•     Камни с гладкой поверхностью символизируют членов Собраний, сумевших смирить свое эго.

•     Канал, через который проходит равномерный поток, символизирует жизнеспособное, эффективно работающее Собрание.

     Используя сравнение Духовных Собраний с каналами, по которым течет Влага Жизни, можно сказать, что каждый член Собрания подобен одному из кирпичиков, из которых построен канал. Попробуем построить канал из девяти кирпичиков, разных по форме и по размеру, а потом пустим воду и испытаем его на прочность. Если все девять будут уложены и скреплены таким образом, что своей гладкой стороной они будут повернуты внутрь канала, вода в нем будет течь ровным потоком. Но если хоть один их кирпичиков, повернутый внутрь своим выступом, перегородит течение, в канале непременно возникнут вихри; тогда давление на стенки канала изнутри окажется столь высоким, что он в конце концов разрушится. Так и встречи членов Собрания: если они проходят в атмосфере братства, согласия и отрешенности, если устремления каждого чисты, если все исполнены любви к Бахаулле и благодаря этому обретают единство, сплавляясь в одно целое, тогда Собрание становится поистине духовным. Его осеняет милость Бахауллы, делая его проводником духа и силы Учения для всего человечества. Но стоит членам Собрания усмотреть в себе превосходство над другими, ощутить свою особую значимость, начать тешить этим свое эго, как все это, подобно неровностям камней, создаст выступы внутри канала, и Собрание, по выражению Абдул-Баха "обратится в ничто". Внутри него возникнут вихри, препятствуя излияниям Духа Веры, и отношения между его членами станут напряженными и мучительными. Более всего при этом страдают люди с обостренным самолюбием. Поток духовной энергии Веры, проистекающий через канал Собрания, обрушиваются в первую очередь на тех, кто является препятствием на его пути; и подобно тому, как вода раскалывает и смывает выступ, Административный Порядок Веры отчуждает от себя людей, исполненных тщеславия и самолюбия. Служение в администрации Бахаи требует смирения и отрешенности от своего "я", преданности и беспристрастности. В словах, которыми Учитель наставлял верующих: "Обрати меня во прах на тропе возлюбленных Твоих" - заключен идеал, к которому должен стремиться каждый член Собрания. В Своих Скрижалях Бахаулла называл смирение и преданность величайшими человеческими совершенствами. Пока человек не обретет эти добродетели, даже самые похвальные деяния его не будут угодны Господу.

Попробуем представить, какой подарок будет особенно приятен близкому вам человеку, например, вашему другу. Скорее всего, это то, чего у него нет. А что может принести человек в дар Господу? Какой наш дар был бы любезен Ему? У Бога есть все. Человеческие достижения, знания, добродетели, власть и богатство, которые мы возлагаем у Божиего Порога в конце жизненного пути, - ничто в сравнении с Его всепревосходящей славой. Смирение - вот единственная добродетель, которая не является атрибутом Бога, воплощающего в Себе Державность и Величие, и потому добродетель эта для Него угоднее всех прочих. Для члена Собрания преданность и смирение - духовные качества. Они - залог любви и единения, которые должны осенять встречи Духовных Собраний, без которых не может воплотиться в их деятельности дух Административного Порядка Бахауллы.

     Духовные Собрания - это Божественные институты, установленные Бахауллой. Тем, кто служит в них, дарована бесценная благодать - возможность участвовать в возведении основ Божественного Миропорядка, который зарождается сейчас в недрах старого. Но эта высокая привилегия налагает на членов Собраний и величайшую ответственность, ибо от них зависит, создадут ли они, опираясь на духовные принципы Административного Порядка, крепкое, жизнеспособное Собрание - сплоченное, действенное, стоящее на прочном основании, или же вызовут к жизни полую, лишенную Духа оболочку - неплохо организованную, но несущую в себе напряженность, сомнения, разногласия структуру.

     Первые последователи Бахауллы - те, кто жил и трудился во времена Героического Века, - не знали ни подобной ответственности, ни подобных забот. Находясь в непосредственной близости с Высочайшим Явителем Божиим, общаясь со Средоточием Завета, они обретали иную сущность, становились проявлением Божественных совершенств, достигали высшей ступени самоотречения и растворения в воле Бахауллы. Опьяненные вином Его слов, бесконечно преданные Ему, эти святые души, словно растения по весне, омывались вешними ливнями Откровения. Они черпали силу и поддержку из Самого Источника, Питающего Дело. Первые верующие обращались непосредственно к Бахаулле или Абдул-Баха, и многие страницы Скрижалей, которыми мы теперь располагаем, были написаны в ответ на чей-то вопрос или просьбу о наставлении. В те времена у верующих не было причин для взаимных обид или непонимания, для разногласий и споров - ведь тогда еще не существовало и самой общинной жизни; и именно та эпоха породила духовных гигантов Дела.

     Теперь наступил Век Созидания, и долг последователей Бахауллы - трудиться вместе в общинах Бахаи. Вешние ливни Откровения иссякли, и обновляющий Дух Дела Божия, Влага Жизни, что воодушевляли некогда героев, опьяненных близостью Бога, теперь способны животворить души верующих только через институты установленного Божественной волей Порядка. Хранитель, заложивший фундамент этого Порядка на земле, чей дух, без сомнения, будет осенять Век Созидания на всем его протяжении, так обрисовал процесс создания новой Административной Системы: "Настало время, когда тот вечный, животворный Дух, что явился миру в Ширазе, возгорелся в Тегеране, воссиял в Багдаде и Адрианополе, был перенесен на Запад и теперь озаряет каждый уголок всех пяти континентов, - должен воплотиться в институтах, предназначенных для распространения и умножения его могучей энергии". Духовные Собрания, "главная движущая сила общин Бахаи", основа будущих Национальных и Местных Домов Справедливости, - это те каналы, по которым течет животворящий Дух Веры.

     Духовное Собрание - это не просто орган управления, состоящий из девяти членов, это Божественный институт, в составе которого человек становится проводником духовной силы. Нередко члены Духовного Собрания - это люди, совершенно непохожие друг на друга с точки зрения их социальной принадлежности, образования, духовного и интеллектуального уровня. За столом заседаний в Собрании могут встретиться старые и молодые, бедные и богатые, образованные и неграмотные, ветераны и новички. Несхожесть взглядов, культурных традиций, воспитания, которая могла бы стать помехой для взаимопонимания между членами любой светской организации, ослабив тем самым ее деятельность, становится источником благодати и силы Духовного Собрания, для которого не существенны различия ни в образовании, ни в уровне способностей и возможностей его членов - ибо это не может помешать тому, чтобы они, следуя принципам Административного Порядка Бахауллы, трудились сообща во имя создания гармоничного, одухотворенного любовью организма, в котором пульсировал бы Дух Дела, являющий собой Его связующую силу.

     С уходом в 1921 году Абдул-Баха начался Век Созидания. Весна миновала, мир вступал в пору раннего лета. Как явствует из Завета Бахауллы, который Он заключил со Своими последователями, великий, вечный Завет, изначально установленный Волею Божией между Ним и человечеством, достиг в этом новом Возглашении своего наивысшего и полного осуществления. То, что ниспослано нам Господом в сей День, это Океан Откровения Бахауллы, в который входит и Откровение Баба, и его Вместилище, Абдул-Баха. Так Бог выполнил Свое обязательство - Свою часть Завета, установленного между Ним и людьми. Верующим же (и об этом сказано Абдул-Баха в Его "Воле и Завещании") в наступившем Веке Созидания надлежит выполнить свою часть обязательств - создать те институты, по которым, как по каналам, устремится, орошая всю планету, хранящаяся в Откровениях Бахауллы Влага Жизни.

     Такова роль человека в великом Завете, установленном Богом. Но сознавая, что верующие несовершенны и неопытны, Абдул-Баха не оставил их в одиночестве перед лицом этой грандиозной задачи: Он дал им Шоги Эффенди, которого назвал бесценным и несравненным перлом, "самым прекрасным побегом Божественного и священного Древа Лот", светом, "что воссияет от Зарницы Божественного Водительства", Знамением Господа на земле, Хранителем Дела Божия, Толкователем Его Слова. В период пастырства Шоги Эффенди излияния Откровения Бахауллы, чистые и незамутненные, достигали верующих через канал института Хранительства. Бахаулла и Абдул-Баха наметили в Своих Писаниях структуру институтов - местного, национального и международного уровня - тех каналов, что предназначены нести Влагу Жизни. Задачей же Шоги Эффенди стала задача строителя.

     Используя прежнее сравнение с хранилищем влаги и каналами, можно сказать, что деятельность Шоги Эффенди оказалась сродни работе насосной станции, соединившей Океан Откровения Бахауллы с широчайшей сетью Местных и Национальных Собраний. Подобно тому, как свежая, чистая вода из водохранилища поступает сначала в главный канал и только потом расходится по трубам, ведущим в каждый дом, так и благодатная сила Веры Бахауллы изливалась из Всемирного Центра через Хранителя к Национальным Собраниям, а от них - к Местным Собраниям, разбросанным по всему миру. Так доносился до каждого Дух Веры, не замутненный ничьей рукой. А после ухода Шоги Эффенди был создан Всемирный Дом Справедливости - последняя прекрасная башня, увенчавшая здание Административного Порядка Бахауллы. И в наши дни благодатная сила Веры, заключенная в Океане Откровения Бахауллы, изливаясь через Всемирный Дом Справедливости, устремляется в широкую сеть Национальных и Местных Духовных Собраний, неся дух жизни людям во всех уголках земли.

Бахаулла оставил миру еще один дар, и дар этот был заключен в человеке по имени Абдул-Баха. Господь предназначил Ему стать после ухода Бахауллы хранителем и вместилищем Океана Его Откровения. Ибо уходя ко Всевышнему, Бахаулла не оставил Слово открытым каждому. В Завещании, написанном собственноручно, Бахаулла объявил Абдул-Баха Средоточием Завета и призвал верующих обращаться только к Абдул-Баха, если захотят они причаститься к дарам, ниспосланным через Него человечеству. Бахаулла никому не позволил толковать написанное Им, дабы люди не могли ни добавить, ни убавить в нем хотя бы самую малость. Лишь Абдул-Баха было дано право толковать смысл и назначение Слова. Волею Божией Он стал вместилищем всего могучего Океана Откровений, оставленного Бахауллой. Как стена, заслонил Он его от рук нечестивых; как печать, уберег от посягательства людей. Столь зримо воплотил в Себе Абдул-Баха дух Откровения Бахауллы, с таким тщанием хранил Он Его Слово в Своей душе, что когда вознесся Бахаулла, искупительная сила Его Веры и освобожденная Им духовная энергия нисходили на мир только через Него - Того, Кто был назван Средоточием Завета.

     Абдул-Баха Сам не был Явителем Божиим, но став Хранителем Океана Откровения Бахауллы, Он получил права и полномочия, которыми наделены Пророки. Двадцать девять лет вздымались в душе Абдул-Баха волны Великого Откровения и Он оделял их животворной влагой тысячи людей на всей земле - на востоке и на западе. За эти годы не раз находились в общине люди, что совершали беззакония, пытаясь подорвать изнутри Дело Божие, сокрушить стену, защищавшую Океан, и не раз те, кто был в ближайшем окружении Бахауллы, восставали на Средоточие Завета, преследуя корыстные цели, стремясь привнести в Учение собственные идеи и тем самым расколоть Веру, замутить самое Влагу Жизни. Но Завет Бахауллы покоился на надежном основании, и стена, охранявшая Океан, оказалась несокрушимой. Множество чистых душ, верных, преданных, самоотверженно служили Абдул-Баха, охраняя Его подобно львам, защищая Завет Бахауллы от происков нечестивых, и именно они сумели донести до нынешнего и всех будущих поколений Слово Божие во всей его чистоте - незамутненную Влагу Жизни, которая в назначенный час возродит к новой жизни души всех живущих на земле.

Одна из истин, которым учил Бахаулла, гласит, что все религии мира Божественны в своей основе и что всякий из их Основателей есть Проявление Господа, Который век за веком через явление Посланников Своих направляет в мир поток духовной энергии, предназначенной возвышать человека и поднимать его на новую ступень развития.

     Во всяком Возглашении орудием и носителем этой энергии становится Слово Божие, открывающееся человеку через Явителя Его. Потому слово каждого из Явителей было наделено созидательной силой и обладало способностью проникать в людские сердца, обновляя человечество и создавая в каждую эпоху новую цивилизацию. Откровение Слов Божиих можно сравнить с падающим дождем. Во время дождя животворная сила поит каждый росток. Но когда кончится дождь, Влагу жизни можно добыть лишь из хранилища, что наполнилось от этого дождя. Так и Слово Божие, явленное в каждом Откровении Его, обновляет жизнь всякого, кто соприкоснется с ним. В каждую эпоху животворная сила Слова дарует Дух Веры и вечную жизнь всем, кто удостоился лицезреть Явителя Божиего. Когда же Пророк уходит, приверженцам и последователям остается вместилище Богооткровенного Слова - Писания Пророка.

     В прежних Возглашениях наполнить сосуд из хранилища Влаги Жизни мог любой верующий. Он делал первый глоток, а затем оделял животворной Влагой всех остальных. Так возникали и распространялись все религии мира. Но продолжая сравнение, уместно сказать и о том, что там, где людям дозволено свободно касаться воды, погружать в нее руки, наполнять  кувшины и чаши, дабы донести ее до других - там вода быстро теряет свою чистоту. И если каждый получает право беспрепятственно черпать из хранилища духовных знаний и Слов Божиих, привнося туда собственные несовершенные понятия, учения, толкования, дерзко играя с самим Духом Веры, тогда замутняется Влага Жизни и ее чистота оказывается утраченной навсегда.

     В прежние века последователи Пророка, вдохновленные Явленным Словом, несли благую весть остальным. В былых Возглашениях всякий мог толковать Слово Божие сообразно собственному пониманию. Человек же, в невежестве своем, искажал самый Дух Веры. Чистота учения быстро утрачивалась, ученики разделялись во мнениях и приходили к расколу. Так, например, не успели предать земле тело Мухаммада, как ученики Его разделились на два лагеря, которые в дальнейшем породили бесчисленное множество сект. Чистое искупительное Слово попало в руки злонамеренных и было использовано ими в собственных корыстных целях. Такова судьба всех религий прошлого.

     Нынешнему Возглашению, которое возвещает канун Дня Господня и есть венец всех предыдущих пророческих циклов и религий, - Откровению Бахауллы - присущи особые черты, и именно благодаря им должно сохраниться единство общины. Это в первую очередь подлинность и изобилие Слов Откровения. В отличие от Пророков прошлого Бахаулла Сам записывал или диктовал все, что Ему открывалось, скрепляя каждую страницу Собственной подписью или печатью. Потому не может быть и тени сомнения в их подлинности.

     И в отличие от прежних Возглашений, когда нисхождения Слов были подобны редким дождям, на этот раз Слово Божие изливалось на человечество непрерывным потоком в течение сорока лет, наполняя безбрежный Океан Писаний Бахаи. Столь стремительно низвергалось явленное Бахауллой Слово, что за один только час Он открывал целую тысячу строф. В конце Своей земной жизни Бахаулла говорил, что все открывшееся Ему составит не менее сотни томов.

Мир изменится только тогда, когда изменятся люди. Старые афоризмы, такие, как <Вода не может подняться выше собственного уровня> или <Крепость цепи определяется по ее самому слабому звену>, заключают в себе истины. Если вам не нравится окружающий вас мир, если вы ратуете за изменения в обществе, начните с себя. Ваша жизнь - в пределах вашей досягаемости, она всегда перед вами и, наверняка, в девяноста девяти случаях из ста она требует основательной переделки! Истина проста, и она заключается в том, что когда вы становитесь лучше, становится лучше и мир: в человеческой <руде> прибавится золота, если один из ее компонентов будет лучшей пробы.
Ни для кого не секрет, что жизнь - это борьба и труд; чтобы добывать себе хлеб насущный и жить хотя бы с минимальным комфортом, мы должны постоянно работать. Большинство из нас в своей жизни идет по линии наименьшего сопротивления. Мы работаем, чтобы зарабатывать на жизнь; мы учимся, чтобы развиваться интеллектуально, или потому, что сам процесс познания приносит нам удовольствие, или ради получения более престижной и высокооплачиваемой работы. Когда же речь заходит о работе души, о том, чтобы потрудиться для развития своей внутренней духовной сущности, у нас появляется множество отговорок, которыми мы оправдываем свое бездействие. Мы духовно ленивы и неряшливы, а в результате - духовно больны. Сегодня в мире две глобальные проблемы. Все остальное - борьба между различными политическими и экономическими системами, гонка вооружений, постоянно нарастающие разногласия между <имущими> и <неимущими>, жестокие, хотя и локального характера, войны, безработица, загрязнение окружающей среды и так далее - отходит на второй план и кажется незначительным по сравнению с глубинными проблемами, а именно: проблемой человека как индивидуума и проблемой мирового человеческого сообщества. Чтобы жизнь в этом мире стала действительно полноценной, необходимы преобразования и прогресс в двух сферах: в сфере жизни каждого индивидуума и в сфере законов, регулирующих коллективную жизнь и определяющих поведение человеческих сообществ, будь то группы, нации или расы. Что касается второй сферы, то здесь усилий предпринимается гораздо больше - возможно, потому, что это не требует напряжения душевных сил от каждого из нас. Действительно, нам ничего не стоит вступить в дискуссию по поводу демократии, коммунизма, социализма или иной формы правления, громко ратовать за социальную защиту, увеличение пенсии, свободную торговлю, Организацию Объединенных Наций, международный язык и всеобщее избирательное право. Тяжесть этой ноши распределяется на всех, она не ложится на каждого в отдельности. Но занимая активную гражданскую позицию, мы в своей частной жизни можем лицемерить, давать волю своему гневу, а иногда и рукам, не желая подчинять себе свои эмоции, быть пристрастными, злыми, двуличными - иными словами, быть своего рода цивилизованной человекообразной обезьяной, социальным полуфабрикатом высшего качества. Проку от нашей общественной активности все равно будет мало. Поэтому не надо забывать о том, что своя рубашка все-таки ближе к телу. Под <телом> понимайте внутреннее <я>. Великие и необходимые преобразования, осуществляемые сегодня в мире, в конечном итоге ни к чему не приведут, если люди не встанут на путь преобразования самих себя. После первой мировой войны произошли грандиозные сдвиги во всех сферах общественной жизни; то же случилось и после второй мировой войны. Основы того, что мы пытаемся осуществить сегодня, были заложены ранее; мы только развиваем то, что лучшие умы человечества предвосхитили задолго до нас, и подтверждаем нашу решимость довести начатое до конца. Тем не менее благие начинания не предотвратили войну 1939-1945 годов. Ничто не сможет предотвратить и следующую войну, чреватую еще более страшными катаклизмами, - ничто, кроме внутреннего преображения личности, которое целиком и полностью зависит только от нас. Изменить себя можем только мы сами, а чтобы измениться, мы должны захотеть этого, и пройти этот путь самостоятельно и прежде всего во имя самих себя.
Бахаулла сказал: <Тот, чьи слова превосходят дела, пусть знает воистину, что смерть для него лучше жизни>. Нужно перестать указывать другим, что и как делать, а действовать самим. И это касается каждого из нас. Иначе ничто не спасет человечество от всевластия материальных сил, наращиваемых сегодня наукой, - сил, которые без контроля совести могут полностью разрушить наш цивилизованный мир. Мы сами породили монстра, и теперь он выжидающе и с угрозой смотрит на нас. Ныне наш гений, наш великий человеческий гений, не озаренный светом духовности, устремлен ко злу и саморазрушению. Нет ничего, кроме сдерживающих сил нашей собственной души, что могло бы удержать его в нужном русле, не дать ему выйти из берегов. И если осталась еще какая-то надежда на то, что этот мир принесет плод, завязавшийся в его цветке, то это надежда на нас самих, ибо великие силы человека, в которых заключается его превосходство над миром природы, - это внутренние силы: его воля, воображение, способность к творчеству, способность бескорыстно любить, его вера в себя и в невидимого Бога, Который, как он интуитивно чувствует, стоит за всем, что есть во Вселенной, в том числе и за ним; все эти силы нужно развивать, нужно уметь владеть ими и направлять их на благо.
Мы уже говорили в начале этой книги, что задача эта совсем не такая трудная, какой кажется на первый взгляд. Конечно, глупо было бы ожидать, что в одночасье все превратятся в ангелов. Но даже самый малый сдвиг внутри нас может вызвать целую цепочку изменений. В сыром рыхлом комке теста - а именно его напоминает наше поколение - не хватает закваски. Если разнесется призыв: <Измениться можно; берись за дело - все не так страшно, как кажется, - и ты почувствуешь себя по-настоящему счастливым>, - и мы откликнемся на него, то начнем выигрывать одну духовную битву за другой. И вот тогда все замечательные реформы различных сфер человеческой жизни, такие нужные и по большей части уже разработанные, поднимутся на гребне прилива, который один только и может успешно поднять их, сделав успех непреходящим. Сегодня у нас есть все, что нам нужно. Сцена готова. Нам остается только поднять занавес и начать спектакль.
В прошлом веке среди людей жили два великих Посвященных, Два Пророка, посланных Тем, Кто является Источником нашего бытия - неважно, называем ли мы Его <Отец небесный> или <Бесконечный Сущный>, ведь имя не меняет сути, а суть в том, что Он для людей есть свет и истина. Все современные концепции преобразования мира, которыми мы так гордимся и восторгаемся и которые нам не терпится применить на практике, были провозглашены, развиты, подтверждены или разъяснены, в зависимости от их характера, этими двумя провидцами - Бабом и Бахауллой. Именно Они дали нам более совершенные законы устройства мира. Они заложили фундамент, а Их последователи сейчас возводят здание: это здание строится по планам, разработанным Шоги Эффенди, ныне покойным Хранителем Веры бахаи, правнуком Бахауллы и старшим внуком Абдул-Баха, а также по планам Всемирного Дома Справедливости - высшего выборного органа, управляющего делами всемирной общины Бахаи. Могучее древо Божественного Откровения, которое с таким дьявольским упорством пытались вырвать с корнем власть имущие Персии вкупе с правительством Турции, во второй половине XIX и в начале XX века стало разрастаться не по дням, а по часам, и, орошенное самой лучшей влагой - кровью мучеников, - раскинуло ныне свою крону над всем миром.
В задачу этой книги не входило подробное знакомство читателя с Учениями, принесенными Пророками-двойниками XIX века, с Их идеями относительно устройства общества и преобразования мира в целом. Здесь мы пытались показать, в чем заключалась тайна Их воздействия на мир и на людей и тайна Их жизни. Миру отчаянно требуется помощь, помощь каждого из нас. Чтобы в совместной жизни людей этой планеты воцарились мир и счастье, нужно, чтобы толика мира и счастья появилась внутри нас. Можем ли мы вводить новые законы, разрабатывать долгосрочные планы международного сотрудничества, вместе продвигаться вперед - к мировому единству, к свободе от потребительства и от страха, если мы сами - каждый из нас - не сориентировали свой компас на тот неизменный полюс, по которому нам следует держать курс, не осознали свое место в мироздании, не оценили свои истинные способности и потребности? И пусть каждый спросит себя - а что могу сделать я? Лучше всего задать себе этот вопрос, имея перед собой счет, предъявленный всему человечеству в виде очень простой выкладки:
кредит: новая мировая религия, конструктивная, проверенная историей, готовая к поставке и использованию; дебет: новое мировое оружие - атомная сила, деструктивная, проверенная историей, готовая к поставке и использованию.
Выбор, со всеми вытекающими из него последствиями, должны сделать вы.

