстала передо мной как очевидная истина. Тогда этот старик, который когда-то пожимал руку Абдул-Баха, взял мою руку в свои ладони!

 Я начала читать Писания бахаи, и эти книги помогали мне. Внутри у меня была такая пустота, что духовная литература была мне просто необходима. Вера бахаи дала ответы на все мои вопросы, и я решила следовать ей. Я не могла вдруг изменить свой образ жизни, но зато, например, вместе с подругой соблюдала пост по календарю бахаи. Вся община решила, что я свихнулась. Пришло время оставить ее.
    Разумеется, у меня не было ни гроша. Одна семья бахаи меня почти удочерила. Я вернулась в университет. Ради веры я изменила свой внешний вид. От наркотиков я к тому времени уже отказалась. Но учение бахаи подчеркивает необходимость вести себя с достоинством.
    Мне стоило труда отказаться от нудистских привычек или от удовольствия коллективных купаний, которые тогда устраивались во всех общинах хиппи, да и не только там.
    Я окончила университет. Поскольку я хорошо говорю по-французски, местное собрание решило послать меня во Францию.
    Поначалу мне дали стипендию. Я работала под Тулузой и по вечерам проводила беседы о вере бахаи в соседних деревнях.
    Наконец, поскольку я преподаватель английского, мне предложили поработать учительницей в Авиньоне, где я была единственной бахаи. Я очень полюбила Францию. Там много открытых людей. Я прожила там довольно долго, и в течение пяти лет меня избирали членом Национального духовного собрания бахаи. Потом я попросила отпуск за свой счет на год и приехала сюда работать секретарем. И вот, после двенадцати лет целомудрия, я нашла мужа. Когда видишь страдания, приносимые венерическими заболеваниями, когда видишь, как разваливаются молодые семьи, потому что они начали строить свою жизнь на негодном фундаменте, то понимаешь, почему существует закон целомудрия.

 И потом, когда я что-то делаю, то отношусь к этому серьезно. Если человек не может смириться с какими-то ограничениями во исполнение воли Божьей, значит, он просто воспринимает Бога, как забаву. А знаете, тот старик, которого я встретила на собрании бахаи, когда была хиппи, посмотрел на мою ладонь и сказал: "Вы могли бы стать монашенкой".
    Выйдя замуж - а мой муж бахаи и занимается реставрацией зданий в Акке, - я еще два года поработала, а потом у меня родилась дочка, сейчас ей два года. И я оставила работу, чтобы заниматься ребенком. Мне было как-то не по себе, ведь до этого я всегда работала. Иногда я чувствовала себя неудачницей, потому что у меня больше не было "профессионального статуса". Мне снова пришлось пересматривать свои взгляды на мир. И представилась возможность получше узнать израильтян. По причинам, которые вам известны, в Израиле нет своих бахаи, и у нашей общины слишком мало контактов с местным населением. Мы живем, это правда, в своем замкнутом кругу. А то, что у меня есть маленькая дочь, позволило мне познакомиться с несколькими израильскими мамами, это замечательно. Конечно, о религии мы совсем не говорим, но есть столько всего, о чем женщины могут поговорить друг с другом.
    Знаете, что меня больше всего поражает в вере бахаи? То, что пророчества, которые есть в религиях американских индейцев - а я хорошо знаю их культуру, - исполнились с приходом Бахауллы.
    Паскаль Молино, 25 лет, швейцарец, садовник.
    - Мой отец католик и работает во Всемирном бюро здравоохранения. Мать - протестантка. Но принадлежность к различным церквям - отнюдь не повод для конфликтов, для них это скорее возможность обмениваться мнениями: оба они состоят в одном и том же кружке изучения Библии, а в остальном у них нет почти никаких связей со своими официальными конфессиями.
    Детство у меня было безоблачное, я получил что-то вроде католического воспитания - ходил на занятия по катехизису, однако оно не было строгим. Нельзя сказать, что религия меня очень привлекала. Как бы там ни было, я прочел "Бытие".
    В семнадцать лет я уехал на учебу в Соединенные Штаты, а после окончания университета защитил дипломную работу о развитии сельских регионов в мире. Я хотел работать в этой области. Я понимал значение этого вопроса для современного мира... В рамках проведения данного исследования мне необходимо было пройти стажировку в одной из развивающихся стран. Я прослышал о проекте сельскохозяйственного развития на юго-западе Колумбии, вблизи города Кали. Позднее я узнал, что вдохновителями этого проекта были бахаи. Я поехал туда, пробыл там два месяца, подружился с людьми, которые там работали. Особенно близко я сошелся с одним человеком. Он был бахаи. Меня удивляло его поведение. Я принялся его расспрашивать. Он рассказал мне немного о своей вере и предложил "прийти на встречу у камелька". Так называются собрания, в которых участвуют и бахаи, и не бахаи, и которые проводятся в домашней обстановке то у одного, то у другого члена общины, и там есть возможность свободно поговорить о вере, о разных социальных проблемах и многом другом. Я пошел, и меня очень заинтересовало все, что я услышал. Я взял почитать пару книг. Я стал убежденным бахаи. Вернувшись домой, я объявил себя бахаи, хотя в общем-то знал еще очень мало о религии, которую принял. Родители у меня люди широких взглядов. С ними трудностей не возникло. Мама, правда, поначалу советовала "бояться всяких сект". Когда она убедилась, что религия бахаи не секта, она была очень довольна этим.

 Отец у меня более скептичен, он только сказал "посмотрим". Так что в семье, где я единственный бахаи, все идет нормально. Мои родные только удивляются слегка, когда я отказываюсь выпить стаканчик вина даже на Новый год. Я им привожу свои доводы, но каждый делает то, что хочет: бахаи не вправе навязывать свою точку зрения другим.
    В декабре 1986 года я защитил диссертацию. Естественно, на тему развития вышеупомянутого проекта, в котором я принимал участие в качестве стажера. Потом меня призвали в армию. Но я против военной службы, так как я верующий. Я попросил отправить меня добровольцем для прохождения альтернативной службы в одной из стран "третьего мира". В этом мне было отказано. Я ощутил себя в тупике. В конце концов меня устроили служить санитаром. К концу службы я чувствовал себя очень подавленным. Мне хотелось глубже постигнуть свою веру. Через Национальное собрание швейцарских бахаи я обратился с просьбой принять меня сюда на работу, и на мое заявление пришел положительный ответ.
    Работаю садовником. Занятие для меня вовсе не чуждое: у меня дипломы специалиста по ботанике и фитопатологии. Но все равно, иной раз приходится трудно. Так как добровольцев бахаи недостаточно для ухода за парками, центр взял на работу несколько садовников арабов. А отношения с ними часто бывают довольно сложные. Я также пытаюсь часть своего времени проводить в бюро по развитию, и, конечно, мне и дальше хотелось бы работать там.
    Нашел ли я здесь то, что искал? Знаете, когда речь заходит об идеалах, всегда испытываешь некоторое разочарование. Здесь нелегко жить, пришлось как-то уйти в себя, хотя у меня и есть друзья среди израильтян. Но находясь здесь, вблизи святых мест, нельзя просто плыть по течению. Бывает трудно с самим собой, трудно с другими. У меня были периоды депрессии. Думаю, не у меня одного. Были ли случаи, что люди не выдерживали здесь и уезжали туда, где ты можешь распоряжаться самим собой? Мне известен один такой случай. Один парень внезапно появился в зале Совета во время проведения заседания, а в этот зал во время заседания не имеет права входить никто, кроме членов Совета; так вот, он вошел и заявил, что еда здесь очень плохая. Его попросили уехать отсюда. Что касается меня, то я встречаю огромное понимание со стороны всех, с кем общаюсь.
    Я уеду отсюда другим человеком. Я вернусь в Колумбию, где мне предложили работу. А потом, в один прекрасный день я женюсь, у меня будут дети. Могу ли я жениться на женщине, которая не будет бахаи? А почему бы и нет? Примеров тому множество.
    Даниэль Кайо, 41 год, француз, дизайнер.
    - История о том, как я узнал о вере бахаи, не совсем обычная. Родители у меня католики, но в церковь не ходят. Религия меня мало занимала. Мы жили в Шоле, где я был учеником дизайнера, а каникулы я проводил в Ницце. Однажды на Английской аллее меня остановил какой-то человек и спросил, есть ли у меня время выслушать его. Делать мне было нечего, и я сказал - "почему бы и нет!" Он стал рассказывать о вере бахаи, о которой я просто ничего не знал, и пригласил меня прийти вечером на встречу. Мне все это показалось забавным, и в то же время было как-то не по себе. Что скрывалось за этим приглашением? Может быть, какая-нибудь секта? От нечего делать, а также из-за моего всегдашнего любопытства и интереса ко всему новому я пошел на эту встречу. Когда я пришел туда, сразу увидел, что это не западня. Я слушал, но ничего не понимал. Но люди вокруг были симпатичные, разных национальностей, вокруг звучала разноязыкая речь. Ничего похожего в Шоле не увидишь, и мне было интересно. Такие встречи устраивались каждую неделю, атмосфера там была дружеская, собирались люди, приехавшие из разных стран, и я стал ходить туда. Я заинтересовался этой религией. Купил "Очерки о бахаизме" Ипполита Дрейфуса (И. Дрейфус. Указ. соч.), а чуть позже - "Уроки Акки"(Абдул-Баха. Уроки Акки. Париж, 1982.), сборник работ Абдул-Баха, переведенных с персидского тем же Ипполитом Дрейфусом. С этими книгами я вернулся в Шоле и принялся их изучать... Все в них как-то не вязалось с моими представлениями о том, что такое религия. Вместо того, чтобы говорить только о прошлом, они также давали довольно интересное видение будущего. Во всем было одновременно и логическое, и духовное обоснование без отрыва от реальной жизни. У меня было ощущение, что все это придает какой- то новый смысл моему существованию. Самым трудным было принять Бахауллу в качестве нового Пророка, пришествие которого было духовным возвращением Христа и Мухаммада. Трудновато проглотить такое. Я спрашивал себя, правда все это или ложь? Книга Абдул-Баха убедила меня, что это правда.
    Я снова приехал в Ниццу и встретился с бахаи. Я узнал, что человек, который остановил меня тогда на Английском бульваре, не был бахаи, но чтобы сделать решительный шаг, он заключил сам с собой пари: "Если мне удастся остановить незнакомого человека и уговорить пойти сегодня на встречу, это будет добрый знак". Он ничего подобного не делал раньше. И никогда не пытался повторить потом. Согласитесь, все это довольно необычно.
    Мне понадобилось какое-то время, чтобы "созреть". Должно быть, я пытался разобраться в своих собственных чувствах. И вот, в конце концов я принял новую веру. Я ясно осознавал, что делаю, но мне было ясно и то, что я ничего не знаю. Это было не так уж важно, потому что у меня было достаточно времени поучиться. Мне было двадцать лет. Я решил поехать в Канаду, и через четыре месяца я присоединился к общине бахаи недалеко от Оттавы. Я пробыл там два года. Затем поехал пионером в Новую Каледонию. Я работал там в горняцком поселке. Трудная была работа. Потом четырнадцать лет провел на Гваделупе, в Пуэнт-а-Питре, во вновь созданной общине, которая на девяносто восемь процентов состояла из цветных гваделупцев. Белые там почти не общаются с цветными, да и с самими белыми установить отношения было довольно трудно.
    А теперь, вот уже два с половиной года, я здесь, работаю по специальности.
    Правила здорового образа жизни бахаи для меня не в тягость. Ни с куревом, ни с вином у меня проблем не было. С воздержанием тоже. Знаете, я родом из Шоле, а там все еще довольно пуританские нравы. В любом случае важно уметь подчиниться, в этом-то и есть испытание. Труднее оказалось с обязательной молитвой. У католиков молитва часто совершается механически. Я перестал молиться, когда понял, что делаю это автоматически. Медитация была внове для меня, я не был к ней подготовлен. Все это шло медленно и с трудом. Вот уже двадцать лет, как я начал постигать веру. Я пока не знаю, куда поеду отсюда, но с этого пути уже не сверну.

    Картина была бы неполной, не добавь мы к этим рассказам свидетельства иранских бахаи. Они старше, чем большинство наших собеседников, и веру впитали, как говорится, с молоком матери. Так обстояло дело с Файзи Мисбахом и Абдуллой Мисбахом, двумя братьями, поразительно похожими друг на друга. Оба работают в отделе по изучению Рукописей бахаи. В их роду насчитывается пять поколений бахаи по линии отца и три поколения - по линии матери. Их родители встретились в Тегеране, где и поженились, не имея за душой ни гроша, в тяжелые для иранских бахаи времена; впрочем, положение дел и сегодня не намного лучше. Если сосчитать всех бахаи в роду отца и матери, то вместе получится сотни четыре, а то и пять. Многим пришлось покинуть родину. Среди первых обращенных, тех, кто знал лично Баба и Бахауллу, были и наши предки. Впрочем, нельзя родиться бахаи. Им надо стать в результате свободного и осознанного решения, которое принимается взрослым человеком. Братья Мисбах приняли такое решение.
    Файзи женат на бельгийке, ее зовут Сюзанна. Вот что она рассказывает: "Мои родители были антиклерикалами. Когда не получаешь никакого религиозного воспитания, то это иногда и к лучшему - у тебя нет каких-то предвзятых установок - и в то же время это сложно для человека, поскольку вера в Бога не сразу и не всем дается.
    Меня привели к Богу две дороги: одна шла через созерцание природы, ее красоты, другая - через горе, войну, смерть моего отца. Все это вместе послужило тем опытом, который трудно передать на словах. Так что, в конце концов, я знала, что Бог существует, но какой? У меня были друзья американцы, они бахаи. Их религия была мне понятна, и я стала тоже бахаи. Я не сразу поняла значение молитвы и медитации. Молиться или медитировать - значит решать свои проблемы. По сути своей, молитва - это состояние твоего духа, в котором живешь. В то же время я никогда не стремилась ограничить свой круг общения только бахаи. Мои друзья остались моими друзьями, независимо от того, верующие они или нет. Что касается моей матери, с которой я очень близка, то здесь произошло нечто необычное: она, узнав о моей вере, стала моей духовной дочерью. Вера бахаи сродни морской воде... Много ее не выпьешь, но достаточно попробовать капельку, и узнаешь, что она соленая".
    
    Файзи Мисбах говорит об истории своей религии, которая была открыто провозглашена с самого начала и никогда не уходила в подполье, несмотря на гонения. "Семейные предания и исследовательская работа, которую я здесь веду, позволяют мне проследить этапы развития веры. Как она передавалась из уст в уста. Как попала в Европу и Америку после поездок Абдул-Баха. Поскольку существуют подлинные рукописи Писаний, никем не искаженные или ложно истолкованные, как это зачастую случалось с Писаниями других религий, существующих тысячелетия, появилась возможность изучить сам процесс зарождения религии, происходившую вокруг нее борьбу, нападки фарисеев... Настоящий лабораторный эксперимент".
    Брат Файзи, Абдулла, стал преподавателем математики. Он жил в Иране, потом в Марокко в те тяжелые времена, когда его вера подверглась преследованиям. Вот уже двадцать лет он работает в исследовательском отделе Всемирного Центра. Но хотя он один из самых старших по возрасту сотрудников, он по-прежнему мечтает о том, чтобы нести свою веру миру: "Я готов поехать куда угодно. Пришло время, когда надо донести до людей послание, помочь миру, сотрясаемому катастрофами и войнами, исцелиться".
    Нам еще надо было бы рассказать несколько историй, которые мы услышали во Франции: историю израильского врача, который стал бахаи после случайной встречи в Италии, где он изучал медицину, и девушки из Бургундии, которая нашла свою веру благодаря иранскому студенту-медику, с которым познакомилась в больнице, где вела занятия по физиотерапии. Но мы решили завершить нашу портретную галерею рассказами двух бахаи, которые, будучи столь разными по происхождению, пришли к одинаковым выводам, касающимся обоснованности предписаний и правил своей веры.
    Пьер С., 47 лет, в настоящее время переплетчик.
    - Проведя несколько лет в католической школе-интернате, которая отбила у меня вкус ко всякой религии, я стал, если говорить по-простому, антиклерикальным леваком. Плавая на судах торгового флота, во время стоянки в Чикаго, я познакомился с верой бахаи, посетив Дом поклонения бахаи Северной Америки, расположенный к северу от города. Красота и величие этого здания впечатляют, но меня больше всего поразило то, что я узнал там из разговоров с бахаи: то, что эта религия появилась совсем недавно, что она дает перспективу будущего развития человека и общества и отвергает духовенство в любой форме. Вы знаете, иногда даже смешные предубеждения помогают идти вперед. Я долго колебался, прежде чем объявил себя бахаи. Сначала я углубился в изучение веры. Читал все, что мог достать, сначала на французском, а когда обосновался в Соединенных Штатах - на английском. Мой подход к постижению веры был логическим. Если у меня возникал вопрос или сомнение, я читал что-нибудь из написанного Бахауллой или Абдул-Баха и находил ответ, который меня удовлетворял. Понемногу получилось так, что больше никаких вопросов у меня не было, а прочитав все, мне предстояло принять решение и я решил присоединиться к бахаи. В моем случае сначала решала голова, сердце шло следом, мне сначала надо было понять или, по крайней мере, найти причину того, почему я не понимаю. Но я знаю многих бахаи, у которых совсем другой подход.
    - Трудно ли было принять правила бахаи?
    - Откровенно говоря, нет. Прежде всего потому, что это не запреты в прямом смысле этого слова. Скажем, никто вам не мешает выпрыгнуть из окна третьего этажа, но вы знаете, что это опасно и что вы понесете "наказание", скажем, переломаете ноги. У всех нас, к счастью, развито осязание, так что, поднося руку к раскаленной печи, мы чувствуем обжигающий жар и отдергиваем ее. Люди, страдающие некоторыми болезнями, лишены этого ощущения, и у них жизнь намного тяжелее - по незнанию они причиняют себе боль! Духовные законы более сложны, чем физические, их следует время от времени приводить в соответствие с потребностями той или иной эпохи.
    А сделать это может только Посланник Бога. Вот смотрите, даже Христос, который так мало говорил о законах, с одной стороны, изменил закон о субботе, а с другой стороны, отменил закон о разводе, который позже, когда ситуация изменилась, опять был введен Мухаммадом. Законы, данные нам Богом, нужны для нашего развития и счастья, они подобны наставлениям, которые мать дает ребенку: не играй на проезжей части! Так что, если кому-то трудно применить какое-то правило при данных обстоятельствах, это, в общем-то, пустяк, а вот что действительно важно, это то, что здесь встает вопрос личной ответственности перед Богом. Что касается законов и их применения, позвольте я процитирую вам два отрывка из работ Бахауллы:
    "Не думайте, будто Мы открыли вам просто свод законов. Нет, скорее Мы распечатали перстами могущества и силы отборное вино, и тому доказательством то, что открыто Пером откровения. Размышляй над сим, о проницательный!"
    А еще он сказал: "Воистину, законы Божьи подобны океану, а дети человеческие подобны рыбам, если бы они только осознавали это. И все же, соблюдая закон, действовать следует тактично и мудро. Поскольку люди, в большинстве своем слабы и далеко отстоят от предначертаний Бога, то при любых обстоятельствах следует соблюдать такт и благоразумие с тем, чтобы ничто не смогло посеять волнения или распри или же вызвать ропот среди неуважающих законы. Воистину, Его великодушие превыше всего во вселенной, а Его благодеяниями преисполнено все сущее на земле. Следует вести человечество к океану истинного понимания в духе любви и терпимости".
    Все установления веры бахаи следует рассматривать с этой точки зрения. Так что, если вы сочтете, что трудно придерживаться установленных правил поведения, я вам скажу в ответ, что современное общество с большим трудом можно охарактеризовать словом "счастливое"... Можно делать все, что хочешь и когда хочешь, и все вращаются в замкнутом кругу, поклоняясь только богатству, успеху и власти. На этом далеко не уедешь. А если мы будем пользоваться тем, что сотворил Бог, не делаясь рабами вещей, мы приобретем то внутреннее состояние счастья, которое проявляется в хорошем настроении и уважении к другим. Я не хочу сказать, что все бахаи - "прекрасные люди", я говорю о том, что когда бахаи стремится по мере своих сил следовать тому, что сказано в Писаниях, он счастлив, поскольку это дает ощущение внутренней целостности. У меня нет такого чувства, будто я живу в окружении запретов и табу, а есть ощущение, что я живу полноценной жизнью. И в заключение этого разговора о запретах хочу сказать - часто труднее всего выполнить законы, которые и трудными-то не назовешь. Уверяю вас, что труднее всего никогда не говорить плохо о других и не выслушивать злословие, а ведь Бахаулла сказал, что злословие - одно из величайших зол человечества, и его надо всеми силами избегать.

    Мухаммад Б., алжирец, администратор, в настоящее время проживает во Франции.
    - Я родился на юге Алжира в очень набожной и ортодоксальной мусульманской семье, из тех семей, что составляют основу "стражей веры". Меня вырастили в строгом соблюдении законов ислама. В два года я уже ходил в школу по изучению Корана. Мальчишкой я иногда приходил помолиться в мечеть раньше отца, на рассвете. Потом я поехал продолжать учебу в Оран.
    Однажды в праздничный день, а это был Ид ас-Сагир, Праздник разговения, я прогуливался по городу вместе с двоюродным братом. Праздники обычно проходят так: заходишь в гости то к одним, то к другим, тебе предлагают что-нибудь вкусное и чай. Недалеко от моего дома мы встретили одного из родственников матери, которого я уже давно не видел. Он пригласил нас к себе. Мы уже до этого вдоволь наелись и напились чаю, но все равно решили зайти к нему. Сели за стол с его родными и обменялись новостями. Болтали о том о сем. И не знаю, почему, но мне вдруг показалось, что он не отмечает Ид ас-Сагир как следует. Тогда я его спросил: "У тебя что-то не так? Что-то тебя беспокоит?" - "Да нет, ничего. А что?" - "У меня такое впечатление, что ты не отмечаешь праздник".
    - "С чего ты взял? Нет, я уже отметил праздник".
    -"Не думаю, чтобы ты забил барашка".
    -"Нет, барашка я не забивал, да это и не обязательно".
    Я чувствовал: здесь что-то не так. Он попытался перевести разговор на другое. А я все время возвращался к этой теме: "Ты не отмечаешь праздник Ид ас-Сагир, скажи мне, почему?" Так что, в конце концов, он мне объяснил, что у него теперь новая вера.
    Я был ошеломлен. Конечно, принялся его расспрашивать. Он отвечал на все мои вопросы. Его ответы заинтересовали и моего двоюродного брата, и меня. Нам удалось достать несколько книг, и целый месяц мы только и делали, что изучали их. Я так полагаю, что за тот месяц я узнал столько, сколько не узнаешь за два, а то и за три. Во всяком случае это был самый плодотворный месяц в моей жизни. И наконец, мой брат и я объявили себя бахаи. Когда я вернулся домой и сообщил об этом отцу, он не принял мои слова всерьез. Он поначалу подумал, что речь идет о мусульманской секте, их у нас, знаете ли, немало. Я ему объяснил, что речь идет не о секте, а о настоящей вере, но не мусульманской. Он решил, что у меня это скоро пройдет. Наступил Рамазан. Я отказался поститься. Я, конечно же, мог бы преспокойно обходиться без еды и питья от восхода до заката солнца, и тогда бы отец не сердился на меня, но для меня это было делом принципа. Для отца это был тяжелый удар. Он пошел посоветоваться с улемом, который ему сказал, что я погиб, что все это мерзость, что с религией бахаи надо бороться. Я заявил, что готов прийти в мечеть и обсудить этот вопрос. Я еще много чего не знал о своей новой вере, но чувствовал, что у меня хватит необходимых аргументов для того, чтобы одержать верх над муллой. В конце концов, он отказался от встречи со мной. Я настаивал. Мои отношения с отцом стали напряженными. Он был расстроен, а я был расстроен из-за того, что довел его до этого. Но я должен был так поступить. Моя младшая сестренка тайком бегала покупать мне молоко на завтрак. Вместе с другими братьями и сестрами следила за нашей дверью: до такой степени в моей семье боялись, что соседи узнают о моем поведении. А вскоре наступили девятнадцать дней поста, предписанного Бахауллой. Конечно же, я его выполнял. Мой маленький восьмилетний брат постился вместе со мной из чувства солидарности. Тут уж моя семья вообще ничего понять не могла.
    Потом понемногу отец смягчился. На следующий Рамазан он сам покупал мне молоко к завтраку. Теперь он принимает мою веру так же, как я уважаю его религию. Я закончил учебу, начал трудовую жизнь, и я верен религии бахаи. Проходит год за годом, и я все больше убеждаюсь, что у меня на роду было написано стать бахаи.

Информация о материале

Просмотров: 969

Мы такие же, как все, - улыбается Франсуаза П. М., - очень несовершенные создания. Но мы стремимся приблизиться к идеалу".
    Начался новый этап нашего исследования - мы пытаемся выяснить, какое влияние оказывает религия, которую исповедуют бахаи, на их повседневную жизнь. Какой бы либеральной ни была их вера, в ней немало законов, предписаний, словом, целый кодекс поведения, следование которому требует, по крайней мере, постоянной самодисциплины.
    Мы уже упоминали о том, что у бахаи запрещено употребление спиртного в каком бы то ни было виде, а также его производство и продажа, наркотики, даже самые безобидные, и внебрачные интимные отношения. Но предписания Бахауллы не ограничиваются только запретами. Бахаи должен каждый день молиться. Следовать, по мере возможности, календарю своей религии, установленным в нем праздникам и выходным дням. Со всей ответственностью подходить к воспитанию детей. Рассматривать брак как фундамент семьи и основу для духовного расцвета каждого из супругов. Быть учтивым и внимательным к окружающим. Никогда не злословить, ни о ком не говорить плохо, даже о врагах, обходить молчанием недостатки других и останавливать тех, кто пытается злословить. "Когда у человека десять достоинств и один недостаток, - учит Абдул-Баха, - следует видеть только достоинства и пренебречь недостатком. Если же дело обстоит наоборот, то следует видеть только одно и забыть о десяти". Бахаи должен быть искренним, гостеприимным и уважать права других. Он должен стараться помочь больным, утешить страждущих. Стремиться к отрешению от своего "я" и всего мирского, быть смиренным, служить всем и не возноситься ни над кем из людей. Поступать осмотрительно и разумно, стремясь к достижению согласия, а не к применению власти. Не ропща переносить все трудности и несправедливости, жертвой которых он может стать, и, несмотря ни на что, любить ближних своих. Считать выпавшие на его долю невзгоды испытаниями, которые надо преодолеть. Отдавать себя делу распространения святого учения. Быть "небесным столом для голодного, проводником для ищущего, животворной влагой для иссохшей земли и вестником для всех тех, кто ждет наступления царства небесного".
    Обширная и прекрасная программа, осуществить которую не так-то просто. Вероятно, легче верить в Бога, чем заставлять себя ежедневно молиться, легче придерживаться великих принципов, чем удержаться от злословия, даже если кто-то ведет себя низко, легче громко выражать протест против всякой дискриминации, чем самому не быть мстительным, вспыльчивым, властным, и по-разному относиться к людям, потому что они разного пола; легче считать, что знаешь истину, чем стремиться к тому, чтобы истина проявлялась в делах, а не в словах, и при этом не навязывать эту истину другим, а уважать чужую правду.
    - Немногим бахаи, - сказал нам Билл Коллинз, - удается жить по этим меркам. Я тоже не исключение. Но мы никогда не оставляем попыток. Мы не удовлетворились этим замечанием и решили пойти дальше - узнать, что говорят сами бахаи о своем образе жизни, что значит для бахаи семья, как они работают и общаются с людьми.
    И вот долгие разговоры обо всем сразу, и не только с теми, кто уже рассказывал нам о себе, но и с новыми знакомыми - Мухаммадом Б. и Франсуазой П. М., о которых мы только упомянули в предыдущей главе, а также с профессором К. С., руководителем анестезиологического отделения крупной парижской больницы.
    Беседуя с Мухаммадом Б., мы в первую очередь коснулись вопросов календаря. Алжирец, мусульманин, отец восьмилетнего сына и тринадцатилетней дочери, женатый на француженке-бахаи из католической семьи, он живет в Париже, работает управляющим одного крупного предприятия. Он оказался самой подходящей "жертвой" - человеком, способным объяснить нам, как можно не запутаться в трех способах исчисления времени, в трех календарях: это Хиджра, календарь мусульман, принятый у него на родине, григорианский западный календарь и календарь бахаи.
    Календарь бахаи был введен Бабом в 1844 году - это точка отсчета начала эры бахаи. Год бахаи, равный по продолжительности солнечному году, начинается 21 марта, в день весеннего равноденствия, и делится на девятнадцать месяцев по девятнадцать дней в каждом, плюс четыре дополнительных дня. Каждый новый день начинается с заходом солнца. Каждые четыре года пятый дополнительный день играет роль 29 февраля по григорианскому календарю.

    В первый день каждого месяца отмечается праздник Девятнадцатого дня. Установленный Бахауллой, он символизирует основу административного порядка и делится на три части. Первая - медитация, во время которой читаются священные Писания бахаи, а также других религий. Вторая - административная: председатель местного духовного собрания или его казначей выступает с отчетом, обсуждаются различные планы или рассматриваются предложения.

    Третья, заключительная часть праздника, занята дружеским общением, развлечениями и так далее. Значение праздника в жизни общины очень велико.
    Праздник собирает вместе всех членов общины; он позволяет провести общий совет, в котором участвуют и верующие и выборный орган бахаи - духовное собрание, а это, в свою очередь, дает возможность постоянно совершенствовать административный порядок, приводя его в соответствие с меняющимися потребностями общества.
    В период со 2 по 20 марта взрослых бахаи призывают соблюдать пост, от которого можно уклониться только в силу исключительных обстоятельств. Пост служит подготовкой к физическому и духовному обновлению, и он приходится на то же время, когда происходит обновление в природе. Пост в конкретной форме символизирует время, когда следует воздерживаться от эгоистических желаний и вожделений, предаваться размышлениям о своей жизни, стараться избавиться от духовной лени и дурных привычек, если таковые приобретены за год. Физический пост не имел бы никакой ценности, если бы он не означал пересмотра внутренней жизни.
    В конце девятнадцатидневного поста празднуется Навруз, новый год, начало которого совпадает с первым днем весны.
    Праздничными являются также 21 и 29 апреля, 2 мая (в память Провозглашения миссии Бахауллы в 1863 году), 23 мая (Провозглашение миссии Баба в 1844 году), 29 мая (день кончины Бахауллы в 1892 году), 9 июля (мученичество Баба в 1850 году), 20 октября (день рождения Баба в 1819 году) и 12 ноября (день рождения Бахауллы в 1817 году). Для бахаи значение этого календаря в том, что он играет роль объединяющего фактора, позволяющего людям столь разных культур и социальной принадлежности взаимодействовать, имея точки соприкосновения во времени.
    В настоящее время духовные собрания бахаи стремятся добиться от органов власти тех стран, подданными которых они являются, официального признания своих праздничных дней.
    - Как бы там ни было, - заверяет Мухаммад Б., - календарь не создает нам проблем. Так же как мы в Алжире управляемся с двумя несовпадающими календарями - календарем Хиджры и григорианским, - так и в этом случае нам приходится иметь дело с двумя накладывающимися один на другой календарями - бахаи и григорианским. Мы не отгораживаемся от мира. Мы знаем, в каком направлении мы двигаемся. Надо подходить ко всему разумно. Мы пользуемся григорианским календарем, так как он принят в обществе, в котором мы живем, но мы соблюдаем наши святые дни и пост по календарю бахаи, и это наше личное дело. Вот и все трудности.
    Обратившись к календарю бахаи, мы увидели, что он пользуется структурой григорианского календаря - год начинается 1 января и заканчивается 31 декабря, - но, конечно, бахаи не выделяют святых или праздничных дней этого календаря; в нем отмечены все памятные дни веры. Кстати, каждому дню недели соответствует атрибут Бога. Воскресенье - красота, понедельник - совершенство, вторник - благодать, среда - справедливость, четверг - величие, пятница - самоценность, суббота - слава.
    - В будущем, - уверяет Мухаммад Б., - календарем нашей общины станут пользоваться все. Но мы не торопимся. Все впереди.
    У нас тогда возникает другой вопрос: может быть, обязанность каждый день молиться - это слишком тяжело?
    - Как может быть тяжело? - удивляется Мухаммад Б. - Да, действительно, мы обязаны ежедневно молиться. Но нам на выбор дается три вида молитв. Есть совсем короткая, которую надо читать, обратившись лицом к Акке, где находится могила Пророка. Ее можно прочесть за несколько минут и где угодно: в конторе, на заводе... Молитва для нерадивых: прочитал - и совесть чиста. Есть другая, средней продолжительности, которую следует читать три раза в день: с восходом солнца, в полдень и на закате солнца - после омовения, обратившись лицом к Акке и выполняя некоторые установленные движения. По всей вероятности, эта молитва близка мусульманской традиции. Наконец, есть большая молитва, более длинная, более последовательная в изложении, которую можно читать в любое время дня и ночи, скажем, вечером, когда человеку хорошо, или в выходной день, когда есть время собраться с мыслями. Но духовная ценность любой молитвы одинакова, независимо от того, выберешь ли короткую молитву или длинную. Выбор же зависит от самого человека.
    Впрочем, Бахаулла учил нас во всем придерживаться умеренности, в том числе и в молитвах, и говорил, что не следует молиться до изнеможения - молитва тогда потеряет всякий смысл.
    Мы спрашиваем у Мухаммада, молится ли он вместе с женой. Его ответ:
    - Нет, для меня разговор с Богом, кроме некоторых обстоятельств, дело сугубо личное.
    Мы задали тот же вопрос Франсуазе П. М., ее муж - эфиоп, он тоже бахаи. У них в доме принято молиться вместе.
    - Но, - добавила она, - конечно, у каждого из нас бывают такие моменты, когда мы медитируем, погружаемся в себя, а это требует уединения. Когда один из нас уединяется для молитвы и медитации, другой понимает эту потребность в уединении и старается не мешать. Если хотите, в этом проявляется взаимное уважение, а минуты тишины благотворно действуют на всех. Тишина нужна, и нужны эти моменты "погружения в себя", когда стремишься достигнуть полного приобщения к Богу.
    Нам остается узнать, что же это за молитвы и сопровождающие их жесты, которые были введены Бахауллой и неизменно передавались верующими из поколения в поколение. "Молитва для нерадивых", как назвал ее Мухаммад Б., действительно очень короткая:
    "Свидетельствую, о мой Боже, что Ты сотворил меня, дабы я познал Тебя и поклонялся Тебе. Исповедаю в сей час бессилие свое и Твою мощь, скудость свою и Твое обилие. Нет Бога, кроме Тебя, помощника в опасности, Самосущего".
    В молитве, которую читают трижды в день, говорится о единственности Бога и его всемогуществе. Она состоит из нескольких довольно коротких строф, причем каждая из них сопровождается особым действием. Так, при чтении первой строфы молящийся обмывает лицо. Третья строфа произносится молящимся, когда он стоит, обратившись лицом к Акке...
     Длинная молитва - хвалебное слово и мольба, акт доверия и повиновения - занимает не меньше шести страниц печатного текста. Она сопровождается точно указанными движениями, причем каждый жест призван усилить значение произносимых слов. "Читать эту молитву надо стоя, обратившись лицом к Богу, затем, не сходя с места, посмотреть направо и налево, словно ища милосердия Господа всемилостивейшего, сострадающего..." К следующей строфе: "Возвести руки в знак мольбы к Богу, и да будет он благословен..." Чуть позже становятся на колени и преклоняют голову, затем чередуют коленопреклонения и воздевание рук, то опускают, то поднимают голову, садятся или встают - и так до последней строфы. Как нам показалось, эти молитвы, обращенные только к Богу, на самом деле ничем - ни слова ми, ни жестами, в которых узнаешь знакомые ритуалы - не отличаются от тех, которые читают иудеи, христиане или мусульмане. Их мог бы прочитать последователь любой из этих религий, и никто бы не смог обвинить его в ереси. Зато у бахаи есть особая молитва о единении человечества, в которой такие слова:
    "В Присутствии Твоем святом все суть слуги Твои, и все человечество нашло приют под сенью Твоей Скинии. Все сошлись за Твоим щедрым столом и все озарены светом Твоего Провидения. ...Всех одарил Ты талантами и способностями; все омываемы океаном Твоего милосердия. ...Соедини всех, пусть все верования согласятся, все народы объединятся и будут заодно как дети единого отечества".

    С заповедями - понятно, теперь очередь поговорить о запретах. Запрет на спиртное нас интересовал особо, поскольку алкогольные напитки в западном обществе - один из элементов общения людей, и в такой стране виноградарства, как Франция, трудно допустить мысль об исчезновении вина.
    - Для правоверного мусульманина, каковым я был до принятия веры бахаи, - объясняет Мухаммад Б., - в этом нет ничего нового. Зато иногда бывает трудно объяснить людям, что я совсем не пью, например, родственникам моей жены - они французы, или товарищам по работе, когда мы встречаемся на всех этих вечеринках, которые устраиваются на предприятиях по малейшему поводу. Поначалу тесть и теща изумлялись: "Ну что ты, право! Всего лишь стаканчик винца. Вино - не алкоголь". И так все время. Я стоял на своем. Я им объяснил, что верующие бахаи не употребляют алкогольные напитки ни в большом количестве, ни в малом, поскольку здесь дело не в количестве, а в принципе, но зато я не испытываю неудобства, когда другие выпивают, поскольку каждый волен выбирать. Но это уже в прошлом. Теперь, когда на работе предлагают скинуться, или когда на коктейлях, где я иной раз бываю, я пью апельсиновый сок, никто не обращает на меня внимания. Никакого комплекса у меня нет. А вот доктора Р., врача из Израиля, обосновавшегося в маленьком городке в Лангедоке, сердце винодельческого района, запрет на алкоголь поставил перед трудной задачей, воспоминания о которой теперь вызывают у него улыбку.
    - Да, поначалу нелегко было жить в этом крае, где виноделие - часть общей культуры. Трудно было объяснить моим пациентам, не обижая их, почему я отказываюсь выпить стаканчик вина или аперитива, который столь любезно, столь естественно они предлагали мне по окончании визита, или от бутылки вина, которую мне пытались вручить. Потребовалось несколько лет для того, чтобы люди смирились с тем, что "доктор вина не пьет". Теперь все идет прекрасно. Люди дарят нам чудесные овощи и фрукты из своих садов и огородов, и это замечательно.
    Звучит парадоксально, но в силу особых обстоятельств труднее было принять такой запрет одной женщине. Франсуаза П. М. из Бургундии рассказывает о себе с подкупающей откровенностью.
    - Став бахаи, я бросила курить и постепенно перестала употреблять алкоголь. Я говорю "постепенно", поскольку не стоит думать, что отказаться от алкоголя - это пустяк. Нам советуют не курить. Хорошо, табак - вон. Это прошло безболезненно. Другое дело алкоголь. Но если нет мужества отказаться от таких привычек, то с тем, что потруднее, и вовсе не справишься... Было очень трудно не пить совсем. Речь не о том, что я не могу без вина, - в общем-то я его никогда особенно не любила и не пила, но когда ты француженка, да еще стопроцентная бургундка, - и ни капли вина, представьте себе... Но надо было сделать выбор, а это не всегда легко...
    - Вы не считаете, что полный запрет на спиртные напитки - чрезмерно строгая мера?
    - Сначала я тоже так думала, и я его не принимала. Вот, скажем, еду я к кому-нибудь на ферму, а они мне говорят: "Франсуаза, глотни этого вина, мы для тебя его берегли". Отказаться - значит выказать пренебрежение к их труду, в который они вкладывают душу, которому отдают силы, отвергнуть традиции той культуры, к которой я сама принадлежу. Да я и думать не могла о том, чтобы свести на нет весь их труд. Но опыт показал - в том, что мне так трудно было принять, была своя мудрость, и я заблуждалась. Теперь, когда я стала более смиренной, я говорю себе: за всем этим кроется мудрость, а потому и я могу принять это правило.
    Но мы еще не закончили с запретами. Возможно ли целомудрие в наше время, в такой стране, как Франция, где свободный союз давно уже не противоречит морали, где нормой считается не целомудрие юношей и девушек, а сексуальная свобода, и беспорядочность связей стала обыденностью?
    - Для меня, - говорит Мухаммад Б., ставший бахаи в 18 лет, - это была проблема, большая проблема. У других проблемы с выпивкой. Но закон есть закон. Именно на этом уровне наша вера подвергается испытанию. Но чем больше читаешь книг, написанных бахаи, чем ближе знакомишься с учением Бахауллы, тем лучше понимаешь, что Бог воздвиг барьеры, чтобы уберечь нас, и говорит нам как отец: "Не трогай, не разбивай, а то поранишься". Он не наказывает... СПИД - не наказание Божье, тем более, что от него можно уберечься - был бы презерватив. Но если сказать, "что интимные отношения не стоит принимать всерьез, поскольку есть презервативы", то это значит забыть, что человек не робот, это значит превратить в абстракцию любовь, подлинный союз между двумя людьми, который включает и сексуальное влечение, но не ограничивается им. Бог не устанавливает запреты ради запретов. Он хранит нас. Вот что я понял. Вера бахаи, в отличие от христианства или ислама, которые ничего не объясняют, на все дает ответы. В наше время наблюдается тяга к знаниям, потребность найти ответы, которые удовлетворили бы наш разум, а не формулировки, которые надо принимать, как аксиому: "Это так, потому что это так".
    С Франсуазой П. М. мы говорили о двух ее дочерях, обеим чуть больше двадцати, обе студентки и обе... бахаи. Представляет ли для них целомудрие трудность?
    - Нет, нет, и это-то интересно. Теперь это не проблема. Но это было проблемой, когда им было по семнадцать-восемнадцать, в выпускных классах лицея. Их не приглашали на некоторые вечеринки, на праздники, где бывали и ребята, потому что "своих" парней у них не было. Для них все это было довольно тяжело. Потом все образовалось, потому что они очень общительные, веселые, вообще их уважают, я думаю, и теперь у них много, просто полно приятелей и приятельниц. Мой дом всегда для них открыт. И сюда тянутся. Дочери приводят в дом друзей, которым некуда деться, и те спят в спальных мешках на ковре в гостиной. Мы недавно переехали на новую квартиру. Дочки попросили разрешения похозяйничать один вечер и устроили праздник для своих друзей по школе и факультету. Сварили безалкогольный пунш, без капли спиртного, и никто не жаловался. Все были в ударе, танцевали до упаду. Теперь они знают, что можно развлекаться и без спиртного... Девушки-бахаи так же влюбляются, как и все остальные, а если происходит разрыв, то и у них бывает, как у прочих, - кажется, жизнь разбита, кончена, и все такое прочее. Все, как у других.
    От целомудрия, само собой разумеется, переходим к любви и браку, который в вероучении бахаи, допускающем только моногамный брак, рассматривается в качестве духовного института. Бракосочетание представляет собой очень простую, но обязательную церемонию с чтением определенных изречений из Писаний в присутствии местного духовного собрания. Бахаулла называет брак "крепостью благоденствия", выражая тем самым мысль о том, что основным предназначением брака является не столько расцвет личности, сколько создание условий для такого расцвета. В одном из своих писем Абдул-Баха очень ясно и поэтично определяет цель брачного союза: "Большинство народов земли рассматривают брак как узаконивание телесных отношений. Такой союз и такие отношения могут быть только преходящими, поскольку в конце концов люди обречены на физическое расставание. Но у бахаи брак должен включать как духовную, так и телесную связь, и в основе всего должно лежать стремление приблизиться к Единственному, Несравненному, ибо все питается из одного источника и освещается одним светом. Вот что называется духовными отношениями и вечным союзом. В физическом мире супругов должны соединить крепкие и нерушимые узы. Когда двух людей соединяют близость, лад и согласие как в сфере физической, так и духовной, тогда брак истинен и посему вечен. Но если союз основан только на телесной связи, то он преходящ и в конце концов неизбежно расставание.
    Стало быть, если бахаи хотят соединиться священными узами брака, должны существовать между мужчиной и женщиной вечное сродство и отношения, построенные на идеалах. В духовной сфере, равно как и в телесной, их идеи и понимание жизни должны быть схожими, с тем чтобы на всех стадиях существования и во всех мирах Божьих их союз мог бы сохраниться на веки вечные. Такой союз - отблеск сияющей любви Бога".
    И еще: "Но любовь между друзьями не всегда оказывается настоящей любовью, поскольку она подвержена изменениям. Под восточным ветром дерево клонится в сторону западную, то есть происходит обратное. Случайное стечение обстоятельств жизни лежит в основе такой любви. Это не любовь, а просто связь, подверженная превратностям судьбы..."
    Это - не иудео-христианский пуританизм и не романтические чувства и уж тем более не прагматическая концепция брака по расчету или брака, основанного только на чувственности, а идеальный союз в трех измерениях: Бог, дух, плоть... Как этот союз становится реальностью в жизни супружеской четы? Мухаммад Б. и Франсуаза П. М. продолжают рассказывать.
    - Если ты бахаи, то это не значит, что в семейной жизни, как и во всем остальном, все идет наилучшим образом, - говорит Мухаммад Б. - Но жизнь супружеской четы зависит от силы веры. Чем сильнее вера, тем больше гармонии и мира в отношениях между супругами. Это требует постоянных усилий, особенно в современных условиях, когда общество давит на человека, навязывая такой образ жизни, который неприемлем. С этим надо справиться. Но справиться с наименьшим ущербом для себя, защитив себя чем-то вроде фильтра, который будет пропускать хорошее и блокировать плохое, и при этом надо действовать так, чтобы никого не обидеть, а это очень трудно. В будущем условия изменятся, станет легче. А пока надо бороться.
    Франсуаза П. М. поясняет:
    - Мое бракосочетание совершено по обряду бахаи, но я не скажу, что для нас, бахаи, брак - это нечто совершенно иное, чем для других людей. Он означает принятие на себя серьезных обязательств. Думаю, так же обстоит дело и у людей других вероисповеданий; я знаю, что, например, у католиков есть группы, занимающиеся анализом супружеских отношений, и работают они в том же направлении, что и мы, нацеливая супругов на взаимное уважение, но, может быть, там нет того непрерывного поиска гармонии, общения и тому подобное. А мы это делаем. Трудность здесь в том, что надо быть требовательным прежде всего к самому себе, и бывают моменты, когда хочется на все махнуть рукой, как это бывает в любых отношениях с людьми. Тогда пытаешься найти решение, чтобы все не сломать. И в то же время нельзя довольствоваться отношениями типа "передай мне соль" или "принеси мне чашечку кофе". Отношения должны постоянно углубляться. Здесь нельзя притвориться, об этом не может быть и речи, и иногда бывает очень трудно. Знаете, если оба супруга бахаи, это не значит, что они поступают не так, как все люди. У них те же проблемы, что и у других супружеских пар, несмотря на то, что, как правило, они пытаются что-то изменить в своем поведении.
    - Но есть же люди и других вероисповеданий или даже атеисты, которые стремятся сделать свой брак счастливым!
    - К счастью! Но когда я вижу, как терпит фиаско в своей семейной жизни поколение сорокалетних, когда вижу максимализм, который, как все это признают, наблюдается у молодежи, я спрашиваю себя: может быть, стоит создать межконфессиональные группы? Когда я говорю о межконфессиональных группах, я имею в виду не только различные религии, но и общества франкмасонов, свободомыслящих, во всяком случае, людей с каким-то идеалом и стремлением к нему приблизиться. В таких группах могли бы обсуждать радости и трудности брака, при каких условиях он срабатывает, а при каких нет, чего следует избегать... Это было бы интересно и, возможно, дало бы шанс новому поколению, которое хочет лишь одного - вернуться к определенным традиционным ценностям, ибо молодежь видит, что так называемая сексуальная свобода потерпела фиаско, что она ничего хорошего не принесла.
    Мухаммад Б. вступает опять в нашу беседу и, ссылаясь на наставления Бахауллы относительно того, каким должен стать брак в будущем, рисует интересную перспективу, которая поначалу вызывает недоверие, но по некотором размышлении предстает весьма убедительной.
 
