Информация о материале

Просмотров: 2293

Как в природе не бывает двух совершенно одинаковых вещей, так не бывает и двух похожих Пророков. Каждый своеобразен как личность, но у всех есть одно общее свойство - то, что мы называем Божественным. Как алмазы отличаются своими оттенками и сиянием граней, так несхожи и личности Пророков, но подобно алмазу, каждый из Них являет Собой подлинный драгоценный самоцвет. Всматриваясь в личность Баба, мы видим, что самой примечательной Его чертой было чарующее обаяние, неотразимо действовавшее на всех, кто вступал с Ним в общение; Он был наделен необыкновенно острым, проницательным умом и даром глубоко мистического постижения реальности, обладал беспредельной отвагой, был удивительно уравновешен и при всех обстоятельствах вел Себя со спокойным сдержанным достоинством, поразительном в таком молодом человеке. Магнетическое обаяние Баба гармонично сочеталось в Нем с другими привлекательными чертами характера: Он был кроток и в то же время отличался непреклонной решимостью и справедливостью в суждениях; был разборчив в еде и платье, изыскан в манерах и обладал редким даром каллиграфического письма; был мягок и уступчив в отношениях с друзьями и несгибаем перед лицом врагов. Он был красив: хрупкого телосложения, стройный, со светлой кожей и благородными чертами лица, изящными руками, карими глазами, темно-русой бородой. Он носил зеленую чалму - знак того, что Он ведет Свою родословную от Пророка Мухаммада. Он любил наряжаться в зеленые одежды, свидетельствовавшие о Его именитом происхождении. Принадлежал Он ко всеми уважаемой, образованной купеческой семье. Таким мы видим Его на портрете, таким предстает Он и в дошедших до нас рассказах современников, которые становятся еще ярче благодаря уцелевшим реликвиям - среди них Его личные вещи и многое из Его одежды, отличающейся изысканной простотой. Его справедливость и высокие нравственные требования к Себе снискали Ему всеобщее уважение. Однажды был случай, когда Он заплатил клиенту сумму, превышавшую ту, что Он выручил за его товар. Когда клиент спросил Баба, почему он получил больше, чем ему причитается, Баб ответил, что у Него была возможность сбыть товар именно по этой, более высокой цене, но Он ее упустил, и потому Он считает Себя обязанным выплатить клиенту большую сумму, чем Он выручил. Клиент стал возражать, но тщетно - Баб стоял на Своем, утверждая, что такой подход к делу - это всего-навсего соблюдение принципа справедливости. С другой стороны, когда одному из Его учеников продали что-то по баснословно дорогой цене, Баб настоял на том, чтобы товар был возвращен и деньги выплачены назад - Он никогда не позволял, чтобы Его обманывали, ибо считал, что это поощряет нечестность в людях.
За Его мягкими манерами и кротостью скрывались несгибаемая воля и самообладание. В Тебризе, представ перед наследником престола, губернатором провинции, верховными священнослужителями города и докторами от юриспруденции, Он совершенно четко осознавал, что эти люди собрались здесь, чтобы осудить Его на казнь, и несмотря на это, Он - по-существу уже узник, над которым была занесена карающая рука властей, - войдя в зал заседания, спокойно прошел между Своими судьями и сел на то место, которое было предназначено для старшего сына шаха, председателя собрания. От Него исходила такая непреклонная уверенность, что никто не посмел возразить! И когда Его спросили, кем Он считает Себя, Он все так же спокойно ответил - Он Тот, Кого они ждали, о Ком молили Бога вот уже более тысячи лет. Один седобородый старец, взбешенный таким ответом, набросился на Него с оскорблениями, называя Его мальчишкой, у которого молоко на губах не обсохло, и поклонником сатаны; на это Баб невозмутимо заявил, что за каждое сказанное слово Он отвечает перед Богом. Ответив еще на несколько вопросов, Он встал и покинул собрание, тем самым дав понять, что считает его закрытым. Его поведение повергло собравшихся в шок. Придя в себя, многие поняли, что стали свидетелями какого-то грандиозного, из ряда вон выходящего события, смысл которого был им неведом. Председателю суда  пришлось самому приводить приговор в исполнение - наносить Бабу палочные удары по пяткам, ибо не нашлось никого, кто осмелился бы поднять на Него руку. В течение всего периода Своего пастырства Он неизменно проявлял величайшую отвагу и мужество. Однажды произошел такой случай. Когда Баб возвращался из Мекки, губернатор Шираза выслал  Ему навстречу конный отряд, которому было приказано задержать Баба и препроводить Его в резиденцию губернатора. На дороге к офицеру, возглавлявшему отряд, подъехал красивый, изысканно одетый юноша и, улыбаясь, сказал: <Губернатор послал вас арестовать Меня. Вот Я, делайте со Мной, что хотите...>
Никогда Его не видели таким умиротворенным и счастливым, как в ночь накануне казни. Об этом свидетельствовали все, кто видел Его в те трагические часы, в том числе и бабиды, которые были вместе с Ним - им Он приказал скрыть свою веру, чтобы остаться в живых и рассказать людям о Его мученическом конце. В преддверии ожидавшей Его смерти Он был совершенно спокоен и исполнен царственного достоинства; это произвело такое впечатление на некоторых офицеров, включая и командующего полком, который должен был привести приговор в исполнение, что они отказались участвовать в казни. Это всего лишь выбранные наугад эпизоды Его жизни, но подобно граням самоцвета, они сияют ярким блеском, говоря о достоинстве драгоценного камня. В жизни почти каждого человека бывает такой момент, когда он достигает высоты нравственного величия, озаряясь светом бескорыстного служения. Однако жизнь и Баба, и Бахауллы являет собой нечто совершенно иное: она на всем своем протяжении была отмечена знаком величия. То, что для нас служит исключением, для Них было абсолютным правилом - низость ни разу не запятнала Их поступки. И хотя внешне Их мирская жизнь кажется сплошной неудачей (Они в ней потеряли все: положение, богатство, комфорт, семью, друзей, уверенность в завтрашнем дне), Их внутренняя жизнь, то есть то, что закладывает основу характера и формирует личность, предстает как непрерывное торжество, ибо Они ни разу не изменили Себе, оставаясь от первого до последнего момента образцом возвышенного совершенства, которое отличало Их от всех прочих людей.
Бахаулла представлял Собой совершенно иной тип человека, нежели Баб. Он родился в 1817 году в семье сановника, занимавшего высокий пост губернатора столичного города Тегерана. У Его отца, как у большинства богатых персов того времени, была большая семья - несколько жен и много детей. У Бахауллы были братья и сестры самого разного возраста, как родные, так и сводные - по отцу. Семья принадлежала к старинному знатному роду из провинции Нур и восходила к бывшей правящей династии Персии. Ее члены были людьми независимыми, хорошо образованными, обладавшими изысканными манерами; они принадлежали к высшему придворному кругу и пользовались всеобщим уважением. Бахаулла был среднего роста; черты Его лица говорили о недюжинной силе характера и воле, и это сразу бросалось в глаза тем, кто вступал с Ним в общение; темные брови сходились на переносице, взгляд черных глаз, казалось, проникал в душу; У Него был красивый, выразительной формы нос и волевой рот; на плечи ниспадали густые черные локоны - по обычаю того времени. С ранней юности в Нем проявилось сострадание к ближнему, желание помочь бедным и страждущим, - редкое качество в людях Его страны и Его класса. До того, как Бахаулла узнал об Учении Баба, Он вел сравнительно тихую и уединенную жизнь в кругу Своей семьи, занимаясь в основном благотворительной деятельностью, что вызывало непонимание окружающих и пересуды - слишком разительным был контраст между Его образом жизни и амбициями молодых людей Его круга, стремившихся к успеху, высоким чинам и богатству. Его отец, человек проницательного ума, очень рано распознал в Бахаулле незаурядные дарования и сильный характер; предвидя большое будущее для сына, он не препятствовал Его свободному развитию и никогда не стремился навязать Ему свою волю.