Как в природе не бывает двух совершенно одинаковых вещей, так не бывает и двух похожих Пророков. Каждый своеобразен как личность, но у всех есть одно общее свойство - то, что мы называем Божественным. Как алмазы отличаются своими оттенками и сиянием граней, так несхожи и личности Пророков, но подобно алмазу, каждый из Них являет Собой подлинный драгоценный самоцвет. Всматриваясь в личность Баба, мы видим, что самой примечательной Его чертой было чарующее обаяние, неотразимо действовавшее на всех, кто вступал с Ним в общение; Он был наделен необыкновенно острым, проницательным умом и даром глубоко мистического постижения реальности, обладал беспредельной отвагой, был удивительно уравновешен и при всех обстоятельствах вел Себя со спокойным сдержанным достоинством, поразительном в таком молодом человеке. Магнетическое обаяние Баба гармонично сочеталось в Нем с другими привлекательными чертами характера: Он был кроток и в то же время отличался непреклонной решимостью и справедливостью в суждениях; был разборчив в еде и платье, изыскан в манерах и обладал редким даром каллиграфического письма; был мягок и уступчив в отношениях с друзьями и несгибаем перед лицом врагов. Он был красив: хрупкого телосложения, стройный, со светлой кожей и благородными чертами лица, изящными руками, карими глазами, темно-русой бородой. Он носил зеленую чалму - знак того, что Он ведет Свою родословную от Пророка Мухаммада. Он любил наряжаться в зеленые одежды, свидетельствовавшие о Его именитом происхождении. Принадлежал Он ко всеми уважаемой, образованной купеческой семье. Таким мы видим Его на портрете, таким предстает Он и в дошедших до нас рассказах современников, которые становятся еще ярче благодаря уцелевшим реликвиям - среди них Его личные вещи и многое из Его одежды, отличающейся изысканной простотой. Его справедливость и высокие нравственные требования к Себе снискали Ему всеобщее уважение. Однажды был случай, когда Он заплатил клиенту сумму, превышавшую ту, что Он выручил за его товар. Когда клиент спросил Баба, почему он получил больше, чем ему причитается, Баб ответил, что у Него была возможность сбыть товар именно по этой, более высокой цене, но Он ее упустил, и потому Он считает Себя обязанным выплатить клиенту большую сумму, чем Он выручил. Клиент стал возражать, но тщетно - Баб стоял на Своем, утверждая, что такой подход к делу - это всего-навсего соблюдение принципа справедливости. С другой стороны, когда одному из Его учеников продали что-то по баснословно дорогой цене, Баб настоял на том, чтобы товар был возвращен и деньги выплачены назад - Он никогда не позволял, чтобы Его обманывали, ибо считал, что это поощряет нечестность в людях.
За Его мягкими манерами и кротостью скрывались несгибаемая воля и самообладание. В Тебризе, представ перед наследником престола, губернатором провинции, верховными священнослужителями города и докторами от юриспруденции, Он совершенно четко осознавал, что эти люди собрались здесь, чтобы осудить Его на казнь, и несмотря на это, Он - по-существу уже узник, над которым была занесена карающая рука властей, - войдя в зал заседания, спокойно прошел между Своими судьями и сел на то место, которое было предназначено для старшего сына шаха, председателя собрания. От Него исходила такая непреклонная уверенность, что никто не посмел возразить! И когда Его спросили, кем Он считает Себя, Он все так же спокойно ответил - Он Тот, Кого они ждали, о Ком молили Бога вот уже более тысячи лет. Один седобородый старец, взбешенный таким ответом, набросился на Него с оскорблениями, называя Его мальчишкой, у которого молоко на губах не обсохло, и поклонником сатаны; на это Баб невозмутимо заявил, что за каждое сказанное слово Он отвечает перед Богом. Ответив еще на несколько вопросов, Он встал и покинул собрание, тем самым дав понять, что считает его закрытым. Его поведение повергло собравшихся в шок. Придя в себя, многие поняли, что стали свидетелями какого-то грандиозного, из ряда вон выходящего события, смысл которого был им неведом. Председателю суда  пришлось самому приводить приговор в исполнение - наносить Бабу палочные удары по пяткам, ибо не нашлось никого, кто осмелился бы поднять на Него руку. В течение всего периода Своего пастырства Он неизменно проявлял величайшую отвагу и мужество. Однажды произошел такой случай. Когда Баб возвращался из Мекки, губернатор Шираза выслал  Ему навстречу конный отряд, которому было приказано задержать Баба и препроводить Его в резиденцию губернатора. На дороге к офицеру, возглавлявшему отряд, подъехал красивый, изысканно одетый юноша и, улыбаясь, сказал: <Губернатор послал вас арестовать Меня. Вот Я, делайте со Мной, что хотите...>
Никогда Его не видели таким умиротворенным и счастливым, как в ночь накануне казни. Об этом свидетельствовали все, кто видел Его в те трагические часы, в том числе и бабиды, которые были вместе с Ним - им Он приказал скрыть свою веру, чтобы остаться в живых и рассказать людям о Его мученическом конце. В преддверии ожидавшей Его смерти Он был совершенно спокоен и исполнен царственного достоинства; это произвело такое впечатление на некоторых офицеров, включая и командующего полком, который должен был привести приговор в исполнение, что они отказались участвовать в казни. Это всего лишь выбранные наугад эпизоды Его жизни, но подобно граням самоцвета, они сияют ярким блеском, говоря о достоинстве драгоценного камня. В жизни почти каждого человека бывает такой момент, когда он достигает высоты нравственного величия, озаряясь светом бескорыстного служения. Однако жизнь и Баба, и Бахауллы являет собой нечто совершенно иное: она на всем своем протяжении была отмечена знаком величия. То, что для нас служит исключением, для Них было абсолютным правилом - низость ни разу не запятнала Их поступки. И хотя внешне Их мирская жизнь кажется сплошной неудачей (Они в ней потеряли все: положение, богатство, комфорт, семью, друзей, уверенность в завтрашнем дне), Их внутренняя жизнь, то есть то, что закладывает основу характера и формирует личность, предстает как непрерывное торжество, ибо Они ни разу не изменили Себе, оставаясь от первого до последнего момента образцом возвышенного совершенства, которое отличало Их от всех прочих людей.
Бахаулла представлял Собой совершенно иной тип человека, нежели Баб. Он родился в 1817 году в семье сановника, занимавшего высокий пост губернатора столичного города Тегерана. У Его отца, как у большинства богатых персов того времени, была большая семья - несколько жен и много детей. У Бахауллы были братья и сестры самого разного возраста, как родные, так и сводные - по отцу. Семья принадлежала к старинному знатному роду из провинции Нур и восходила к бывшей правящей династии Персии. Ее члены были людьми независимыми, хорошо образованными, обладавшими изысканными манерами; они принадлежали к высшему придворному кругу и пользовались всеобщим уважением. Бахаулла был среднего роста; черты Его лица говорили о недюжинной силе характера и воле, и это сразу бросалось в глаза тем, кто вступал с Ним в общение; темные брови сходились на переносице, взгляд черных глаз, казалось, проникал в душу; У Него был красивый, выразительной формы нос и волевой рот; на плечи ниспадали густые черные локоны - по обычаю того времени. С ранней юности в Нем проявилось сострадание к ближнему, желание помочь бедным и страждущим, - редкое качество в людях Его страны и Его класса. До того, как Бахаулла узнал об Учении Баба, Он вел сравнительно тихую и уединенную жизнь в кругу Своей семьи, занимаясь в основном благотворительной деятельностью, что вызывало непонимание окружающих и пересуды - слишком разительным был контраст между Его образом жизни и амбициями молодых людей Его круга, стремившихся к успеху, высоким чинам и богатству. Его отец, человек проницательного ума, очень рано распознал в Бахаулле незаурядные дарования и сильный характер; предвидя большое будущее для сына, он не препятствовал Его свободному развитию и никогда не стремился навязать Ему свою волю.
Когда Бахаулле было двадцать семь лет от роду (к тому времени Он был уже женат и имел малютку-сына), в Тегеране состоялась Его встреча с Муллой Хусейном. Тот принес радостную весть - Наследник Мухаммада явился, принеся новое Послание от Бога. Бахаулла тотчас же принял Учение Баба. Подобно тому как химически активный раствор, влитый в жидкость, немедленно влечет за собой бурную реакцию, так и новое Вероучение, вошедшее в Его жизнь, с первого дня необратимо изменило ее, направив в иное русло. Не медля ни минуты, Он встал на защиту веры Баба. Положение Его отца, среди друзей и знакомых которого были первые вельможи шахского двора и выдающиеся государственные мужи, открывало Ему доступ в высшее общество Персии. Люди из Его окружения поначалу с любопытством и не скрывая иронии наблюдали за тем, как страстно отстаивал Он Учение, которое считалось крамольным. Но когда звезда Баба, озарившая, подобно промчавшемуся метеору, небосклон Персии, начала падать, открытая и смелая проповедь Бахауллы в защиту Его веры создала пропасть между Ним и людьми Его круга. И эта пропасть с каждым днем увеличивалась. Нет в истории более захватывающей главы, посвященной отношениям двух выдающихся современников, чем та, что рассказывает о Бабе и Бахаулле. С того самого дня, когда Бахаулла, не колеблясь, признал миссию Баба, между Ними завязалась оживленная переписка. Они так и не встретились, эти два Пророка, пришедшие в мир один за другим. Но при этом Баб, еще до того, как началась Их переписка, отзывался о Бахаулле с особым уважением. Когда Мулла Хусейн покидал Шираз, Баб ясно дал понять Своему ученику, что в столице он станет свидетелем какого-то важного и таинственного события; получив от Муллы Хусейна известие о том, что Бахаулла принял Его веру, Баб исполнился великой радости и объявил, что теперь с легким сердцем Он может отправиться в длительное паломничество в Мекку.
Те, кто связан узами любви, способны читать в сердцах друг друга. Кто знает, какие волны пробегали между этими двумя Духовными Светилами? Какие глубинные связи породили эту загадочную двойную звезду, которая в середине прошлого века взошла на небосклоне человечества? Для Баба Бахаулла был, несомненно, величайшим утешением в жизни. В те мрачные годы, когда Баб пребывал в заточении, когда разгоралось пламя первых битв между правительственной армией и Его последователями, не кто иной как Бахаулла тайно путешествовал вместе с бабидами, вдохновляя, направляя и утешая их, не давая угаснуть огню их веры и преданности. К Его ногам склонялся величайший из учеников Баба, зная наверное, что человек этот стоял гораздо выше всех прочих учеников и последователей Баба, зная и то, что особое уважение, с которым относился к Нему Баб, могло означать только одно - Бахаулла был <Тайной>, то есть еще сокрытым, еще никому не ведомым, но самым важным плодом на древе новой веры.
В целом Учение Баба было построено на следующей доктрине: Его миссия - это миссия Врат; какой бы великой ни была Его собственная духовная сущность, какая бы грандиозная сила ни была заложена в Его Послании, Он был лишь горизонтом, и над этим горизонтом дулжно было взойти Духовному Солнцу, равного которому еще не видел мир. Снова и снова, говоря о грядущем Пророке, Он намекал, что Он придет в лице Бахауллы. На это указывали Его поступки, и это нашло отражение в Его посланиях. Нам не известно, в какой мере Сам Бахаулла предвосхищал Свою судьбу. Отдельные Его высказывания и действия позволяют сделать вывод о том, что в годы перед казнью Баба и сразу же после нее Божественное вдохновение постепенно все с нарастающей силой стало овладевать им.
Наступил день, когда над движением бабидов нависла черная мгла. Самого Баба уже не было в живых (Его последним распоряжением перед смертью было - отправить Бахаулле личные письменные принадлежности и печать, символизирующие Его статус и власть Пророка); сопротивление Его сторонников было подавлено превосходящей силой оружия, а большая часть бабидов физически уничтожена. И вот в этот мрачный час в истории движения Баби разыгралась великая трагедия. Трое молодых людей, обезумевших от горя после казни Учителя и охваченных глубокой скорбью при виде поверженной, истерзанной, подрубленной под корень веры, предприняли попытку покушения на шаха. Это событие всколыхнуло всю страну. Если ранее бабиды никогда не давали повода для преследований, то теперь их обвиняли в самом тяжком преступлении - бунте и покушении на жизнь монарха. Бесполезно было доказывать, что только те трое - потерявшие голову безумцы, которые к тому же не играли никакой роли в делах веры, были ответственны за этот террористический акт (кстати, покушение окончилось ничем: нападавшие зарядили пистолеты картечью, что было свидетельством их полного безрассудства!). Прошения о том, чтобы из уважения к традиции, не говоря уже об элементарной справедливости, наказаны были только сами виновные, остались без ответа. Плотина варварства прорвалась, и по улицам столицы потекли потоки крови. К этому времени почти никого из руководителей движения не было в живых, и, когда гром и молнии высочайшего гнева сотрясли небеса, устояло лишь одно высокое дерево - Бахаулла. Его незамедлительно взяли под стражу, хотя в момент покушения Бахаулла гостил в загородном доме самогу первого министра, и Его невиновность не вызывала и тени сомнения. Тем не менее на Него со всех сторон посыпались удары, ибо Он был единственным из всех оставшихся в живых бабидов, Кто играл видную роль в делах веры и занимал высокое общественное положение; кроме того, Он был желанной добычей для завистливой черни и алчных чиновников, у которых теперь были развязаны руки для конфискации Его имущества или просто грабежа. И Баб, и Бахаулла подвергались в разное время телесному наказанию - палочным ударам. Баб, проведя пять лет в тюремном заключении, во время которого Его всячески унижали и оскорбляли, был предан позорной казни. Бахаулла с самого начала подвергался нападкам, когда вставал на защиту своих друзей - бабидов - хотя и не таким страшным. Но Он твердо стоял на выбранном пути, и путь этот был путем скорби - via dolorosa*. Босого, с непокрытой головой, в изорванных одеждах, под палящим солнцем, какое бывает в Персии в середине лета, под оскорбительные выкрики и брань городской черни, бросавшей в Него камнями и грязью, вели Бахауллу от окраины Тегерана, где было предпринято покушение, к столичной тюрьме. И в этот момент Его великое сердце - сердце, которое было создано для того, чтобы излить на людей беспредельную Божественную любовь, дрогнуло и исторгло стон: какая-то старуха пристала к страже, прося замедлить шаг, чтобы и она могла бросить камень в неверного, которого вели по улицам, и тогда Он сказал: <Пусть эта женщина получит удовольствие, не лишайте ее того, что она считает похвальным поступком в глазах Бога>. И Он смиренно подставил Себя еще под один удар, дабы порадовать старое сердце, не ведавшее, что творит.
Когда Бахаулла вошел в <Черную Яму> Тегерана - подземную темницу, до этого служившую местом слива сточных вод, Он выглядел полным жизненных сил и здоровья человеком. Четыре месяца спустя, выйдя оттуда, Он был настолько истощен, что, казалось, от Него осталась одна тень. Его тело было обезображено сохранившимися до конца жизни шрамами от много килограммового железного ошейника, который был одет на Него, а также от наручников и ножных кандалов, к которым крепились тяжелые цепи; здоровье Его было подорвано, но дух не сломлен. Именно там, в непроглядной зловонной тьме переполненных подземных казематов, где Он томился, закованный в колодки, изнемогая под тяжким грузом цепей, откуда каждый день кого-то из Его друзей - бабидов уводили на казнь, случилось чудо - в Его душе сначала слабо замерцал, а затем все сильнее стал разгораться неземной свет. Там Он пережил чудесные минуты счастья и озарения, услышав Глас Божий, возвестивший о том, что теперь на Его плечи возлагаются пророческие одежды и что великую истину, возвещенную Бабом, предстоит отстаивать и утверждать в мире Ему, Ему одному.
Благодаря вмешательству российского посла - Его друга и почитателя - и неустанным хлопотам Его состоятельных родственников, которые пошли ради Него на многие жертвы, Он был, наконец, освобожден. Когда больной, согбенный, постаревший, Он вышел из тюрьмы, то узнал, что все Его имущество разграблено, конфисковано или сожжено; жена его была в полном отчаянии; семья, в которой было трое малых детей и двое постарше, терпела отчаянную нужду. Двое старших детей - мальчик девяти лет и его семилетняя сестра, которые сначала держались довольно мужественно, после пережитых гонений и тревог были подавлены. По указу правительства Он должен был немедленно покинуть родину; однако Ему предоставили право Самому выбрать страну изгнания. Он остановился на Багдаде, входившем тогда в состав Османской империи как Иракская провинция. Весь январь в зимние метели и снегопады пробирались по горным ущельям Западной Персии Бахаулла, Его жена, двое Его старших детей, один из Его братьев, а также несколько человек Его родственников и сановников, среди которых был и представитель российского посольства. О тайне Своего сердца, недавно открывшейся Ему в горькие часы страданий в <Черной Яме>, Он никому не рассказал.
С незапамятных времен ни одному из Пророков негде было преклонить голову, ибо Пророк приносит истину, а к истине не бывает нейтрального отношения: она вызывает взрыв жесточайшей вражды, слепой ненависти и злобы. Истина новой религии противостоит обветшавшим догмам своего века, бросает вызов существующему порядку, а потому неизменно наталкивается на противостояние и подвергается преследованиям. Баб не был исключением из этого правила, как не стал им и Бахаулла. Не успел Он обосноваться в Багдаде, как разыгралась новая драма, главным героем которой был Его сводный брат, тоже последователь Баба. Мирза Яхья, который был почти на двадцать лет моложе Бахауллы, вырос у Него на глазах; Бахаулла воспитал его и относился к нему как к сыну. Он обладал множеством хороших качеств, но был человеком слабовольным. Если Бахауллу за Его отвагу и силу можно было сравнить со львом, то Его брат робостью скорее напоминал мышь. Он был боязлив, изнежен и весьма тщеславен. С тех пор, как поспорили между собой Каин и Авель - эхо их раздора до сих пор докатывается до нас из глубины веков, - ссоры между братьями, вызванные чаще всего завистью, всегда приводили к беде. Мирза Яхья занимал особое положение среди последователей Баба, но он превратно понимал свою роль в движении, ибо считал, что именно он после смерти Баба станет Его преемником. И уж менее всего он предполагал, что эта роль уготована его старшему брату.
Однако когда над Персией полыхал огонь, Мирза Яхья, переодетый в чужое платье, в смертельном страхе за свою жизнь, скрывался в горах. И это в то время, когда последователи Баба в Тегеране и по всей стране подвергались казням и пыткам; когда Сам Бахаулла, больной, закованный в железные цепи, с кишащими на теле паразитами, томился заточенный в подземную темницу; когда Его жена, покинутая испугавшимися насмерть друзьями и родными, терпевшая насмешки врагов, вынужденная временами кормить своих детей сырыми лепешками из муки и воды, бессонными ночами молилась о Его возвращении; когда Его малого сына, Абдул-Баха, забрасывали камнями и осыпали бранью уличные мальчишки всякий раз, когда он отваживался выйти из дома, чтобы выполнить очередное, совсем не детское поручение; когда единоверцы и ближайшие родственники Бахауллы переживали страшные тяготы и подвергались преследованиям.
Между тем его положение в общине было столь высоким, что многие бабиды считали - в этот скорбный и горестный для них час именно к нему следует обращаться за поддержкой и утешением.
И вот, когда Бахаулла оказался в древнем Багдаде, в Его жизни разыгралась настоящая драма. Он уже знал, Кто Он. И каждая клетка Его существа была наполнена той неземной силой, которая влилась в Его душу, когда Он, закованный в кандалы, томился в темной тюремной яме. Он считал, что еще не пришло время открыть Свою тайну другим, но Божественный Свет с каждым днем все больше озарял Его ум, и Он буквально источал поток духовной энергии. Всю Свою жизнь Он был надежной опорой для других; Он вселял в Своих единоверцев уверенность, вдохновляя и поддерживая их. Теперь же, когда открылся Его Пророческий дар, Он обрел ту совершенную любовь, проницательность и мудрость, что способны поднимать и преображать миллионы людей, Он стал носителем той силы, которая на протяжении истории воплощалась в личностях избранников Божиих - Кришны, Будды, Христа, Моисея, Мухаммада.
Уцелевшие в кровавых бойнях бабиды стекались в Багдад, по-прежнему питая надежду найти утешение у Мирзы Яхья и обрести в его лице нового руководителя. Но этот человек ничего не мог им дать, и они, горько разочарованные, постепенно стали отворачиваться от него; напротив, в старшем брате Мирзы Яхья бабиды находили убежденность и духовную силу, которые вдохновляли и воодушевляли их. Он всегда вызывал у Своих единоверцев чувство благоговейного восторга. Они восхищались им, когда Он въезжал на коне в крепость у гробницы шейха Табарси (укрывшись в ней, бабиды в течение семи месяцев отражали атаки частей персидской армии), когда Он ехал с гордо поднятой головой и бесстрашие сквозило во взгляде Его живых, проницательных черных глаз и в мужественной, благородной осанке, а с Его уст слетали слова поддержки и утешения, окрылявшие их. Они признали Его авторитет и лидерство, когда Он возглавил встречу бабидов, имевшую жизненно важное значение для развития Движения - именно там был провозглашен независимый характер вероучения Баба, что означало полный разрыв с традициями прошлого и отмежевание от устаревших законов ислама; тогда Он был не только руководителем встречи - Он взял на Себя все хлопоты по ее проведению, от поисков помещения до обеспечения безопасности участников встречи, которые не раз подвергались нападкам со стороны жителей окрестных деревень. Они восторгались Его отвагой, когда Он, узнав о покушении на шаха, тайком покинул дом первого министра, который мог служить Ему безопасным убежищем, и, не послушав советов Своего влиятельного друга, поспешил к месту злодейского нападения, хотя в тот момент находиться там было опасно для жизни. Поистине, их всегда восхищала Его непоколебимая стойкость даже в самые черные для бабидов дни, Его безоглядная преданность вере, которую Он сохранял вопреки опасностям и угрозам, нависшим над Ним. Но что же должны были чувствовать Его единоверцы теперь, во время жестокой нужды и великого разочарования? Влияние Его личности, Его духовное воздействие на окружающих становилось все сильнее и ощутимее. Вера Баба, почти совсем уничтоженная, взмахнула крылами и обрела второе дыхание.