    - Бахаулла говорил о том, что в будущем устройство общества изменится, подростки будут созревать раньше и создавать семьи в совсем юном возрасте. Они будут вступать в брак, когда их личность еще будет находиться в процессе становления, и им вместе придется создавать единство своего союза. Все знают, как это прекрасно, когда ты молод и встречаешь родственную душу. Те, у кого есть средства и возможность создать семью именно в этот момент, пойдут по жизни вдвоем, и у них будет больше шансов сделать свой союз прочным, чем у тех, кто вступает в брак в более позднем возрасте, когда вопрос о создании семьи решается скорее умом, чем сердцем.
    Кроме того, у молодых родителей рождаются здоровые дети, а так как разница в возрасте между родителями и детьми невелика, то им легче общаться, они лучше понимают друг друга.
    -Вы в самом деле думаете, что в пятнадцать или шестнадцать лет человек может взять на себя ответственность за воспитание ребенка, когда он сам еще в чем-то ребенок?
    - В пятнадцать, думаю, и не может, а в восемнадцать - почему бы нет? Все зависит от того, как человек воспитан и образован. Если ребенка с малых лет научить видеть мир и размышлять о происходящем в нем, дать ему возможность постепенно брать на себя все большую долю ответственности, то к восемнадцати годам он будет уже зрелой личностью. Но если все делать за него, обслуживать его, ничего ему не доверять и не поручать, он не станет взрослым к восемнадцати, как, впрочем, и к тридцати годам.
    Разумеется, сегодня это наставление Бахауллы не может воплотиться в жизнь. Это станет возможным в далеком будущем. Но надо уже сейчас изменять наш образ жизни, наши взгляды в соответствии с этими принципами, чтобы в дальнейшем все могло измениться, и люди смогли раскрыть все свои возможности. Важное уточнение: хотя разводы не поощряются, они и не запрещены верой бахаи.
    Когда речь идет о браке, естественно встает вопрос о воспитании детей. И вот мы говорим на эту тему.
    Вера бахаи рассматривает воспитание детей как священный долг, от исполнения которого зависит будущее человечества. Сюда включается само воспитание и образование.
    К слову "воспитание" бахаи добавляют определение "духовное". Если вы не бахаи, вы, возможно, предпочтете слово "религиозное". Учением предусмотрено, что еще с ранних лет ребенок должен усвоить значение молитвы и необходимость веры. "Еще в лоне матери ребенок слышит молитвы, и их духовная сила может благотворно воздействовать на него". Родителей призывают взять за правило петь и читать молитвы у колыбели с первых дней жизни ребенка. Однако подчеркивается, что основы откровения должны передаваться ребенку безо всякого догматизма, поскольку они носят всеобщий характер, и, что важно, ребенок должен получить знания о других вероисповеданиях и основных философских течениях. В пятнадцать лет подросток может самостоятельно размышлять в поисках истины и решить, хочет ли он стать бахаи. Если он решает стать бахаи, то полноправным членом общины он сможет стать только в двадцать один год.
    Мухаммад и Франсуаза объясняют нам принципы работы с детьми. Первая отличительная черта.
    - Да, есть такие короткие молитвы, которые они заучивают и читают по утрам перед завтраком или по вечерам перед сном. Я часто беседую с ними на эти темы, объясняю, что у меня за вера, но также рассказываю и о других религиях... И еще о том, что есть Бог, создавший все в мире, и о том, что такое жизнь после смерти. Здесь важно привить им любовь к Богу и религии. Мои дети росли у очага бахаи, и первое, что они должны были уяснить, - они являются частью человечества, объединяющего всех - белых, черных, желтых. Как только у них возникает этот вопрос, мы сразу же им это разъясняем. Но тут самое главное не переборщить, не сузить процесс воспитания. Бахаулла говорил, что, хотя и следует растить детей в духе нашей религии, важно при всем при этом не скатиться на позиции фанатизма.

    Франсуаза П. М. говорит, что они учат детей, а не вдалбливают им веру.
 - Да, мы учим своих детей молитвам. Да, мы объясняем им нашу духовную концепцию мира. Да, мы оказываем на них влияние. А вы много знаете таких родителей, кому не безразлично воспитание детей, кто не хотел бы передать им те ценности, в которые верят они сами? Но могу вас заверить, что по крайней мере мои дочери воспитаны не в сектантском духе. Большую часть своего детства они провели в Эфиопии, где мы жили довольно долго, ведь муж у меня эфиоп и он там работал. Сам он вышел из старинной эфиопской православной семьи. Его рано овдовевшая бабушка была монахиней. Мои дочери играли с детьми из католических и мусульманских семей. Кстати, я тоже работала; присмотреть за старшей дочкой, которая была еще совсем маленькой, было некому, и только в еврейских яслях согласились взять ее. Она училась говорить на иврите и по-французски одновременно. Меня спрашивали: "А вы не боитесь?" Понятия не имею, почему я должна была бояться. Они проявили доброту, взяв ее к себе в ясли, а кроме того у израильтян замечательно поставлено воспитание детей. Они развивают творческие способности ребенка. Учат их музыке. После старшей и младшая в свое время ходила в те же ясли. Так что, как видите, жили они в довольно пестром окружении. Я, разумеется, им все объясняла. Зачем Рождество? Почему в Эфиопии вся жизнь замирает в Страстную пятницу? Что такое Пасха? Что это за Праздник разговения у дружка-мусульманина, и что такое праздник Ханукка (Праздник света) у приятелей-евреев? Я считала нормальным, что они участвуют в этих праздниках. Я считала просто необходимым для них знать, что это за праздник, на который они идут. Потом они учились во франко-эфиопском лицее. Там было представлено по меньшей мере шестьдесят национальностей, и они учились вместе и были счастливы.
    Мне не надо было бороться с расистскими предрассудками у них, это было бы все равно, что ломиться в открытую дверь! Так что мне просто повезло, будь мы во Франции, такого шанса, может, и не представилось бы. - А вот в повседневном воспитании детей бахаи нет ли каких особых правил?
    - Нет, по правде говоря, ничего особенного нет! Воспитание детей - нелегкое дело, и я не знаю таких семей, где бы все шло гладко с детьми. Повседневные трудности жизни. Воспитание детей само по себе целая наука, психологическая дисциплина, которая развивается уже в течение ряда лет. Для нас воспитание означает применение на практике наших Писаний, но конечно и научный подход. Какой бы веры вы ни были, но если вы беспокоитесь о своих детях, если хотите растить их не так, как выращивают поросят, - то вы подходите к делу воспитания внимательно и вдумчиво. Учите и совершаете промахи... Бахаи - такие же люди, как и все остальные, коэффициент риска у них такой же, как и у любых других родителей... Просто мы пытаемся превратить отрицательное в нечто положительное. Кроме того, мы слишком хорошо понимаем значение воспитания, и среди нас нет людей с другим мнением об этом.
    - Ваши дочери безоговорочно приняли веру бахаи?
    - Я никогда их к этому не подталкивала. Я участвовала во многих выставках и обычно брала их с собой. Они помогали мне в оформлении выставок: устанавливали указатели, что-нибудь подрисовывали. Когда моей старшей было лет пятнадцать, она терпеть не могла разговоров о религии. Я оставила ее в покое.
    - Это вас не обеспокоило?
    - Это нормально! Послушайте, если ребенок не пойдет против родителей в пятнадцать лет, то этого не будет никогда.

    - Так потом все утряслось?
    - Да. Она ходила на встречи молодых бахаи, где проповедуют мало, зато организуют недельные лагеря, забираются на какую-нибудь гору или спускаются в пещеру, ходят на байдарках. А так как она действительно любит спорт, такие вещи ее привлекали. Мало-помалу она научилась видеть все в истинном свете. Когда человеку лет пятнадцать или шестнадцать, он не принимает половинчатых решений, он непреклонен. Она поняла, что человек становится бахаи не потому, что приобрел какой-то "налет" благодаря образованию, здесь, скорее, есть нечто, что ставит это образование под вопрос, что заставляет вас каждый день вновь и вновь определять свою позицию...
    Так вот получилось...
    - А как было у ее сестры?
    - У ее сестры все прошло спокойнее. Она много, очень много читала. Она хотела до всего дойти сама. Она сама все решила. Мне не пришлось ее никуда направлять, показывать, что к чему. Она приняла веру без всяких метаний.
    Нам захотелось убедиться в том, что мы слышали: согласно учению бахаи, основная ответственность за воспитание ребенка лежит на матери. И прежде, чем снова вернуться к разговору о роли женщины вообще, мы задали Мухаммаду Б. вопрос:
- Почему именно на женщину, а не на обоих родителей возлагается забота о воспитании детей?
    - Да потому, что в первые годы своей жизни, наиболее важные, наиболее насыщенные, дети большую часть времени проводят подле матери, которая до этого выносила их. Ее присутствие закладывает в них основы воспитания. И в первые два-три года для них нет ничего более важного. Но мать ни в коей мере не освобождает отца от его доли ответственности. Она не может позволить ему уклониться от исполнения своей роли, поскольку внимание с его стороны, любовь, общение с ребенком необходимы для гармоничного развития детской психики.
    Остается поговорить об образовании, которое, на взгляд бахаи, не является определяющим фактором в воспитании, но его составной частью. Профессор Камеран подчеркивает это:
    -Учение много дало мне. Бахаи придают большое значение образованию. Среднее или университетское образование оценивается выше, чем финансовые успехи и богатство. Это ясно. Я рос в состоятельной семье, но мне все время говорили: истинная ценность не в деньгах. Истинная ценность заключена в знаниях, которые ты можешь приобрести через учение и воспитание. С этой точки зрения весьма интересной представляется история иранских бахаи. Поначалу это были мусульмане, евреи, христиане - их было немного, - которые образовали некое меньшинство, не очень отличавшееся от остального иранского населения. А через сто, сто пятьдесят лет среди бахаи практически не было неграмотных, и лучшее образование получали девочки... Семи или восьми поколений было достаточно для того, чтобы эта группа иранцев стала более образованной, чем все население в среднем, потому что этому способствовала принятая у бахаи система ценностей.
    Нам еще остается затронуть вопрос об отношении бахаи к работе и общественной жизни. С Мухаммадом Б., работающим на административной должности, мы обсуждаем этот вопрос с точки зрения отношений между начальством и подчиненными.
- Бахаулла предписал не злословить, пытаться понять людей, а не судить, не стремиться к достижению договоренности вместо применения власти, но, скажем, если кто-то из тех, с кем вы работаете, подвергает вас нападкам, какова будет ваша реакция?
    - Честно говоря, у меня не было подобных ситуаций.

 Обычно наши отношения с людьми таковы, как мы того заслуживаем. Люди честные, дружелюбные, искренние, делающие все возможное для облегчения жизни других, не считающие своих подчиненных роботами, которым следует только раздавать приказания, прислушивающиеся к мнению товарищей по работе в поисках наилучшего решения, редко наталкиваются на враждебное отношение...
    - А если говорить начистоту, вам никогда не приходит в голову мысль: "Этого человека я терпеть не могу"?
    - Такого не было. Но есть люди, которые никак не могут понять меня, определиться в своих отношениях со мной, которые не понимают, что я от них отличаюсь.
    - Ну это они вас так воспринимают, а каково ваше восприятие их?
    - Видите ли, конечно, иногда встречаются люди, с которыми мне трудно общаться. Я им говорю об этом. Это нужно делать. Бывает, вместо того, чтобы поговорить с тем человеком, кого это непосредственно касается, жалуются на него другим... Я не осуждаю людей. Я пытаюсь понять причины того или иного отношения. Даже в мелочах. Вот совершенно расхожий пример: человек по утру опаздывает на работу. Если первым делом смотришь на часы и выговариваешь за опоздание, не спросив, не случилось ли чего, то я считаю, что это ненормально и не по-человечески. Конечно, всегда можно дать нагоняй, но сердце так же важно, как и разум. Если что-то не ладится на работе, я всегда стараюсь выяснить, в чем дело и могу ли я хоть чем-то помочь в решении возникшей проблемы. Чего это будет мне стоить? Часа времени? А что такое час? Вот так я работаю с подчиненными. Не всегда это воспринимается так, как мне хотелось бы, но люди видят мое отношение к ним.
    Самобытная судьба Франсуазы П. М. открывает другую сторону отношения бахаи к своей профессиональной деятельности. Став врачом-физиотерапевтом, она занималась преподавательской деятельностью в одном из лечебных центров Франции. Затем последовала за своим мужем в Эфиопию, выучила амхарский язык, являющийся государственным языком этой страны, и одно из наречий, на котором говорит большая часть сельских жителей, работала практикующим врачом в очень тяжелых условиях.
    - Вместе с немцами я создала первый в этой стране центр реабилитации. В таких странах, как Эфиопия, сталкиваешься со страшными клиническими случаями. Почти не отпускается средств, нет никакой возможности помочь больным, а тут еще давление со стороны западных стран, которые стараются навязать свое оборудование, когда оно никак не отвечает местным условиям. Тяжелая проверка на прочность.

    Позже, по личным обстоятельствам, она решает полностью изменить свою жизнь и вместе с мужем и дочерьми возвращается во Францию, в сорок пять лет приступает к занятиям в Сорбонне и за год получает степени лиценциата и магистра.
    В настоящее время она работает в аппарате президента крупного французского учреждения, тесно связанного с рекламной деятельностью. Когда мы произносим слово "реклама", то возникает образ чего-то, что побуждает людей к потреблению. Нет ли противоречия в том, что ею занимается приверженец религии, которая, не предавая анафеме понятие "иметь", со всей очевидностью отдает предпочтение понятию "быть"?
    - Я бы ответила на такой вопрос утвердительно, - заверяет Франсуаза П. М., - если бы в том отделе, в котором я работаю, не существовала комиссия по этике, постоянно занимающаяся вопросами нравственности нашей профессиональной деятельности. Что мне действительно претит, так это реклама алкогольных напитков, табачных изделий или заменителей материнского молока в развивающихся странах, где, как известно, его потребление приводит к катастрофическим последствиям. Это меня ужасает. Так что я противлюсь этому...
    - А в чем конкретно проявляется ваше противление?
    - Помешать этому я не могу, у меня нет на это права, но я воздерживаюсь от участия в такой рекламе, а если спрашивают, что я об этом думаю, то высказываю свое мнение.
    - Но если бы вы были непосредственно заняты в рекламном агентстве в качестве, скажем, художника, вы бы согласились разрабатывать рекламу любого товара?
    - Думаю, мне было бы трудно примирить работу с моими этическими воззрениями.
    - А если бы вам пришлось сделать выбор - согласиться на рекламу товара, против которого вы настроены по этическим соображениям, или отказаться и потерять работу - каков был бы ваш выбор?
    - Выбор уже давно сделан. Я бы потеряла работу! Если я творческая личность, то свои творческие возможности я обратила бы себе на благо и создала бы собственное предприятие, деятельность которого была бы мне по душе.
    - То, что вы бахаи, становилось когда-либо препятствием в вашей профессиональной деятельности?
    - Косвенным образом. Например, мне предложили сопровождать президента нашего агентства в одну из очень ортодоксальных мусульманских стран, где запрещено находиться бахаи. Для получения визы надо было заполнить анкету и указать свое вероисповедание... И речи быть не могло о том, чтобы я указала, как мне предлагали сделать, будто я католичка, поскольку я когда-то действительно была католичкой и ходила в церковь...

 Так вот, я объяснила все своему начальнику... и он поехал без меня, и все тут.
    - Ваши коллеги по работе знают, что вы бахаи?
    - Значка такого не ношу, но, конечно, они знают.
     - Это как-то влияет на ваши с ними отношения?
    - Не особенно. Впрочем, разве что в одном: когда начинаются разборки. Знаете, как бывает на работе: всякие там разговоры, косые взгляды. Всем известно - если мне что-то рассказать, дальше меня это не пойдет. Ко мне приходят и рассказывают: "Этот такой, этот сякой, а этот мерзавец..." Тогда я пытаюсь как-то разрядить обстановку, распутать клубок интриг, и люди знают, что все останется между нами, это позволяет избежать столкновений. Если хотите, мне иногда приходится выступать в роли полковой маркитантки...
    - Так вам действительно удается и на работе и в кругу знакомых не злословить, не сердиться, не говорить или думать о других: "Какой он идиот, какой мерзавец"?
    - И речи нет о том, чтобы это всегда удавалось! В том-то и беда. Проявляются все наши порывы, человеческая слабость...
    - И тогда вы чувствуете себя виноватой?
    - Чувство вины ни к чему хорошему не приведет. Это разрушительное чувство. Сделанного не воротишь. А бахаи должен всегда быть устремлен вперед, к совершенствованию. Быть бахаи - это значит быть мужественным. Но по сути своей это относится к любой религии, если живешь действительно так, как она учит жить.
    Нам показалось, что особый интерес представляет соотношение принципов веры и профессиональных обязанностей, когда дело касается медицины. У нас была возможность коснуться этого вопроса на встрече, организованной Ассоциацией врачей бахаи, в которой - и это нас поразило - состоит много выходцев из Ирана.

    Никаких молитв ни на открытии, ни на закрытии встречи. Зал воспринимает происходящее с вниманием, но без напряжения. На маленьком помосте, где сменяют друг друга выступающие - бахаи и не бахаи - царят скорее доброжелательность и искренность, чем напыщенность, все друг с другом на "ты". Мы не станем задерживаться на подробностях выступлений и дискуссий, разворачивавшихся после каждого выступления, на которых поочередно говорили терапевт, хирург, педиатр, служащая аптеки и медсестра, хотя хотелось бы все же отметить очаровательную девушку по имени Моника, которая смело начала свою речь такими словами:    "Прежде всего я должна заявить о полной поддержке бастующих медсестер".
    Происходившее в тот день можно обобщить так: гуманистический подход к человеку в противовес механистическому. Это чувствовалось в выступлении руководителя анестезиологической службы (сам он не бахаи), говорившего о больных, у которых "только глаза могут кричать о помощи", и о том, что нельзя лишать безнадежных больных общения с людьми. Это чувствовалось и тогда, когда служащая аптеки настаивала на том, что ее работа - не только отпускать лекарства, но и успокаивать больного, по-человечески помогать ему или советовать, при этом главная трудность, с которой ей приходится сталкиваться, если относиться к клиентам таким образом, - нехватка времени. И когда медсестра, не мудрствуя лукаво, говорила: "Поскольку я бахаи, я стараюсь относиться к работе в соответствии со своими идеалами". И когда хирург заметил: "...теперь речь идет о том, чтобы установить не двустороннюю связь "врач - больной", а трехстороннюю, включающую и жизненную силу", - а потом процитировал Амбруаза Паре: "Я только облегчаю страдания, а Бог излечивает".
    Ободренные успехом первых шагов, мы, естественно, захотели поглубже разобраться во всем этом, и это привело нас в элегантную приемную профессора К. С. Как это часто случалось во время нашего исследования, он заговорил с нами совсем не о том, чего мы от него ожидали.
    - В нашей работе, врачебной практике, часто бывают ситуации, когда принадлежность к вере бахаи не имеет никакого значения, а бывают и такие, как мне представляется, когда вера заставляет нас поступать вполне определенным образом. Если угодно, давайте рассмотрим такой пример. Я врач, руководитель отдела и преподаватель университета. Передо мной стоят две задачи. Одна - лечить больных. Другая - в какой-то степени вести за собой людей, быть их руководителем. Когда решаешь технические задачи - выбор метода лечения, назначение лекарств - вера ни при чем. Это то, что в университете называют политикой: какие предметы следует преподавать, как составить расписание занятий. Это чисто профессиональные вопросы, и их решение зависит от знания предмета. И все же и в медицинской и в преподавательской сферах моей деятельности есть такие аспекты, когда многое определяется верой: отношение к больному, осознание долга перед обществом... Здесь вера помогает нам, давая точку отсчета. Конечно, будучи врачом, все время сталкиваешься с этическими проблемами. Но это касается не только врачей бахаи. Кто-то становится просто специалистом, а других волнуют этические вопросы, и каждый размышляет над ними, но не как бахаи, а как человек, у которого за душой есть еще что-то, кроме науки. Удается достичь полного согласия по этическим вопросам со многими коллегами, которые придерживаются других вероисповеданий или даже не верят в Бога.
    Например, один из самых насущных вопросов, с которым приходится сталкиваться, - это вопрос об эффективности имеющихся технических средств. Мы же не можем ими пользоваться только потому, что они есть на белом свете. Нам еще надо решить, насколько они соответствуют потребностям пациента. Возьмем случай, когда больному надо сделать операцию. Что касается анестезии, то сегодня мы можем сделать все. И к операции практически нет никаких противопоказаний. Но сначала хорошо бы задуматься - а надо ли вообще оперировать? Изменится ли жизнь человека к лучшему?
    Поможет ему это или нет? Это проблемы не научного плана. Такой вопрос ставится и в отношении больных раком в конечной стадии, и в отношении людей, переживших аварию и находящихся в глубокой коме, и стариков на пороге смерти.
    - Короче, в тех случаях, когда применимо понятие "поддержание жизни"?
    - Да, поддерживающее лечение - один из важнейших аспектов данной проблемы. Грубо говоря, у нас слишком много власти, и следует думать, прежде чем ею воспользоваться, да и делать это надо разумно. Многие врачи сталкиваются с подобной проблемой, но обосновать свою позицию можно только на основе научных данных. Надо быть врачом, чтобы пойти на принятие решения. Меня иногда удивляет и даже поражает - и я говорю это вам с полной откровенностью - когда кое-кто из бахаи, ничего не понимая в медицине, выносит свои суждения о медицинской этике. Похоже, таким людям иной раз представляется, будто только они являются обладателями истины, будто только они озабочены этическими проблемами. Я против этого. Многие мои коллеги - люди великодушные, больше думающие о больных, чем о болезнях, - ломают головы над этими вопросами. Если ты бахаи, это отнюдь не значит, что ты всегда прав.
    А с другой стороны, если ты бахаи, то это дает ориентиры,когда размышляешь о молодости и старости, о страдании, о жизни и смерти, даже о таких вещах, как оплодотворение в пробирке или аборт. Живешь, постоянно размышляя о каких-то важных вопросах. И конечно, говоришь об этом с людьми.
    - Какова позиция ортодоксальных бахаи по вопросу об абортах?
    - Не знаю. Я не "ортодоксальный бахаи".
    - А какова ваша позиция?
    - Вы же знаете, что врач не имеет права отказать в помощи тому, кто в ней нуждается, но в силу своих убеждений может отказаться делать аборт. Мне, поскольку я анестезиолог, иногда приходится участвовать в проведении абортов, и если я это делаю, так потому, что уверен - в некоторых случаях это просто необходимо. Аборт - это катастрофа, ужасная операция, и у женщины, прошедшей через аборт, это непременно отложится в сознании, оставит свой след в душе - рубец останется навсегда. Но иногда бывают такие случаи, когда, если не сделать аборт, последствия могут быть еще более тяжелыми. И скажу вам честно, я не думаю при этом о душе ребенка.
    - А как вы себя ведете с умирающим больным?
    - Нет заранее установленных правил. Решаешь, когда видишь. Если больной знает, что он умирает, можно, например, сказать ему так: "Знаете, у вас неизлечимая болезнь. Я врач, здоровье у меня хорошее. Но может так статься, что я завтра умру, а вы будете жить. У меня нет никаких преимуществ перед вами. Вы - человек, и я - человек. Правда, у меня есть определенные знания, которые могут вам помочь. В этом мое единственное превосходство над вами, а так - я тоже не бессмертен". Думаю, сказать это - тоже важно.
    - Да, но это присуще не только бахаи. У многих врачей, как вы сами подчеркнули, такое же отношение.

 В вашем поведении как врача проявляется ли что-нибудь такое, что свойственно только бахаи?
    - У меня нет никаких рецептов бахаи. Но зато кое в чем я чувствую себя более уверенным, потому что это связано с образом жизни бахаи и потому что я был так воспитан. Я всегда готов выслушать самые разные мнения. Есть уже укоренившаяся привычка стремиться к достижению согласия, или, как мы говорим, к совету, поскольку в общинах бахаи жизнь строится именно на основе совета. Я бы даже сказал, что эта своеобразная техника общения, которую люди быстро осваивают в общине бахаи, поскольку она во всех случаях срабатывает, очень полезна и обогащает человека. Мое воспитание также предопределило неприятие каких бы то ни было предубеждений, касающихся расы, пола или социальной среды. И опять же бахаи здесь не исключение, но для них это естественное отношение к данным проблемам. Воспитание в духе бахаи очень помогает мне в жизни. Я прошел хорошую школу. Такое же отношение может быть и у других людей, хотя они и воспитывались по-другому. А некоторым людям все это присуще даже в большей мере, чем мне.
    - А может быть, врачи - бахаи чаще, чем другие, видят в больном личность и проявляют к ней уважение? Хотя в целом отношение врачей к больным улучшилось, все еще часто доводится видеть, как "светила", весьма компетентные в своей области, обращают на пациента внимания не больше, чем на неодушевленный предмет.
    - Возможно, личные амбиции, желание добиться успеха становятся иногда самым главным, в ущерб другим ценностям. Но настоящие светила - люди чуткие. Мои учителя всегда с вниманием относились к чужому мнению и были чрезвычайно скромны. Знаете, есть персидская пословица, которая гласит: "Чем богаче дерево плодами, тем ниже оно клонится к земле". Дело здесь не в вере, а в личных качествах человека. Я просто счастлив, что многие мои коллеги обладают всеми этими качествами, и в то же время они - не бахаи.
    Множество людей в своем поведении пользуются теми же мерками, что и мы. У меня создается впечатление, что я один из многих, кто стремится выслушать чужое мнение, быть всегда искренним в общении с людьми и ищет пути к согласию между ними. Просто, когда ты рожден в семье бахаи, многие черты характера становятся едва ли не врожденными и естественными, вот и все.
    - Многие иранские бахаи становятся врачами. Вы пошли в медицину по призванию? Из желания быть полезным? Или под влиянием веры?
    - Не совсем так. Я кончил школу с математическим уклоном, но в математике был силен не настолько, чтобы поступать туда, где мне бы хотелось учиться. Так что здесь скорее дело случая. У меня брат врач... вот и я пошел в медицину.
    - Мне говорили, что врач последнего шаха Ирана был бахаи.
    - Да, это так.
    - Давайте представим, что аятолле Хомейни, который подвергает гонениям ваших единоверцев, потребовалась ваша помощь. Как вы поступите?
    - Конечно, окажу помощь. Самое прекрасное для врача - это возможность лечить любого человека, независимо от того, кто он и что собой представляет. Ваш пример немного надуман, но когда в больницу поступает виновник автомобильной аварии, жертвами которой стало пять человек, то его лечат так же, как и всех остальных. В Соединенных Штатах, где я недавно побывал, часто приходится оказывать помощь торговцам наркотиков, а ведь от них - только зло, особенно для молодежи, это такие низкие люди! Медсестры, врачи выхаживают их, и им все равно, кто перед ними, важно, что это - человек. А во французских больницах разве будет медперсонал, исходя из истории болезни пациента, действовать по принципу: "Послушайте, это же иммигрант, мы его лечить не будем"? И это одно из тех явлений, которые обнадеживают. Так что, если аятолла окажется в моей больнице, с удовольствием буду лечить его, хотя он и преследует бахаи в Иране. Это не имеет отношения к исполнению профессионального долга.
    В ходе наших бесед о повседневной жизни бахаи, мы снова затронули вопрос о политике. Напомним, что бахаи запрещено вступать в какие-либо партии и выступать против существующего правительства. А как обстоят дела на самом деле? Мухаммад Б. уже рассказывал о своих родственниках, которые приобщили его к вере бахаи во время войны в Алжире.
    - Они были сторонниками независимости Алжира. Но когда в Оране - вы, наверное, помните, - сложилась тяжелая, взрывоопасная ситуация, они, я думаю, прилагали все усилия к тому, чтобы наладить связи, установить диалог между двумя противостоящими общинами. 
    Замечание Франсуазы П. М. относительно тиранических, коррумпированных, расистских режимов было весьма однозначным и... весьма в духе бахаи:
    - Надо обращать во благо любую ситуацию, даже самую катастрофическую.
    - Трудно обратить во благо ГУЛАГи, пиночетовские стадионы или апартеид!
    - Если сам живешь в такой стране, то можешь учить живущих бок о бок с тобой людей, чтобы у них открылись глаза. Вовсе не обязательно учить вере бахаи праздными словами. Можно сказать людям: "Вы вправе иметь свою точку зрения, читать газеты, думать над тем, что происходит". Почему власть оказывается в руках тиранов? Потому что слишком много в мире людей, готовых проглотить ложь, которую им подсовывают, не пытаясь ни в чем разобраться, лишенных критического взгляда на происходящее, и беды наши от того, что люди начинают подчиняться, не рассуждая. Уверяю вас, что современных диктаторов больше всего страшит то, что люди могут прозреть. Тогда, знаете ли, очень трудно будет морочить им голову. Так что в условиях диктатуры мы должны не бежать от нее, а поддерживать людей, вселять в них надежду, удерживать от отчаяния, поскольку отчаяние ужасно. Вот поэтому-то, несмотря на наш отказ от любой борьбы, мы все-таки можем оказаться полезными.
    Теперь, заканчивая наше исследование, которое мы вели во многих направлениях, приходим к выводу: тем общим, что присуще бахаи в их повседневной жизни - об этом говорили все, - является неистребимое желание достигнуть согласия. Это же является одним из законов общественной жизни, предписанных Бахауллой. На любом уровне - будь то предприятие или семья, производственная деятельность или частная жизнь - любое важное решение принимается только после того, как изложены все точки зрения.
    Вспомним, что писал Бахаулла: "Сверкающая искра истины возгорается только при столкновении разных мнений".
    Нам остается еще поговорить об отдыхе. Но эта тема быстро иссякает. У бахаи есть "встречи у камелька" и общие праздники, есть "летние школы", где в течение недели проводятся занятия по определенной теме, не обязательно относящейся к религии, а свободное время отдается спорту и развлечениям. Словом, ничего необычного. Кино, музыка, театр, танцы, дружеские встречи - каждый занимается тем, чем хочет. "Просто, - уточняет Мухаммад Б., - мы отвергаем все упадническое, пошло коммерческое, и во всем пытаемся соприкоснуться с прекрасным, с тем, что приносит радость, будь то музыка, еда или одежда".

 От него мы услышали такой вывод: "В вере бахаи некоторые установления применимы исключительно к внутренней жизни, другие больше связаны с жизнью общины, общества, они имеют общечеловеческий характер. Они жизненно необходимы для создания здоровых основ общества и зарождения новой, Боговдохновенной цивилизации. Главным же для достижения единства народов является любовь ко всем людям, к человечеству в целом, во всем его разнообразии. Если ты не воспринял этого, то ты не бахаи".

Информация о материале

Просмотров: 1403

У человечества, как у птицы, два крыла, и одно из них - крыло мужчины, а другое - женщины. До тех пор, пока оба крыла не будут равны и движимы единой силой, не взлететь птице в небеса" (Абдул-Баха, 1913 г.)
    Ни одна из мировых религий, предшествовавших вере бахаи, не придает столь большого значения положению женщины. На этот раз оставлены далеко позади иудео-христианские или мусульманские представления, ограничивавшие роль женщины воспроизведением потомства или делавшие из нее, в худшем случае, дьявольское отродье, а в лучшем - усладу воина. С трудом верится, что заветы Баба, а потом и Бахауллы, развитые их преемниками, могли зародиться в середине XIX века, тем более в лоне мусульманской культуры. И все-таки Писания, в которых говорится об этом, достойны того, чтобы о них узнали многие.
    В 1913 году Абдул-Баха выступил в Лондоне, на собрании Лиги за свободу женщин: "В соответствии с духом времени, женщины должны идти вперед и выполнять стоящие перед ними задачи во всех сферах жизни, становясь таким образом равными мужчинам. Они должны пользоваться теми же правами, что и мужчины и во всем быть с ними на равных. Об этом я горячо молюсь, в этом один из основных принципов Бахауллы. Кое-кто из ученых говорит, что мозг мужчины весит больше мозга женщины, и этот факт пытаются представить, как доказательство превосходства мужчин. Однако, если мы посмотрим вокруг, то увидим людей, у которых голова небольшая и мозг которых должен весить меньше, но которые выказывают величайший ум и самую высокую способность понимания, а другие, у которых огромные головы и мозг которых должен весить много, они же, напротив, бестолковы. Значит, то, сколько весит мозг, не указывает ни на превосходство, ни на истинную степень ума.
    В качестве еще одного доказательства своего превосходства мужчины приводят утверждение о том, что женщины не сумели совершить столь великих деяний, пользуясь при этом весьма неубедительными доводами и забывая историю. Знай они историю получше, им бы было известно, что жили на свете великие женщины, которые совершили в прошлом много замечательного, им было бы известно, что и в наши дни есть немало женщин, которые заняты выполнением важных задач.
    Женщины должны идти вперед, и, чтобы содействовать совершенствованию человечества, им следует расширять свои познания в науке, литературе и истории. Еще немного, и они добьются своих прав.    Мужчины увидят серьезность их отношения к делу, их достоинство, те положительные изменения, которые они внесут в политическую и общественную жизнь, их неприятие войны и желание добиться всеобщего избирательного права и равных с мужчинами возможностей..."
    Чуть позже Абдул-Баха сказал такие пророческие слова: "В прошлом миром правила сила, а мужчина господствовал над женщиной из-за большей агрессивности и большей неудержимости своей натуры, что связано как с особенностями его мышления, так и физического сложения. Но чаша весов уже склонилась в другую сторону: сила теряет свои позиции, а живость ума, интуиция и такие духовные качества, как любовь и верность, отличающие женщину, приобретают все большее влияние. А потому новая эпоха будет менее мужской, более пронизанной женскими идеалами, или, если говорить точнее, такой эпохой, в которой мужское и женское начало цивилизации окажутся точно уравновешенными".
    Таким образом, учение бахаи не только опередило законные требования суфражисток начала века - равноправие, право на образование, участие в выборах и принятии политических решений, - но, совершив скачок во времени, обогнало и агрессивный феминизм 60-х годов, основанный на требованиях борьбы с мужчинами, и во многом копирующий "мужскую модель". В религии бахаи устанавливается взаимодополняющее равенство мужчин и женщин, уравновешенность различий. Сегодня видны лишь контуры такого равенства.
    Этим, несомненно, объясняется и то, что с момента зарождения веры бахаи множество женщин, вышедших из самых разных социальных слоев и культур, присоединялись к ней, и не только потому, что их привлекала идея "Восходящего Божественного Откровения", идеалы единства человечества и обещание всеобщего мира, но и из-за того, что эта религия первой признала равенство женщин и мужчин, а также особую роль женщины.
    Некоторые из них стали героинями саги об учениках Бахауллы, и о них повествуют хроники веры - легендарные и поучительные - со времен Баба до наших дней.
    Две такие женщины появляются в "Хронике Набиля" (Хроника Набиля. Брюссель, 1986.), повествовании, написанном очевидцем и участником событий. Их окружает ореол мучениц бахаи. Имя одной из них - Зейнаб. От ее короткой жизни остался трогательный и яркий след. Юная крестьянка из деревушки в окрестностях Зенджана, она приняла учение Баба, идя по стопам одного из уверовавших по имени Ходжат. Это произошло в то время, когда Бахаулла еще не установил принцип непротивления насилию в качестве правила поведения. Кое-кто из подвергавшихся преследованиям бабидов защищал свою веру и жизнь с оружием в руках. Под предводительством Ходжата небольшая группа бабидов укрылась в осажденной крепости и, чередуя вылазки с отражением атак, сумела, несмотря на голод и труднейшие условия, в течение нескольких месяцев не только противостоять правительственным отрядам, атаковавшим их, но и нанести ответные удары. Зейнаб по собственной воле решила разделить судьбу женщин и детей, которые присоединились к защитникам крепости.
    Набиль рассказывает:
    "Тяжелые испытания, которые выпали на долю ее товарищей, побудили ее переодеться мужчиной и присоединиться к ним с тем, чтобы помочь отбивать непрестанные нападения врага. Она облачилась в такой же плащ и такой же головной убор, какие носили ее товарищи, обрезала косы, опоясалась саблей и, взяв в руки ружье и щит, заняла место в рядах защитников крепости. Никто не подозревал, когда она появилась возле укрепления, что перед ними женщина. Во время атаки осаждавших она обнажила свою саблю и с невероятной отвагой бросилась на боевые порядки врага. И друзья, и враги были поражены в тот день мужеством, равного которому они никогда не видели. Враги сочли ее бичом, посланным на них разгневавшимся Провидением. Отчаявшийся противник, боевые порядки которого были расстроены, оставил свои позиции и позорно бежал от нее.
    Ходжат, наблюдавший с одной из башен за передвижениями противника, узнал Зейнаб и был поражен проявленной ею доблестью. Он распорядился, чтобы ее уговорили оставить преследование врага и вернуться в крепость. "Ни один мужчина, - сказал он, - не проявил такой стойкости и мужества". А когда он спросил, что же побудило ее так поступить, она разразилась слезами и сказала: "Мое сердце сжималось от жалости и печали, когда я видела боль и страдания моих братьев по вере. Меня заставил пойти туда внутренний голос, которому я не могла противиться. Я боялась, что вы откажете мне в праве разделить участь моих товарищей. Могу вас заверить, что до сих пор так никто и не обнаружил, что я не мужчина. Только вы узнали меня. Единственная моя цель в жизни - принять мученичество за Дело Баба. Заклинаю вас Его именем, не откажите мне в этой неоценимой привилегии". Ходжат удовлетворил просьбу Зейнаб, но велел ей не переступать границ, установленных для людей их веры. "Мы призваны защитить наши жизни от предательски напавшего злодея, - напомнил он ей, - а не вести против него священную войну".
    Не менее пяти месяцев эта девушка с несравненным героизмом отбивала нападения врага. Мало заботясь о еде и сне, она, уверенная в своей правоте, отдавала все силы на благо того, что было для нее самым дорогим /... / Она всегда оказывалась в горниле сражения, в самых первых его рядах, всегда готова была броситься на выручку туда, где создавалась угроза осажденным, чтобы помочь и воодушевить тех, кто нуждался в поддержке..." Но сопротивление бабидов ослабевает. Зейнаб понимает это. "Однажды, видя, что вражеские солдаты неожиданно прорвали оборону, которую держали ее товарищи, Зейнаб в отчаянии бросилась к Ходжату, пала ему в ноги, умоляя со слезами на глазах позволить ей броситься им на выручку. "Чувствую я, моя жизнь подходит к концу. Я сама могу пасть под ударом вражеского клинка. Умоляю вас, простите мне мои прегрешения и замолвите за меня слово перед моим Учителем, из любви к которому отдаю я свою жизнь"".
    Несмотря на предложения посланцев правительства, обещавших, под честное слово шаха, охранные грамоты и даже возмещение убытков тем, кто сдастся и отречется от веры, бабиды продолжили борьбу и были уничтожены. Так закончилась история Зейнаб, маленькой иранской Жанны д'Арк, героини трагического эпизода, который напомнит аквитанцам об осаде и падении Монсегюра, крепости Арьежа, где в XIII веке последние катары Лангедока оказали сопротивление войску короля Франции и предпочли взойти на костер, но не отреклись от своей веры.
    Но наиболее яркой фигурой на заре истории веры была Тахира. Ее имя встречается во всех письменных памятниках бахаи, история ее жизни столь назидательна, что о ней было написано несколько книг, причем граф Гобино рассказал о ней в работе "Религии и философии Средней Азии", а Сара Бернар собиралась написать пьесу, сделав Тахиру героиней драмы.
    Тахира родилась между 1817 и 1820 годами в Казвине, городе на южном побережье Каспийского моря, который в XVI веке был столицей империи. Поначалу жизнь улыбалась этой женщине - современнице Баба и Бахауллы. Ее отец, мулла Салих, был богат, образован и считался одним из самых эрудированных и влиятельных знатоков шариата во всем Иране. Пораженный умом своей дочери и той быстротой, с которой она впитывала знания, он сначала занялся ее образованием, а затем нанял учителя - случай редкостный в те времена в стране, где не было принято давать образование дочерям. Очень быстро она обошла своих братьев и вскоре знала все о Коране в соответствии с традициями и законами ислама. Как гласит легенда, ее отец весьма был опечален, что она не родилась мужчиной, ибо он полагал, что тогда она могла бы стать славой империи. В тринадцать лет ее выдают замуж за двоюродного брата, муллу Мухаммада, сына муллы Таги, старшего брата ее отца; от этого брака у нее было два сына и дочь. Но она по-прежнему предпочитает жить и заниматься науками под отцовской крышей, хотя у нее и есть своя комната в доме супруга. Круг ее чтения настроил ее критически в отношении толкования Корана, особенно когда в библиотеке одного из своих родственников, где она бывала, она нашла книги шейха Ахмада и его ученика, сейида Казема Решти. Впервые открыв их, она столь заинтересовалась изложенным там, что попросила дать ей почитать эти книги дома, чтобы иметь возможность как следует их изучить. Поначалу хозяин книг не соглашался, поскольку знал, что "современные" теории очень не нравились отцу молодой женщины, но под конец сдался на уговоры.
    Шейх Ахмад, о котором мы говорили в начале нашего исследования, руководил одной из школ шиитского направления, учившей о неизбежности возвращения Махди и двенадцатого имама, так называемого Сокровенного Имама. Именно шейх Ахмад разослал по всей стране гонцов на поиски Пророка. Он ставил под сомнение учение о воскрешении плоти в том виде, в каком это учение постулировалось исламом. Во время поездки по Ирану, которую он совершил по приглашению шаха, шейх Ахмад остановился в Казвине и посетил муллу Таги. Их теологический спор по вопросу о воскрешении закончился весьма драматично: хозяин объявил странника еретиком и проявил к нему такую враждебность, что шейху пришлось покинуть город. Но это не помешало Тахире внимательно проштудировать оказавшиеся у нее книги шейха и найти в них ответы на собственные вопросы. После этого она завязала переписку с сейидом Каземом Решти, учеником шейха Ахмада, затрагивая в своих письмах сложные вопросы религии и высказывая собственные глубокие суждения. Самый молодой из ее дядьев, мулла Али, человек, открытый новым веяниям, ставший впоследствии горячим сторонником Баба, взял на себя отправку и получение писем. Личность корреспондентки произвела столь большое впечатление на сейида Казема, что он стал называть ее Курратул-Эйн - Утешение очей.
    Вскоре после того, как ей исполнилось двадцать лет, Тахира решила, что ей следует встретиться со своим наставником и продолжить образование. Было совершенно исключено, что она сможет открыть истинную цель своей поездки. Однако Кербела (бывшая в то время под турецким господством), где проживал сейид Казем, всегда являлась одним из основных мест паломничества мусульман наряду с Меккой и Мединой в Аравии. Это дало Тахире отличный повод для поездки. Ее юный дядя похлопотал за нее. Несомненно, полагая, что поездка в эти святые для шиитов места, где вместе со своими сторонниками был убит Хуссейн, сын Али, зятя Мухаммада, наставит бунтовщицу на путь истинной веры, ее отец, свекор и муж, в конце концов, разрешили ей поездку и позволили уехать вместе с сестрой.
    В 1843 году она прибыла в Кербелу и направилась прямо в дом сейида Казема, чтобы к своему великому горю узнать, что за десять дней до этого он отошел в мир иной. Тем не менее, близкие покойного радушно приняли ее и позволили ей полностью отдаться изучению всех оставшихся после его смерти рукописей. Она оставалась в Кербеле три года, и, как рассказывали, воспользовалась пребыванием в доме сейида Казема для того, чтобы самой учить людей; при этом она обращалась к ученикам через чадру, поскольку женщинам было запрещено появляться на людях с открытым лицом. Но тот факт, что женщине удалось заставить себя слушать не только в серале, уже сам по себе был переворотом. Понемногу укреплялся ее авторитет, и другие женщины, которые стали ее ученицами и подругами, образовали вокруг нее сплоченную группу.
    Тахира училась сама, учила других, размышляла, ждала объявленного пришествия Пророка и нового вероучения. "Я хотела, - объясняла она своему дяде, - стать первой женщиной, которая будет Ему служить, когда Он придет". И предчувствуя, что положение женщин после этого изменится, она добавляла: "Когда придет этот день, когда на земле будут явлены новые законы, я первой пойду за новым Учением и отдам жизнь за своих сестер".
    Однажды ей привиделся сон. В этом сне молодой сейид (потомок Мухаммада) летел по воздуху. Затем, преклонив колени, он стал молиться. Тахира слышит его молитвы, запоминает их, а пробудившись, записывает услышанное. А в это время мулла Хуссейн Бушруйе, один из последователей шейха Ахмада, предназначенный для поисков Махди, готовится отправиться в Шираз. Тахира предсказывает, что он сумеет найти "Обещанного", и поручает передать ему подготовленное ею послание. Чуть позже в Кербелу из Шираза прибывает один из первых бабидов. Он передает Тахире одно из Писаний Баба, в котором она находит те молитвы, которые были открыты ей во сне. Это еще больше укрепляет ее в мысли, что речь идет как раз о Том, Кого ждали. Она изучает Писание, расспрашивает посланца и, уверившись окончательно, приступает к переводу на персидский язык этого первого Писания и составлению комментария к нему. Она станет первой женщиной новой Веры, одной из восемнадцати первых учеников Баба, тех, кого он сам назовет "Живыми Письменами".
Отныне ее жизнь, которую она до сих пор посвящала литературному труду и проповедям, будет всецело отдана распространению нового Послания. Подобно Бабу, она будет страстно обличать коррупцию и моральную деградацию, призывать к глубокому обновлению нравов и образа жизни своих современников. И тогда Тахира становится неблагонадежной в глазах властей. В ожидании распоряжений из Багдада власти держат ее под домашним арестом. Но распоряжений все нет, и она получает разрешение губернатора выехать вместе с несколькими ученицами в Багдад и ждать там. В Багдаде, снова укрывшись под чадрой, она возобновляет свою "подрывную" просветительскую деятельность. Это все больше и больше раздражает улемов. После встречи, на которой им так и не удалось ее посрамить, они добиваются ее заключения в доме судьи. Она пробудет там три месяца, и этого времени хватило, чтобы ее страж сказал, что он "никогда не встречал более добродетельной и набожной женщины", и добавил при этом, что "равно по своей образованности и мужеству стояла она выше мужчин".
    Наконец, от властей поступает указ, который возвращает ей свободу и предписывает немедленно покинуть турецкую территорию. В сопровождении преданных учеников она возвращается в Иран под защитой эскорта, предоставленного ей... судьей. В пути она продолжает свою апостольскую деятельность, повсюду вызывая восхищение: нередко те, кого тронули ее слова и личный пример, обращаются в ее веру. Но фундаменталисты негодуют, они разгневаны. Недалеко от Керманшаха, с ведома местного управителя, группа бандитов нападает на горстку путников, грабит их и оставляет в пустыне без всяких припасов. Тахира обращается с жалобой к губернатору, который предлагает ей остановиться в Хамадане, где она будет в безопасности. Она следует его совету, и в этом городе, где ее посетит губернатор, в сопровождении представителей знати, ее встречают по-разному. Одни говорят: "Наш долг последовать ее благородному примеру и со всем почтением попросить ее открыть нам таинства Корана и разъяснить неясные места Священной Книги, ибо то, что мы знаем, лишь капля в сравнении с безбрежностью ее познания". Но в то же время она вновь сталкивается с угрозами мулл-традиционалистов. Она обращается к одному из самых непримиримых своих противников с письмом, в котором разъясняет учение Баба. Посланца избивают. Тогда она задумывает отправиться в Тегеран к шаху. Но некий мулла тайком сообщает ее отцу, что она своим поведением бросает тень на честь семьи. В Хамадан прибывает один из ее братьев, чтобы увезти ее в Казвин. Она повинуется, отсылает обратно в Ирак большую часть своих спутников, оставив при себе самых близких друзей, и возвращается в родной город.
    Здесь разражается новый скандал. Тахира поселяется в доме своего отца, отказываясь возвратиться к мужу. "Передайте моему спесивому и самонадеянному родственнику, - говорит она посланным им людям, - что если он действительно хотел быть мне верным, он бы поспешил ко мне в Кербелу и прошел бы пешком вместе со мной весь путь до самого Казвина. А во время этих скитаний я бы вывела его из сна невежества и указала бы ему путь к истине. Но этому не суждено было сбыться. Три года прошло с тех пор, как мы расстались. Ни в этом, ни в следующем мире не смогу я с ним встретиться. Я навеки исключила его из своей жизни". Видано ли было, чтобы женщина осмелилась отказаться от мужа, даже если он был ей навязан? Ни муж, ни свекор не заблуждались на сей счет. Это означало одно - открыт путь к свободе женщин, их самостоятельному выбору.
    Позже, один из учеников шейха Ахмада был осужден как еретик, лишен имущества, подвергнут издевательствам и избиениям, а потом изгнан из этого города по приказу свекра Тахиры, непримиримого муллы Таги. В то время через город проходил странник по имени Абдолла. Позже он рассказывал: "Я никогда не был убежденным бахаи. Я оказался в Казвине по пути в Мах-Ку, где надеялся встретиться с Бабом и узнать получше о его учении". Видя, как толпа издевается над человеком и узнав причину, он возмутился и направился к мулле Таги, чтобы выяснить, действительно ли это совершалось по его распоряжению. Мулла в ответ грубо подтвердил свой приказ: "Бог, которому поклонялся шейх Ахмад, не тот Бог, в которого я могу когда-либо поверить. Я считаю, что он и все его ученики - поистине заблудшие". Абдолла счел эти слова богохульством, его охватила ярость, и через несколько дней он смертельно ранил муллу. Хотя он тут же сознался в содеянном преступлении, на бабидов обрушиваются репрессии. Их арестовывают, отправляют в Тегеранскую тюрьму. Теперь ненависть обращается на Тахиру. Ее обвиняют в подстрекательстве к убийству. Стремясь одним ударом решить дела религиозные и отплатить за свое униженное мужское достоинство, ее кузен и муж добивается для нее строгого домашнего ареста в отцовском доме, и лишь один раз в день ей разрешается выходить из своей комнаты для совершения омовения.
Но тут на исторической сцене появляется фигура Бахауллы, и в жизни Тахиры происходит удивительный поворот. Пророк не был знаком с Тахирой, но он стал одним из руководителей бабидов, и потому, узнав о событиях в Казвине, он, нимало не заботясь о собственной безопасности, пытается добиться освобождения заключенных бабидов. Его бросают в тюрьму, но вскоре освобождают. И это еще больше распаляет ненависть казвинских мулл. Наконец, одного из верных последователей Тахиры еще со времен Кербелы, шейха Салиха, обвиняют в убийстве муллы Таги и предают казни. Тогда Бахаулла тщательно разрабатывает план бегства Тахиры, которой однажды ночью удается выбраться из дому и верхом на летящем скакуне добраться до Тегерана, где она поселяется в доме своего спасителя. Она никогда не сомневалась, что ей удастся вернуть себе свободу. Находясь под арестом, она бросила вызов своему мужу и тюремщику, гордо заявив: "Если истинна моя вера и если Господь, которому я поклоняюсь, единственно истинный Бог, Он меня освободит из-под ярма вашей власти прежде, чем пройдет девять дней. Если же Он не вызволит меня, то вы вольны поступать сообразно своим желаниям. В таком случае вы неопровержимо доказали бы мне, что я заблуждаюсь в своем веровании".
    С этих пор Тахира становится одной из самых деятельных приверженцев Бахауллы. Он возлагает на нее миссии, для выполнения которых она ездит по всему Ирану, часто подвергая себя опасности. Она помогает Бахаулле организовать конференцию в Бедеште, где бабиды пытаются найти способ освобождения томящегося в заключении Баба. В качестве символического жеста она срывает с себя чадру, которую персидские женщины носили на протяжении веков. Таким образом, она начинает проведение одной из основных реформ Баба: за равные права женщин и мужчин, за участие женщин в религиозных и общественных делах. Но столь дерзким показался ее поступок, что несколько мужчин, хоть они и были убежденными бабидами, не смогли вынести этого зрелища и покинули собрание.
    Она продолжает отдавать все силы служению делу, в которое верит: учит, просвещает и по-прежнему сочиняет прозу и стихи. Некоторые из ее стихотворений заставляют вспомнить "Песнь песней".
    "Твоя щека в обрамлении янтарной бороды подобна ростку, идущему из почки, подобна розе, вырастающей из розы, тюльпану, растущему из тюльпана, благоуханию, рожденному другим благоуханием. Мое тоскующее сердце выткало узор любви твоей на гладком шелке моей души, нить за нитью, ряд за рядом, стежок за стежком, то одной иглой, то другой..."
    Слава Тахиры растет, и сам шах обращается к ней с письмом, в котором просит ее отречься от Баба, что она, разумеется, отказывается сделать.
    Но вот Баба казнят, и некий пылкий юноша совершает покушение на жизнь шаха, навлекая тем самым на бабидов погромы и преследования. В Казвине происходит кровавая бойня. В Тегеране арестовывают Бахауллу, Тахиру держат под домашним арестом в доме управителя, где она уже жила какое-то время под надзором. Шах велит доставить ее к себе. В ответ на его вопросы она с гордостью подтверждает свою приверженность вере. Ее снова уводят в место заключения, где, по словам ее биографов, она окружена всеобщей любовью, ибо источает сияние, веселость, доброжелательность и обаяние. А она готовится умереть, потому что предчувствует - об этом свидетельствуют ее слова - что близится час "воссоединения с Возлюбленным". И когда однажды утром за ней приходят солдаты, чтобы сопроводить ее якобы на встречу с премьер-министром, она уже ждет их, нарядно одетая, умащенная благовониями, уладившая все свои земные дела. Они ведут ее в сад, но не осмеливаются убить. Наконец, один из них набирается смелости и душит ее. На следующий день сжигают все, написанное ею, и даже ее одежду. Кто принял решение убить ее? Похоже, что шах здесь ни при чем, и что решение было принято муллами и губернатором. По дошедшему до нас свидетельству, они вынесли следующий приговор: "Заблудшая женщина, других толкающая к погибели. А посему - непременная и немедленная смерть".