Когда Бахаулле было двадцать семь лет от роду (к тому времени Он был уже женат и имел малютку-сына), в Тегеране состоялась Его встреча с Муллой Хусейном. Тот принес радостную весть - Наследник Мухаммада явился, принеся новое Послание от Бога. Бахаулла тотчас же принял Учение Баба. Подобно тому как химически активный раствор, влитый в жидкость, немедленно влечет за собой бурную реакцию, так и новое Вероучение, вошедшее в Его жизнь, с первого дня необратимо изменило ее, направив в иное русло. Не медля ни минуты, Он встал на защиту веры Баба. Положение Его отца, среди друзей и знакомых которого были первые вельможи шахского двора и выдающиеся государственные мужи, открывало Ему доступ в высшее общество Персии. Люди из Его окружения поначалу с любопытством и не скрывая иронии наблюдали за тем, как страстно отстаивал Он Учение, которое считалось крамольным. Но когда звезда Баба, озарившая, подобно промчавшемуся метеору, небосклон Персии, начала падать, открытая и смелая проповедь Бахауллы в защиту Его веры создала пропасть между Ним и людьми Его круга. И эта пропасть с каждым днем увеличивалась. Нет в истории более захватывающей главы, посвященной отношениям двух выдающихся современников, чем та, что рассказывает о Бабе и Бахаулле. С того самого дня, когда Бахаулла, не колеблясь, признал миссию Баба, между Ними завязалась оживленная переписка. Они так и не встретились, эти два Пророка, пришедшие в мир один за другим. Но при этом Баб, еще до того, как началась Их переписка, отзывался о Бахаулле с особым уважением. Когда Мулла Хусейн покидал Шираз, Баб ясно дал понять Своему ученику, что в столице он станет свидетелем какого-то важного и таинственного события; получив от Муллы Хусейна известие о том, что Бахаулла принял Его веру, Баб исполнился великой радости и объявил, что теперь с легким сердцем Он может отправиться в длительное паломничество в Мекку.
Те, кто связан узами любви, способны читать в сердцах друг друга. Кто знает, какие волны пробегали между этими двумя Духовными Светилами? Какие глубинные связи породили эту загадочную двойную звезду, которая в середине прошлого века взошла на небосклоне человечества? Для Баба Бахаулла был, несомненно, величайшим утешением в жизни. В те мрачные годы, когда Баб пребывал в заточении, когда разгоралось пламя первых битв между правительственной армией и Его последователями, не кто иной как Бахаулла тайно путешествовал вместе с бабидами, вдохновляя, направляя и утешая их, не давая угаснуть огню их веры и преданности. К Его ногам склонялся величайший из учеников Баба, зная наверное, что человек этот стоял гораздо выше всех прочих учеников и последователей Баба, зная и то, что особое уважение, с которым относился к Нему Баб, могло означать только одно - Бахаулла был <Тайной>, то есть еще сокрытым, еще никому не ведомым, но самым важным плодом на древе новой веры.
В целом Учение Баба было построено на следующей доктрине: Его миссия - это миссия Врат; какой бы великой ни была Его собственная духовная сущность, какая бы грандиозная сила ни была заложена в Его Послании, Он был лишь горизонтом, и над этим горизонтом дулжно было взойти Духовному Солнцу, равного которому еще не видел мир. Снова и снова, говоря о грядущем Пророке, Он намекал, что Он придет в лице Бахауллы. На это указывали Его поступки, и это нашло отражение в Его посланиях. Нам не известно, в какой мере Сам Бахаулла предвосхищал Свою судьбу. Отдельные Его высказывания и действия позволяют сделать вывод о том, что в годы перед казнью Баба и сразу же после нее Божественное вдохновение постепенно все с нарастающей силой стало овладевать им.
Наступил день, когда над движением бабидов нависла черная мгла. Самого Баба уже не было в живых (Его последним распоряжением перед смертью было - отправить Бахаулле личные письменные принадлежности и печать, символизирующие Его статус и власть Пророка); сопротивление Его сторонников было подавлено превосходящей силой оружия, а большая часть бабидов физически уничтожена. И вот в этот мрачный час в истории движения Баби разыгралась великая трагедия. Трое молодых людей, обезумевших от горя после казни Учителя и охваченных глубокой скорбью при виде поверженной, истерзанной, подрубленной под корень веры, предприняли попытку покушения на шаха. Это событие всколыхнуло всю страну. Если ранее бабиды никогда не давали повода для преследований, то теперь их обвиняли в самом тяжком преступлении - бунте и покушении на жизнь монарха. Бесполезно было доказывать, что только те трое - потерявшие голову безумцы, которые к тому же не играли никакой роли в делах веры, были ответственны за этот террористический акт (кстати, покушение окончилось ничем: нападавшие зарядили пистолеты картечью, что было свидетельством их полного безрассудства!). Прошения о том, чтобы из уважения к традиции, не говоря уже об элементарной справедливости, наказаны были только сами виновные, остались без ответа. Плотина варварства прорвалась, и по улицам столицы потекли потоки крови. К этому времени почти никого из руководителей движения не было в живых, и, когда гром и молнии высочайшего гнева сотрясли небеса, устояло лишь одно высокое дерево - Бахаулла. Его незамедлительно взяли под стражу, хотя в момент покушения Бахаулла гостил в загородном доме самогу первого министра, и Его невиновность не вызывала и тени сомнения. Тем не менее на Него со всех сторон посыпались удары, ибо Он был единственным из всех оставшихся в живых бабидов, Кто играл видную роль в делах веры и занимал высокое общественное положение; кроме того, Он был желанной добычей для завистливой черни и алчных чиновников, у которых теперь были развязаны руки для конфискации Его имущества или просто грабежа. И Баб, и Бахаулла подвергались в разное время телесному наказанию - палочным ударам. Баб, проведя пять лет в тюремном заключении, во время которого Его всячески унижали и оскорбляли, был предан позорной казни. Бахаулла с самого начала подвергался нападкам, когда вставал на защиту своих друзей - бабидов - хотя и не таким страшным. Но Он твердо стоял на выбранном пути, и путь этот был путем скорби - via dolorosa*. Босого, с непокрытой головой, в изорванных одеждах, под палящим солнцем, какое бывает в Персии в середине лета, под оскорбительные выкрики и брань городской черни, бросавшей в Него камнями и грязью, вели Бахауллу от окраины Тегерана, где было предпринято покушение, к столичной тюрьме. И в этот момент Его великое сердце - сердце, которое было создано для того, чтобы излить на людей беспредельную Божественную любовь, дрогнуло и исторгло стон: какая-то старуха пристала к страже, прося замедлить шаг, чтобы и она могла бросить камень в неверного, которого вели по улицам, и тогда Он сказал: <Пусть эта женщина получит удовольствие, не лишайте ее того, что она считает похвальным поступком в глазах Бога>. И Он смиренно подставил Себя еще под один удар, дабы порадовать старое сердце, не ведавшее, что творит.
Когда Бахаулла вошел в <Черную Яму> Тегерана - подземную темницу, до этого служившую местом слива сточных вод, Он выглядел полным жизненных сил и здоровья человеком. Четыре месяца спустя, выйдя оттуда, Он был настолько истощен, что, казалось, от Него осталась одна тень. Его тело было обезображено сохранившимися до конца жизни шрамами от много килограммового железного ошейника, который был одет на Него, а также от наручников и ножных кандалов, к которым крепились тяжелые цепи; здоровье Его было подорвано, но дух не сломлен. Именно там, в непроглядной зловонной тьме переполненных подземных казематов, где Он томился, закованный в колодки, изнемогая под тяжким грузом цепей, откуда каждый день кого-то из Его друзей - бабидов уводили на казнь, случилось чудо - в Его душе сначала слабо замерцал, а затем все сильнее стал разгораться неземной свет. Там Он пережил чудесные минуты счастья и озарения, услышав Глас Божий, возвестивший о том, что теперь на Его плечи возлагаются пророческие одежды и что великую истину, возвещенную Бабом, предстоит отстаивать и утверждать в мире Ему, Ему одному.
Благодаря вмешательству российского посла - Его друга и почитателя - и неустанным хлопотам Его состоятельных родственников, которые пошли ради Него на многие жертвы, Он был, наконец, освобожден. Когда больной, согбенный, постаревший, Он вышел из тюрьмы, то узнал, что все Его имущество разграблено, конфисковано или сожжено; жена его была в полном отчаянии; семья, в которой было трое малых детей и двое постарше, терпела отчаянную нужду. Двое старших детей - мальчик девяти лет и его семилетняя сестра, которые сначала держались довольно мужественно, после пережитых гонений и тревог были подавлены. По указу правительства Он должен был немедленно покинуть родину; однако Ему предоставили право Самому выбрать страну изгнания. Он остановился на Багдаде, входившем тогда в состав Османской империи как Иракская провинция. Весь январь в зимние метели и снегопады пробирались по горным ущельям Западной Персии Бахаулла, Его жена, двое Его старших детей, один из Его братьев, а также несколько человек Его родственников и сановников, среди которых был и представитель российского посольства. О тайне Своего сердца, недавно открывшейся Ему в горькие часы страданий в <Черной Яме>, Он никому не рассказал.