А Бахаулла тем временем чувствовал, что над Ним сгущаются грозовые тучи, и опасность на этот раз исходила от Его собственного брата. Тщеславный и болезненно самолюбивый, Его брат не мог смириться с тем, что видел, исподволь наблюдая за Бахауллой, - как каждый день к дому Бахауллы стекались толпы людей, и среди них были не только Его единоверцы, но и множество новых друзей, а также восторженных почитателей. Сам Яхья, по-прежнему нерешительный и трусливо-осторожный, вел тихую уединенную жизнь под видом купца и пребывал в совершенной безвестности. Вскоре ситуация еще более осложнилась - Яхья подпал под влияние человека, люто ненавидевшего Бахауллу, человека, снедаемого завистью и неудовлетворенным честолюбием. И под этим влиянием Мирза Яхья стал озлобленным и двуличным, чего изначально в его характере не было. Новый друг легко сумел найти к нему подход: играя на его тщеславии - он представлял Бахауллу как врага и соперника, всеми силами стремившегося занять то почетное положение, которое было пожаловано Мирзе Яхья Самим Бабом. Зная об этом и на опыте убедившись в том, что попытки развеять подозрения брата тщетны, Бахаулла решил, удалившись от места событий, предотвратить неминуемую, казалось бы, бурю. Тайно, переодетый дервишем, с черной чашкой для подаяния в руке - символом этой секты - Он покинул Багдад и пешком отправился в горы Курдистана; Он поселился недалеко от Сулеймании, примерно в трехстах километрах от Багдада.
О чем думал Баб, глядя на долину из окна Своей темницы в крепости Маку? Должно быть, Он мысленно представлял Себе просторы Персии с ее древними городами, куда Ему не было доступа, и размышляя над Своим прошлым, настоящим и будущим, скорбел о безрассудстве людей, их слепоте и неблагодарности, ужасаясь извращенностью человеческого сердца. А какие мысли волновали Бахауллу, когда, устремляя Свой взор к Багдаду, Он вспоминал о брате, которого так щедро одаривал Своей любовью, и которого Сам столь высоко вознес, представив Бабу в самом выгодном свете? Что испытывал Он, когда из окна Своего одинокого каменного жилища глядел на восток, на пустынные горные склоны, вспоминая Свою горячо любимую родину и Своих товарищей - и тех, кто принял мученическую смерть, и тех немногих, кто все еще боролся, уповая только на то, что исполнится обетование Баба, гласящее, что за Ним грядет Тот, Кто будет наделен еще большим величием.
Слепота и тщеславие людей причиняли Ему боль и, быть может, именно в те дни в Его сердце эхом отозвалась мысль Иисуса, вскричавшего: <Иерусалим, Иерусалим, который убивает Пророков и забивает камнями тех, кто послан к тебе, сколь часто собирал Я вместе твоих детей, подобно тому, как наседка собирает под крыло свой выводок, а ты все не внемлешь>.
В течение двух лет семья Бахауллы и Его друзья не имели о Нем никаких известий. Он жил скромно и неприхотливо. Сам готовил для Себя простую еду; среди крестьян, которые иногда проходили мимо Его жилища, погоняя отару овец или отправляясь на сбор урожая, Он был известен как дервиш Мохаммад. В конце концов местные жители познакомились с Ним, а узнав, полюбили Его. Слух о святом человеке, который жил отшельником в пустынной местности, начал распространяться по окрестным селениям и городам; и тогда один из высокопоставленных священнослужителей Сулеймании решил встретиться с Ним. Знакомство состоялось, и после нескольких встреч Бахаулла уступил настойчивым просьбам поселиться в его городе, заняв комнату в одном из медресе. Свет пробьется к людям, как бы ни был сокрыт его источник; так и затерянный в отдаленной пустыне свет, который излучал ум и дух Бахауллы, по-прежнему притягивал к себе людей, его ощущали все, с кем Он встречался, какой бы мимолетной ни была встреча. Люди потянулись к свету, стали приходить к Нему за советом, благоговейно внимая каждому слову, слетавшему с Его уст.
В жизни Бахауллы, начиная с того дня, когда Он принял Послание Баба, и до той ночи, когда Он покинул сей мир, не было, пожалуй, другого времени, кроме тех двух лет, проведенных в Курдистане, когда Он мог бы наслаждаться душевным покоем - освободившись от груза повседневных забот, избавившись от опасности, которая постоянно угрожала Ему. Под видом скромного богослова учил Он тех, кто приходил к Нему, являя при этом истинную мудрость Пророка. В этот период Он написал одну из Своих знаменитых поэм, открыл множество молитв и текстов для медитации. Вскоре слух о мудреце, живущем в Сулеймании, достиг Багдада. Его родные, сразу же поняв, о Ком идет речь, поспешили отправить гонца, которому было поручено рассказать Бахаулле о ситуации, сложившейся в Багдаде, и уговорить Его вернуться домой.
Та грозовая туча, от которой Он стремился уйти, по-прежнему нависала над Ним - только она стала еще темнее и больше. Он надеялся (а может быть, только мечтал - кто знает?), что Его уход в пустыню разрядит напряженность ситуации, полагая, что когда раздражитель будет убран, язва гордости Его брата затянется и взыгравшая ревность утихнет. Но в Мирзе Яхья гордость и ревность нашли самого опасного из всех союзников - безрассудство. Стремясь упрочить свое положение, подстрекаемый своим злобным советчиком, он совершал одно преступление за другим, навлекая позор на Дело Баба, уже и так оклеветанное Его врагами. Пытаясь возглавить движение Баба, он терпел провал за провалом, обнаруживая свою полную несостоятельность.
Откликнувшись на горячую мольбу Абдул-Баха и всей семьи, которая была счастлива, что после длительных поисков ей удалось обнаружить Его местонахождение, Бахаулла вернулся в Багдад. Ему ничего не оставалось, как встать у руля Своей веры. Стараясь не привлекать к Себе излишнего внимания, Он фактически взял в Свои руки бразды правления ею. И хотя Он по-прежнему открыто не заявлял о Себе как о Духовном Двойнике Баба, второй Гигантской Звезде этого чудесного созвездия, Его свет разгорался все ярче и ярче. С Его пера потоком изливались писания - это были наставления, размышления на темы морали, молитвы, толкования священных книг, послания, обращенные к разным людям. Этот мощный поток не иссякал до конца Его жизни. Подобно тому, как Баб, находясь в Исфахане, один раз в жизни пережил период признания и славы, когда судьба поистине благоволила к Нему, так и в жизни Бахауллы наступило время (оно продолжалось около семи лет), когда Он был окружен всеобщим уважением и почетом. Многие высокопоставленные люди Багдада, как из числа духовенства, так и государственных чиновников, стали Его друзьями и почитателями; сыновья правителя Его родины в благоговении склонялись перед выдающимся соотечественником, изгнанным из Своей страны; те, кто знал Его в Курдистане под именем дервиша Мохаммада, искали новых встреч со своим другом. Бедняки хорошо знали Его, потому что проходя по улицам, Он часто вступал в общение с ними. Он умел чувствовать чужую боль; Его взгляд, казалось, проникал в самую душу, нежно касаясь ее, и люди ощущали, что Его любовь - это благословенный дождь, которого жаждет человеческое сердце. Как будто сама любовь Бога снисходила на них. А Его щедрые дары, которыми Он оделял нуждающихся и униженных, никогда не иссякали.
Нам известно по собственному опыту, как много значит для человека живой пример, соприкосновение с замечательной личностью, наделенной проницательным умом и душевным благородством. Как восхищается солдат бесстрашием героя! Как переполняется благодарностью душа человека, подвергающегося насмешкам и оскорблениям только из-за своей расовой или сословной принадлежности, когда он встречает отношение к себе как к равному, видит со стороны других справедливость и беспристрастность. Как дорого для униженного и незаслуженно гонимого признание его прав!
Кем же был Бахаулла для знавших Его людей? Героем, являвшим отвагу в каждом столкновении с врагами Его веры. Защитником справедливости - живя в насквозь пораженном коррупцией обществе, Он провозгласил веру основой всех людских дел. В наставлении от имени Всевышнего Он писал: <Любимейшая из вещей для Меня - справедливость... И ты сумеешь с помощью ее воззрит на вещи своими глазами, а не глазами прочих, познать своим разумением, а не разумением соседа>. Его добродетельность была добродетельностью святого, она была неотъемлемо присуща Ему, как свет присущ огню. На людей всех рас и сословий Он смотрел как на Свою паству, которая дана Ему Богом, дабы Он помог ей очиститься и возвыситься. В Багдаде Его личность предстала перед людьми во всем ее величии, а Пророческое Древо раскинуло свою могучую крону, готовое укрыть под своей сенью весь мир, одарив его своими благословенными плодами.
Теперь Ему было 46 лет. Бабиды более не задавались вопросом, кто их Вождь. Его личность, Его проповедь, каждое Его действие свидетельствовали о том, что Он есть обетованный преемник Баба. Жизнь вновь затеплилась в храме поверженной веры. Ее политические и религиозные противники со страхом осознали - дело, которое они считали давно и полностью уничтоженным, продолжало жить и развиваться; более того, оно набирало новый, невиданный размах, питаясь энергией от Человека, Которого они сами выпустили на свободу, полагая, что Он для них более не опасен; выход теперь оставался только один - новая ссылка, на этот раз более отдаленная. Под нажимом правительства Персии турецкие власти приняли решение о высылке из Ирака опального перса, и Бахаулла получил предписание от султана покинуть Багдад и отправиться в Константинополь.
Баб находился в изоляции с того момента, как Он вернулся из Мекки в Свой родной город и до дня Его казни в Тебризе; лишенный возможности общаться со Своими последователями, Он, тем не менее, оказывал на их жизнь столь сильное влияние, что более десяти тысяч верующих приняли мученическую смерть, отдав жизнь за Него и за Его Учение. Не меньшим было и воздействие Бахауллы на тысячи людей, которые во время Его пребывания в Багдаде прямо или косвенно вступали с Ним в общение. Когда наступил день отъезда, Его друзья бабиды, осознав неизбежность расставания, стали роптать, горько сетуя на судьбу, а многие даже грозились покончить с собой в случае, если им не будет позволено сопровождать Его в новую ссылку. Они были безутешны. С большим трудом Бахаулле удалось успокоить их - Он нашел слова любви и утешения, которые ободрили их сердца. Поистине, весь город рыдал, когда Он в последний раз проезжал по его улицам. В Тебризе, когда Баб стоял перед отрядом стрелков в ожидании расстрела, тысячи глаз были устремлены на Него - в них было равнодушие, любопытство, ненависть или презрение. Здесь, в далеком Багдаде, огромную толпу, окружавшую Его преемника, обуревали совершенно иные чувства. Сердца людей были исполнены искреннего восхищения и уважения; некоторые склонялись перед Ним с чувством глубокой любви. Жители города со слезами на глазах провожали взглядом величественную, исполненную благородства фигуру Бахауллы. Особенно сильно горевали бедняки, для которых все эти годы Он был источником милосердия и единственной защитой; для них Его отъезд был трагедией, и они горько рыдали, оплакивая невосполнимую потерю. Перед тем как выступить в путь, Бахаулла провел двенадцать дней в окруженном садами поместье на дальнем берегу Тигра, где собрались Его многочисленные друзья и последователи, чтобы проститься с Ним. Затем Он вместе с семьей и группой единоверцев, караваном примерно в семьдесят человек, отправился на Запад.
Именно в этом поместье на берегу Тигра Бахаулла впервые почувствовал потребность открыть Своим ученикам тайну, которую Он знал уже десять лет - что именно Он есть Тот, Чье пришествие предрекал Баб, Пророк, пришедший вслед за Бабом, еще более великий, чем Сам Баб, воплощение той же Божественной сути. Для учеников и последователей Бахауллы это заявление было лишь подтверждением того, о чем в глубине души они давно догадывались; но никто не обрадовался ему больше, чем старший сын, Абдул-Баха, в ту пору уже девятнадцатилетний юноша - самая крепкая опора Своему отцу и утешение для всей семьи. Воспоминания о счастливых днях, проведенных в Багдаде, скрашивали путешественникам трудности пути к берегам Черного моря, в далекий Константинополь. Чиновники разных городов, следуя письменным предписаниям губернатора Багдада, искреннего почитателя Бахауллы, оказывали Ему и Его спутникам теплый дружеский прием, окружая их знаками почета и уважения. Однако этому скоро пришел конец. В Персии, на родине новой веры, поднималась невиданная в истории религии волна злобы и ненависти по отношению к ней. Рука мести протянулась далеко за пределы страны. Персидское правительство убедило Турцию, свою союзницу, принять участие в заговоре, целью которого было полное уничтожение нового религиозного движения. Не прошло и четырех месяцев со времени прибытия Бахауллы в Константинополь, как вероломные замыслы правительства Его родины осуществились. Неожиданно, без объяснений и предупреждений, турецкий султан своей волей предписал Ему немедленно перебраться в Адрианополь, который считался в Турции местом политической ссылки, своего рода турецкой Сибирью.
Заблуждается тот, кто полагает, будто неотъемлемой чертой Богочеловека является пассивное непротивление, готовность принять любую несправедливость и покорно склониться перед тиранией, не бросив ей в лицо обвинения. Христос в праведной ярости плетьми изгнал из храма менял и ростовщиков; Моисей в гневе растопил Золотого Тельца; Мухаммад собственными руками поверг наземь идолов в Каабе. Узнав о ссылке, Бахаулла написал султану письмо, в котором ясно и недвусмысленно указал ему на его место перед лицом Божиего Пророка. Текст письма не сохранился, но из рассказов очевидцев известно, что первый министр, прочитав его, смертельно побледнел. Впоследствии Бахаулла открыто заявлял, что любое действие, предпринятое против Него султаном после получения этого послания, будет в какой-то степени оправдано, но высылка в Адрианополь невинных людей, не причинивших правительству Османской империи никакого вреда, была непростительным беззаконием.
При этих обстоятельствах открылась новая грань характера Бахауллы. С чисто человеческой точки зрения, для турецкого правителя Бахаулла не был <ничтожеством>, с которым можно было не считаться. С самых ранних лет Он вращался в среде министров, придворных вельмож и высших чинов Персии. Он получил хорошее воспитание и образование и был достаточно опытен в светских делах, чтобы понимать, какая необдуманная и безответственная игра кроется за эдиктом султана. Он остро чувствовал также и горькую несправедливость этого жестокого указа - согласно ему женщины и дети должны были выступить в путь в самую холодную пору. Им предстояло в запряженных быками повозках или на вьючных мулах пересечь в зимнюю стужу огромные заснеженные пространства, над которыми в это время года часто буйствуют метели и бураны. Между тем, ссыльные были без средств к существованию, плохо одеты и никак не подготовлены к такому тяжелому путешествию. Но сколь отрадно сознавать, что Пророк XIX века - наш Пророк, современник наших дедов и прадедов, когда Он оказался совершенно беззащитным и голова Его уже была в пасти льва, не дрогнул. Нет, Он не убоялся высказать льву всю правду о нем в пылающих гневом словах. Великий визирь, который читал письмо, так отозвался о нем: <Впечатление было такое, будто Царь Царей наставлял самого жалкого из своих вассалов>. Бахаулла, по всей видимости, выразил Свои чувства достаточно ясно и недвусмысленно. Впереди Его не ждало ничего, кроме заключения, нужды и гонений. Он знал, что безвозвратно ушло счастье тех дней в Багдаде, когда Он жил в окружении любящих и преданных друзей, понимал, что отныне становится мишенью для официальных обвинений со стороны властей. Но все же безжалостная, сокрушающая все и вся тирания светской власти оказалась не самой большой из Его бед и не самой тяжкой для Него ношей. Его крестом по-прежнему оставался Мирза Яхья.
Бахаулла любил брата и всегда по-отечески заботился о нем. Какую же боль, должно быть, Он испытывал, наблюдая нравственное падение Мирзы Яхья; как велики были Его гнев и стыд, когда, вернувшись из Сулеймании, Он увидел всю неприглядность поведения брата. Мирза Яхья так запятнал имя Баба, что вызвал возмущение всех честных людей; более того, по его наущению было убито несколько самых преданных бабидов из числа первых учеников Баба, среди которых был и один из Его родственников; по-видимому, Мирза Яхья полагал, что, если падут высокие головы, он сможет вознестись над всеми, ибо у него не будет соперников! Во имя интересов веры, едва оправившейся к тому времени от страшного потрясения, а быть может, в надежде на духовное пробуждение брата, Бахаулла по-прежнему старался относиться к нему терпимо, искал повода, чтобы дать ему добрый совет и направить на путь истинный. Он неустанно пытался отдалить Мирзу Яхья от его злого гения, ибо знал, что этот человек, теша тщеславие Мирзы Яхья и играя на его самолюбии, рисовал ему заманчивые картины его будущего величия, которого он сможет достичь, если избавится от Бахауллы. Однако все усилия Бахауллы были тщетными; и Мирза Яхья, и его друзья, вопреки явному нежеланию Бахауллы, отправились за изгнанниками в Константинополь, а позже оказались сосланными вместе с ними в Адрианополь. Именно там и произошло последнее преступление, вызвавшее окончательный разрыв между братьями.
Мирза Яхья трижды покушался на жизнь брата, и третье покушение почти удалось - Бахаулла выпил отравленный напиток, приготовленный Ему Мирзой Яхья, и в течение нескольких недель был при смерти; последствия этого отравления давали знать о себе всю жизнь - здоровье Его было серьезно подорвано, до конца дней у Него дрожала рука.
Ни один уважающий себя человек не может оставаться равнодушным, когда его бесчестят, тем более члены семьи. Как, должно быть, горько было в те дни Бахаулле! На Его плечи легло бремя осознанной Им пророческой миссии; Он находился в ссылке, подвергался гонениям, познал столько несчастий, принял на Себя столько ударов судьбы! И вот на Него обрушился последний удар, нанесенный Его братом! С того времени пути братьев разошлись, а последователи Бахауллы, признав Его статус Пророка, стали называть себя бахаи.
История заточения и ссылки Бахауллы напоминает историю заточения Баба. Куда бы Он ни приезжал, какие бы злобные обвинения властей в Его адрес ни предваряли Его приезд, везде повторялось одно и то же - Его обаяние, глубина Его мысли, Его благородство, Его любовь, Его щедрость, Его блестящие проповеди растапливали лед подозрений, и Он завоевывал симпатии как чиновников, так и простого народа. Как бы повторяя путь Баба от Исфахана до Маку и Чехрика - путь, во время которого каждая новая ссылка приводила к новому всплеску Его популярности, Бахаулла был сначала сослан в Багдад, откуда воссияла, распространяясь далеко за пределы страны, Его слава, потом в Константинополь, а затем в Адрианополь. Пять лет спустя, когда авторитет Бахауллы прочно утвердился и здесь, что вновь вызвало ревность и раздражение Его врагов в Тегеране и Константинополе, Он был сослан в Акку, ставшую местом Его последнего изгнания.
Если Адрианополь как место ссылки был для Турецкой империи чем-то вроде Сибири, то исправительную колонию в Акке на Средиземноморском побережье Палестины можно было назвать островом Дьявола. Мрачный, зловонный, этот город-крепость был рассадником заразных болезней и воплощал в себе все худшее, что могло уготовить своим узникам правительство Османской империи.
Теперь, когда разрыв между братьями стал очевиден, правительство, с чисто восточным коварством, издало следующий указ: узники разделялись на две партии; одна из них, в которую входил Мирза Яхья, его семья и ближайшее окружение, должна была отправиться в ссылку на Кипр, а другая, включавшая Бахауллу, Его родных и учеников, - в город-тюрьму Акка; но при этом партии должны были обменяться несколькими людьми. Получилось так, что ближайший сподвижник Мирзы Яхья, его советник и главная опора, последовал за Бахауллой в Акку, где он постоянно шпионил за Бахауллой и распространял о Нем клеветнические слухи, делая все возможное, чтобы отравить жизнь Ему и Его спутникам. В то же время несколько несчастных бахаи против своей воли вынуждены были отправиться на Кипр и жить там в одном городе вместе с несостоявшимся убийцей их возлюбленного Вождя.
Двадцать четыре года прожил Бахаулла в Палестине - сначала в городе-тюрьме Акке, потом в его окрестностях. Здесь Им была написана Книга Законов - Его величайший вклад в развитие человеческого общества; здесь Он продолжил то, что начал в Адрианополе - составление посланий царствующим особам и правителям мира - султану Абдул-Азизу, королеве Виктории, Насир-ад-Дин-шаху, Наполеону III, российскому императору Александру II, папе Пию IX и другим (эти послания-предупреждения стали уникальными документами эпохи). До последних месяцев жизни Бахауллы с Его пера стекали слова Божественного Откровения. И все же в Нем ощущались разительные перемены. Слишком много жестоких ударов обрушило неблагодарное поколение на эту святую душу, неукротимой была ненависть Его врагов и предателя-брата! Единственной чашей, из которой Ему довелось испить в земной жизни, исполненной превратностей и неожиданных поворотов судьбы, была чаша скорби. Еще в первые годы заточения Бахауллы в Акке разбился насмерть Его любимый младший сын, упав во время прогулки с крыши тюремной казармы; Его непримиримый враг, навязанный Ему в спутники, неустанно настраивал против Него тюремное начальство; Он терпеливо сносил хулу врагов и те неприятности, причиной которых порой были безрассудство и фанатизм Его друзей. В далекой Персии Его последователи, чьи ряды заметно выросли, вновь подвергались преследованиям и казням. Вести об их страданиях доходили до Акки, как некогда в Чехрик приходили известия Бабу о пытках и казнях Его друзей; и в тюремной камере Бахауллы, как и четверть века до этого в камере Баба, также витал призрак ужасных сцен, разыгрывавшихся на Его далекой родине.