    Мы знаем, что можно убить человека, но нельзя уничтожить идею, разрушить символ. "Пречистая Тахира", поэт и мученица, по преданию сказала своим убийцам: "Вы можете меня убить, но вы не в состоянии помешать освобождению женщин". И, пожалуй, исходившее от нее сияние стало еще более ярким после смерти, чем при жизни. Ее светлый образ живет. Абдул-Баха сказал о ней: "Идя на смерть, она была радостна и счастлива. Ее ждало великолепие царствия Небесного. Так принесла она в жертву свою драгоценную жизнь. Да пребудет ее душа в радости и счастии в царствии Небесном".
    Путь был открыт, и по нему пошли другие женщины, распространяя по миру веру бахаи. В первой половине нашего века с энтузиазмом вступили на это поприще американки. Так, Марта Рут, неутомимая распространительница своей веры, обратила в нее румынскую королеву Марию. Она буквально боготворила Тахиру, и, работая над ее биографией, в течение нескольких лет проводила кропотливое исследование, живя то в Иране, то в Ираке, не пропуская ни одного места, где бывала Тахира, расспрашивая прямых потомков, очевидцев, изучая все доступные письменные материалы. Дочь Тахиры умерла через некоторое время после смерти матери, но ее сыновья, оставшиеся в доме отца, правда, вскоре по кинувшие его по причине плохого обращения, были живы. Марта Рут нашла внука поэтессы, который смог многое рассказать ей о бабушке со слов своего отца. Книга о Тахире вышла в 1938 году в Карачи, а в 1981 году в США вышло новое издание, дополненное портретом автора, выполненным Марзихом Гайлом. В книге есть фотографии. Вот лицо Марты с прекрасной лучезарной улыбкой в обрамлении безукоризненно уложенных волос... Марта в Ширазе перед домом Баба, Марта в Тебризе с женщинами бахаи, а вот и самая очаровательная, напоминающая школьные снимки, фотография, сделанная в Хамадане, на которой она - единственная женщина в окружении двух десятков мужчин и маленького мальчика бахаи, позирующих со всей серьезностью для снимка на память.
    Еще одна американка сыграла большую роль в распространении веры бахаи и, косвенным образом, в создании ее организационной структуры.
    Ее звали Мэй Болс. Она родилась в 1870 году в одной из аристократических семей Новой Англии, в которой богатство и европейская культура сочетались с неукоснительным следованием политическим и религиозным традициям юной Америки. С детства проявилась неординарность натуры этой девочки, ее чувствительность, склонность к размышлениям. Но больше всего ее влекло искусство. В четырнадцать лет она решает, что в школу больше ходить не будет. "Я со всей ясностью чувствовала, - объясняла она впоследствии, - что есть другие пути приобретения знаний".
    Несколькими годами позже ее брат Рэндольф решает заняться изучением архитектуры. Школа изящных искусств в Париже в то время - одна из самых блистательных. В эту школу Рэндольф отправляется вместе с сестрой. Молодые люди поселяются в Париже. Мэй в это время уже бегло говорит на французском, который станет для нее впоследствии вторым родным языком.
    В двадцать лет она видит сон, из тех, которые психоанализ Юнга относит к категории великих пророческих сновидений, связанных с жизнью духа. Ей видится, будто она парит в воздухе и с большой высоты смотрит на землю. А на земле белыми буквами начертано слово, в котором ей удается разобрать только латинские буквы "В" и "Н". Позже ей было еще одно видение: мужчина в восточных одеждах делал ей знаки с противоположного берега Средиземного моря. Она решает, что это Иисус. Восемь лет спустя в Париже останавливается группа американских паломников, которые через Марсель направляются в Хайфу. Послание бахаи, доставленное Абдул-Баха в Америку, было воспринято в среде богатых и просвещенных американцев, тех, кто стремился к большей духовности. Некоторые из них были заняты поисками этой духовности среди индейцев племени таос в Нью-Мексико, где поселились несколько эксцентричных наследников наиболее богатых американских семейств. Другие уверовали в Проповедь Бахауллы, найдя в ней ответ на свои метафизические искания. И вот теперь эта группа людей решает поклониться могиле Пророка, встретиться с его сыном. Феб, вдова сенатора Джорджа Херста, обратившаяся в новую веру вместе с несколькими своими знакомыми, в числе которых и ее слуга Роберт Тернер, первый представитель негритянской расы среди бахаи, организует и финансирует первое паломничество американских верующих в Святую землю. Так они оказываются в Париже, где делают остановку, чтобы присоединиться к двум своим попутчикам, Луе и Эдварду Гетцингерам. Семейства Херст и Болс связаны между собой. Две племянницы Феб Херст живут в Париже под присмотром мадам Болс в квартире недалеко от того дома, где живут Мэй и ее брат. Вполне естественно, что путешественники навещают их и рассказывают о своей поездке, не уточняя ее цели. Говорят только об Александрии, которая лежит на морском пути в Хайфу, как о пункте назначения, и о поездке по Нилу. Мэй чувствует, что за этим кроется что-то другое, расспрашивает Луу Гетцингер и в конце концов узнает правду. И в чем-то история - или миф - Тахиры повторяется. На фотографии Абдул-Баха, которую ей показывает ее новая подруга, Мэй узнает того, кто явился ей в сновидении. И вера бахаи сразу приобретает трех новых последователей - это Мэй и обе племянницы Феб Херст. Феб приглашает их присоединиться к паломникам.
    16 февраля 1899 года Мэй встретилась с Абдул-Баха, который жил тогда под строгим домашним арестом, и испытала поистине мистическое озарение. "От этой первой встречи у меня не осталось в памяти ни радости, ни боли, ничего, что можно было бы выразить словами. Меня вдруг вознесло на такие высоты, моя душа преисполнилась божественного духа, и чистая, святая, могущественная сила снизошла на меня... Когда он поднялся и внезапно оставил нас, мы вернулись на землю, но, слава Богу, мы не вернулись к прежней жизни на этой земле!.. Мы оставили Нашего Возлюбленного в его славной темнице с тем, чтобы самим пойти вперед и служить Ему, чтобы иметь возможность распространять Его Дело и возвестить миру Его истину, и исполнились уже Его Слова: пришло время, когда должны мы расстаться, но это будет лишь расставание материальное. Души же наши соединены навеки".
    Распространять благую весть - отныне Мэй Болс преследует только эту цель. Она посвятит этому всю свою жизнь. По возвращении в Париж она основывает здесь первый европейский Центр бахаи, обращает с свою веру первого британского сторонника, Томаса Брейквэла, и первого француза, ученого-востоковеда Ипполита Дрейфуса. 2 мая 1902 года - ей в это время 32 года - она выходит замуж за однокашника и друга своего брата канадского архитектора Уильяма Сатерленда Максвелла, с которым она познакомилась в Париже, где он учился в Школе изящных искусств, и уезжает с ним в Монреаль. В то время он еще не был бахаи, а обратился в новую веру год спустя. Их дом стал первым канадским Центром бахаи.
    В 1909 году она вновь приезжает в Акку с тем, чтобы встретиться с Абдул-Баха и доверительно сообщает ему, что хотела бы иметь ребенка. Он говорит ей, что ее желание исполнится. И действительно, вскоре после этого в доме Максвеллов появляется маленькая Мэри. А Мэй продолжает свою апостольскую деятельность. Абдул-Баха дает ей поручения, использует в качестве связного для общения с американской и канадской общинами. Во время посещения Канады он наносит ей визит. А когда он умирает в 1921 году, это оказывается для Мэй Болс таким ударом, что в течение года она находится между жизнью и смертью. Ее муж, убежденный в том, что только встреча с преемником Учителя может вдохнуть в нее жизненные силы, везет ее к Шоги Эффенди. Он оказался прав. Хранитель находит нужные слова, чтобы вернуть ей спокойствие, а вместе с ним и здоровье. Она уехала из Канады в инвалидной коляске. А по возвращении смогла в полной мере возобновить свою деятельность. В 1924 году она становится членом Национального духовного собрания США и Канады. В 1935 году, отвечая на призыв Шоги Эффенди о распространении веры в Европе, она предпринимает двухгодичную поездку, которая приводит ее в Мюнхен, Штутгарт, Брюссель, а затем и Лион, где она помогает создать общину. . В 1940 году новый призыв, на этот раз касающийся Латинской Америки. Этой хрупкой женщине с пошатнувшимся здоровьем было 70 лет, когда она отправилась 24. января в Аргентину через Бразилию. В Рио-де-Жанейро и Монтевидео она организует приемы, на которых знакомит приглашенных со своей верой. 27 февраля она прибывает в Буэнос-Айрес и устанавливает там первые контакты.
    Через два дня она умирает.
    Надгробие на ее могиле сделано по рисунку ее мужа. На нем слова: "Здесь, на том самом месте, где она боролась и пала со славой, теперь ее могила, которая станет историческим центром деятельности пионеров бахаи".
    Уильям Сатерленд Максвелл, скончавшийся в 1952 году , был одним из "Десниц Дела Господня". Ему мы обязаны проектом усыпальницы Баба на горе Кармель.
    Но роль семьи Максвелл в религии бахаи этим не ограничивается. Когда у них родилась дочь Мэри, Абдул-Баха написал Мэй Болс-Максвелл: "В саду жизни расцвела роза во всей своей свежести, с нежнейшим ароматом, цветом удивительной красоты... Молю Бога, чтобы это дитя выросло и стало чудом в царстве Божьем". Роза растет и расцветает. В 30-х годах, выйдя замуж за Шоги Эффенди, она принимает имя Рухийе Раббани. Именно она, при содействии "Десницы Дела Господня", сохраняет единство общины бахаи в период между смертью Шоги Эффенди и выборами высшего органа - Всемирного Дома Справедливости. Нам представилась возможность встретиться с нею в Хайфе - величественной и горделивой, с уложенными венком косами золотистого цвета с чуть заметной проседью. Она живет в большом тихом доме, очень скромно обставленном, единственное богатство которого - обилие цветов. Дом, в котором жил Абдул-Баха, в котором проходила ее и Шоги Эффенди супружеская жизнь и в котором она не захотела ничего менять. Несмотря на усталость и переживания - она только что вернулась из Китая, и за время ее отсутствия дом был ограблен, - она дает нам интервью на безукоризненном французском языке, который она не без кокетства назвала "запущенным".
    - Личный вопрос: если вы дочь одного из пионеров веры и жена потомка Пророка этой веры, то отношения с мужем такие же, как и с обыкновенным человеком?
    Она смеется.
    - Мне часто задают этот вопрос. Или еще такой: "Хорошо ли вы знали Шоги Эффенди до замужества?"

 До нашей свадьбы мы виделись наедине пятнадцать минут. Но я, как и все бахаи, знала, что после смерти Абдул-Баха в 1921 году, когда мне было одиннадцать лет, вместо него остался кто-то, кто будет нас направлять. Шоги Эффенди вызывал у нас восхищение, любовь. Я отдала свое сердце этому молодому человеку, который принял на свои плечи свалившуюся на него тяжесть. Наша история не похожа на историю Ромео и Джульетты, но были привязанность, любовь, уважение. Мы вместе переносили выпавшие на нашу долю тяготы, переживали, что у нас не было детей, и выполняли ту работу, которой год от года становилось все больше... но всегда радовались тому, что мы вместе.
    - А если бы у вас был ребенок, он был бы наследником Шоги Эффенди?
    - При условии, что он был бы достоин этого. Абдул-Баха оставил в своем завещании весьма точные указания по этому вопросу. К сожалению, вопрос об этом просто не встал.
    - В вашей биографической справке указано, что вы посетили более ста пятидесяти пяти стран мира - некоторые по несколько раз - путешествовали от Полярного круга до Амазонии, встречались с эскимосами и индейцами, побывали в Вест-Индии, Индии, Европе, Африке, Южной Америке, на островах Тихого океана. Впечатляет список глав государств и выдающихся деятелей, с которыми вы встречались: принц Филипп Эдинбургский, Хавьер Перес де Куэльяр, генеральный секретарь ООН, Индира Ганди, Уфуэ-Буаньи, президент Кот д'Ивуар, из французов - госпожа Симон Вейль и господин Жак Шабан-Дельмас в бытность его председателем Национального собрания. Все эти поездки вы совершили по делам, связанным с вашей верой?
    - Конечно. Однажды мой муж посмотрел на меня и спросил: "Что Вы будете делать, когда меня не станет?"

 Я вскочила, взорвалась: "Я не смогу жить на земле без Вас!" Он возразил: "Думаю, Вы будете много ездить по всему миру, навещая и воодушевляя бахаи, где бы они ни жили". Мы прожили двадцать лет, но он больше никогда не заговаривал со мною о моем будущем.
    После его смерти я вспомнила этот разговор и увидела в этом знамение. Потом в течение шести лет людям, названным "Десницы Дела Господня", среди которых была и я, пришлось чрезвычайно много работать. Мы собирались в Бахджи. Самая продолжительная встреча затянулась на девятнадцать дней. Это было ужасно. Но в конце концов мы сумели сохранить и продолжить дело моего мужа, пока демократические устои не стали достаточно крепкими для того, чтобы выбрать членов Дома Справедливости. Я стала свободной и начала путешествовать, потому что таким образом могла приносить пользу.
    - Почему вы не являетесь членом Дома Справедливости? Почему на вершине пирамиды бахаи никогда не было женщин, ведь равенство полов является одним из основополагающих принципов учения, и женщины представлены во всех других органах?
    - Знаете, это вопрос на шестьдесят тысяч долларов, из тех, что задаются в американских телевизионных конкурсах. Мне его тоже все время задают. Его задавали еще Абдул-Баха, поскольку это он предусмотрел создание Дома Справедливости и его состав. Его ответ был таков: "Это тайна, мудрость которой откроет будущее". Что касается меня, то после стольких лет работы я искренне считаю, что это положение принято в интересах женщин. У членов Дома Справедливости нескончаемая, изнурительная работа. Во время последней мировой войны муж говорил мне: "Даже у Черчилля есть возможность иной раз переложить свои обязанности на кого-то другого. Иногда он может уехать на выходные, оставив за себя заместителя. А для меня это невозможно, поскольку, пока я жив, я за все в ответе. Я не могу передать свои обязанности другим". Представьте, что в Доме Справедливости будет три-четыре женщины. Женщина может забеременеть. Родить. Ей надо кормить детей, заниматься семьей. Представьте, что такое коснется сразу нескольких женщин. Во что превратится Дом Справедливости? И потом, работа здесь действительно трудная, требует огромной отдачи. Она не оставляет времени ни на что другое. Я столько видела и пережила после смерти мужа, что действительно считаю, что Бахаулла, который всегда благоволил к женщинам, оказал им огромную услугу, освободив их от этой работы. Для женщины это просто благодать Божья. Конечно, это мое личное мнение. Не знаю, согласятся ли со мной другие.
    - Действительно ли Абдул-Баха предсказывал, что участие женщин в политических и общественных делах повлияет на поведение людей?
    - Я никогда не придавала особого значения полу человека, для меня неважно - мужчина он или женщина. Многие женщины сожалеют, что они не мужчины. Они говорят: "Тогда бы я смогла сделать то, сделать это". Мне всегда нравилось, что я женщина. Движения за освобождение женщин наводят на меня тоску. Правда, вся эта шумиха вокруг женского вопроса мне надоела. Есть в жизни свое место и для женщин, и для мужчин. Бахаулла говорил, что бразды правления и так находятся в руках у женщин, потому что в нашем мире женщина - первая наставница, она всему учит ребенка, она закладывает основы воспитания. Вот это мне представляется более важным.
    Госпожа Раббани много интересного рассказала нам о символике числа девять.
    - Всю жизнь меня это очень интересовало. Знаете, есть древняя наука, которая каждой букве алфавита присваивает числовое значение. Если сосчитать по этой системе, сумма цифровых значений букв в имени "Баха" дает число девять. И очень часто, вместо того, чтобы начать письмо упоминанием имени Бога, по арабской традиции, Бахаулла ставил вверху цифру "9", что одновременно символически обозначало его имя, милость Господа, исходящий от Него свет. Все, чему Бахаулла учил, сводится к прекращению войн. А "девять", как вы знаете, самая большая цифра и символизирует единство, а значит, мир.
    - А вы правда верите, что возможно впредь исключить войны?
    - Шоги Эффенди предсказал, что ближайшее будущее будет крайне тяжелым, но потом настанет удивительное время. Я думаю, здесь все очень просто: или мы уничтожим цивилизацию, или больше не будет войн. На сегодня иного выхода нет. Но, откровенно говоря, если люди и дальше будут поступать так, как сейчас, возникает вопрос, а останется ли вообще земля под ногами. Я, безусловно, за защиту природы. Чем мы занимаемся сегодня? Разрушением нашего мира. И разрушение идет столь быстро, что и без войны неизвестно, до чего дело дойдет. То, что сейчас делают с землей, просто ужасно. Но, может, нам надо пройти через некий страшный этап, чтобы мы все поняли. У нас, бахаи, есть наша вера, есть убежденность в том, что у людей есть будущее.
    - Вера бахаи гласит, что смерть - это возрождение, восхождение души в другое состояние. С этой точки зрения, так ли уж важно, когда мы говорим о Боге и бесконечности, останется ли земля или исчезнет?
    - Знаете, я немного занимаюсь творчеством, пишу, рисую. Мне не хотелось бы что-то создавать для того, чтобы в следующее мгновенье оно сгинуло. Так вот, если я - а что такое я? - думаю так, то разве может захотеть этого Бог? Неужели Создатель земли захочет уничтожить свое творение? Это было бы ужасным расточительством... В этом нет смысла.
    После окончания беседы госпожа Раббани повела нас осмотреть то, что она называет своим "музейчиком". Комната, в которой собраны сувениры, привезенные из поездок, незатейливые изделия народного искусства со всех уголков мира, иногда великолепно выполненные, иногда просто трогательные, и все вместе дающие представление о художественном творчестве человечества во всем его разнообразии.
    Все, о чем мы рассказали выше - частные примеры одного из главных принципов веры бахаи: делать все, что способствует освобождению и образованию женщин во всем мире. В 1980 году по случаю Всемирной конференции ООН, посвященной началу выполнения программы Международного десятилетия женщины, мировая община бахаи сделала заявление, представляющее собой самый настоящий манифест. В нем есть такие строки: "Истинное установление равенства должно касаться как мужчин, так и женщин, и основываться на том, что мужчины признают за женщинами равный им статус, и тем самым избавят женщин от борьбы за свои права, в результате чего каждый из полов будет дополнять другой и помогать ему. Воспитание представителей обоих полов должно происходить на основе принципа духовного равенства, одинаково применимого к женщинам и мужчинам /... / Избавившись от давления, вызванного борьбой за власть и господство, люди обоего пола в то же время поймут, что равенство не означает, будто у всех одно и то же предназначение /... / Поскольку матери являются первыми воспитателями человечества, мировое сообщество должно отдать приоритет образованию женщин".
    Остается, чтобы каждая культура восприняла эти принципы. Путь к этому предстоит еще долгий. Но, словно вторя заветам Бахауллы, касающимся женщин, Юнг, один из величайших психоаналитиков нашего времени, писал в 1927 году в заключение к своей работе, посвященной европейской женщине: "Сегодня перед женщиной стоит огромная культурная задача, выполнение которой, возможно, обозначит рассвет новой эры". По странному совпадению, принимая в учет иранское происхождение веры бахаи, работа Юнга начинается вот с такой цитаты: "Ты называешь себя свободным? Ты лучше скажи, каково главное направление твоей мысли, а не говори, что избавился от ярма. Из тех ли ты, кто имеет право от ярма освободиться? Ведь есть и такие, кто теряет свою последнюю ценность, выйдя из подчинения". Цитата взята из книги "Так говорил Заратуштра".

Информация о материале

Просмотров: 715

Если новаторское значение религии соизмеримо с теми гонениями, которым она подвергалась, то, несомненно, вера бахаи занимает видное место. Мы уже упоминали, излагая историю ее раннего периода, массовые убийства, жертвами которых стали бабиды Ирана, репрессии, которым подвергались Бахаулла и его ученики. К сожалению, потоки крови и слез льются и по сей день. Как смогла вызвать к себе такое отношение религия, проповедующая терпимость, миролюбие, повиновение государственной власти, невмешательство в деятельность правительственных и политических структур? Как люди со стороны воспринимали и воспринимают ее сегодня - видят ли за ней некую вину или восхищаются ею? Мы уже почти закончили наше путешествие, связанное с религией бахаи, но нам представляется важным выяснить и этот вопрос.
    Прежде всего обратимся к Ирану. Преследования бахаи в этой стране, со времен Баба до наших дней, практически никогда не прекращались как со стороны правительств, так и со стороны самого населения. В 1907 году, после провала своих попыток установить парламентский строй и ввести конституцию, Мухаммад Али, в то время шах Ирана, восстановил абсолютную монархию и ввел избирательное законодательство, поставившее бахаи вне закона. После первой мировой войны 1914-1918 годов на смену династии Каджары на сцену выходит династия Пехлеви, которой предстояло пробыть у власти до 1979 года. В 1921-1922 годах Реза Шах наложил ограничения на деятельность общины бахаи, при нем же был принят закон о государственной службе, лишивший многих бахаи права на пенсию. В том же году был сначала конфискован, а затем и разрушен центр бахаи в Сангсаре. В 1924 году за антиправительственными волнениями в Джахроме последовали погромы бахаи. В 1925 году шах устраивает первую чистку в государственных правительственных учреждениях. Соискатели на чиновничьи должности должны указать свое вероисповедание, прием бахаи на службу запрещен. Многие государственные чиновники подвергаются увольнению. Одновременно издается закон, согласно которому только браки, освященные в общинах мусульман, иудеев и зороастрийцев, регистрируются официально в качестве гражданских браков. Тем самым, браки, зарегистрированные общиной бахаи, считаются недействительными, и родители бахаи становятся родителями незаконнорожденных детей. В 1930-1932 годах призванные на военную службу и дослужившиеся до унтер-офицерских званий бахаи разжалованы. Офицеры бахаи изгоняются из армии. Министр национального образования запрещает печатание литературы бахаи и добивается издания закона, позволяющего подвергать тюремному заключению бахаи, заключивших брак по обряду своей веры. В это же время закрывается и экспроприируется первое кладбище бахаи в Тегеране. В 1934 году закрываются все школы, связанные с этой верой. В 1939 году - новые исключительные меры против офицеров бахаи. В 1941 году, с приходом к власти Мухаммада Реза Шаха, положение бахаи еще более ухудшается. В тюрьме оказываются девять членов одного из духовных собраний. Центры бахаи конфискуются и уничтожаются. Число арестованных растет. Детям, у которых родители бахаи, запрещается поступать в некоторые учебные заведения. Совершаются убийства бахаи, но люди, их совершившие, не наказываются. В 1951 году развертывается общенациональная кампания, в ходе которой ученики Бахауллы обвиняются в сговоре с коммунистами. Через четыре года, во время праздника Рамазан, некий мулла начинает свои проповеди против бахаи в различных мечетях, подстрекая людей к самосуду и расправе над бахаи, при поддержке правительства. Национальное радио и радиостанция военно-воздушных сил разносят эти проповеди по всей стране, вплоть до самых дальних деревень. В мае 1955 года войска занимают здание, в котором проходит конвенция иранской национальной общины, и министр внутренних дел произносит в парламенте речь, в которой объявляет, что правительство отдало распоряжение о "полном искоренении секты бахаи". Этим он дает знак к кровавым расправам: убийствам, поджогам, грабежам, изнасилованиям и осквернениям. Власти не только закрывают глаза на происходящее: военные чины в сопровождении представителей духовенства с большой помпой появляются у здания Национального центра бахаи в Тегеране и наносят первые удары киркой, призывая к его разрушению. Угроза резни столь велика, что вызывает возмущение мировой общественности, а Генеральный секретарь ООН Даг Хаммаршельд вмешивается в происходящее. Официальная кампания очернения бахаи прекращается, но преследования их продолжаются. Собрания запрещены, в их домах производятся обыски, делается все возможное, чтобы лишить бахаи работы. В 1956 году вновь потребовалось поставить вопрос о положении бахаи Ирана перед подкомиссией ООН по предупреждению дискриминации и защите меньшинств, с тем чтобы положить конец самым вопиющим нарушениям Декларации прав человека, которую Иран в свое время подписал.
    Так обстояли дела до падения монархии. Самое значительное религиозное меньшинство Ирана вынуждено было жить в полулегальных условиях, без доступа к хоть сколько-нибудь значимым постам на государственной службе. Правда, здесь бывали исключения, когда талант или знания конкретного человека оказывались незаменимыми (как рассказал нам профессор К. С., так было в случае с личным врачом шаха). Звучит парадоксально, но в это же время бахаи облагаются особыми налогами (на пятьдесят один миллион французских франков в 1982 году). Все упоминания об этом меньшинстве убираются из книг по истории.
    Все эти притеснения, которые можно считать "официальными", еще более невыносимы из-за враждебного отношения со стороны фанатично настроенного населения. Повсюду убийства, пытки, изнасилования, поджоги, грабежи. Насилие тлеет неизменно и подспудно, оно не исчезает полностью и спорадически прорывается волнами диких погромов. Если власти сами не прикладывают к ним руку, то и не мешают им, и, конечно же, все попытки жертв добиться справедливости заранее обречены на провал. Чем более шатким становится положение монархии, чем мощнее революционный натиск, тем более трагично и обреченно положение общины бахаи. Имперский режим стремится использовать ее в качестве козла отпущения, направляя против нее народный гнев. Мусульманское духовенство, став на деле оппозиционной режиму силой, со своей стороны, натравливает людей на общину, поскольку видит в этом возможность сплочения рядов своих сторонников.
    В период, предшествовавший падению монархии, дело принимает трагический оборот. В конце января 1978 года в Саади, пригороде Шираза, собирается толпа, непонятно, по чьему указанию, пытаясь схватить агента Савак, ненавистной и страшной политической полиции шаха. Агента не находят, и толпа срывает свой гнев на общине бахаи, весьма значительной в Саади. Один бахаи неизвестно кем убит, множество домов подожжено. Прибывает полиция и открывает огонь по толпе. Ответственность за случившееся взбунтовавшаяся толпа возлагает на бахаи. Сожжено около четырехсот их домов, двести домов разграблено. Тысяча двести бахаи - мужчины, женщины, дети - вынуждены укрыться в горах и пустыне.
    Установление новой исламской власти доводит преследование бахаи до крайней степени. Целый год полыхает пламя фанатизма. Жгут, мучают, убивают по всему Ирану. В некоторых городах мужчин волокут в мечети и грозят зарезать их на глазах жен и детей, если они не отрекутся от своей веры. В сельской местности сжигают посевы, режут скот, загрязняют колодцы, чтобы лишить бахаи средств пропитания. Разрушают их духовные и административные центры, оскверняют кладбища, иногда даже эксгумируя трупы. На деревни полукочевого племени Бойер Ахмади, большинство которого составляют бахаи, глубокой ночью нападают вооруженные люди. Жители этих деревень вынуждены бежать через горы и добираются до самого Исфахана. Через несколько дней "стражи революции" сгонят их всех на несколько месяцев в лагерь. Когда им разрешат вернуться в свои деревни, они увидят, что дома снесены бульдозером, посевы уничтожены, а скот угнан.
    Новые мусульманские власти смотрят сквозь пальцы на деятельность групп фанатиков, установивших царство террора в провинции. В то же время они принимают административные и судебные меры, чтобы удушить общину бахаи. Все, что еще оставалось от святых мест, учреждений и коллективной собственности, включая клиники, больницу и кооператив, в который несколько тысяч семей вложили деньги, надеясь таким образом обеспечить свою старость, было конфисковано. Кампания по чистке в государственных учреждениях, на национализированных предприятиях приводит к изгнанию оттуда всех бахаи, отмене пенсий для них. Несколько тысяч человек оказываются без средств к существованию. На бахаи постоянно оказывается давление, чтобы они отреклись от своей веры. Дом, в котором когда-то жил Баб, разрушен. Усилия бахаи, направленные на признание их прав в Конституции 1979 года, ни к чему не привели. Она подтвердила полное их отстранение от участия в жизни Ирана. Их считают вероотступниками. И теперь браки, заключенные по обрядам бахаи, не только не признаются, как это было при шахе, а рассматриваются, как прелюбодеяние и подпадают под действие закона о проституции. А вскоре бахаи перестают выдавать столь необходимый документ, как удостоверение личности, которое в Иране заменяет и свидетельство о рождении, и свидетельство о браке. Они не могут больше свидетельствовать в суде. За ними не признается законное право на существование. Они - всего лишь изгои, не имеющие никаких юридических прав, они - вне закона и лишены какой бы то ни было защиты.
    Затем начинается преследование тех, кто занимает административные должности в ненавистной общине. Сначала в деревнях, маленьких городках их арестовывают, вершат скорый суд и предают казни. Кое-кто из арестованных навсегда бесследно исчезает, об их судьбе ничего не известно. Затем наступает очередь крупных городов и столицы. В 1980 году начинаются крупные открытые процессы с участием обвинения и защиты, причем широко распространяются выдержки, надерганные из протоколов судилищ, которые почти неизменно заканчивались вынесением смертных приговоров. И если в это время начинает спадать кампания чистки против приверженцев прежнего режима, мартиролог мучеников бахаи продолжает расти. Среди них оказываются такие люди, как доктор медицинских наук профессор Манучехр Хаким, зачинатель системы медицинского образования в стране, убитый на семидесятом году жизни. С апреля по июль 1981 года было отмечено, по меньшей мере, тридцать казней, которым предшествовали пытки. Изощренным издевательством во всем этом ужасе - впрочем, это касалось не только бахаи, а всех расстрелянных, - было то, что их семьи, терроризируемые всеми возможными способами, должны были возместить стоимость пули, пошедшей на приведение в исполнение высшей меры наказания.
    За какой же грех платят бахаи? Почему их преследуют не только сменяющие друг друга власти, но и фанатически настроенные слои населения Ирана?
    При зарождении веры их клеймили как еретиков. Шахские власти обвиняли их в симпатиях коммунистам. В исламской республике к этим обвинениям добавились другие, в основном порожденные невежеством. Так, их обвиняли в том, что они британские, советские, американские и израильские агенты, а также сионисты, поскольку их святые места находятся в Израиле, и тому подобное. Подробно обо всех этих нападках говорится в "Белой книге", изданной в 1982 году духовным собранием бахаи Франции.
    Совершенно очевидно, что ни одно из выдвинутых обвинений не выдерживает серьезной критики. Но так легко манипулировать легковерным, лишенным достоверной информации общественным мнением, тем более, что оно психологически так неустойчиво в силу условий жизни, и потому так восприимчиво к извечной теме внутреннего врага. История, которая якобы не повторяется, дает все новые примеры повторений во все времена и на всех широтах. И бахаи - не единственные жертвы повторяющейся истории. Но что трагически выделяет их историю в Иране, так это практически безостановочное преследование на протяжении последних ста пятидесяти лет, при всех режимах, за исключением короткого перерыва с 1951 по 1953 год, когда премьер-министром, до своего ареста, был доктор Моссадек, руководитель Национального фронта. Так что движение, направленное против бахаи и обладающее своей собственной динамикой развития, возникло задолго до исламской революции, но сплотилось и достигло максимального накала в ходе этой революции.
    Несомненно, понадобилась бы целая армия скрупулезных социологов, располагающих всеми необходимыми для проведения исследования средствами - а это станет возможным еще не скоро - чтобы во всех подробностях проанализировать причины этого явления. Тем не менее, можно высказать предположение, что религиозное противостояние, тем более насильственное, объясняется тем, что вера бахаи зародилась в колыбели шиизма, и что здесь действуют еще и социально-экономические факторы. В 1981 году в Иране все еще насчитывалось около полумиллиона бахаи. Хотя среди бахаи представлены все этнические группы, все социальные слои общества, выходцы из всех религиозных конфессий (правда, большинство составляют сельские жители и представители среднего класса), эта община, открытая для всех, всегда оставалась однородным, спаянным сообществом, с присущим ей единством действий всех ее членов, с особыми нравами - такими, как моногамия, равноправие женщин, смешанные браки, демократическое управление, а также со своими обычаями - особыми праздничными днями и постом, который не совпадает с Рамазаном. Кроме того, стремление бахаи к общему и профессиональному образованию, к решению вопросов на основе договоренности и согласия, а также их отношение к труду, позволяло им, когда представлялась возможность, добиваться лучших результатов в трудовой деятельности, в ведении своих дел, а следовательно, и лучшего положения в обществе, чем у огромной массы их неграмотных соотечественников.
    Хотя подобное объяснение следует выдвигать с осторожностью, сочетание религиозного и социально-экономического факторов могло вызывать реакцию на деятельность бахаи. Как бы там ни было, неоспорим сам факт преследований. Конечно, иранские бахаи взывали о помощи. Конечно, их единоверцы во всех странах были обеспокоены и изо всех сил старались им помочь, направляя тревожные сигналы в различные правительственные и международные организации, крупные информационные агентства. Официальный орган Европейских сообществ опубликовал 10 апреля 1981 года резолюцию, в которой выражались озабоченность и протест против незаконных арестов, казней и похищений бахаи, подчеркивалось, что они лишены всякой юридической защиты, и звучал призыв к министрам иностранных дел как можно быстрее выступить с мерами в отношении иранского правительства, чтобы остановить и предотвратить в дальнейшем преследования в отношении бахаи - религиозного меньшинства Ирана.
    Международная печать, особенно французская, также подняла свой голос против преследований, которым подвергались бахаи. В пятницу 29 августа 1980 года, после ареста девяти членов Национального духовного собрания Ирана, Эрик Руло, в настоящее время французский дипломат, напечатал в газете "Монд" статью, озаглавленную "Бахаи, заклятая община". В этой статье он рассказал о развернутых против бахаи репрессиях, отверг предъявленные им обвинения, заявив, что они абсурдны, а закончил ее такими строками: "Они знали о грозящей им опасности. Они могли бы, подобно многим другим, выбрать эмиграцию. Как нам недавно сказал один из них, они все же решили "остаться рядом с попавшими в беду единоверцами". За свою верность они могли поплатиться жизнью. У кого в Иране или за границей хватило бы воли и мужества вступиться за проклятую всеми общину?" Практически в тот же день - большая статья в ежедневной газете "Либерасьон". Она была озаглавлена "Почему бахаи?" В ней кратко излагалась история их религии и ее основополагающие принципы, выражался протест против репрессий, жертвами которых наряду с курдами стали и бахаи, и заканчивалась она так: "Идет охота за левыми, марксистами, неверующими, неверными женами и гомосексуалистами. Но вдвое больше сил направлено на охоту за бахаи: репрессии достигли своего апогея, толпа спущена на стародавнего врага. Вы не видите сходства? Тогда представьте себе газетное сообщение: "Берлин, 1933. Сообщают об аресте руководителей еврейской общины в столице рейха"".
    А за несколько дней до этого Тверри Дежарден в статье, опубликованной в газете "Фигаро" и озаглавленной "Сторонники современной религии бахаи казнены в Иране именем Аллаха", со своей стороны, поведал миру о существовании бахаи, о сущности их религии и преследованиях, развернутых против них, равно как и некоторых других меньшинств. Его статья заканчивалась так: "Бахаи всего мира тщетно пытаются взывать к международному общественному мнению. Неясно, что можно сделать для спасения этого меньшинства от безумия мулл. Разве что одно: не игнорировать тот факт, что в настоящее время пятьсот тысяч бахаи, которые проповедуют только братство людей, могут быть уничтожены людьми, которые взяли власть в свои руки именем Бога".
    Впрочем, было бы ошибочным считать, что дискриминация бахаи ограничивается только границами Ирана. В большинстве стран, неукоснительно следующих традициям ислама, им жить запрещено. Как говорит Мухаммад Б., Алжир всегда оставался более терпимым в отношении иноверцев: "Алжирские власти соблюдают конституционное положение о том, что Алжир является мусульманским государством, но при этом нет никакой инквизиции, сохраняется известное свободомыслие. Еще во времена Бумедьена было принято более разумное отношение к бахаи, чем в других мусульманских странах. Бахаи - иностранцы были высланы из страны, но, не считая нескольких случаев кратковременного гласного надзора и домашнего ареста, а также, насколько мне известно, одного случая увольнения государственного служащего, не было предпринято никаких мер посягательства на права алжирских бахаи или их имущество. Знаете, если многие мусульмане питают закоренелую неприязнь к нашей вере, если они упорствуют в этом, то только потому, что они сохранили свою приверженность исламу, но не вере, и, соблюдая форму, забыли о сути".
    С другой стороны, например, в Марокко в 1962 году пять человек были приговорены к смертной казни только за свою принадлежность к вере бахаи. Потребовалась вся мощь международного общественного мнения, чтобы верховный суд отменил этот приговор. Но и сегодня в Марокко жизнь для бахаи не стала легче. В книге "Узник Акки" Андре Брюжиру (А. Брюжиру. Узник Акки. . Париж, 1983.) приводит свидетельства о преследованиях и пытках, которым подверглись бахаи в Иране и во времена правления Насера - в Египте.
    Как правило, тоталитарные режимы отторгают тех, кто мешает людям думать, "как все". Сталинский СССР также не пощадил бахаи. При Сталине бахаи были депортированы, а храм в Ашхабаде, первый в мире Дом преклонения, воздвигнутый бахаи, был конфискован, а затем и разрушен.    Не осталась в стороне и нацистская Германия. В 1937 году Гитлер, считавший недопустимым существование религии, которая проповедовала расовое единство, приказал организовать охоту на сторонников этой веры, и многие из них были отправлены в концлагеря. Как полагается, все их книги были преданы сожжению. Запад, хранивший основы своей цивилизации через механизм правового государства, не знал таких репрессий. И все-таки, в научных работах и статьях временами выплескивался религиозный и антирелигиозный фанатизм. В библиотеке Всемирного центра бахаи в Хайфе один из ящиков каталога отведен под картотеку источников, которые полностью или частично посвящены очернению религии бахаи. Среди авторов много мусульман, но на это были подвигнуты и христиане, и неверующие. Араб соседствует с англичанином, немец - с французом. "Джулиан Хаксли, - с усмешкой говорит Билл Коллинз, - видел в нас социалистов, а Арнольд Тойнби - коммунистов". Мы, со своей стороны, обнаружили несколько особенно ошеломляющих выдержек. В книге "Азбука оккультизма" Курта Э. Коха, опубликованной в штате Мичиган, после краткой исторической справки, в которой деятельность Баба приписывается шейху Ахмаду, и перечисляются, на этот раз более или менее точно, основные положения веры, можно прочесть и такое:
    "Бахаи - это члены всемирной общины, включающей людей любой национальности, любой расы, любого класса. Их основное намерение - объединение всех народов планеты. Вера бахаи - религия единства", а следом идет такой комментарий: "Многое скрыто за фасадом. Речь идет ни о чем ином, как о подготовке пришествия Антихриста, который все сведет к одному общему знаменателю: единый язык, единые деньги, единое правительство, единая политическая структура при едином руководителе, каковым и будет сам Антихрист /... / Каждому гражданину присвоят номер, без которого он ничего не сможет ни купить, ни продать. Будет вселенская Церковь. Если же кто откажется быть частью этой всемирной системы, то он будет лишен права на существование. Если рассматривать все под таким углом зрения, то не вызывают удивления утверждения христиан о том, что религия бахаи явит Антихриста".
    Давайте возьмем еще несколько достойных антологии пассажей. Вот отрывки, взятые из книги "Дети Белиала" Далилы и Жерара Лемэр, вышедшей в Бельгии ("Эдисьон де Арше"). "Еще одна новая религия, еще один новый Пророк. Бахаулла, основатель веры бахаи, заявил в один прекрасный день монархам Европы и папе римскому, что он Искупитель и представитель Бога на грядущие времена. Он объявил себя Христом, вновь явившимся во славе Отца своего. В его работах мы видим испытанные приемы сект, тайных обществ и "внеземных обществ", когда берутся отрывки из Библии, являющейся источником, к которому непременно обращаются, когда нужно что-нибудь подогнать под соответствующее учение". Следует достаточно вольное изложение веры, которое чуть дальше дополняется таким комментарием: "Берегитесь, когда начинают говорить о роли науки в духовном воспитании". И еще: "Теперь религия бахаи странным образом схожа с замаскированным учением Люцифера". Ко всему этому прилагается фотография мавзолея Баба, снабженная подписью: "Церковь бахаи".
    Тем не менее, чтобы дать более полную картину отношения к вере бахаи, следует сказать, что некоторые самые просвещенные умы конца прошлого и нашего веков, наоборот, выказали, если не полное одобрение, то, во всяком случае, свою симпатию к ней. Таким было, между прочим, и отношение Эрнеста Ренана, который писал в своей работе "Апостолы", опубликованной в 1886 году: "Религия - не народное заблуждение, а великая врожденная истина, которую народ увидел и выразил. Наш век видел такие же грандиозные религиозные движения, что и прошлые века, движения, вызывавшие такой же подъем, такие же - и даже большие, в силу роста населения, - жертвы. Бабизм в Персии был значительным явлением. Человек мягкий и лишенный претензий, похожий на скромного и набожного Спинозу, вдруг оказался возведенным, чуть ли не против своей воли, в ранг Пророка, воплощенного божества и стал руководителем многочисленной, энергичной и фанатичной секты, долженствующей совершить переворот, сравнимый разве что с тем, который произвел ислам". Вслед за этим он дает описание волны насилия, направленной против учеников Баба.
    Более близкий к нам по времени Эмиль Серван-Шрайбер, экономист, журналист, основатель газеты "Эко", рассказывает в путевых очерках, озаглавленных "Год в Иерусалиме" (Э. Шрайбер. Год в Иерусалиме. Париж, 1933.), о своей поездке на могилу Бахауллы и открытии для себя Его вероучения, о существовании которого он и не подозревал: "В то время, как советский марксизм провозглашает историческую материальность, в то время, как новые поколения сионистов выказывают все большее безразличие к устоявшимся верованиям, учение бахаи, в современных обстоятельствах, вызывает все нарастающий интерес, поскольку, выйдя за пределы чисто философской сферы, оно ратует за такие решения в области политической экономии, которые весьма любопытным образом соответствуют потребностям нашего времени. Кроме того, эта религия по сути своей антирасистская /... / На Востоке, где идеи так же ясны и чисты, как и небо над головой, во все времена раздавались голоса, восхваляющие мученичество во имя того, чтобы сказать слова о братстве и солидарности людей. Слова Пророков бахаи, как мне представляется, своей своевременностью и вековечной истиной, таящейся в них, вызывают интерес, тем более, что люди эти появились в Персии и принадлежали к народу, особенно отставшему в своем экономическом развитии, и пожертвовали кто жизнью, кто свободой для того, чтобы высоко поднять вечный огонь человеческого разума и великодушия, в который они верили".
    Однако мы не могли удовлетвориться тем, что было когда-то сказано, что было написано в книгах и журналах. Нам хотелось ощутить пульс нашего времени, узнать самые свежие точки зрения наших современников. Итак, в Париже мы обратились к представителям иудаизма, христианства и ислама с просьбой изложить свои взгляды на веру бахаи.
    Первым к нам пришел ответ от Эмил Туати, председателя еврейской консистории в Париже. Вот его ответ, датированный 22 декабря 1988 года:
    "Иудаизм никогда не провозглашал, что кроме него нет другого пути к спасению. Он допускает и принимает многообразие и особенности, свойственные народам Земли в делах веры, выступая при этом за единство рода человеческого, ведущего свое происхождение от одного и того же прародителя, и основополагающее равенство всех людей земли, независимо от их национальности, культуры или цвета кожи.
    В то же время иудаизм осуждает все формы идолопоклонства.