С незапамятных времен ни одному из Пророков негде было преклонить голову, ибо Пророк приносит истину, а к истине не бывает нейтрального отношения: она вызывает взрыв жесточайшей вражды, слепой ненависти и злобы. Истина новой религии противостоит обветшавшим догмам своего века, бросает вызов существующему порядку, а потому неизменно наталкивается на противостояние и подвергается преследованиям. Баб не был исключением из этого правила, как не стал им и Бахаулла. Не успел Он обосноваться в Багдаде, как разыгралась новая драма, главным героем которой был Его сводный брат, тоже последователь Баба. Мирза Яхья, который был почти на двадцать лет моложе Бахауллы, вырос у Него на глазах; Бахаулла воспитал его и относился к нему как к сыну. Он обладал множеством хороших качеств, но был человеком слабовольным. Если Бахауллу за Его отвагу и силу можно было сравнить со львом, то Его брат робостью скорее напоминал мышь. Он был боязлив, изнежен и весьма тщеславен. С тех пор, как поспорили между собой Каин и Авель - эхо их раздора до сих пор докатывается до нас из глубины веков, - ссоры между братьями, вызванные чаще всего завистью, всегда приводили к беде. Мирза Яхья занимал особое положение среди последователей Баба, но он превратно понимал свою роль в движении, ибо считал, что именно он после смерти Баба станет Его преемником. И уж менее всего он предполагал, что эта роль уготована его старшему брату.
Однако когда над Персией полыхал огонь, Мирза Яхья, переодетый в чужое платье, в смертельном страхе за свою жизнь, скрывался в горах. И это в то время, когда последователи Баба в Тегеране и по всей стране подвергались казням и пыткам; когда Сам Бахаулла, больной, закованный в железные цепи, с кишащими на теле паразитами, томился заточенный в подземную темницу; когда Его жена, покинутая испугавшимися насмерть друзьями и родными, терпевшая насмешки врагов, вынужденная временами кормить своих детей сырыми лепешками из муки и воды, бессонными ночами молилась о Его возвращении; когда Его малого сына, Абдул-Баха, забрасывали камнями и осыпали бранью уличные мальчишки всякий раз, когда он отваживался выйти из дома, чтобы выполнить очередное, совсем не детское поручение; когда единоверцы и ближайшие родственники Бахауллы переживали страшные тяготы и подвергались преследованиям.
Между тем его положение в общине было столь высоким, что многие бабиды считали - в этот скорбный и горестный для них час именно к нему следует обращаться за поддержкой и утешением.
И вот, когда Бахаулла оказался в древнем Багдаде, в Его жизни разыгралась настоящая драма. Он уже знал, Кто Он. И каждая клетка Его существа была наполнена той неземной силой, которая влилась в Его душу, когда Он, закованный в кандалы, томился в темной тюремной яме. Он считал, что еще не пришло время открыть Свою тайну другим, но Божественный Свет с каждым днем все больше озарял Его ум, и Он буквально источал поток духовной энергии. Всю Свою жизнь Он был надежной опорой для других; Он вселял в Своих единоверцев уверенность, вдохновляя и поддерживая их. Теперь же, когда открылся Его Пророческий дар, Он обрел ту совершенную любовь, проницательность и мудрость, что способны поднимать и преображать миллионы людей, Он стал носителем той силы, которая на протяжении истории воплощалась в личностях избранников Божиих - Кришны, Будды, Христа, Моисея, Мухаммада.
Уцелевшие в кровавых бойнях бабиды стекались в Багдад, по-прежнему питая надежду найти утешение у Мирзы Яхья и обрести в его лице нового руководителя. Но этот человек ничего не мог им дать, и они, горько разочарованные, постепенно стали отворачиваться от него; напротив, в старшем брате Мирзы Яхья бабиды находили убежденность и духовную силу, которые вдохновляли и воодушевляли их. Он всегда вызывал у Своих единоверцев чувство благоговейного восторга. Они восхищались им, когда Он въезжал на коне в крепость у гробницы шейха Табарси (укрывшись в ней, бабиды в течение семи месяцев отражали атаки частей персидской армии), когда Он ехал с гордо поднятой головой и бесстрашие сквозило во взгляде Его живых, проницательных черных глаз и в мужественной, благородной осанке, а с Его уст слетали слова поддержки и утешения, окрылявшие их. Они признали Его авторитет и лидерство, когда Он возглавил встречу бабидов, имевшую жизненно важное значение для развития Движения - именно там был провозглашен независимый характер вероучения Баба, что означало полный разрыв с традициями прошлого и отмежевание от устаревших законов ислама; тогда Он был не только руководителем встречи - Он взял на Себя все хлопоты по ее проведению, от поисков помещения до обеспечения безопасности участников встречи, которые не раз подвергались нападкам со стороны жителей окрестных деревень. Они восторгались Его отвагой, когда Он, узнав о покушении на шаха, тайком покинул дом первого министра, который мог служить Ему безопасным убежищем, и, не послушав советов Своего влиятельного друга, поспешил к месту злодейского нападения, хотя в тот момент находиться там было опасно для жизни. Поистине, их всегда восхищала Его непоколебимая стойкость даже в самые черные для бабидов дни, Его безоглядная преданность вере, которую Он сохранял вопреки опасностям и угрозам, нависшим над Ним. Но что же должны были чувствовать Его единоверцы теперь, во время жестокой нужды и великого разочарования? Влияние Его личности, Его духовное воздействие на окружающих становилось все сильнее и ощутимее. Вера Баба, почти совсем уничтоженная, взмахнула крылами и обрела второе дыхание.
А Бахаулла тем временем чувствовал, что над Ним сгущаются грозовые тучи, и опасность на этот раз исходила от Его собственного брата. Тщеславный и болезненно самолюбивый, Его брат не мог смириться с тем, что видел, исподволь наблюдая за Бахауллой, - как каждый день к дому Бахауллы стекались толпы людей, и среди них были не только Его единоверцы, но и множество новых друзей, а также восторженных почитателей. Сам Яхья, по-прежнему нерешительный и трусливо-осторожный, вел тихую уединенную жизнь под видом купца и пребывал в совершенной безвестности. Вскоре ситуация еще более осложнилась - Яхья подпал под влияние человека, люто ненавидевшего Бахауллу, человека, снедаемого завистью и неудовлетворенным честолюбием. И под этим влиянием Мирза Яхья стал озлобленным и двуличным, чего изначально в его характере не было. Новый друг легко сумел найти к нему подход: играя на его тщеславии - он представлял Бахауллу как врага и соперника, всеми силами стремившегося занять то почетное положение, которое было пожаловано Мирзе Яхья Самим Бабом. Зная об этом и на опыте убедившись в том, что попытки развеять подозрения брата тщетны, Бахаулла решил, удалившись от места событий, предотвратить неминуемую, казалось бы, бурю. Тайно, переодетый дервишем, с черной чашкой для подаяния в руке - символом этой секты - Он покинул Багдад и пешком отправился в горы Курдистана; Он поселился недалеко от Сулеймании, примерно в трехстах километрах от Багдада.
О чем думал Баб, глядя на долину из окна Своей темницы в крепости Маку? Должно быть, Он мысленно представлял Себе просторы Персии с ее древними городами, куда Ему не было доступа, и размышляя над Своим прошлым, настоящим и будущим, скорбел о безрассудстве людей, их слепоте и неблагодарности, ужасаясь извращенностью человеческого сердца. А какие мысли волновали Бахауллу, когда, устремляя Свой взор к Багдаду, Он вспоминал о брате, которого так щедро одаривал Своей любовью, и которого Сам столь высоко вознес, представив Бабу в самом выгодном свете? Что испытывал Он, когда из окна Своего одинокого каменного жилища глядел на восток, на пустынные горные склоны, вспоминая Свою горячо любимую родину и Своих товарищей - и тех, кто принял мученическую смерть, и тех немногих, кто все еще боролся, уповая только на то, что исполнится обетование Баба, гласящее, что за Ним грядет Тот, Кто будет наделен еще большим величием.