После девяти лет строгой изоляции, в течение которых Он редко переступал порог Своей камеры, наступили лучшие дни - суровые условия Его заключения были наконец смягчены; Он снискал, как некогда Баб, любовь и уважение местных жителей; Ему разрешили поселиться в усадьбе, расположенной в долине близ Акки, где Его взгляд ласкала зелень садов. Но все это пришло слишком поздно.
В прошлом остался Тот человек, Который в первые годы Движения был всегда впереди - полный неистощимой энергии, скачущий верхом на коне от селения к селению, от города к городу; человек, который был мозгом и сердцем Веры. Ушли в прошлое те дни, когда Он в развевающихся одеждах и высоком конусообразном головном уборе в задумчивости прогуливался по улицам Багдада, одаривая окружающих то словом, то улыбкой, то подаянием; в те дни двери Его дома были открыты с утра до вечера для бесчисленного множества посетителей, среди которых были и Его почитатели, и искатели истины, и ученые-богословы. Еще в Адрианополе Он стал искать уединения, склоняясь к тому, чтобы отойти от жизни общины Своих последователей. Все чаще прибегал Он к помощи старшего сына, Абдул-Баха, все больше опирался на этот молодой крепкий побег, проросший от Его корня. Когда-то горе и страдания сокрушили сердце Баба; с годами ноша испытаний стала непосильной и для Бахауллы, и незадолго до Своей смерти Он поведал одному из Своих старейших товарищей, что порою Он желал только одного - уединиться и дать волю Своей скорби. До какой же степени было изранено Его сердце! Человеческая плоть изнашивается от времени, а сердце и мозг сгорают от страданий. Такова природа человека. Пророк - тоже человек, несмотря на то, что Его дух столь высоко вознесен над простыми смертными. Баб нес Свою ношу страданий шесть лет, Христос - три года; Бахаулле же, подобно Моисею и Мухаммаду, выпала самая горькая доля - Он страдал многие годы до самого конца Своей долгой земной жизни.
Должно быть, Баб в Свои последние дни вспоминал о проделанном Им пути - о том, как писал Он самому шаху, развивая в Своем послании мысль о необходимости перемен и реформ; как обращался к первому министру и взывал к представителям высшего мусульманского духовенства Персии; как прошел весь путь до Мекки и был готов Сам провозгласить новые Божественные истины, стоя перед главой исламского мира; как в Своей проповеди и на примере всей Своей жизни учил людей тому, что было благом для них; и все эти попытки потерпели неудачу, а наградой за Его труды стали хула и жестокие гонения. Мы можем себе представить, как эти воспоминания камнем ложились на сердце Баба, усугубляя тяжесть Его страданий. Но воспоминания Бахауллы были еще более горькими. О чем Он мог думать в последние дни Своей земной жизни? О судьбе Баба, Его возлюбленного друга, Его Провозвестника, Вождя и Духовного Двойника; о Своих замученных друзьях бабидах, о бесчисленных жертвах, которые Он принес, оставив дом, родину, высокое положение, богатство, семью; о жизни на пределе человеческих возможностей, когда каждое мгновение есть полная самоотдача, в огне которой сгорает внутреннее <я>, изливаясь на людей потоком беспредельной любви; о том мудром, справедливом Учении, призывающем к терпимости и несущем исцеление страждущему человечеству, с которым Он обратился к сильным мира сего - приняв его, они могли бы изменить ход истории, улучшить жизнь каждого человека на земле и навсегда покончить с войнами, но они с презрением отвергли его.
Бахаулла первым призвал людей всех наций объединиться и держать совет об установлении всеобщего мира, советовал сформировать международный орган для решения мировых проблем, таких, как сокращение и постепенное уничтожение вооружения, улучшение условий жизни людей, предоставление женщинам равных прав с мужчинами, введение вспомогательного международного языка для преодоления языкового барьера, разделяющего народы, - именно этот орган должен был способствовать отмене всяких форм угнетения и рабства и реформировать все сферы человеческой жизни.
Он не был предан позорной казни; Его Учение, продолжавшее и завершавшее Учение Баба, еще при Его жизни распространилось в некоторых странах Востока; Его вера с каждым днем приобретала все больше последователей. Профессор Кембриджского университета, знаменитый востоковед Э. Г. Браун настолько заинтересовался новой религией, что приехал в Акку, чтобы лично познакомиться с ее Основателем; встреча с Бахауллой произвела на него неизгладимое впечатление. Однако Сам Пророк, наделенный всеохватным знанием, видел разницу между тем, что было, и тем, что могло бы быть. Люди нашего времени привыкли сокрушаться по поводу содеянного: о, если бы тогда мы выбрали не тот путь, а другой; если бы такой-то закон был более строгим, а такой-то приговор - более мягким; если бы тогда-то удалось избежать конфликта, если бы враждующие стороны пошли тогда на уступки! Тогда бы, говорят они, мы не пережили бы все эти ужасные страдания, не понесли такие страшные потери, не разрушили бы самые основы нашей жизни, уничтожая без разбора плохое и хорошее, как мы это делаем, начиная с 1939 года! Но мы прекрасно понимаем, что уже слишком поздно - зло содеяно. Теперь нам предстоит долгий путь - путь страданий, бедствий и разочарований - потому что мы были слишком себялюбивы, слишком ленивы, столь алчны и слепы и отказались выбрать короткий путь, когда у нас еще была такая возможность. Бахаулла знал об этом. Он предвидел несчастья, которые должны были обрушиться на человечество из-за того, что оно так легкомысленно отвергло принесенное Им исцеляющее средство; Он предсказал их с такой точностью, что теперь людям остается только сокрушаться и сожалеть о собственной слепоте. Он сделал для человечества все, что мог - отдал ему все Свои силы и посвятил всю Свою жизнь служению ему. Как Пророки прошлого, Он принес Себя в жертву жестокому поколению, которое отплатило Ему черной неблагодарностью. И покидая этот мир, Он, должно быть, сожалел лишь об одном - что по-прежнему вокруг Его Дела бушуют страсти, что продолжается жестокое противостояние сил добра и зла, начавшееся еще при жизни Баба, и теперь в центре бушующего водоворота - один, без помощи - остается стоять Его возлюбленный сын, Его преемник Абдул-Баха
В 1892 году навсегда закрылись глаза Бахауллы. Завершился Его долгий крестный путь. Его изборожденное морщинами лицо, хранившее следы глубоких раздумий и переживаний, обрамленное, как и в юности, роскошными, иссиня-черными кудрями, в смерти было исполнено величавого покоя; торжественно покоились сильные изящные руки, привыкшие держать перо, начертавшее столько истин, столько благих законов и предписаний. Великое, непостижимое сердце, из которого столько лет щедрым потоком изливалась на людей нежная всепрощающая любовь, больше не билось. Сотни образов вставали перед мысленным взором тех, кто стоял у Его смертного одра. Они представляли Его верхом на коне, величественного, неустрашимого в минуту опасности; вот Он среди бабидов - друзей ранних лет веры, собравшихся, чтобы держать совет или отражать нападение врагов; вот Он по дороге в Тегеран спешит навстречу разгневанному шаху, который, после покушения на его жизнь, буквально кипит от ярости. А вот Он покидает Багдад, и вокруг Него волнуется море плачущих и взывающих к Нему людей; живое кольцо смыкается вокруг Его коня, который, кажется, перешагивает через людские тела, а всадник величественно плывет над толпой. Вот Он на Своем пути в Константинополь проезжает по украшенным весенней зеленью холмам Анатолии, направляясь к Черному морю. Вот Он, исполненный величайшей кротости, склонился перед маленькой старой женщиной, чтобы она могла исполнить свое сердечное желание - прикоснуться губами к Его благословенному челу. Перед взором прощавшихся с Ним вставали картины лишений и бедствий, которые Он претерпел; Его жизнь в Багдаде, когда у Него была всего одна рубашка и чтобы переодеться, Ему приходилось ждать, пока она высохнет; картины Его отшельничества, когда Он, дервиш Мохаммад, ночевал то в горной пещере, то в заброшенной пастушьей хижине, Сам готовил Себе еду, питаясь рисовой мамалыгой, овечьим сыром и сухим хлебом. Множество образов витало в той комнате, где на Своем смертном одре лежал почивший Пророк. Вспоминались та легкость и присутствие духа, которые Он проявлял в общении с людьми (однажды с Ним произошел такой случай - наемный убийца направил на Него пистолет, когда Он шел по безлюдной улице Багдада с одним из Своих братьев; однако пораженный благородством облика Бахауллы, убийца так и не смог нажать на курок; вконец растерянный, он выронил пистолет из рук, после чего Бахаулла попросил брата подобрать оружие и <сопроводить молодого человека домой>, ибо тот стоял как вкопанный, не зная, что делать). Вспоминался Его юмор, часто сквозивший в серьезных рассуждениях, выражавшийся в мастерских иронических намеках или игре слов, но более всего проявлявшийся в кругу семьи, когда Он, сидя за утренним или вечерним чаем, шутил и смеялся со Своими родными. Сорок лет сияла над миром Его Пророческая Слава - и вот Солнце закатилось. И хотя Он оставил людям Свои Писания, Свой Завет, пример Своей жизни, все же утрата была невосполнимой - глазам человеческим более не дано было взирать на Его лик, на котором лежал отсвет Божественного.
Однако Он оставил и живую память о Себе. Абдул-Баха, Его любимый старший сын, которому исполнилось сорок восемь лет, волею Отца был назначен Главой веры. Казалось, все добродетели отца воплотились в Его удивительном сыне. Как в природе бывает всплеск совершенства, так бывает он и в духовной истории человечества - в XIX веке Бог как будто распахнул перед людьми Свою сокровищницу, из которой явились три великолепные, несравненные в своей красоте жемчужины - Баб, Бахаулла и Абдул-Баха. Абдул-Баха никогда не претендовал на роль Пророка; он считал себя простым смертным и решительно опровергал заявления некоторых восторженных бахаи, утверждавших, что он обладает таким же Пророческим даром, как Баб и Бахаулла; и все же он был исключительной личностью, воплощением святости и совершенства. Еще в те далекие годы, когда юный Абдул-Баха приходил в страшную тегеранскую тюрьму <Черная Яма>, чтобы навестить Бахауллу и справиться о Его здоровье (а на самом деле - узнать, жив ли Он), он обнаружил такую преданность Делу Своего отца, явил такое мужество и благородство, что о нем с восхищением заговорили все, кто знал его, даже враги. Когда Бахаулла удалился в горы Сулеймании и Его местопребывание в течение двух лет оставалось неизвестным, Его сын, которому в ту пору было всего одиннадцать лет, взял на себя практически все заботы о семье, да и обо всей  общине  бабидов, находившейся тогда в Багдаде. С каждым годом росла его внутренняя духовная сила, и Бахаулла, по возвращении из Своей добровольной ссылки, стал все больше опираться на Него, поручая Ему важные и ответственные задания. Он вырос необыкновенно красивым юношей - с голубыми глазами, вьющимися черными волосами и  бородой,  ростом  выше  отца; природа наделила его чарующим  обаянием,  острым  умом и неиссякаемой энергией. По мере того, как развивались его способности, он все чаще выступал посредником в делах отца; он взял на себя всю тяжесть общения с внешним миром, представители которого порой проявляли назойливость, чаще - враждебность и почти всегда вели себя недостойно! Во время пребывания в Акке именно Абдул-Баха вел все переговоры с чиновниками; Он также встречался с простыми людьми и регулярно сам, своими руками раздавал щедрые дары, потоком изливавшиеся из дома Бахауллы; в конце концов его стали называть <отцом бедных>. Абдул-Баха не знал покоя до тех пор, пока не добился освобождения из тюрьмы своего возлюбленного отца и не привез Его туда, где Он снова увидел зелень, услышал плеск воды и вдохнул свежий воздух; благодаря его заботам и трудам Бахаулла провел остаток Своих лет в покое, живя в относительно благоустроенном доме. Любовь, связывавшая отца и сына, была глубокой и трогательной; сын видел смысл своей жизни в том, чтобы служить отцу и Его Делу, он был готов исполнить малейшее желание отца, в любую минуту встать на защиту Его интересов. Отец любил сына той беспредельной любовью, на которую было способно Его великое сердце. Они умели читать мысли друг друга. Задолго до кончины Бахауллы было ясно, что Абдул-Баха станет Его преемником. После ухода Бахауллы острая боль невосполнимой потери, охватившая Его последователей, немного утихла, когда стало известно, что Бахаулла в Завещании назначил Абдул-Баха главой Своей веры; последний сразу же приступил к выполнению этой миссии, проявляя мудрость и отвагу, свидетельствовавшие о том, что он во всех отношениях достоин столь высокого положения.
Подобно тому, как вращающееся колесо движется вперед, повторяя свои движения, так и жизни Бахауллы и Абдул-Баха сходятся в основных своих чертах. Подобно приливам и отливам, чередовались в жизни сына периоды гонений и славы; он жил на пределе физических и душевных сил, не жалея себя, являя жертвенность и полную самоотдачу. День за днем, год за годом он щедро изливал свой свет на всех, кто к нему обращался, независимо от того, были те люди низкого или высокого звания. И даже трагический разрыв между братьями, принесший глубокие страдания его отцу, повторился в жизни Абдул-Баха, причем совпадение обстоятельств было столь поразительным, что это кажется почти невероятным.
Людям, которые никогда не встречали Бахауллу, но знали Абдул-Баха, было трудно себе представить, что отец мог в чем-то превосходить сына. Искрометная, проявляющаяся во всем мудрость, глубокое понимание чужой души, безупречный образ жизни, озаренный сиянием благороднейших человеческих качеств, - все это явил и Абдул-Баха. Но при всем этом он не мог превзойти отца в величии. Он был отблеском Бахауллы, его характер был отпечатком отцовского характера, Его ум - зеркалом, в совершенстве отражавшим Учение, явленное Пророческим умом отца. Он был подобен луне, отражавшей после захода солнца его лучи, светившей людям в течение жизни еще одного поколения.
Не исключено, что, читая о добродетелях и совершенствах, отличавших Бахауллу и Баба, скептики сочтут их очередным мифом, рожденным на Востоке - земле легенд и преданий. Но вряд ли даже скептики смогут оспаривать то, что известно о личности Абдул-Баха. В отличие от двух Пророков, с Которыми не встречался практически никто из людей Запада, Абдул-Баха не только имел многочисленные контакты с Западом, но и сам путешествовал по Европе и Америке. Во время своей многомесячной поездки по Соединенным Штатам он доехал до Сан-Франциско; он был в Канаде; он посещал Англию и Францию. Записи лекций, прочитанных им в Европе и Северной Америке; отзывы о его поездках в прессе тех лет; дневники его спутников, различные книги и мемуары, написанные бахаи, а также воспоминания его друзей - все свидетельствует об одном: он действительно являл собой тот тип совершенного человека, который столь редко встречается в нашем мире.
Двадцать девять лет жизни, с 1892 по 1921 год (то есть до своей кончины), Абдул-Баха посвятил выполнению возложенной на него миссии - распространению и толкованию Учения своего Отца; и все эти годы он преданно и неустанно служил людям. Трудно сказать, чему он уделял больше времени - проповеди или практическим делам. Его мощная энергия и целеустремленность, верность долгу и самопожертвование поражали всякого, кто его знал. И днем и ночью, до последней недели - нет, до последнего дня своей жизни - служил он своим братьям, ближним своим. Он раздавал милостыню беднякам, сам навещал больных и нуждающихся, расспрашивал об их жизни, приносил им лекарства, давал советы, утешал, помогал деньгами - в зависимости от того, что было нужно человеку. Он чувствовал себя одинаково непринужденно среди уличных нищих и в компании титулованных англичан или высоких гостей с Востока, в равной степени одаривая всех искренней любовью, сочувствием и пониманием. У него находилось ласковое слово и для неграмотной старухи, любительницы посудачить, которой захотелось излить ему душу, и для наследника короны. Его мудрые, кроткие голубые глаза смотрели на всех с одинаковым живым интересом, в них светилось глубокое понимание нужд и потребностей каждого человека. Вряд ли есть слово, более подходящее для него, чем Целитель, - ибо он исцелял отравленные сомнением умы, больные сердца, пораженную недугом плоть. Он достиг того состояния, которое сам выразил в прекрасном афоризме: <Секрет самообладания в самозабвении>.
Примером своей жизни он вдохновлял людей на высокие и трудные свершения, превосходящие все то, что мы видим в сегодняшнем мире; его кредо выражалось в словах: <Будь благороден, будь чист в своих помыслах, будь правдив, честен, прям; жертвуй собой во благо других; не презирай ближних своих, дабы Бог не презирал тебя за твое глупое тщеславие и гордыню; люби и прощай, не суди, да не судим будешь>. Выбранное им имя, означавшее <Слуга слуг Божиих>, полностью соответствовало его характеру и его образу жизни. Он работал над своим характером еще в раннем детстве, и к девяти годам уже полностью сформировался как личность; позже, во взрослой жизни, благородство его духовной сущности проступило со всей отчетливостью, и все грани его засияли ярким блеском.
Страдания его возлюбленного отца, пережившего тяжелейшее тюремное заключение и три ссылки, неутолимая ненависть, которую питал к Нему один из членов их семьи, бедность и бесприютность, выпавшие на долю его родных, бедствия, обрушившиеся на него самого, не озлобили Абдул-Баха; с годами он стал более великодушным и терпимым, еще сильнее проявились в нем любовь к ближнему, сострадание, кротость. Поистине, он шел по стопам своего отца, и свет его благородной личности озарил уникальное явление новой истории - мировую религию, явленную двумя Божиими Пророками.
Представляя вниманию читателей краткие очерки о жизни Баба, Бахауллы и Абдул-Баха, мы хотели показать лишь одно - если идеи и принципы, даже самые прекрасные, порожденные самым блестящим умом, не становятся внутренним убеждением человека, определяющим его характер, его поступки - нет, всю его жизнь! - они остаются всего лишь словами. Чем отличается философ от Пророка? Философы много говорят, но даже лучшие из них очень мало делают из того, что проповедуют. Пророк говорит сравнительно мало, но Своей жизнью Он демонстрирует самую суть Своего Учения. <Это возможно!> - восклицали люди на протяжении всей истории человечества, начиная с самых ранних этапов его эволюции, когда человек впервые на глазах у своих изумленных сородичей добыл огонь, до времени, не столь далекого от нас, когда первый аэроплан с механическим двигателем неуклюже поднялся и взлетел в воздух. Не слово, а действие - основа нашей жизни в этом мире. Люди любят мечтать, рисовать в воображении заманчивые картины, но, тем не менее, жизнь наша - это череда поступков. Если мысль, слово, идея не воплощаются в действие, они не приносят пользы в этом мире.
Бахаулла, Баб, Абдул-Баха еще раз подтвердили - человек есть благороднейшее существо, стоящее несоизмеримо выше животного; и если он живет по истинно человеческим законам, Божественным в своей основе и соответствующим его бессмертной сущности, то происходит расцвет всех заложенных в нем способностей, и он развивается в здорового, счастливого, благородного - нормального! - представителя своего вида. В этом и заключается урок, преподанный нам Их жизнью. В этом - суть Их Послания.
Мы можем задать себе такой вопрос: <А мы-то тут при чем? Ведь то были исключения, а что можем сделать мы - обыкновенные, простые люди?> Очень и очень многое! Конечно, в определенном смысле Они были исключением - в том, что касалось их духовной сути. Но Их делам подражали другие, такие же, как мы с вами, человеческие существа из плоти и крови - те, кто искренне желал быть похожим на Них, кто обратил к Ним зеркало своего сердца и решил последовать Их примеру. Многие из Их приверженцев воплощали в себе благороднейшие человеческие качества. Несть числа рассказам о богатых людях, бесповоротно и навсегда оставивших дом и пожертвовавших состоянием, чтобы вместе с товарищами вступить на стезю мученичества; освободившись от бремени всего мирского, с презрением бросив в придорожную пыль драгоценности и деньги, они стремились разделить судьбу своих собратьев, испив до конца чашу страданий. Несть числа и рассказам о тех, кто отдавал свои последние копейки или вещи в подарок своим палачам; о тех, кто, подобно христианским мученикам, распевавшим гимны на арене Рима, пел, всходя на помост виселицы; о женщинах, которые оставляли дом, детей, жертвуя собой во имя новой религии. И самое непостижимое и трогательное во всем этом - рассказы о детях-мучениках, которые отважно отстаивали свою веру, и, не дрогнув, принимали за нее пытки и смерть.
Все это - не легенды, а исторически достоверные факты. Нам не нужно сегодня жертвовать жизнью и отрекаться от всех мирских привязанностей; возможно, в наше более гуманное время от нас этого не потребуется никогда. Но в чем-то спросится и с нас. Если те простые, ничем не примечательные люди отсталой восточной страны - мужчины, женщины, дети - сумели подняться на такую высоту, то почему мы - вы и я, каждый в меру своих возможностей, не можем сделать то, чего требует от нас переживающее свой критический час человечество? Наши усилия не будут усилиями одиночек - традиции, освященные именами Двух Пророков, живы, сегодня их продолжают новые поколения людей. Бахаи есть сейчас в двустах тридцати трех странах мира - они живут на всех континентах и островах земного шара. Послание Бахауллы, открывающее перед человечеством новые горизонты, распространено в современном мире, повсеместно признан его прогрессивный характер. Но несмотря на это, оно постоянно вызывает нападки со стороны фанатиков различных религиозных конфессий. Большинству последователей Бахауллы уже не приходится платить жизнью за свои убеждения. Но все же нередки случаи, когда бахаи, будь то представители белой или черной расы, азиаты или выходцы из среды американских индейцев, из-за своей веры подвергаются оскорблениям, избиениям, пыткам, а иной раз приговариваются к смертной казни или пожизненному тюремному заключению. В последние годы в Иране бахаи вновь терпят гонения - многие из них были брошены в тюрьмы или убиты из-за их религиозной принадлежности. Родина их веры по-прежнему остается местом их страданий.