 С точки зрения иудаизма, законность любой религии связана с выполнением завета, данного Ноем, и соблюдением ноевых законов, которые носят всеобщий характер. Они включают в себя веру в единого Бога, запрещение идолопоклонства, запреты на убийство, воровство, кровосмешение и жестокость, а также обязательство выработать такие законы, которые бы гарантировались судебной властью. Вследствие этого очевидно, что иудаизм может придерживаться только положительного мнения и даже относиться с действительной симпатией к учению бахаи. Более того, с точки зрения иудаизма, нет места для идеологических, теологических или исторических противоречий между двумя верованиями, причем каждая вера занимает свое собственное место, действует в своей сфере влияния. Мы благосклонно и с совершенно естественным чувством солидарности рассматриваем основные положения веры бахаи, которые, между прочим, можно найти и в нашей религии: единственность Бога, поиск истины, единство человечества, всеобщность этики и справедливости, стремление к миру между народами и прямая, без священников, связь с Богом.
    Мы также полагаем, что религия - не просто частное дело отдельного человека или только явление духовного порядка, но в ней также заключено основное значение эволюции обществ и цивилизаций. Вопросы, по которым могут существовать какие-то разногласия, носят относительно второстепенный характер, а кроме того, не затрагивают догматов иудаизма. С одной стороны, они касаются нарастающего постепенного раскрытия Откровения, а с другой - надежды на объединение всего человечества в рамках единой религии. Иудаизм полагает, что эти вопросы найдут свое решение во времена прихода Мессии.

    Есть два момента, которые еще больше сближают нас с бахаи. Прежде всего, имеет значительные и далеко идущие последствия то, что святые места и особенно Всемирный центр данной конфессии находятся в Израиле, то есть на земле, исконно призванной быть, если не колыбелью, то столицей всемирных монотеистических религий. Ни христианство, ни ислам, выбравшие себе в столицы Рим и Мекку, еще не сделали решительного шага, соответствующего предсказанию Исайи "ибо дом мой назовется домом молитвы для всех народов" (56:7). Поэтому мы приветствуем приход бахаи в Израиль, где, кстати, их поведение безупречно... Наконец, бахаи, как и иудеи, не были поняты и подверглись гонениям. Они пострадали и продолжают страдать за веру, особенно в Иране. Такая общность судеб также способствовала созданию уз между нами.
    Много путей ведет к Богу, по числу "семейств Земли". Вера бахаи - один из многих, весьма почитаемых путей".
    Через несколько дней после получения этого письма мы встретились с Жаном Дюшеном, главным редактором международного католического журнала "Коммуньо", обратиться к которому нам порекомендовали в епархиальном управлении епископа Парижа.

    - Каким образом вы узнали о вере бахаи?
    - Я узнал о ее существовании, когда мне было двадцать лет, во время поездки в Святую землю. Прибыв в Хайфу пароходом, я был очарован золотым куполом над мавзолеем Баба на склоне горы Кармель при том, что по виду это не напоминало ни мечеть, ни церковь. Я стал наводить справки. Потом я встречался кое с кем из бахаи, но, в основном, на Ближнем Востоке и в США, а не во Франции.
    - Вопрос, касающийся вас лично. Многие молодые люди, монотеисты по убеждениям, из христианских или мусульманских семей, рассказывали нам, что, открыв для себя положение о постепенности Откровения, они тут же нашли ответ на вопрос, которым каждый из них задавался, - о множестве мировых религий. Вы такого не испытали?
    - У меня изначально не было потребности искать какую-то религию. Для меня важен был Христос сам по себе.
     Мы поочередно пользуемся то словом "религия", то словом "вера". Есть ли какая-то разница между этими двумя словами? Учение бахаи, это религия или вера?
    Всякая религия предполагает наличие веры, а также какого-то ряда верований, какого-то наполнения. Религия не сводится только к тому, чтобы соблюдали ее ритуал. Что касается бахаизма, то ясно, что в нем заключено важное, впечатляющее содержание. Влиятельная, заслуживающая уважения и дружеского отношения религия, родившаяся от двух Пророков XIX века.
     Считаете ли вы ее одной из мировых религий Откровения?
    - Нет. Как по статистическим, количественным данным, так и по качественным. Несмотря на рост ее сторонников, я не верю, что эти цифры могут придать ей, если так можно сказать, вес мировой религии. С другой стороны, по самому определению, по претензии на всеобщность, ее воздействие может быть только ограниченным. Я, например, знаю, что она довольно слабо представлена во Франции.
    - Прошло чуть более века, а число верующих бахаи достигло практически пяти миллионов. Разве в первый век после Рождества Христова христиане не были еще более малочисленны, по сравнению с бахаи?
    - Тут нужно оперировать другими цифрами. Когда я говорю о количественном уровне, то имею в виду не только число приверженцев, но и вес, влияние на сознание людей, на общественное мнение. Что касается бахаи, которые намеренно стараются быть скромными, вес реален, а влияние очень маленькое, так что это не может быть решающим фактором.
    - В чем вы видите совпадения и разногласия между христианством и бахаизмом? Отлична ли в основе своей концепция бахаи о Божьих посланниках, таких как Христос, Мухаммад или Бахаулла, от христианской концепции Христа, как Бога?
    - По-моему, отличие не в этом. Не под таким углом зрения следует рассматривать этот вопрос. То же самое можно сказать о взаимоотношениях между христианством, иудаизмом или исламом. Религия бахаи оптимистична, провозглашает и то, что ни один христианин не станет отрицать, то есть, что есть план, проект Бога для людей Земли и что установление мира, объединение людей будет дано только Богом. Бахаи считают, что достаточно подготовить людей к принятию этого дара. У христиан - и тут выступает Христос - об этом, возможно, более трагическое представление. Речь идет не о том, чтобы открыться навстречу божественному дару - спасение приходит через крест. Христос умер на кресте и в этом назидательность примера, данного Христом, который был сыном Божьим: Он показал, что можно умереть так и при этом не возненавидеть ни людей, ни Бога. Но это под силу только Богу, а исполнить предстояло Христу. Был показан парадоксальный способ, каким можно победить зло, не подавляя его, не уничтожая, не переходя на его сторону, не бросая ему вызов, а преодолевая его, потому что в этом случае важно само испытание. Оказаться лицом к лицу со смертью и не отступить перед ней. Выстоять, и не дать себя убедить в трагической сущности человеческой жизни. Выстоять, обратившись лицом ко злу, не надеясь на волшебное таинственное вмешательство Бога.
    Но я вижу и общее, точку соприкосновения между двумя религиями: трансцендентность Бога. Зато я считаю концепцию цикличности религии бахаи с философской точки зрения, шагом назад по отношению к христианскому видению истории, которое является концентрическим, а не циклическим.
    - Считает ли церковь Франции бахаизм сектой?
    - Насколько мне известно, не было принято определенной позиции в этом вопросе ни со стороны церковного собора, ни со стороны церкви Франции.
    - А как насчет контактов?
    - Насколько я знаю, нет ни особых контактов, ни особого отношения к бахаи со стороны церкви Франции.
    - Что вы думаете об отношении этой религии к науке? В частности, когда она рассматривает данные в Библии описания, скажем, Бытие и предсказания, как метафоры?
    - Слепую приверженность тексту сейчас можно наблюдать только у протестантских сект США. Проблема буквального понимания написанного не вставала в католической церкви по той простой причине, что она никогда не поощряла верующих на чтение Библии. И если возникал конфликт между наукой и верой, то это случалось потому, что неправильно воспринимали или науку, или религию. Присущая ученым вера делала Бога лишним. Клод Бернар говорил: "Нам не нужна данная гипотеза". А верующие чувствовали, что над ними нависла угроза. Сегодня если что-то и грозит католицизму, так это синкретизм. Время позитивизма закончилось. Целое направление в науке обратилось к гносису, словно говоря: "вы только посмотрите, вы верите в то же, что и мы", и хоть на первый взгляд так не кажется, этим дается толчок к обращению в новую веру. То, что сейчас говорят бахаи, не равнозначно тому, что это значило век назад. Сегодня наблюдается восприятие гностицизма и католиками, что получило название "конкордизма".
    - Вы не думаете, что религия бахаи может переманить к себе часть христиан?
    - Что ж, это возможно. Скорее всех тех, у кого есть интерес к проблемам религии. Если исходить из положения, что человек - религиозное существо и будет искать религию, к которой он будет испытывать полное доверие, то тогда религия бахаи займет свое законное место. Это умиротворяющая, дающая уверенность религия.
    Некий законченный цикл. Если у человека есть потребность в религии, он ищет средство удовлетворения этой потребности, и в вопросах
религии вера бахаи то же самое, что Объединенная социалистическая партия в вопросах политики. Вера бахаи - это ОСП религий. Извините. Сочтите все это шуткой!
    - А в свете столь модного ныне экуменического движения не являются ли бахаи теми, с кем христиане могли бы идти параллельными курсами?
    - Несомненно. Если мы можем идти параллельно с иудеями и мусульманами, то я не вижу причин, по которым следует исключать, в этом случае, бахаи.
    Направив соответствующий запрос в Парижский Институт, мы надеялись получить ответ и от мусульман. Но наши обращения остались без ответа, как и наши звонки относительно интервью. Нам бы так и пришлось довольствоваться молчанием, если бы нам не сообщили об интервью, взятом Хуссейном Гуликом, бахаи, живущим в США, у известного палестинского ученого, доктора Джамиля Диаба, муфтия мечети на американской земле.
    Доктор Джамиль Диаб родился в Бетании, небольшом городке недалеко от Иерусалима. Его отец учился в университете Ал-Азхар в Каире, был членом Высочайшего исламского совета Иерусалима. Сам он в 1946 году успешно сдал в Палестине экзамены, которые приравнивались к выпускным экзаменам университета Ал-Азхар в области ислама и арабского языка. Десять лет спустя он получил степень доктора в колледже метафизики Чикаго.
    "Когда я приехал в США, - объясняет он, - я изучал и другие религии, а именно христианство и иудаизм. Я старался со всей справедливостью относиться ко всем религиям. Я нахожу в них много общего, что, как я чувствую, обогащает мои знания ислама и сближает меня с другими божественными учениями".
    Когда господина Диаба стали расспрашивать о религии бахаи, которая ему хорошо знакома, он объяснил свое отношение к ней: "У меня тесные связи с общиной бахаи в США, особенно в Аризоне. Кроме того, некоторые мои учителя в Иерусалиме, например, профессор Али Рауф Парвис, были бахаи. Общины бахаи в Акке и Хайфе были образованы еще тогда, когда меня не было на свете. После 1948 года и создания государства Израиль многие уехали оттуда, но многие и остались: христиане, друзы, бахаи. Практически все бахаи остались. Святые места бахаи существовали еще до образования государства Израиль, они были и при Османской империи. Когда я читаю статьи мусульманских авторов, меня поражает, что они называют бахаи агентами Израиля, поскольку их храмы построены в Израиле. Они упускают из вида, что учреждения бахаи были созданы еще во времена британского мандата на Палестину, во времена Турецкой империи. В Хайфе и Акке есть и мечети, и церкви. Но никто не станет обвинять мусульман или христиан в том, что они агенты Израиля. Я мусульманин, я не бахаи, но надо быть честным, и когда мусульмане выдвигают подобные обвинения, я чувствую, что мой долг ответить на это".
    Затем он заверил, что считает веру бахаи "самой близкой к исламу, поскольку обе религии разделяют идею единственности Бога". "С тех пор, как я живу в США, то есть с 1948 года, я не встречал ни одного бахаи, который бы плохо отзывался об исламе. Наоборот, они принимают Пророка Мухаммада и Коран, высоко ставят исламское учение. Этих людей их вера приводит к принятию Пророка и Корана, и это отнюдь не делает их отступниками. И хотя их верования не тождественны мусульманским, мусульмане не самые нетерпимые в мире люди, более того, они принимают бахаи, как людей, близких им.
    Чуть дальше он резко отозвался о статьях, направленных против бахаи и опубликованных в различных журналах. "Я их прочел и обратил внимание на то, что некоторые из этих статей написаны расплывчато, не излагают сути дела и не проверяют факты. Я полагаю, что те, кто сегодня пишут о вере бахаи и считают себя мусульманскими учеными, должны понять, что значат эти слова, и задуматься о том, что нельзя основываться на отрицании - пользы от этого не будет".
    Доктор Диаб высказался против обвинений бахаи в отступничестве: "Тех мусульман, которые переходят в христианскую или иудейскую веру, становятся коммунистами или атеистами, со всей справедливостью можно назвать отступниками. Но бахаи, которые продолжают верить в единственность Бога и признают Пророка Мухаммада, нельзя назвать отступниками или неверными, если строго придерживаться значения этих слов".
    Он высказался также по поводу других нападок на бахаи: "Даже если что-то и было в прошлом, мы не должны осуждать за это и последующие поколения. В истории человечества каждый народ в какой-то момент совершал неблаговидные поступки, но затем потомки тех людей каялись в содеянном. Об этом со всей ясностью сказано в Коране: "Ни одна душа не несет бремени другой души". По понятиям мусульман времен первых бахаи, те считались преступниками, ренегатами. По сей день люди разных религий редко садятся за один стол, чтобы обсудить свои дела. А если бы они это сделали, пропасть между ними стала бы уже, и им было бы легче сосуществовать друг с другом. По Корану, если бы Бог захотел, чтобы была одна-единственная религия, он бы и сделал, чтобы было так. Мусульманам запрещено принудительно обращать людей в свою веру. Здесь дело выбора. Отец не может заставить своих детей стать мусульманами. Они могут ими стать только по собственной воле, а не по приказанию родителей".
    На последний вопрос, почему бахаи не отвечают на появляющиеся в прессе нападки, он ответил: "Насколько мне известно, бахаи не считают нужным тратить свое и чужое время на перебранки, обвинения и контробвинения. Они терпеливо сносят нападки и преследования, но сами к выпадам против других не прибегают. Им запрещено отвечать на всякого рода обвинения, а рекомендуется заниматься собственной жизнью и работой. Думаю, что в этом они поступают мудро, и мне бы хотелось, чтобы мусульманские ученые мужи поступали так же".
    Благодаря доктору Джамилю Диабу мы смогли завершить эту главу, посвященную взглядам на веру бахаи со стороны, отметив для себя при этом, что даже палестинский муфтий может воспринимать бахаи не в черном свете. Остается надеяться, что и другие последуют его примеру.

Информация о материале

Просмотров: 681

К концу нашего пребывания на горе Кармель нам была предоставлена возможность встретиться с архитектором Фариборзом Сахба. Если церквей - в общепринятом смысле этого слова - у веры бахаи нет, все же по всему свету возведено семь храмов веры. В Африке - в Кампале (Уганда), в Австралии - в Сиднее, в Северной Америке - в Уилмете близ Чикаго, в Латинской Америке - в Панаме, в Океании - в Апиа (о. Самоа), в Европе - во Франкфурте и в Индии - в Нью-Дели. Несомненно, к ним прибавятся и другие.
    Фариборз Сахба, сам бахаи, в 1985 году закончил строительство храма в Нью-Дели. Ему удалось, используя самые последние достижения современного строительного искусства, создать изумительное сооружение в виде лотоса с изогнутыми лепестками, о котором упоминают все самые значительные журналы по архитектуре.
    "Мне не навязывали ни стиля, ни материалов, - рассказал он. - Нужно было создать просторное помещение, в котором можно было бы молиться, читать священные книги, а не слушать проповеди священников. И как во всех наших храмах, обязательно должно было быть девять фасадов, девять дверей, а венчать здание должен был купол. Мне же оставалось разработать все остальное".
    Девять фасадов, девять дверей и купол - все это нечто иное, как символы веры бахаи. Девять фасадов выражают открытость веры всем людям, девять дверей - возможность приобщиться к ней, с какой бы стороны вы к ней не подошли. Венчающий все купол призван обозначать единственность Бога, вероисповеданий и рода человеческого.
    Здание Дома Справедливости на горе Кармель всеми своими лестничными маршами, колоннами и куполом символически выражает административный порядок веры бахаи. Марши соответствуют местным духовным собраниям, колонны - национальным. Купол - это сам Дом Справедливости, выполняющий задачи управления и принятия решений. Такая структура, созданная в соответствии с указаниями Бахауллы и доработанная Абдул-Баха, появилась не в один день. Шоги Эффенди Раббани, правнук Бахауллы и внук Абдул-Баха, внес большой вклад в ее разработку. Первый из этих людей был Пророком, Славой Божьей. Второй - "Слугой". Третьему выпало на долю звание "Хранителя" и весьма трудная задача, налагаемая этим званием.
    Шоги Эффенди было двадцать пять лет, и он учился в Англии, в Оксфорде, когда в ноябре 1921 года пришло известие о смерти его деда по материнской линии. В своем завещании Абдул-Баха внес уточнения в организацию административного порядка бахаи и среди прочего предусмотрел создание нового института "Хранительства". Поскольку никого из собственных детей уже не было в живых, он распорядился, чтобы Шоги Эффенди, старший среди его внуков, взял на себя эту обязанность. Здесь следует сделать одно уточнение. Наследование происходило не автоматически, как это бывает в наследовании власти - от старшего к младшему, по прямой линии. И в своем завещании "Слуга" не преминул уточнить это положение.
    "Надлежит Хранителю Дела Господня еще при жизни назначить себе преемника, дабы после его кончины не пошли распри. Назначенный преемник должен выказать отрешение от всего земного, быть чистым по сути своей, проявлять страх Божий и явить доказательства своего умения, мудрости и знаний. Если же первенец Хранителя Дела Господня не явит истинности слов "дитя - сокровенная сущность отца своего", другими словами, если он не унаследует духовного начала от отца своего, а его поведение не будет отвечать славному его происхождению, то надлежит Хранителю Дела Божьего выбрать другую линию, по которой осуществится наследование".
    Бросив все дела, молодой человек добирается до Хайфы. Там его ждет трудное и ответственное дело. Ему надо поддержать сплоченность верующих, уберечь учение Бахауллы и Абдул-Баха от всякого неверного толкования, наладить деятельность всего административного порядка бахаи и, наконец, приложить все силы к распространению веры. Он тотчас же принимается за дело и начинает работать над воплощением схемы административного управления, предписанной Абдул-Баха. Вера бахаи должна опираться на три института: Хранителя Дела Божьего, Десницы Дела Господня и Дома Справедливости - местные, национальные и международные. Задача Хранителя ясна. Институт "Десницы Дела Господня" уже существует, в зачаточном состоянии: еще при жизни Бахаулла назначил четверых надежных, проверенных людей, чтобы они помогали ему воодушевлять верующих и руководить их деятельностью, и дал им такой титул. Но в своем завещании Абдул-Баха предусматривает создание постоянного органа в помощь Хранителю.
    "Хранителю Дела Господня надлежит подобрать и назначить Десниц Дела Господня... Им вменяется в обязанность распространять божественное благоухание веры, наставлять души, поощрять тягу к знаниям, к совершенствованию личностной сущности человека и во все времена, при любых обстоятельствах держаться святости и отстраненности от всего мирского. Своим поведением, своим отношением к людям, своими делами и словами надлежит им являть страх Божий... Десницы Дела Господня, как единый организм, находятся под главенством Хранителя. Он неустанно должен побуждать их делать все возможное для того, чтобы с наибольшим совершенством источали они сладостное благоухание Бога и направляли народы Земли к источнику Божественного разума, что освещает всю вселенную".
    Кроме того, необходимо создать местные, национальные и международные Дома Справедливости. Абдул-Баха дает указание, что, если в какой-то точке земли оказывается не менее девяти бахаи, то им следует создать местное духовное собрание, которое и будет определять линию деятельности в данном населенном пункте во благо веры. А когда будет образовано достаточное количество таких местных собраний, они, в свою очередь, должны выбрать национальное духовное собрание, которое будет координировать деятельность на местах и управлять всей жизнью общины во благо веры на территории той или иной страны. Деятельность национальных духовных собраний координируется и направляется Всемирным домом справедливости. Но каждое местное или национальное собрание играет роль Дома Справедливости на своем уровне.
    Однако то время, когда Шоги Эффенди приступал к исполнению своих обязанностей, не вполне подходило для немедленного ввода демократической системы управления: верующих было еще мало, и они были плохо организованы. А потому он начал действовать поэтапно, сплачивать вокруг себя единомышленников, среди которых окажется очень много североамериканцев, и разрабатывать планы для каждого этапа на определенный срок (пять, шесть и семь лет), причем каждый из них должен был поднимать на новую ступень распространение Дела, административную структуру, работу по социальному развитию, строительство Всемирного Центра и тому подобное. Первым делом Шоги Эффенди создает корпус пионеров.
    Речь шла о добровольцах, мужчинах и женщинах, которые были согласны отправиться туда, куда потребуется, для распространения веры, и которые должны были, приехав на место и найдя средства для обеспечения своей жизни, своим поведением утверждать принципы своей веры, не занимаясь при этом обращением в свою религию, а просто отвечая на возникающие у людей вопросы и, таким образом, содействуя появлению новых верующих, новой общины. Их могли также призвать для укрепления уже существующих малочисленных общин и оказания помощи в выполнении проектов, направленных на распространение влияния веры бахаи или на улучшение жизни всего местного населения без различия расы, вероисповедания, социальной принадлежности и так далее. Так с тех пор и повелось, что бахаи, молодые и старшего возраста, укладывают чемоданы и покидают свой дом, семью, друзей, часто спокойную и обеспеченную жизнь, чтобы поселиться где-нибудь среди очень непохожих на них людей, не испытывая при этом страха перед трудностями и одиночеством, которые их поджидают, или перед опасностями для жизни и здоровья, с которыми им придется столкнуться. Последнее более всего относится к тем, кто решил испытать счастье в правоверных мусульманских странах.
    К своим задачам администратора Шоги Эффенди присовокупил и задачу строителя. По его указанию понемногу скупали участки земли на горе Кармель, начали работы по благоустройству садов в святых местах, о чем он собственноручно составил инструкцию, и по мере того, как поступали средства от общин бахаи со всего света, строился мавзолей с золоченым куполом, вознесшимся над могилами, в которых рядом покоятся прах Баба, доставленный из Ирана, и прах Абдул-Баха. Ему пришлось также заняться восстановлением домов в Акке и Бахджи, в которых жил Бахаулла.
    Поскольку он был Хранителем и прекрасно владел английским - ведь он учился в Оксфорде, а затем в Американском университете в Бейруте - на него была возложена задача перевода творений Бахауллы и Абдул-Баха на английский язык. Работа трудная, тонкая и чрезвычайно ответственная: большая часть текстов, а их несметное число, написаны на персидском языке, языке изощренном, трудном, в котором от смещения ударения меняется смысл слова, а то и предложения, а значит - и понимание текста. Сам текст, часто иносказательный, может открыть дорогу к ошибочному толкованию. Шоги Эффенди, пронизанному духом буквы, предстояло установить английские официальные версии текстов, с которых позже будут делаться переводы на все другие языки и диалекты - их к настоящему времени в общей сложности уже семьсот. Весьма вероятно, что именно использование английского языка в качестве первого шага по переводу Писаний данной религии способствовало ее распространению в Северной Америке, а вот в Европе, и особенно во Франции, она приживалась медленно и с трудом. И наконец, будучи главой общины бахаи, хотя он никогда не старался подчеркнуть свое высокое положение, Шоги Эффенди все время поддерживает переписку с бахаи всего света, обращается с посланиями к общинам и принимает паломников. Среди всех этих дел он еще находит время написать несколько книг, среди которых и работа по истории веры бахаи в первое столетие ее существования: "Бог проходит рядом с нами" (Шоги Эффенди. Бог проходит рядом с нами. Брюссель, 1976.) и "Откровение Бахауллы" (Откровение Бахауллы. Брюссель, 1970.) - комментарий о значении миссии Пророка и мессианства.
    Однако не вся власть сосредоточена в руках одного Хранителя. Ему дано толковать основополагающие тексты, но ему не дано устанавливать законы, позже это будет передано в ведение Всемирного Дома Справедливости. В 1951-1957 годах он создает коллегию Десниц Дела Господня и назначает в нее одного за другим тридцать два человека: доказавших свои достоинства мужчин и женщин, представителей разных национальностей, которые должны были учить вере и развивать ее институты. Завершать же структуру мирового административного порядка должен Всемирный Дом Справедливости в том виде, в каком он был задуман и назначен Бахауллой. Члены этого учреждения должны избираться путем голосования представителей Национальных духовных собраний.
    В начале ноября 1957 года, во время поездки в Лондон для закупки оборудования для архива Всемирного Центра, Шоги Эффенди заболел азиатским гриппом и умер 4-го числа от сердечного приступа в возрасте шестидесяти одного года. Его похоронили в Арнос Гроувз близ Лондона. После него осталась его вдова Рухийе Раббани, но детей у него не было, и он не оставил никаких указаний о будущем преемнике, разве что указание о том, что все дела должны были перейти в ведение Всемирного Дома Справедливости. Можно предположить, что он не нашел среди членов своей семьи того, кто был бы способен стать новым Хранителем.
    В жизни Шоги Эффенди, которая менее богата перипетиями и неожиданными поворотами, менее драматична, чем жизни Бахауллы и Абдул-Баха, мало сенсационного, того, что способствовало бы рождению мифа. Однако именно ему, стороннику умеренной линии в своей религии, удалось предотвратить раскол, который назревал в период анархии, вызванной неверным толкованием Писаний.
    Впрочем, достаточно прочитать кое-что из написанного им, например, приводимый ниже отрывок, датированный 1931 годом, чтобы убедиться: у него действительно, как писал его дед Абдул-Баха, "духовная сущность" и особый аналитический дар, почти пророческий.
    "Десять лет непрерывной смуты, усугубленной тревогой и несказанными последствиями для будущего цивилизации, привели мир вплотную к беде, слишком грозной, чтобы вглядываться в нее вблизи. И действительно, удручающий контраст между проявлениями доверчивого энтузиазма, под влиянием которого полномочные представители отправились в Версаль (речь идет о подписании в 1919 году мирного договора Францией, ее союзниками и Германией. - Примеч. авт. ), и криками очевидного отчаяния, как победителей, так и побежденных, теперь, в час горького разочарования /... /, экономических неурядиц и политического смятения, финансового краха, религиозных волнений и расовой ненависти, еще более обостряющих сверх всякой меры то бремя, от которого стонет разоренный и уставший от войны мир /... / Куда ни обратишь свой взгляд, на любой континент, повсюду, во всех странах, как бы далеко от нас они не находились, в мире бушуют силы, которых нам не понять и с которыми не совладать /... /. Кто может ответить каким еще страданиям, большим, чем те, что человечество претерпело до сих пор, следует подвергнуть его, прежде чем столь высокий замысел (речь идет о единстве рода человеческого. - Примеч. авт. ) сможет восторжествовать /... / Чтобы сплавить, спаять воедино всю эту общность людей современного мира и сделать их неотъемлемыми членами будущего Сообщества всех народов, нужен лишь огонь жестокого испытания, ни с чем не сравнимого по силе. В этом заключена истина, которую будущие события несомненно выкажут со всей ясностью". (Шоги Эффенди. К расцвету человеческого рода. Брюссель, 1969.)
    Смерть Шоги Эффенди привела общину бахаи в смятение. Произойдет ли раскол? Объявится ли новый лидер, который возьмет на себя ту власть, для которой он не был выбран? Ничего подобного не произошло. Перешли к принятию коллегиально выработанных решений. Двадцать семь человек из тридцати двух, называемых "Десницы Дела Господня", которых Хранитель назначил при жизни, объединились вокруг вдовы Шоги Эффенди, вдохновителя и верного стража единства, и в течение шести лет обеспечивали порядок в управлении, завершение намеченных планов и дальнейшее распространение веры. В 1963 году, когда работа пионеров уже принесла свои плоды, существовало немало местных, а следовательно, и национальных общин, которые смогли принять участие в выборах делегатов, образовавших Всемирный Дом Справедливости и ставших коллегиальной законодательной властью. Событие это пришлось на 25 апреля и совпало со столетней годовщиной провозглашения веры бахаи ее Пророком в садах Ризвана. Заботясь о развитии демократических начал, "Десницы Дела Господня" отказались от участия в выборах и попросили их не выдвигать. Административный порядок бахаи стал более зрелым.
    В настоящее время этот порядок представлен в виде именно той пирамиды, которую хотел видеть Пророк и его преемники. На нижней ступени - местные духовные собрания. Если в общине больше девяти членов, она создает свое духовное собрание. Если число членов в общине меньше девяти, она работает под руководством Национального духовного собрания. Ежегодно на съезде, в котором участвуют делегаты от всех местных общин, избираются девять членов Национального духовного собрания, которые, в свою очередь, каждые пять лет избирают на международном съезде девять членов Всемирного Дома Справедливости. Правом быть избранным обладают все совершеннолетние мужчины и женщины независимо от расы, социального положения, возраста, образования. Но зато никто не может вести кампанию в пользу своего избрания или сам выставлять свою кандидатуру. Каждый, имеющий право голоса, после молитвы, медитации и получения информации должен отдать свой голос - в этом участвуют и душа, и разум, - тому, кто, судя по словам его, а главное - по делам, воплощает дух веры и наиболее пригоден для выполнения обязанностей члена духовного собрания.
    Последние выборы Всемирного Дома Справедливости прошли в Хайфе в мае 1988 года. В голосовании участвовало 660 делегатов, представлявших более 700 народов. Нам была предоставлена возможность посмотреть несколько сюжетов из видеофильма, снятого во время этого мероприятия, и на нас действительно произвел большое впечатление вид этих мужчин и женщин, представляющих столь великое множество народов и рас, являющих собой как бы картину вселенского братства; все были радостны и спокойны, некоторые, одетые в традиционные костюмы своих народов, полны величавого достоинства, как, например, делегат из Папуа, которого нам не забыть, до того он был великолепен и трогателен.
    Из избранных тогда девяти членов двое были иранцами, четверо американцами, причем один из них - представитель черной расы, а также англичанин, австралиец и ирландец. Четверо из них выполняют эти обязанности уже в течение двадцати пяти лет, один - двадцати, один - шести, двое избраны в первый раз. Такое соотношение привело нас к следующим выводам:
    1) Преобладание американцев. "Так оно и есть, - ответили нам, - и причина тому та, что американцы сыграли важную роль в развитии нашей религии; но сегодня она уже так широко распространилась, что можно предсказать: на следующих выборах будет более широкое представительство от разных народов, рас и мировых культур, будут представлены и латиноамериканцы, и индусы, и африканцы, и другие".
    2) По приведенным данным - пять членов из девяти обеспечивают деятельность Дома на протяжении двадцати лет, а остальные или умирали, или по собственной воле уходили на отдых, - у нас сложилось впечатление, что все время избираются одни и те же лица, тем более, что делегаты от Национальных собраний не могут знать всех бахаи в мире, которые теоретически могут быть выбраны.
    Так может быть в этом смысле выборы носят менее демократический характер, чем это может показаться на первый взгляд? Мы спросили об этом делегатов. Их ответ: "Мы молимся, мы предаемся медитации и, кроме того, мы хорошо информированы. Связи между общинами довольно устойчивые, и это позволяет нам знать, кто, где и чем занимается, кто отличился особым усердием в своей деятельности, мы имеем представление о личных качествах человека, о ясности его суждений. Мы судим по совести, мы молим Бога вдохновить нас на правильный выбор". Ну что же, ответ есть, но в конце нашего исследования мы вновь вернемся к одному из поднятых здесь вопросов.
    Итак, каждый вид духовного собрания - местное, национальное, международное - имеет свои четко определенные функции.
    Местное собрание осуществляет социальные проекты, разрабатывает планы на уровне своего региона, проводит обряды бракосочетаний, следит за тем, чтобы по возможности соблюдались выходные и праздничные дни по календарю бахаи, организует встречи и собрания по изучению веры, так называемые "встречи у камелька", которые по очереди проводят у себя дома члены общины, а приходят на них и верующие, и неверующие. Наряду с этим местное духовное собрание может организовывать и публичные лекции. Такое собрание действует самостоятельно, но в тесном контакте с другими местными духовными собраниями страны.
    Национальные духовные собрания, а в каждом из них по девять членов, избираемых ежегодно на Национальном съезде, планирует деятельность, которую можно вести в масштабе всей страны: мероприятия, направленные на распространение веры, издание печатных материалов, информационные и образовательные программы или программы развития, контакты с правительственными учреждениями и так далее. Хотя местные духовные собрания и не подчиняются национальным собраниям, они обязаны информировать их о своей деятельности и обращаются к ним за помощью, столкнувшись с трудностями, которые они не в состоянии решить собственными силами.
    И наконец, Всемирный Дом Справедливости, верховный орган всей мировой общины бахаи. Этот орган следит за тем, чтобы Писания всегда исполнялись в соответствии с толкованиями, данными Абдул-Баха и Шоги Эффенди. Только Дом Справедливости обладает правом устанавливать правила по всем тем вопросам, которые Бахаулла явно не предвидел в своей "Книге Законов"( Сокращенный вариант, изданный на французском языке в Брюсселе в 1981. ) и которые возникают в связи с изменением образа жизни и событиями последнего времени. Все обсуждения на заседании Высшего Совета проходят конфиденциально, а принимаемые большинством голосов решения становятся предметом коллективного заявления. И никто не знает, какую точку зрения защищал тот или иной избранник. В ходе нашего исследования нам показалось, что подобная таинственность в конце концов приводит к своего рода автократии в лоне демократии.
    Не выльется ли такая таинственность, скажем, в то, что объявится лидер, который направит деятельность этого органа по пути авторитарности, фундаментализма, чрезмерного консерватизма или чего-то более опасного? Один бахаи, занимающий высокую должность, возразил на это, что подобный уклон возможен и даже случается, если законодательная власть находится в руках двух-трех человек, но сделать такое намного труднее, а то и просто невозможно, когда речь идет о девяти членах Совета.
    Мы продолжали стоять на своем: невозможность знать, кто какую позицию занимает во время обсуждения, ведет к отсутствию информации и не способствует правильному выбору голосующих в момент избрания во Всемирный Дом Справедливости. Он же настаивал, что, в конце концов, гораздо большее значение по сравнению с тем, кто является его членами, имеет само установление этого института, и что сам принцип действия этого органа и число избранных в него являются достаточной гарантией.
    Кстати, следует подчеркнуть, что ни на местном, ни на национальном, ни на международном уровне никто из избранных не располагает какими бы то ни было преимуществами, особой властью или особым личным авторитетом. И он не несет никакой личной ответственности перед теми, кто его избрал. Только духовное собрание, как орган, после обсуждения и принятия решения - единогласно или большинством голосов - призвано осуществлять свою власть, равно как и нести ответственность.
    Наряду со Всемирным Домом Справедливости в Хайфе действуют также Общий секретариат, Административный комитет, который занимается вопросами управления и финансами, Информационное бюро (такие же бюро открыты в Нью-Йорке, Париже, Гонконге и Женеве), Бюро социально-экономического развития, Статистическая служба, а также все те подразделения, которые были описаны в начале данного исследования: центральная библиотека, отдел исследований рукописей бахаи и так далее.
    Наряду с выборными органами существуют структуры, члены которых отбираются и назначаются сверху. Это касается такого важного элемента в структуре администрации, как континентальные корпусы советников. К 1968 году они фактически пришли на смену "Десницам Дела Господня". Сменой названия первый состав Всемирного Дома Справедливости отдал дань уважения Писаниям и тем титулам, которые когда-то были установлены Бахауллой и его преемниками.
    Континентальные советники занимаются работой по всей Земле, у них обширное поле деятельности: межконтинентальная служба во всемирном масштабе, защита и распространение веры, воодушевление и поддержка верующих. Они советуются и сотрудничают с Национальными духовными собраниями, принимают решения о делении континентов на зоны деятельности. Наконец, они назначают корпус помощников, чья роль также очень важна, и направляют их деятельность. Однако советники не имеют права принимать решения или их толковать.
    Помощники действуют в отдельных странах или регионах и постоянно находятся в контакте с местными духовными собраниями. Они действуют в качестве представителей и советников континентальных корпусов. В их задачи входит усиление работы по распространению и защите веры, встречи с членами духовных собраний и верующими и оказание им всяческой помощи. Срок исполнения ими своих обязанностей зависит от потребностей того района, куда их направляют.
    В сущности, они должны, прибыв на место назначения, зарабатывать на жизнь своим трудом. Однако в наиболее неблагоприятных районах они могут содержаться за счет фонда, которым управляет континентальный корпус. В корпусе континентальных советников насчитывается в настоящее время семьдесят два человека, в корпусе помощников - около семисот.
    Наконец, в 1973 году прямо в Хайфе был создан международный учебный центр, руководители которого, назначаемые Домом Справедливости на неопределенный срок, являются штатными сотрудниками и получают жалованье.
    Их задача заключается в том, чтобы координировать, поощрять и осуществлять руководство деятельностью континентальных корпусов, советники же, со своей стороны, должны сообщать им о потребностях и трудностях, касающихся Дела веры на континенте, который находится в их ведении. Центр должен обеспечивать связь между советниками и Всемирным Домом Справедливости, определять, какова потребность в пионерах, странствующих учителях, какие материалы нужны - книги, аудио, видеозаписи и так далее; все это необходимо не только для того, чтобы способствовать количественному росту сторонников веры, но также и для того, чтобы поднять жизнь общин на качественно новый уровень в смысле духовного и общего воспитания.
    Благодаря деятельности советников, их помощников и пионеров, которые способствуют закреплению первых успехов, достигнутых благодаря успешной просветительской работе, вера бахаи, "словно тончайшая сетка, наброшенная на землю", по шутливому выражению Сандры Тодд, охватывает сегодня все пять континентов.
    Всемирный Дом Справедливости старается распространять веру постепенно, реализуя долгосрочные планы. В результате завершения последнего из таких планов, разработанных на 1979-1986 годы, число верующих возросло на 31%: с 603000 до 969000 в Африке (прирост 61%), с 665000 до 857000 в Северной и Южной Америке (прирост 29%), с 2264000 до 2807000 в Азии (прирост 24%), с 70000 до 84000 в Австралии (прирост 20%) и с 19000 до 22000 в Европе (прирост 16%). Приведенные цифры роста, а также географическая распространенность этой религии явно требуют определенного комментария. Почему больше всего верующих в Азии? Почему самый значительный прирост наблюдается в Африке? Почему на американском континенте верующих в сорок раз больше, чем в Европе? На первый вопрос есть свой ответ: Азия более восприимчива к вере, зародившейся в лоне ислама. Кроме того, большая часть азиатских бахаи живет в Индии, и если их там тысячи, так это потому, что с самого рождения у индийцев в жизни больше духовных ценностей, тогда как у европейцев - больше ценностей материальных. Американский континент представляет собой особый случай. У Абдул-Баха, а затем и у Шоги Эффенди были хорошо налаженные связи с Северной Америкой. Абдул-Баха даже считал, что США могли бы стать "колыбелью" административного порядка, разработанного Бахауллой, поскольку речь шла о молодой нации, появившейся в поворотный момент истории человечества.
    "Близится день, - гласит одно из посланий Абдул-Баха, - когда Запад займет место Востока и будет излучать свет божественного назидания".
    Когда Шоги Эффенди занял место Абдул-Баха, среди его ближайших сотрудников оказалось много американцев, и именно в переписке с общинами США и Канады он постепенно разработал порядок деятельности местных и Национальных духовных собраний. Мы сочли примечательным тот факт, что наибольшего распространения и за очень короткое время вера бахаи достигла в развивающихся, а не в богатых странах. Так, например, быстрый рост числа верующих в Америке получен в значительной мере за счет Латинской Америки. У нас также сложилось впечатление - хотя разговоров об этом не велось, и доказательств у нас нет, - что в наименее развитых регионах вера бахаи привлекает преимущественно людей обездоленных, и, наоборот, в странах с высоким жизненным уровнем - людей более образованных, выходцев из относительно состоятельных слоев.
    Причина этих различий лежит не только в области чисто духовной; многое зависит также от воспитательной и общественной деятельности, которую ведут местные и Национальные духовные собрания. Направленность этой деятельности, а также миролюбивая позиция бахаи и неприятие расизма способствовали тому, что община бахаи была принята в 1970 году в Совет по экономическому и социальному развитию ООН в качестве неправительственной организации с правом совещательного голоса, а в ноябре 1987 года - в состав организации "Сохранение природы и религия" Международного фонда за сохранение природы.
    Здесь следует остановиться на той роли, которую играют местные духовные собрания, а их в настоящее время насчитывается около тридцати тысяч и рассеяны они более чем по ста шестидесяти странам, сто сорок восемь из которых имеют Национальные духовные собрания. Конечно, они находятся в разных условиях. В некоторых странах Африки, Азии, Южной Америки, на затерянных островах Тихого или Индийского океанов, в наиболее неблагоприятных, чуть ли не всеми забытых районах, до которых еще не дошли руки центральных властей той или иной страны, местные духовные собрания бахаи часто являются единственной формой организации общества. Часто случается так, что они берут на себя задачи обучения детей в школах, ликвидации неграмотности среди взрослых, создания учреждений здравоохранения, они изучают духовные запросы и материальные потребности всего населения того или иного района и, разработав серию проектов социального развития, сразу же приступают к их осуществлению.
    "Важно, - подчеркивает Холли Вик, молодая американка, координатор Бюро социально-экономического развития, - понять дух нашей деятельности. Речь ни в коем случае не идет об оказании помощи. Когда где-то появляется зародыш общины бахаи, ее деятельность начинается с самых основ: образования и духовного воспитания. Человек необразованный, брошенный цивилизацией на произвол судьбы, став бахаи и осознав, что он равен любому другому человеку на Земле, начинает чувствовать уважение к самому себе. А вера в свои способности позволяет ему все время развивать их и чего-то достигать. Вы мне возразите, что когда не получаешь нужного количества калорий в день, то невозможно думать о чем-то другом, кроме того, как выжить. Конечно, недоедание - такая беда общества, с которой надо бороться, но это не препятствие для развития сознания, если, конечно, уже посеяно семя. Материальный прогресс, когда он является следствием духовного развития, наиболее надежен и плодотворен. Для борьбы с голодом мало только собирать деньги. Важно, чтобы у людей возникло желание и возможность покончить с ним собственными силами, и я могу привести многочисленные примеры успехов в такого рода деятельности, особенно в Латинской Америке. Наше Бюро социально-экономического развития никогда не решает само, что у такой-то общины такие-то потребности, которые нам нужно удовлетворить. Люди, которых это касается, сами на местах должны их оценить, разработать план действий и, по мере возможности, найти средства для его выполнения. Им также решать, нуждаются ли они в помощи, и если нуждаются, то они могут за ней обратиться. Тогда мы делаем все, чтобы им помочь, а если речь идет о каком-то оборудовании, которое должно послужить всем, а не только бахаи, мы непременно обращаемся с призывом к неправительственным организациям, частным лицам с просьбой о сборе средств.
     Могу привести несколько примеров. В Гондурасе для отдаленного района с индейским населением, где жили две семьи иранских пионеров в почти первобытных условиях - чуть ли не на деревьях, был разработан проект строительства больницы, для которой нужна была солнечная энергоустановка. Мы бросили клич. Установку нам предоставили бахаи из Миннесоты, а американские военные взялись доставить ее самолетом и сбросили на парашюте. На острове Танна в Тихом океане были трудности со снабжением питьевой водой: был источник, но нужно было построить систему водоснабжения. Деньги поступали из Австралии, Канады, Новой Зеландии, был разработан проект и, в конце концов, правительство острова построило систему водоснабжения.
    В другом регионе одной из наших общин пришлось столкнуться с эпидемией менингита. Мы направили сигнал тревоги в ВОЗ, и по телексу этой организации из Франции через Нью-Дели в район эпидемии была направлена вакцина. Возьмите, к примеру, Африку. В Заире мы создали более ста образовательных центров. Бахаи, руководители этих центров, вызвались преподавать в них на общественных началах. Перед ними стоит задача дать образование детям, а также - и это составляет примерно четверть их программы - бороться с неграмотностью среди взрослых. Деньгами они помочь не могут, но каждый вносит свой вклад в это дело работой.
    Часто случается так, что правительства обращаются с просьбой наладить работу школ. Все, построенное бахаи, становится общественной собственностью. Часто бахаи лишь начинают, а остальные следуют их примеру. Так, опять же в Заире, более пятидесяти человек осуществляют программу модернизации сельскохозяйственного производства: наряду со школьным образованием люди получают знания в области сельского хозяйства, а этому придается важное значение в планах наших общин в развивающихся странах. Другой пример - в одной местности решили перестроить государственную больницу. Община бахаи содействовала разработке проекта, а потом к делу присоединились другие люди, не бахаи.
    На островах Фиджи мы построили несколько начальных школ. В Индии, где у людей врожденное чувство прекрасного, наши усилия направлены на обучение традиционным ремеслам, причем и сами люди, занимающиеся художественными промыслами, и правительства просят нас все время расширять наши программы. На Филиппинах, до прихода к власти Корасон Акино, трудно было получить образование, можно сказать, для большинства детей оно было недоступно. Были созданы местные духовные собрания, которые составили программу по созданию школы и приступили к ее выполнению. Национальное духовное собрание направило своих учителей. Немало детей получили такие хорошие знания, что смогли поступить в другие школы, и там они показали такие высокие результаты на экзаменах, что весть об этом дошла до ООН, и они прислали своих наблюдателей.
    Но мы неизменно подчеркиваем, что речь не идет о том, чтобы под эгидой единой веры и при типовой организации повсюду развивать единообразные культуры. Каждая этническая группа должна сохранить особенности своей культуры, свои корни. Могу привести вам еще один пример. В Перу есть довольно крупная община бахаи, которую составляют индейцы-кечуа, численностью около семисот человек. Они полностью сохранили свои традиции, свой образ общественной жизни, который, впрочем, во многом схож с моделью, присущей нашей религии.
    Старейшины общины сами призвали людей определить и сформулировать самые насущные потребности, разработать планы, направленные на их удовлетворение.
    Рассказывая нам о широком круге проектов, реализованных и реализуемых в странах "третьего мира", Холли Вик демонстрировала видеофильмы, показывала фотографии. Курсы по ликвидации неграмотности в Зимбабве; кампания вакцинации детей на Гаити; в Индии ученики школы несут саженцы для восстановления леса вокруг своей деревни; скважина с питьевой водой в нищей деревушке: курсы гигиены для женщин в сельской местности; начальная школа в Свазиленде; в Заире бахаи вместе с не бахаи работают на строительстве центра веры. На Фиджи - детский сад. На Филиппинах - центр медицинского обслуживания. В Панаме - передвижная школа в автобусе.
    А вот другой пример: в Эквадоре, Панаме, Перу созданы радиостанции, которые передают не только последние известия и образовательные программы, но и народную музыку этих регионов. "Наши общины создали в Южной Америке семь радиостанций, - уточняет Холли Вик. - Радиостанцией в Панаме полностью руководят индейцы гуайми, которые таким образом могут развивать свою собственную культуру. Эти радиостанции организуют также музыкальные фестивали, которые оказывают большое воздействие на развитие культуры".
    Такая помощь бахаи развивающимся странам может в наши дни показаться кое-кому довольно заурядной. Сейчас повсюду раздаются голоса против оказания помощи в виде милостыни, призывы действовать согласно мудрой китайской пословице: "Дашь человеку рыбину - накормишь его раз. А научишь его ловить рыбу, он сумеет сам прокормить себя всю жизнь". Бахаи тем и отличаются, что уже издавна поступают именно так. Даже когда это касается музыки. Может, музыка как раз и есть один из тех путей, что ведут ко всеобщей гармонии?
    В последние два-три года на Западе как раз могло возникнуть такое мнение после многочисленных выступлений певцов и музыкантов из разных стран в пользу таких организаций, как "Международная помощь" и "Международная амнистия". И здесь бахаи были впереди других, и это направление было внесено в семилетний план деятельности всемирной общины бахаи, выполнение которого началось в 1979 году. А в 1986 году был составлен доклад о выполнении этого плана; в нем, в частности, говорится:
    "Музыка всегда была уникальным средством сближения людей. Во время выполнения семилетнего плана музыка все чаще служила делу укрепления общин бахаи. Количество музыкальных записей, предлагаемых организациями бахаи, возрастало год от года. Музыканты со всего мира собрались на первую международную конференцию по музыке, которая состоялась в феврале 1985 года в Коста-Рике и на которой были рассмотрены и обсуждены вопросы использования музыки в деле распространения веры. Национальное собрание Филиппин считает, что повышение профессионального уровня и
рост популярности ежегодного музыкального праздника бахаи является одним из наиболее ярких слагаемых успешного выполнения на Филиппинах семилетнего плана. В Малайзии молодежные группы работают над созданием песен и переложением на музыку молитв на разных языках, которые они используют в своих передвижных школах.
    Музыкальные фестивали, проводимые радиостанциями бахаи в Южной Америке, дали импульс развитию культур коренных народов. Фестиваль культуры, проведенный радиостанцией бахаи в Эквадоре, стал важнейшим событием культурной жизни в регионе, и его популярность так возросла, что возникла необходимость проведения шести предварительных конкурсов, чтобы охватить всех желающих участвовать".
    Результаты деятельности бахаи в западных странах менее впечатляющи, здесь приходится иметь дело с совсем иными проблемами. "Общины Европы и Северной Америки, - говорит Холли Вик, - должны осознать, каковы их потребности, в чем суть их проблем. Эти проблемы не похожи по своей сути на проблемы общин развивающихся стран, однако это не значит, что их меньше. Наркомания, загрязнение и упадок окружающей среды, социальное неравенство, расизм и многое другое".
    В настоящее время общины бахаи заняты осуществлением 1482 проектов социально-экономического развития во всем мире.
    Образование занимает среди них основное место, но есть и проекты по использованию местных ресурсов - лесных и сельскохозяйственных, по созданию служб здравоохранения и социального обеспечения, строительству радиостанций и так далее.
    Хорошим примером деятельности общин бахаи в странах Запада, где они, как подчеркнула Холли Вик, должны определиться со своими собственными проблемами, может служить практическая деятельность французской общины. Она объединяет около тысячи членов под руководством трех десятков местных духовных собраний.
    Общин бахаи почти нет или они очень слабы в Шампани, на Корсике, во Франш Конте, в Лимузене, Нижней Нормандии, Пикардии, Стране Басков, Лоррене и вообще, в сельских районах и в районах с сильными католическими традициями. При французской общине созданы национальный комитет по образованию, комитет по углубленному изучению веры и комитет по делам молодежи. Как и другие духовные Собрания, духовное собрание Франции участвует в осуществлении долгосрочных планов (в настоящее время - пятилетнего плана), которые составляются на основании предложений местных духовных собраний, рассматриваются Национальным духовным собранием при участии континентальных советников и представляются на утверждение Всемирного Дома Справедливости.
    Действующий в настоящее время план включает две группы целей, которые можно определить как внутренние и внешние. Первая группа касается в основном поведения верующих, здесь упоминаются такие правила, как обязательная ежедневная молитва, чтение Священных книг, соблюдение поста, а также активизация жизни общины, укрепление местных духовных собраний, углубление знаний веры путем изучения ее на "встречах у камелька", поощрение развития высоких требований человека к самому себе, рост участия в сборе средств в финансовый фонд национальной общины. Во вторую группу входят такие пункты, как распространение веры среди этнических меньшинств на французской земле (китайцы, вьетнамцы, армяне, цыгане), призыв к добровольному участию верующих в деятельности странствующих учителей во франкоязычных странах, особенно в Африке, призыв к пионерам - добровольцам отправиться в другие страны, в той же Африке, при условии, что они смогут там обеспечить свое существование, а также переселяться в те районы Франции, в которых вера бахаи не представлена.
    Также предусмотрены: рост числа местных духовных собраний от сорока до шестидесяти; развитие тесных связей с политическими деятелями, университетскими учеными; издание брошюр; распространение знаний о вере бахаи через средства массовой информации... Планируется создание товарищества по производству аудиовизуальных материалов для кабельного и регионального телевидения, посвященных таким проблемам, как защита окружающей среды, расизм, атеизм и другим, с тем чтобы дать людям пищу для размышления и сделать более содержательными "встречи у камелька", дискуссии в прессе и так далее. Во взаимодействии с другими организациями, преследующими схожие цели, предусматривается разработка ряда проектов социально-экономического развития. Юноши и девушки, с которыми нам довелось встретиться в Дни Веры в Лионе в ноябре 1988 года, были полны энергии, желания действовать, иногда в них чувствовался дух противоречия, но всегда конструктивный. У них было много замыслов. В 1989 году, например, многие из них участвовали в сборе кукурузы на юго-западе Франции (заработанные деньги перевели в Африку), сооружали огнезащитные полосы в лесистых районах Корсики, работали в ландшафтном парке в Бретани. У молодежи прекрасная тактика действий в деле распространения своей веры: работа дает им возможность общаться с людьми, которые никогда не слышали о бахаи, и проповедовать свою веру, совмещая труд и просветительскую деятельность.
    Но бахаи не ограничиваются только акциями локального характера. Благодаря тому, что международная община бахаи имеет статус консультативной организации при ООН с совещательным голосом, она своими заявлениями, предложениями, действиями влияет и на мировые события. Так, в 1974 году, на Международной конференции по продовольствию, которая проходила в Риме, община сделала заявление, в котором указывалось, что с целью решения продовольственной проблемы в мире необходимо каждому человеку и всему человечеству в целом прийти к убеждению, что оно образует органическое единство, выработать новую концепцию образования и труда, побуждающую человека работать не только на благо своих сограждан, своей страны, но и на благо всех народов Земли, и признать сельское хозяйство насущным видом деятельности человека, обеспечив ему достойное место в жизни общества.
    "Изменив отношение к этой проблеме, - говорилось в заключение в этом заявлении, - можно было бы привлечь большое число людей в этот жизненно важный сектор экономики, сократить отток сельского населения в города, а также провести столь необходимую для людей децентрализацию государственного управления".
    В 1978 году международная община бахаи была представлена на Международной конференции по борьбе против расизма и расовой дискриминации в Женеве. В том же году, на специальной ассамблее ООН она подписала документ, озаглавленный "Обещание разоружения и мира". В 1979 году она внесла свой вклад в конференцию "Наука и техника на службе развития", которая состоялась в Вене, опубликовав декларацию "Наука и техника в свете дальнейшего развития человечества". В 1986 году Европейская ассоциация изучения бахаи организовала в рамках своей третьей встречи двухдневную конференцию на тему "Место и вклад меньшинств в общество", на которой присутствовали министры культуры и права Великого Герцогства Люксембург. В то же время вся община была вовлечена в мероприятия, связанные с проведением Международного года мира, и смогла выступить в поддержку самого насущного дела на Земле, распространяя свои взгляды по вопросам войны и мира и предоставляя людям возможность лучше узнать веру бахаи.
    В начале конференции был заслушан доклад, составленный Всемирным Домом Справедливости и озаглавленный "Обещание всеобщего мира". Он адресован всем народам мира, и в первую очередь их лидерам. Текст доклада был лично доставлен шестидесяти шести Главам правительств представителями общины бахаи, а представители бахаи при ООН довели его до сведения правительств тех стран, где у общины нет непосредственных контактов с правительствами. Вручение обращения в ряде стран сопровождалось официальной церемонией, как это было в Вашингтоне в Белом доме - в День прав человека. Копии обращения были также вручены Главам правительств, членам Верховных судов, членам парламентов. В то же время все местные и Национальные духовные собрания распространяли работы Бахауллы по вопросу о мире. В Папуа - Новой Гвинее крупнейший журнал страны напечатал полный текст послания Дома Справедливости, снабдив его иллюстрациями. В Бенине президент страны выступил с инициативой проведения пресс-конференции, которую организовал начальник протокольного отдела службы президента, чтобы дать возможность бахаи довести суть своего послания для всех национальных средств массовой информации. В Швейцарии в крупных городах, в автобусах и поездах было расклеено две тысячи двести больших плакатов с лозунгом "Мир не только возможен, он - неизбежен".
    Работал специальный контактный телефон, по которому можно было получить ответы на вопросы, были организованы публичные и частные встречи для обсуждения текста. В Сиднее (Австралия) при Доме Поклонения бахаи была организована десятидневная выставка "Десять невероятных дней". Здесь также проводились конференции, собрания, концерты и семинары. На этих мероприятиях побывало более семи тысяч трехсот человек, как бахаи, так и не бахаи, и в них участвовали многие гражданские, общественные и гуманитарные организации. Национальный центр в Уилметте, штат Иллинойс, один из семи храмов бахаи, распространял бело-синий проспект с летящим голубем, которого нарисовал Жорж Брак. В нем основные положения послания Дома Справедливости были изложены в трех абзацах:
    "Совершенно очевидно, что все войны и конфликты являются результатом религиозных, расовых или этнических предрассудков. Предубеждения разрушают самые основы существования мира и человечества. Признание того, что человечество - единая семья, является первым шагом на пути изменения сложившегося на Земле положения дел, в целях достижения прочного мира. Единство человечества подтверждается как верой в Единого Создателя, так и данными всех общественных наук".
    "Чтобы изжить взаимное недоверие, вызванное предубеждениями, надо начать с установления подлинного сотрудничества между людьми разных рас и культур и воспитания детей в духе взаимопомощи и уважения интересов всех. Это приведет к взаимопониманию между народами, а также к установлению нового мирового порядка, который позволит создать политическое, социальное и экономическое единство всех стран и положит тем самым конец войне, сохранив многообразие культур. Предубеждения - основное препятствие на пути ко всеобщему миру. Главные среди них - расизм, национализм и религиозный фанатизм. Эти три вида предубеждений являются основой отношений, при которых мир делится на "мы" и "они". Расизм мешает дальнейшему развитию человечества, поскольку не дает видеть потенциальные возможности тех, против кого он направлен, и способствует вырождению тех, кто его исповедует. Национал-экстремизм, в противоположность разумной любви к своей стране, мешает установлению сотрудничества между народами, которое им жизненно необходимо. Религиозная нетерпимость порождает войны и гонения на людей, хотя основатели всех мировых религий никогда не одобряли такого поведения".
    "Полное прекращение войн - это не только вопрос международной договоренности. Мир настанет тогда, когда в поисках решения мировых проблем мы будем руководствоваться духовными принципами, которые иногда называют общечеловеческими ценностями. Для преодоления препятствий на пути к миру необходимо прежде всего искоренение любых видов дискриминации на расовой, национальной и религиозной почве, уничтожение чрезмерного богатства и крайней бедности, обеспечение равенства мужчин и женщин, введение всеобщего образования".
    Обращение завершалось лозунгом "Земля - единая страна", который выражает самую суть вероучения Бахауллы, и призывом ко всем людям, независимо от их убеждений, сотрудничать с общиной бахаи в деле построения мира без войн. "Обещание всеобщего мира" было переведено в общей сложности на сорок семь языков и издано сто сорок три раза. Одним из результатов всех этих усилий было то, что в 1987 году ООН назвала общину бахаи "Посланцем мира".
    В настоящее время идет работа по выполнению нового шестилетнего плана, разработанного Всемирным Домом Справедливости и охватывающего все регионы земного шара. В нем определен ряд задач, касающихся как отношений внутри общины, так и взаимодействия с другими общинами и организациями. Проекты, связанные с внутренней жизнью сообщества, включают дальнейшие переводы и публикации Священных текстов, распространение Откровения Бахауллы, строительство новых зданий на горе Кармель, увеличение числа местных и Национальных духовных собраний во всем мире, рост числа пионеров (сейчас на пяти континентах распространяют веру сто тридцать один бахаи, предполагается, что вскоре их число достигнет четырехсот двадцати семи). Проекты, выходящие за рамки общины, включают дальнейшее развитие просветительской работы по обучению основам веры, укрепление связей с Организацией Объединенных Наций и ее специализированными учреждениями, проекты совместной деятельности с Европейским парламентом в деле развития образования, защиты окружающей среды, защиты прав человека, молодежи, развития здравоохранения и борьбы за права женщин, а также кампанию по искоренению голода в мире.
    Мы не можем охватить здесь все проекты, но после знакомства с ними создается впечатление, что бахаи рассматривают пути решения всех мировых проблем в трех аспектах. Первый аспект - духовный. Есть лишь один Бог, и потому религиозные распри лишены всякого основания и должны прекратиться. Второй аспект - человеческий. Есть только один род человеческий на всей Земле, следовательно, должно преодолеть предрассудки, различающие людей по расовой и классовой принадлежности, национальности и полу. И третий - планетарный. Есть только одна планета - Земля. Народам мира надлежит общими усилиями сохранить ее ресурсы, совместно ими распоряжаться и справедливо делить их между всеми. Все споры должны рассматриваться в международном суде, который будет наделен властью и полномочиями для решения их и будет пользоваться всеобщим авторитетом. Это учение о трех единствах может показаться блестящей, но неосуществимой утопией, в конечном счете весьма схожей с утопиями европейских мыслителей XVI-XIX веков, от Томаса Мора до Роберта Оуэна, и в чем-то созвучной идеям миллеритов, ожидавших второго пришествия Христа, вдохновителем которых был Сен-Симон с его "Новым христианством". Углубившись в историю, можно увидеть, что некоторые из этих идей восходят к античности. Так, задолго до христианской эры, некто Аристоник из Малой Азии основал религию, имевшую социальную направленность, выступавшую против рабства и провозглашавшую грядущее наступление тысячелетнего царства Господня. Весьма возможно, что Баб или Бахаулла в какой-то мере были знакомы с утопическими движениями своего времени - нам не следует забывать, что Персия всегда была перекрестком культур. Однако сомнительно, что они знали хоть что-нибудь об Аристонике.
    Нам представляется, что с познавательной точки зрения больший интерес представляет сравнение некоторых положений учения бахаи, созданного в XIX веке, с идеями наших современников, например, таких признанных авторитетов, как члены Римского клуба. Один из них, Эрвин Ласло, музыкант, философ, известный ученый, главный редактор "Энциклопедии мира", издаваемой ООН, и директор консультативного комитета по проекту "Европейские перспективы" университета ООН, написал книгу, озаглавленную "Современный мир - грани возможного и невозможного"(Э. Ласло. Современный мир - грани возможного и невозможного. Париж, 1988.). Автор предисловия - Александр Кинг, президент Римского клуба. В книге рассматриваются оба прогноза относительно будущего планеты - пессимистический и оптимистический. Пессимистический: в недалеком будущем человечество исчерпает все ресурсы для дальнейшего развития производства. Оптимистический: этого не случится, если удастся привести в действие определенные экономические, социальные, культурные и политические механизмы и использовать во благо силы самой природы.
    В книге рассказывается о компьютерных моделях будущего, которые были разработаны в 1972 году Массачусетским технологическим институтом по заказу Римского клуба. Полученные результаты нередко вызывали ассоциации с фильмами ужасов о грядущей мировой катастрофе. Ученые института, рассмотрев многочисленные факторы, пришли к выводу о том, что, если существующая в настоящее время тенденция потребления и роста производства останется без изменения, наши природные ресурсы будут растрачены в ближайшие сто лет. За этим последует быстрый и неуправляемый спад производства и уменьшение численности населения. Однако катастрофа не является неизбежной. Компьютер выдал несколько решений, оставляющих человечеству надежду на выживание. Стабилизировать рост населения к 1975 году таким образом, чтобы уровень рождаемости был бы равен уровню смертности - это позволит сделать многие процессы управляемыми. Стабилизировать мировой промышленный капитал, ограничив вплоть до 1990 года вложения в производство. Сократить на четверть к 1990 году потребление каждым промышленным предприятием природных ресурсов (по сравнению с 1975 годом) - это приведет к уменьшению загрязнения окружающей среды в той же пропорции. Отдать приоритет производству услуг, а не товаров. Вкладывать средства в производство продуктов питания, независимо от того, насколько это рентабельно. В сельском хозяйстве направить усилия на сохранение и мелиорацию земель.
    В свое время этот доклад вызвал сенсацию и послужил поводом для многочисленных дискуссий. Критики оспаривали, а нередко и осмеивали выводы компьютера. Были и положительные отклики. Но во всем мире, от Соединенных Штатов, где господствовало убеждение - что хорошо для американцев, хорошо для всех, до стран восточного блока, где продолжали утверждать, что коммунизм - панацея от всех бед, предпринятые в связи с этим действия ограничивались масштабами одной страны, а разрабатываемые проекты не были долгосрочными.
    Похоже, никто в действительности не осознавал, что перед человечеством стоит мировая проблема, требующая принятия стратегических решений глобального характера. Эрвин Ласло писал: "Причиной настоящего положения является утрата идеалов, которые лежали в основе всех мировых религий, отказ от нравственных принципов и забвение того, что мир - единое целое. Эти ценности необходимо восстановить и не смешивать их с политическими программами, которые на них спекулируют".
    Логика рассуждений приводит автора к мысли о необходимости принятия новой системы ценностей, в соответствии с требованиями новой эпохи, которая идет на смену изжившей себя индустриальной цивилизации. В книге об этом говорится так: "В этом мире, чтобы выжить, необходимо достичь гармонии с себе подобными и с окружающей средой, отказавшись от эгоистического удовлетворения своих потребностей любой ценой, в ущерб всему остальному.
    Провалилась теория "остаточного ручейка", уповавшая на то, что часть богатства общества достанется бедным, и теперь остается лишь один путь помочь нуждающимся и обездоленным - сознательно и систематически создавать лучшие условия для их жизни развития, для более активного их участия в экономических, социальных и политических процессах, даже если это и повлечет за собой утрату частью людей определенных привилегий, которые испокон веков давались властью и богатством.