Слепота и тщеславие людей причиняли Ему боль и, быть может, именно в те дни в Его сердце эхом отозвалась мысль Иисуса, вскричавшего: <Иерусалим, Иерусалим, который убивает Пророков и забивает камнями тех, кто послан к тебе, сколь часто собирал Я вместе твоих детей, подобно тому, как наседка собирает под крыло свой выводок, а ты все не внемлешь>.
В течение двух лет семья Бахауллы и Его друзья не имели о Нем никаких известий. Он жил скромно и неприхотливо. Сам готовил для Себя простую еду; среди крестьян, которые иногда проходили мимо Его жилища, погоняя отару овец или отправляясь на сбор урожая, Он был известен как дервиш Мохаммад. В конце концов местные жители познакомились с Ним, а узнав, полюбили Его. Слух о святом человеке, который жил отшельником в пустынной местности, начал распространяться по окрестным селениям и городам; и тогда один из высокопоставленных священнослужителей Сулеймании решил встретиться с Ним. Знакомство состоялось, и после нескольких встреч Бахаулла уступил настойчивым просьбам поселиться в его городе, заняв комнату в одном из медресе. Свет пробьется к людям, как бы ни был сокрыт его источник; так и затерянный в отдаленной пустыне свет, который излучал ум и дух Бахауллы, по-прежнему притягивал к себе людей, его ощущали все, с кем Он встречался, какой бы мимолетной ни была встреча. Люди потянулись к свету, стали приходить к Нему за советом, благоговейно внимая каждому слову, слетавшему с Его уст.
В жизни Бахауллы, начиная с того дня, когда Он принял Послание Баба, и до той ночи, когда Он покинул сей мир, не было, пожалуй, другого времени, кроме тех двух лет, проведенных в Курдистане, когда Он мог бы наслаждаться душевным покоем - освободившись от груза повседневных забот, избавившись от опасности, которая постоянно угрожала Ему. Под видом скромного богослова учил Он тех, кто приходил к Нему, являя при этом истинную мудрость Пророка. В этот период Он написал одну из Своих знаменитых поэм, открыл множество молитв и текстов для медитации. Вскоре слух о мудреце, живущем в Сулеймании, достиг Багдада. Его родные, сразу же поняв, о Ком идет речь, поспешили отправить гонца, которому было поручено рассказать Бахаулле о ситуации, сложившейся в Багдаде, и уговорить Его вернуться домой.
Та грозовая туча, от которой Он стремился уйти, по-прежнему нависала над Ним - только она стала еще темнее и больше. Он надеялся (а может быть, только мечтал - кто знает?), что Его уход в пустыню разрядит напряженность ситуации, полагая, что когда раздражитель будет убран, язва гордости Его брата затянется и взыгравшая ревность утихнет. Но в Мирзе Яхья гордость и ревность нашли самого опасного из всех союзников - безрассудство. Стремясь упрочить свое положение, подстрекаемый своим злобным советчиком, он совершал одно преступление за другим, навлекая позор на Дело Баба, уже и так оклеветанное Его врагами. Пытаясь возглавить движение Баба, он терпел провал за провалом, обнаруживая свою полную несостоятельность.
Откликнувшись на горячую мольбу Абдул-Баха и всей семьи, которая была счастлива, что после длительных поисков ей удалось обнаружить Его местонахождение, Бахаулла вернулся в Багдад. Ему ничего не оставалось, как встать у руля Своей веры. Стараясь не привлекать к Себе излишнего внимания, Он фактически взял в Свои руки бразды правления ею. И хотя Он по-прежнему открыто не заявлял о Себе как о Духовном Двойнике Баба, второй Гигантской Звезде этого чудесного созвездия, Его свет разгорался все ярче и ярче. С Его пера потоком изливались писания - это были наставления, размышления на темы морали, молитвы, толкования священных книг, послания, обращенные к разным людям. Этот мощный поток не иссякал до конца Его жизни. Подобно тому, как Баб, находясь в Исфахане, один раз в жизни пережил период признания и славы, когда судьба поистине благоволила к Нему, так и в жизни Бахауллы наступило время (оно продолжалось около семи лет), когда Он был окружен всеобщим уважением и почетом. Многие высокопоставленные люди Багдада, как из числа духовенства, так и государственных чиновников, стали Его друзьями и почитателями; сыновья правителя Его родины в благоговении склонялись перед выдающимся соотечественником, изгнанным из Своей страны; те, кто знал Его в Курдистане под именем дервиша Мохаммада, искали новых встреч со своим другом. Бедняки хорошо знали Его, потому что проходя по улицам, Он часто вступал в общение с ними. Он умел чувствовать чужую боль; Его взгляд, казалось, проникал в самую душу, нежно касаясь ее, и люди ощущали, что Его любовь - это благословенный дождь, которого жаждет человеческое сердце. Как будто сама любовь Бога снисходила на них. А Его щедрые дары, которыми Он оделял нуждающихся и униженных, никогда не иссякали.
Нам известно по собственному опыту, как много значит для человека живой пример, соприкосновение с замечательной личностью, наделенной проницательным умом и душевным благородством. Как восхищается солдат бесстрашием героя! Как переполняется благодарностью душа человека, подвергающегося насмешкам и оскорблениям только из-за своей расовой или сословной принадлежности, когда он встречает отношение к себе как к равному, видит со стороны других справедливость и беспристрастность. Как дорого для униженного и незаслуженно гонимого признание его прав!
Кем же был Бахаулла для знавших Его людей? Героем, являвшим отвагу в каждом столкновении с врагами Его веры. Защитником справедливости - живя в насквозь пораженном коррупцией обществе, Он провозгласил веру основой всех людских дел. В наставлении от имени Всевышнего Он писал: <Любимейшая из вещей для Меня - справедливость... И ты сумеешь с помощью ее воззрит на вещи своими глазами, а не глазами прочих, познать своим разумением, а не разумением соседа>. Его добродетельность была добродетельностью святого, она была неотъемлемо присуща Ему, как свет присущ огню. На людей всех рас и сословий Он смотрел как на Свою паству, которая дана Ему Богом, дабы Он помог ей очиститься и возвыситься. В Багдаде Его личность предстала перед людьми во всем ее величии, а Пророческое Древо раскинуло свою могучую крону, готовое укрыть под своей сенью весь мир, одарив его своими благословенными плодами.
Теперь Ему было 46 лет. Бабиды более не задавались вопросом, кто их Вождь. Его личность, Его проповедь, каждое Его действие свидетельствовали о том, что Он есть обетованный преемник Баба. Жизнь вновь затеплилась в храме поверженной веры. Ее политические и религиозные противники со страхом осознали - дело, которое они считали давно и полностью уничтоженным, продолжало жить и развиваться; более того, оно набирало новый, невиданный размах, питаясь энергией от Человека, Которого они сами выпустили на свободу, полагая, что Он для них более не опасен; выход теперь оставался только один - новая ссылка, на этот раз более отдаленная. Под нажимом правительства Персии турецкие власти приняли решение о высылке из Ирака опального перса, и Бахаулла получил предписание от султана покинуть Багдад и отправиться в Константинополь.
Баб находился в изоляции с того момента, как Он вернулся из Мекки в Свой родной город и до дня Его казни в Тебризе; лишенный возможности общаться со Своими последователями, Он, тем не менее, оказывал на их жизнь столь сильное влияние, что более десяти тысяч верующих приняли мученическую смерть, отдав жизнь за Него и за Его Учение. Не меньшим было и воздействие Бахауллы на тысячи людей, которые во время Его пребывания в Багдаде прямо или косвенно вступали с Ним в общение. Когда наступил день отъезда, Его друзья бабиды, осознав неизбежность расставания, стали роптать, горько сетуя на судьбу, а многие даже грозились покончить с собой в случае, если им не будет позволено сопровождать Его в новую ссылку. Они были безутешны. С большим трудом Бахаулле удалось успокоить их - Он нашел слова любви и утешения, которые ободрили их сердца. Поистине, весь город рыдал, когда Он в последний раз проезжал по его улицам. В Тебризе, когда Баб стоял перед отрядом стрелков в ожидании расстрела, тысячи глаз были устремлены на Него - в них было равнодушие, любопытство, ненависть или презрение. Здесь, в далеком Багдаде, огромную толпу, окружавшую Его преемника, обуревали совершенно иные чувства. Сердца людей были исполнены искреннего восхищения и уважения; некоторые склонялись перед Ним с чувством глубокой любви. Жители города со слезами на глазах провожали взглядом величественную, исполненную благородства фигуру Бахауллы. Особенно сильно горевали бедняки, для которых все эти годы Он был источником милосердия и единственной защитой; для них Его отъезд был трагедией, и они горько рыдали, оплакивая невосполнимую потерю. Перед тем как выступить в путь, Бахаулла провел двенадцать дней в окруженном садами поместье на дальнем берегу Тигра, где собрались Его многочисленные друзья и последователи, чтобы проститься с Ним. Затем Он вместе с семьей и группой единоверцев, караваном примерно в семьдесят человек, отправился на Запад.