В середине XIX века произошло то, что и должно было произойти согласно предсказаниям ученых богословов и провидцев как с Востока, так и с Запада - появился Новый Пророк.
Рожденный от плоти и крови, Он пришел в этот мир незаметно, так же, как и другие Пророки, Его предшественники, - о Его приходе не возвестили ни звуки фанфар, не трубный глас с неба. Были, правда, люди, которые предсказывали <пришествие>, а один на редкость проницательный и мудрый человек говорил своим ученикам, входившим в так называемое Общество Предвосхищения, что вскоре надо ожидать необычайных вестей из Шираза и Тегерана. Однако, когда в Ширазе, в тихом доме уважаемого торговца Сейида Мирзы Мохаммада Ризы родился сын, мир, и даже Персия, ставшая Его родиной, не ведали о том, Кто пришел на землю. Его отец умер, когда мальчик был совсем маленьким, и один из братьев Его матери взял на попечение вдову и ее сына. С детства Он отличался добрым нравом, отзывчивостью, склонностью к размышлениям. Как это было принято, Он унаследовал занятие Своих предков, став купцом; какое-то время Он был владельцем магазина в Бушире, на берегу Персидского залива. Двадцати двух лет от роду Он женился на Своей двоюродной сестре; молодые супруги были близки по духу и похожи по характеру, очень любили друг друга и были счастливой парой. Единственно, что омрачило жизнь молодой четы, - смерть их годовалого сына. Звали этого молодого человека Сейид Али Мохаммад; Сейид - это титул, который употребляется перед именем всех признанных потомков Пророка Мухаммада и давал титулованному право носить зеленую чалму, указывавшую на именитое происхождение.
До двадцати пяти лет Сейид Али Мохаммад ничем особенным не выделялся, разве что был необыкновенно кроток и набожен. Правда, в школе Он поражал Своего учителя тем, что с необыкновенной быстротой проникал в суть проблем, далеко выходивших за пределы детского разумения - казалось, Он интуитивно знал ответы на вопросы, волновавшие умы взрослых. Заметив это, учитель сказал Его дяде, что не знает, как ему учить ребенка, способного столь легко постигать абстрактные понятия, которые он и сам не может как следует объяснить; при этом он добавил, что на самом деле он, учитель, учится у этого мальчика, а не мальчик у него; но ведь разве мало было в этом мире вундеркиндов, и они вовсе не стали Пророками!
Чтобы в полной мере оценить и понять феномен, связанный с появлением этого молодого человека из Шираза, необходимо иметь некоторое представление о персидской философии того времени. В те годы существовала довольно большая и влиятельная группа богословов, которые учили, что все знамения времени, состояние мира в целом и пророческие даты указывают на то, что близится срок, когда в мир произойдет новое излияние духовной энергии и что люди должны готовить себя к тому, чтобы воспринять эту энергию и признать Того, Кто станет ее проводником. Этих людей называли шейхъ, ибо основателем учения, которому они следовали, был шейх Ахмад Ахсаи.
В мае 1844 года Сейид Али Мохаммад, вернувшись из Бушира в родной город, вел спокойную и уединенную жизнь в Своем доме. Ему было двадцать пять лет от роду; внешне Он был очень хорош Собой - невысокого роста, стройный, с прекрасным орлиным носом, с большими карими глазами, с хорошо очерченными бровями, с темнокаштановыми волосами, бородой и усами. Склонный к созерцательности и духовным размышлениям, Он был известен Своей мудростью, набожностью, честностью, кротким и благородным нравом. До той поры Ему были незнакомы тяготы жизни. Его семейство благоденствовало и пользовалось всеобщим уважением; Его родные, как и многие другие жители Шираза, отличались остроумием, любознательностью, были любителями поэзии и почитателями красоты природы. Молодой купец жил в небольшом, изысканно обставленном доме; окна Его комнат выходили в маленький внутренний дворик, где вокруг фонтана росли апельсиновые деревья и стояли горшки с цветами, источавшими нежный аромат; полы в доме были устланы прекрасными персидскими коврами; повсюду сверкали хрустальные светильники и люстры; стены и потолки были богато и со вкусом украшены лепными арабесками; Сам Он носил одежды из тончайшей парчи и шелка, чаще всего зеленого цвета, подбитые великолепным ручной набивки ситцем, которым славилась Персия. Судьба благоволила Ему: у Него была заботливая мать, любящая и любимая молодая жена, дядя, который относился к Нему как к сыну.
Однажды под вечер Он прогуливался за городской стеной. Когда стало смеркаться, Он увидел уставшего путника, приблизившегося к городским воротам; Он подошел к страннику и дружески поприветствовал его, чему тот немало удивился; затем пригласил его пойти к Нему, в дом, чтобы отдохнуть с дороги. Путешественник был весьма удивлен неожиданным предложением, но как человек благовоспитанный и вежливый, он не смог отказаться и последовал за юношей к Его дому. Сейид Али Мохаммад угостил гостя чаем, который Он Сам приготовил в знак уважения к гостю. На слова гостя о том, что ему пора уходить, поскольку его брат и племянник ожидают его в городской мечети, Он невозмутимо заметил: <Ты вернешься в тот час, когда это будет угодно Богу...> После столь решительного заявления гость сдался; растерянный и слегка заинтригованный, он решил подчиниться воле хозяина дома, незнакомого ему человека.
Отвечая на вопросы о себе, путник - молодой священнослужитель, только двумя годами старше Сейида Али Мохаммада - вдруг почувствовал себя совершенно свободно и раскованно и без стеснения заговорил со своим вновь обретенным другом. Он пребывал в смятенном состоянии духа и был рад излить сочувствующему слушателю все, что накопилось у него на душе. Как выяснилось, путник был последователем шейха Ахмада; незадолго до этого его учитель скончался; перед смертью он сказал ученикам, что его смерть предвещает появление Того, Кого все они ожидали с таким нетерпением - Человека, Который озарит мир новым светом. С того времени он, Мулла Хусейн, проводил дни в затворничестве и молитвах, умоляя Бога направить Его к Источнику этого света. Наконец, повинуясь неодолимому внутреннему зову, он отправился в далекое путешествие - из Кербелы, города в Ираке, в Шираз, что на юге Персии.
Сейид Али Мохаммад с нескрываемым интересом выслушал рассказ Своего гостя, а затем стал подробно расспрашивать его о приметах <Обетованного>, данные шейхом Ахмадом, по которым можно было узнать Его. Солнце давно уже зашло. Двое молодых людей сидели по персидскому обычаю на полу друг против друга, увлеченные беседой. Мулла Хусейн - священник и блестящий ученый-богослов - после смерти шейха стал во главе его учеников. Многие из них полагали, что именно Мулла Хусейн и есть Обетованный, и были готовы принять его как Пророка. Но Мулла Хусейн - человек, страстно приверженный истине, отрицал это; он был исполнен веры в то, что час уже пробил и Посланник Божий где-то рядом на земле. Далекий от честолюбивых мыслей, он не желал для себя ни престижа, ни власти, поэтому всецело посвятил себя поискам Обетованного.
С глубокой убежденностью, рожденной многолетними занятиями, он кратко изложил приметы, которые, согласно учению шейха, должны были отличать Того, Кого они искали: Он - потомок Пророка (таково было предание); Его возраст - между двадцатью и тридцатью годами; Он среднего роста и не курит; у Него нет ни одного физического недостатка или изъяна; Он обладает врожденным знанием и мудростью. Мулла Хусейн говорил с увлечением, почти забыв о хозяине.
Молодой купец из Шираза, устремив на него взгляд Своих прекрасных, глубоких глаз, вдруг спокойно произнес: <Смотри, все эти знаки явлены во Мне!> И, разобрав один за другим названные признаки, Он доказал, что все они в полной мере были явлены в Нем.
Мулла Хусейн устал с дороги. Он преодолел пешком долгий путь. Все это время его не оставляла мысль о том, что носитель нового Откровения где-то рядом, среди его народа. Однако смелое заявление, столь неожиданно сделанное совершенно незнакомым человеком, не только насторожило его, но и вызвало чувство раздражения. Он поспешил сказать своему юному другу, взиравшему на него со спокойной уверенностью, что Тот, Чье пришествие он и его товарищи ожидают, - человек неземной святости, а Его послание наделено невиданной силой, силой Боговдохновенного Откровения. Но не успели эти слова, в которых слышался легкий укор, слететь с его уст, как Мулла Хусейн уже пожалел о них. Великий страх овладел его сердцем: а что, если чудо действительно свершилось и этот молодой человек на самом деле Тот, Кого он ищет? Искренний в своем стремлении найти истину, далекий от всякого предубеждения, Мулла Хусейн поклялся в душе, что впредь, если хозяин вернется к этой теме, он будет менее категоричен. Мысленно он еще раз перебрал все доказательства, которые должны были безошибочно установить подлинность заявлений Того, Кого он искал. У него был подготовлен трактат, затрагивавший множество трудных для понимания теологических вопросов, над которыми он долго бился; Пророк, несомненно, должен знать ответ на любой из них; к тому же покойный учитель предупредил его - когда Тот, Кого они ожидали, появится, Он без чьей-либо просьбы даст толкование одной из глав Корана, в которой рассказывается древняя библейская история об Иосифе и его братьях.
Сейид Али Мохаммад отнюдь не намерен был менять тему разговора; напротив, Он настоятельно просил Муллу Хусейна внимательно всмотреться в Него, дабы убедиться - именно в Нем явлено все то, что путник надеялся увидеть в Том, Кого искал. Тогда, осмелев, гость с величайшей почтительностью протянул хозяину свой трактат и попросил Его прочесть хотя бы несколько страниц. Сейиду Али Мохаммаду достаточно было беглого взгляда, чтобы понять суть вопроса. Он тут же углубился в темы, о которых шла речь в трактате, и дал такое глубокое их толкование, что Мулла Хусейн был потрясен. Он слушал, как зачарованный. Затем Сейид Али Мохаммад заявил гостю, что созданиям Божиим не подобает судить о Его истинах сообразно своим несовершенным меркам; скорее Богу пристало судить о том, сколь они искренни; не будь Мулла Хусейн Его гостем, положение его было бы плачевным, но Бог милосерден и прощает его. Люди были созданы, добавил Он, дабы познать своего Бога и возлюбить Его, так пусть же поспешат они к сему порогу, чтобы стяжать милость Божию; он, Мулла Хусейн, с чистым сердцем устремился на поиски истины; так и остальные люди, исполнившись веры и решимости, должны подняться и найти ее!
Что же свершилось в тот вечер? Почему вдруг преобразился купец из Шираза? Что произошло с молодым человеком, отличавшимся мягкими манерами и такой кротостью и смирением, что во время посещения усыпальницы одного из имамов Он счел Себя недостойным переступить порог внутреннего святилища? Что произошло со склонным к созерцанию набожным юношей, всегда таким благочестивым, спокойным и скромным? Человек осознал Свою миссию Пророка. Огонь выплавил железо; дух, который все эти годы зрел в груди молодого перса, внезапно пробудился. То было необычное пробуждение - пробудился мир, в котором повеяло Весной. Наступала пора теплых ливней и весеннего равноденствия. Вскоре проблески первой зари осияют людские умы и мир придет в движение от ветра новой жизни. Что же случилось? И почему? В том не было ничего сверхъестественного. Во Вселенной наступают такие моменты - в один миг медленно набиравший силу рассвет вдруг вспыхивает пламенем, и солнце быстро начинает подниматься над горизонтом, чтобы за какие-нибудь несколько минут наполнить день своим светом.
Отныне Сейид Али Мохаммад говорит не от Себя; врата отворились; отныне Он обращает к людям слова, в которых заключены наставления их Создателя. Нам предстоит привыкнуть к этому - нам это необходимо; духовная энергия прошлого иссякла: более не способны двигать историю великие импульсы, которые привнесли в мир Авраам, Моисей, Христос, Мухаммад и другие Пророки, бывшие до них, - каждый в свою эпоху. Все тот же вечный Голос вновь взывает к детям человеческим; только уста Взывающего теперь другие.
Когда-то, в давние времена, Иисус из Назарета проходил берегом озера; двое дюжих рыбаков разбирали там сети; и вдруг Он окликнул их: <Идите за Мной, и Я сделаю вас ловцами человеческих душ>. Что за самонадеянное и странное заявление! С чего бы вдруг человек стал обращаться с такими словами к другому! Но Петр и его брат откликнулись на тот призыв, ибо сердца Их были открыты, и Петр стал главным учеником, возлюбленным апостолом Христа, <Камнем>, на котором Он основал Свою Церковь.
Внутреннее око Муллы Хусейна тоже было зряче. Он вдруг увидел хозяина дома совсем в другом свете. Неописуемый восторг переполнил его сердце. Сейид Али Мохаммад взял Свое тросниковое перо и листы тонкой гладкой бумаги. Он сказал, что пришло время написать толкование к той суре Корана, где говорится об Иосифе; опершись одной рукой о колено, быстро, не останавливаясь и ничего не исправляя, Он стал писать первую часть Своего толкования, покрывая страницу за страницей изящным каллиграфическим почерком; и, как это принято у народов, говорящих на арабском и персидском языках, нараспев произносил слова, которые писал. Но Его строки не были одой восхваления. С радостью и удивлением вслушивался Мулла Хусейн в слова юноши - то были слова гнева, обличавшие царей за их неправедные поступки, призывавшие сердца к новым идеалам мудрости и понимания.
Так тихо и незаметно взошла на горизонте XIX века новая мировая религия.
Должно быть, сердце молодого Пророка исполнилось в тот миг безграничной любви, радости, силы и восторга. В жилах всякого молодого человека, когда ему двадцать пять, кипит горячая кровь. То же происходило и с Ним, только что переступившим порог возмужания. А перед Ним была Его страна, отсталая, погрязшая в разврате, суеверии и невежестве, отчаянно взывающая о помощи, нуждающаяся в полном обновлении, а за ней простирался широкий мир, которому тоже нужен был свет. Ему, Сейиду Али Мохаммаду, было вручено спасительное Послание, которое необходимо было донести до людей! Он не видел ни одной стороны жизни, которая не была бы поражена недугом и не нуждалась бы в целительном прикосновении. Все тело больного общества покрывали гниющие язвы. В Его руках было лекарство. Неужели люди не прислушаются? Неужели откажутся вкусить ради своего же блага? Неужели не возжелают объять истину, которая позволит им вступить в новую жизнь? Здесь, на родине, есть горстка людей, чьи души открыты и преданны, кто верит в Его появление и изо дня в день ожидает Его, а в Его доме, прямо перед Ним, сидит тот, кто первым уверовал в Него, - благородный молодой священнослужитель с сияющими глубокими глазами, высокообразованный, горящий вдохновением, готовый идти с Ним до конца! Не могло быть сомнений в том, что этот мир - мир, служить которому повелел Ему Бог, лежал у Его ног, и оставалось только покорить его!