    Извечная мудрость мировых религий, идеи великих художников и гуманистов должны образовать органический сплав с техническими знаниями, добытыми наукой, ибо люди и общество никогда не были и не будут лишь совокупностью процессов, сводимых к так называемым "научным фактам".
    Техника должна быть слугой, а не хозяином человечества, и ее использование должно определяться не только экономической выгодой, но и ее пользой для окружающей среды, жизни человека и общества.
    Не следует считать, что настоящая отдача - это попросту наивысшая производительность; это производство общественно полезных товаров и услуг, а также использование возможно большего числа рабочих рук - в разумных пределах, разумеется, - даже если это на какое-то время ведет к снижению прибыли и некоторым убыткам.
    Вместо того, чтобы пытаться заразить людей "экономическим рационализмом", отводя им, таким образом, роль роботов, все время занимающихся подсчетом расходов и доходов, нам следует способствовать наиболее полному развитию личности во всем разнообразии ее способностей, несмотря на то, что это влечет за собой множество проблем, связанных с трудностями прогнозирования и контроля за поведением.
    Слепая преданность своей стране, "права она иль в заблужденьи", столь же эгоистична и близорука, как слепая преданность самому себе, поскольку шовинизм - по существу, тот же эгоизм, только в большей степени. А посему преданность должна быть подобна концентрическим кругам, расходящимся от индивидуума и охватывающим всех - от собственной семьи до семьи человеческой, включающей в себя все народы и культуры. В сегодняшнем мире национальные государства действуют, как правило, на основе законодательных актов, правовая ценность которых зачастую сомнительна, поскольку они оправдывают правительственные решения, принимаемые без учета интересов других стран или даже в ущерб последним. Общество должно осознать, что нельзя больше рассматривать страны как нечто изолированное друг от друга и что соблюдение собственных интересов означает сегодня соизмерение их с интересами всего международного сообщества, равноправным членом которого должна стать каждая страна.
    Никто не отдавал нам богатства земли на разграбление. За такое отношение природа мстит нарушением циклов восстановления, возникновением непригодной для жизни окружающей среды и опасными изменениями погоды и климата. Естественные ресурсы должны использоваться избирательно, с соблюдением технологических предосторожностей, а не ради извлечения сиюминутной выгоды, что приводит подчас к разрушительным последствиям. В конце концов, счастье заключается не в его достижении, а в непрестанном поиске, не в обладании материальными благами, а в человеческом творчестве, в соблюдении принципов чести и справедливости, в любви и дружбе, в согласии людей, в гармонии с природой, в знании того, что тобой сделано все возможное - и не только для себя, но и для общества, в котором живешь, для всего человечества.
    Планета Земля, сама по себе прекрасная и хрупкая, родной дом для множества живых существ, - редкое, если не единственное творение во всей вселенной, и потому сохранение ее как целого есть единственная привилегия человечества, его неизбывная ответственность". (Э. Ласло. Указ. соч.)
    Этому кредо ученого-гуманиста созвучны слова предисловия, написанного Александром Кингом. "Все яснее становится осознание проблем современности как глобальных по своей сути, все очевиднее, что невозможно достичь решения этих проблем - экономических, политических, социальных, экологических - в национальных рамках, действиями отдельных стран". Нам представляется, что эти слова почти полностью совпадают с формулировками бахаи. Когда Эрвин Ласло прибыл в Париж, чтобы выступить в штаб-квартире ЮНЕСКО, нам удалось взять у него интервью и задать интересующие нас вопросы.
    Эрвин Ласло: "Есть много общего между моим восприятием мира и взглядами бахаи. Бахаи раньше меня заметили это сходство. Я не раз встречался с бахаи в Нью-Йорке и в других местах, например, в Хайфе. Имею представление об их религии и культуре, хотя, может быть, недостаточно полные. Мне близки их чувства, убеждения, их система ценностей. И они, и я убеждены в том, что перспективы будущего, которые рисует современная наука, при всей их неоднозначности, определяются логикой развития, логикой эволюции, и это как раз то, что сказано в священных книгах бахаи".
    Ссылаясь на самые последние научные исследования, особенно в области биологии и математики, Эрвин Ласло подчеркнул сходство собственных выводов, к которым он пришел как ученый, и учения Бахауллы об эволюции, направленной к всемирному единению.
    "Я вижу здесь точки соприкосновения, потому что есть преемственность между природой и человеческим обществом, есть направление эволюции, которое не имеет ничего общего с фатализмом. При этом все эти тенденции не являются строго линейными. Конечно, математическое моделирование процессов в природе и обществе - это достижение XX века. В XIX веке, в писаниях Бахауллы, используются другие формулировки, но на глубинном уровне здесь можно найти полное соответствие. В его книгах встречается упоминание о том, что сейчас мы называем "раздвоением" (бифуркацией).
    Когда он говорит о зрелости человечества, то это метафора, и он прибегает к ней для того, чтобы объяснить - процесс эволюции достиг стадии, которая в экосистемах называется "зрелой". Та же закономерность применима и к развитию человеческого общества. У этого процесса есть направленность, но она не строго линейна; она вероятностна, но не абсолютно каузальна (причинно обусловлена). Она, в конце концов, ведет к ступени, на которой произойдет объединение всего человеческого общества в глобальную систему, интегрирующую все его многообразие. Мне представляется, что это полностью соответствует учению Бахауллы о единении человечества, поскольку он определяет такое состояние общества как открытую и эволюционирующую систему, заключающую в себе большое разнообразие. Система координируется правилами, которые не являются раз и навсегда установленными и незыблемыми, но вырабатываются и обновляются на основе анализа, обсуждения и сбора информации. Действительно, в теоретическом плане есть много общего между современными научными представлениями и положениями учения бахаи. А на практике оказывается, что этими авангардными идеями, вырастающими из научной мысли, в действительности живут уже миллионы людей".
    Вопрос: Руководствовались ли вы концепциями бахаи при ведении своей научно-исследовательской деятельности, влияли ли они на нее?
    Эрвин Ласло: Они только подкрепили мои выводы. Видите ли, когда у вас возникает какая-то идея, концепция, а потом вы вдруг обнаруживаете, что вдохновение и воображение привело к той же мысли других людей, хотя они и выражали ее по-другому, это служит подтверждением вашей правоты. Мне нравится обнаруживать сходство между собственными концепциями и положениями религиозных учений. Но очевидные параллели встречаются редко, и исключением здесь является как раз вера бахаи. В восточных религиях, таких как даосизм или буддизм, есть много общего с последними представлениями физиков, касающимися интеграции. Для меня это всегда праздник, настоящая радость, когда я наталкиваюсь на идеи, сходные с моими собственными, - неважно, возникли они сто или тысячу лет назад. Вероучение Бахауллы находится в русле иудео-христианской традиции, бахаи исповедуют принципы гуманизма, экуменизма, верят в эволюцию.
    Вопрос: Приемлемы ли для вас идеи бахаи относительно создания наднационального правительства, единой юридической системы и полиции, и как вы относитесь к перспективе единой религии?
    Эрвин Ласло: Я еще не решил до конца. Как ученый и философ, я считаю, что пока еще рано говорить о том, будет ли та или иная система координации всеобщих ценностей. Система, которую предлагают бахаи, очень интересна и заслуживает внимания. Однако, я бы не стал заявлять со всей ответственностью, что она - единственная. Какая-то всемирная система будет создана, это неизбежно, но какой она будет, сказать трудно. Здесь возможен и пессимистический прогноз - в духе Оруэлла, и более оптимистический. У бахаи в основе их системы лежит оптимистический взгляд, но при научном подходе к вопросу можно сказать одно - нам не дано знать будущее. Нет никаких гарантий, есть только возможные варианты. Мы можем попробовать повлиять на ход развития, чтобы он привел нас к модели бахаи, но я, в отличие от них, не считаю, что это уже вписано в нашу книгу судеб. Нет никакой законченной модели, и я твердо придерживаюсь этого мнения.
    Вопрос: Кроме всего прочего, модель бахаи является чисто религиозной. Вас не беспокоит перспектива установления единственной религии?
    Эрвин Ласло: Знаете, моя собственная религия - это скорее религия философа, в ней много личного. Я полагаю, что науке не под силу объяснить все, так как во всех явлениях природы заложен более глубинный смысл, чем тот, что подвластен эмпирическому знанию. Как ученый, я не в состоянии определить его, я только могу констатировать, что он существует. Таким образом, для меня религия - просто утверждение того факта, что у природы есть свои тайны, к которым нам следует относиться с почтением и постигать интуицией, ибо мы не можем объяснить их, оперируя логикой. Когда религия становится доктриной, набором догм, я ее не принимаю. Если религия утверждает, что есть предопределенность и на людей возложена ответственность за их действия, я с этим соглашаюсь и пытаюсь помочь другим осознать это. Я четко различаю религию, как духовность, в смысле высшей реальности, и религию в виде законов и правил. В первом случае она меня не страшит. Во втором случае она становится догматической, и меня это смущает.
    Вопрос: Не утопист ли вы в какой-то степени?
    Эрвин Ласло: Если в слово "утопия" вы вкладываете тот же смысл, что и придумавший его Томас Мор, то есть "место, которого нигде нет", то я не утопист, ибо не вижу в такой утопии положительного начала. Но если вложить сюда иной смысл - видение будущего, то - да. Я полагаю, что наше будущее еще не определено, что пока остается свобода выбора - во многом, хотя и не во всем. Перед нами открываются большие возможности. Если у нас есть представление о том, чего мы хотим достичь, то мы можем выбрать тот путь, который поведет нас к достижению цели. Вам никогда не удастся попасть точно в то место, которое вы наметили, но вы можете идти по направлению к нему. Так что нам надо иметь представление о том, куда мы хотим прийти. Если нет представления о будущем, народ умирает. Если об этом речь, то я согласен быть утопистом. Но "Утопия" - отнюдь не место, которого нигде нет. Это скорее звезда в ночи.
    После всего сказанного, думается, можно согласиться с Андре Жидом, который однажды сказал, что именно "через узкие врата утопии мы вступаем в исцеляющую реальность".
    Остается еще религиозный аспект мировоззрения бахаи. С самого зарождения у религии бахаи была единственная цель: дать понять людям, что человечество - одно, религия - одна, Бог - один, и в процессе развития создать единый мировой порядок на основе административных структур бахаи. Контуры мирового порядка, намеченные самим Пророком, были с замечательной ясностью очерчены Шоги Эффенди в его работе "Развитие мировой цивилизации", послании, адресованном бахаи Запада в 1936 году.
    Текст послания примечателен как глубиной анализа тогдашнего состояния общества, так и поражающими воображение предостережениями относительно будущего, и, безусловно, заслуживает вдумчивого чтения. В нем есть такие слова: "Единение рода человеческого в том смысле, в котором говорил об этом Бахаулла, предполагает создание всемирного сообщества, тесно и навечно объединяющего все нации, расы, вероисповедания и классы, сообщество, в котором прочно и навсегда будут установлены как авторитет власти, так и личная свобода и инициатива каждого. Это сообщество, как нам представляется, должно располагать собственным законодательным учреждением, члены которого, в качестве доверенных лиц человечества, будут, в конечном счете, распоряжаться ресурсами всех стран, и будут принимать законы, необходимые для поддержания порядка, удовлетворения потребностей людей, обеспечения гармонических отношений между всеми расами и народами. Наднациональный исполнительный орган, опирающийся на международные силы, будет отвечать за выполнение принятых решений и соблюдение законов, введенных всемирным законодательным органом, а также поддержание сплоченности и единства всего сообщества. Международный суд будет рассматривать дела и выносить обязательные для всех и окончательные решения по всем спорам, которые могут возникнуть между участниками всемирной системы. Будет разработан всемирный механизм связи, охватывающий всю планету, свободный от национальной ограниченности и возможных запретов, работающий с высокой оперативностью и без сбоев. Мировая столица будет выступать в качестве нервного центра всемирной цивилизации, точки, в которой будут сходиться все объединяющие силы нашей жизни и откуда будет исходить энергия. Будет разработан или выбран из числа существующих всемирный язык, который будет преподаваться в школах объединившихся народов в качестве вспомогательного, наряду с родным. Единая всемирная письменность, всемирная литература, единая и всеобщая денежная система, всемирная система мер и весов упростят и облегчат взаимопонимание и общение между всеми народами и расами. В этом всемирном сообществе наука и религия, две самые мощные силы, направляющие жизнь людей, придут к примирению, сотрудничеству и гармоническому взаимодействию. В условиях такой системы, пресса, отражая все разнообразие взглядов и убеждений людей, больше не будет использоваться в корыстных целях и интересах - ни отдельными людьми, ни партиями, и будет свободна от влияния соперничающих между собой правительств и наций. Экономические ресурсы мира будут скоординированы, использование полезных ископаемых будет приносить небывалую отдачу, рыночная система будет сбалансирована, и будет обеспечено справедливое распределение совокупного продукта. Будут стерты крайние различия между социальными слоями, между классами. Исчезнет обнищание на одном конце и непомерное накопление богатства на другом".
    Затем Шоги Эффенди дает описание всемирной федерации, "власть которой будет распространяться на всю Землю /.../, которая будет воплощать в себе идеалы как Запада, так и Востока, освободившихся от ужасов войны, ее несчастий /.../, сообщества, в котором Сила стоит на службе Справедливости и жизнеспособность которого обеспечивается всеобщим признанием единственности Бога и преданности единому общему Откровению".
    То, что ученикам Бахауллы, возможно, представляется, как грядущий золотой век, "Pax Baha'i" - мир, исполненный святости еще более, чем некогда "Pax romana", другим может показаться тревожным видением, напоминающим сценарий научно-фантастического фильма: на всей Земле царит порядок, установленный по законам религии, со всеми ее предписаниями и запретами, а за ним маячит призрак ужасающих злоупотреблений, в которые нередко выливаются благородные и чистые в момент своего зарождения религиозные течения, превращающиеся с течением времени в жуткие механизмы принуждения и подавления. Во всяком случае, для издателей данной книги это был первостепенный вопрос.
    На это бахаи отвечают, что их религия - не церковная организация, не религиозный орден, который навязывает людям свои установления. Подобно предшествующим Откровениям, эта вера - созидательная сила цивилизации. Цивилизации, которая "воцарится на всей земле". И добавляют, что страшные злоупотребления в нашей истории были порождением не религии, а людей, добивавшихся власти любой ценой, прикрывавшихся той или иной идеологией для подчинения себе других. Идеология может иметь религиозную или философскую основу, а XX век, который называют нерелигиозным, в отношении злоупотреблений превзошел все предшествующие века. По мере продолжения работы у нас возникали все новые вопросы, которые нам не удалось выяснить до конца за время недолгого пребывания в Хайфе, на горе Кармель. Поэтому, прежде чем поставить точку в нашем отчете, мы обратились во Всемирный Дом Справедливости. Вот наши вопросы и ответы на них, приводимые без каких-либо сокращений.
    Вопрос: Может быть, Богу угодна роскошь в жизни людей, ведь сам Он, сотворив природу, наделил ее всем великолепием, которое только можно представить. Значительные средства, вложенные в убранство Всемирного Центра или в постройку храмов, вроде делийского, возможно, нашли бы лучшее применение, если бы были направлены на реализацию проектов общин, созданных в бедствующих странах?
    Ответ: Постройка таких зданий, как мавзолей Баба в Хайфе или Дома преклонения, воспринимается бахаи по всему миру, как благочестивое деяние в память Основателей нашей веры. Разбивка великолепных садов вокруг этих зданий - это тоже акт поклонения. Что касается проектов развития в странах "третьего мира", многочисленные фонды и благотворительные организации Северной Америки и Европы готовы, - можно сказать, буквально жаждут, - заняться их реализацией, направляя на это средства через учреждения бахаи. Но, согласно принципам бахаи, чтобы деньги пошли в дело, необходимо непосредственное участие людей, заинтересованных в осуществлении проектов. Создание крепких и надежных фондов неизбежно идет медленно. В настоящее время имеется около тысячи пятисот проектов, предпринятых бахаи в девяноста пяти странах на всех континентах.
    Вопрос: Вера бахаи осуждает любую войну, любую агрессию. Но какова ваша позиция, когда речь идет об экономических войнах, таких, которые разворачиваются в наши дни? Нам говорили, что, поскольку спиртное полностью попадает под запрет, бахаи ни в коем случае не может играть хоть какую-то роль в его производстве или продаже. А потому, скажем, во Франции не может быть винодела-бахаи. Зато мы не замечали даже следа осуждения в отношении тех лиц, которые живут за счет производства оружия или всего того, что связано с военной промышленностью, и еще меньше в отношении тех, кто в многонациональных кампаниях выступает в качестве участников экономических войн. Какова же действительная позиция Всемирного Дома Справедливости по этим двум вопросам?
    Ответ: Учение Бахауллы недвусмысленно осуждает войны между народами и выдвигает требование разоружения во всем мире. Но этого не произойдет до тех пор, пока не будет создано жизнеспособное наднациональное государство с продуманной структурой. Но и при всемирном правительстве какое-то время будет сохраняться потребность в оружии для поддержания порядка и обеспечения безопасности людей. Пока не будет создано такое государство, народам мира предстоит пережить переходный период, во время которого еще будут происходить региональные войны, разные по своим масштабам. И если во время этого периода одна страна с воинственными намерениями вооружается до зубов, то, естественно, и соседние с нею страны будут делать то же самое для собственной защиты и для предотвращения прямого конфликта. Но такое положение вещей преходяще. Бахаулла, хотя и предупреждая об этом периоде конвульсий и брожения, заверил нас, что мир уже изменился и вскоре достигнет зрелой поры, когда установится всеобщий мир и согласие и начнется важнейший этап социально-политического развития.
    Такой ответ, особенно в отношении экономических войн, нас не удовлетворил, и вопрос остается открытым.
    Вопрос: Почему среди девяти членов Дома Справедливости нет ни одной женщины? Не является ли это пережитком прошлого, отголоском неравноправия, установленного иудеями, христианами и мусульманами? Не противоречит ли это учению Пророка?
    Ответ: В Священных Книгах нашей веры можно найти ясное указание на то, что только мужчины могут входить в состав Всемирного Дома Справедливости. Но это ограничение не распространяется на другие административные институты веры. Равноправие мужчин и женщин - один из постулатов нашей религии.
    Вы, наверное, знаете, что в Писаниях бахаи говорится о том, что, если родители не могут дать одинаковое образование всем детям, то предпочтение должно быть отдано девочкам. Правда, сейчас, когда феминистки слишком уж яростно ратуют за это, большинство людей с трудом воспринимают такое требование. В будущем же, когда люди лучше осознают свои потребности и увидят, на примере общины бахаи, какие блага влечет за собой осуществление этого принципа, они поймут заключенную в нем мудрость. Мы также надеемся, что в будущем станут понятны причины того, почему членство во Всемирном Доме Справедливости установлено только для мужчин.
    Равенство возможностей для мужчин и женщин, которому следуют бахаи, - отнюдь не распоряжение Дома Справедливости. Это - закон, открытый нам через Слово Откровения. Впервые в истории в Божественном Откровении говорится о равных правах для людей обоего пола. Появление женщин, в полной мере осуществляющих право на равенство, - показатель зрелости общества, и мы полагаем, в будущем это станет одной из черт, присущих цивилизации бахаи.
    Вопрос: Можно ли считать, что семьсот человек, голосующих на выборах Дома Справедливости, делают это с полным знанием дела? Ведь они не могут хорошо знать всех своих единоверцев, а с другой стороны, все обсуждения в Совете окружены такой таинственностью, что никто и понятия не имеет, как ведет себя каждый из членов Совета. Так не идет ли здесь речь о пожизненной должности - ведь не секрет, что с момента создания Всемирного Дома Справедливости его состав обновлялся только тогда, когда кто-то из членов Совета умирал или отстранялся от дел по возрасту или по состоянию здоровья?
    Ответ: Здесь следует вспомнить о том, что девять членов Всемирного Дома Справедливости избираются не непосредственно всеми верующими, а только коллегией выборщиков, членами которой являются лучшие представители каждой из национальных общин, избранные верующими данной страны. Напомним, что членами Совета могут стать "... только те, кто лучше всего сочетает в себе такие качества, как безусловная верность и бескорыстная преданность Делу, разумность, богатый жизненный опыт и выдающиеся способности... " Выборщиков просят обратиться с молитвой к Богу и избрать из тех, кого они знают, девять человек, в которых гармонично сочетаются эти достоинства. А то, что до сих пор в течение двадцати пяти лет избирались одни и те же люди, не значит, что так же будет происходить и в будущем, тем более, что всемирная община бахаи, как всякий живой организм, постоянно развивается и вскоре достигнет периода зрелости - это проявится как в духовной сфере, так и в делах управления.
    Вопрос: Не возникнет ли ореола непогрешимости вокруг деятельности девяти членов Всемирного Дома Справедливости, не превратятся ли они в своего рода "пап"? И еще вопрос - относительно решений Совета. Послушание является правилом веры. Какова будет реакция общины бахаи, если решения Дома Справедливости будут противоречить заветам Пророка? Есть ли уверенность в том, что не произойдет деградация, в результате которой, как это случилось, например, в истории христианства, религия, проповедующая ненасилие и терпимость, превратится в религию завоевания и принуждения?
    Ответ: Создание высшего органа управления - Всемирного Дома Справедливости - было предписано самим Бахауллой, который ясно сказал - и это не оставляет места для сомнений, - что "Он вдохнет в них (членов Совета - авт.) все, что будет угодно Ему". Христос не создал иерархической структуры своей Церкви и не дал заверения относительно божественной природы того института, который должен был руководить этой Церковью. В отличие от института пап, Всемирный Дом Справедливости располагает подлинными текстами, написанными Основателями религии и ее полномочным Толкователем, в которых сформулированы все нормы, касающиеся законодательной, этической, социальной и административной областей. От следования этим нормам он не может уклониться, и именно они составляют основу его власти и его деятельности.
    И когда бахаи принимают Бахауллу, они тем самым принимают и установленную им систему управления, причем в этой системе они видят не только механизм, служащий делу распространения и укрепления веры, но и великий дар Бахауллы всему человечеству - основу для единения, сотрудничества и мира на всей планете. Вместе с тем, Бахаулла предсказал, что в будущем придут другие Посланники и явят миру новые Откровения, которые послужат импульсом для дальнейшего развития и совершенствования цивилизации, вдохновленной религией бахаи.
    Вот и закончилось наше путешествие в мир бахаи. По мере того, как мы с ними знакомились, мы то испытывали притягательную силу их веры, то бывали раздражены, иногда они нас в чем-то убеждали, иногда мы оставались скептиками, порой мы были глубоко взволнованы, порой же пребывали в замешательстве.
    Знакомство с ними изменило нас. Оно позволило увидеть, как рождается и развивается религия. А это само по себе немало. Мы открыли для себя Бахауллу. Каждый волен решить для себя - принимать или отвергать его как Посланника. Но чтение написанных им книг и свидетельства о его жизни убеждают, что это был исключительный во всех отношениях человек.
    Путешествуя по миру бахаи, мы непосредственно соприкоснулись с самыми ключевыми проблемами нашего времени. Бахаи предлагают свои пути для решения этих проблем, и с ними можно в чем-то не соглашаться, но было бы неразумно просто отбросить их предложения, не обдумав и не обсудив. Их вера предстала перед нами как настоящая метафизика современности. А те читатели, которые следовали за нами в наших поисках, могут продолжить исследование, чтобы своим путем прийти к пониманию этой религии.

Информация о материале

Просмотров: 12713

АДИБ ТАХИРЗАДЕ
ЗАВЕТ БАХАУЛЛЫ
               

ЗАВЕТ И ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ  ДУША.