Именно в этом поместье на берегу Тигра Бахаулла впервые почувствовал потребность открыть Своим ученикам тайну, которую Он знал уже десять лет - что именно Он есть Тот, Чье пришествие предрекал Баб, Пророк, пришедший вслед за Бабом, еще более великий, чем Сам Баб, воплощение той же Божественной сути. Для учеников и последователей Бахауллы это заявление было лишь подтверждением того, о чем в глубине души они давно догадывались; но никто не обрадовался ему больше, чем старший сын, Абдул-Баха, в ту пору уже девятнадцатилетний юноша - самая крепкая опора Своему отцу и утешение для всей семьи. Воспоминания о счастливых днях, проведенных в Багдаде, скрашивали путешественникам трудности пути к берегам Черного моря, в далекий Константинополь. Чиновники разных городов, следуя письменным предписаниям губернатора Багдада, искреннего почитателя Бахауллы, оказывали Ему и Его спутникам теплый дружеский прием, окружая их знаками почета и уважения. Однако этому скоро пришел конец. В Персии, на родине новой веры, поднималась невиданная в истории религии волна злобы и ненависти по отношению к ней. Рука мести протянулась далеко за пределы страны. Персидское правительство убедило Турцию, свою союзницу, принять участие в заговоре, целью которого было полное уничтожение нового религиозного движения. Не прошло и четырех месяцев со времени прибытия Бахауллы в Константинополь, как вероломные замыслы правительства Его родины осуществились. Неожиданно, без объяснений и предупреждений, турецкий султан своей волей предписал Ему немедленно перебраться в Адрианополь, который считался в Турции местом политической ссылки, своего рода турецкой Сибирью.
Заблуждается тот, кто полагает, будто неотъемлемой чертой Богочеловека является пассивное непротивление, готовность принять любую несправедливость и покорно склониться перед тиранией, не бросив ей в лицо обвинения. Христос в праведной ярости плетьми изгнал из храма менял и ростовщиков; Моисей в гневе растопил Золотого Тельца; Мухаммад собственными руками поверг наземь идолов в Каабе. Узнав о ссылке, Бахаулла написал султану письмо, в котором ясно и недвусмысленно указал ему на его место перед лицом Божиего Пророка. Текст письма не сохранился, но из рассказов очевидцев известно, что первый министр, прочитав его, смертельно побледнел. Впоследствии Бахаулла открыто заявлял, что любое действие, предпринятое против Него султаном после получения этого послания, будет в какой-то степени оправдано, но высылка в Адрианополь невинных людей, не причинивших правительству Османской империи никакого вреда, была непростительным беззаконием.
При этих обстоятельствах открылась новая грань характера Бахауллы. С чисто человеческой точки зрения, для турецкого правителя Бахаулла не был <ничтожеством>, с которым можно было не считаться. С самых ранних лет Он вращался в среде министров, придворных вельмож и высших чинов Персии. Он получил хорошее воспитание и образование и был достаточно опытен в светских делах, чтобы понимать, какая необдуманная и безответственная игра кроется за эдиктом султана. Он остро чувствовал также и горькую несправедливость этого жестокого указа - согласно ему женщины и дети должны были выступить в путь в самую холодную пору. Им предстояло в запряженных быками повозках или на вьючных мулах пересечь в зимнюю стужу огромные заснеженные пространства, над которыми в это время года часто буйствуют метели и бураны. Между тем, ссыльные были без средств к существованию, плохо одеты и никак не подготовлены к такому тяжелому путешествию. Но сколь отрадно сознавать, что Пророк XIX века - наш Пророк, современник наших дедов и прадедов, когда Он оказался совершенно беззащитным и голова Его уже была в пасти льва, не дрогнул. Нет, Он не убоялся высказать льву всю правду о нем в пылающих гневом словах. Великий визирь, который читал письмо, так отозвался о нем: <Впечатление было такое, будто Царь Царей наставлял самого жалкого из своих вассалов>. Бахаулла, по всей видимости, выразил Свои чувства достаточно ясно и недвусмысленно. Впереди Его не ждало ничего, кроме заключения, нужды и гонений. Он знал, что безвозвратно ушло счастье тех дней в Багдаде, когда Он жил в окружении любящих и преданных друзей, понимал, что отныне становится мишенью для официальных обвинений со стороны властей. Но все же безжалостная, сокрушающая все и вся тирания светской власти оказалась не самой большой из Его бед и не самой тяжкой для Него ношей. Его крестом по-прежнему оставался Мирза Яхья.
Бахаулла любил брата и всегда по-отечески заботился о нем. Какую же боль, должно быть, Он испытывал, наблюдая нравственное падение Мирзы Яхья; как велики были Его гнев и стыд, когда, вернувшись из Сулеймании, Он увидел всю неприглядность поведения брата. Мирза Яхья так запятнал имя Баба, что вызвал возмущение всех честных людей; более того, по его наущению было убито несколько самых преданных бабидов из числа первых учеников Баба, среди которых был и один из Его родственников; по-видимому, Мирза Яхья полагал, что, если падут высокие головы, он сможет вознестись над всеми, ибо у него не будет соперников! Во имя интересов веры, едва оправившейся к тому времени от страшного потрясения, а быть может, в надежде на духовное пробуждение брата, Бахаулла по-прежнему старался относиться к нему терпимо, искал повода, чтобы дать ему добрый совет и направить на путь истинный. Он неустанно пытался отдалить Мирзу Яхья от его злого гения, ибо знал, что этот человек, теша тщеславие Мирзы Яхья и играя на его самолюбии, рисовал ему заманчивые картины его будущего величия, которого он сможет достичь, если избавится от Бахауллы. Однако все усилия Бахауллы были тщетными; и Мирза Яхья, и его друзья, вопреки явному нежеланию Бахауллы, отправились за изгнанниками в Константинополь, а позже оказались сосланными вместе с ними в Адрианополь. Именно там и произошло последнее преступление, вызвавшее окончательный разрыв между братьями.
Мирза Яхья трижды покушался на жизнь брата, и третье покушение почти удалось - Бахаулла выпил отравленный напиток, приготовленный Ему Мирзой Яхья, и в течение нескольких недель был при смерти; последствия этого отравления давали знать о себе всю жизнь - здоровье Его было серьезно подорвано, до конца дней у Него дрожала рука.
Ни один уважающий себя человек не может оставаться равнодушным, когда его бесчестят, тем более члены семьи. Как, должно быть, горько было в те дни Бахаулле! На Его плечи легло бремя осознанной Им пророческой миссии; Он находился в ссылке, подвергался гонениям, познал столько несчастий, принял на Себя столько ударов судьбы! И вот на Него обрушился последний удар, нанесенный Его братом! С того времени пути братьев разошлись, а последователи Бахауллы, признав Его статус Пророка, стали называть себя бахаи.
История заточения и ссылки Бахауллы напоминает историю заточения Баба. Куда бы Он ни приезжал, какие бы злобные обвинения властей в Его адрес ни предваряли Его приезд, везде повторялось одно и то же - Его обаяние, глубина Его мысли, Его благородство, Его любовь, Его щедрость, Его блестящие проповеди растапливали лед подозрений, и Он завоевывал симпатии как чиновников, так и простого народа. Как бы повторяя путь Баба от Исфахана до Маку и Чехрика - путь, во время которого каждая новая ссылка приводила к новому всплеску Его популярности, Бахаулла был сначала сослан в Багдад, откуда воссияла, распространяясь далеко за пределы страны, Его слава, потом в Константинополь, а затем в Адрианополь. Пять лет спустя, когда авторитет Бахауллы прочно утвердился и здесь, что вновь вызвало ревность и раздражение Его врагов в Тегеране и Константинополе, Он был сослан в Акку, ставшую местом Его последнего изгнания.