Персия в те времена была подобна гниющему, издающему смрад трупу. Сама ткань общества была соткана из страха, обмана, подкупа. Страной правили развратные вельможи, алчные властители, вокруг которых роились их многочисленные отпрыски мужского пола. Ничего нельзя было добиться без подношений; министры получали свои посты за щедрые дары, преподнесенные самодержцу; низшие чины подкупали высшие; без взяток и подкупа невозможно было чего-либо достичь ни в одной из сфер общественной жизни. Большинство населения составляли религиозные фанатики; даже образованные люди считали себя оскверненными, если им случалось прикоснуться к Библии, а некоторые в своем фанатизме доходили до того, что поднимали Библию щипцами, боясь прикоснуться к ней, и возвращались домой, чтобы совершить омовение и сменить <нечистое> платье, если на улице случайно задевали за край одежды <проклятого христианина> или <собаки-еврея>. Положение женщины было столь низким, что некоторые священнослужители утверждали, что у них и души-то нет; их намеренно не обучали грамоте; хороший конь или дорогой ковер часто значили для их владельца больше, чем жена, и удостаивались большей заботы. Фанатизм порождал жестокость. По типу правления страна была религиозным государством - духовенство имело всю полноту власти. Раболепное подобострастие впитывалось с молоком матери; лицемерие стало национальной чертой персов. Земля Ксеркса Завоевателя, родина Хафиза, Руми, Саади и других бессмертных певцов, чьи имена можно поставить рядом с Шелли, Китсом, Мильтоном в английской литературе, выродилась в жалкую нацию убогих фанатиков. Не было в мире страны, которая бы столь отчаянно нуждалась в возрождении, чем родина Сейида Али Мохаммада! С надеждой, верой, с сердцем, исполненным любви, с твердой решимостью приступил Он к многотрудному делу реформаторства.
Когда весенние соки бегут вверх по стволу, на деревьях начинают распускаться почки; это сравнение как нельзя лучше подходит к событиям, которые происходили в те дни в Ширазе. Мулла Хусейн, который поклялся никому не открывать тайну встречи со своим вновь обретенным Учителем, снова присоединился к своему брату и его друзьям; их поразила происшедшая в нем перемена - он выглядел спокойным и умиротворенным. Он, который был прежде буквально одержим идеей найти Обетованного, теперь вел размеренный образ жизни, читал лекции, беседовал с учениками и был совершенно спокоен и невозмутим. Некоторые из его товарищей заподозрили, что такая перемена была вызвана встречей с Предметом его исканий. Они стали приставать к нему с расспросами. Однако в ответ они слышали - каждый человек должен найти Истину сам. Взволнованные этими словами, в которых слышался намек, его товарищи пытались через молитву или медитацию найти ключ к двери, через которую он, казалось, уже прошел. А между тем, в их кругу, а часто и на собраниях, появлялся Сейид Али Мохаммад - человек, ничем не выделявшийся среди других, кроме Своего доброго нрава, благородного ума. Он и виду не подавал, что знаком с Муллой Хусейном. Об этом они уговорились заранее, перед расставанием в ту памятную ночь, когда Он открылся Своему первому последователю. Он сказал тогда, что Он есть <Баб>, то есть <Врата>, и эти <Врата> приведут людей к еще более великой истине, но сначала восемнадцать человек должны независимо друг от друга, без какой-бы то ни было подсказки, признать в Нем Пророка. Мулла Хусейн стал первым из Его учеников, другие должны были прийти вслед за ним. Между тем по ночам Он встречался с Муллой Хусейном у Себя дома и во время этих встреч излагал ему Свое Учение, продолжая писать главу за главой Свое сочинение.
История первых дней нового Откровения похожа на сказку: один за другим - кто в минуты озарения, кто в глубокой молитве, кто во сне - семнадцать учеников, которые должны были войти в группу из девятнадцати и первым из которых был Сам Баб, узнали Его и приняли как посланного Богом Учителя. С каждым днем все больше учеников собиралось у Него дома. Единственная женщина из восемнадцати учеников Баба, названных Им <Буквами Живущего>, так никогда и не увидела Его воочию. Она уверовала в Баба, увидев Его во сне, и написала Ему письмо, в котором признала Его Пророком.
Мы не будем подробно останавливаться на событиях последующих шести лет. Нас интересует подлинный, полученный из первых рук портрет нового Пророка, столь близкого к нам по времени; благодаря этой временной близости Его образ дошел до нас неискаженным, Его личность не стала предметом домыслов, история жизни не обросла легендами и мифами, а облик не был приукрашен воображением художников. Существует Его живописный портрет, подлинный и хорошо сохранившийся. Существует описание Его жизни, созданное Его современниками, сохранились и многие оригиналы Его писаний.
Он направил Своих первых учеников, числом семнадцать, в разные уголки Персии и близлежащие страны, чтобы они донесли до людей Его послание. А молодого человека по имени Куддус Он взял с Собой в Кимз, откуда Он собирался отправиться в паломничество в Мекку. Он намеревался посетить святые места ислама, почтить могилу Пророка Мухаммада, от Которого Он вел Свой род, а также ознакомить некоторых лидеров мусульманской религии со Своим Учением, объявив о Своей миссии. На обратном пути Он должен был встретиться в условленном месте со Своими верными учениками и наметить план будущих действий.
Он начнет Свою проповедь; Он вернет молодость одряхлевшей, находящейся в застое стране, а Его Вероучение овеет ветром перемен и другие земли. Таковы были Его замыслы.
Высший религиозный чин Хиджаза нимало не заинтересовался вестью о Бабе и Его Учении, принесенной ему Куддусом; у него не оказалось времени, чтобы вникнуть в слова молодого человека, толковавшего о новом Боговдохновенном Послании, ибо был он очень важным и занятым человеком. Обстоятельства помешали Бабу встретиться с Его учениками; та встреча, на которую Он возлагал столько надежд, так и не состоялась. В Ширазе Его не встречали восторженные приветствия сограждан; не было и признаков того, что Его Учение находит отклик и признание; там даже не было Его учеников, для которых Его возвращение было бы радостью. На пороге родного города Его <приветствовала> рука закона в виде солдат, которые под конвоем доставили Его в дом к губернатору. В присутствии губернатора и всех высших городских чинов Его подвергли оскорблениям, обвинив в дерзкой самонадеянности, толкнувшей Его на то, чтобы провозгласить новое вероучение, тут же нашедшее последователей; Его обвинили в том, что Он будоражил людей Своими еретическими идеями, нарушая общественное спокойствие. Потом Его ударили по лицу, и удар был таким сильным, что чалма слетела у Него с головы и покатилась по полу. От сурового наказания Его спасло высокое положение Его семьи - Он был отдан на поруки дяде, воспитавшему Его; правда, и сам дядя к тому времени уже находился под строгим домашним арестом.
Немногим более года прошло с того счастливого дня, когда Он с радостной уверенностью объявил Мулле Хусейну о Своей миссии, вверенной Ему Богом. Его Весть, разнесенная по стране Его верными учениками, вызвала брожение во всей Персии; среди тех, кто открыто встал на сторону Его дела, были не только простые люди, но и священнослужители. Однако наиболее влиятельные представители власти и духовенства яростно ополчились против Него, а главным и злейшим Его врагом стал первый министр шаха.
Враги торжествовали: Он был вынужден покинуть Свой дом. Затем последовал приказ о Его высылке из Шираза. Тень беды уже нависла над Ним, как за две тысячи лет до этого нависла она над молодым Пророком из Галилеи, против Которого замышляли заговор священнослужители Его народа. Баб простился с женой и матерью, зная наверное, что прощался с ними навсегда. Молодой женщине, которая была Ему верным другом в более счастливые дни Его жизни, которая уверовала в Его Пророческую миссию и всем сердцем приняла  Его Учение, Он открыл Свою тайну, сказав, что скоро Его ждет мученический конец. От матери - из сострадания к ней - Он это скрыл.
Он отправился в Исфахан, солнечный Исфахан, город, украшенный голубыми куполами мечетей, - центр религиозной жизни Персии. Там, благодаря Своей дружбе с градоправителем, который вскоре стал Его верным последователем, Он пережил краткий период славы и почета. Ученые склонялись перед Ним в благоговении, знаменитые богословы целовали Ему руки. Народ восторженно приветствовал Его. Были люди, которые даже пили воду, которой Он омывался, считая, что она стала целебной. Шах намеревался дать Ему аудиенцию в столице. Наверное, в эти дни для Него опять мелькнул луч надежды - планы в отношении родной земли не казались Ему совершенно несбыточными; Он видел - люди не так уж безнадежно слепы к истине, и Он знал, что она нужна им как воздух. Они должны были услышать ее голос и принять ее, и устремиться по ее пути!
Первый министр шаха был, однако, встревожен. Этот подозрительный молодой человек, называвший Себя Бабом, чьи идеи распространялись с быстротой лесного пожара, уже заручился поддержкой многих известных людей, в том числе и того самого мудреца, которого Его Величество направил в Исхафан в качестве представителя своего двора, чтобы получить подробные сведения о <новом Пророке> - после нескольких коротких бесед с Бабом посланник шаха всецело уверовал в истинность Его слов и стал распространять Его Учение по всей стране. Кто знает, размышлял первый министр, что может произойти, если и шах подпадет под влияние этого нового вероучения? Не придется ли ему тогда держать ответ за неслыханные беззакония, которые при попустительстве Его Величества, человека слабого и недалекого, творились в стране? Как бы там ни было, Баб не должен приезжать в столицу, не должен видеться с шахом с глазу на глаз. В Исфахан потоком хлынули послания из столицы. Раболепные, угодливые священнослужители быстро сообразили, куда дует ветер, и стали во всеуслышание поносить Баба с кафедр мечетей, называя Его врагом общественного порядка, умалишенным, отрекшимся от единственно истинной исламской веры. Ситуация стала настолько взрывоопасной, что градоправитель вынужден был укрыть Баба в собственном доме; официально он объявил, что Тот покинул город. Но надежного щита в лице доброго друга и покровителя Баба вскоре не стало - градоправитель внезапно скончался. Его преемник отправил Баба под конвоем в Тегеран, но на пути туда пришло распоряжение первого министра: доставить узника в крепость Маку, расположенную в дикой малонаселенной гористой местности Азербайджана, - наиболее удаленном от столицы районе, находящемся на пересечении границ Турции, России и Персии.
Странно, почему мы иногда думаем, что человек, облеченный миссией Пророка, не испытывает обыкновенных человеческих чувств, как все прочие люди. Скорее верно обратное - наделенный исключительной, совершенной душой, вмещающей в себя все устремления эпохи и всю боль человечества, способной постичь все тайны людских сердец, Пророк должен обладать и особой чувствительностью, и именно поэтому Он намного глубже, чем мы, переживает и горе, и радость.
Сейид Али Мохаммад вместе с одним из Своих учеников был заключен в крепость Маку. Крепость эта, частично расположенная в углублении, вырубленном в горе, была унылой, мрачной и наводила на людей ужас; возвышаясь над диким и пустынным пейзажем, она примыкала одной из своих сторон к убогой деревушке Маку, от которой и получила свое название. В первые месяцы Его заключения тюремщики, которых предупредили, что Он бунтовщик и враг государства и ислама, отказывали Ему даже в светильнике; зимой в помещении, где Он содержался, было так холодно, что вода в кувшине замерзала.
Безвозвратно канули в прошлое теплые, благоуханные ночи Шираза, милый дом Его юности. Растаяли в дымке любящие, улыбающиеся лица Его домочадцев и родных, с которыми Ему не суждено было увидеться. В прошлом были и мечты о том, как Он встретится с правителем Своей страны, откроет истину Своим соотечественникам, поведет их по пути обновления, как повелел Ему Бог. Он знал, что возврата для Него уже не будет, и Его путь, как и путь Христа, ведет только к кресту. Однако, когда весной начинает пригревать солнце, даже самая истощенная земля покрывается свежим, пусть и неприхотливым зеленым нарядом. Так пробудились и души простых жителей деревушки Маку, когда они ощутили тепло и свет, исходившие от Узника крепости. Даже комендант, которому было поручено охранять Баба как <врага государства>, якобы угрожавшего его миру и спокойствию, вскоре подпал под Его влияние. Все в облике и поведении благородного юноши противоречило выдвинутым против Него обвинениям, и комендант, который поначалу обращался с Ним весьма сурово, почувствовал укоры совести. Предаваясь молитве и посту, он стал размышлять о судьбе Узника, и случилось невероятное - ему было видение, ясно указавшее: он должен броситься к ногам юноши и просить у Него прощения за все несправедливости, которые Тот претерпел. Раскаявшись, комендант сделал все возможное, чтобы смягчить режим заключения. Были разрешены прогулки; паломников, которые, стирая в кровь ноги, преодолевали пешком огромные расстояния,      чтобы увидеть своего юного Учителя, больше не гнали, а свободно допускали к Нему. Жители деревни, большинство из которых были курды, принадлежавшие к иной секте ислама, нежели персы, и ненавидевшие как самих персов, так и их религию, прониклись к Узнику такой любовью и уважением, что по утрам, идя на работу, они часто заворачивали к воротам крепости, надеясь хоть краешком глаза увидеть Его лицо и испросить Его благословения в своих трудах; когда между ними возникали споры, они приходили под Его окна и клялись Его именем, что будут говорить правду.
Свет, который первый министр считал погасшим, вдруг ярко засиял из той самой темницы, где его прятали. Посланцы Баба, словно пчелы в поле, кружили по всей стране. Некоторые из них были преданы смерти - таков всегда последний ответ тиранов и религиозных фанатиков на то, в чем они видят угрозу своей власти. Одежды новой веры окрасились в цвет, который отныне навечно будет закреплен за ней в истории, - в алый цвет крови. Все новые религии в истории человечества орошались жертвенной кровью мучеников, тех, кто принял ее и дорожил ею больше жизни, но ни одну из них не обагрили столь обильные потоки крови, какие были пролиты за религию, принесенную Пророком из Шираза.
Наконец настал день, когда к дверям Его тюрьмы подошел сам Мулла Хусейн. Он славно послужил своему Учителю! За три с половиной года он преодолел, в основном пешком, более четырех тысяч километров, и везде - от восточных до западных границ Персии он распространил новое Учение. И вот теперь он опять сидел у ног Баба, внимая Его наставлениям. Это, вероятно, были конкретные и продуманные указания к действию, ибо Бабу было дано ясное знамение относительно Его судьбы и Он знал, что времени для завершения миссии у Него оставалось мало. В трудные девять месяцев Своего заключения в Маку Он, собрав все Свои душевные силы, продиктовал Своему секретарю - единственному товарищу, которому было дано разрешение сопровождать Его в заключении и ссылке, - Книгу Его законов, а также множество посланий и трактатов. Вскоре Мулла Хусейн простился с возлюбленным Учителем и отправился в путь, чтобы донести Его наставления до последователей нового вероучения, которых с каждым днем становилось все больше. Послания Баба глубоко проникали в души этих людей, и еще сильнее разгоралось пламя их любви к Нему, и дело Веры исполнялось невиданной силы; новая религия стала быстро распространяться по стране, что ускорило жестокую кульминацию судьбы ее основателя.
Самого Баба перевели в другую тюрьму, неподалеку от деревни Чехрик - примерно в восьмидесяти километрах от Маку. Это было сделано по приказу первого министра, который к тому времени понял, что чары его Пленника оказались сильнее его указов - не презрение и насмешки, а всеобщая любовь и почитание окружали Его в Маку. В Чехрике повторилась та же история, но события приобрели еще больший размах: Баб, поначалу содержавшийся в условиях строжайшей изоляции и подвергавшийся жестокому обращению, вскоре завоевал сердца всех жителей в округе, которые поняли, что воздвигаемые против Него обвинения - не более чем клевета; Он вновь стал предметом всеобщей любви и уважения, а также судьей в спорах, ибо источал ту силу, которая неодолимо влекла к Нему и Его последователей, и всех тех, кто искал истину. Люди пешком преодолевали огромные расстояния, взбирались по диким каменистым уступам, окружавшим темницу, в надежде узреть Его лик. Их не гнали прочь, ибо Его тюремщики и здесь, как и в Маку, стали Его горячими приверженцами. Чиновник же, которому был поручен надзор за заключенным (а он был шурином самого шаха), вопреки полученным им строгим указаниям, никому не отказывал в свидании с Бабом, к Которому сам со временем стал питать глубокую привязанность; напротив, паломникам и местным жителям разрешалось собираться большими группами, чтобы послушать проповеди Баба, которым они внимали в благоговейном восторге. Тюремная стража также была расположена к Нему и, вполне возможно, помогла бы устроить Его побег, имей Он подобное намерение.
Теперь Он уже знал, какого рода противники у Него, знал, что Его непримиримыми врагами были первый министр Персии и высшие церковные иерархи. Он понимал и то, что не суждено сбыться тем радужным мечтам, от которых так радостно билось Его сердце четыре года назад, когда Он впервые ощутил в Себе пророческую силу и в надежде обратил лицо к Мекке, сделав первый шаг по предназначенной Ему стезе; Он знал, что Его жизнь вскоре бесславно закончится. Не Ему, а другим предстоит распространить благую Весть, которую Он принес. Ему не суждено залечить кровоточащие раны родной земли, дожить до дней ее торжества. Казалось, Делу Его грозило окончательное поражение. Кто знает - отдавал ли Он Себе в этом отчет, предвосхищал ли всю горечь потери...
О Азия, не знающая жалости земля! Не один, а тысячи раз волны твоего жестокосердия омывали скорбью дома твоего собственного народа и жилища иноземцев. Не один, а тысячи раз ты повергала троны своих монархов и силой ненависти обращала в прах плоды своих трудов. Теперь пришел срок Баба. По заведенному испокон веков обычаю то, с чем нельзя было справиться, подлежало уничтожению. Персы призывали к расправе над бабидами - так теперь называли Его последователей. Будучи детьми мусульманской веры, бабиды не собирались сдаваться без сопротивления, ибо по традиции ислама защищать свою религию - дабы она не исчезла с лица земли - с мечом в руках считается не грехом, а подвигом. Там, где их было много, они собирались в отряды. Нет, они ни на кого не нападали и не давали поводов к нападению, но, исповедуя честность и искренность, ни при каких обстоятельствах не отрекались от своих убеждений, от своей новой веры. Они подвергались жестоким нападениям и храбро сражались, защищая себя. Однако, когда горстка людей вступает в бой с армией, исход битвы изначально предопределен. Они героически бились в Зенджане, Нейризе, форте шейха Табарси; они выдержали многомесячную осаду, во время которой терпели жестокий голод, питаясь порой кожей от обуви и мукой из лошадиных костей, с подмешанной в нее скудной зеленью, произраставшей внутри крепостных стен. И все же движение их было подавлено. Правда, их ни разу не удалось победить силой; враги вынуждены были прибегать к вероломству: торжественно поклявшись на Коране, они давали бабидам письменные обещания, заверяя их в том, что если они сдадутся, то им разрешат мирно разойтись по домам. Однако стоило им поверить в эти обещания, и, бросив оружие, выйти из своих укреплений, как на них набрасывались солдаты, священнослужители, чернь, и на глазах у всего народа разыгрывались ужасающие по своей жестокости сцены кровавой расправы.
Пострадали не только те, кто защищал свою веру с оружием в руках.