Основной принцип, управляющий действием  Завета Бога с человеком можно сказать был явлен Бахауллой  в следующем отрывке из "Сокровенных слов":
    Люби Меня, дабы  Я мог возлюбить тебя. Если не полюбишь Меня, никогда не дойдет Моя любовь до тебя. Знай сие, о Слуга.                   ,    
Из приведенного выше отрывка ясно, что между Богом и человеком существуют отношения любви. Но для того, чтобы стать восприемником щедрот Божьей любви, человек должен сам сделать первые шаги навстречу. Это подобно открытию канала и должно в первую очередь быть сделано  самим индивидуумом.
Душа есть субстанция духовная. Она не имеет физического существования; ее нельзя наблюдать или постигать научными или другими материальными средствами. Ее сущность, ее реальность вне человеческого понимания и постижения.
В Послании, явленном в Багдаде и адресованном Мулле Хадий-и-Казвини, Букве Живущего, ставшему позже последователем Мирзы Яхья, Бахаулла определяет человеческую душу, как "божественно установленное и утонченное таинство" и "знамение откровения Присносущего, Всеславнного Бога". Он утверждает, что никому и никогда не постичь сущности души:
ЕСЛИ БЫ РАЗМЫШЛЯЛ ТЫ В СЕРДЦЕ СВОЕМ НЫНЕ И ДО СКОНЧАНИЯ ВЕКОВ, У КОИХ НЕТ ОКОНЧАНИЯ, ПРОЯВЛЯЯ ВСЮ СОСРЕДОТОЧЕННОСТЬ РАЗУМЕНИЯ И ПОНИМАНИЯ, ЧТО БЫЛА ДОСТИГНУТА ВЕЛИЧАЙШИМИ УМАМИ В ПРОШЛОМ ИЛИ БУДЕТ ДОСТИГНУТА В ГРЯДУЩЕМ, О СЕЙ БОГОДАННОЙ И ТОНЧАЙШЕЙ СУЩНОСТИ, О СЕМ ЗНАМЕНИИ ОТ ОТКРОВЕНИЯ ВЕЗДЕСУЩЕГО, ВСЕСЛАВНОГО БОГА, ТО И ТОГДА ТЫ НЕ СМОГ БЫ ПОСТИЧЬ ЕЕ ТАИНСТВА, ИЛИ ОЦЕНИТЬ ЕЕ ДОСТОИНСТВА.(2)
    И, хотя для человека невозможно, по крайней мере в этом мире, открыть сущность его собственной души, он может наблюдать ее силы и выражения ее качеств внутри самого себя. Вера в душу и знание о ее существе и свойствах поступают к нам первоначально со слов Явителей Божьих. Именно они в первую очередь сообщают человеку знание о духовных реальностях.
    Во времена прошлых Явителей человечество еще не обладало способностью для понимания духовных миров Бога. Это подтверждал Христос, когда говорил:
     Я МНОГО ЕЩЕ ИМЕЮ СКАЗАТЬ ВАМ, НО ТЕПЕРЬ ВЫ НЕ В СИЛАХ ЭТО ПОСТИЧЬ. ОДНАКО КОГДА ОН, ДУХ ИСТИНЫ,  ПРИДЕТ, ОН ПРИВЕДЕТ ВАС КО ВСЕЙ ИСТИНЕ. (3)
    Вот почему Явители прошлого, говоря о душе, не объясняли ее природу и не являли никаких из ее таинств. Мухаммад, Пророк Ислама, бывший самым последним из Посланников Господа в Пророческом Цикле и чье откровение было самым последним из всех прежних Заветов, упоминал о душе только в одном коротком предложении в Коране:
    ОНИ СПРАШИВАЮТ ТЕБЯ ОТНОСИТЕЛЬНО ДУХА. СКАЖИ: ДУХ БЫЛ СОТВОРЕН ПО ЗАПОВЕДИ МОЕГО ГОСПОДА. НО У ВАС НЕТ ИНОГО ЗНАНИЯ ОБ ЭТОМ, КРОМЕ САМОГО НЕЗНАЧИТЕЛЬНОГО.(4)
    Однако в этом Завете Бахаулла и Абдул-Баха пролили на этот предмет достаточно большой свет. Во многих Посланиях они свидетельствуют о существовании души, описывают ее как непознаваемую духовную реальность, признают ее высокое положение, упоминают о ней, как о "могучем знамении Бога" и очень много говорят о ее качествах и атрибутах, ее бессмертии, ее положении и продвижении в другой жизни. Столь обширен ряд этих писаний, что из них можно составить целый большой том по этому предмету. И в самом деле объяснения Бахауллы относительно человеческой души являются одним из Его самых больших вкладов в религиозное знание, явленное в пропорции с человеческими возможностями настоящей эпохи.
    Эти объяснения ограничиваются описанием характеристик души; они ни в коей мере не раскрывают самою реальность души. Являясь существом духовным, душа имеет своим происхождением духовные миры Бога и потому невозможно описать словами ее сокровенную сущность; ее невозможно постичь человеческим интеллектом или другими физическими чувствами. Бахаулла подтверждает это в Послании, адресованном верующему по имени Абдур-Раззак:
    ЗНАЙ ИСТИННО, ЧТО ДУША ЕСТЬ ЗНАМЕНИЕ БОЖЬЕ, НЕБЕСНЫЙ САМОЦВЕТ, ЧЬЮ СУЩНОСТЬ НЕ СМОГЛИ ПОСТИЧЬ УЧЕНЕЙШИЕ ИЗ ЛЮДЕЙ И В ЧЬЮ ТАЙНУ НЕ В СИЛАХ ПРОНИКНУТЬ НИ ОДИН УМ, БУДЬ ОН ИЗ САМЫХ ПРОНИЦАТЕЛЬНЫХ...
    ИСТИННО ГОВОРЮ Я, ДУША ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ЕСТЬ ПО СУТИ СВОЕЙ ОДНО ИЗ ЗНАМЕНИЙ БОЖЬИХ, ТАИНСТВО ИЗ ЕГО ТАИНСТВ. СЕ МОГУЩЕСТВЕННОЕ ЗНАМЕНИЕ ВСЕМОГУЩЕГО, ГЛАШАТАЙ, ВОЗВЕЩАЮЩИЙ О ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ ВСЕХ БОЖЬИХ МИРОВ. В ГЛУБИНЕ ЕЕ СОКРЫТО НЕЧТО, СОВЕРШЕННО НЕДОСТУПНОЕ МИРУ СЕГО ДНЯ.(5)
    Тем не менее изучение Писаний Бахауллы может многое прояснить. Мы знаем из Писаний, что душа, имея своим происхождением духовные миры Бога, рождается в момент зачатия, становясь связанной с телом. Поэтому вера в то, что душа существует еще до зачатия противоположно учениям Бахауллы. Шоги Эффенди, Хранитель Веры, заявляет: "Душа или дух человека обретает существование в момент зачатия физического тела.(6)
    Душа, будучи превыше входа или выхода, возвышения или снижения, не может физическим образом быть помещена внутрь тела или состоять в какой-либо связи с материальными предметами.
    Бахаулла заявляет в том же Послании к Абдур-Раззаку:
    ВОИСТИНУ, ГОВОРЮ Я, ДУША ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ПРЕВЫШЕ ВСЯЧЕСКОГО ВЫХОДА И ВХОДА. ОНА НЕПОДВИЖНА И В ТОЖЕ ВРЕМЯ ПАРИТ; ОНА ДВИЖЕТСЯ И В ТОЖЕ ВРЕМЯ НЕПОДВИЖНА. ОНА ВНУТРИ САМОЙ СЕБЯ ЯВЛЯЕТСЯ СВИДЕТЕЛЬСТВОМ СУЩЕСТВОВАНИЯ КАК СЛУЧАЙНОГО МИРА, ТАК И РЕАЛЬНОСТИ МИРА НЕ ИМЕЮЩЕГО НИ НАЧАЛА, НИ КОНЦА .(7)
    Связь души с телом похожа на связь света и зеркала. Свет не находится внутри зеркала, но отражается в нём из другого источника. Когда зеркало разбивается, свет остается нетронутым.
    Когда душа вступает во взаимодействие с телом, рождается человеческое существо с неповторимой индивидуальностью. Это творение имеет начало в момент зачатия, но не имеет конца. Абдул-Баха заявляет: "Дух человеческий имеет начало, но у него нет конца; он длится вечно ."(8) Душа, таким образом, бессмертна и будет совершенствоваться в духовных мирах Бога вечно. В действительности эта концепция вечной жизни - самая возвышенная перспектива человеческой расы. Мысль о бессмертии может пробудить в сердце каждого верующего чувства глубочайшей радости и благодарности за то, что он наделен Всемогущим Богом вечной жизнью. Другой отличительной чертой этого щедрого дара является то, что Бог наделяет вечной привилегией родителей, осознающих и радующихся от сознания того, что с их помощью в мир пришли дети, чьим душам суждено развиваться вечно в мирах Бога.
    Для того, чтобы понять любую духовную реальность необходимо читать Святые Писания и размышлять над ними. Другим источником обучения может стать сама природа, изучение ее принципов, при условии, что наши открытия мы будем соотносить с истинами Святых Писаний. Сочетание этих двух элементов может помочь понять толику реальности любого духовного предмета, включая человеческую душу. Следует предупредить, однако, что, в то время как Святые Писания являются самодостаточным источником понимания духовной  истины, изучение законов природы необходимо гармонизировать с Писаниями. В противном случае, путем подстановки некоторых законов природы в изучение духовной жизни, результат может получиться совершенно ошибочным.
Более глубокое понимание религиозной истины достигается тогда, когда человек признает факт того, что божье творение в сути своей едино.    Духовный и физический миры не являются раздельными образованиями, но представляют собой части единого целого. Законы и принципы , управляющие миром природы, похожи на те, что руководят духовными мирами Бога, миром религии и миром человека. К примеру: мы замечаем огромное сходство между законами, управляющими жизнью дерева, и теми, что мотивируют жизнь человека, как физическую, так и духовную. Мы видим, что дерево врезается глубоко в почву своими корнями и пользуется минералами земли для своего питания. По отношению к дереву почва является низшей по своему положению; однако же именно от нее зависит само существование дерева. Но несмотря на эту зависимость дерево растет в противоположном направлении, прочь от земли. Как будто бы невзлюбив почву, оно вздымает свои ветви высоко к небу. Это похоже на человека и на его состояние отрешенности от материального мира, когда его душа устремляется к духовному и отвергает земные желания.
Ростя ввысь, прочь от земли, дерево становится восприемником солнечных лучей, наибольшей драгоценности в сем физическом мире. В результате излияния солнечной энергии дерево зеленеет, цветет и приносит прекрасные плоды. Конечно, рост дерева непроизволен. Но давайте предположим, что у него есть выбор, и оно из-за своей любви к земле и зависимости от нее направит свои ветви вниз и схоронит их в почве. Тогда оно уже не будет воспринимать солнечный свет и в конце концов сгниет.
Аналогичные принципы применимы к человеку, который должен жить в этом мире, зарабатывать себе на жизнь, и чье существование зависит от материальных вещей. Господь , однако, положил в Своем Завете с человеком, чтобы его душа отрешилась от этого мира и воспарила к духовным царствам. Но в отличие от дерева, у которого нет выбора, человек обладает свободой воли. Если он по своему выбору проигнорирует положения Завета и полюбит этот мир с его тщетой и материальными выгодами, тогда он станет рабом земного, и его душа, лишенная могущества веры, оскудеет.
А с другой стороны, когда человек воспаряет к духовному, обращается к Явителю Бога и не устремляет всех своих помышлений к сему смертному миру, тогда его душа озаряется лучами Солнца Истины и исполняет ту цель, ради которой и была сотворена. Этот пример, показывающий сходство между деревом и человеком, демонстрирует, что физический и духовный миры Бога связаны друг с другом одинаковыми законами. Поэтому возможно обнаружить некоторые духовные принципы, изучая физические закономерности. Сходным образом, основные законы и учения религии можно рассматривать, как законы природы на более высоком уровне. Разница заключается в том, что, когда законы более низкого уровня применяются к более высокому, добавляются определенные детали, отсутствующие в низшей сфере. Этот факт обнаруживается в вышеприведенном примере; такой деталью является то, что человек пользуется свободой воли, определяя свою судьбу, в то время как дерево растет непроизвольно, ибо элемент выбора отсутствует в растительном царстве.
В одном из Своих Посланий (9) Бахаулла утверждает, что каждая сотворенная вещь в этом физическом мире имеет своего двойника в мирах Бога. Для того, чтобы удостоверится в этом, мы можем обратиться к словам и речениям Божьих Явителей и руководствоваться их объяснениями.  К примеру, изучение Писаний Бахауллы и Абдул-Баха приводит нас к убеждению, что двойником Явителя Бога в этом физическом мире есть солнце. Как солнце изливает свою энергию на землю и служит причиной жизни, также и Явитель Бога выступает по отношению к человечеству. Изучение некоторых характеристик солнца может помочь нам оценить некоторые силы и свойства Явителя Бога в пределах нашей человеческой ограниченности.
Мы можем спросить, что является физическим двойником души в этом мире. Как кажется из изучечения Писаний это эмбрион, растущий во чреве матери. Исследуя последний, мы можем вывести некоторые свойства и характеристики первого.  Можно обнаружить поразительное сходство между ними обоими; к примеру, мы замечаем, что зародыш начинает свою жизнь, как одна клетка. Поначалу у него нет ни членов, ни органов, но клетка обладает способнстью делиться и в полноте времен трансформируется в  совершенное человеческое тело.  Сходным образом и душа, когда она едва родилась представляет собою "небесный самоцвет". Она неопытна, и ее качества и силы скрыты внутри нее самой, но она способна приобретать эти потенциально заложенные в ней качества по ходу своей жизни. Господь заповедал, чтобы зародыш развивал свои члены и органы, находясь под защитой чрева. Сходным образом Он положил, чтобы душа развивала свои духовные качества, находясь в сообществе с телом. Именно в этой жизни, в этом чреве-мире душа может обрести божественные добродетели и совершенства. По своему выбору она может стать вместилищем знания, мудрости, любви и всех других атрибутов Бога.
Рост членов и органов в эмбриональной жизни и развитие духовных качеств душой управляются схожими принципами. Но существует большое различие. Рост зародыша непроизволен и диктуется природой, тогда как душа имеет свободу выбора. Это еще одно измерение, пожалованное душе и отсутствующее в физическом мире природы.
В Послании, явленном в честь Хаджи Мухаммад-Ибрахим-и-Халила, видного верующего из Казвина, Бахаулла говорит:
А ТЕПЕРЬ О ТВОЕМ ВОПРОСЕ ОТНОСИТЕЛЬНО СОТВОРЕНИЯ ЧЕЛОВЕКА. ЗНАЙ, ЧТО ВСЯКИЙ ЧЕЛОВЕК СОЗДАН ПО ПРИРОДЕ, УСТАНОВЛЕННОЙ БОГОМ, ХРАНИТЕЛЕМ, САМОСУЩНЫМ. КАЖДЫЙ НАДЕЛЕН ПРЕДОПРЕДЕЛЕННОЙ МЕРОЙ, КАК ОБЪЯВЛЕНО В МОГУЧИХ И ХРАНИМЫХ СКРИЖАЛЯХ БОЖЬИХ. ОДНАКО ВСЕ ВОЗМОЖНОСТИ, КОИМИ ВЫ ОБЛАДАЕТЕ, ПРОЯВЛЯЮТСЯ ЛИШЬ ПО ВАШЕЙ СОБСТВЕННОЙ ВОЛЕ.(10)
Другое сходство между душой и зародышем состоит в том, что последний растет во чреве лишь короткий период времени. Это переходная стадия, не предназначенная для вечной жизни. Этот мир также ограничен для души во времени. Это не есть место вечного пребывания; каждое человеческое существо доложно в конечном итоге уйти из него. Цель жизни каждого младенца в том, чтобы умереть для чрева и родиться в этом мире, его следующем мире. Такова же и цель души, чья конечная судьба состоит в том, чтобы уйти из этого мира и войти в духовные миры Господа.
Другим сходством между душой и зародышем является то, что ребенок должен развивать свои члены и органы в утробе матери. Если он родится без какого- либо из них, он будет инвалидом, ибо в этой жизни он их уже не приобретет. Душа также должна развивать духовные качества в этом мире. Обретение мудрости, знания, любви, смирения и всех других божественных атрибутов возможно только в этом земном царстве. Мы замечаем, что некоторые члены или органы кажутся бесполезными во чреве-мире. К примеру, в нем ничего нельзя увидеть глазами, но, когда ребенок родится, свет одарит его зрением. Сочетание двух элементов - глаз, приобретенных в утробе, и световых лучей, существующих в этом мире, - наделяет человеческое существо зрением. Сходным образом добродетели и совершенства,приобретенные душой в этом мире, в сочетании с условиями духовных миров, непостижимых для нас, пока мы находимся на этой смертной равнине, послужат причиной развития души в следующей жизни.
Доколе человек живет в этом мире, душа и тело связаны друг сдругом. Когда наступает смерть, эта связь обрывается; тело возвращается к своему началу, каковым является земля. Душа также возвращается к своему началу - духовным мирам Бога. Эмбрион начинает жизнь с одной клетки, но ко времени своего рождения заканчивает, как совершенное человеческое тело. Также и душа. Когда она только появляется из духовных миров Бога, у нее нет никаких сил. Но если она надлежжащим образом росла, жила праведной жизнью на этой земле и обрела духовные качества, тогда она возвратится в состоянии могущества и славы к своему первоначальному обиталищу. Являя знамения Божии, и обладая божественными свойствами, она сохранит свою индивидуальность и личность, и, как обещает Бахаулла, будет общаться с Посланниками Господа и Его Избранниками в вышних мирах.
В Послании к Абдур-Раззаку Бахаулла раскрывает величие души после ее отделения от тела, той души, что ходила путями своего Господа в этой жизни:
КОГДА ЖЕ ДУША ПОКИДАЕТ ТЕЛО, ОНА ОБРЕТАЕТ ТАКУЮ ВЛАСТЬ И ЯВЛЯЕТ ТАКОЕ МОГУЩЕСТВО, С КОИМИ НИ ОДНА СИЛА НА ЗЕМЛЕ СРАВНИТЬСЯ НЕ МОЖЕТ. ВСЯКАЯ ЧИСТАЯ, ЧУТКАЯ И ОСВЯЩЕННАЯ ДУША БУДЕТ НАДЕЛЕНА НЕОДОЛИМОЙ СИЛОЙ И ВОЗРАДУЕТСЯ ВЕЛИЧАЙШЕЙ РАДОСТЬЮ.(11)
Здесь мы видим огромный контраст между душой в начале, когда она только что связывается с телом в момент зачатия, и на вершине ее развития, когда она возвращается к своему истоку в духовных мирах Бога. Поначалу лишенная каких-либо сил, в конце она обладатель многих свойств и духовных качеств. Таким образом, состояние души в следующем мире зависит от обретения духовных качеств, также как состояние ребенка, родившегося в этот мир, зависит от здорового развития в мире утробы.
Из Святых Писаний и наблюдая за природой, мы знаем, что творение Бога не является конечным: оно бесконечно во всех отношениях. Это справедливо для физической вселенной, беспредельной по размерам. Но это же справедливо в отношении духовных миров Бога. Бахаулла и Абдул- Баха во многих своих Посланиях явили, что душа человека будет постоянно прогрессировать в духовных мирах, несметных числом и бесконечных по разрядам. В одном из своих Посланий(12) Бахаулла утверждает, что все духовные миры Бога вращаются вокруг этого мира, и что в каждом из этих миров каждой душе уготовано Богом особое состояние.
Одной из самых пленительных тайн творения является местонахождение следующего мира, духовного предела, упомянутого во всех небесных Книгах. Изучение Писаний Бахауллы и взгляд на природу могут разрешить этот вопрос. Один из принципов природы заключается в том, что более высокие формы жизни вращаются вокруг и зависят от самых низких. Мы наблюдаем в этом физическом мире, что все живые существа получают питание из мира минералов, являющимся самым низшим царством. Эта земля, будучи самой низшей формой жизни, дает рождение самым высоким , и вполне может рассматриваться в качестве центра, вокруг которого вращаются царства растений , животных и человека.Сходным образом  духовные миры Бога. как удостоверено Бахауллой в Его Посланиях, вращаются вокруг этого мира, мира человека. Это означает, что следующий мир не отделен от жизни в этом мире, но скорее заключает ее в себе. Мы замечаем в природе, что, пока ребенок развивается во чреве, в реальности он уже в этом мире.Всего лишь небольшой барьер отделяет мир матки от этого мира. Это напоминает цыпленка внутри яйца: до тех пор пока яйцо не вскроется, тонкая скорлупа служит барьером, но и яйцо и цыпленок находятся уже в этом мире с самого начала.
Ребенок в утробе матери не способен постичь, что мир, в который ему суждено родиться поразительно близок к нему. Этот принцип приложим также и к духовным мирам. До тех пор, пока человек пребывает в физическом мире, он не в силах уразуметь свойства следующего мира, который заключает в себе мир человека и все, что в нем находится. Он также не способен оценить величие и великолепие духовных царств. Только лишь после отделения от тела душа узнает, как близко находился духовный мир и каким образом он заключает в себе мир естества. Тогда она осознает по- сказанному в одном из Посланий Бахауллы, что "горний мир также отличается от этого мира, как сей мир отличен от мира младенца во чреве его матери".(13)
Господь не одарил неродившегося младенца способностью открыть ничтожные размеры его временного обиталища или огромность и красоту сего мира. Он также не наделил человека, пребывающего на этой земле, способностью постичь, хотя бы на самую малость, состояния духовных миров Бога. Если бы Он это сделал, равновесие и цель этой жизни были бы начисто подорваны. Бахаулла утверждает в одном из Своих Посланий, что, если бы положение , уготованное истинно верующему в следующем мире приоткрылось хотя бы на величину игольного ушка, все умерли бы от восторга. Примером тому может послужить история Сийида Исмаила из Завари, названного Забих (Жертва), который достиг присутствия Бахауллы в Багдаде. Бахаулла удовлетворил его просьбу и явил ему слабый проблеск неизвестных Божьих миров. Как результат, Забих не мог долее выносить жизнь в этом мире и покончил жизнь самоубийством.
Те, кто уходят в следующую жизнь, живут в царстве, обнимающем и заключающем эту жизнь. Влияние, которое оказывают чистые и просвещенные души духовного царства на мир человечества, является основной причиной его прогресса, согласно учениям Бахауллы. Эту истину можно постичь, если взглянуть на природу и проследить отношения неродившегося дитя с теми, кто заботится о нем в этом мире. Существует великое множество людей, глубоко заинтересованных в благосостоянии неродившегося. В первую очередь это мать, вынашивающая дитя, которая любит его и даже готова рисковать своею жизнью для его здоровья и защиты. За нею идут отец и множество других людей, кто напрямую или косвенно заинтересован в его благоденствии. Но ребенок дотех  пор, пока он находится в эмбриональном состоянии, не осознает эту любовь и заботу. Сходным образом те души в ином мире, что наделены духовными качествами, являются инструментом человеческого благосостояния, развития и роста на этой земле. Во многих Своих Писаниях Бахаулла приписывал прогресс человека в этом мире влиянию " Собрания вышних" сонма Пророков и Господних святых и избранных душ. Он также указывает на то, что, когда верующие сего Завета выказывают необычайный героизм и самопожертвование на пути Господнем, это вызывает великий восторг и радость среди Собрания вышних.
В томже Послании к Абдур-Раззаку Бахаулла описывает влияние чистых и святых душ на человечество. Вот его слова уверения:
И ЕЩЕ ТЫ СПРАШИВАЛ МЕНЯ О ТОМ, ЧТО ПРОИСХОДИТ С ДУШОЙ, КОГДА ОНА РАЗЛУЧАЕТСЯ С ТЕЛОМ. уЗНАЙ ЖЕ ПРАВДУ, ЧТО, ЕСЛИ ДУША ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ХОДИЛА ПО ПУТЯМ бОГА, ОНА БЕЗ СОМНЕНИЯ ВОЗВРАТИТСЯ К НЕМУ И ПРИОБЩИТСЯ СЛАВЫ ВОЗЛЮБЛЕННОГО. ПРАВОТОЙ БОГА КЛЯНУСЬ! ОНА ДОСТИГНЕТ ТАКОГО ПОЛОЖЕНИЯ, ЧТО ПЕРУ НЕ ОПИСАТЬ, А УСТАМ НЕ ВЫМОЛВИТЬ. ДУША, ОСТАВАВШАЯСЯ ВЕРНОЙ БОЖЬЕМУ ДЕЛУ И НЕКОЛЕБИМО СЛЕДОВАВШАЯ ЕГО СТЕЗЕЙ, ПОСЛЕ ВОЗНЕСЕНИЯ ИСПОЛНИТСЯ ТАКОЙ СИЛЫ, ЧТО ВСЕ МИРЫ, СОТВОРЕННЫЕ ВСЕМОГУЩИМ, ВКУСЯТ ОТ ПЛОДОВ ЕЕ. ПО ВЕЛЕНИЮ СОВЕРШЕННОГО ЦАРЯ И БОЖЕСТВЕННОГО УЧИТЕЛЯ ТАКАЯ ДУША СТАНЕТ ЧИСТОЙ ЗАКВАСКОЙ, НА КОЕЙ ВЗОЙДЕТ МИР БЫТИЯ, ОНА БУДЕТ ИСТОЧАТЬ СИЛУ, ЧТО ЖИВОТВОРИТ ИСКУССТВА И ЧУДЕСА МИРА СЕГО. ПОДУМАЙ: ВЕДЬ ТЕСТО НУЖДАЕТСЯ В ЗАКВАСКЕ, ДАБЫ ВЗОЙТИ. ДУШИ СИИ, ОЛИЦЕТВОРЕНИЕ ОТРЕШЕННОСТИ, СУТЬ ЗАКВАСКА МИРА. ПОРАЗМЫСЛИ О СЕМ И БУДЬ СРЕДИ БЛАГОДАРНЫХ.(14)
Влияние, которое оказывают эти святые души, может идти только на благо человечества. Абдул-Баха утверждает:"Бог никогда не сотворял злого духа..."(15) Не может существовать злого влияния следующего мира на кого-либо из сего мира. это происходит потому, что душа, возносясь в следующий мир не может забрать с собой "плохие" качества. И, поскольку в том мире нет зла, не может быть и злого воздействия, достигающего мир этот.
Душа забирает с собой божественные атрибуты и духовные качества в другой мир, но не может взять с собой плохие качества, ибо зло не имеет своего собственного существования; оно есть лишь отсутствие добра. Для того, чтобы разъяснить этот момент, рассмотрим несколько примеров. Мы можем заметить, что тьма не имеет  реального существования; она есть отсутствие света. То же и бедность; бедный человек не может утверждать, что он носит с собой нищету. Что у него есть, так это ничтожная сумма денег. Не существует стандарта для измерения нищеты; ее можно определить, как отсутствие богатства, и измерить стандартами богатства. Плохого человека можно описать, как того, у кого очень мало хороших качеств. Его душа бедна, и посему он может взять с собой лишь маленькую толику добра в духовные миры Бога.
Степень развития человеческой души в духовных мирах Бога зависит от того, в какой степени человек украсил свое существо "узорами праведного характера и похвальных добродетелей". Это служит причиной того, почему Господь посылает своих Явителей, освещающих пути людские в этой жизни и показывающих, как обрести духовные качества и небесные свойства. Мы уже видели, что эти свойства, которые можно уподобить духовным членам и органам, необходимы в следующем мире для длительного развития души. Подчинение учениям Бога наделяет душу божественными атрибутами, в противном случае душа возвращается в духовные царствия Господа в состоянии упадка и нищеты. В одном из Своих Посланий Бахаулла являет эти могущественные речения:
ЕСЛИ ДУША ВЕРНА БОГУ, ОНА ОТРАЖАЕТ СВЕТ ЕГО И В КОНЦЕ КОНЦОВ ВОЗВРАЩАЕТСЯ К НЕМУ. ДУША , НЕ СУМЕВШАЯ СОХРАНИТЬ ВЕРНОСТЬ СВОЕМУ ТВОРЦУ, СТАНОВИТСЯ ЖЕРТВОЙ СЕБЯЛЮБИЯ И СТРАСТЕЙ И НЕИЗБЕЖНО ГИБНЕТ В ИХ ПУЧИНЕ... ВСЯКАЯ ДУША, ЧТО СМИРЕННО СЛЕДУЕТ ЗА БОГОМ В СЕЙ ДЕНЬ И КРЕПКО ДЕРЖИТСЯ ЕГО ЗАВЕТОВ, БУДЕТ УДОСТОЕНА ЧЕСТИ И СЛАВЫ ВСЕХ ПРЕКРАСНЫХ ИМЕН И ПОЛОЖЕНИЙ.(16)
Изучая Писания мы постигаем, что также, как в этом мире, где существуют такие ступени существования. как минерал, растение. животное и человек - и внутри каждого царства много делений - также и в следующем мире душа будет прогрессировать на различных уровнях в зависимости от тех качеств, какие она приобрела в этой жизни. Уровень, на коем существует душа в ином мире, определяется ее близостью к Богу и духовными качествами, взятыми ею после отделения от тела. Однако существует другой определяющий фактор,- щедрость Божья. Ею может прибавляться душа, и ее излияния вне человеческого понимания.
В Писаниях Бахауллы говорится, что души более высокого уровня заключают в себе более низкие. в то время как последние не в состоянии постичь силы и реальность первых. В действительности градация человеческих душ и их различные состояния сродни разнообразию творений Господа на этой земле. Мы замечаем, что в сем физическом мире таже низшие царства не зрят качеств более высоких. К примеру, хотя три царства столь тесно связаны друг с другом, вдыхая тот же воздух и одинаково получая солнечный свет, растения не постигают живоиных, а животное не в состоянии понять человека. И наоборот, основываясь на томже принципе, мы замечаем, что более высокое царство доминирует над более низким. Животное имеет превосходство над растением, в то время как человек правит всем миром природы.
В Послании,  явленном в честь одного из Своих апостолов, Зайнул-Мукаррабина, Бахаулла говорит эти наводящие на размышление слова:
   А ТЕПЕРЬ ОТНОСИТЕЛЬНО ВОПРОСА ТВОЕГО, ЗНАЮТ ЛИ ДУШИ О СУЩЕСТВОВАНИИ ДРУГ ДРУГА ПОСЛЕ ТОГО, КАК ПОКИНУТ ТЕЛО...
ЛЮДИ БАХА, ОБИТАТЕЛИ БОЖЬЕГО КОВЧЕГА. ВСЕ И КАЖДЫЙ ПРЕКРАСНО ОСВЕДОМЛЕНЫ О ПОЛОЖЕНИИ И СОСТОЯНИИ ДРУГ ДРУГА И СВЯЗАНЫ УЗАМИ БЛИЗОСТИ И ТОВАРИЩЕСТВА. ОДНАКО ДОСТИЖЕНИЕ СЕГО ЗАВИСИТ ОТ ИХ ВЕРЫ И ПОВЕДЕНИЯ. ТЕМ, ЧТО ПОДНЯЛИСЬ НА  ОДНУ СТУПЕНЬ И ДОСТИГЛИ ОДИНАКОВОГО ПОЛОЖЕНИЯ, ХОРОШО ИЗВЕСТНО ВСЕ, ЧТО КАСАЕТСЯ СПОСОБНОСТЕЙ, НРАВА, ДОСТИЖЕНИЙ И ДОСТОИНСТВ ДРУГ ДРУГА. ТЕ ЖЕ, ЧТО СТОЯТ НА БОЛЕЕ НИЗКОЙ СТУПЕНИ, НЕ СПОСОБНЫ ДО КОНЦА ОЦЕНИТЬ ПОЛОЖЕНИЕ И ДОСТОИНСТВА ТЕХ, ЧЬЯ СТЕПЕНЬ ПРЕВОСХОДИТ ИХ.  КАЖДОМУ СВОЯ ДОЛЯ ОТ ГОСПОДА. БЛАГОСЛОВЕН МУЖ, ОБРАТИВШИЙ ЛИЦО СВОЕ К БОГУ И ТВЕРДО СТУПАЮЩИЙ ПО СТЕЗЕ ЕГО ЛЮБВИ, ПОКА ДУША ЕГО НЕ ВОСПАРИТ К БОГУ, ВЕРХОВНОМУ ГОСПОДУ ВСЕГО И ВСЯ, ВСЕВЛАСТНОМУ, ВСЕМИЛОСТИВОМУ, МИЛОСЕРДНОМУ.
НО ДУШИ НЕВЕРНЫХ, - СЕМУ Я СВИДЕТЕЛЬ, - В СВОЙ ПОСЛЕДНИЙ МИГ ОСОЗНАЮТ, ЧТО БЛАГО ПРОШЛО МИМО НИХ, И ОПЛАЧУТ УЧАСТЬ СВОЮ, И СМИРЯТСЯ ПРЕД ГОСПОДОМ. СИЕ ПРЕБУДЕТ И ПОСЛЕ ТОГО, КАК ДУШИ ИХ РАССТАНУТСЯ С ТЕЛАМИ.
ЯСНО И ОЧЕВИДНО, ЧТО ПОСЛЕ СМЕРТИ ТЕЛА ВСЯКИЙ ЧЕЛОВЕК ОЦЕНИТ ПО ДОСТОИНСТВУ ДЕЛА СВОИ И ОСОЗНАЕТ ВСЕ, СОДЕЯННОЕ РУКАМИ ЕГО. КЛЯНУСЬ ДНЕВНЫМ СВЕТИЛОМ. ЧТО СИЯЕТ НАД НЕБОСКЛОНОМ БОЖЕСТВЕННОЙ ВЛАСТИ! ПОСЛЕДОВАТЕЛИ ЕДИНОГО БОГА ИСТИННОГО, РАССТАВШИСЬ С ЗЕМНОЙ ЖИЗНЬЮ, ОБРЕТУТ ТАКУЮ РАДОСТЬ И БЛАЖЕНСТВО, КОТОРЫЕ НЕ ПОДДАЮТСЯ ОПИСАНИЮ, ТОГДА КАК ЖИВШИХ ВО ГРЕХЕ ОХВАТЯТ УЖАС И СОДРОГАНИЕ, И ИХ ДУШИ НАПОЛНИТ ТАКОЙ СТРАХ, С КОИМ НИЧТО НЕ СРАВНИТСЯ. БЛАГО ТОМУ, КТО ВКУСИЛ ОТБОРНОГО И НЕТЛЕННОГО ВИНА ВЕРЫ ЧЕРЕЗ БЛАГИЕ МИЛОСТИ И МНОГОРАЗЛИЧНЫЕ БЛАГОДЕЯНИЯ ТОГО, КТО ЕСТЬ ГОСПОДЬ ВСЕХ ВЕР...(17)
Знание того, что души будут разделены в следующем мире, и каждая в меру своих способностей будет развиваться на своем уровне, может оказать значительное влияние на человека с тем. чтобы он пересмотрел свой путь в этой жизни, обратился к Господу и сознательно украсил свою душу "узором чистых дел и доброго нрава".
Абдул -Баха пролил дальнейший свет на этот предмет. Обращаясь к гостям за обеденным столом в Акке, Он сказал:
КАК БЕСКОНЕЧНЫ БОЖЕСТВЕННЫЕ ЩЕДРОТЫ. ТАКЖЕ БЕСКОНЕЧНЫ И ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ СОВЕРШЕНСТВА. ЕСЛИ МООЖНО БЫЛО БЫ ДОСТИГНУТЬ ПРЕДЕЛА СОВЕРШЕНСТВА, ТОГДА ОТДЕЛЬНЫЕ РЕАЛЬНО СУЩЕСТВУЮЩИЕ ВЕЩИ ДОСТИГАЛИ БЫ СОСТОЯНИЯ НЕЗАВИСИМОСТИ ОТ БОГА, ИНАЧЕ ГОВОРЯ, ЗАВИСИМОЕ ДОСТИГАЛО БЫ СОСТОЯНИЯ АБСОЛЮТА. НО ДЛЯ КАЖДОГО СУЩЕСТВА ИМЕЕТСЯ ПРЕДЕЛ. ЗА КОТОРЫЙ ОНО НЕ МОЖЕТ ПЕРЕЙТИ, - ЭТО ЗНАЧИТ, ЧТО ТОТ, КТО ПРЕБЫВАЕТ В СОСТОЯНИИ СЛУЖЕНИЯ, КАК БЫ ДАЛЕКО ОН НЕ ПРОДВИНУЛСЯ НА БЕСПРЕДЕЛЬНОМ ПУТИ СОВЕРШЕНСТВОВАНИЯ, НИКОГДА НЕ ДОСТИГНЕТ СОСТОЯНИЯ БОЖЕСТВА. ТАКИМ ЖЕ ОБРАЗОМ ДЕЛО ОБСТОИТ И С ПРОЧИМИ СОЗДАНИЯМИ. МИНЕРАЛ, КАКОГО БЫ РАЗВИТИЯ ОН НЕ ДОСТИГАЛ В ЦАРСТВЕ МИНЕРАЛОВ, НЕ МОЖЕТ ОБРЕСТИ ВОЗМОЖНОСТИ РАСТЕНИЯ. ТАК И ЦВЕТОК,- КАК БЫ ОН НИ РАЗВИВАЛСЯ В РАСТИТЕЛЬНОМ ЦАРСТВЕ, В НЕМ НЕ ЯВИТСЯ СПОСОБНОСТЬ ЧУВСТВОВАТЬ. ВОТ ЭТОТ МЕТАЛЛ, СЕРЕБРО, НЕ МОЖЕТ ОБРЕСТИ СПОСОБНОСТИ СЛЫШАТЬ ИЛИ ВИДЕТЬ; ДЛЯ НЕГО ВОЗМОЖНО ЛИШЬ СОВЕРШЕНСТВОВАНИЕ В ПРЕДЕЛАХ СВОЕГО СОСТОЯНИЯ И В КАЧЕСТВЕ МИНЕРАЛА, НО ЕМУ НЕ ДАНО ОБРЕСТИ СПОСОБНОСТИ К ЧУВСТВЕННОМУ ВОСПРИЯТИЮ ИЛИ ЖЕ ПРИОБЩЕНИЯ К ЖИЗНИ; РАЗВИТИЕ ДЛЯ НЕГО ВОЗМОЖНО ЛИШЬ В ПРЕДЕЛАХ ЕГО СОБСТВЕННОГО СОСТОЯНИЯ.
НАПРИМЕР, ПЕТР НЕ МОЖЕТ СТАТЬ ХРИСТОМ. ВСЕ, ЧТО ОН МОЖЕТ СДЕЛАТЬ В ПРЕДЕЛАХ СВОЕГО СОСТОЯНИЯ СЛУЖЕНИЯ, - ЭТО РАЗВИТЬ В СЕБЕ БЕСКОНЕЧНЫЕ СОВЕРШЕНСТВА; ИБО КАЖДОЕ СУЩЕСТВУЮЩЕЕ СОЗДАНИЕ НАДЕЛЕНО СПОСОБНОСТЬЮ К СОВЕРШЕНСТВОВАНИЮ.(18)
Из вышеприведенных слов мы можем заключить, что душа будет продолжать развиваться в духовных мирах Бога на своем уровне, и это развитие будет совершаться благодаря щедрости Бога. Душа также может совершенствоваться благодаря молитвам за усопших, возносимых теми, кто еще живет в этом мире. Бахаулла и Абдул-Баха явили много молитв по этому случаю. В Писаниях Бахаи сказано также, что совершая акт благотворительности в память об усопшем, мы возвышаем состояние его души. Именно по этой причине отдельные бахаи обычно отмечают годовщину кончины их возлюбленных молитвенными и поминальными встречами.
Интересно отметить, что первые верующие на Востоке во дни Бахауллы и Абдул-Баха никогда не праздновали своих дней рождений. Они считали , что это подразумевает самовозвеличивание и раздувание собственного "я". Им никогда не приходило в голову, что какой-то день был их днем рождения. Столь реальной и искренней была эта позиция, что великое множество людей не знало точной даты своего рождения. В отсутствии свидетельств о рождении некоторые родители записывали даты рождения их детей в определенных книгах, также как люди Запада использовали для этих целей семейную Библию. Даже тогда человек был бы глубоко оскорблен, если кому-либо пришло в голову отметить его день рождения, ибо единственными персонами, чьи дни рождения заслуживали празднования были Пророки и Избранники Божьи. Вместо празднования дней рождений эти люди регулярно проводили ежегодные памятные встречи, праглашая друзей помянуть их возлюбленных, ушедших в другой мир. На таких собраниях они молились за развитие его души, рассказывали о его служении Делу, о его добродетелях, перечитывали Послания , явленные в его честь, если таковые были, и делали благотворительные взносы от его имени. Этому обычаю ежегодного поминовения усопших, хотя он и не является обязательным в Вере Бахаи, следуют теперь многие семьи Бахаи. Обычно организация таких встреч не входит в круг обязанностей институтов Веры. Они проводятся самими верующими в годовщины смерти их возлюбленных.
Вот  слова Абдул-Баха, сказанные гостям за обеденным столом в Акке:
ТАК, ОТЕЦ И МАТЬ ПЕРЕЖИВАЮТ ВЕЛИЧАЙШИЕ ВОЛНЕНИЯ И ИСПЫТЫВАЮТ МНОЖЕСТВО ТРУДНОСТЕЙ ПРИ ВОСПИТАНИИ ДЕТЕЙ; И ЗАЧАСТУЮ, КОГДА ДЕТИ ДОСТИГАЮТ ВОЗРАСТА ЗРЕЛОСТИ, ИХ РОДИТЕЛИ УХОДЯТ В МИР ИНОЙ. РЕДКО БЫВАЕТ, ЧТОБЫ ОТЕЦ И МАТЬ БЫЛИ ВОЗНАГРАЖДЕНЫ ЗА ИХ ЗАБОТЫ И ТРУДЫ, КОТОРЫЕ ОНИ ПРЕТЕРПЕЛИ ИЗ-ЗА СВОИХ ДЕТЕЙ В ЭТОМ МИРЕ. ПОТОМУ ДЕТИ В БЛАГОДАРНОСТЬ ЗА СИИ ЗАБОТЫ И ТРУДЫ ДОЛЖНЫ ПРОЯВЛЯТЬ СОСТРАДАНИЕ И МИЛОСЕРДИЕ И МОЛИТЬ  О ПРОЩЕНИИ И ОТПУЩЕНИИ ГРЕХОВ ДЛЯ СВОИХ РОДИТЕЛЕЙ. ТАК ВЫ ДОЛЖНЫ , В БЛАГОДАРНОСТЬ ЗА ЛЮБОВЬ И ДОБРОТУ, ПРОЯВЛЕННУЮ К ВАМ ВАШИМ ОТЦОМ, ПОДАВАТЬ БЕДНЫМ ЗА НЕГО, С ВЕЛИЧАЙШИМ СМИРЕНИЕМ И СКРОМНОСТЬЮ МОЛИТЬ О ПРОЩЕНИИ И ОТПУЩЕНИИ ГРЕХОВ И ПРОСИТЬ О МИЛОСТИ СВЫШЕ.
ВОЗМОЖНО ДАЖЕ, ЧТО ПОЛОЖЕНИЕ ТЕХ, КТО УМЕР В ГРЕХЕ И НЕВЕРИИ, МОЖЕТ ИЗМЕНИТЬСЯ, ТО ЕСТЬ ИМ МОЖЕТ БЫТЬ ДАРОВАНО ПРОЩЕНИЕ ПО МИЛОСТИ БОЖЬЕЙ, А НЕ ПО СПРАВЕДЛИВОСТИ ЕГО, ИБО МИЛОСТЬ ЕСТЬ НЕЗАСЛУЖЕННЫЙ ДАР, А СПРАВЕДЛИВОСТЬ - ВОЗДАЯНИЕ ПО ЗАСЛУГАМ. НАМ ДАНА ВОЗМОЖНОСТЬ МОЛИТЬСЯ НА ЗЕМЛЕ ЗА ЭТИ ДУШИ, И ТОЧНО ТАКЖЕ МЫ БУДЕМ ИМЕТЬ ЭТУ ВОЗМОЖНОСТЬ В МИРЕ ИНОМ, КОТОРЫЙ ЕСТЬ ЦАРСТВИЕ БОЖЬЕ. РАЗВЕ ЛЮДИ В МИРЕ ИНОМ ПЕРЕСТАЮТ БЫТЬ ТВОРЕНИЯМИ БОГА? ПОТОМУ И В МИРЕ ИНОМ ОНИ ТАКЖЕ СОХРАНЯЮТ СПОСОБНОСТЬ К РАЗВИТИЮ. КАК ЗДЕСЬ МОЖНО ДОСТИГНУТЬ ПРОСВЕТЛЕНИЯ ЧЕРЕЗ МОЛИТВУ, ТАК И ТАМ МОЖНО УМОЛИТЬ О ПРОЩЕНИИ И ПОЛУЧАТЬ ПРОСВЕТЛЕНИЕ В ОТВЕТ НА МОЛЬБЫ И СТРАСТНЫЕ ПРОСЬБЫ. ТАКИМ ОБРАЗОМ, КАК В ЭТОМ МИРЕ ЧЕРЕЗ МОЛЬБЫ, ПРОСЬБЫ И МОЛИТВЫ, ВОЗНОСИМЫЕ ПРАВЕДНЫМИ, ДУШИ МОГУТ ОБРЕСТИ РАЗВИТИЕ, ТАКЖЕ ОБСТОИТ ДЕЛО И ПОСЛЕ СМЕРТИ. ОНИ МОГУТ ДУХОВНО РАСТИ, БЛАГОДАРЯ СОБСТВЕННЫМ МОЛИТВАМ И МОЛЬБАМ, И ОСОБЕННО БЛАГАДАРЯ ЗАСТУПНИЧЕСТВУ СВЯТЫХ ЯВИТЕЛЕЙ.(19)
 