Если Адрианополь как место ссылки был для Турецкой империи чем-то вроде Сибири, то исправительную колонию в Акке на Средиземноморском побережье Палестины можно было назвать островом Дьявола. Мрачный, зловонный, этот город-крепость был рассадником заразных болезней и воплощал в себе все худшее, что могло уготовить своим узникам правительство Османской империи.
Теперь, когда разрыв между братьями стал очевиден, правительство, с чисто восточным коварством, издало следующий указ: узники разделялись на две партии; одна из них, в которую входил Мирза Яхья, его семья и ближайшее окружение, должна была отправиться в ссылку на Кипр, а другая, включавшая Бахауллу, Его родных и учеников, - в город-тюрьму Акка; но при этом партии должны были обменяться несколькими людьми. Получилось так, что ближайший сподвижник Мирзы Яхья, его советник и главная опора, последовал за Бахауллой в Акку, где он постоянно шпионил за Бахауллой и распространял о Нем клеветнические слухи, делая все возможное, чтобы отравить жизнь Ему и Его спутникам. В то же время несколько несчастных бахаи против своей воли вынуждены были отправиться на Кипр и жить там в одном городе вместе с несостоявшимся убийцей их возлюбленного Вождя.
Двадцать четыре года прожил Бахаулла в Палестине - сначала в городе-тюрьме Акке, потом в его окрестностях. Здесь Им была написана Книга Законов - Его величайший вклад в развитие человеческого общества; здесь Он продолжил то, что начал в Адрианополе - составление посланий царствующим особам и правителям мира - султану Абдул-Азизу, королеве Виктории, Насир-ад-Дин-шаху, Наполеону III, российскому императору Александру II, папе Пию IX и другим (эти послания-предупреждения стали уникальными документами эпохи). До последних месяцев жизни Бахауллы с Его пера стекали слова Божественного Откровения. И все же в Нем ощущались разительные перемены. Слишком много жестоких ударов обрушило неблагодарное поколение на эту святую душу, неукротимой была ненависть Его врагов и предателя-брата! Единственной чашей, из которой Ему довелось испить в земной жизни, исполненной превратностей и неожиданных поворотов судьбы, была чаша скорби. Еще в первые годы заточения Бахауллы в Акке разбился насмерть Его любимый младший сын, упав во время прогулки с крыши тюремной казармы; Его непримиримый враг, навязанный Ему в спутники, неустанно настраивал против Него тюремное начальство; Он терпеливо сносил хулу врагов и те неприятности, причиной которых порой были безрассудство и фанатизм Его друзей. В далекой Персии Его последователи, чьи ряды заметно выросли, вновь подвергались преследованиям и казням. Вести об их страданиях доходили до Акки, как некогда в Чехрик приходили известия Бабу о пытках и казнях Его друзей; и в тюремной камере Бахауллы, как и четверть века до этого в камере Баба, также витал призрак ужасных сцен, разыгрывавшихся на Его далекой родине.
После девяти лет строгой изоляции, в течение которых Он редко переступал порог Своей камеры, наступили лучшие дни - суровые условия Его заключения были наконец смягчены; Он снискал, как некогда Баб, любовь и уважение местных жителей; Ему разрешили поселиться в усадьбе, расположенной в долине близ Акки, где Его взгляд ласкала зелень садов. Но все это пришло слишком поздно.
В прошлом остался Тот человек, Который в первые годы Движения был всегда впереди - полный неистощимой энергии, скачущий верхом на коне от селения к селению, от города к городу; человек, который был мозгом и сердцем Веры. Ушли в прошлое те дни, когда Он в развевающихся одеждах и высоком конусообразном головном уборе в задумчивости прогуливался по улицам Багдада, одаривая окружающих то словом, то улыбкой, то подаянием; в те дни двери Его дома были открыты с утра до вечера для бесчисленного множества посетителей, среди которых были и Его почитатели, и искатели истины, и ученые-богословы. Еще в Адрианополе Он стал искать уединения, склоняясь к тому, чтобы отойти от жизни общины Своих последователей. Все чаще прибегал Он к помощи старшего сына, Абдул-Баха, все больше опирался на этот молодой крепкий побег, проросший от Его корня. Когда-то горе и страдания сокрушили сердце Баба; с годами ноша испытаний стала непосильной и для Бахауллы, и незадолго до Своей смерти Он поведал одному из Своих старейших товарищей, что порою Он желал только одного - уединиться и дать волю Своей скорби. До какой же степени было изранено Его сердце! Человеческая плоть изнашивается от времени, а сердце и мозг сгорают от страданий. Такова природа человека. Пророк - тоже человек, несмотря на то, что Его дух столь высоко вознесен над простыми смертными. Баб нес Свою ношу страданий шесть лет, Христос - три года; Бахаулле же, подобно Моисею и Мухаммаду, выпала самая горькая доля - Он страдал многие годы до самого конца Своей долгой земной жизни.
Должно быть, Баб в Свои последние дни вспоминал о проделанном Им пути - о том, как писал Он самому шаху, развивая в Своем послании мысль о необходимости перемен и реформ; как обращался к первому министру и взывал к представителям высшего мусульманского духовенства Персии; как прошел весь путь до Мекки и был готов Сам провозгласить новые Божественные истины, стоя перед главой исламского мира; как в Своей проповеди и на примере всей Своей жизни учил людей тому, что было благом для них; и все эти попытки потерпели неудачу, а наградой за Его труды стали хула и жестокие гонения. Мы можем себе представить, как эти воспоминания камнем ложились на сердце Баба, усугубляя тяжесть Его страданий. Но воспоминания Бахауллы были еще более горькими. О чем Он мог думать в последние дни Своей земной жизни? О судьбе Баба, Его возлюбленного друга, Его Провозвестника, Вождя и Духовного Двойника; о Своих замученных друзьях бабидах, о бесчисленных жертвах, которые Он принес, оставив дом, родину, высокое положение, богатство, семью; о жизни на пределе человеческих возможностей, когда каждое мгновение есть полная самоотдача, в огне которой сгорает внутреннее <я>, изливаясь на людей потоком беспредельной любви; о том мудром, справедливом Учении, призывающем к терпимости и несущем исцеление страждущему человечеству, с которым Он обратился к сильным мира сего - приняв его, они могли бы изменить ход истории, улучшить жизнь каждого человека на земле и навсегда покончить с войнами, но они с презрением отвергли его.
Бахаулла первым призвал людей всех наций объединиться и держать совет об установлении всеобщего мира, советовал сформировать международный орган для решения мировых проблем, таких, как сокращение и постепенное уничтожение вооружения, улучшение условий жизни людей, предоставление женщинам равных прав с мужчинами, введение вспомогательного международного языка для преодоления языкового барьера, разделяющего народы, - именно этот орган должен был способствовать отмене всяких форм угнетения и рабства и реформировать все сферы человеческой жизни.