И в столице, и в крупных городах, и в отдаленных деревушках последователи Баба, чьим единственным преступлением было то, что они отказывались отречься от своей вновь обретенной веры, безжалостно уничтожались. Их резали как ягнят; их окунали в масло и заживо сжигали; их отдавали на расправу городским лавочникам, ремесленникам, мясникам, каменщикам, сапожникам, булочникам, и каждая гильдия, получив живой трофей, старалась превзойти все прочие жестокостью пыток, а затем подвергала свои жертвы медленной и мучительной казни. Над бабидами издевались всеми воображаемыми способами: порой кровожадность зрителей доходила до такой степени, что жертву сначала кололи ножами, затем вешали, труп сжигали на костре, а потом и кости вырывали из могилы, чтобы еще раз поглумиться; иногда пригибали к земле ветви молодых деревьев, одну ногу жертвы привязывали к одному дереву, вторую - к другому, а затем их отпускали, и они разрывали человека надвое, что вызывало взрыв восторга у беснующейся толпы.
Известны случаи, когда наиболее фанатичные участники кровавых зрелищ, в приступе болезненной экзальтации, пили кровь столь ненавидимых ими жертв. Нередко матери, дочери или жены бабидов находили у своего порога голову или обрубок тела своего близкого, подброшенный ревущей от восторга толпой, которая считала это верхом остроумия. Один из подобных случаев описан в хрониках веры: схватив отрубленную голову сына, которую швырнули перед ее домом, мать бросила ее обратно толпе, воскликнув: <То, что я отдала Богу, я назад не беру!> Отрубленные головы гоняли, как мяч; украшали ими копья; тела выставлялись на рыночных площадях и оставались там по нескольку дней на потеху и поругание. В период между 1844 и 1853 годами Персия являла собой зрелище самой страшной азиатской жестокости, приводившей в ужас цивилизованный мир. Одна из подобных диких расправ над бабидами произошла в то время, когда Баб находился в крепости Чехрик. Сколько скорбных дней и ночей провел Он, когда один за другим приходили к Нему гонцы, приносившие страшные, душераздирающие вести о гибели тех, кого Он так любил. Среди мучеников были Мулла Хусейн, Куддус и другие из числа Его первых учеников, а также Его дядя, который с детства заменил Ему отца. Но Он оплакивал не только близких. Он скорбел о всех замученных, среди которых были и женщины, и дети, и даже... да, даже грудные младенцы.
Большинству людей знакомо чувство скорби; многие наши современники из личного опыта знают, что такое ужасы войны, революции, вооруженных мятежей - знают, что такое неожиданная, бессмысленная, жестокая смерть; горькие страдания, утраты стали уделом не одного поколения XX века; сколь часто мы скорбим, узнавая о жертвах новых трагедий, которых можно было бы избежать. Задумайтесь - что же должен был испытывать в те дни Баб, человек, наделенный обостренной чувствительностью и гораздо большей, чем у нас, способностью восприятия?
Променять дом и семью, любовь и уважение друзей, жизнь в почете и покое на горькую ссылку и одиночество - нелегкое испытание для любого человека. Видеть, как Твое чудесное, Богом данное лекарство вырывают из Твоей протянутой в надежде помочь руки и швыряют наземь - тяжкое зрелище для всякого мыслящего существа. И при этом быть свидетелем того, как гаснет робкий свет зажженной Тобой надежды, и знать, что Тебя ждет неминуемая гибель в самом расцвете лет, когда Ты полон творческих сил и в Твоем уме непрерывно рождаются мысли, которые не только от гения, но и от пророческого дара, ниспосланного Тебе Богом. Трудно принять эту жестокую реальность, но тот, чья вера неколебима, все же может найти в себе силы примириться с нею. Но, поистине, даже для такого великого сердца, каким было сердце Иисуса, Мухаммада или Моисея, невыносимо осознавать - то, что Тебе дороже всего на свете, ради чего Ты всем пожертвовал, уничтожается самым жестоким, самым безжалостным образом; невыносимо, находясь в одиночном каземате, получать одну за другой вести о том, что убит друг, что приняла мученический венец еще одна преданная душа, что Твое дело, Твое новорожденное Учение, Твой драгоценный дар, принесенный Тобою человечеству, попраны ногами Твоих врагов. Нет сомнений в том, что сердце Баба было разбито. В те дни Он отказывался от еды и питья, Он предался горю, погрузился в безмерную скорбь.
Лучшее из того, что Он мог дать миру, Он отдал ему за шесть лет. Худшее из того, что мир мог дать Ему, обрушилось на Него за столь же короткое время. Его соотечественники решили уничтожить Его, и они не хотели больше медлить.
Из Тегерана пришло официальное предписание перевезти Баба из крепости в Тебриз; Его уже один раз возили туда, чтобы подвергнуть допросу в присутствии наследника престола и представителей высшего духовенства. Но тогда Его надменные судьи были посрамлены; Баб держался с достоинством короля и отвечал на вопросы так убедительно и с такой покоряющей смелостью, что заставил замолчать Своих высокопоставленных недругов. Он повелел им прекратить допрос, заявив, что сказал все, что хотел. Все дискуссии с Ним свидетельствовали в Его пользу; ни один человек, в душе которого была хотя бы искра справедливости, выслушав Баба, не мог всерьез осуждать Его. Много раз повторялась история Понтия Пилата: римский прокуратор, выслушав Иисуса, решил <умыть руки>, то есть держаться подальше от того грязного дела, которое замышляли иудейские священнослужители; так и персы, в ком не совсем угасла совесть, осуждали намерение погубить Его.
На этот раз, однако, допроса не проводилось. В знойный июльский день Узника с непокрытой головой, без зеленой чалмы и пояса - знаков Его высокого происхождения от Пророка Мухаммада - провели по улицам Тебриза; позорная процессия останавливалась у дверей тех домов, где жили высокопоставленные духовные особы - их подписи были необходимы, чтобы скрепить Его смертный приговор. Никто не выступил - о отзвуки Иерусалима! - против замышляемого преступления. В каждом доме Баба и сопровождавшего Его офицера встречал слуга, который со словами <Не нужно заводить Его в дом, Он тот, Кто уже давно осужден> от имени хозяина вручал охраннику документ, одобрявший смертный приговор. Ни одно сердце не дрогнуло, никто не осознал, что совершается явная несправедливость. Единственным человеком, не пожелавшим запятнать себя невинной кровью, оказался полковник, командовавший стрелковой частью (все солдаты этой части были армянскими христианами); именно его часть должна была привести приговор в исполнение. Офицер этот, по имени Сам-Хан (он был христианином), пораженный обликом и поведением Баба, сказал Ему, что он, боясь гнева Божиего, не хочет проливать Его кровь. Баб спокойно отвечал, что ему следует подчиниться приказу, не опасаясь за последствия.
Баба привели на площадь перед казармами; Его подвесили на веревках к стене одной из них вместе с юношей, родом из знатной семьи, горячим приверженцем Баба, который, несмотря на мольбы родных и друзей, настоял на том, чтобы ему позволили последовать вместе с Бабом к месту казни; он повторял вновь и вновь, что хочет умереть вместе со своим Господом. Пророка и Его последователя привязали таким образом, что голова юноши покоилась на груди Баба. Отряд из семисот пятидесяти солдат дал залп. Когда облако оружейного дыма рассеялось, десятитысячная толпа, заполнившая площадь, и те, кто наблюдал за казнью с крыш соседних домов, испустили вопль - Баб и Его приверженец исчезли. Солдаты бросились в поиски пропавших; Баба обнаружили в одном из помещений казармы - Он спокойно сидел там, беседуя со Своим секретарем. Отдав последние распоряжения, Он сказал, что теперь солдаты могут продолжать свое дело. Однако полковник Сам-Хан отказался вторично участвовать в казни Баба; он оставил свой пост. Тотчас был прислан другой отряд стрелков; на этот раз тела Баба и Его ученика были изрешечены пулями, и только лица их остались нетронутыми. Перед казнью Баб, обращаясь к толпе, сказал: <Если бы в вас была хоть капля веры, о заблудшее поколение, каждый из вас последовал бы примеру этого юноши, который превосходит многих из вас, и пожертвовал бы жизнью на пути Моем. Придет день, когда вы признаете Меня; но в тот день Меня уже не будет с вами>.
Баб был казнен 9 июля 1850 года; Ему было тридцать лет от роду. Он пришел к народу Своей родины со словами: <Я принес вам наделенное исцеляющей силой Послание, я открыл новые пути, дал необходимые для вас законы; не от Себя реку Я, но от Бога вашего, Который послал Меня, дабы наставить вас на путь процветания и счастья...> Что же было наградой Ему? Его изувеченное, изрешеченное пулями тело было брошено в ров неподалеку от Тебриза на съедение диким зверям. Однако история Его на этом не закончилась. Верные ученики Баба под покровом ночи подобрали Его останки и вместе с останками казненного вместе с Ним юноши поместили их в небольшой ларец. Более шестидесяти лет прятали их у себя в домах Его последователи, перевозя из города в город, ибо люди каким-то таинственным образом каждый раз узнавали, где они хранились, и приходили к тому месту, чтобы помолиться. Любовь и преданность людей, хранивших столько лет останки Пророка, были вознаграждены - в конце концов Баб обрел Свое последнее пристанище на Святой Земле - в Палестине, бывшей в то время турецкой провинцией (ныне это государство Израиль). Он покоится в величественном златоглавом мавзолее на горе Кармель в Хайфе, и десятки тысяч паломников-бахаи, приезжающие из всех уголков земли, ежедневно приходят туда, чтобы поклониться своему Пророку и помолиться в Святилище Баба. Вход в мавзолей открыт и для небахаи, иногда усыпальницу посещают израильтяне. Когда-то Его изрешеченные пулями останки были брошены на дно глубокого рва близ Тебриза; а ныне Его Святилище, подобное сверкающей жемчужине, обрамленной изумрудной зеленью вечнозеленых садов и радужным кольцом цветников, вознеслось высоко в небо над Святой Землей как символ всеобщего мира и доброй воли.
Какой недолгий срок - всего шесть лет и два месяца - длилась проповедь Сейида Али Мохаммада, которую одни восприняли как предвестие великого обновляющего перелома, а другие сочли бессмысленной. Все это время Он отчаянно пытался сокрушить стену невежества, фанатизма, беззаконий, слепой вражды и ненависти - и разбил в кровь Свои молодые крылья. С того самого момента, когда Он впервые отверз Свои уста и возвестил: <Я принес вам наделенное исцеляющей силой Послание, не от Себя реку Я, но от Бога вашего, Который послал Меня...> и до того дня, когда Его окровавленные останки были брошены в ров за городским валом, Он не получил в награду ничего, кроме клеветы и гонений. Но подобно ветру, тронувшему струны арфы, возглашенные Им истины вызвали отзвук, который разнесся по всему миру, всколыхнув умы людей. Лютая, неистовая ненависть, подобная той, с какой было встречено Учение Христа, обрушилась на Него Самого, Его Учение, и тех, кто шел за Ним; Его дело было попрано и, казалось, уничтожено навсегда. Но Он был порождением и воплощением Весны - той таинственной и неизбежно наступающей Весны Духа, приход которой обусловлен вечным круговоротом циклов во Вселенной. Тело можно уничтожить, но дух - никогда. Желание свободы, устремленность к Богу, тяга к самовыражению и познанию - это силы, присущие самой человеческой природе, которые ни подавить мечом, ни запретить законом; искра, зажженная в человеческой душе Богом, живет вечно, передаваясь от поколения к поколению, от сердца к сердцу, от ума к уму.
То, что Баб принес в мир - как бы яростно оно ни отвергалось, - было необратимым. Колесо прогресса совершило очередной поворот, замкнулась цепь, и ток новой жизни потек по планете. Баб открыл шлюзы новой эры, иной цивилизации. Пути назад не было. Его Учение и Его жизнь послужили толчком для невиданных перемен.
К 1853 году повсеместные жестокие преследования бабидов привели к тому, что новое движение было практически уничтожено. Его руководители были убиты или казнены, большинство преданных приверженцев Баба также предпочли смерть отречению; в живых остались лишь немногие; и рассеянные по всей стране, они напоминали стадо растерянных, испуганных овец, оставшихся без пастыря. Но закономерности жизни нельзя произвольно нарушить; их, по-видимому, питает космическая энергия, которая так или иначе пробивает себе путь. И если закономерный процесс пытаются подавить в одном месте, он возобновляется в другом. Вопреки всем препятствиям, в духовной жизни Земли совершился очередной цикл - набухание почек и первое цветение Весны. Жестокий смерч, пронесшийся над новым духовным движением, лишь сбил с его древа цвет, но корень продолжал расти, набирая силы для следующего, более мощного рывка. За одним Пророком должен был прийти другой. Подобно тому, как луковичное растение в безводной пустыне выбрасывает новый цветок, едва успеет засохнуть предыдущий, так и из лона XIX столетия вышла единая мировая религия, основанная двумя великими Учителями человечества, пришедшими один за другим; Они были современниками, и второй был на два года старше первого; между мученической смертью одного и осознанием другим Его пророческой миссии лежало девять лет. Вторым был Мирза Хусейн Али, известный в истории под именем Бахаулла.
Нас здесь интересуют не столько доктрины Их учений, история Их жизни и основанной Ими религии, сколько Их личность. Впервые у людей есть возможность доподлинно узнать, как выглядел Пророк, как Он поступал, какие у Него были вкусы, черты характера и привычки. Жизнь - это живой, непосредственный опыт. Как бы ни любили мы абстракции и умозрительные концепции, как бы ни влекли нас высокие идеи, все же в основе нашей жизни лежит контакт - непосредственное воздействие одного объекта на другой. В отсутствии этого воздействия, несомненно, заключается одна из причин того, что все старые мировые религии, такие, как иудаизм, индуизм, буддизм, зороастризм, христианство, ислам, в значительной степени утратили способность влиять на повседневную жизнь верующих. Устарели не только многие их законы - в свое время идеально соответствовавшие потребностям времени, - но утрачен тот живой дух религии, который рождается из чувства близости к Пророку. Пророки - это люди из плоти и крови, и в этом заключен великий смысл: Они могут жить среди нас, говорить с нами на понятном нам языке. С другой стороны, Они - нечто большее, чем мы, иначе Они не могли бы служить мостом между нашим ограниченным существованием и той Бесконечной Сущностью, Которая создала нас. Когда личность Пророка отделена от нас веками и наше воображение рисует нам Его идеальный, героический образ с набором абстрактных добродетелей, то как бы ни почитали Его и как бы ни стремились следовать Его путями, Он не может уже оказывать преобразующее влияние на нашу повседневную жизнь. Прошлогоднее солнце не даст рост цветам нынешней весны, нужно новое весеннее равноденствие, новый солнцеворот; мы должны опять потянуться к солнцу, чтобы заново ощутить его тепло и свет. Так и в истории человечества - со временем людям не только требуются новые законы, им необходимо вновь воочию узреть Пророка, вступить с Ним в общение, непосредственно ощутить могучее воздействие Его личности. И именно это, как ничто другое, способно преобразить человека и изменить его жизнь.
Иногда мы мучаемся вопросом, действительно ли Иисус был таким, каким представляют Его библейские истории, - таким кротким, мудрым и мужественным, таким совершенным? Он ушел из этого мира две тысячи лет тому назад... Может быть, все наши знания о Нем - преувеличение или искажение истины? Действительно ли Мухаммад был неизменно добрым, бесстрашным, отдающим всего Себя служению людям - день за днем, всю жизнь, до самого конца? С тех пор прошло тысяча триста лет; может быть, с течением времени картину приукрасили и на ней уже изображен не реальный человек, а полумифическая фигура?
Пыль веков неизбежно ложится на все. Покрыла она и историю жизни Пророков, и от этого Их изображения стерлись и потускнели. Поэтому необходимо, чтобы исполнилось ветхозаветное библейское пророчество: <...Ибо теперь видим темно, сквозь стекло, а потом увидим лицом к лицу>. Сегодня нам не только нужен новый духовный импульс; нужно еще раз убедиться - да, раз в тысячелетие на земле рождается идеальное человеческое существо, которое являет такое совершенство ума и духа, что под их воздействием в нас, простых смертных, пробуждается желание возвыситься над собой и обрести истинное человеческое достоинство, преодолев эгоистическое, животное начало.
В лице Баба и Бахауллы мы имеем дело с Пророками, недалеко отстоящими от нас по времени, Которых мы можем наблюдать с довольно близкого расстояния. Мы так устроены, что обычно к другим предъявляем большие требования, нежели к себе, и ждем, что кто-то должен исполнить свой долг лучше, чем мы. Самый критически настроенный наблюдатель не может усмотреть непоследовательность в описаниях характера Христа или Мухаммада (двух ближайших к XIX веку Основателей мировых религий): Иисус никого не обманул в ожиданиях; даже самые озлобленные из Его критиков не могли отрицать, что Он не только жил, как учил, но и умер за Свое Учение, явив Своей смертью пример кротости и всепрощения. То же можно сказать и о Мухаммаде. Он до конца был последователен; до самой Своей кончины Он проповедовал Свои идеалы, утверждая силу Своего владычества. Однако, отделенные от Них веками, не дерзнем ли мы оспаривать Их, говоря, что Они принципиально ничем не отличались от других людей и по Своей сути не превосходили их, что были Они всего лишь великими и смелыми реформаторами, и ничто человеческое - в том числе и человеческие несовершен-ства - не были Им чужды?
В лице Баба и Бахауллы мы имеем дело с Пророками, подробности жизни Которых представляют собой неоспоримые, близкие к нам по времени, исторические факты. Какие же черты проступают в Них наиболее рельефно? Во-первых, Их удивительная цельность - иными словами, та изначальная убежденность, которая так восхищает нас в людях, ибо тот, кто наделен ею, твердо знает, что ему нужно, не изменяет и не противоречит себе ни при каких обстоятельствах. За все время от начала и до конца Своей пророческой миссии Они ни разу не дрогнули, не свернули с пути, по которому шли. Нельзя не увидеть, что внутренним ориентиром, определявшим направление Их движения, была Божественная Истина, и от этого ориентира Они не отклонились ни на йоту. Во-вторых, Их беспредельная доброта, рожденная от Божественной любви. О такой доброте человек может только мечтать. Лишенная всякой примеси себялюбия, не знающая границ, она изливалась щедрым потоком, подобно полуденному солнечному свету. Их доброта была подлинной, и тому есть многочисленные подтверждения - свидетельства как друзей, так и врагов. Многие из Их друзей, ощутившие на себе эту доброту, предпочли смерть отречению от Них, убежденные в том, что такое благо дороже самой жизни; а у Их врагов, которые, подобно летучим мышам, питали отвращение к свету, Их доброта вызывала еще большее озлобление. И, в-третьих, Их знание - не то знание, которое свойственно глубокому и проницательному уму, постигающему истину, благодаря тому, что посредством интуиции и рассуждений он проникнет в суть вопроса, а то мистическое, превосходящее человеческие возможности, всеобъемлющее знание, которое, по логике вещей, может быть присуще только Тому, Кто непосредственно черпает из великого Вселенского источника - от Духа Создателя. Они обладали еще одной поразительной способностью, которую не раз проявляли, - способностью заглядывать не только в мысли, но и в сердца тех, кому пришли помочь. Как хирург удаляет пораженный орган, о болезни которого мы даже не подозревали, так и Они, наделенные ясновидением духовные Целители, проникали в таинства человеческой души и лечили ее - каждую своим способом, в зависимости от заболевания. И последнее. Дерево узнают по его плодам. И то, что Учения, принесенные Бабом и Бахауллой, удивительно соответствуют потребностям современного мира, и есть величайшее доказательство Их истинной пророческой миссии.