Духовные качества, приобретаемые душой в этой жизни, - такие как мудрость, смирение, любовь и другие, - даются ей постепенно. Человек обретает зрелость по прошествию времени. Духовный рост души сродни органическому росту живых созданий. Возвращаясь к метафоре о дереве, чья жизнь начинается с посаженного семени: оно растет постепенно, пуская ветви, листья, побеги, отростки один за другим до тех пор, пока не придет время и оно принесет свои плоды.  Можно сказать, что стадия плодоношения является высшим достижением дерева, поскольку именно она исполняет ту цель, ради которой дерево было сотворено. Но дерево не может принести плод само по себе. Оно играет женскую роль, и должно быть опылено мужским элементом, который оплодотворяет его семяпочки. Другие живущие создания, производящие молодняк, также вступают в контакт со своим мужским партнером.
То же справедливо и в отношении души. Она обретает существование в момент зачатия, постепенно приобретает божественные качества, но наступает время, когда она должна принести свой плод. Можно сказать, что до тех пор, пока душа не достигла этого момента, она не исполнила своего предназначения. Это может произойти тогда, когда, следуя описанному выше принципу мужского и женского взаимодействия, душа примет на себя женские функции и установит контакт с противоположным агенством. Если в качестве партнера она выберет материальный  мир, то ребенком от этого союза станет материалистический образ жизни, лишающий душу ее духовного наследия. Великое множество людей в мире позволяют себе полюбить материальные предметы, в следствие чего душа нищает и, хотя и представляет собой духовную сущность, она пятнает себя мирскими страстями и порождает материализм, отпрыск не достойный ее высокого положения. Однако Завет Божий возлагает на людей обязанность признать Его Явителя и обратиться к Нему. Вот слова Бахауллы, явленные в молитве и полагающие цель творения:
Я СВИДЕТЕЛЬСТВУЮ, О МОЙ БОЖЕ, ЧТО ТЫ СОТВОРИЛ МЕНЯ, ДАБЫ Я ПОЗНАЛ ТЕБЯ И ПОКЛОНЯЛСЯ ТЕБЕ...(20)
Обращаясь с преданностью к Бахаулле, Явителю Бога в сей день, покоряясь Его воле и возлюбив Его, душа становится плодотворным орудием и достойным восприемником Его Откровения. С помощью установления духовного контакта с оживляющими силами сего Откровения, душа начинает плодоносить и порождает благородный отпрыск - духа веры. Это есть наивысшее и славнейшее предназначение души, цель, ради которой она и была сотворена.
В каждом Цикле Явители Бога наделяли даром веры своих последователей. Христос называл это "вторым рождением". В сей день дитя веры обретает зачатие в душе, когда сердце человеческое зажигается любовью к Бахаулле и убеждается в истинности Его Откровения. И когда становится очевидным, что человек озарен "духом веры", ему необходима также духовная пища, дабы новорожденная вера имела возможность расти. Эта духовная пища есть Слово Божие, явленное в сей день Бахауллой. Перечитывая Его Слова регулярно, каждое утро и вечер, как Он предписал, и покоряясь Его учениям, дух веры шаг за шагом будет возрастать, и верующий станет тверд в вере и счастлив в этой жизни. Если он станет пренебрегать этой жизненной необходимостью, вера его ослабеет, и он может даже вовсе лишиться ее.
Во многих Своих Посланиях Бахаулла превозносит состояние души , наделенной духом веры, и утверждает, что "если бы  это состояние было приоткрыто человечеству, каждый источился бы в своем стремлении достигнуть его".(21)
Касаясь положения души,  искренне признавшей Его, Бахаулла в Послании являет сии слова:
МЫ НЕ СМЕЕМ В СЕЙ ДЕНЬ ПОДНЯТЬ ЗАВЕСУ, СКРЫВАЮЩУЮ ВОЗВЫШЕННОЕ ПОЛОЖЕНИЕ, КОЕГО МОЖЕТ ДОСТИЧЬ ЛЮБОЙ ИЗ ИСТИННО ВЕРУЮЩИХ, ИБО ИНЫЕ НЕ ПЕРЕНЕСУТ РАДОСТЬ, ВЫЗВАННУЮ ПОДОБНЫМ ОТКРОВЕНИЕМ, ОНИ ЛИШАТСЯ ЧУВСТВ ИЛИ УМРУТ...
КЛЯНУСЬ ПРАВОТОЙ ЕДИНОГО БОГА ИСТСННОГО! ОДНО ДЫХАНИЕ ДУШ СИХ БОГАЧЕ ВСЕХ СОКРОВИЩ ЗЕМЛИ. БЛАЖЕН МУЖ, СТЯЖАВШИЙ СИЕ, И ГОРЕ ТЕМ, КТО НЕ ВНЕМЛЕТ.(22)
Столь драгоценна для Бога душа истинно верующего, что, как утверждает Бахаулла в одном из Его Посланий, явленном в честь одного из Афнанов, именно ради Его возлюбленных Бог сотворил небеса и землю и все, что в них есть.
Существует множество Посланий, в которых Бахаулла раскрывает природу души и описывает ее основные черты. Заметным среди них является Послание, открытое в Акке в честь Абдул-Ваххаба, верующего из Кушана в провинции Курасан. На этих страницах мы процитируем часть этого Послания:
А ТЕПЕРЬ О ВОПРОСЕ ТВОЕМ ОТНОСИТЕЛЬНО ДУШИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ И ЖИЗНИ ЕЕ ПОСЛЕ СМЕРТИ. ЗНАЙ ДАСТОВЕРНО, ЧТО ДУША , РАССТАВШИСЬ С ТЕЛОМ, ПРОДОЛЖИТ СВОЕ РАЗВИТИЕ, ПОКА НЕ ДОСТИГНЕТ БОЖЬЕГО ПРИСУТСТВИЯ В ТАКОМ ОБРАЗЕ И СОСТОЯНИИ, НА КОИ НЕ МОГУТ ПОВЛИЯТЬ НИ КРУГОВРАЩЕНИЕ ВЕКОВ И СТОЛЕТИЙ, НИ ПРЕВРАТНОСТИ И СУДЬБЫ ВЕКА СЕГО. И ПРЕБУДЕТ ОНА СТОЛЬКО, СКОЛЬКО ПРЕБУДЕТ ЦАРСТВО БОЖИЕ, ВЛАДЫЧЕСТВО ЕГО, ГОСПОДСТВО И ВЛАСТЬ. ОНА ЯВИТ БОЖЬИ ЗНАМЕНИЯ И СВОЙСТВА ЕГО И ОБНАРУЖИТ БЛАГОВОЛЕНИЕ ЛЮБВИ ЕГО И ЕГО БЛАГОДЕЯНИЯ. ДВИЖЕНИЕ ПЕРА МОЕГО ЗАМИРАЕТ, КОГДА ОНО ПЫТАЕТСЯ ДОСТОЙНО ПРЕДСТАВИТЬ ВЕЛИЧИЕ И СЛАВУ СЕГО ВОЗВЫШЕННОГО СОСТОЯНИЯ. СТОЛЬ ВЕЛИКА ЧЕСТЬ, КОЕЙ ДЕСНИЦА МИЛОСТИ УДОСТОИТ ДУШУ, ЧТО НИ ОДНИ УСТА НЕ ВЫРАЗЯТ ЕЕ ПОДОБАЮЩИМ ОБРАЗОМ И НЕ ОПИШЕТ ЕЕ НИКАКОЙ ЗЕМНОЙ ЯЗЫК.  БЛАГОСЛОВЕННА ДУША, ЧТО В ЧАС РАЗДЕЛЕНИЯ С ТЕЛОМ ОЧИЩЕНА ОТ ТЩЕТНЫХ МЕЧТАНИЙ, ПРИСУЩИХ НАРОДАМ МИРА СЕГО. ТАКАЯ ДУША ЖИВЕТ И ДВИЖЕТСЯ СОГЛАСНО ВОЛЕ СВОЕГО ТВОРЦА И ВСТУПАЕТ ВО ВСЕВЫШНИЙ РАЙ. НЕБЕСНЫЕ ДЕВЫ, ОБИТАТЕЛИ ГОРНИХ ПОКОЕВ, ОКРУЖАТ ЕЕ, И БОЖЬИ ПРОРОКИ ВМЕСТЕ С ИЗБРАННИКАМИ ЕГО БУДУТ ИСКАТЬ ОБЩЕНИЯ С НЕЙ. ДУША СИЯ БУДУТ С НИМИ СВОБОДНО ГОВОРИТЬ И ПОВЕДАЕТ ИМ ОБО ВСЕМ, ЧТО ПРЕТЕРПЕЛА НА ПУТИ БОГА, ГОСПОДА ВСЕХ МИРОВ. ЕСЛИ РССКАЗАТЬ ЧЕЛОВЕКУ, ЧТО УГОТОВАНО ТАКОЙ ДУШЕ В МИРАХ БОГА, ГОСПОДА НЕБЕСНОГО ПРЕСТОЛА И ЗЕМНОГО, ВСЕ СУЩЕСТВО ЕГО МИГОМ ВОСПЛАМЕНИТСЯ ГОРЯЧИМ ЖЕЛАНИЕМ ДОСТИЧЬ СЕГО ВОЗВЫШЕННОГО, ОСВЯЩЕННОГО И БЛИСТАТЕЛЬНОГО СОСТОЯНИЯ... ПРИРОДА ДУШИ ПОСЛЕ СМЕРТИ НЕ ПОДДАЕТСЯ ОПИСАНИЮ, К ТОМУЖЕ НЕ ПОДОБАЕТ И НЕПОЗВОЛИТЕЛЬНО РАСКРЫВАТЬ ВСЮ ЕЕ СУЩНОСТЬ ПЕРЕД ВЗОРОМ ЛЮДЕЙ. ПРОРОКИ И ПОСЛАННИКИ БОЖЬИ ПОСЫЛАЛИСЬ С ЕДИНСТВЕННОЙ ЦЕЛЬЮ - ДАБЫ ВЕСТИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО ПО ПРЯМОЙ СТЕЗЕ ИСТИНЫ. УМЫСЕЛ, ЛЕЖАЩИЙ В ОСНОВЕ ИХ ОТКРОВЕНИЯ, ВСЕГДА ЗАКЛЮЧАЛСЯ В ПРОСВЕТЛЕНИИ ВСЕХ ЧЕЛОВЕКОВ, ДАБЫ В ЧАС СМЕРТИ МОГЛИ ОНИ ПРЕДСТАТЬ В СОВЕРШЕННОЙ ЧИСТОТЕ,  СВЯТОСТИ И ПОЛНОМ ОТРЕШЕНИИ ПЕРЕД ПРЕСТОЛОМ ВСЕВЫШНЕГО. СВЕТ, ИЗЛУЧАЕМЫЙ ТАКИМИ ДУШАМИ, СПОСОБСТВУЕТ РАЗВИТИЮ МИРА И ПРОДВИЖЕНИЮ ВПЕРЕД ЕГО НАРОДОВ. ОНИ ПОДОБНЫ ЗАКВАСКЕ, ЧТО ЗАСТАВЛЯЕТ БРОДИТЬ МИР БЫТИЯ; ОНИ - ЖИВОТВОРЯЩАЯ СИЛА, ЧРЕЗ КОЮ ЯВЛЯЮТСЯ ИСКУССТВА И ЧУДЕСА МИРА СЕГО. БЛАГОДАРЯ ИМ ОБЛАКА ИЗЛИВАЮТ СВОЮ БЛАГОДАТЬ НА ЛЮДЕЙ, И ЗЕМЛЯ РОЖДАЕТ ПЛОДЫ СВОИ. ВСЯКАЯ ВЕЩЬ ИМЕЕТ ПРИЧИНУ, ПОБУДИТЕЛЬНУЮ СИЛУ И ЖИВОТВОРЯЩУЮ ОСНОВУ. ДУШИ СИИ СУТЬ СИМВОЛЫ ОТРЕШЕНИЯ, ДАЮЩИЕ МИРУ БЫТИЯ НЫНЕ И ПРИСНО ТОТ ИЗНАЧАЛЬНЫЙ ТОЛЧОК, ЧТО ПРИВОДИТ ЕГО В ДВИЖЕНИЕ. ВЫШНИЙ МИР ТАКЖЕ ОТЛИЧАЕТСЯ ОТ МИРА СЕГО, КАК СЕЙ МИР НЕПОХОЖ НА ОКРУЖЕНИЕ РЕБЕНКА В ЧРЕВЕ МАТЕРИ. ДОСТИГНУВ БОЖЬЕГО ПРИСУТСТВИЯ, ДУША ПРИОБРЕТАЕТ ОБРАЗ, ПОДОБАЮЩИЙ ЕЕ БЕССМЕРТИЮ И НЕБЕСНОМУ ЖИТЕЛЬСТВУ. ПОДОБНОЕ СУЩЕСТВОВАНИЕ ЕСТЬ  СУЩЕСТВОВАНИЕ ОБУСЛОВЛЕННОЕ И НЕСОВЕРШЕННОЕ, ИБО ЕМУ ПРЕДШЕСТВУЕТ ПРИЧИНА, В ТО ВРЕМЯ КАК СОВЕРШЕННОЕ СУЩЕСТВОВАНИЕ НЕЗАВИСИМО ОТО ВСЕГО. СОВЕРШЕННОЕ СУЩЕСТВОВАНИЕ ВСЕЦЕЛО ОГРАНИЧЕНО ЛИШЬ БОГОМ, ДА ВОЗВЫСИТСЯ СЛАВА ЕГО. БЛАГО ТЕМ,  КТО ПОСТИГАЕТ ПРАВДУ СИЮ.(24)
Богу любо привлекать к себе душу, но существует много барьеров, встающих между человеком и его Творцом. Все они кроются в природе привязанности к материальным, интеллектуальным и духовным вещам, не дающих человеку приблизиться к его Господу. Эти труднопреодолимые препятствия дожны быть устранены до того, как человек может приблизиться к Богу; именно для этой цели во все века посылались Богом на землю Его Посланники.
В одном из Своих Посланий (25) Бахаулла говорит, что существует три барьера между человеком и Богом. Он увещевает верующих преодолеть их, дабы они могли достичь Его Присутствия. Первый барьер есть привязанность к вещам сего мира, второй - привязанность к наградам следующего мира, и третий - привязанностьк Царству Имен.  
 Верующий начинает привяэываться к вещам этого мира, когда он позволяет своим материальным, интеллектуальным и эгоистическим интересам взять верх над интересами Дела Бога. Это вовсе не означает, что он должен пренебрегать своими личными интересами, он скорее должен использовать их для достижения духовных целей, и не позволять земным вещам становиться между ним и Богом. Поскольку привязанность к сему миру является громадным барьером, мешающим человеку исполнить свою роль в Завете Бога, Бахаулла и Абдул-Баха увещевали своих последователей во многих Посланиях отрешиться от земных желаний, обратиться вместо этого к Богу и исполнять Его заповеди.
О СЛУГИ МОИ! ЕСЛИ БЫ ВЫ МОГЛИ ПОСТИЧЬ, КАКИМИ ЧУДЕСАМИ МОЕЙ НЕОБЫЧАЙНОЙ МИЛОСТИ И ЩЕДРОСТИ Я ПОЖЕЛАЛ НАДЕЛИТЬ ВАШИ ДУШИ, ВЫ БЫ ВОИСТИНУ ОТРЕШИЛИСЬ ОТ ВСЕГО СОТВОРЕННОГО И ИСПОЛНИЛИСЬ БЫ ЗНАНИЕМ САМИХ СЕБЯ, - ЗНАНИЕМ, ЧТО ЯВЛЯЕТСЯ ТЕМ ЖЕ, ЧТО И ПОСТИЖЕНИЕ МОЕГО СОБСТВЕННОГО БЫТИЯ. ВЫ СТАЛИ БЫ НЕЗАВИСИМЫ ОТО ВСЕГО, ПОМИМО МЕНЯ, И ПРОНИКЛИ БЫ СВОИМ ВНУТРЕННИМ И ВНЕШНИМ ВЗОРОМ И УЗРЕЛИ БЫ ЯВСТВЕННЫМИ, КАК ОТКРОВЕНИЕ МОЕГО ЛУЧЕЗАРНОГО ИМЕНИ, МОРЯ МОЕЙ ЛЮБЯЩЕЙ БЛАГОДАТИ И ЩЕДРОСТИ, ВЗДЫМАЮЩИЕСЯ ВНУТРИ ВАС. НЕ ПОЗВОЛЯЙТЕ ВАШИМ ПРАЗДНЫМ МЕЧТАНИЯМ, ДУРНЫМ СТРАСТЯМ, НЕИСКРЕННОСТИ И СЛЕПОТЕ СЕРДЕЧНОЙ ЗАТМЕВАТЬ БЛЕСК ИЛИ ПЯТНАТЬ СВЯТОСТЬ СТОЛЬ ВЫСОКОГО ПОЛОЖЕНИЯ. ВЫ ПОДОБНЫ ПТИЦЕ, ЧТО ПАРИТ В ПОЛНУЮ МОЩЬ СВОИХ МОГУЧИХ КРЫЛЬЕВ В НЕОБЪЯТНОСТИ НЕБЕС В ПОЛНОЙ И СОВЕРШЕННОЙ РАДОСТИ ДО ТЕХ ПОР, ПОКА ПОБУЖДАЕМАЯ ГОЛОДОМ, ОНА НЕ ОБРАЩАЕТСЯ К ВОДЕ И ПРАХУ ДОЛЬНЕГО МИРА И, ЗАПУТАВШИСЬ В СИЛКАХ СВОИХ ЖЕЛАНИЙ, НЕ МОЖЕТ БОЛЕЕ ПОДНЯТЬСЯ К ВЫШНИМ ЦАРСТВАМ, СВОЕЙ РОДИНЕ. НЕ В СИЛАХ СТРЯХНУТЬ ТЯЖЕСТЬ ЗАПАЧКАННЫХ КРЫЛЬЕВ, ПТИЦА СИЯ, ДОНЫНЕ ОБИТАТЕЛЬНИЦА НЕБЕС, ВЫНУЖДАЕИА ТЕПЕРЬ СКАТЬ ЖИЛИЩЕ ВО ПРАХЕ. ПОСЕМУ, О СЛУГИ МОИ, НЕ ПЯТНАЙТЕ ВАШИХ КРЫЛЬЕВ ГЛИНОЙ СВОЕНРАВИЯ И СУЕТНЫХ ЖЕЛАНИЙ И НЕ ПАЧКАЙТЕ ИХ ПРАХОМ ЗАВИСТИ И НЕНАВИСТИ, ДАБЫ НЕ ПОВСТРЕЧАТЬ ВАМ ПРЕПЯТСТВИЙ И ВОСПАРИТЬ В НЕБЕСА МОЕГО БОЖЕСТВЕННОГО ЗНАНИЯ.(26)
Эта концепция отрешения от материального часто неправильно понимаема в смысле ухода из этого мира. Многие люди думают, что путь отрешения означает затвор в монастыре, аскетизм или нищенство в полном небрежении личных дел и обязанностей Ничто из вышеперечисленного не соответствует учениям Бахауллы. В Своем втором Послании к Наполеону III Бахаулла, обращаясь к христианским монахам, увещевает их в таких словах:
О СОБРАНИЕ МОНАХОВ! НЕ ЗАТВОРЯЙТЕСЬ В ЦЕРКВАХ И ОБИТЕЛЯХ. ВЫХОДИТЕ ПО МОЕМУ ВЕЛЕНИЮ И ЗАЙМИТЕСЬ ТЕМ, ЧТО ПРИНЕСЕТ ПОЛЬЗУ ДУШАМ ВАШИМ И ДРУГИМ. ТАК ПОВЕЛЕВАЕТ ВАМ ЦАРЬ СУДНОГО ДНЯ. ЗАТВОРИТЕСЬ В ТВЕРДЫНЕ МОЕЙ ЛЮБВИ. ЭТО, ВОИСТИНУ ДОСТОЙНАЯ ОБИТЕЛЬ, БЫЛИ БЫ ВЫ ИЗ ТЕХ, КТО ПОСТИГАЕТ ЭТО. ТОТ, КТО ЗАПИРАЕТСЯ В ДОМЕ, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ПРИЧИСЛЕН К МЕРТВЫМ. ЧЕЛОВЕКУ ПОДОБАЕТ ВЫКАЗЫВАТЬ ТО, ЧТО ПОЙДЕТ НА БЛАГО ВСЕМУ СОТВОРЕННОМУ, А НЕ ПРИНОСЯЩИЙ ПЛОДА ГОДИТСЯ ЛИШЬ В ОГОНЬ. ТАК СОВЕТУЕТ ВАМ ВАШ ГОСПОДЬ, А ОН ВОИСТИНУ ВСЕМОГУЩИЙ, ВСЕЩЕДРЫЙ. ВСТУПАЙТЕ В БРАК, ДАБЫ ПОСЛЕ ВАС ДРУГОЙ ЗАНЯЛ БЫ ВАШЕ МЕСТО. МЫ ЗАПРЕТИЛИ ВАМ ПРЕДАТЕЛЬСТВО, А НЕ ТО, ОТ ЧЕГО ИЗОЙДЕТ ДЫХАНИЕ ВЕРНОСТИ.(27)
Привязанность к сему миру можно обрисовать как все, что становится барьером между Богом и человеком, лишая его близости к своему Творцу. Из Писаний Бахауллы ясно, что Бог сотворил этот мир для человека. Так например в "Сокровенных словах" Бахаулла возглашает:
О СЫН ПРАХА! ВСЕ, ЧТО НИ ЕСТЬ НА НЕБЕ И НА ЗЕМЛЕ ПРЕДНАЗНАЧИЛ Я ДЛЯ ТЕБЯ, ЗА ИСКЛЮЧЕНИЕМ СЕРДЕЦ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ...(28)
Это означает, что мир и все, что в нем есть, сотворен для человека. Богу угодно, чтобы он пользовался его богатствами, мудро и в гармонии с природой эксплуатировал его ресурсы, работал и владел всем добром, которое он может заработать, и наслаждался всеми законными радостями, присущими этой жизни. Но ни на единый миг не должен он позволять мирскому овладеть им и править его сердцем и душой.
В действительности в этом Завете Бахаулла провозгласил работу, исполняемую в духе служения человечеству, как поклонение Богу. Он наложил на человека обязанность работать на благо сего мира и строительства нового мирового порядка на этой планете. И одном из Своих Посланий Бахаулла явил сии возвышенные слова:
ЕСЛИ ЧЕЛОВЕК ПОЖЕЛАЕТ УКРАСИТЬ СЕБЯ УЗОРАМИ ЗЕМЛИ, ОБЛАЧИТЬСЯ В ЕЕ ОДЕЯНИЯ, ЛИБО ВКУСИТЬ ОТ ЕЕ БЛАГ СИЕ НЕ ПРИНЕСЕТ ЕМУ ВРЕДА, ЕСЛИ ОН ТОЛЬКО НЕ ПОЗВОЛИТ НИЧЕМУ ВСТАТЬ МЕЖДУ НИМ И БОГОМ, ИБО ГОСПОДЬ ПОЛОЖИЛ ВСЯКУЮ БЛАГУЮ ВЕЩЬ, СОТВОРЕННУЮ НА НЕБЕ ИЛИ НА ЗЕМЛЕ ДЛЯ ТЕХ ИЗ СВОИХ СЛУГ, КТО ИСКРЕННЕ УВЕРОВАЛ В НЕГО. ВКУШАЙТЕ, О ЛЮДИ, ОТ БЛАГ, ЧТО ВСЕВЫШНИЙ ПРЕДНАЗНАЧИЛ ВАМ, И НЕ ЛИШАЙТЕ СЕБЯ ЕГО ЧУДЕСНЫХ ЩЕДРОТ. ВОЗДАЙТЕ ЕМУ ХВАЛУ И СЛАВУ И БУДЬТЕ ИЗ ТЕХ, КТО ЕСТИННО БЛАГОДАРЕН.(29)
Можно быть богатым и в тоже время отрешенным от материального. Человек может достигнуть этого, если станет жить в согласии с учениями Бога. В одном из Своих Посланий (30)  Бахаулла говорит, что блага этого мира и его прекрасные плоды, - все являются проявлениями атрибутов Бога. Обладание ими не станет причиной привязанности к материальному при условии, что человек не привязывается к нему своими чувствами, и не позволяет себе того, чтобы оно владело им, ибо и мир сей , и все, что в нем, преходящи и подобны тени мимолетной. Он далее объясняет, что одним из смыслов привязанности к этому миру есть привязанность к тем, кто не признал Его и отверг Его Дело.
Для того, чтобы оценить истинный смысл отрешенности давайте исследуем природу человеческого существа. Мы замечаем , что животная природа в человеке делает его эгоистичным. Инстинкт выживания принуждает его искать себе пищу, одежду и кров. Он гонится за комфортом, богатством, благосостоянием и имеет неутолимую страсть собирать все красивые и прятные вещи, что попадаются на его пути. Все это, в сочетании с чувственными, духовными и интеллектуальными стремлениями, направлено на благо его собственного эго. Он хозяин своей жизни, центр, вокруг которого вращается все его материальное добро и ителлектуальные устремления. Однажды он открывает Дело Бога, признает его истину, влюбляется в него, а затем он присовокупляет его, как все прочее, к своей коллекции. Он остается главным действующим лицом, и все его владения , включая Веру, вращаются вокруг него и служат его интересам. Такой человек привязан к благам этого мира, ибо он позволяет своим личным интересам брать верх над интересами Дела и управлять его духовной стороной. Он ставит религию в один ряд с другими своими устремлениями и эгоистично ожидает получить от нее пользу, как ото всего остального своего добра.
С другой стороны истинное отрешение от земного достигается тогда, когда человек делает Дело Бога стержнем своей жизни так, что все его личные и материальные интересы обращаются вокруг его Веры. В этом случае он может получать выгоду из своих материальных владений, не будучи привязанным к ним. И поскольку Дело Бога является главной движущей силой его жизни, он никогда не преступит заповедей Веры. Каждый шаг, делаемый им в обыденной жизни, будет в гармониии с заповедями Бога. Когда человек достигает этого возвышенного состояния, интересы Веры берут верх над его личными интересами. И, когда он поднимается на службу Делу Бога, он готов встретить любые испытания. Такой человек достигает вершин отрешенности.
Отрешение от этого мира часто болезненный процесс и связано с жертвоприношением. Но когда верующий отдает что-то дорогое ему ради Дела Бога, высвобождаются таинственные силы, побуждающие Веру к росту. Отдать свое свободное время, поработать для утверждения Веры на местах, оставить домашние удобства и поехать пионером в чужие страны, пожертвовать состоянием для продвижения дела, быть преследуемым за веру и даже отдать жизнь за нее в конце концов, - все эти жертвы достойны в глазах Бога и без сомнения принесут победу Его Делу, при условии, что привнесенные мотивы чисты и искренни. Это есть основное условие верности и твердости в Завете Бога, - чистота мотивов. Без нее человеческие деяния не приемлемы Господом. Бахаулла свидетельствует этой истине в следующих словах:
О ДЕТИ АДАМА!
СВЯТЫЕ СЛОВА И ЧИСТЫЕ, БОГОУГОДНЫЕ ДЕЛА ВОСХОДЯТ К НЕБЕСАМ СЛАВЫ БОЖЬЕЙ. СТАРАЙТЕСЬ ЖЕ, ДА ОЧИСТЯТСЯ ДЕЛА ВАШИ ОТ ПЫЛИ СЕБЯЛЮБИЯ И ЛИЦЕМЕРИЯ И НАЙДУТ ПРИЕМ ПРЕД ЛИЦЕМ СЛАВНЕЙШЕГО. ИБО БЛИЗОК ЧАС, КОГДА ИСПЫТАТЕЛИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА В ПРИСУТСТВИИ ГОСПОДА БУДУТ ПРИНИМАТЬ ЛИШЬ СУТЬ ДОБРОДЕТЕЛИ И ЧИСТЫЕ, СВЯТЫЕ ДЕЛА. ВОТ СОЛНЦЕ МУДРОСТИ И СОКРОВЕННАГО СМЫСЛА, СВЕТЯЩЕЕ ИЗ УСТ ВОЛИ  БОЖЬЕЙ. БЛАГО ТЕМ, КТО ОБРАЩАЕТСЯ К НЕМУ.(31)   
Относительно второго барьера: мы замечаем в Святых Писаниях, что цель сотворения человека состоит в том, чтобы он познавал Бога. Одна из традиций ислама гласит, что в начале Бог был "Скрытым Сокровищем", но возжелал быть открытым и признанным. Для этой цели он и сотворил человека. А теперь человек обнаружил Бога и обратился к Нему. Возвращаясь к короткой обязательной молитве, Которую Бахаулла явил Своим последователям для прочтения каждый день , мы находим:" Я СВИДЕТЕЛЬСТВУЮ, О МОЙ БОЖЕ, ЧТО ТЫ СОТВОРИЛ МЕНЯ, ДАБЫ Я ПОЗНАЛ ТЕБЯ И ПОКЛОНЯЛСЯ ТЕБЕ..."
Человек сотворен, таким образом, служить его Господу и с чистым сердцем поклоняться Ему в надежде обрести Его благоволение. Цель состоит не в том, чтобы он получал вознаграждение за свои поступки. Человеческие деяния достойны похвалы в глазах Бога тогда, когда они совершаются единственно из любви к Нему и ни по какой другой причине. Этому Бахаулла свидетельствует в Китаб-и-Агдас:" СОБЛЮДАЙТЕ ЗАПОВЕДИ МОИ ИЗ ЛЮБВИ К КРАСОТЕ МОЕЙ."(32) В действительности, когда верующий обращается к Явителю Бога с искренней любовью, он не может не отложить в сторону свои личные интересы. Его притяжение к Явителю таково, что он пожертвует всем ради его Господа и не будет искать каких-либо выгод для себя.
Когда поступки человека мотивируются мыслью того, что он может получить награду в следующем мире, тогда появляется привязанность, и встает барьер между ним и Богом. Смысл отрешенности в том, чтобы делать все только ради Бога и не искать воздаяния.                      
Что касается третьего барьера: в Писаниях Бахауллы содержится много упоминаний о "Царстве имен". Бог в своей сущности превыше каких-либо атрибутов. однако во всех Своих пределах и внутри каждого из Своих миров, духовных и физических, Он являет царство Его атрибутов. Всякая сотворенная вещь являет имена и атрибуты Бога. В мире духовном эти атрибуты явлены с такой интенсивностью, что человеку в этой жизни никогда этого не постичь. Однако в человеческом мире эти атрибуты проявляются внутри "Царства имен" и человек часто привязывается к этим именам.
Во многих Своих Посланиях Бахаулла увещевает Своих последователей не становиться рабами Царства имен. Широко известное исламское речение "Имена исходят с небес" имеет много значений. Вэтом мире каждый из атрибутов Бога облачен каким -либо именем, и каждое такое имя являет характеристики соответствующего атрибута. К примеру, великодушие есть атрибут Бога, который воплощается и в людях. Однако личность, владеющая этим качеством часто начинает гордиться им, и любит, когда ее упоминают, как щедрую и великодушную. Когда его великодушие признается другими людьми, человек счастлив, а если нет, он несчастлив. Это один из видов привязанности к Царству Имен. Хотя  этот пример касается имени "великодушие", тоже самое справедливо в отношении всех имен и атрибутов Бога, проявляемых в человеке. Обыкновенно человек приписывает эти атрибуты самому себе скорее, чем Богу, и использует их для раздувания гордыни. К примеру, ученый человек использует атрибут знания для того, чтобы стать знаменитым, и чувствует себя удовлетворенным и приподнятым, когда его имя широко публикуется. Или же есть люди, чьи сердца прыгают от гордости и удовлетворения, когда их упоминают и восхищаются ими. Это примеры привязанности к Царству Имен.
В настоящее время общество оказывает пагубное влияние на человеческую душу. Вместо того, чтобы побудить ее жить жизнью служения и жертвоприношения, оно в высшей степени подвергнуто конкуренции и учит его гордиться своими достижениями. С раннего детства его учат развивать свое эго и искать превосходства над другими, дабы в конечном итоге достигнуть самовозвышения, успеха и власти.
Откровение Бахауллы нацелено на то , чтобы обратить этот процесс вспять. Душа человеческая должна быть украшена добродетелями смирения и покорности с тем, чтобы она могла отрешиться от Царства Имен.
Абдул-Баха, истинный Пример учений Бахауллы, демонстрировал этот вид отрешения Своими поступками. Никогда в течение всей Своей жизни Он не желал возвеличивания Его имени и не искал популярности. К примеру , Он чрезвычайно не любил фотографироваться. Он говорил:"...сниматься - значит возвеличивать свою личность..." В течение первых нескольких дней пребывания в Лондоне Он отказывался фотографироваться. Однако в результате большого давления со стороны газетных репортеров и настойчивых просьб друзей, желавших иметь Его фотографию, Абдул-Баха согласился, чтобы доставить им удовольствие.
Возвышенные титулы, возложенные на Него Бахауллой, указывают на высокое положение Абдул-Баха. Однако Он никогда не пользовался ими. Вместо этого после Вознесения Бахауллы Он принял титул Абдул - Баха,(Слуга Баха), и побуждал верующих называть Его только этим именем. Честное служение у порога Бахауллы было всем, что Он ценил. Вот некоторые из Его высказываний, где Он описывает с полнейшим смирением реальность Своего положения:
МОЕ ИМЯ АБДУЛ-БАХА. МОЕ ЗВАНИЕ АБДУЛ-БАХА. МОЯ РЕАЛЬНОСТЬ АБДУЛ-БАХА. МОЯ ХВАЛА АБДУЛ-БАХА. ПОКЛОНЕНИЕ БЛАГОСЛОВЕННОМУ СОВЕРШЕНСТВУ - МОЙ ДОСТОХВАЛЬНЫЙ, СИЯЮЩИЙ ВЕНЕЦ, А СЛУЖЕНИЕ ВСЕМУ ЧЕЛОВЕЧЕСТВУ - МОЯ ВЕЧНАЯ РЕЛИГИЯ... НИКАКОГО ДРУГОГО ИМЕНИ, ТИТУЛА, УПОМИНАНИЯ ИЛИ ПОХВАЛЫ НЕ ИМЕЮ И НИКОГДА НЕ БУДУ ИМЕТЬ Я, КРОМЕ АБДУЛ-БАХА. ЭТО МОЕ ГОРЯЧЕЕ ЖЕЛАНИЕ. ЭТО МОЕ ВЕЛИЧАЙШЕЕ СТРЕМЛЕНИЕ. ЭТО МОЯ ВЕЧНАЯ ЖИЗНЬ И СЛАВА. (33)
Одной из отличительных черт, находящегося в самом начале своего развития мирового порядка Бахауллы, является то , что он не привечает эгоистов. Бахаулла возложил властные функции на его институты, местные ли, национальные либо международные, но люди, которые удостоились служить в них, лишены какой-либо власти. В отличие от людей, добившихся в сегодняшнем мире власти и стремящихся к славе и популярности, члены институтов Бахаи могут являть лишь смирение и самоуничижение, если они хотят оставаться верными Бахаулле. Те, кому не удалось из-за незрелости или недостатка веры жить согласно этим меркам, в действительности привязаны к Царству Имен и лишают себя Божьих щедрот в сей век.
Устранить привязанность к Царству Имен может оказаться самой трудной задачей для бахаи и борьба может в дейсвительности продлиться всю жизнь. Как только человек понимает, что его достоинства по сути своей принадлежат не ему, но скорее являют атрибуты Бога, тогда он освобождается от Царства Имен и обретает истинное смирение. На мир бытия такой человек, как тень, отбрасывает божественные совершенства. Это есть высочайшее положение, предназначенное Богом для чело

века. В той степени, в коей верующий преуспеет в отчуждении от себя этих трех форм привязанности, будет он в состоянии исполнить свою роль в Божьем Завете.     
Для достижений сей высокой цели человеку нужно признать положение Бахауллы, как Явителя Бога нынешней эпохи, а затем соблюдать Его заповеди с ясным взором, зрелым умом и молитвенным состоянием. Этого можно достигнуть путем углубления своих знаний о Вере и служения Его Делу. Именно тогда сердце станет восприемником знания Бога и достигнет несомненности в своей Вере. Именно тогда послушание учениям Веры становится чистодсердечным, а человек начинает постигать Божьи заповеди и приходит к пониманию их мудрости, превосходства и необходимости. Тогда его мысли, чаяния, устремления, слова и поступки, - все будут в гармонии с Заветом Бога. И именно тогда его душа приобщится духовных качеств и добродетелей. Это высший итог послушания Завету, который позволит душе развиваться в духовных мирах Бога.

Информация о материале

Просмотров: 1458

Секрет сада

Уинифред Барнум Ньюмен

Эта небольшая книжка  поможет юным читателям понять одну важную истину: мир на земле станет возможным только тогда, когда люди станут относиться друг к другу терпимо, осознав, что существующие между ними различия не повод для вражды, а основа для установления согласия и единства.

Однажды, в не очень давние времена, одна мудрая старая женщина пришла в маленькую деревушку. Деревушка эта приютилась в зеленых складках горы и похожа была на кошку, мирно дремлющую под теплыми лучами солнца.

 Но на самом деле деревня эта не была ни спящей, ни мирной. Люди в ней все время враждовали друг с другом.
Смуглому соседу не нравился белокожий, белокожий терпеть не мог чернокожего. Один кому-то казался слишком толстым, другой — слишком старым. У кого-то были слишком длинные волосы, кто-то вообще был коротышкой.

 Так и продолжалось из года в год. Каждый из жителей деревни не любил другого за то, что тот не был похож на него самого. При этом они так часто ссорились, что у них совсем не оставалось времени для более важных дел. Например, учиться любить и сажать прекрасные сады.
Мудрая старушка понаблюдала за жителями деревни, и ей стало очень грустно. Ей захотелось помочь им. Она пришла на берег серебристого пруда, села и задумалась, вглядываясь в отражение. Наконец она придумала – она вырастит сад.

 Aх, что это был за сад! Там были все цветы, какие только есть на свете. Ирисы и маргаритки, колокольчики и лютики, незабудки и анютины глазки, астры и розы, фиалки и лилии, тюльпаны и львиный зев – словом, столько, что если перечислять их все, это заняло бы целое утро!

 Жителям деревни очень нравился этот сад. Они приходили, чтобы посидеть на старых каменных скамьях и вдохнуть чудесные ароматы. Чтобы просто увидеть сердечную улыбку старой женщины.
Высокие и маленькие, смуглые и желтокожие, черные и белые, толстые и худые — приходили все. Добрая женщина принимала всех и ко всем относилась с одинаковым уважением и любовью.

 Люди и сами не знали, зачем приходят в этот сад. Они только понимали, что здесь могут забыть о своих тревогах, ссорах и каждодневной суете.
Правители деревни приходили тоже. Они наблюдали, как старушка ухаживает за садом. Им казалось, что вырастить такой красивый сад совсем не трудно. Они и не замечали того, как нежно заботится она о каждом цветке, как добра и внимательна она ко всякому, кто приходит к ней.
 
 Зато они заметили, что жители деревни стали прислушиваться к словам мудрой старой женщины. Правителям это не понравилось, и даже испугало. Их испугало, что они утратят свое влияние на людей. Им захотелось сделать так, чтобы люди перестали ходить в тот сад.
Правители собрались на совет и решили, что тоже будут сажать сады. И конечно же, у них сады будут лучше, чем у этой старухи! Тогда люди деревни восхитятся и скажут: “Посмотрите, как мудры наши правители!”, “Пoсмотрите, какие чудесные сады выращивают они!” И никто больше не будет ходить в благо­ухающий сад, посаженный старой женщиной.

 И вот каждый из правителей посадил свой сад. Миссис Токомото посадила нежный жасмин, а индейский вождь посеял васильки, синие, как небо его родного запада. Мистер Казам выбрал золотые тигровые лилии: они напоминали ему огромных зверей его родной земли. Мадам Умгава посадила африканские фиалки. Каждый выбрал только один цветок, который был ближе его сердцу.

 Посадив сады, они стали наблюдать, как растут в них цветы. Но что-то было не так!
Цветы росли очень медленно, и они не были такими веселыми, свежими и ароматными, как цветы старой женщины. Да и правители не становились мудрее.

 Они продолжали жить по-прежнему. Строили заборы вокруг своих садов. Ссорились, спорили, чей сад лучше. Суетились, злились, дразнили и обзывали друг друга. А цветы тем временем совсем перестали расти. Они увядали и умирали.

 Сначала люди в деревне наблюдали за делами своих правителей, но вскоре им стало скучно, и они снова начали навещать старушку.
Правители испугались еще больше. Они издали указ: каждый житель деревни должен посадить сад. “По крайней мере, — думали они, — люди будут заняты и не смогут ходить в гости к этой старухе”.
Но у жителей деревни все получилось точно так же, как и у их правителей. Каждый из них посадил в саду только свои любимые цветы. И между ними тоже начались ссоры из-за садов, и их цветы тоже стали гибнуть.

 И тогда все подумали, что в саду старой женщины заключен какой-то секрет. Правители же все чаще стали собираться на совет. Они садились в круг и чесали в затылках. Они в задумчивости теребили уши. Они мычали, закатывали глаза, изо всех сил стараясь выглядеть мудрыми. Но они так и не могли решить, что им делать.
Что же все-таки делало сад старой женщины таким притягательным? Может быть, она использовала какие-то особые удобрения? Или она просто колдунья? В чем ее секрет?
И вот однажды маленькая девочка, которая очень любила старушку и много времени проводила у нее в саду, пришла к ним и сказала: “А я знаю. Знаю, почему ее сад самый красивый”.

 Правители посмеялись над ее словами. “Она всего лишь ребенок, — говорили они, — что она может знать?”
А девочка, уходя от них, подумала: “Если я хочу помочь, я должна что-то сделать сама. Я покажу им, чему я научилась у моего старшего друга”.

 Она взяла корзинку и стала обходить сады всех жителей деревни, собирая у них оставшиеся от посадки семена. “Глупая девочка, — говорили люди, — что ты сможешь сделать с этими разными семенами? Они совсем не подходят друг другу!”
 
Но девочка, не обращая внимания на смех и недобрые слова, стала спокойно сажать собранные семена. Когда распускался какой-нибудь цветок, она окружала его заботой и любовью. Каждый цветок она подкармливала тем, что ему было необходимо, и давала ему столько воды, сколько нужно.
Те растения, которые любили тень, девочка сажала возле изгороди, защищая их от солнца. А те, которым больше был нужен свет, она оставляла на открытых местах, чтобы они росли здоровыми на теплом солнышке.
Не все растения расцветали сразу. Одни распускались рано, а другие в это время только выглядывали из земли, выталкивая свои нежные зеленые ростки.

 Маленькая девочка понимала, что все цветы разные и у каждого свое время цветения. А еще старая женщина рассказала ей, что для того, чтобы вырастить красивый сад, нужно время, и тот, кто хочет это сделать, должен изо дня в день заботиться о каждом цветке.
Вскоре жители деревни заметили, как хороши ее цветы. И они поняли, что ее сад так прекрасен и так благоухает оттого, что в нем растут разные цветы.

 И вот однажды свежим весенним утром, когда солнце тронуло своими теплыми золотистыми лучами верхушки крыш спящей деревни, легкий ветерок тихонько сбежал по склону горы прямо в девочкин сад, полный распустившихся цветов.

 Он покружил по саду, пошептался с цветами, подхватил их ароматы и унес с собой. Потом прошелестел по деревне, оставив повсюду нежное благоухание.
Один за другим жители деревни просыпались от чудесного аромата. Они выходили из домов, пытаясь понять, откуда он.

 Наконец все они собрались у домика, где жила девочка. Маленькая хозяйка приветливо встретила всех и пригласила войти в сад. Когда они вошли и увидели ее цветы, то сразу поняли, что она разгадала секрет сада мудрой старой женщины!
Старушка тоже была там. Но теперь люди другими глазами смотрели на ту, которая отдала им столько тепла и любви. Наконец-то они услышали ее слова и поняли, что мир придет к ним только тогда, когда они научатся ценить различия между людьми, жить друг с другом в согласии, как цветы в этом саду.

 И теперь в деревне царят мир и согласие. Ее жители сажают новые сады, в которых, на радость всем, цветы самых разных форм и оттенков. Еще они учатся любить друг друга и понимать то, что различия между ними делают жизнь прекраснее и богаче.

 А что же старушка? Она и сейчас ходит по свету и сажает сады.

Информация о материале

Просмотров: 744

В течение 80-х годов вера бахаи приобрела довольно значительную известность среди широкой общественности. Прежде всего это было вызвано тем, что тяжелое положение преследуемой общины Ирана привлекло к себе внимание всего мира. Другими факторами, послужившими росту общественного признания этой веры, стали публикация обращения Всемирного Дома Справедливости к народам мира, озаглавленного «Обещание мира во всем мире», а также повсеместные усилия преданных учителей Веры.

Несмотря на эти успехи, вряд ли можно считать, что Вера Бахаи уже однозначно признана повсюду независимой мировой религией. Многие по-прежнему игнорируют цели, принципы и само существование этой самой молодой из великих религий мира. Даже в научных кругах, несмотря на растущую осведомленность, Веру Бахаи по-прежнему классифицируют в ряде учебных курсов как одно из множества современных религиозных движений, хотя всё большее число компетентных исследователей подтверждают ее независимый статус, верно и объективно отражая ее историю и учение.

Процесс признания Веры Бахаи отчасти обязан своей медленностью тем неверным наблюдениям, которые сделали первые исследователи этой религии. В ранних ссылках на Веру Бахаи она рассматривалась, главным образом, с точки зрения той религиозной и культурной среды, в которой она зародилась, и поэтому ее называли сектой или реформаторским движением в Исламе. Другие, менее честные труды, вышедшие в основном из-под пера представителей духовенства и миссионеров, пытались дискредитировать основателей Веры и ее учение с помощью намеренного искажения одних фактов и замалчивания других.

В восьмидесятые годы XX столетия на свет появились сотни сект, деноминаций, культов, метафизических систем и духовных учений, а также интеллектуальных и оккультных практик. Эти движения столь многочисленны, что их даже объединили под общим названием «нью-эйдж» (т. е. «движения новой эпохи»). Неважно, удачен этот ярлык или нет, но чтобы разобраться, чем именно религия Бахауллы выделяется среди этого океана религиозных и парарелигиозных групп, требуется весьма трезвый взгляд. Эти движения удивительно разнообразны по своим взглядам, верованиям и практикам, и каждая стремится заинтересовать представителей какого-нибудь конкретного участка психологическо-духовного спектра. Некоторые демонстрируют нам, насколько удивительно доверчивыми бывают люди, некоторые  отличаются неприглядной и потому скрываемой «оборотной стороной».

Работа Удо Шефера весьма своевременна, ибо ее цель — помочь читателю разглядеть отличительные черты Веры Бахаи среди нынешнего хаоса духовных течений. Автор видит свою главную задачу в том, чтобы продемонстрировать независимый характер Веры Бахаи как мировой религии, основанной на откровении. Он не пытается проводить сравнения с вышеупомянутыми движениями, потому что вряд ли это можно сделать в рамках подобной статьи. Вместо этого он перечисляет доводы, выдвигаемые в пользу рассмотрения Веры Бахаи как секты (пусть даже исключительно выдающейся), а затем показывает их несостоятельность.

Работа д-ра Шефера предлагает убедительные аргументы в пользу того, что Вера Бахаи достойна именоваться не сектой, а более возвышенным определением — мировая религия. Он подтверждает свой тезис тщательным изучением данных, полученных, в основном, из социологии религий. Он доказывает, что Вера Бахаи не соответствует научным критериям секты. Напротив, она полностью удовлетворяет критериям, выдвигаемым для мировой религии. Этот тезис подтверждается многочисленными документами, а само рассуждение хорошо структурировано и систематично.

Удо Шефера можно считать продолжателем традиций крупных немецких ученых, сделавших большой вклад в изучение религии. Именно они в конце XIX — начале XX века заложили основание Religionswissenschaft, то есть, буквально, «религиоведения», которое позже разделилось на множество более специальных дисциплин — сравнительное религиоведение, исламоведение, изучение иудейской и христианской Библий, исследования Дальнего Востока и теологию. Отцами-основателями этих направлений справедливо считаются Макс Мюллер (Max Müller, которого можно считать отцом сравнительного религиоведения), Теодор Нольдеке (Theodor Nöldeke), Игнац Гольдзихер (Ignaz Goldziher), Юлиус Вельхаузен (Julius Wellhausen), Герман Ольденберг (Hermann Oldenberg), Генрих Циммер (Heinrich Zimmer) и Адольф фон Гарнак (Adolf von Harnack).

Уже на самой ранней стадии развития сравнительного религиоведения, по мере того, как оно становилось известным в англоговорящих странах, значимость этой дисциплины была признана Абдул-Баха, сыном Бахауллы — Основателя Веры Бахаи. В Своем публичном выступлении в Вашингтоне в 1912 г. Он указал на те возможности, которые сравнительное религиоведение открывает для взаимопонимания между религиями — возможности, которые до сих пор остаются во многом нераскрытыми:

Хвала Богу! Вы живете в свободной стране. Вы благословлены учеными, людьми, сведущими в сравнительном религиоведении. Вы понимаете необходимость единства и представляете себе, какой огромный вред приносят предрассудки и суеверия.[1]

Чтобы быть успешной, любая попытка достичь взаимопонимания между религиями должна начинаться с изучения самосознания данной религии (либо религий) — или, по крайней мере, должна учитывать это самосознание в исследовании. Иными словами, одним из первых вопросов, которые надо задать в этом случае, является следующий: «Как данная вера определяет и рассматривает саму себя?» Каждый человек волен оценивать веру окружающих, однако ни один наблюдатель не сможет вынести справедливого суждения, не выяснив сначала мнения участника процесса,— того, кто смотрит на эту веру «изнутри». Статья Удо Шефера гарантирует, что самосознание последователя веры будет принято во внимание.