Он не был предан позорной казни; Его Учение, продолжавшее и завершавшее Учение Баба, еще при Его жизни распространилось в некоторых странах Востока; Его вера с каждым днем приобретала все больше последователей. Профессор Кембриджского университета, знаменитый востоковед Э. Г. Браун настолько заинтересовался новой религией, что приехал в Акку, чтобы лично познакомиться с ее Основателем; встреча с Бахауллой произвела на него неизгладимое впечатление. Однако Сам Пророк, наделенный всеохватным знанием, видел разницу между тем, что было, и тем, что могло бы быть. Люди нашего времени привыкли сокрушаться по поводу содеянного: о, если бы тогда мы выбрали не тот путь, а другой; если бы такой-то закон был более строгим, а такой-то приговор - более мягким; если бы тогда-то удалось избежать конфликта, если бы враждующие стороны пошли тогда на уступки! Тогда бы, говорят они, мы не пережили бы все эти ужасные страдания, не понесли такие страшные потери, не разрушили бы самые основы нашей жизни, уничтожая без разбора плохое и хорошее, как мы это делаем, начиная с 1939 года! Но мы прекрасно понимаем, что уже слишком поздно - зло содеяно. Теперь нам предстоит долгий путь - путь страданий, бедствий и разочарований - потому что мы были слишком себялюбивы, слишком ленивы, столь алчны и слепы и отказались выбрать короткий путь, когда у нас еще была такая возможность. Бахаулла знал об этом. Он предвидел несчастья, которые должны были обрушиться на человечество из-за того, что оно так легкомысленно отвергло принесенное Им исцеляющее средство; Он предсказал их с такой точностью, что теперь людям остается только сокрушаться и сожалеть о собственной слепоте. Он сделал для человечества все, что мог - отдал ему все Свои силы и посвятил всю Свою жизнь служению ему. Как Пророки прошлого, Он принес Себя в жертву жестокому поколению, которое отплатило Ему черной неблагодарностью. И покидая этот мир, Он, должно быть, сожалел лишь об одном - что по-прежнему вокруг Его Дела бушуют страсти, что продолжается жестокое противостояние сил добра и зла, начавшееся еще при жизни Баба, и теперь в центре бушующего водоворота - один, без помощи - остается стоять Его возлюбленный сын, Его преемник Абдул-Баха
В 1892 году навсегда закрылись глаза Бахауллы. Завершился Его долгий крестный путь. Его изборожденное морщинами лицо, хранившее следы глубоких раздумий и переживаний, обрамленное, как и в юности, роскошными, иссиня-черными кудрями, в смерти было исполнено величавого покоя; торжественно покоились сильные изящные руки, привыкшие держать перо, начертавшее столько истин, столько благих законов и предписаний. Великое, непостижимое сердце, из которого столько лет щедрым потоком изливалась на людей нежная всепрощающая любовь, больше не билось. Сотни образов вставали перед мысленным взором тех, кто стоял у Его смертного одра. Они представляли Его верхом на коне, величественного, неустрашимого в минуту опасности; вот Он среди бабидов - друзей ранних лет веры, собравшихся, чтобы держать совет или отражать нападение врагов; вот Он по дороге в Тегеран спешит навстречу разгневанному шаху, который, после покушения на его жизнь, буквально кипит от ярости. А вот Он покидает Багдад, и вокруг Него волнуется море плачущих и взывающих к Нему людей; живое кольцо смыкается вокруг Его коня, который, кажется, перешагивает через людские тела, а всадник величественно плывет над толпой. Вот Он на Своем пути в Константинополь проезжает по украшенным весенней зеленью холмам Анатолии, направляясь к Черному морю. Вот Он, исполненный величайшей кротости, склонился перед маленькой старой женщиной, чтобы она могла исполнить свое сердечное желание - прикоснуться губами к Его благословенному челу. Перед взором прощавшихся с Ним вставали картины лишений и бедствий, которые Он претерпел; Его жизнь в Багдаде, когда у Него была всего одна рубашка и чтобы переодеться, Ему приходилось ждать, пока она высохнет; картины Его отшельничества, когда Он, дервиш Мохаммад, ночевал то в горной пещере, то в заброшенной пастушьей хижине, Сам готовил Себе еду, питаясь рисовой мамалыгой, овечьим сыром и сухим хлебом. Множество образов витало в той комнате, где на Своем смертном одре лежал почивший Пророк. Вспоминались та легкость и присутствие духа, которые Он проявлял в общении с людьми (однажды с Ним произошел такой случай - наемный убийца направил на Него пистолет, когда Он шел по безлюдной улице Багдада с одним из Своих братьев; однако пораженный благородством облика Бахауллы, убийца так и не смог нажать на курок; вконец растерянный, он выронил пистолет из рук, после чего Бахаулла попросил брата подобрать оружие и <сопроводить молодого человека домой>, ибо тот стоял как вкопанный, не зная, что делать). Вспоминался Его юмор, часто сквозивший в серьезных рассуждениях, выражавшийся в мастерских иронических намеках или игре слов, но более всего проявлявшийся в кругу семьи, когда Он, сидя за утренним или вечерним чаем, шутил и смеялся со Своими родными. Сорок лет сияла над миром Его Пророческая Слава - и вот Солнце закатилось. И хотя Он оставил людям Свои Писания, Свой Завет, пример Своей жизни, все же утрата была невосполнимой - глазам человеческим более не дано было взирать на Его лик, на котором лежал отсвет Божественного.
Однако Он оставил и живую память о Себе. Абдул-Баха, Его любимый старший сын, которому исполнилось сорок восемь лет, волею Отца был назначен Главой веры. Казалось, все добродетели отца воплотились в Его удивительном сыне. Как в природе бывает всплеск совершенства, так бывает он и в духовной истории человечества - в XIX веке Бог как будто распахнул перед людьми Свою сокровищницу, из которой явились три великолепные, несравненные в своей красоте жемчужины - Баб, Бахаулла и Абдул-Баха. Абдул-Баха никогда не претендовал на роль Пророка; он считал себя простым смертным и решительно опровергал заявления некоторых восторженных бахаи, утверждавших, что он обладает таким же Пророческим даром, как Баб и Бахаулла; и все же он был исключительной личностью, воплощением святости и совершенства. Еще в те далекие годы, когда юный Абдул-Баха приходил в страшную тегеранскую тюрьму <Черная Яма>, чтобы навестить Бахауллу и справиться о Его здоровье (а на самом деле - узнать, жив ли Он), он обнаружил такую преданность Делу Своего отца, явил такое мужество и благородство, что о нем с восхищением заговорили все, кто знал его, даже враги. Когда Бахаулла удалился в горы Сулеймании и Его местопребывание в течение двух лет оставалось неизвестным, Его сын, которому в ту пору было всего одиннадцать лет, взял на себя практически все заботы о семье, да и обо всей  общине  бабидов, находившейся тогда в Багдаде. С каждым годом росла его внутренняя духовная сила, и Бахаулла, по возвращении из Своей добровольной ссылки, стал все больше опираться на Него, поручая Ему важные и ответственные задания. Он вырос необыкновенно красивым юношей - с голубыми глазами, вьющимися черными волосами и  бородой,  ростом  выше  отца; природа наделила его чарующим  обаянием,  острым  умом и неиссякаемой энергией. По мере того, как развивались его способности, он все чаще выступал посредником в делах отца; он взял на себя всю тяжесть общения с внешним миром, представители которого порой проявляли назойливость, чаще - враждебность и почти всегда вели себя недостойно! Во время пребывания в Акке именно Абдул-Баха вел все переговоры с чиновниками; Он также встречался с простыми людьми и регулярно сам, своими руками раздавал щедрые дары, потоком изливавшиеся из дома Бахауллы; в конце концов его стали называть <отцом бедных>. Абдул-Баха не знал покоя до тех пор, пока не добился освобождения из тюрьмы своего возлюбленного отца и не привез Его туда, где Он снова увидел зелень, услышал плеск воды и вдохнул свежий воздух; благодаря его заботам и трудам Бахаулла провел остаток Своих лет в покое, живя в относительно благоустроенном доме. Любовь, связывавшая отца и сына, была глубокой и трогательной; сын видел смысл своей жизни в том, чтобы служить отцу и Его Делу, он был готов исполнить малейшее желание отца, в любую минуту встать на защиту Его интересов. Отец любил сына той беспредельной любовью, на которую было способно Его великое сердце. Они умели читать мысли друг друга. Задолго до кончины Бахауллы было ясно, что Абдул-Баха станет Его преемником. После ухода Бахауллы острая боль невосполнимой потери, охватившая Его последователей, немного утихла, когда стало известно, что Бахаулла в Завещании назначил Абдул-Баха главой Своей веры; последний сразу же приступил к выполнению этой миссии, проявляя мудрость и отвагу, свидетельствовавшие о том, что он во всех отношениях достоин столь высокого положения.
Подобно тому, как вращающееся колесо движется вперед, повторяя свои движения, так и жизни Бахауллы и Абдул-Баха сходятся в основных своих чертах. Подобно приливам и отливам, чередовались в жизни сына периоды гонений и славы; он жил на пределе физических и душевных сил, не жалея себя, являя жертвенность и полную самоотдачу. День за днем, год за годом он щедро изливал свой свет на всех, кто к нему обращался, независимо от того, были те люди низкого или высокого звания. И даже трагический разрыв между братьями, принесший глубокие страдания его отцу, повторился в жизни Абдул-Баха, причем совпадение обстоятельств было столь поразительным, что это кажется почти невероятным.
Людям, которые никогда не встречали Бахауллу, но знали Абдул-Баха, было трудно себе представить, что отец мог в чем-то превосходить сына. Искрометная, проявляющаяся во всем мудрость, глубокое понимание чужой души, безупречный образ жизни, озаренный сиянием благороднейших человеческих качеств, - все это явил и Абдул-Баха. Но при всем этом он не мог превзойти отца в величии. Он был отблеском Бахауллы, его характер был отпечатком отцовского характера, Его ум - зеркалом, в совершенстве отражавшим Учение, явленное Пророческим умом отца. Он был подобен луне, отражавшей после захода солнца его лучи, светившей людям в течение жизни еще одного поколения.