Как известно, человек отличается от других живых существ прежде всего наличием высокоразвитого мозга; однако мы весьма ограниченно используем его возможности и потому чаще всего бездумно скользим по поверхности жизни, порой с поразительной скоростью уподобляясь тем длинноногим водяным паукам, которые живо передвигаются по поверхности пруда, казалось бы, так и не замочив лапки. Столько готовых стереотипов перенимаем мы от наших родителей, друзей, учителей, священников, будучи слишком ленивыми или равнодушными; мы даже не пытаемся перед лицом обстоятельств отрешиться от старого рецепта и придумать нечто новое, что может оказаться более целесообразным для нашей жизни. Конечно, мы должны уважать взгляды тех, кто более опытен и зрел, кто мудрее и знает больше, нежели мы сами. Но существует разница между использованием чужого опыта и слепым бездумным подражанием. Человек должен в любых обстоятельствах быть самостоятельной, думающей личностью, то есть самим собой; так, если ваш отец унитарий или католик, иудей или мусульманин, это не значит, что в выборе религии вы должны следовать по стопам отца, как и в выборе профессии или ремесла. То же относится и ко всем другим сторонам жизни: каждый индивидуум должен использовать данное ему Богом право - думать и выбирать, иначе ценности, приобретенные им в жизни, не будут его собственным достоянием. Если кто-то стал демократом, католиком, масоном или баптистом только потому, что его отец соответственно был демократом, католиком, масоном или баптистом, то это не принесет пользы для формирования личности человека - стереотип подражания придаст ему лишь внешнюю оболочку, но не будет способствовать образованию внутреннего стержня. Пример отца может быть прекрасным, может даже казаться, что нельзя и желать лучшего для сына, но сын, делая выбор, должен обдумать его самостоятельно. Ведь бывает и так - то, что было хорошо для отца, для сына может оказаться совершенно неподходящим, и если он пойдет тем же путем, это может обернуться для него большим уроном. Слепое подражание другим не только вредно, бессмысленно, нелепо - оно может привести к непоправимым ошибкам в жизни человека, а по большому счету - и к историческим трагедиям, оказывающим влияние на жизнь всего общества.
Если бы евреи во дни Христа судили беспристрастно и непредубежденно, они бы не распяли Его. Возможно, не все евреи приняли бы Христа и Его Учение, не все прислушались бы к Его проповеди, но тем не менее они не убили бы Его. Однако они слепо и безрассудно пошли за своими вождями, закосневшими в традициях и догмах, которые тоже были ослеплены предрассудками. И поток христианства изменил свое естественное русло - вместо того, чтобы в первую очередь орошать жизнь избранного народа, к которому Христос пришел как его Обетованный Мессия, он устремился мимо него, неся свои живительные воды другим народам и странам.
Ум человеческий пока несовершенен, хотя, несомненно, в будущем он достигнет удивительных высот развития; в своем упрямстве мы поразительно цепко держимся за наши мелкие, заранее заготовленные концепции. Сколько сил и времени понадобилось, чтобы донести до людей истину о том, что земля - круглая, что она была исторгнута солнцем, остыла и отвердела, а затем на ней появилась жизнь, а впоследствии, в ходе эволюции, - и сам человек; возможно, единственная причина, по которой мы все-таки приняли эти новые представления, заключалась в том, что их стали излагать в учебниках и ввели в программы школ и колледжей. Но при этом все еще остались люди, которые упорно настаивают на буквальном толковании сотворения в том виде, в каком оно изложено в Книге Бытия, и они скорее умрут, чем изменят свои взгляды. Мой прадед запрещал в своем доме разговоры о беспроволочном телеграфе, поскольку, как он утверждал, это явление было абсолютно невозможным, и он не хотел даже слышать о подобной чепухе - хотя и считал себя образованным, культурным человеком!
Наиболее почитаемо среди унаследованного нами - это представление о жизни и личности Пророков. Взять, к примеру, традиционный образ Христа, бытующий уже сотни лет, - стройный, энергичный, светловолосый молодой человек с голубыми глазами, несколько изможденного и аскетичного вида. Но так ли это? Еврей по происхождению, Он был дитя мастерового, Сам плотничал, путешествовал в основном пешком, жил под палящим солнцем Палестины, и поэтому весьма вероятно, что Он был крепкого телосложения, мускулист, темноволос, темноглаз, и лицо у Него было здорового бронзового оттенка. Однако имеет ли все это какое-либо значение? Имеет ли это какое-нибудь отношение к Его личности и Его Учению? Что изменится, если мы в своем воображении придадим Ему иной физический облик? Станет ли Он от этого менее удивительной личностью, утратит ли Его Проповедь свое значение? А как упорно, веками держались мы за это представление о Христе, созданное западными живописцами, которых вдохновлял облик собственной расы и которые полагались на свое воображение, пытаясь придать образу Христа больший колорит! Кроме того, мы знаем, что Христос не был женат. И вот, исходя из этого единичного факта и переосмыслив на свой лад дошедшее до нас в виде фрагментарных отрывков Учение о том, как прожить богоугодную жизнь, мы выработали нелепую догму, сделав невероятный вывод, что Христос учил, будто безбрачие лучше брака; что взаимоотношения между полами низменны и представляют собой необходимое зло; что дети рождаются во грехе, ибо во грехе зачаты; что один из величайших признаков святости Христа - то, что Он никогда не был женат! Не покажется ли странным при этом, что Бог, положив в основу существования Вселенной закон притяжения противоположностей - от положительно и отрицательно заряженных электронов, создающих равновесие атома, до мужских и женских особей, воспроизводящих свой вид, - устами Христа объявил этот принцип, на котором построена материя, чем-то порочным, унизительным, греховным? Что же нам тогда думать о Создателе? Как может Он быть справедливым и последовательным, если создал все - от атомов до человека - по образцу, который в основе своей нечист? Кто из людей имеет право утверждать, глядя на младенца, которому день от роду, что он, только что вышедший из <монетного двора> жизни, еще беспомощный и неразумеющий, есть порождение греха, ибо во грехе зачат?
Не будет ли логичнее, правильнее считать, что это удивительное притяжение противоположностей есть основа основ жизни? Не должны ли мы увидеть в этом один из вселенских наглядных уроков, который учит нас, что высшей формой притяжения противоположностей является притяжение души человеческой к Богу, создания к Создателю? Ибо то, что проявляется в материи как магнетизм, в природе - как отношение полов, в человеке преобразовывается в любовь, через которую он очищается и возвышается? Стали бы мы ближе к истинному пониманию жизни - той, которая нас окружает и которая в нас самих, если бы поверили, что Христос не женился потому, что у него не было для этого времени или ему некуда было привести молодую жену? Конечно, нет, ибо нам известно: Он знал, что ждет его впереди и понимал, что Ему еще многое нужно успеть сделать, прежде чем Он примет смерть от рук жестокосердных, фанатичных священнослужителей Его народа. На каком основании можно утверждать, что полный жизненных сил, любящий, нежный, отважный Иисус, описанный в Евангелии, рассматривал брак как нечто греховное и недостойное Его, как неизбежное зло, от которого Он был свободен? Желая понять Христа, мы должны глубоко проникнуться тем, чему Он учил, постараться понять, какое воздействие оказало Его Послание на культуру и цивилизацию; кроме того, мы должны сорвать завесу, которой Он был окутан в течение этих двух тысяч лет стараниями недалеких, хотя и набожных людей.
Сказанное в равной степени относится и к Мухаммаду. Он появился позднее Христа, и Его проповеди (в отличие от проповедей Христа) сразу же записывались, а, следовательно, текст Корана отражает Его подлинные слова, а не изустные предания; тем не менее Его последователи сумели исказить многие положения Его Учения, неверно истолковывая их. Христиан, придерживающихся упрощенного и догматического представления об отношении полов, о котором мы уже упоминали, более всего отталкивало в Арабском Пророке два факта Его жизни - Его многоженство и Его войны.
Прежде чем мы проанализируем эти два момента, необходимо сослаться на одно общее положение, касающееся религии. Если Пророк - Божественный Целитель, Который приносит человечеству лекарство, то естественно, Он должен дать снадобье от тех недугов, которыми страдает человечество в данный момент, а не от тех, которые одолевали его прародителей. Поэтому логично было бы предположить, что евреям в первом году нашей эры - а также грекам и римлянам, ибо эти три народа первыми получили Христово Послание, - требовалось что-то совершенно иное, нежели арабам 600 лет спустя. Евреи, при всех преимуществах их религиозного воспитания, были развращены, суеверны, материалистичны; кроме того, им был свойствен крайний фанатизм. Римляне, переживавшие период своего расцвета, и греки, уже оставившие позади зенит своей славы, быстро клонившейся к закату, хотя и исповедовали многобожие, были, тем не менее, просвещенными и цивилизованными народами - самыми цивилизованными в западном мира. Эти народы нуждались в том, что дало бы толчок духовному преображению личности. В ту пору еще не было наций в современном значении этого слова. Были обширные империи, были правящие династии, которые то возносились, то падали, ведя друг с другом непрерывную борьбу за власть. Христос дал этим народам именно то, что им было нужно: Учение о спасении души. Человек той эпохи нуждался именно в таком лекарстве, ибо душа его была поражена ржой. Невозможно представить себе Учение, более пригодное для воспитания личности, чем то, которое дал нам Иисус. На фоне событий последних двух тысячелетий говорить о том, что Он был пацифистом, Который пришел, чтобы принести человечеству мир, означало бы представлять Его обманщиком. Ничего подобного не было; напротив, Он Сам сказал: <Не думайте, что Я пришел принести на землю мир: не мир принес Я, а меч>. В отличие от Мухаммада, он не стремился к установлению религиозного государства, ибо недвусмысленно заявил: <Отдайте кесарю кесарево, а Богу - Богово>; разделив таким образом сферу деятельности государства, которое призвано управлять делами народа, и сферу деятельности индивидуума, которому вменяется в обязанность забота о собственной душе согласно Божиему Учению.
У арабов все обстояло иначе. Мухаммад явился среди диких племен идолопоклонников; они занимались в основном торговлей и при этом в погоне за наживой не гнушались никакими средствами. В Греции и Риме существовал культ богов, хотя мыслители и философы поклонялись им как дилетанты, полускептически-полушутя, а низшие сословия почитали богов не из глубокого убеждения в их реальности, а скорее потому, что видели в них нечто вроде института власти; если евреи, будучи исключительно набожными, фанатично следовали букве монотеистической религии Моисея, то арабы в противоположность этому, были суеверными, невежественными и ярыми идолопоклонниками. Они жили в пустыне, обособленно. Их богатство составляли верблюды, финиковые пальмы, редкие колодцы - источники драгоценной воды, специи, благовония и отары овец. Ко времени рождения Мухаммада эти племена все еще находились на примитивной стадии развития. Чтобы помочь читателю лучше представить себе их дикие нравы, приведем отнюдь не исключительный случай, который произошел во время одного из сражений между последователями Мухаммада и их сородичами. После битвы одна из женщин набросилась на тело убитого врача-мусульманина, вырезала ножом еще теплую печень и с великим наслаждением впилась в нее зубами! Профессор Гитти дает очень точную характеристику арабов того периода: <Воинственные устремления были постоянным состоянием их ума>. И вот представьте себе, что этот дикий народ, непрестанно ведущий кровопролитные войны, не знающий иной формы единства, чем единство племени, упивающийся кровной местью и жестокий не только по отношению к врагам, но и к животным - арабы имели обыкновение привязывать верблюда к могиле его хозяина, обрекая тем самым животное на мучительную смерть от жажды, народ, главными развлечениями которого в городах были азартные игры, разгульное пьянство и разврат, в силу чего проституция считалась едва ли не почетной профессией, смог за жизнь только одного поколения измениться настолько, что стал великой сплоченной нацией. Теперь бывшие враги сражались рядом, плечом к плечу; было запрещено пьянство и азартные игры; положение женщины коренным образом изменилось, став необычайно высоким - ей позволялось записывать собственность на свое имя и передавать ее по наследству; неизмеримо улучшилось положение рабов; бывшие противники Пророка, обратившиеся в веру, тотчас, без каких-либо оговорок принимались в сообщество ислама и могли беспрепятственно занимать самые почетные и высокие должности. Осмысливая все это, мы должны задуматься и спросить себя - кем же на самом деле был человек, который всего за четыре десятилетия привнес столь поразительные перемены в жизнь своих соотечественников.
Первое, что сделал Мухаммад, как только почувствовал в Себе силу, - железной рукой низверг идолопоклонничество. Изучая ислам, мы должны помнить, что <больной>, то есть народ времен Мухаммада, отличался от <больного> времен Христа или Моисея и страдал от иного недуга; следовательно, и лекарство ему требовалось иное. Мухаммад дал ему это лекарство. Ничто кроме силы, используемой справедливо и мудро (а именно так использовал ее Мухаммад), не могло заставить народ Аравии измениться. Моисей сказал: <Око за око, зуб за зуб, жизнь за жизнь>, и мы по сей день считаем, что это - основа справедливых отношений в обществе, и даже наш уголовный кодекс в большинстве случаев требует заплатить жизнью за жизнь. И воюем мы не только ради корысти или из ненависти - иногда одна христианская нация поднималась против другой, считая свои притязания справедливыми; именно христианские нации, в период наибольшего расцвета своей веры, вели продолжительные крестовые походы и были повинны в варварских убийствах и грабежах. Тем не менее вот уже тринадцать веков христиане упрекают Мухаммада за то, что Он мечом низложил идолопоклонство и мечом же распространил великую цивилизацию, отличавшуюся, помимо всего прочего, исключительной веротерпимостью!
Второе и главное, что определяет наше критическое отношение к Мухаммаду, - это то, что у него было много жен. Отбросив изначальную предвзятость, навязанную нам традиционным представлением о том, что в половых отношениях есть нечто постыдное и нечистое, рассмотрим обвинения, которые обычно предъявляют Мухаммаду. Во-первых, многоженство было и у евреев; в Евангелии тоже нет ни одной строчки, направленной против полигамии. Развод Христос запрещал; но Он никогда ничего не говорил о количестве жен: по этому вопросу мы не можем привести ни одной цитаты или высказывания; более того, полигамия была распространена среди ранних христиан, что не могло бы иметь места, если бы Иисус запретил ее. Доктрины, на которые ссылается церковь в этом вопросе, были введены отцами церкви в ранний период христианства. Таким образом, мы видим, что две великие монотеистические религии, существовавшие во времена Мухаммада - иудаизм и христианство, - не предписывали верующим моногамный брак; напротив, в те времена не возникало и мысли о том, что дурно иметь более одной жены. Мухаммад появился среди народа, в обычаях которого также была полигамия и мужчина мог иметь сколько угодно жен. Мухаммад уменьшил количество жен до четырех, утвердив это как закон Корана. Уже это было огромным шагом вперед и означало защиту прав женщин, которые до Его прихода были в глазах арабов не более чем движимым имуществом.
По склонности ли характера, а может быть, потому, что в молодости Он почти все время путешествовал с торговыми караванами, отправлявшимися из Мекки в близлежащие страны, но до двадцати шести лет Мухаммад не женился и, по преданию, до женитьбы соблюдал совершенное целомудрие. На ком же Он остановил свой выбор, будучи двадцати шести лет от роду? Если бы Он был тем сластолюбивым человеком, каким рисует Его большинство христианских толкователей, то вряд ли взял бы Себе в жены женщину сорока двух лет, дважды овдовевшую, которая, хоть и была недурна собой, отличалась дородностью и была явно не первой молодости. К тому же, сорок два года для  народов Востока - значительно более зрелый возраст, нежели для жителей Запада. Мухаммад прожил с этой женщиной двадцать три года, до самой ее смерти; все эти годы Он был ей неизменно верен, глубоко и преданно любил ее.
Таким образом, мы видим, что в жизни Мухаммада до пятидесяти одного года не было иной женщины, кроме Его немолодой жены, которая вышла за Него замуж будучи вдовой; и хотя в течение девяти лет, последовавших за ее смертью, Он женился еще двенадцать раз, среди его жен только две, или, может быть, три были девственницами. Остальные же были вдовами, и многие - уже в годах, а большинство имело детей от первого брака. Если признать тот факт, что Мухаммад в течение этих девяти лет имел возможность выбрать Себе в жены любую красавицу Аравии, что пожелай Он того, Он мог бы наслаждаться любовью тысяч невинных девушек, то станет очевидным, насколько опорочено Его имя в западной литературе и среди христианских народов. Проанализировав факты жизни Мухаммада, можно сделать вывод о том, что они вовсе не свидетельствуют о Его чрезмерной чувственности. На самом деле побудительными мотивами Его женитьбы были великодушие, жалость, а нередко то, что можно определить как религиозно-государственные интересы.
Остановимся здесь, прервав рассуждения о том, насколько искажен был в нашем представлении образ Мухаммада. Подобно тому, как христиане совершали беззакония во имя Христа, исказив во многом Его Учение, так и последователи Мухаммада преступали Его заповеди. Хотя Мухаммад Своим законом строго ограничил количество жен до четырех, многие Его последователи обзаводились гаремами, в которых находилось до сотни красавиц. Мухаммад учил верующих уважать последователей Христа и Моисея и разрешал мусульманам брать в жены женщин из их среды (Сам Он так и поступал), ибо провозгласил в Коране, что Христос и Моисей были <Посланниками от Бога>, <Пророками, снискавшими славу>, носителями истины, которых должно любить и почитать; тем не менее фанатики-мусульмане считали за добродетель убивать <неверных>; у них даже вошло в обычай возвращаться домой, чтобы переодеться, если на улице их одежды случайно коснулся еврей или христианин.
Болезнь недомыслия передается от поколения к поколению. Почему мы так редко задумываемся о том, чем на самом деле были такие личности, как Иисус, Мухаммад, Моисей? Они обладали удивительным даром творить добро, проницательнейшим умом, позволявшим Им видеть сокровенную суть человеческой души с ее устремлениями и потребностями, магнетической силой воздействия на людей, благодаря которой те, что признавали Их истинное величие, совершенно преображались; кроме того, эти личности были наделены особым, никому другому не свойственным обаянием и способностью пленять людские сердца. Именно поэтому каждый вступавший в общение с Ними чувствовал, что выходя за пределы своего человеческого <я>, он поднимается над самим собой, приобщаясь новой, доселе неведомой жизни, наполненной энергией созидания, и что он готов на великие свершения. Почему мы относимся к Ним, как к некоей гигантской абстракции, совершенно чуждой нашей человеческой жизни, как к существам, которыми можно восхищаться на расстоянии, но с которыми у нас нет ничего общего? Почему мы так часто упрощаем Их образ, гипертрофируя какую-то одну сторону Их личности, например, представляя Христа как кроткого, печального проповедника, исцелявшего людей и отпускавшего им грехи, а Мухаммада - как мужественного воина, человека действия, ведущего на брань свое войско? Умозрительность образа Пророков, созданного в нашем воображении, может быть, одна из причин того, что мы так мало черпаем из Их Учений.
Если мы верим в то, что Они действительно были исключительными личностями, воплощавшими Божественный дух в человеческом теле, что Они несли весть от Бога и являлись среди людей, дабы направить их и сделать мир лучше и счастливее, то нам следует всеми силами стремиться как можно лучше узнать Их, понять, какими Они были на самом деле, ибо тогда мы сможем лучше познать и самих себя, и те ценности жизни, что Они нам открыли.
Каждый ребенок из христианской семьи знаком с библейскими историями, в которых с такой любовью нарисован прекрасный образ Иисуса; из этих безыскусных рассказов мы узнаем о Его человеческой доброте, Его сострадании к униженным и страждующим, Его искренней любви к тем, кто сопровождал Его в пути и проповедовал вместе с Ним; о Его суровой праведности, с которой Он обрушился на менял в Храме; о том, как, презрев кровную родню, Он назвал истинными братьями Своих учеников. Очень живо предстает перед нами картина той страшной ночи, когда Он, преданный Иудой, один, с тяжестью на сердце молился в Гефсемане; мы видим картины невероятных страданий и унижений, выпавших на Его долю в последние дни жизни. Как горько было Ему, когда Его возлюбленный Петр, Его <Камень>, на котором Он мечтал воздвигнуть Свою Церковь, трижды отрекся от Него. Каким одиноким и всеми покинутым Он чувствовал Себя, прикованный к кресту между двумя другими крестами с распятыми на них разбойниками - на эти кресты должны были бы добровольно взойти, в порыве безоглядной любви к Нему, два Его любимейших ученика, но они-то и предали Его!
Какими бы яркими ни были эти картины, они все же отрывочны, и по прошествии двадцати веков мы не можем утверждать, что реальный, действительно существовавший Христос, Которого, как нам кажется, мы знаем по евангельским рассказам, был именно таким человеком.
То же справедливо и в отношении Мухаммада, хотя здесь мы располагаем большими сведениями, и жизнь Мухаммада гораздо более полно отражена в исторических документах, чем жизнь Иисуса. Но после смерти черты Его характера стерлись и личность Его оказалась окутанной туманом домыслов, ибо столько воды утекло, столько раз Его дела и поступки подвергались толкованию, и столько раз неверному! - как Его последователями (разделявшимися на противоборствующие секты), так и Его врагами.
К чему же нам следует обратиться, чтобы узнать, что на самом деле представляет собой этот загадочный феномен, этот Луч, исходящий от невидимого Солнца, этот Пророк Незримого Бога, Проводник, который, как и мы, сотворен из плоти и крови, и вместе с тем столь непохож на нас? Нам нужно реальное подтверждение и живой пример - то, что стоит рядом с нами во времени, что не подлежит сомнению. Можем ли мы найти это?