По мере того, как Вера Бахаи получает все более широкую известность, исследования, подобные этому, будут представлять все большую ценность для тех, кто пытается верно оценить положение Веры Бахаи как полноправного члена сообщества мировых религий.

Джек Мак-Лин

Гатинье, Канада

Информация о материале

Просмотров: 2133

На основе приведенных выше критериев можно попытаться описать Веру Бахаи как секту Ислама: она возникла в исламском культурном контексте и во многом — с точки зрения истории, языка и частично теологии — тесно связана с Исламом. Именно поэтому исламоведы в прошлом часто помещали Веру Бахаи среди исламских сект.

То, что сами бахаи отказываются считать свою веру сектой, само по себе не является достаточным основанием для освобождения ее от этого ярлыка. Основанием для опровержения этой точки зрения является лишь то, что Вера Бахаи не подпадает под указанные выше определения.

По характеру своего учения и теологии Вера Бахаи не является особым течением в рамках Ислама. Она никоим образом не заявляет, что ведет к возрождению Ислама. Напротив, Вера Бахаи утверждает, что она основана на новом откровении от Бога. Это утверждение не позволяет называть Веру Бахаи сектой, так как секта всегда стремится к тому, чтобы ее ассоциировали с материнской религией.

Основой Веры Бахаи и источником ее законов являются произведения Бахауллы, основателя Веры Бахаи. Коран отодвигается в ней на второй план, приобретая, в основном, историческое значение. Считаясь подлинной записью Божественного Откровения, Коран остается для бахаи священной книгой (своего рода «Ветхим Заветом»), однако не служит ни теологическим основанием, ни источником законов. Согласно учению бахаи, эпоха Мухаммада завершилась в 1260 г. хиджры (1844 от Р. Х. ), и в истории человечества началась новая эра. Уже в 1848 г. на съезде в Бадаште собравшиеся там последователи Баба, осознавая статус нового откровения, объявили об отмене мусульманского закона. Таким образом, законы Ислама и неотъемлемые положения ортодоксальной мусульманской веры (а также ее ответвлений) — например, окончательность Откровения Мухаммада, — отвергаются бахаи. Бахаи не считают себя мусульманами и не собираются «возвращаться к основам ислама». Бахаулла, а не Мухаммад, занимает центральное положение в этой религии. Здесь отсутствует реформаторский, обращенный в прошлое взгляд, который считается важным критерием секты. Этот факт давно признается мусульманскими судами, как это видно из нижеследующих примеров.

10 мая 1925 г. религиозный апелляционный суд в местечке Беба в египетской провинции Бени Суеф объявил недействительными три брака, ссылаясь на то, что мужья являются бахаи. В заключении суда объяснялось, что:

…Вера Бахаи является новой религией, совершенно независимой, с собственными верованиями, принципами и законами, которые отличаются от верований, принципов и законов Ислама и совершенно противоречат им. Следовательно, никакой бахаи не может считаться мусульманином и наоборот, точно так же как никакой буддист, брамин или христианин не может считаться мусульманином или viceversa.

Официальный приговор заканчивается такими словами:

Если любой из них [мужей] покается, уверует и признает всё… что Мухаммад, Апостол Божий… принес от Бога … и возвратится под сень Великой Веры Ислама… и подтвердит… что Мухаммад… есть Печать Пророков и Посланников, что вслед за Его религией не будет никакой другой религии, что никакой закон не отменит Его закон, что Коран — последняя из Книг Божиих и Его последнее Откровение для Его Пророков и Его Посланников,.. он будет принят и получит право возобновить свой брачный договор…

В ответ на вопрос о том, могут ли бахаи хоронить своих умерших на мусульманских кладбищах, египетское Министерство юстиции проконсультировалось с муфтием, который написал в своем заявлении от 11 марта 1939 г.:

Сим удостоверяем, что эта община не должна считаться мусульманской, и это доказывается исповедуемыми ею взглядами. Изучение того, что они называют «Законами бахаи о вопросах личного статуса», каковой документ прилагался к делу, предоставляет исчерпывающие доказательства. Всякий из членов ее, который прежде был мусульманином, благодаря вере своей в притязания этой общины отринул Ислам и считается вышедшим из-под сени его, и подпадает под закон касательно вероотступничества, установленный в истинной Исламской Вере. Поскольку данная община не является мусульманской, недопустимо хоронить ее умерших на мусульманских кладбищах — неважно, были они раньше мусульманами или нет.

Неприменимы к Вере Бахаи и остальные критерии религиозной социологии, описывающие секту. В учении бахаи нет ни догматической узости, ни индивидуалистичной обособленности, не говоря уже о враждебности к светской культуре или любой другой разновидности чувства исключительности.

Вера Бахаи — всеобъемлющая религия. Послание Бахауллы направлено ко всему человечеству. Еще Баб, предтеча и провозвестник Бахауллы, призывал народы Запада быть «словно истинные братья в единой и неделимой религии Божией, свободной от различий», выйдя, таким образом, за рамки своего культурного контекста. Бахаулла ставит перед Собой задачу объединить все человечество. Единственным лекарством для нравственно больного общества, способным обеспечить выживание человечества, является духовное и политическое объединение всех народов во всемирную федерацию, опирающуюся на общую веру, свободную от искажений прошлого:

Лучшим лекарством и наимогущественным средством для исцеления всего мира Господь избрал союз всех народов в одном общем Деле, в единой Вере… Благополучие рода людского, его мир и безопасность недостижимы до тех пор, пока прочно не утвердится его единство.

Центральные положения Веры Бахаи — это принцип любви ко всему человечеству и создание мировоззрения, удовлетворяющего интересы всей планеты:

Тот воистину достоин называться человеком, кто ныне посвятил себя служению всему роду людскому. Величайший речет: Блажен и счастлив тот, кто поднимается, дабы содействовать высшему благу народов и племен земли. И еще Он возвещает: Не тот должен гордиться, кто любит свою страну, а тот, кто любит весь мир. Земля — единая страна, и человечество — ее граждане.

Речение Божие есть светильник, свет коего заключен в словах: Вы — плоды одного дерева и листья одной ветви. Относитесь друг к другу с величайшей любовью и кротостью, дружелюбием и товариществом… Свет единства столь могуществен, что способен озарить всю землю.

Таким образом, религия бахаи является всемирной по своему характеру. Традиционные религии, такие как Буддизм, Христианство и Ислам, являются всемирными, поскольку обращаются ко всему человечеству в целом — с точки зрения этих религий, весь мир должен быть перестроен согласно посланию Бога. Этот универсализм еще более отчетливо выражен в послании Бахауллы, где содержится ясный призыв к политическому и духовному единению человечества и дается модель структуры общества, способного осуществить это единство.

Следующая особенность, плохо согласующаяся с образом секты,— это пристальное внимание, которое Вера Бахаи уделяет состоянию светского общества. Забота только о собственном спасении и слепота в отношении нужд мирового социума — тот самый эгоизм, который побудил Карла Маркса к столь суровой критике религии — осуждается в учении бахаи. Божественное послание объемлет все стороны человеческой жизни. Намерение Бога — спасти всё общество, а не только отдельных его членов.

Конечно, послание Бахауллы, как и любое другое Божественное откровение, является, в первую очередь, руководством для личности. Это та самая извечная стезя, в начале каждой эпохи очищаемая от наслоений и препятствий прошлого, идя по которой, человек может достичь просвещения и духовно возродиться — то есть приблизиться к Богу. Однако откровение Бахауллы не ограничивается только этим «вертикальным» измерением. Вера Бахаи — не просто «вероисповедание»; это религия во всеобъемлющем смысле, поскольку у нее есть также и «горизонтальный» аспект, «политическое» измерение.

Согласно Бахаулле, как личность, так и человечество в целом нуждаются в просвещении и руководстве со стороны Богоявлений. Эти два измерения объясняются в следующем отрывке из писаний Бахауллы:

Бог посылает Своих Пророков людям с двоякой целью: во-первых, дабы вызволить детей человеческих из тьмы невежества и направить их к свету подлинного понимания; во-вторых — обеспечить человечеству мир и покой и подать все средства, коими они могут быть установлены.

Бахаулла подчеркивает важнейшую и необходимую роль, которую играет религия в обществе, устанавливая закон и порядок: «Воистину, религия есть главное орудие установления порядка в мире и спокойствия среди народов его» «Религия, поистине, есть лучезарный свет и несокрушимая твердыня защиты и процветания народов мира…» Бахаулла заложил основание нового мирового порядка, в котором все народы будут жить в мире и справедливости, объединенные общей верой в Бога и Его откровение. Он пришел, чтобы установить обещанное Царство Божие на земле: «Установление мира и единства во всем мире представляет собой установление Царства Божьего на земле, окончательный триумф добра над злом, который описывался религиями прошлого в символических терминах». Это Царство будет мировым порядком, организованным на основе явленного закона Божьего, и объемлющим все человечество. Плодом его будет «Величайший Мир». Установить этот мировой порядок — желание Бога. Однако Царство Божие наступит не просто по мановению Божьего перста, вдруг, волшебным и сверхъестественным образом, как это представляют христианские ортодоксы, буквально трактующие Библию. Оно наступит благодаря активному участию человечества в историческом процессе радикального преобразования каждой отдельной личности и всего человеческого рода.

Такой взгляд отличает бахаи от приверженцев тех христианских сект, которые подчеркивают необходимость паросии [Parousia] и наступления Царства Божьего, наивно и трепетно ожидая чудесного события в видимом небе — возвращения Христа, по пришествии Которого спасенные удостоятся награды и заживут вместе в состоянии блаженства.

В связи с этим мы замечаем еще одно впечатляющее отличие между главными теологическим положениями Веры Бахаи и предыдущих религий: тогда как религии прошлого и все их секты по-прежнему ожидают наступления эсхатологических событий, предсказанных в их Святых Писаниях, для бахаи эсхатологические события всех мировых религий уже исполнились. Христианские секты ожидают Второго Пришествия Христа, мусульмане — наступления «Часа» и «Великого Провозглашения», тогда как бахаи считают, что эти события исполнились с приходом Бахауллы, ознаменовавшим наступление Царства Божьего.

Еще одна черта секты — уход от мира и изоляция от общества, с вытекающим отсюда неприятием светскости, — столь же чужда Вере Бахаи. Учение Бахауллы отчетливо призывает позитивно относиться к миру и человеческой цивилизации. Конечно, Бахаулла, как и все Пророки прошлого, указывает на суетность мира сего и тленность всех дел человеческих и земных богатств. Краткость жизни и преходящий характер мирских вещей часто упоминаются в Его Писаниях. Однако эти утверждения нельзя интерпретировать как эскапистскую отрешенность от мира. Аскетизм и уход от мира однозначно осуждаются: «Вкушайте, о люди, от благих вещей, разрешенных вам Богом, и не лишайте себя дивных благодеяний Его». Такой позитивный подход к культуре ясно подтверждается тем, что Вера Бахаи рассматривает поступательное развитие человеческой цивилизации как результат созидательного импульса, приносимого Божественными Откровениями. Развитие человеческой культуры тесно связано с религией: «Все люди сотворены для того, чтобы двигать вперед вечно развивающуюся цивилизацию».

Неиндивидуалистичный характер Веры Бахаи проявляется в том, что притязания отдельных личностей, якобы вдохновленных свыше, полностью отвергаются. Основой общины являются юридически установленные нормы и институты. Правом принятия решений и духовным авторитетом облечены только эти конституционные органы. Харизматические личности и спонтанное вдохновение занимают подчиненное положение. Харизма Божественного руководства — атрибут, присущий только введенным Бахауллой институтам, которые демократически избираются общиной верующих; личности, входящие в эти институты, не обладают никакой властью.

Кроме того, община бахаи не рассматривает себя как элитарную группу. Каждый верующий должен жить согласно учениям и заповедям Бахауллы, приобретать духовные добродетели, ориентироваться на императивы новой этики, заниматься самопознанием и стремиться к совершенству. Однако для вступления в общину не требуется обладать каким-то предварительным уровнем совершенства. Никто не должен отчитываться в своей прошлой жизни, никто, кроме Бога, не имеет права выносить суждения о моральном уровне конкретного человека. То, что бахаи считают признание Бахауллы и Его Послания важными для спасения, не является чем-то уникальным и не свидетельствует об элитарном высокомерии. В других религиях вера также является необходимой предпосылкой спасения. Согласно католическому учению, спастись могут только члены католической общины, те, кто состоит в Церкви и поэтому принадлежит к мистическому Corpus Christi. Бахаи не получает билета в Царствие Небесное только потому, что он уверовал, и никто не гарантирует ему, что он избегнет Суда, который, как объявил Бахаулла, вершится над человечеством.

Остается еще принцип свободы выбора, который социологи рассматривают как атрибут секты. Однако действительно ли это так? Применим ли этот принцип к общине бахаи? И если да, является ли это достаточным основанием для определения этой общины как «секты»? Такая точка зрения на принцип свободного выбора демонстрирует факт, отмеченный в начале статьи — что типология религиозной социологии создавалась на примере западной формы христианской религии, где существует дихотомия «церкви» и «секты». Эту дихотомию редко когда удается перенести на другие религиозные общины, не подпадающие под эту альтернативу уже потому, что их юридическая структура не соответствует христианской модели.

Иудаизм, например, отчетливо демонстрирует, что принуждение или свобода выбора не имеют отношения к вопросу о критериях секты. Ребенок матери-иудейки является иудеем с рождения. Однако это верно и в отношении иудейских сект. Если считать, что свобода выбора является непременным атрибутом секты, тогда получится, что в иудаизме вообще нет сект, поскольку все направления иудаизма, даже самые радикальные хасидские группы, признают иудеем всякого, кто имеет мать-иудейку.

И в христианстве, как указал Густав Меншинг [Gustav Mensching], человек не принадлежит к церковной организации с момента рождения — он вступает в нее в результате крещения, которое дарует character indelebilis и которое, согласно каноническому закону, раз и навсегда вводит человека в Церковь. Принудительный характер крещения очевиден только при крещении младенцев — конечно, если игнорировать тот факт, что, согласно церковному закону, выйти из церкви невозможно. Обращение в христианство, то есть решение о принятии крещения в зрелом возрасте, осуществляется как акт свободного выбора. В первые годы Христианства, а также и сегодня в тех местах, где Христианство расширяется и в него всё еще вступают новообращенные, крещение совершалось и совершается в результате акта проявления свободной воли. Таким образом, при определенных условиях принцип свободы выбора применим и к церкви. Принцип принудительного членства в результате крещения в младенчестве преобладает только там, где христианство укоренилось уже очень глубоко и передается из поколения в поколение.

Видимо, религиозные социологи посчитали, что именно такое положение вещей является обычным, и определили свои критерии соответствующим образом. Недавно наметилась тенденция — по крайней мере, в немецких протестантских церквях, — считать крещение младенцев и взрослых одинаковым по статусу. Всё это показывает, что не стоит слишком полагаться на принцип свободы выбора как на критерий различения «секты» и «церкви»; как ясно указывает Иоахим Вах [Joachim Wach], «он не слишком-то помогает».

Бахаи не принадлежат к общине бахаи от рождения. Человек становится бахаи, принимая Послание Бахауллы, — неважно, происходит это в результате личного поиска или родительского воспитания. Нет никакого посвящения, никакого ритуала, которому кто-то может быть подвергнут бессознательно или без предварительного согласия. Бахаи становятся сознательно, в результате личного выбора. Принцип бахаи, предписывающий индивидуальный, независимый поиск истины, исключает возможность принуждения — в какой бы то ни было форме — к членству в общине Бахауллы. Если кто-то станет утверждать на основании этого критерия, что Вера Бахаи — секта, тогда придется назвать сектой, например, весь Ислам, поскольку там ситуация с данным критерием обстоит примерно так же.

Информация о материале

Просмотров: 803

Удо Шефер

Реакция современного общества на религиозные вопросы удивительно противоречива. С одной стороны, наше общество проникнуто духом Просвещения — мы стали людьми светскими и безразличными к религии. Традиционные религии потеряли свою энергию, и яркой чертой современной истории, как верно подметил Ницше, стал исход народных масс из религии. С другой стороны, Просвещение, вместе с наукой и технологией, привело к падению нравов, отчуждению между людьми и чувству бессмысленности бытия, породив у многих тоску по духовным ценностям, по религиозным формам и символам. Вопрос религии давно уже привлекает внимание тех, кто размышляет об альтернативном обществе. Многие молодые люди рассматривают укоренившиеся и организованные формы религии как неудовлетворительные и отягощенные историческими наслоениями. Их внимание устремлено к новым обещаниям спасения, которых сейчас раздается великое множество. Зачастую именно самые странные и причудливые формы религиозного поклонения наиболее быстро привлекают новых последователей, а потом так же быстро выходят из моды. Начиная с трагедии  Джонстауна в Гайане, общепризнанным стал тот факт, что имя религии все чаще используется для маскировки материальных устремлений и извращается на потребу низменным целям, и данное явление стало предметом научных исследований.

Для случайного наблюдателя Вера Бахаи может показаться просто одним из таких «новых путей к спасению». Действительно, Вера Бахаи является альтернативой устоявшимся формам религии, однако она явно отличается от тех модных увлечений, которые появляются каждый год в ответ на эфемерные «духовные» запросы людей. История религии Бахаи восходит к середине XIX века. Из страны своего рождения, Ирана, она распространилась почти во все страны мира, прочно укоренившись там. В самом Иране бахаи являются крупнейшим религиозным меньшинством. Хотя численность их на Западе пока относительно невелика, бахаи часто упоминаются в западной прессе, особенно в последнее время, в связи с жестокими преследованиями, которым это религиозное меньшинство подвергается со стороны правительства Исламской Республики Иран. В этих отчетах Вера Бахаи обычно упоминается как религия, однако иногда также и как секта.

Бахаи утверждают, что их вера основана на откровении и что их религия была создана Богом через посредство Своего Посланника Бахауллы. То, что Вера Бахаи — самостоятельная религия, а не секта, можно доказать с точки зрения религиоведения (religionswissenschaftliche Begründung), однако это потребует некоторого времени. Ответ на этот вопрос требует обращения к самым основополагающим концепциям теологии и религиоведения.

Информация о материале

Просмотров: 885

Хотя прежде религия бахаи часто называлась в научных трудах сектой, в последнее время о ней всё чаще начинают говорить как о независимой религии, что соответствует представлению Веры Бахаи о самой себе. Герхард Розенкранц, протестантский теолог и религиовед, в своей книге, написанной в 1949 г., однозначно заявил, — несмотря на личное критическое отношение к Вере Бахаи, — что она «с религиозно-исторической точки зрения на своей ранней стадии была подлинно пророческим движением», «новой религией», выросшей из Ислама. Розенкранц подчеркивает, что «в лице Бахаизма мы сталкиваемся не с очередной современной псевдорелигией, которых так много на Западе, но с истинно своеобразным религиозным движением». В Enciclopedia Cattolica, опубликованной Ватиканом, Алессандро Баусани [Alessandro Bausani] описывает религию Баби (в статье Babismo) как «nuova religione», тогда как Вера Бахаи названа «religione sviluppatasi dal Babismo». Рудольф Йокель [Rudolph Jockel] и Иоахим Вах [Joachim Wach] пришли к такому же заключению. Даже Курт Хуттен [Kurt Hutten], бывший глава штутгартского Evangelische Zentralstelle für Weltanschauungsfragen [Протестантский Центр по идеологическим вопросам] рассматривает в своей книге Веру Бахаи как религию, а не как секту, хотя в остальном настроен весьма критически. Известный ученый Хельмут фон Глазенап [Helmut von Glasenapp], ныне покойный, еще в 1957 г. говорил о Вере Бахаи как о религии, а не как о секте; он оставил нам следующее авторитетное свидетельство в письме, датированном 3 октября 1961 г.:

Действительно, религия бахаи имеет свои корни в Исламе, однако она представляет собой независимую форму поклонения Богу, а не исламскую секту. А иначе пришлось бы считать Христианство иудейской сектой, на том основании, что оно выросло из Иудаизма. 

В своем письме от 10 октября 1961 г. Герхард Розенкранц [Gerhard Rosenkranz] вновь разъяснил свою выраженную ранее позицию:

В современной истории религии Бахаизм выступает в качестве примера того, каким образом в рамках существующей мировой религии — в данном случае Ислама — может возникнуть движение, которое не только претендует на то, что является мировой религией, но и обладает всеми религиозно-феноменологическими характеристиками таковой… Самым ярким достижением Бахауллы было то, что ему удалось выделить основные элементы независимой религии, являвшейся таковой уже во времена Баба. Он смог разорвать связь этих элементов с верой шиитов и построил на их основе здание религии бахаи, притязающей на то, что она является завершением всех прочих религий и в действительности превосходит их. На основе этого притязания, позволяющего ему объять, а не отвергнуть другие религии, Бахаизм следует считать ничем иным, как самодостаточной религией.

Протестантский теолог Фридрих Гейлер [Friedrich Heiler] также считал Веру Бахаи религией:

…Бахаулла — создатель новой религии. С одной стороны, положение [Веры Бахаи] по отношению к Исламу сравнимо с отношениями, которые существуют между Исламом, Иудаизмом и Христианством. Относить религию бахаи к исламским сектам или течениям столь же неуместно, как называть Ислам иудейской либо христианской сектой. Уже тот факт, что Бахаулла, как носитель последнего по времени и высочайшего откровения, занимает положение, которое в Исламе отведено Мухаммаду, ясно указывает на независимость религии бахаи от Ислама… Поэтому как исторический феномен религия бахаи имеет тот же статус, что и другие универсальные религии: Индуизм, Буддизм, Иудаизм, Ислам, Сикхизм и Христианство.

С тех пор эта точка зрения получила всеобщее признание. Райнер Флаше [Rainer Flasche] считает, что религия бахаи опирается на самодостаточное откровение [eigenstдndige Offenbarungsreligion]. Эрнст Дамманн [Ernst Dammann] приводит в качестве критериев независимого характера религиозной общины толкование классических текстов, наличие нового Писания и самоинтерпретацию общины [Selbstverstдndnis der Gemeinschaft]. Вера Бахаи удовлетворяет этим требованиям. У нее есть свое собственное Писание — произведения Бахауллы; она толкует Святые Писания, в частности, Ветхий и Новый Завет и Коран, в свете прихода Бахауллы, Который рассматривается как исполнение обетований предыдущих религий; кроме того, согласно ее теологическим взглядам, она является новым посланием о спасении от Бога человечеству.

Карстен Кольпе [Carsten Colpe] называет религию бахаи «мировой религией». Петер Мейнхольд [Peter Meinhold] придерживается аналогичного взгляда. Обосновывая использование данного термина, он обращается к следующим критериям: рассматриваемая религия должна сама выдвигать притязание на всемирную миссию; в ее представление о самой себе должна входить современная идея о всемирном единстве; она должна задаваться вопросом о том, какую роль она должна сыграть в разрешении мировых проблем; наконец, данная религия должна как-то осознавать множественность религий и «разрешать этот вопрос так, чтобы это согласовывалось с сегодняшним всемирным сознанием».

Религия бахаи удовлетворяет всем этим критериям. Универсальная природа Веры Бахаи уже обсуждалась выше. В Вере Бахаи существует объяснение множественности религий. Досадное соперничество между конкурирующими притязаниями на истину теряет свою остроту, если, как учит Бахаулла, рассматривать разные религии как проявления поступательного, циклически повторяющегося и по существу неделимого Божественного Откровения, в рамках которого свет Божий предстает каждый раз в таком виде, который соответствует конкретным культурным обстоятельствам в данное время, уровню духовного развития общества и возможностям понимания людей: «Будь уверен, что в каждую Эпоху свет Божественного Откровения ниспосылается людям соразмерно их духовным способностям». «Всякий век требует новой меры Божьего света. Всякое Божественное Откровение ниспосылалось в соответствии с обстоятельствами века, когда являлось оно». «Не может быть никакого сомнения, что народы земли, к какой бы расе или вере они ни принадлежали, черпают вдохновение из одного небесного Источника и служат одному Богу. Различие между заповедями, коим они следуют, объясняется меняющимися требованиями и нуждами эпох, когда они были явлены».

То, что разнообразие учений и форм богослужения явным образом противоречит глубинному единству религий, объясняется разными духовными, культурными и общественными условиями, в которых формировалась та или иная религия, а также центробежными тенденциями, проявлявшимися во всех религиях в истории человечества, последствия которых нельзя было исправить идущими от людей попытками реформации. Авраам, Моисей, Кришна, Будда, Зороастр, Христос и Мухаммад суть «Посланники Божии», освещавшие этот мир Своим светом. Каждая из религий сыграла свою роль в истории спасения — более того, сама история религий есть история спасения. Чтобы удалить барьеры между религиями, одной только доброй воли недостаточно. Атмосфера конкурирующих притязаний на исключительность и окончательность не способствует подлинному диалогу и сотрудничеству между различными мировыми религиями. Необходимой предпосылкой такого диалога является взаимное признание их равного статуса и положения. Интерпретация процесса последовательного появления мировых религий, предлагаемая Верой Бахаи, вполне может обеспечить основу для примирения различных догм, противоречия между которыми так долго разделяли человечество и разжигали ненависть, конфликты и войны, неся с собой бесчисленные страдания. Бахаулла объявил Своим последователям:

Каждым без исключения стихом, что открывает Перо Всевышнего, отпираются и распахиваются пред лицом людей врата любви и единения. Недавно Мы возвестили, и Слово Наше истинно: «Общайтесь с людьми любого вероисповедания в духе дружбы и братства». Ныне, чрез откровение сих слов, всё, что побуждало сынов человеческих избегать друг друга и вызывало среди них расколы и разделения, отменяется и предается забвению. С небес Божьей Воли, дабы облагородить мир бытия и возвысить умы и души человеческие, ниспослано то, что является самым действенным орудием воспитания всего рода людского.

Поскольку Послание Бахауллы обращено ко всему человечеству, миссия бахаи объемлет весь мир. Сейчас идет всего лишь 145 г. по летоисчислению бахаи; тем не менее, бахаи уже смогли создать значительные общины практически во всех странах земли. Бахаи проживают в 112 тыс. населенных пунктах по всему земному шару; создано более 36 тыс. местных общин и 148 национальных органов (называемых Национальными Духовными Собраниями). Ярким подтверждением универсального характера Веры Бахаи служит тот факт, что Всемирный Дом Справедливости — орган, предписанный Самим Бахауллой и избираемый каждые пять лет членами Национальных Духовных Собраний — управляет делами бахаи во всем мире. Его резиденция находится в городе Хайфа, Израиль. Таким образом, вполне справедливо будет назвать Веру Бахаи мировой религией.

Этот факт не прошел мимо внимания современных энциклопедий. В протестантской Theologische Realenzyklopдdie Ферейдун Вахман [Fereydun Vahman] опроверг, опираясь на убедительные аргументы, правомерность отнесения Веры Бахаи к «сектам», и заявил:

Бахаизм следует ставить наравне с главными религиями мира. Если говорить в исторических терминах, то он является самой недавней из пророческих религий. В свете того факта, что Бахаизм обращается ко всему человечеству и закрепился в большинстве стран мира, его уже сейчас можно считать мировой религией.

Информация о материале

Просмотров: 770

Религиозная социология определила критерии, на основе которых можно отличить секту от других типов религиозных общин, например, от церквей и культов. Следует помнить, однако, что данный терминологический аппарат создавался в контексте западного христианства. То, что термин «секта» социологически определяется на основе противопоставления идеализированных понятий «секты» и «церкви», ярко показывает, насколько это определение обусловлено западно-христианской точкой зрения.

Межкультурный перенос этой концепции связан с определенными проблемами. Терминологически некорректно применять название «церковь» к организованным нехристианским общинам, поскольку как на уровне доктрин, так и на уровне юридических основа церкви ее центральной фигурой является личность Иисуса Христа: Ubi Christus ibi ecclesia. Опустить определение «христианская» здесь невозможно, поскольку оно является основополагающим для концепции данного религиозного института. Следовательно, называть юридически организованную всемирную общину бахаи «бахайской церковью» или говорить о ее «оцерковливании» [Verkirchlichung] означало бы смешивать термины, не говоря уже о том, что община Бахауллы, хотя она и основана на религиозной вере и одновременно является юридически организованным институтом, фундаментально отличается по своей природе и структуре от религиозных образований в форме церкви.

Неотъемлемым атрибутом церкви является функция совершения таинств [Anstaltscharakter]: согласно внутренним представлениям церкви, она является распорядителем обрядовой благодати [sakramentale Gnadenanstalt]. Таинства в этой организации являются важнейшим инструментом передачи благодати. Церковь считает, что она объективно обладает сокровищницей благодати, которую затем распределяют ее официальные представители — священники. Таким образом, священничество — неотъемлемая часть церкви. В передаче Слова и совершении Таинств состоит сам смысл «церковности»: «Там, где есть Слово и Таинство — там и Церковь». Община бахаи передает Слово, однако в ней нет никаких таинств; нет здесь и никакой объективной «передачи благодати», и, как следствие, никакого священничества. Община бахаи не является мистическим «распорядителем благодати».

Таким образом, принимая во внимание исторические ассоциации, следует весьма осторожно применять критерии «секты», установленные религиозной социологией. В этой связи стоит упомянуть предложение Иоахима Маттеса [Joachim Matthes] о том, что «следует избегать любых конкретных религиозно-социологических терминов», поскольку «религиозная социология возможна только как социология Христианства». Кроме того, Иоахим Вах [Joachim Wach] подчеркивает, что в действительности три существующие типа христианской общины — церковная организация, деноминация и секта — «не всегда существуют как абсолютно чистые типы». Тем не менее, термину «секта» нет альтернативы, и поэтому невозможно избежать его использования при религиоведческой классификации [relegionswissenschaftliche Begründung].

Следует отметить еще один факт: непредвзятая и осмысленная оценка статуса религиозной общины невозможна без учета ее теологического наполнения и теологической самоинтерпретации. Под последней понимается не социологическая самоинтерпретация, но скорее религиозное самосознание, внутреннее понимание [Verstehen] собственного учения общины. Само по себе притязание религиозной группы на принадлежность к какой-то категории (церкви, деноминации или секте) не имеет значения; значение имеют непосредственно происхождение и цели данной общины. Главное — это относит ли себя религиозная община к той религии, из которой она вышла, притязает ли на то, что возникла как реформаторское движение, стремящееся вернуться к истинному, неискаженному учению породившего ее религиозного института, или же, напротив, претендует на новое откровение от Бога, заключающее извечный завет с Ним на новых условиях, — и, тем самым, разрезает пуповину, связывающую ее с «материнской религией». Естественно, что притязание на абсолютную истину не стоит принимать во внимание. Решение этого вопроса выходит за рамки научного исследования.

Из последнего замечания явствует, что простое описание социологической структуры и внешних аспектов религиозной общины вряд ли может оказаться полезным. Такой подход упускает из виду тот факт, что религиозная община — больше, чем просто сумма эмпирически наблюдаемых черт. Этот факт тем более важен для молодых религий, о чьей подлинной сущности, как правило, сложно судить по их структуре. То, что «когнитивные меньшинства» — иными словами, небольшие общины — часто кажутся непосвященным «сектоподобными», вряд ли может что-то сказать об их истинной природе.

Информация о материале

Просмотров: 999

Стремление к обособленности

Самым очевидным критерием секты является ее стремление к обособленности, «характеризующее ее принадлежность к религиозному сообществу и его догматическим основам». Секты возможны только как элемент закрытой системы. Есть иудейские, христианские, исламские и буддийские секты, но не бывает сект самих по себе [Sekte an sich]. Уже по одной этой причине невозможно применить понятие секты к тем религиозным общинам, которые рассматривают себя в качестве самодостаточных и независимых систем, а не как варианты уже существующих основных религий. Буддизм — это не секта Индуизма, несмотря на то, что Буддизм развился из этой религии. Также и Христианство не является сектой Иудаизма. И Буддизм, и Христианство имеют свое собственное ядро. Впрочем, стремление к обособленности само по себе еще не является достаточным основанием для применения термина «секта». Так, неправомерно называть «сектой» те явления, которые правильнее определять как «культы» — в эту категорию попадает большинство псевдорелигиозных общин, упомянутых выше.

Главное побуждение – реформирование

Основная побудительная мотивация секты — реформирование. Ее взгляд устремлен назад, в прошлое, к основам того целого, от которого она откололась, к чистому учению раннего периода, к истоку Откровения. Каждая христианская секта полагает, что именно она представляет истинный, чистый, живой дух христианства. Каждая исламская секта притязает на то, что именно она указывает путь к чистой вере первых дней Ислама, к вере, еще не загрязненной человеческими привнесениями. Христианские адвентисты, Свидетели Иеговы, баптисты — все апеллируют к Новому Завету, точно так же, как Коран является основой веры для исмаилитов, ваххабитов и прочих исламских сект.

Особое внимание к частным элементам веры

Общей чертой всех сект является то, что они возвышают некие элементы веры до положения центральных. Эти элементы уже существовали в данной религии, однако община ими пренебрегала, — например, это могут быть исцеление, пробуждение или эсхатологические аспекты.

Таким образом, христианские секты имеют одну общую черту — они выделяют какие-то части Евангелия и аспекты веры, которыми, вероятно, церковь пренебрегала ранее, и, как правило, делают эту частную сторону учения центральным принципом своей общины.

Очевидным результатом такого сдвига приоритетов становятся односторонность и узость мышления: «Таким образом, особенностью секты, контрастирующей с универсализмом основной общины, становится какая-то определенная мономания».

Суровость этики

Еще одной характеристикой секты является суровость ее этических норм, которая проявляется, прежде всего, в уходе от мира и отвержении светской цивилизации: «Секта аскетично обращается к миру спиной». Ее тенденция — «радикальное отвержение социума и демонстрация этого отвержения через затворничество или активные протесты», тогда как массовая организация «всегда связана с миром». Осуждение «чужаков» может основываться на «интеллектуальных или моральных критериях (неспособность или нежелание увидеть или признать истину, «мирской» характер и т. д. ). Это выражается в более или менее определенных правилах, запретах и табу». Таким образом, сектантская община функционирует как «сито, на котором достойные отделяются от недостойных». Такие группы характеризуются «жесткой замкнутостью». Макс Вебер [Max Weber] напоминает о характерной элитарной замкнутости examen rigorosum, когда предыдущий образ жизни посвящаемого подвергается пристальному разбору, а остальные члены начинают следить за каждым его шагом и выступают с увещеваниями. Мирские виды деятельности — театр, кино и танцы — часто осуждаются. Такая поведенческая жесткость вырабатывает чувство принадлежности к элитарному меньшинству, которое, обладая Истиной, защищено от надвигающегося Последнего Суда.

Свобода выбора

Принцип свободного выбора, по сравнению с принудительным характером церкви, часто рассматривается как еще один признак секты. Этот принцип почти всегда упоминается среди критериев, рассматриваемых в упражнениях на типологию. Например, баптисты требуют от своих членов креститься в зрелом возрасте, поскольку от них требуется осознанное согласие. Человек не принадлежит к такой организации от рождения. Община, которую человек выбирает свободно, противопоставляется принудительной церкви, к которой человек принадлежит от рождения.

Исключительность

Элитарная исключительность и культурная самоизоляция секты подразумевают недостаток универсализма. «Секта является группой, сама природа и цель которой противоречат универсализму».

Харизматические лидеры

Еще одна черта внутреннего устройства секты — харизматические лидеры. Власть в ней значительно чаще, чем это бывает в юридически оформленных религиозных институтах, дается благодаря личным «духовным дарам» [pneumatic gifts] и признанию «духовной силы» — иными словами, основывается на личной харизме, на «вдохновении свыше», «даре пророчества». Лидеры такой общины выявляются в результате особого псевдопророческого вдохновения, будто бы нисходящего на людей со Святым Духом. Основанием ее является не правление закона, но «духовная анархия», «пневмократия». Например, «службы квакеров представляют собой безмолвное ожидание момента, когда на кого-то из членов общины снизойдет Святой Дух. Только этот человек будет выступать с проповедью или произнесет молитву».

Доктрины

Общей чертой сект является то, что их доктрины и догмы просты, но тяготеют к основам учения той исходной религии, к которой они, по их утверждению, принадлежат. Эта тяготение отличает секту от культа. Первая обладает какой-то теологией, пусть и самой упрощенной; признак же культа — практически полное ее отсутствие. Вместо этого большое значение в нем придается эзотерическому знанию, ритуалам и магии, личному общению с живым гуру или их группой, а не религиозному институту или доктрине: «Главное, чего жаждет культ,— это ритуалы и мифы». Яркая особенность псевдорелигиозных культов — разрыв всяких связей с внешним миром. От приобщившихся к нему требуют прервать всякие контакты с домом и семьей, оставить прежние занятия и друзей и полностью посвятить себя исполнению желаний ныне живущих лидеров общины — очевидно, что такое требование часто ведет к самым печальным последствиям.

Основываясь на данных критериях, Рудольф [Rudolph] дает такое определение секты:

Секта — это религиозная группа или община, основанная в рамках другой религии (которая, в свою очередь, опирается на своего Основателя, свою Книгу, Откровение или вероисповедание); в плане членства и распространенности она обычно затмевается официальной главной общиной («церковью»), а в отношении набора принципов является ее урезанным вариантом. Говоря кратко, с теологической точки зрения секта является «под-общиной», противопоставляющей себя доминирующей «главной общине».

Информация о материале

Просмотров: 843

Немного найдется слов, чье бытовое понимание так сильно отличается от их научного определения. Неспециалист в религиоведении, как правило, без промедления заносит в разряд сект все религиозные общины вне больших церквей и мировых религий, особенно когда эти общины немногочисленны. В свою очередь, эти секты — неважно, подходит к ним это определение или нет, — рьяно опровергают такое обвинение. Если бы употребление данного термина зависело только от собственной интерпретации религиозных организаций, то в мире не оказалось бы ни одной секты. Причиной такой эмоционально негативной реакции является то, что слово «секта» отнюдь не нейтральное, оно заключает в себе обширный исторически обусловленный подтекст и считается уничижительным. В том, что ситуация обстоит именно так, можно убедиться, рассмотрев значение образованного от этого термина прилагательного «сектантский», которое всегда имеет негативное наполнение и обычно используется полемически или уничижительно.

Слово «секта» изначально было нейтральным термином для обозначения отдельных политических, философских и религиозных групп и употреблялось в полемическом контексте уже в раннехристианскую эпоху. Поначалу сама христианская община была заклеймена иудеями как «секта». Книга Деяний Апостолов сообщает, что первосвященник Анания обвинял апостола Павла перед римским представителем, называя его «язвою общества», «возбудителем мятежа» и «представителем Назорейской ереси». Таким образом, христианская община считалась отколовшейся от иудаизма еретической группой. В письмах Павла термин «разделение» использовался исключительно в отрицательном смысле. Здесь мы уже обнаруживаем то значение, которое со временем приобрело латинское слово secta — ложное учение, последователи которого откололись от основной общины. Это слово затем проникло и в немецкий язык через труды Мартина Лютера, а из его произведений оно перекочевало в словарь религиоведения. Курт Хуттен подчеркивал, что это понятие наполнено такими отрицательными коннотациями, что уже стоит поискать другой его перевод, который «не отягощен таким историческим багажом». Проблема, однако, в том, что слово это незаменимо, поскольку стало общепринятым термином в религиозной социологии, указывая на особые критерии, устанавливаемые этим научным направлением. Кроме того, ненаучное использование понятия «секта» привело к смешению понятий. Дело в том, что религиозные и псевдорелигиозные общины, возникающие вокруг живых гуру — например, община Джонстауна в Гайане, организованная Джимом Джонсом, или община Бхагвана Шри Раджниша, а также различные другие так называемые «новые религиозные движения» зачастую называются «сектами», хотя с религиоведческой точки зрения они феноменологически и структурно отличаются от сект и должны быть названы «культами». Ясно, что изобилие таких явлений и употребление в их отношении слова «секта» еще более затуманило понимание этого термина.

Из приведенных выше наблюдений явствует, что с точки зрения бытового словоупотребления единственной значимой характеристикой отличия секты от религии или церкви является число последователей. Однако многочисленность не может служить однозначным критерием классификации: «Есть большие и малые церкви, большие и малые конфессии и большие и малые секты». Соображения, приводимые ниже, свидетельствуют, насколько не важен в действительности критерий численности.

Христианство поначалу было «малым стадом» и считалось всего лишь небольшой группой, отколовшейся от Иудаизма. Можно ли считать, что вначале Христианство было сектой и только потом стало «религией»? Может ли вообще секта стать религией? На этот вопрос следует ответить отрицательно, поскольку, как мы вскоре это увидим, главной отличительной чертой секты следует считать ее специфичность, узость, стремление к обособлению (в то время как религии откровения всегда всемирны по своей природе). Общее не может быть следствием частного — напротив, частное выводится из общего. То, что Христианство стало именно всемирной религией, устанавливается благодаря его энтелехии. Наконец, остается еще вопрос о том, стоит ли смешивать в рамках одного термина такие очень разные по своей природе явления, как община Джонстауна, группы «Трансцендентальной медитации» и ваххабизм в Саудовской Аравии.

Информация о материале

Просмотров: 957

Я хотел бы выразить благодарность за ту помощь, которая была оказана мне в подготовке английского перевода данной работы. Я признателен Джеральду Кейлу (Gerald C. Keil) из Германии, который перевел весь текст с немецкого на английский; Джеку Мак-Лину (Jack McLean) из Канады, просмотревшему содержание рукописи и написавшему к ней введение, а также Дугу Бардингу (Doug Barding) из США, д-ру Лони Брамсон-Лерхе (Dr. Loni Bramson-Lerche) из Бельгии и д-ру Питеру Смиту (Peter Smith) из Таиланда, просмотревшим перевод. Это было поистине международное сотрудничество.

Удо Шефер

Западная Германия, июнь 1988 г.

Информация о материале

Просмотров: 686

     С уходом в 1921 году Абдул-Баха начался Век Созидания. Весна миновала, мир вступал в пору раннего лета. Как явствует из Завета Бахауллы, который Он заключил со Своими последователями, великий, вечный Завет, изначально установленный Волею Божией между Ним и человечеством, достиг в этом новом Возглашении своего наивысшего и полного осуществления. То, что ниспослано нам Господом в сей День, это Океан Откровения Бахауллы, в который входит и Откровение Баба, и его Вместилище, Абдул-Баха. Так Бог выполнил Свое обязательство - Свою часть Завета, установленного между Ним и людьми. Верующим же (и об этом сказано Абдул-Баха в Его "Воле и Завещании") в наступившем Веке Созидания надлежит выполнить свою часть обязательств - создать те институты, по которым, как по каналам, устремится, орошая всю планету, хранящаяся в Откровениях Бахауллы Влага Жизни.

     Такова роль человека в великом Завете, установленном Богом. Но сознавая, что верующие несовершенны и неопытны, Абдул-Баха не оставил их в одиночестве перед лицом этой грандиозной задачи: Он дал им Шоги Эффенди, которого назвал бесценным и несравненным перлом, "самым прекрасным побегом Божественного и священного Древа Лот", светом, "что воссияет от Зарницы Божественного Водительства", Знамением Господа на земле, Хранителем Дела Божия, Толкователем Его Слова. В период пастырства Шоги Эффенди излияния Откровения Бахауллы, чистые и незамутненные, достигали верующих через канал института Хранительства. Бахаулла и Абдул-Баха наметили в Своих Писаниях структуру институтов - местного, национального и международного уровня - тех каналов, что предназначены нести Влагу Жизни. Задачей же Шоги Эффенди стала задача строителя.

     Используя прежнее сравнение с хранилищем влаги и каналами, можно сказать, что деятельность Шоги Эффенди оказалась сродни работе насосной станции, соединившей Океан Откровения Бахауллы с широчайшей сетью Местных и Национальных Собраний. Подобно тому, как свежая, чистая вода из водохранилища поступает сначала в главный канал и только потом расходится по трубам, ведущим в каждый дом, так и благодатная сила Веры Бахауллы изливалась из Всемирного Центра через Хранителя к Национальным Собраниям, а от них - к Местным Собраниям, разбросанным по всему миру. Так доносился до каждого Дух Веры, не замутненный ничьей рукой. А после ухода Шоги Эффенди был создан Всемирный Дом Справедливости - последняя прекрасная башня, увенчавшая здание Административного Порядка Бахауллы. И в наши дни благодатная сила Веры, заключенная в Океане Откровения Бахауллы, изливаясь через Всемирный Дом Справедливости, устремляется в широкую сеть Национальных и Местных Духовных Собраний, неся дух жизни людям во всех уголках земли.

Информация о материале

Просмотров: 661

Бахаулла оставил миру еще один дар, и дар этот был заключен в человеке по имени Абдул-Баха. Господь предназначил Ему стать после ухода Бахауллы хранителем и вместилищем Океана Его Откровения. Ибо уходя ко Всевышнему, Бахаулла не оставил Слово открытым каждому. В Завещании, написанном собственноручно, Бахаулла объявил Абдул-Баха Средоточием Завета и призвал верующих обращаться только к Абдул-Баха, если захотят они причаститься к дарам, ниспосланным через Него человечеству. Бахаулла никому не позволил толковать написанное Им, дабы люди не могли ни добавить, ни убавить в нем хотя бы самую малость. Лишь Абдул-Баха было дано право толковать смысл и назначение Слова. Волею Божией Он стал вместилищем всего могучего Океана Откровений, оставленного Бахауллой. Как стена, заслонил Он его от рук нечестивых; как печать, уберег от посягательства людей. Столь зримо воплотил в Себе Абдул-Баха дух Откровения Бахауллы, с таким тщанием хранил Он Его Слово в Своей душе, что когда вознесся Бахаулла, искупительная сила Его Веры и освобожденная Им духовная энергия нисходили на мир только через Него - Того, Кто был назван Средоточием Завета.

     Абдул-Баха Сам не был Явителем Божиим, но став Хранителем Океана Откровения Бахауллы, Он получил права и полномочия, которыми наделены Пророки. Двадцать девять лет вздымались в душе Абдул-Баха волны Великого Откровения и Он оделял их животворной влагой тысячи людей на всей земле - на востоке и на западе. За эти годы не раз находились в общине люди, что совершали беззакония, пытаясь подорвать изнутри Дело Божие, сокрушить стену, защищавшую Океан, и не раз те, кто был в ближайшем окружении Бахауллы, восставали на Средоточие Завета, преследуя корыстные цели, стремясь привнести в Учение собственные идеи и тем самым расколоть Веру, замутить самое Влагу Жизни. Но Завет Бахауллы покоился на надежном основании, и стена, охранявшая Океан, оказалась несокрушимой. Множество чистых душ, верных, преданных, самоотверженно служили Абдул-Баха, охраняя Его подобно львам, защищая Завет Бахауллы от происков нечестивых, и именно они сумели донести до нынешнего и всех будущих поколений Слово Божие во всей его чистоте - незамутненную Влагу Жизни, которая в назначенный час возродит к новой жизни души всех живущих на земле.