Не исключено, что, читая о добродетелях и совершенствах, отличавших Бахауллу и Баба, скептики сочтут их очередным мифом, рожденным на Востоке - земле легенд и преданий. Но вряд ли даже скептики смогут оспаривать то, что известно о личности Абдул-Баха. В отличие от двух Пророков, с Которыми не встречался практически никто из людей Запада, Абдул-Баха не только имел многочисленные контакты с Западом, но и сам путешествовал по Европе и Америке. Во время своей многомесячной поездки по Соединенным Штатам он доехал до Сан-Франциско; он был в Канаде; он посещал Англию и Францию. Записи лекций, прочитанных им в Европе и Северной Америке; отзывы о его поездках в прессе тех лет; дневники его спутников, различные книги и мемуары, написанные бахаи, а также воспоминания его друзей - все свидетельствует об одном: он действительно являл собой тот тип совершенного человека, который столь редко встречается в нашем мире.
Двадцать девять лет жизни, с 1892 по 1921 год (то есть до своей кончины), Абдул-Баха посвятил выполнению возложенной на него миссии - распространению и толкованию Учения своего Отца; и все эти годы он преданно и неустанно служил людям. Трудно сказать, чему он уделял больше времени - проповеди или практическим делам. Его мощная энергия и целеустремленность, верность долгу и самопожертвование поражали всякого, кто его знал. И днем и ночью, до последней недели - нет, до последнего дня своей жизни - служил он своим братьям, ближним своим. Он раздавал милостыню беднякам, сам навещал больных и нуждающихся, расспрашивал об их жизни, приносил им лекарства, давал советы, утешал, помогал деньгами - в зависимости от того, что было нужно человеку. Он чувствовал себя одинаково непринужденно среди уличных нищих и в компании титулованных англичан или высоких гостей с Востока, в равной степени одаривая всех искренней любовью, сочувствием и пониманием. У него находилось ласковое слово и для неграмотной старухи, любительницы посудачить, которой захотелось излить ему душу, и для наследника короны. Его мудрые, кроткие голубые глаза смотрели на всех с одинаковым живым интересом, в них светилось глубокое понимание нужд и потребностей каждого человека. Вряд ли есть слово, более подходящее для него, чем Целитель, - ибо он исцелял отравленные сомнением умы, больные сердца, пораженную недугом плоть. Он достиг того состояния, которое сам выразил в прекрасном афоризме: <Секрет самообладания в самозабвении>.
Примером своей жизни он вдохновлял людей на высокие и трудные свершения, превосходящие все то, что мы видим в сегодняшнем мире; его кредо выражалось в словах: <Будь благороден, будь чист в своих помыслах, будь правдив, честен, прям; жертвуй собой во благо других; не презирай ближних своих, дабы Бог не презирал тебя за твое глупое тщеславие и гордыню; люби и прощай, не суди, да не судим будешь>. Выбранное им имя, означавшее <Слуга слуг Божиих>, полностью соответствовало его характеру и его образу жизни. Он работал над своим характером еще в раннем детстве, и к девяти годам уже полностью сформировался как личность; позже, во взрослой жизни, благородство его духовной сущности проступило со всей отчетливостью, и все грани его засияли ярким блеском.
Страдания его возлюбленного отца, пережившего тяжелейшее тюремное заключение и три ссылки, неутолимая ненависть, которую питал к Нему один из членов их семьи, бедность и бесприютность, выпавшие на долю его родных, бедствия, обрушившиеся на него самого, не озлобили Абдул-Баха; с годами он стал более великодушным и терпимым, еще сильнее проявились в нем любовь к ближнему, сострадание, кротость. Поистине, он шел по стопам своего отца, и свет его благородной личности озарил уникальное явление новой истории - мировую религию, явленную двумя Божиими Пророками.
Представляя вниманию читателей краткие очерки о жизни Баба, Бахауллы и Абдул-Баха, мы хотели показать лишь одно - если идеи и принципы, даже самые прекрасные, порожденные самым блестящим умом, не становятся внутренним убеждением человека, определяющим его характер, его поступки - нет, всю его жизнь! - они остаются всего лишь словами. Чем отличается философ от Пророка? Философы много говорят, но даже лучшие из них очень мало делают из того, что проповедуют. Пророк говорит сравнительно мало, но Своей жизнью Он демонстрирует самую суть Своего Учения. <Это возможно!> - восклицали люди на протяжении всей истории человечества, начиная с самых ранних этапов его эволюции, когда человек впервые на глазах у своих изумленных сородичей добыл огонь, до времени, не столь далекого от нас, когда первый аэроплан с механическим двигателем неуклюже поднялся и взлетел в воздух. Не слово, а действие - основа нашей жизни в этом мире. Люди любят мечтать, рисовать в воображении заманчивые картины, но, тем не менее, жизнь наша - это череда поступков. Если мысль, слово, идея не воплощаются в действие, они не приносят пользы в этом мире.
Бахаулла, Баб, Абдул-Баха еще раз подтвердили - человек есть благороднейшее существо, стоящее несоизмеримо выше животного; и если он живет по истинно человеческим законам, Божественным в своей основе и соответствующим его бессмертной сущности, то происходит расцвет всех заложенных в нем способностей, и он развивается в здорового, счастливого, благородного - нормального! - представителя своего вида. В этом и заключается урок, преподанный нам Их жизнью. В этом - суть Их Послания.
Мы можем задать себе такой вопрос: <А мы-то тут при чем? Ведь то были исключения, а что можем сделать мы - обыкновенные, простые люди?> Очень и очень многое! Конечно, в определенном смысле Они были исключением - в том, что касалось их духовной сути. Но Их делам подражали другие, такие же, как мы с вами, человеческие существа из плоти и крови - те, кто искренне желал быть похожим на Них, кто обратил к Ним зеркало своего сердца и решил последовать Их примеру. Многие из Их приверженцев воплощали в себе благороднейшие человеческие качества. Несть числа рассказам о богатых людях, бесповоротно и навсегда оставивших дом и пожертвовавших состоянием, чтобы вместе с товарищами вступить на стезю мученичества; освободившись от бремени всего мирского, с презрением бросив в придорожную пыль драгоценности и деньги, они стремились разделить судьбу своих собратьев, испив до конца чашу страданий. Несть числа и рассказам о тех, кто отдавал свои последние копейки или вещи в подарок своим палачам; о тех, кто, подобно христианским мученикам, распевавшим гимны на арене Рима, пел, всходя на помост виселицы; о женщинах, которые оставляли дом, детей, жертвуя собой во имя новой религии. И самое непостижимое и трогательное во всем этом - рассказы о детях-мучениках, которые отважно отстаивали свою веру, и, не дрогнув, принимали за нее пытки и смерть.
Все это - не легенды, а исторически достоверные факты. Нам не нужно сегодня жертвовать жизнью и отрекаться от всех мирских привязанностей; возможно, в наше более гуманное время от нас этого не потребуется никогда. Но в чем-то спросится и с нас. Если те простые, ничем не примечательные люди отсталой восточной страны - мужчины, женщины, дети - сумели подняться на такую высоту, то почему мы - вы и я, каждый в меру своих возможностей, не можем сделать то, чего требует от нас переживающее свой критический час человечество? Наши усилия не будут усилиями одиночек - традиции, освященные именами Двух Пророков, живы, сегодня их продолжают новые поколения людей. Бахаи есть сейчас в двустах тридцати трех странах мира - они живут на всех континентах и островах земного шара. Послание Бахауллы, открывающее перед человечеством новые горизонты, распространено в современном мире, повсеместно признан его прогрессивный характер. Но несмотря на это, оно постоянно вызывает нападки со стороны фанатиков различных религиозных конфессий. Большинству последователей Бахауллы уже не приходится платить жизнью за свои убеждения. Но все же нередки случаи, когда бахаи, будь то представители белой или черной расы, азиаты или выходцы из среды американских индейцев, из-за своей веры подвергаются оскорблениям, избиениям, пыткам, а иной раз приговариваются к смертной казни или пожизненному тюремному заключению. В последние годы в Иране бахаи вновь терпят гонения - многие из них были брошены в тюрьмы или убиты из-за их религиозной принадлежности. Родина их веры по-прежнему остается местом их страданий.